Заверните мне луну [Анна Мак–Партлин] (fb2) читать онлайн

Глава первая Тонкая голубая линия

Март только начался. С самого утра лил дождь. Я посмотрела сквозь покрытое инеем стекло, представляя, во что превратится мое белое белье, дико развевающееся на сильнейшем ветру, сопровождающем ливень. Я перевела взгляд вниз и сразу заметила желтизну на ободке унитаза. «Мужчины, — подумала я. — Неужели им так сложно быть аккуратнее?» Например, моему парню удавалось идеально загнать в лузы все до единого бильярдные шары, припарковать машину на крошечном пятачке, однако в этом деле он демонстрировал точность подвыпившего школьника. Я присела на бортик ванны и тотчас через юбку почувствовала холод.

Три минуты.

Три минуты могут показаться вечностью. Интересно, тянулось бы время так же долго, если бы я выдергивала чеку из гранаты. Я уставилась в одну точку и начала отсчитывать секунды, но это занятие быстро надоело мне. Я рассеянно вертела в руках полоску теста на беременность и вдруг вспомнила, что только что использовала ее. Я положила полоску на край раковины, затем стряхнула с юбки невидимые пушинки — привычка, перешедшая ко мне от отца. Такие движения мы совершали, когда нервничали. К примеру, некоторые в подобных ситуациях заламывают себе руки; мы же с отцом приводили в порядок свою одежду.

Впервые я заметила, что эта черта присуща нам обоим, когда мой семнадцатилетний брат объявил, что, вместо того чтобы стать врачом, как мечтали наши родители, будет священником. Мама чуть не умерла, представив, что ее сын уйдет от нее к какому-то несуществующему Богу. Целый вечер она истошно кричала и, не выдержав напряжения, слегла на четыре дня. Отец, напротив, сидел тихо и отряхивал костюм. Он не произнес ни слова, хотя расстроен был чрезвычайно. Помню, что тогда эта история не произвела на меня особого впечатления. Я была подростком, помешанным на собственной персоне, поэтому не разделяла с родителями переживаний по поводу самопожертвования Ноэля. Однако надо признать, что мысль о появлении в нашей семье священника несколько смущала меня. В те времена мы с братом не были особенно близки. Он был обычным занудой: много читал, прекрасно разбирался в политике и отличался огромным усердием. Ноэль хорошо учился, без напоминаний выносил мусорное ведро и был ярым поклонником «доктора Икс» (доктор Икс многосерийная научно — фантастическая детская телепередача канала BBC1). Он не курил и, поскольку не достиг совершеннолетия, отказывал себе в алкоголе и не встречался с девушками. Какое-товремя я считала его голубым, но отбросила эту теорию, решив, что голубой непременно должен быть очень интересным человеком. Как бы то ни было, теперь мы выросли, и хотя я до сих пор не понимаю этой всепоглощающей верности Всевышнему, времена изменились; Черты, которые делали брата занудным подростком, означали лишь одно: из него выйдет настоящий человек. И теперь отец Ноэль мой лучший друг.

Две минуты.

Мне уже стукнуло двадцать шесть. У меня был бойфренд Джон, с которым мы вместе жили, и в которого я была влюблена еще с детства. Помню, мне нравилось наблюдать, как светловолосый, голубоглазый мальчуган — идеалист превращается в светловолосого, голубоглазого, самоуверенного мужчину. Мы не расставались вот уже двенадцать лет, и у меня не было сомнений, что он моя судьба. Мы счастливо сосуществовали еще со времен нашей учебы в колледже. Мы снимали квартиру совсем рядом с отелем «Стивенз Грин». Несмотря на то, что квартирка была маленькой и в ней порой пахло доброй старушкой, она обходилась нам совсем недорого, учитывая район, в котором она находилась. В то время у меня была хорошая работа.

Хотя я никогда не мечтала о карьере учителя, но позже все-таки поняла, что мне повезло: я избавилась от своих не совсем здоровых амбиций. Мне даже стало казаться, что преподавать не так уж и плохо. Иногда дети мне нравились, иногда нет, однако эта работа была стабильной. Чаще всего я возвращалась домой уже к половине пятого; а летом отдыхала все три месяца. Джон продолжал обучение в колледже — он собирался получить степень доктора психологии, — при этом он подрабатывал барменом. Порой он даже зарабатывал больше, чем я, и утверждал, что пьяные посетители научили его большему, чем в колледже. В общем, мы являлись довольно гармоничной парой. Наша жизнь была прекрасна, перспективы — заманчивыми, к тому же нам повезло с друзьями. Многие могли лишь мечтать о той уверенности, которую мы внушали друг другу.

Одна Минута.

Мама часто говорила, что нам с Джоном пора подумать и о брачных узах. Я просила ее не вмешиваться, на что она отвечала, что ей небезразлична судьба собственной дочери. Мы часто конфликтовали, когда разговор заходил о замужестве. Я считала, что двадцатишестилетней девушке рано выходить замуж. Это ощущение не покидало меня, несмотря на напоминания матери о том, что к двадцати четырем годам у нее уже было двое детишек. На что я резонно замечала, что времена были другие, и не ошибалась. Большинство маминых подруг к двадцати пяти годам уже обзаводились мужьями и детьми. Мое поколение было абсолютно иным. Эстрадные ансамбли против поколения МТV. Она выросла на Дике Роке (популярный ирландский музыкант, актер и телеведущий середины 60-х гг.), я же вращала бедрами под Мадонну. До встречи с отцом ее представления о веселой вечеринке ограничивались лишь попиранием стены на местной танцплощадке в надежде, что какой-нибудь молодой человек пригласит ее на вальс. Я же принадлежала к поколению диско. К тому же ни одна из моих подруг не была замужем.

Тридцать секунд.

Хорошо, это не совсем правда. Энн и Ричард впервые увидели друг друга в колледже. Она была абсолютно заурядным ребенком из семьи среднего класса из Суордса. Отцом Ричарда был один из богатейших землевладельцев в Килдэре. Они познакомились, будучи абитуриентами, когда стояли в очереди на запись в любительский театральный кружок. Они разговорились, а после вместе пошли выпить кофе. С того момента они были неразлучны. Энн и Ричард поженились спустя год после окончания колледжа. Но самое главное: они были единственной женатой парой. У Клоды, моей лучшей подруги с четырех лет, отношения с мужчинами длились не больше четырех месяцев. На момент окончания колледжа она представляла собой умную, упрямую, целеустремленную женщину, мечтающую только о карьере. Через три года ей удалось дослужиться до старшего ответственного сотрудника крупной рекламной компании. У нее получалось все, за что бы она ни бралась, за одним маленьким исключением — ее личной жизни. Эта ощутимая неудача резала ее без ножа.

