Гости с Двины [Борис Викторович Шергин] (fb2) читать онлайн
Книга 239009 устарела и заменена на исправленную
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Борис Шергин Гости с Двины
Предисловие
Много древних сказаний содержат русские летописи. Из лета в лето, то есть из года в год, любознательные люди заносили в летописные книги то, что сами видели и о чём слышали от знающих людей. Кроме письменных свидетельств, «преданья старины глубокой» без записей сохранялись в памяти народной. Памятливые старики изустно передавали детям сказания о старинных временах. И те, тоже изустно, без записей, пересказывали их внукам и правнукам. Эта устная передача богато украшена сказочным вымыслом. Так продолжалось сотни лет. Жизнь в старину была неспокойна. Московские князья, стремясь собрать русскую землю воедино, притесняли Новгородское государство. Предприимчивые новгородцы уходили на Север, обживали берега Белого моря, построили корабли, стали отменными мореходцами. Зимою отдыхали в своих беломорских деревнях и посадах, слушали стариков. А старики неизменно славили в былинах Киев — мать городов русских, великий вольный Новгород, державную Москву белокаменную. И все эти былины о древнерусских городах сохранились на Севере в течение многих веков и дожили почти до нашего времени. Я, автор этой книги, родился и половину жизни прожил в городе Архангельске. Наша семья принадлежала к морскому сословию. Весною ребята-ровесники шли на парусных судах в Белое море и на Мурман. Лето на Севере — время наряда и час красоты. Стоит беззакатный день; полночь разнится от полдня только неизъяснимой тишиной. Небо сияет жемчужным светом, отражаясь в зеркале морских вод. Мы, корабельные ребята, не спим, караулим тишину и красоту. Не спит и наш кормщик шкипер Пафнутий Анкудинов. Он поёт былину о морской ли глубине, о небесной ли высоте… Чайки — большие, белые с голубым птицы — сидят рядами по бортам, по мачтам, по реям, слушают с нами. Но как только полуночное солнце начнёт пригревать, из-за края моря с гиканьем полетят лебеди. За ними — с воем, с причитанием — вереницы чёрных гагар. Зимою морское сословие сидит в Архангельском городе, в кругу своих семейных. В праздники оживала память о скоморохах. Даже старики надевали шёлковые маски и участвовали в торжественных представлениях… Виденное и слышанное я донёс до теперешних дней. Вы, мои юные читатели, записывайте рассказы ваших дедов и бабушек. Лет через тридцать, через сорок вы убедитесь, как интересны будут для всех ваши записи. Б. Шергин.Марья Дмитриевна Кривополенова
Родина сказительницы Марьи Дмитриевны Кривополеновой — река Пинега, приток Северной Двины. На Пинеге и в начале века двадцатого можно было увидеть деревянную Русь. Там во всём: в архитектуре, в одежде, в песнях, в домашнем быту— Русь, в лице граждан Великого Новгорода, освоила Север ещё в четырнадцатом веке. Неграмотная, но любознательная Кривополенова рассказывала о продвижении Руси на Север так, как будто сама в тех походах участвовала: «Прежде на Двине, на Пинеге, на Мезени чудь[1] жила: народ смугл и глазки не такие, как у нас. Мы — новгородцы, у нас волос тонкий, как лён белый или как сноп жёлтый. Мы, русские, ещё для похода на Пинегу и карбасов[2] не смолили, и парусов не шили, а чудь знала, что русь идёт, — раньше здесь леса были только чёрные, а тут появилась берёзка белая, как свечка тоненькая. Вот мы идём по Пинеге в карбасах. Мужи в кольчугах, луки тугие, стрелы перёные, а чудь молча, без спору давно ушла. Отступила с оленями, с чумами, в тундру провалилась. Только девки чудские остались. Вот подошли мы под берег, где теперь Карпова гора. Дожжинушка ударил, и тут мы спрятались под берег. А чудские девки — они любопытные. Им охота посмотреть: что за русь? Похожа ли русь на людей? Они залезли на рябины и высматривают нас. За дождём они не увидели, что мы под берегом спрятались. Дождь перестал, девки подумали, что русь мимо пробежала: — Ах мы дуры, прозевали! Для увеселенья и запели свою песню. По сказкам-то, никому во вселенной чудских девок не перевизжать. Было утро, и был день. Наши карбасы самосильно причалили к берегу. Старики сказали: — Вот наш берег: здесь сорока кашу варила. Тут мы стали лес ронить и хоромы ставить… В эту пору здесь