Странствия [Рэй Дуглас Брэдбери] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

страха.

— Может, все-таки объяснишь, что тебе нужно от Сеси?

В ушах Джона раздался звон далекого колокола. Он сердито тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Потом буркнул:

— Что-то… Что-то внутри меня… — Он не договорил. Склонился над холодным, погруженным в сон телом. — Сеси! Сеси, вернись, слышишь? Ты ведь можешь вернуться, если захочешь!

Ветер нежно пошевелил ветви высоких ив по ту сторону пронизанных солнцем окон. Кровать скрипнула под коленом Джона. Далекий колокол зазвонил снова, и Джон прислушался к его звону, но мать не могла слышать колокол. Только ему одному были доступны эти отзвуки сонного воскресного дня где-то в далекой дали. Рот его вяло открылся.

— Сеси может сделать для меня кое-что. Последний месяц я… я схожу с ума. Меня одолевают странные мысли. Я собирался сесть на поезд и отправиться в большой город, записаться на прием к психиатру… Но это все равно бы не помогло. Я знаю, что Сеси может влезть в мой мозг и изгнать страхи. Она может собрать их, будто пылесосом, — если захочет помочь. Она единственная, кто способен вычистить всю грязь и паутину и сделать меня как новеньким. Вот почему она нужна мне, понимаешь? — Взволнованный голос Джона был полон надежды. Он облизнул губы. — Она должна мне помочь!

— После всех бед, которые ты причинил Семье? — спросила мать.

— Я ничем не вредил Семье!

— Говорят, — сказала мать, — что в трудные времена, когда ты сидел на мели, ты получал по сотне долларов за каждого члена Семьи, которого выдавал властям, чтобы ему вонзили кол в сердце.

— Это нечестно! — Джон скорчился, будто от удара в живот. — У тебя нет доказательств! Ты врешь!

— Как бы там ни было, сомневаюсь, что Сеси захочет помогать тебе. Это не угодно Семье.

— Семья, Семья! — Он затопал ногами, будто большой капризный ребенок. — К черту Семью! Я не хочу сходить с ума ей на радость! Мне нужна помощь, и я ее получу!

Мать стояла напротив: лицо бесстрастно, руки скрещены на груди.

Джон заговорил тоном ниже, глядя на нее злобно и испуганно, избегая смотреть в глаза.

— Послушайте меня, миссис Эллиот… И ты тоже, Сеси, — сказал он, обращаясь к спящей. Потом добавил: — Если ты здесь. Послушайте вот что. — Он взглянул на часы, висящие на дальней, залитой солнцем стене. — Если Сеси не вернется сегодня к шести часам пополудни, чтобы очистить мой мозг и излечить мой разум, я… я позвоню в полицию. — Он расправил плечи. — У меня есть полный список всех Эллиотов, которые живут на фермах в окрестностях Меллинтауна. Полиции по силам выстрогать достаточно кедровых кольев, чтобы пронзить десяток сердец Эллиотов.

Он умолк, вытер лицо от пота. Выпрямился, прислушиваясь.

Далекий колокол звонил вновь.

Джон слышал его уже много дней. Слышал, как звонит колокол, которого нет. Никто, кроме него одного, не слышал этого колокола.

Он тряхнул головой, а потом закричал, чтобы заглушить звон, заорал на миссис Эллиот:

— Вы слышали меня?

— Да, — сказала она. — Я слышала. Но даже я не могу попросить Сеси вернуться домой, если она сама не захочет вернуться. Рано или поздно она будет здесь. Наберись терпения. Не спеши бежать в полицию…

Он перебил ее.

— Я не могу ждать! Это… этот шум в моей голове продолжается уже восемь недель. Я не могу больше его выносить. — Он свирепо посмотрел на часы. — Я ухожу. Попытаюсь разыскать Сеси в городе. Если к шести часам я ее не найду… Что ж, вы знаете, что такое кедровый кол.

Его тяжелые башмаки протопали по коридору, вниз по лестнице — все глуше и глуше — и прочь из дома. Когда все стихло, миссис Эллиот обернулась и посмотрела на спящую девушку с болью и надеждой.

— Сеси! — мягко, но настойчиво окликнула мать. — Сеси, вернись домой!

Неподвижное тело ни слова не промолвило в ответ. Сеси лежала не шелохнувшись, а мать все ждала…


Дядя Джон шагал по цветущим полям, а потом — по улочкам Меллинтауна. Он шел и вглядывался в каждого ребенка, лижущего мороженое, в каждую белую шавку, трусящую по своим неотложным делам, — в ком из них прячется Сеси?

Город распростерся по земле, словно пестрое кладбище. Жалкая кучка памятников — сооружения, предназначавшиеся для ныне позабытых искусств и забав. Не город, а огромная котловина, усаженная вязами, гималайскими кедрами, лиственницами и расчерченная деревянными настилами тротуаров, которые ничто не мешает ночью затащить в свой сарай, если гулкие шаги прохожих по доскам вас раздражают. Высокие дома старых дев, постные, узкие и благоразумно-унылые, где над цветными витражами окон разросся золотой пух птичьих гнезд. Аптека с фанерными стульями вокруг старомодных, изящных фонтанчиков содовой и с тем въедающимся в память резким запахом, который бывает только в аптеках и нигде больше. Огромный парикмахерский салон, где в коконе витрины корчится колонна с красными прожилками. Зеленная лавка, полумрак которой пахнет фруктами, и пыльными ящиками, и старой армянкой, чей запах похож на запах ржавого пенни.