Одно время Клода встречалась с Шоном, лучшим другом Джона, — смуглым задумчивым холодным красавцем. Кло называла его ожившим Давидом. Шон не только успел переспать с восьмьюдесятью процентами студенток из гуманитарного корпуса колледжа Троицы, но и умудрился затащить в постель нескольких преподавательниц. Но дольше всего он встречался с одной американкой по имени Мармеладка (это ее настоящее имя, ей-богу). Он познакомился с ней летом, когда мы все работали в Нью — Джерси. Это был типичный ходячий кошмар с кожей шоколадного цвета, карими глазами, пышной грудью и узкой талией. Ее длинные каштановые кудри почему — то напоминали Энн шевелюру гитариста из группы Queen Брайана Мэя. Шон называл ее «вкусняшкой»; для остальных же она была «Брайаном». Их отношения продлились целых шесть недель. Вскоре Шон бросил колледж, и после нескольких неудачных попыток ему улыбнулась удача — он устроился редактором в мужской журнал. Его острый ум, искреннее поклонение футболу и энциклопедические знания в области женского организма стали залогом его успеха. Он не пекся об отношениях, и создание семьи для него определенно не являлось задачей первоочередной важности.

Десять секунд.

Джон любил наш образ жизни. Вы когда-нибудь встречали такие самодовольные и ограниченные пары, которые начинаешь ненавидеть с первого взгляда? Он иногда выглядел именно таким. Казалось, ему было наплевать на то, что Шон прошелся по всему женскому составу колледжа. Хотя он признавал сексуальную связь лишь с одним-единственным партнером. Он был доволен, любим и счастлив, Джон вообще являлся редким видом. Точнее, мы были редким видом.

Впервые мы стали близки, когда нам было лет по шестнадцать. Мы сидели в палатке на склоне горы в графстве Уиклоу. Стояла теплая летняя ночь. На темно-синем небе, расстилающемся словно бархат, светила полная луна, круглая и яркая. Высокие пышные деревья были изнурены солнцем. Ни ветерка, ни единого движения — мир, казалось, замер. Сначала мы долго целовались, постепенно поцелуи перешли в жаркие объятия, ну а дальше все случилось само собой. После этого мы долго лежали в объятиях друг друга и смотрели на пятна, виднеющиеся на голубом нейлоне палатки, размышляя о том, ради чего возникла вся эта суета.

До этого Кло успела известить меня о следующем: совершенство рождается в тренировке. Нам удалось осуществить целых четыре подхода, прежде чем каждый из нас возвратился к родителям, гордый своими секретами.

Пять секунд.

Я не была готова. Я чувствовала себя неважно и молилась, чтобы причиной этого состояния оказался стресс, а не утренняя тошнота, которая бывает у беременных.

Вот черт. Что же я буду делать? Я не хочу становиться матерью. Не хочу быть женой. Я не хочу ощущать то, что чувствовала моя мать до моего рождения. Я хочу что-то делать, неважно что. Я хочу побывать в разных местах, не знаю, в каких именно. Я не готова.

Я не говорила Джону о двухнедельной задержке, равно как и не призналась, что купила тест на беременность. Хотя у меня не было привычки держать от него что-либо в секрете, однако я чувствовала, что поступаю верно.

Зачем его беспокоить?

На самом деле я не сомневалась в том, что он забеспокоится. Он улыбался, когда моя мама подтрунивала над нами по поводу брака и детей. В супермаркете он не спеша останавливался и улыбался хныкающему ребенку, в то время как я пробиралась сквозь толпу, испытывая раздражение ко всему, кроме нужных покупок, и желая поскорее уйти из магазина.

Две секунды.

Новость взволнует его, подсказывала мне интуиция. Но хуже того, мы оставим ребенка. Не будет нахмуренных бровей и удручающих решений. Будет волнение, будут планы, книги и детская одежда, У меня вдруг заболел живот.

Я не готова.

Трясущимися руками я повернула полоску.

«Пожалуйста, не становись голубой. Боже, пожалуйста, только не голубая линия!»

Мои глаза были закрыты, хотя я и не помню, что закрыла их. Я сделала глубокий вздох и поняла, что мне надо закурить, поэтому я положила полоску и помчалась в спальню за пачкой сигарет. Я вернулась и закурила. Глубоко вдохнула, заставляя себя испытать удовольствие от, возможно, последней сигареты на долгий период времени. Я намеревалась выкурить сигарету до конца и лишь потом раскрыть тайну своего будущего. Однако мой план был нарушен звуком поворачивающегося в замочной скважине ключа. Это Джон. Одной рукой я поспешно затушила сигарету, погрузив ее в холодную воду, а другой стала бешено размахивать в воздухе, пытаясь рассеять дым. Я услышала его шаги. Он направлялся вверх по лестнице к моему укрытию. У меня не было ни секунды.

— Эмма!

— Я здесь! — несколько резко отозвалась я.

Джон попытался открыть дверь. Я беспомощно смотрела на дергающуюся ручку, спрятав полоску в рукаве джемпера. Закрыто. Я облегченно вздохнула.

— Почему дверь заперта? — с подозрением спросил он.

— Я всегда запираюсь, — солгала я в надежде, что он сразу и не вспомнит, как бывало на самом деле. Но он вспомнил.

— Не запираешься, — возразил он, продолжая толкать дверную ручку.

— Джон, — сказала я серьезным тоном, — оставь меня, черт побери, на одну секунду. — Я услышала, как он направляется в спальню. Он бормотал что-то о моей стервозности в Критические дни. «Если бы».

Я снова присела и перевернула полоску. Я долго не отрывала от нее взгляда, потом прикрыла ее рукой и снова взглянула. Я до боли закусила губу, снова убрала пальцы, и моему взгляду, открылась восхитительная белая линия. Ни намека на голубой цвет. Я перебралась к окну, чтобы разглядеть пластинку при ярком свете. Ничего. Чисто. Голубой линии нет. Я снова ожила. Я не беременна. Я ничуточку не беременна. Я как раз опаздывала на вечеринку.

«Спасибо тебе, Господи!»

* * *

Когда в возрасте девяносто одного года умер дедушка Ричарда, весьма крупная доля поместья старика перешла к нему, и он стал невероятно богат. По этой причине было решено закатить пирушку. Энн с самого начала беспокоилась из-за этого мероприятия.

— Он был очень старым. Он умер, прожив прекрасную жизнь, полную любви. С какой стати празднование появления богатства означает неуважение? — задала я вопрос Энн.

— Мы так давно не устраивали никаких праздников, — последовал весомый аргумент от Джона. — Кроме того, мой дедушка обладал отличным чувством юмора. Такая идея пришлась бы ему по душе, — нараспев произнес Ричард, которому не терпелось насладиться их только что приобретенным состоянием. — Великолепная идея! Мы устроим праздник в честь его жизни и в честь наших хороших друзей, которые теперь при деньгах, настаивал Шон.

В конце концов Энн поддалась на уговоры, и вышло так, что день, когда я обнаружила, что не подарю этому миру новую жизнь, изменил мою жизнь навсегда.