у водяного царя с лешим царём война была. Водяной царь со дна реки камни хватал и в лешего царя метал. Леший царь ёлки и сосны из земли с корнем выхватывал и в водяного царя шибал. Мы водяному царю помогали. И за это водяные царевны не топят ребятишек у нашего берега… Это всё мой дедушка рассказывал. Он от своих прадедов слышал. От них и былины петь научился. Я у дедушкиных ног на скамеечке сидеть любила и с девяти лет возраста внялась[3] в его былины и до вас донесла». Имя шестидесятилетней сказительницы Кривополеновой известно стало науке ещё в конце прошлого столетия. Но записи её былин покоились в академических шкафах, а Марья Дмитриевна, всю жизнь тяжело работавшая, жила в большой бедности: «Не замогу работать, пойду побираться». Побиралась, на свадьбах невестины речи пела, на похоронах вопила. Тем и кормилась до семидесяти двух лет! В 1915 году отправилась на Север О. Э. Озаровская, московская артистка и талантливая собирательница народных сказаний. Вскоре она писала в Москву: «Собирая словесный жемчуг на Пинеге, уловила я жемчужину редкой красоты. Везу её в Москву». Так попала пинежская сказительница в Москву белокаменную. Не многоэтажные дома, не автомобили поразили Кривополенову. Московской старине радовалась по-детски она. Побывала в Кремле, посмотрела гробницу Ивана Грозного, нашла даже за Москвой-рекой дом Малюты Скуратова. Всё, о чём пела она всю жизнь в былинах, — всё оказалось правдой! Если Кривополенова была жемчужиной редкой красоты, то Озаровская явилась для неё оправой червонного золота, — она открыла людям талант сказительницы. В Москве, в Петрограде, на Украине слушатели горячо принимали «бабушку Марью Дмитриевну». Шёл 1916 год. Помню её выступление в большой аудитории Московского Политехнического музея. Слушателей набралось до трёх тысяч: студенты, гимназисты, художники, учёные. Марья Дмитриевна вышла на эстраду. Молодёжь приветствовала её рукоплесканиями и возгласами: — Здравствуй, милая бабушка! Кривополенова ответила тремя истовыми поясными поклонами на три стороны по старинному обычаю: — Здравствуй многолетно и ты, Москва, юная и прекрасная! И зазвучала странная, непривычная мелодия, несхожая с русской песней. Это был голос древней былины, и слушатели восприняли его сначала как некий аккомпанемент. Но тут же сразу вникли в слова, прониклись содержанием. Ведь былина из Киева, Новгорода, Москвы, давным-давно переселившаяся на Север, нерушимо сохраняла общерусскую родную речь. Кривополенова, блестящая исполнительница былин, и сама по себе была каким-то чудом и счастьем для всех, кто видел и слышал её. Маленькая, худенькая, одетая в тёмный, старинного покроя сарафан, застёгнутый сверху донизу на серебряные пуговки, в тёмном вдовьем повойнике, она была похожа не то на девочку, не то на древнюю старуху. Приехав из дремучих лесов Севера, она не боялась многолюдной аудитории — наоборот, полюбила её, чувствовала себя непринуждённо и всегда и везде умела держать её в напряжённом внимании. Слушатели воочию видели древних богатырей — Вольгу Святославича, Илью Муромца, Добрыню, — слышали тяжёлую поступь богатырских коней. Сказительница рисует картину вражеского нашествия на Русь:Вавило и скоморохи [4]
(Былина М. Д. Кривополеновой)У честной вдовицы у Ненилы было чадо. Он поехал нивушку орати[5], А и белую пшеницу засевати. Как по той по ниве, по дороге, Шли Кузьма с Демьяном — скоморохи. — А и здравствуешь, честной Вавило, Соберёшь ты урожай великий. — Вам спасибо, люди-скоморохи, Вы куда идёте по дороге? — Мы идём в безрадостное царство, Переигрывать царя-собаку.
Он престрашно в свой гудок играет, Род людской в печальный гроб сбивает. Мы пошли в то царство песнь живую пети, Род людской отманивать от смерти. Ты пойдёшь, Вавило, с нами скоморошить? — Говорит Вавило скоморохам: — Я ведь песни пети не искусен, Я в гудок играти не умею.— Говорят Вавиле скоморохи: — Заиграй, Вавило, во гудочек, А во звончатый во переладец [6] Мы, Кузьма с Демьяном, припоможем.— Заиграл Вавило во гудочек, А во звончатый во переладец. А в руках его ведь были вожжи, А и стали шёлковые струны. А в руках-то было понюгальце[7], А и стало тут ведь погудальце[8]. И Вавило скоморохам поклонился: — Я своей судьбине покоряюсь — Скоморохом быти обещаюсь!
