Дживс и песнь песней [Пэлем Грэнвил Вудхауз] (fb2) читать постранично, страница - 2

видом.

-- Ну, Берти?

-- Что, ну?

-- Не правда ли, она...

-- О, разумеется, -- сказал я, подбадривая беднягу.

-- Дивные глаза?

-- Весьма.

-- А фигура?

-- Вполне.

-- Дивный голос?

Вот тут я смог вложить в свой ответ больше чувства. По просьбе Таппи, эта Беллингер, прежде чем припасть к кормушке, спела нам несколько песен, и никто не стал бы отрицать, что ее легкие находятся в превосходной форме. Штукатурка все еще сыпалась с потолка.

-- Потрясающий, -- сказал я.

Таппи вздохнул и, налив себе дюйма четыре виски и дюйм содовой, смочил иссушенные жаждою уста.

-- А-а! -- сказал он. -- Этого мне как раз и не хватало.

-- А почему ты не пил за обедом?

-- Видишь ли, -- ответил Таппи, -- я еще не выяснил, как Кора относится к привычке время от времени пропустить рюмочку, и на всякий случай решил воздержаться. Это, по моему убеждению, должно свидетельствовать о серьезности мыслей. Все еще висит на волоске, и малейшая оплошность может привести к роковому исходу.

-- Мне абсолютно непонятно, как ты сможешь ее убедить в том, что у тебя вообще есть какие-то мысли, не говоря уже о серьезных.

-- У меня есть свой метод.

-- Уверен, он никуда не годен.

-- Ах ты уверен, -- сказал Таппи с возмущением. -- К твоему сведению, все обстоит как раз наоборот. Я веду это дело по всем правилам. Помнишь Крепыша Бингхэма -- он учился с нами в Оксфорде?

-- Видел его на днях. Он принял сан.

-- Ну да. Приход у него в Ист-Энде. Так вот, Крепыш Бингхэм открыл клуб для местных хулиганов. Сам знаешь, что это такое: чашка какао, трик-трак в читальне и время от времени благопристойные развлечения в зале для собраний масонской ложи. А я ему помогаю. Уже месяц все вечера провожу за трик-траком. Кора одобряет. Я уговорил ее в ближайший вторник там спеть.

-- Вот как?

-- Именно. А теперь, Берти, оцени мою дьявольскую изобретательность: я тоже буду петь.

-- Почему ты думаешь, что тебе это поможет?

-- Потому что то, как я собираюсь петь песню, которую я собираюсь петь, откроет перед ней такие глубины моей натуры, о которых она и не подозревает. Она увидит, как эти грубые невежественные люди проливают слезы умиления, и скажет себе: "Черт побери, золотое сердце у этого парня!" Я выбрал не какой-нибудь пустячок. Никакого вульгарного шутовства! Я буду петь об одиноких ангелах...

Я вскрикнул.

-- Уж не собираешься ли ты петь "Моего сыночка"?

-- Ты угадал.

Я был потрясен. Да, черт побери, потрясен. У меня весьма строгие взгляды на "Моего сыночка". Я считаю, что эту песню должны исполнять лишь немногие избранные, причем исключительно в тишине и уединении ванной комнаты. Самая мысль о публичной казни, совершаемой над "Моим сыночком" человеком, способным поступить с другом так, как молодой Таппи поступил со мной в тот вечер в "Трутнях", -- самая мысль об этом заставляла меня страдать. Да, да, страдать.

Я, впрочем, не успел выразить свое негодование, ибо в этот момент вошел Дживс.

-- Звонила миссис Треверс, сэр. Она поручила сообщить вам, что будет здесь через несколько минут.

-- Принято к сведению, Дживс, -- сказал я. -- Так вот, Таппи...

Я замолчал. Таппи исчез.

-- Дживс, куда вы его подевали? -- спросил я.

-- Мистер Глоссоп удалился, сэр.

-- Удалился? Как он мог удалиться? Он только что сидел вот здесь...

-- Наружная дверь как раз закрывается, сэр.

-- Но к чему такая спешка?

-- Возможно, мистер Глоссоп предпочел не встречаться с миссис Треверс, сэр.

-- Но почему?

-- Не могу сказать с определенностью, сэр. Однако при упоминании имени миссис Треверс он тут же встал.

-- Странно, Дживс.

-- Да, сэр.

Я перешел к более важному предмету.

-- Дживс, -- сказал я, -- во вторник на вечере в Ист-Энде мистер Глоссоп намеревается петь "Моего сыночка".

-- Неужели, сэр?

-- Перед публикой, приготовленной по рецепту: на стакан бакалейщиков столовая ложка торговцев рыбой и щепотка боксеров.

-- Неужели, сэр?

-- Напомните мне -- я должен там быть. Таппи обязательно освищут, и я хочу видеть его падение.

-- Слушаю, сэр.

-- Я буду ждать миссис Треверс в гостиной.

Тем, кто близко знаком с Берти Вустером, известно, что его жизненный путь омрачен множеством пакостей, чинимых целым взводом изрядно заплесневелых теток. Единственное светлое пятно в этой жуткой толпе -тетушка Далия. Она вышла за стариго Тома Треверса в тот памятный год, когда первым в Ньюмаркете пришел Василек. Одна из лучших теток, можете не сомневаться. Мне всегда приятно поболтать с ней, и когда без пяти три она вплыла в гостиную, я поднялся ей навстречу, источая радушие.

Почтенная родственница казалась несколько возбужденной и незамедлительно приступила к делу. Тетушка Далия принадлежит к известному типу крупных женщин с добрым сердцем. Когда-то она увлекалась охотой и с тех пор сохранила привычку говорить, как если бы на зеленом холме в полумиле от себя только что обнаружила лисицу.

-- Берти, -- закричала тетушка, вспомнив, как вдохновляла свору гончих на последний рывок, -- мне нужна твоя помощь!

-- Можете на нее рассчитывать, тетя Далия, -- учтиво ответил я. -- Не