* * *

Я так давно думала написать тебе. Я даже и не мечтала, что руки все-таки дойдут, но когда это все случилось, писать оказалось легко. Воспоминания так нелепы. Одни из них довольно смутные, другие абсолютно четкие, третьи слишком тягостны, и ты стараешься не думать о них, а некоторые настолько мучительны, что их не забыть никогда. О счастливых временах всегда вспоминаешь с теплотой, они составляют тебе компанию одиноким вечером. Наиболее четко ты помнишь моменты, когда переживал великие радости, и горести, и эмоции. Именно чувство невероятного ликования или страшного отчаяния позволяет мозгу фиксировать подробности, которые он, как правило, оставляет без внимания, как не зацикливается, например, на цвете чьей-то рубашки, жестах или погоде.

Ты можешь вспомнить изгиб улыбки на губах любимого человека или слезы в его глазах. Но о боли говорить слишком тяжело, а боль всегда сопутствует жизни. Она так же естественна, как рождение и смерть. Боль делает нас такими, какие мы есть, она учит и приручает, она может уничтожить и может спасти. Мы все о чем-то сожалеем — даже Фрэнк Синатра не был исключением. Некоторые страшные события — дело наших собственных рук. Но случается и так, что беду никто и ничто уже не предотвратит. Такое способно поразить любого.

Счастье это дар. Оно обволакивает нас своим теплом. Оно схоже с красотой. Его ни в коем случае нельзя воспринимать как должное. Я не должна была воспринимать его как должное. Так тонкая голубая линия тогда являлась символом счастья. Я не знала, что позже она олицетворит нечто, что мне уже не вернуть. Но тогда я об этом не догадывалась

Глава вторая Попрыгунчики, сигареты и помада

Моя маленькая драма завершилась, и теперь я лежала в ванне, пытаясь смыть с себя среднюю школу Святого Финтана. Несмотря на удачу, я пребывала в плохом настроении и не горела желанием идти на вечеринку, инициатором которой частично оказалась сама. Дверь была не заперта, вошел Джон, и его ухмылка означала, что за мое недавнее поведение я прощена.

— Давай я потру тебе спинку.

Я приказала ему убираться из ванной.

— Тогда ты потри мне спинку.

Я послала его куда подальше.

— Эти маленькие ублюдки совсем довели тебя? — засмеялся он.

— Не называй моих учеников ублюдками! — упрекнула его я.

— Почему же? Ты сама их так называешь. Кроме того, когда они злят тебя, с последствиями приходиться жить мне, поэтому я считаю, что имею право так говорить.

Он был прав.

— Хорошо, я дам тебе поднять мне настроение, — ухмыльнулась я.

— Мило с твоей стороны, — сказал Джон, присаживаясь на колени и водя рукой по воде в ванне. Его глаза блестели. Я растаяла.

— Так и быть. Залезай, но только не прижимай меня к кранам, — предупредила я.

Он сбросил одежду почти в тот момент, когда я произносила слово «краны». Он сел в ванне позади меня. Мы лежали в теплой воде, а он гладил мой живот. Вода переливалась через край. Я спустила немного воды, откинулась назад и спросила Джона о прошедшем дне. В ответ он стал рассказывать о каком-то фантастическом психологическом тесте, который откопал в Интернете, и я тут же пожалела, что спросила.

— Я испытаю его на тебе, — грозил он.

Я повернулась к нему.

— Интересно, — откликнулась я.

— Вот посмеемся. Но тебе потребуется бумага.

— Ничего, что я сейчас в ванной? — обратила я его внимание на эту деталь, при этом стараясь устроиться поудобнее. Джон принялся мыть мне спину.

— Он сразу все покажет, — зловеще прозвучали его слова.

Я ответила, что у меня создалось впечатление, что после стольких лет общения со мной он знал обо мне все. Джон самодовольно улыбнулся:

— Всегда есть неизведанное, Эм. Порой мы не знаем самих себя, до вчерашнего дня, например, я и не догадывался, что способен в один присест съесть два бигмака, большую порцию картошки фри, шесть макнаггетсов и выпить шоколадный коктейль, после чего чувствовать себя отменно.

— Боже, — сказала я, это же отвратительно.

Он кивнул.

— Вот такой я, зайка, — отозвался он, взмахнув руками.

* * *

Позже Джон вошел в спальню, держа в руке листок бумаги и ручку. — Джон, я вообще — то одеваюсь.

Он положил ручку и листок на туалетный столик.

— Давай, всего лишь несколько тестов. Максимум десять минут. Я хочу испробовать их до вечеринки. Я не верила своим ушам.

— Ты ведь не планируешь еще и на вечеринке заниматься этим? — скептически спросила я.

— Эм, это смешные тесты, — неубедительно ответил Джон.

Мне пришлось взять ручку и листок, ведь я знала, что выбора у меня нет.

— Давай побыстрее. Мне еще нужно уложить волосы, — предупредила я.

Джон достал из портфеля инструкции и сказал:

— Так, придумай какой-нибудь цвет и запиши.

Задумавшись на секунду, я написала слово.

— Хорошо. Теперь назови три вещи, которые ассоциируются у тебя с этим цветом.

Я задумалась на несколько секунд и написала три слова.

— Успела?

Я кивнула.

— Какой цвет ты выбрала?

— Красный.

— Хорошо, а слова? — Он самодовольно ухмылялся.

Я зачитала:

— Попрыгунчик сигареты и помада.

— Что? — Спросил он, явно встревожившись, его ухмылка исчезла и теперь он как-то странно смотрел на меня. — Попрыгунчик, сигареты и помада, — повторила я.

— Я слышал тебя. Это бессмысленно — ты неправильно выполняешь тест.

Я думала, что ослышалась, и, честно говоря, эта глупая игра уже надоела мне.

— Какого черта ты мне говоришь, что я выполняю его неправильно? — перекричала я шум фена. — Это психологический тест, ты попросил меня придумать три слова, которые ассоциируются у меня с красным цветом, и я придумала их. Как они могут быть неверны?

Джон в замешательстве поднял руку ко лбу, и было видно, что он борется с желанием почесать голову. — С какой стати красный подразумевает попрыгунчиков, сигареты и помаду? — кричал он.

Я боролась с выбившейся прядью и отсутствием всякого желания смеяться, хотя должно было быть смешно, но поскольку я предполагала, что детская игра Джона вряд ли закончится смехом, я ответила ему лишь потому, что надеялась, что он оставит меня в покое.

— В детстве у меня был красный попрыгунчик. Я курю «Мальборо» в красной упаковке и мой любимый цвет помады красный. Все просто. — Я переключила фен на самый мощный режим.

— Ну, я не понимаю, — бормотал он, снова и снова перечитывая страницу.

Затем он прокричал что-то о трех словах и том, что они должны были описать мое видения себя. Он оказался явно сбитым с толку моим ответом, поэтому, намереваясь облегчить его муки, я выключила фен и на мгновение задумалась.

— Возможно, тест показывает, что в глубине души я заядлая курильщица и попрыгунчик в одном лице, которая любит красную помаду. Потрясающе. Ты прав. Я действительно кое-что узнала о себе. — Теперь я смеялась. Но он продолжал пребывать в растерянности.

