Галерные рабы его величества султана [Владимир Александрович Андриенко] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (73) »
Владимир Александрович Андриенко Галерные рабы его величества султана
Памяти моего отца посвящается
Глава 1 "Меч падишаха"
1660 год1-17 января
Море: галера "Меч падишаха" Галера "Меч Падишаха" попала в шторм, и два дня её носило по волнам. Гребцы уже давно втянули весла внутрь и сидели на своей палубе под шквалами ледяной воды, что периодически окатывала их. Погода стояла холодная и мокрые, продрогшие до костей, галерные рабы, прижимались друг к другу, пытаясь согреться. Надсмотрщики не заглядывали на их палубу. Сейчас в шторм, когда корабль стонал подобно раненному зверю, и был готов кануть в толщу вод, им нечего было здесь делать. Они молили Аллаха милостивого и милосердного сохранить галеру и их жизни. Федор Мятелев прижался к своим товарищам Василию Ржеву и Минке Иванову. Его рубаха и рваный кафтан полностью вымокли и сейчас от морозца и стали подобны панцирю морского краба. — Видать конец нам, — прошептал Минка посиневшими губами. — Потонет кораблик-то басурманский. И мы вместе с ним. Спаси Христос! — Погоди нас хоронить, Минка, — в ответ прошептал Ржев. — Не это наш смертный час. Ее помучаемся на этом свете! — А ты откель знаешь, дворянин? — спросил Минка. — Али сам господь бог про то те сказал? — Может и сам господь. Но только не утонет кораблик этот сегодня. — Моя одежда промокла насквозь и теперь заледенела, — произнес Мятелев. — У меня зуб на зуб не попадает. А вы толкуете про господа бога. Жрать не давали со вчерашнего дня. Забыли про нас. — О душе подумай, стрелец. Говорю вам, что конец наш недалек. Примириться с господом надобно. — Вот заладил ты, Минка. Помолись если так. Покайся в грехах. — Без попа то? Чего молиться. Моих грехов во век не отмоешь! — Так много их у тебя? — спросил Федор. Разговор хоть немного отвлекал его от холода. — Хватает. Человеков убивал. — В том и мы с дворянином грешны. Кто не убивал в бою? Эка невидаль. Что может возразить воин, что падает в честном бою от твоей сабли, али от мушкетной пули? — высказался Федор, криво усмехнувшись. — То в бою, стрелец. Но я когда у атамана Сокола был, много кого до смерти пытал. Из твоего дворянского корня. Много крови на руках моих. Грешник я великий. Не примут меня в царствие небесное. — Примут, — снова усмехнулся Мятелев, стуча зубами от холода. — Ты сколь уже за веслом сидишь? Все свои грехи искупил, небось. — А ты не скалься, стрелец. Над святым скалишься. Я те про грехи толкую. Али не про что тебе вспомнить перед смертью то? Кто может сказать, когда застанет нас костлявая? Все в руце божией. — А ты разве невинных смерти предавал? — спросил у Минки высокий раб с соседней скамьи. Мятелев, Ржев и Минка разом оглянулись. Это был запорожский казак Иван Рог. Он уже три года сидел за веслом, но не смотря на непосильную работу и плохую кормежку по-прежнему выглядел богатырем. — Вот я также многих и убивал, и казнил, и пытал. Но разве то люди были? С холопов сволота панская три шкуры готова была содрать, — гневно заявил Рог. — Батьку моего о смерти плетями засекли. Сестру на позор пану отдали, и она оттого на себя руки наложила. Мать моя сошла с ума. — Ты видать, человече, также из крестьян? — спросил Минка. — Да, — согласился запорожец. — С Галичины я. Беглый холоп пана Войцеховского. — Видал, дворянин, как опекает ваш брат нашего брата? — Минка посмотрел на Ржева. Тот ничего не ответил. — А ты из панов, что ли? — насупился Рог. Ржев снова ничего не ответил. — Дак он не из католиков. То наш православный дворянин, — вступился за приятеля Минка. — Хотя они такоже с нас три шкуры дерут, но все ж свои православные. Твой пан то католик? — Латинец поганый, — ответил Рог. — Я как сестра руки на себя наложила, сбежал к казакам Запорожским. Они приняли меня, и учить стали. Сам батько кошевой Иван Сирко меня учил. И стал я воином и много крови панской с тех пор пролил. Не щадил никого! Ксензов за ноги вешал. Баб монашек насиловал. С панов кожу сдирал с живых. Детишек панских в землю живьем закапывал. Федор, услышав такое, содрогнулся уже не от холода, но от ужаса. — Правду говоришь? — спросил он Рога. — А то нет? Месть хотел учинить их племени поганому. — Вот и я такоже! — согласился Минка. — Ненависть меня всего изнутри выжгла. И я панских баб насиловал. И с оного боярина кожу крючьями сдирал. То было. И забыть того вовек не смогу до часа моего смертного. — И залил ты тот костер, что внутри тебя пылал? — спросил Ржев не то у Минки, не то у Рога. — Нет, — первым сказал Минка. — И я нет, — согласился с Минкой Рог. — Ни сестры, ни матери, ни отца тем не вернул. Но жалости к панскому отродью у меня нет и сейчас. — А ты взаправду самого Сирко знаешь? — Минка Иванов перевел разговор в иное русло. — Знаю. Я с ним в походы шесть лет ходил. Такого атамана поискать. Не
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (73) »
Последние комментарии
2 часов 34 минут назад
6 часов 16 минут назад
6 часов 36 минут назад
7 часов 31 минут назад
10 часов 29 минут назад
10 часов 30 минут назад