Вот заходят с матерью проститься. Стала их вдова за стол садити И несёт на блюде курицу варёну. А из блюда курица взлетела, На печной столб села да запела. А и были хлебы те ржаные, А и стали белые, пшеные. И вдова Ненила ужаснулась: — Государи, вы меня простите, На худом на угощенье не взыщите.— Говорят Нениле скоморохи: — Знай, вдовица, что твой сын отныне Всей земле послужит в скоморошьем чине.— И Ненила сына обнимает, Скоморохом быть благословляет.
Вот идут скоморохи по дороге. На гумне мужик горох молотит. Говорят ему Кузьма с Демьяном: — С барышом тебе горох-от молотити! — Отвечает им мужик сердито: — Скоморохи, вы шатающие люди, Вы куда идёте по дороге? — Мы идём в безрадостное царство, Переигрывать царя-собаку. Мы идём в то царство песнь живую пети, Род людской отманивать от смерти.— Отвечает им мужик сердитый: — Тот царище вам ума прибавит, На живых на ваших струнах вас удавит.— Говорят ему Кузьма с Демьяном: — Коль добра-то нам не мог ты сдумать, Так и лиха ты бы нам не молвил. Заиграй, Вавило, во гудочек, А во звончатый во переладец.— Заиграл Вавило во гудочек, А во звончатый во переладец: Налетели голуби стадами, Налетели голубята табунами. Их ведь стал мужик цепом шибати. Зашибал, он думал, голубяток — Настегал ведь он своих ребяток. А и тут мужик-то сокрушился: — Скоморохи эти не простые, Тяжко я пред ними провинился. Вот идут скоморохи по дороге, А навстречу им торговец едет, Воз везёт с кувшинами, с горшками. Говорят ему Кузьма с Демьяном: — С барышом тебе посудой торговати! — А и тут торговец заругался: — Скоморохи, вы бездомные собаки, А и тот дурак, кто любит ваши враки.— Говорят ему Кузьма с Демьяном: — Коль добра-то нам не мог ты сдумать, Так и лиха ты бы нам не лаял.— Заиграл Вавило во гудочек, А во звончатый во переладец: Налетели куропти с рябами, Налетели утки с косачами. На посуду стали тут садиться. Начал их торговец палкой бити, Битой птицы накидал возище И на торг приехал в городище. Тут над птицей диво сотворилось: Оживали куропти с рябами, Оживали утки с косачами, Над базаром начали кружиться, А базарный люд стоит дивится. А торговец тяжко сокрушился: — Скоморохи были не простые, Тяжко я пред ними провинился.
Вот идут скоморохи по дороге, На реке девица холст полощет. Говорят же ей Кузьма с Демьяном: — Набело тебе холсты-то полоскати! — Отвечает добрая девица: — Вам спасибо, люди-скоморохи. Вы куда идёте по дороге? — Мы идём в безрадостное царство, Переигрывать царя-собаку. Мы идём в то царство песнь живую пети.— И девица встала, поклонилась: — Вам желаю песнь живую сотворити, Песней той всю землю обновити.— Заиграл Вавило во гудочек, А во звончатый во переладец. А у той у доброй у девицы Портна[9] были деревенские, холщовы, А и стали атласны и шелковы.
И приходит час, приходит время, И Кузьма с Демьяном и Вавило Подошли к безрадостному царству. Их учуял грозный царь-собака, В свой гудок престрашно стал играти. От того от страшного игранья, А и где там были нивы и дороги, Протянулись тины и болота. Заиграл Вавило во гудочек, А во звончатый во переладец: Накатилась туча огневая, С молоньями туча и с громами. И горит, горит безрадостное царство. И сгорело с края и до края. Заиграл Вавило во гудочек, А во звончатый во переладец: В небесах весенни зори заиграли, Живоносные дожди на землю пали, И несеяны хлеба заколосились, Города и сёла взвеселились. И Кузьму с Демьяном люди похваляют, И Вавилу славят, величают, Той землёю править наряжают.
Последние комментарии
3 часов 36 минут назад
3 часов 44 минут назад
3 часов 53 минут назад
3 часов 59 минут назад
5 часов 28 минут назад
5 часов 31 минут назад