— Когда мы проводили тест в аудитории, у нас все получилось. Выходит, ты умственно неполноценна, Эм. Клянусь, со всеми остальными тест сработал. — Джон скомкал страницу и швырнул ее в корзину. Когда он выходил из комнаты, до меня донеслось ворчание:

— Чертовы попрыгунчики!

* * *

К моменту нашего с Джоном появления на вечеринке веселье оказалось в самом разгаре. Дверь в холл была открыта, а на лестнице сидела целующаяся парочка. Когда мы проходили мимо них, Джон издал звук, напоминающий смачный поцелуй. К счастью, они его, кажется, не услышали. Мы направились прямиком в кухню, где за столом уже сидел Шон и забивал косячок. Джон с грохотом опустился на стул рядом с ним, а я отправилась на поиски Энн и Ричарда. Они находились в гостиной. Энн старалась чтобы собравшейся толпе было весело, а Ричард заливал в себя алкоголь так, словно у него было не горло, а зияющая яма, которую непременно нужно заполнить.

Над камином висел большой самодельный плакат с надписью «МЫ ПРИ ДЕНЬГАХ». Увидев его, я улыбнулась и сказала Энн, что у них отличный вкус. Она же попросила меня не напоминать лишний раз о плакате, к которому старалась сидеть спиной.

В гостиной громко играла музыка, некоторые из гостей танцевали и все до единого пили. Я, в общем-то, и не была знакома с большинством из них, это были коллеги хозяев дома. Поэтому я вернулась в кухню, где застала двух молодых людей с весьма затуманенным взглядом, Джон откашливался. Шон взглянул на меня и глупо улыбнулся.

— Затянись-ка, — сказал он.

Я сделала затяжку и почувствовала, как у меня сносит крышу.

— О боже, мне нужна шляпа.

Они рассмеялись, и Шон рассказал, как один его друг выслал по почте из Амстердама набор конопли различного происхождения, прикрепив к каждому пакетику название и рекомендации по использованию. История откровенно впечатлила нас и захватила наше внимание. Внезапно в кухне появилась Энн с пустым подносом. Ей хватило одного Взгляда на нас.

— Приехали, ну и негодники! Вы находитесь здесь всего лишь пять минут и уже на кого похожи!

Я улыбнулась ей. Энн была наседкой. Джон даже иногда говорил, что она родилась взрослой. Именно на ее здравый смысл мы всегда и полагались, и он ни разу не подвел нас.

— Стаканы есть? — спросила я, будучи не в состоянии пошевелиться.

Она протянула мне два бокала, перед тем как выйти из кухни. На подносе в руках Энн теперь лежали бутерброды. Я наполнила свой бокал вином, а Джону налила пива. Я несколько секунд смотрела на вино, затем сделала небольшой глоток и про себя отметила, что больше не стоит наливать вино в пивной бокал. Несмотря на эту оплошность, вино оказалось отменным. Шон снова принялся забивать косячок. Только теперь я поняла, что действительно расслабляюсь после тяжелого дня.

— Где Кло?

— Она здесь, — сказал Шон, насыпая табак.

— Где?

— Наверху с каким-то парнем, — ответил он, скаля зубы.

Я вдруг встревожилась.

— Я попытался пробраться в спальню и оставить пальто, — продолжал он. — Дверь была заперта, и голос Кло приказал мне убираться подальше.

Джон захохотал. Мне хотелось взглянуть на все своими глазами, но ноги не слушались меня. Энн снова и снова возвращалась в кухню, наполняя поднос и останавливаясь лишь для того, чтобы предупредить нас о передозировке. Ричард, изрядно поднабравшийся, развлекал толпу в гостиной. Мы оставались в кухне и продолжали пить, курить и смеяться, болтая всякий вздор.

Через какое — то время Энн снова появилась в кухне.

— Как там дела? — спросила я.

— Ричард уже в четвертый раз рассказывает о нашем неприличном богатстве. Я прямо не знаю, что на него нашло, — ответила она, и я вдруг вспомнила о матери.

Шон смеялся.

— Опустоши бутылку вина, выпей четыре «Скользких соска» и забей по крайней мере пару косяков, — заметил он, будто читая список продуктов.

Энн эта тирада не впечатлила.

— Да, очень смешно, Шон. Шут хренов.

Шон был настолько пьян, что пребывал в полной уверенности, что Энн сделала ему комплимент. — Так выпьем же! — сказал он, поднимая бокал. Нас с Джоном упрашивать не пришлось.

— Вы кучка негодников, — выкрикнула Энн, и мы чуть не сползли под стол, смеясь и испытывая восторг от подобного определения. Она улыбнулась и закатила глаза, словно изумленная мать, отчитывающая наглеющих детей.

Энн накладывала очередную гору еды на поднос, когда в кухню вошла Кло. Ее кавалер тащился позади. — Эй, ребята, — сказала она, забирая у Шона свежий косяк. Молодой человек просто стоял, не зная, куда себя деть. Она устроилась на стуле и похлопала рукой по-другому, что стоял рядом. — Присаживайся, — проговорила она, снова улыбаясь своему новому приятелю.

Но он не видел ее, так как его внимание привлекли мы, в свою очередь бросающие на него откровенно нетрезвые взгляды. Смутившись, парень присел. Мы ожидали, что нас познакомят. Кло улыбнулась нам, будто уже и не помнила о присутствии объекта своего вожделения. Наконец Джон попросил представить нас друг другу.

— О, — протянула она, — это Филипп.

Энн, закончив с подносом, поприветствовала гостя и отправилась в гостиную. Мы сидели и улыбались ему до тех пор, пока он не удалился в туалет. Не успела за его спиной закрыться дверь, я задала вопрос, который терзал присутствующих:

— Вы только что наверху занимались сексом?

— Нет! — категорично заявила Кло, одновременно кивая.

— Ну и где же ты встретила этого сукиного сына? — тактично спросил Шон.

— На стоянке такси.

Мы снова засмеялись.

— То еще счастье ездить на нашем общественном транспорте — отметила она, и Шон согласно кивнул. На Горизонте снова возникла Энн. Шон попросил ее посидеть с нами, но перед ней стояла задача добыть еще льда. Джон обозвал ее Дорис Дей (настоящее имя Дорис Мэри Энн фон Каппельхоф — американская певица, актриса защитница животных), и как только она ушла, второй раз за день ему был послан многозначительный жест.

Тут вернулся Филип и сел с нами. Мы снова всей компанией уставились на него. Прошло несколько секунд, и он заговорил:

— Так, значит, вечеринка по поводу наследства?

Мы снова кивнули.

— То есть? — спросил он, казалось, не удовлетворившись нашим ответом.

Все и всем было ясно, но Шон решил все же ответить:

— Наследство — это когда умирает очень-очень богатый и старый дедушка и оставляет тебе мешки с деньгами. Мы все улыбнулись ему, глупо умиляясь простоте и честности ответа. Филип же нашел это неубедительным. — Так, значит, кто-то умер? — последовал вопрос.

Джон посмотрел на него так, словно перед ним сидел умственно отсталый.

Шон продолжал объяснять:

— Он состарился.

Сразу же после своих слов он сделал затяжку, потом медленно выдохнул дым и улыбнулся Филипу. Он напомнил мне Стива Макквина в «Великолепной семерке», и мы снова засмеялись. Филип не был ребенком, и поэтому предмет разговора не произвел на него впечатления. Он сказал, будто ему нужно в гостиную, но мы все понимали, что он хочет вообще побыстрее уйти из этого дома. Мы ждали, пока входная дверь с силой не захлопнулась.

Шон взглянул на Кло и констатировал очевидное:

— Ты ведь понимаешь, что он ушел?

Она улыбнулась.

— Ушел, но мы его не забыли! — Она засмеялась над собственной шуткой.

Я повернулась к Джону и с удивительной силой схватила его за подбородок. Я повернула его лицо к себе, посмотрела ему в глаза и сказала с акцентом:

— Надиейус, ты сдиелаешь так, что я ние забуду этот виечер.

Он ответил в том же духе:

— Ты и твойя сиестра!

Шон, который пил прямо из банки, чуть не поперхнулся, услышав гениально смешной ответ друга, и всех снова охватил приступ хохота. В конце концов к нам присоединились Энн и Ричард. Кло передала сигарету Энн, та от души затянулась, и Дори Дей покинула дом. Она поняла, что Филип отсутствует, лишь несколько минут спустя.

Когда она задала вопрос о его местонахождении, Кло ответила лишь:

— Ушел.

Джон добавил:

— Но мы его не забыли.

Мы согнулись от хохота, и Энн воскликнула:

— Боже!

Вечер шел своим чередом. Мы с Джоном немного потанцевали — фактически мы лишь покачивались, прижавшись друг к другу. Энн поставила песню Принца «Багровый дождь», нашу песню. Мы продолжали раскачиваться. Мы вспоминали вечер, когда слушали эту песню и придумывали прозвище нашему новенькому со старыми дырками «форду — эскорт». Это вызвало у нас улыбку. Под конец песни Джон закружил меня и в итоге уронил. Несмотря на эту мелкую неприятность, я ощущала себя Джинджер Роджерс (Джинджер Роджерс (1911–1995) — американская актриса и танцовщица выступавшая в паре с Фредом Астером) — вот она, сила наркотиков, туманящих сознание. Джон помог мне встать на ноги, после чего поцеловал, и я снова почувствовала себя шестнадцатилетней. Он в любой момент мог подарить мне это чувство, и в том числе за это я его и любила.

Гости начали расходиться, и Кло исчезла под лестницей привычка спать там осталась у нее после колледжа. Мы, беспечные, забыли о ней, когда уходили. Было три утра, и беседа между Ричардом и Джоном о каком-то глупом футбольном матче находилась в самом разгаре. Мы стояли у двери. Я к тому времени сильно устала и замерзла.

Наконец Энн объявила, что нам пора, и мы отправились на улицу. Мы не успели дойти до конца тротуара, когда я вспомнила, что забыла зажигалку. Я захотела вернуться в дом и забрать ее, но Джон настаивал на том, чтобы сделать это утром. Я и слушать не хотела. Это была посеребренная «Зиппо», которую Ноэль подарил мне на мой двадцать первый день рождения. Он даже сам выгравировал на ней надпись, и я ее обожала. Не только потому, что это была крутая зажигалка, но и потому, что для меня она означала его принятие моего гедонистического (люди приемлющие такой образ жизни, признают наслаждение высшим благом, целью жизни) образа жизни, поэтому, несмотря на возражения Джона, я повернула назад. Он сказал, что подождет на улице.

Энн и Ричард собирали по гостиной банки; Шон по-прежнему сидел на кухне и курил очередной косяк. Я улыбнулась ему и высказала какое-то глупое замечание, одновременно высматривая зажигалку. Он предложил мне затянуться на дорожку. Я приняла его предложение. Он улыбнулся.

— Ты красивая, — сказал он.

Я улыбнулась в ответ, ожидая развязки, которой не последовало. Слова повисли в воздухе.

— Твое здоровье, — с опозданием произнесла я.

— Извини, я не хотел смущать тебя, — пробормотал он.

— Ничего, — ответила я, покраснев. Я увидела, что зажигалка лежит на столе, и схватила ее. Инстинктивно я нагнулась, чтобы чмокнуть его в щеку на прощание. Он повернулся, когда я почти коснулась его губами, и тут я почувствовала, как в момент прикосновения его губ к моим по моему телу пробежала дрожь. Мы оба отпрянули, и он начал извиняться. Я не хотела, чтобы Шон волновался из-за таких пустяков, ведь это произошло случайно. Мы были друзьями, и ничего страшного не произошло.

Глава третья Конец близок

Я направлялась к двери, когда до нас донесся скрежет тормозов, за которым тут же последовал отвратительный глухой удар. Мое сознание не успело как следует зафиксировать этот фоновый шум, а Шон уже вскочил и бежал к двери. Я услышала голоса Энн и Ричарда. Они выкрикивали имя Джона. Я остановилась как вкопанная и уставилась на место, где до этого сидел Шон.

Энн кричала:

— О Господи, о милостивый Боже!

Мое сердце бешено забилось. Я услышала слова Ричарда, адресованные Шону:

— Не прикасайся к нему, не трогай его!

Я наконец-то очнулась и выбежала из дома. Очутившись на улице, я увидела своих друзей. Ричард промчался мимо меня в дом.

Энн стояла на середине дороги, уставившись на Шона, склонившегося над человеком, у которого вся голова была в крови. Я огляделась, пытаясь найти глазами Джона. Я, видимо, выкрикивала имя Шона, потому что он поднял на меня глаза, в которых была паника. Я направилась к нему и поняла, что на дороге лежит Джон. Меня затрясло, и мне показалось, что я иду к этому месту целую вечность. Я бросилась на землю.

— Джон, Джон, Джон! — Я продолжала звать его снова и снова, но он не шевелился. На бордюре сидел водитель, прижимая колени к груди, и бормотал что-то похожее на «не заметил» и «он просто выскочил перед машиной». Я ничего не выражающим взглядом смотрела на этого незнакомца. Он кусал губы и плакал. Из дома вышел Ричард и сообщил, что «скорая» будет через пять минут. Энн побежала в дом. Шон разговаривал с Джоном. Он говорил ему, что все будет в порядке и что «Скорая» на подходе, Я сказала ему, что люблю его и что он должен потерпеть. На улице было очень холодно; я не сомневалась, что Джон замерз. Я попыталась поднять его на руки, но Шон остановил меня: — Не надо трогать его, Эм. Он будет в порядке. «Скорая» едет.

— Пожалуйста, проснись! — умоляла я. Я лишь хотела видеть его глаза. — Пожалуйста, проснись!

К нам подбежала Энн. В руках она держала полотенца. В этот момент на дороге показалась машина скорой помощи. Они выскочили из машины и тут же оттеснили нас. Шон крепко держал меня, будто опасаясь, что я убегу. Взгляд Ричарда был прикован к водителю, сидевшему на бордюре. Энн стояла посреди улицы, продолжая держать полотенца.

Мне разрешили поехать в машине «скорой помощи» с Джоном; остальные отправились вслед на такси. Я держала его за руку, а врачи в это время работали. Они подключили какие-то трубки и прикладывали к груди электроды. Мне казалось, он продолжал спать, но я все равно разговаривала с ним. Я говорила, что, как только он поправится, мы поедем в отпуск. Говорила, чтобы он не волновался, потому что все будет хорошо. Я упомянула, как он нужен мне, и даже говорила о каком-то глупом футбольном матче, которого он с нетерпением ждал.

Мы добрались до больницы. Я осталась в коридоре, в то время как Джона везли на каталке в палату, куда допускались только врачи. Медсестра увела меня в комнату для ожидания и спросила, не хочу ли я чаю с сахаром.

— Сахар полезен при шоке, — пробормотала я.

Она согласилась и грустно улыбнулась.

— Я принесу вам чаю, — сказала она и ушла.

Остальные приезжали по очереди и ждали. Все молчали. Меня охватил ужас. Я знала, что дело плохо.

«Пожалуйста, живи. Пожалуйста, не сдавайся», — повторяла я про себя снова и снова.

«Святая Дева Мария, Матерь Божья, пожалуйста, спаси его. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, милостивый Боже, спаси его», — молилась я.

Шон вдруг вспомнил о Кло. Она все еще находилась в доме, валялась где-то без памяти, пребывая в блаженном неведении о ночном кошмаре. Энн пошла звонить ей.

К нам направлялся доктор. Я подняла голову, и перед тем, как наши взгляды встретились, казалось, миновала целая вечность. Он спросил о присутствующих членах семьи. Родители Джона еще не приехали. Я встала и сказала, что я его родственница.

— Мне очень жаль, — произнес он. — Травма оказалась слишком серьезной. Мы сделали все возможное. Ему больно не было.

Врач сказал, что Джона больше нет. Моя голова раскалывалась, в глазах потемнело. Я хотела, чтобы мое сердце остановилось, потому что с каждым его ударом мне становилось все больнее. Все присутствующие смотрели на меня. Энн плакала. Я пыталась расслышать слова доктора сквозь гул, возникший у меня в ушах. Он отвел меня в палату, куда мне до этого запретили входить. Врач постоял какое-то мгновение, наблюдая, как я смотрю на тело Джона, затем он ушел. В комнате находился Джон, точнее, его тело, но я была одна.

«Нет. Этого не может быть. Мы дома в постели. Мне снится кошмар».

— Проснись! Проснись! — выкрикнула я, сильно ущипнув себя. — Проснись!

В глубине души я знала, что не сплю, но я ущипнула себя еще сильнее. Затем я бросилась к нему. Он был тяжелым и еще теплым.

— Просто открой глаза. Больше ничего не надо делать. Об остальном позаботятся врачи, — шептала я.

Но он так и не открыл глаза. Смерть густым туманом повисла в воздухе, и мне стало трудно дышать. У Джона под подбородком лежала белая простыня. Рана на голове больше не кровоточила. Я снова смогла увидеть его лицо. Он выглядел моложе, совсем как подросток, который всегда брал меня с собой играть в баскетбол за его команду, не смотря на то что я совершенно не умела играть. Я снова взяла его за руку и почувствовала, как мое сердце рвется на части.

Я тут же подумала, не случится ли у меня сердечный приступ. Я была бы только рада этому. Джон умер. Мы танцевали всего несколько часов назад, а теперь его уже нет. Дышать стало еще тяжелее.

— Я люблю тебя, — сказала я надрывающимся голосом. — Черт побери, я же действительно хочу, чтобы ты проснулся. — Я умоляла его, но он меня не слышал, а я была не в состоянии осознать это. Я поцеловала его синие губы и потерлась своим влажным лицом о его щеку. Я шептала ему в ухо и просила:

— Пожалуйста, вернись.

Затем я много раз повторяла «черт». Слезы жгли мне лицо, оставляя на коже красные следы; онемевшие руки тряслись и держались за остывающее тело.

— Пожалуйста, черт возьми, вернись же! Я сделаю что угодно!

Я ждала, но ничего не происходило. Я подняла глаза к потолку. Я понимала, что выгляжу глупо, но мне было плевать.

— Господи, если ты вернешь его мне, я сделаю все, что захочешь. Я буду примерной. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, пожалуйста, просто верни мне его. Ему двадцать шесть — ему всего лишь, черт возьми, двадцать шесть. Пожалуйста, Господи, пожалуйста, верни мне его!

Все напрасно. Я хотела прилечь рядом с ним, но не могла решиться, потому что впервые мне казалось, что я не имела права лежать с ним. Поэтому я просто держала Джона за руку и убирала с его лица белокурые окровавленные волосы. Рядом с этим лицом я выросла, на это лицо я могла положиться; я знала это лицо, как свое собственное, но теперь оно были иным. Свет погас, искра исчезла, и все, чем мы являлись и чем обладали, все, что он представлял собой и кем мог стать, ушло в небытие. Мой мальчик, мой мужчина, мой друг, мой любовник, мое отражение — все это постепенно становилось холодным как камень. Из океана, который когда-то был моим сердцем, лились слезы. Я стряхнула с простыни, которой он был накрыт, невидимую грязь. Я нащупала его руку и крепко сжала ее. — Я люблю тебя.

Время замерло. Понятия не имею, как долго я стояла на коленях на холодной плитке, отчаянно вцепившись в его руку. В какой-то момент в палату вошла Кло. Она плакала. Увидев Джона, она закричала. Она сделала это не нарочно, просто не смогла сдержаться. Кло стояла и смотрела на тело, которое когда-то было Джоном. Потом она обняла меня, я словно издалека услышала свой голос: «Прощай, малыш». Кло рыдала, а я по-прежнему держала его руку. Боль сковала нас, мы не могли пошевелиться. Мы застыли, как Джон.

Кто-то позвонил моей матери. Она приехала с отцом, чтобы забрать меня. Отец молчал, стоя в нескольких шагах позади нее, не зная, что сказать и как вести себя. Мама взяла все в свои руки, и впервые с тех пор, как я перестала быть маленькой девочкой, я была благодарна ей за ее самообладание. Когда родители выводили меня из больницы, я заметила Ричарда — он успокаивал свою обезумевшую жену и Шона, который сидел в углу, уставившись в одну точку. Мы поехали домой. Я помню, что сидела на заднем сиденье машины и смотрела на движущиеся расплывчатые фонари и на мелькающие автомобили, из динамиков доносился голос дина Мартина. Он пел о любви. Я посмотрела на небо. Оно было черным. Ни звездочки. Кожа на лице продолжала гореть. Мать снова и снова оборачивалась, чтобы взглянуть на меня, как будто боялась, что я отправлюсь вслед за Джоном на небеса. В доме было холодно. Мама поставила чайник, но я ничего не хотела, только спать. Она укрыла меня одеялом и убрала со лба волосы. Я даже не чувствовала ее прикосновения. Отец стоял в дверях и наблюдал за нами. Потом мама выключила свет и легла рядом со мной. Я ощущала ее тепло и в то же время чувствовала полную пустоту. Я вдруг вспомнила мать Клоды и то, что после смерти ее мужа она постоянно спала. Тогда я находила это странным. Теперь я понимала почему. Сон был единственным избавлением от этого кошмара.

Глава четвертая Мы не прощаемся

Через пару дней мы его хоронили. Мать Джона попросила Ноэля провести службу. Странно, что я почти не помню этого, но все говорили, что служба прошла прекрасно, если так можно сказать. Церковь была заполнена до Отказа. Пришли люди из нашей старой школы и колледжа и конечно же его коллеги. Все произносили слова соболезнования, некоторые плакали. Я пребывала в оцепенении. Люди, взявшись за руки, окружали край выкопанной могилы, Джона опускали под хор Ноэля, который пел «Аллилуйя». Я чувствовала поддержку отца, присутствие которого было ненавязчивым и вездесущим. Когда гроб опускали, я даже чувствовала биение его сердца. Он держал меня за руку, когда я бросала землю на блестящую медную дощечку с именем Джона. Я слышала боль его матери, я чувствовала ее муки, когда люди проходили и крестились. Я помню, как меня уводили родители. Мы прошли мимо могильщиков, которые хотели поскорее засыпать яму и уйти домой, как стервятники, ожидающие последнего вздоха теленка.

Помню, как я сидела в гостиной в доме родителей Джона. Меня окружали друзья. Я смотрела на его мать, которая плакала, раздавая бутерброды. Моя мама и Дориан подавали напитки и перешептывались, беспокоясь о том, у всех ли есть тарелки с едой. Дориан — наша соседка. В тот день, когда мы с родителями только въехали в дом, она принесла бисквитный торт и с тех стала неотъемлемой частью нашей жизни. Джон часто говорил, что она досталась нам в придачу к дому. Дориан была доброй, отзывчивой, смешной, сильной, страстной натурой. Она воплощала старый Дублин, и для нее не существовало оправданий. Он стала для нас с Ноэлем второй матерью. Когда у нас возникали проблемы, мы частенько отправлялись к ней. Однако эту проблему было не под силу решить даже всемогущей Дориан, она понимала это и поэтому просто подавала еду.

Отец Джона в одиночестве сидел в саду и пил виски. Мой отец составил ему компанию, и теперь они уже вдвоем сидели в тишине. В глазах обоих стояли слезы. Говорить было нечего. Энн не отходила от Ричарда — она нуждалась в нем, боялась отпустить его, и ее чувства были мне понятны. Шон просто сидел у окна, курил сигарету за сигаретой и, не замечая их, смотрел на проезжающие машины. Одиночество и вина в его глазах были невыносимы, и я словно видела свое отражение в них. Наши взгляды встретились, и яотвернулась.

«Я виновата».

Я не уезжала из родительского дома две недели после похорон, но больше не чувствовала, что нахожусь дома. Я была лишь гостьей. Ноэль тоже не уезжал. Это было очень любезно с его стороны, но каждый день для нас стал продолжением воскресного обеда. Все пытались найти подходящие слова, но никто не мог, даже Ноэль. Я хотела уехать домой, но они волновались, справлюсь ли я с тяжелыми воспоминаниями. Казалось, никто не понимал, что от них все равно не убежать. Я хотела бродить по дому, в котором мы жили вместе, хотела вдыхать аромат его лосьона после бритья и лежать на его стороне кровати. Мне хотелось слушать нашу музыку и прижимать его рубашки к лицу. Мне хотелось быть как можно ближе к Джону, пусть даже таким образом.

Наконец именно Ноэль настоял на том, чтобы родители перестали меня опекать. Именно он объяснил чувства, которыми мне было сложно поделиться. Он просто знал, что правильнее будет, если я уеду и смогу начать собирать по кусочкам свою жизнь. И я уехала. Когда я уезжала, мама плакала, а отец обнимал ее и смело мне улыбался.

Потом отец крепко прижал меня к себе и, наклонившись, прошептал:

— Он был мне как сын. Мы потеряли нашего мальчика, но мы выживем.

Я снова расплакалась и села в машину. Когда автомобиль тронулся с места, я обернулась и увидела отца, обнимавшего рыдающую мать.

В моем доме было пусто и холодно. Ноэль включил отопление. На кухне был беспорядок, который мы оставили. Он принялся было убирать, но я остановила его. В магнитофоне по-прежнему находился диск Ника Кейва (Ник Кейв (р. 1957, полное имя — Николас Эдвард Кейв) — австралийский рок-музыкант, поэт, писатель, автор музыки к фильмам, сценарист. Лидер групп Grinderman). В тот день Джон слушал его новый альбом, я захотела остаться одна, но Ноэль приготовил чай. Я ждала, что он будет рассказывать о путях Божьих, о планах Всевышнего и о том, что Джону намного лучше на небесах. Однако Ноэль молчал, и я была благодарна ему за это. Он выпил кофе и, убедившись, что мне необходимо побыть одной, ушел. Перед этим я заверила его, что со мной все будет в порядке.

«Ложь». Я часами сидела на полу в гостиной и слушала грустные песни Ника Кейна. Я плакала, смеялась, разговаривала с Джоном, с собой, но слез становилось все больше. Я снова и снова воспроизводила сообщение на автоответчике, записанное им.

«Здравствуйте. Вы позвонили по номеру шесть, четыре, ноль, пять, два, шесть, один. Мы в каком-то экзотическом месте, поэтому оставьте нам сообщение, и если вы придетесь нам по душе, мы вам перезвоним». Наш дом превратился в музей, и мое настоящее стало прошлым. Я сидела на кухне и смотрела на кофейную чашку Джона, записку на холодильнике, в которой он напоминал мне, что необходимо починить стоп-сигнал в машине, листок бумаги, принесенный им из колледжа, с этим глупым тестом с попрыгунчиками. Я смотрела на вещи, принадлежавшие ему, и часами плакала, потому что его больше не было, и в этом была моя вина.

Глава пятая Пять стадий

Горе всепоглощающе. Горе изолирует человека от мира. Горе эгоистично. Психологи скажут вам, что существует пять стадий скорби: отрицание, гнев, торг, депрессия и, наконец, смирение. Я считаю, что существует шесть стадий: отрицание, гнев, торг, депрессия, обвинение и только потом смирение.

Отрицание. Я ни оком, кроме него, не думала. Я жила в прошлом. Я закрылась в своей скорлупе и прокручивала всю свою жизнь. Мне дали четырехнедельный отпуск по семейным обстоятельствам. Четыре недели на оплакивание жизни. Я находилась главным образом в своей спальне, где пряталась под пуховым одеялом, слушая тиканье антикварных часов бабушки. Я спала, спала и спала, и когда глаза принуждали меня проснуться, я обнимала подушку и разговаривала с Джоном.

«Помнишь, как мы сказали родителям, что собираемся жить вместе? Помнишь, как они взбесились? даже Ноэль получил по шее. Помнишь? Мама употребила слово „Боже“, Ноэль стал распекать ее, и она повелась. Ты успокаивал ее, даже папа был против этой затеи, а с ним всегда можно договориться. Ты был великолепен. Я орала как четырнадцатилетняя девчонка, но ты все расставил по своим местам. Ты всегда умел спорить. При желании из тебя бы вышел неплохой адвокат. Из тебя мог получиться кто угодно». До меня доносился шум грозы. Встать с места меня заставила кошка, орущая на подоконнике. Я потянулась к занавеске и резко дернула за нее, испытывая омерзение из-за того, что реальность прервала приятную беседу, я посмотрела в окно: дверь в сарай бешено раскачивалась, ее петли взвыли о помощи. Горшки с цветами на улице катались, вращая содержимое во всех мыслимых направлениях. Прошло несколько секунд, прежде чем я вспомнила о звуке, который заставил меня притащиться к окну. Кошка отчаянно орала и куда-то таращилась. Если бы кошки умели разговаривать, думаю, последовала бы фраза: «Впусти меня, хренова тупица!» Я открыла окно и поразилась: в подоконник своими недоразвитыми лапками вцепился крошечный котеночек. Я взяла это промокшее существо, которое было всего лишь парой ошеломленных глаз в окружении меха, и осторожно втащила его в комнату. Я чувствовала биение его сердечка. Я бросилась в ванную и завернула малыша в полотенце, а затем аккуратно вытерла его.

— Ты всего лишь ребенок. Взгляни на это, Джон! Котеночек.

Я заглянула в его мордочку и тут же определила, что это мальчик, у котенка была чисто мальчишеская мордочка, овальные черные глаза, черный мех, стоявший дыбом, а под подбородком виднелось белое пятнышко. На самом деле чем дольше я смотрела на него, тем больше он напоминал мне сокурсника Джона Леонарда Фоули. У Леонарда были черные глаза овальной формы и черная копна волос, отрицающих силу земного притяжения. Леонард сделал великое множество попыток укротить пылкий нрав своей гривы — однако в итоге единственным вариантом, не считая бритья наголо, оказался ирокез. Он походил на инопланетянина, а после фильма «Звездный путь» решил, что это даже круто. А так как он был первой гитарой в единственной музыкальной группе во всем колледже, мы все согласились. Я трепала шерсть на голове котенка, придавая ей форму ирокеза. Котенок осторожно посмотрел на меня и потерся о полотенце. Теперь он еще больше напоминал Леонарда.

— Привет, Леонард! Как твой музыкальный бизнес? Тебя уже взяли?

Моя трескотня не очень интересовала котенка. Он обсох, и теперь его крики означали, что его нужно покормить. Я отнесла малыша вниз на кухню, посадила на стол, а сама стала искать подходящую чашку. Высвободившись из моих рук, он тут же задвигался, но остановился у самого края раковины. Затем посмотрел на пол и попятился к окну. И тут до меня дошло.

— Каким образом, черт побери, такому крошечному котенку удалось забраться на карниз второго этажа?

Он не отвечал.

— Это невозможно.

Леонард не был заинтересован в раскрытии своих секретов, потому что занялся поеданием тунца двухдневной давности.

— Откуда ты взялся? Это ты его прислал, Джон? Ты прислал его, чтобы вытащить меня из постели? Тебе ведь не нравилось, когда я просыпала? День коту под хвост, как ты любил выражаться. Леонард закончил есть. После пережитых испытаний ему хотелось спать. Я не могла обвинять его. В конце концов его неожиданная встреча с яростью природы на моем подоконнике была сродни землетрясению для нас, людей, Я отыскала коробку из-под обуви и положила в нее бумажное полотенце. Когда я поместила Леонарда в коробку, он мгновенно свернулся калачиком и заснул. Я оставила коробку на кровати рядом с собой, снова вернулась под одеяло и стала наблюдать, как сон прогоняет его заботы.

— Эй, Джон, ты помнишь двигающуюся статую? Тысячи людей совершали паломничество, чтобы помолиться у подножия статуи девы Марии в каком-то амбаре в Северном Керри. (В Ирландии явления Девы Марии давно стали привычными. Но с 1985 года начали постоянно появляться ожившие статуи. Первое сообщение пришло от детей из местечка Эсди, графство Керри, в феврале, а к сентябрю в Ирландии задвигалось более 30 статуй Богоматери. Видели, как они раскачиваются, разговаривают, улыбаются, источают кровь или светятся.) А помнишь, как Леонард убрал статую девы с Младенцем со двора у кабинета директора? Он спрятал ее в женском туалете, оставив на ее месте записку со словами «Ушла на обед!» — Я рассмеялась. — Директор остервенел и обозвал его богохульником.

Леонард открыл один глаз, чтобы посмотреть, в чем заключалась эта шутка. Я больше не смеялась. Вскоре после этого мы оба заснули.

Гнев (Клода)

Кло звонила мне раз в день.

— Ты в порядке?

— Да.

— Тебе что-нибудь нужно?

— Нет.

— Хочешь, чтобы я пришла?

— Нет.

На этом разговор прекращался, и мы обе испытывали облегчение.

Ей не дали четырехнедельного отпуска по семейным обстоятельствам. Она потеряла друга, но она не была его родственницей. Ее боль не оценивалась так высоко. Кло вернулась к своей нервной работе на следующий же день после похорон. Она зашла в офис, где ее поприветствовали семьдесят писем, требующих срочного внимания, три пресс-релиза, журнальная фотосъемка для недели овощей и фруктов и клиент в весьма дурном настроении. Кло тотчас разобралась с почтой. Ее клиент успокоился через несколько минут. Ей удалось написать три пресс-релиза за час, при этом к поставленному сроку у нее еще осталось время.

Съемка же оказалась настоящим кошмаром. Две недоедающие модели, одна из которых была одета капустой, другая яблоком, холодные и капризные, ожидали «фрукта» и начала съемок. Он попал в пробку на шоссе М50. Девушки отражали атаку обзывающихся подростков, которых не устраивал их «фруктовый» внешний вид. Фотограф брюзжал по поводу времени. Кло до конца держалась профессионально. Она вернулась домой после семи, достала с полки банку кофе. Та выскользнула из ее рук и упала ей на голову, Кло даже не успела почувствовать удар, далее банка стала падать на пол. Кло почти поймала ее, но руки в очередной раз подвели подругу. Банка ударилась о белый кафель, кофейные зерна, жаждущие свободы, вырвались из стеклянной тюрьмы.

— Довольно!

Кло взорвалась, слезы обжигали ей глаза.

— Я всего лишь хотела чашку грёбанного кофе! Неужели это так много, черт возьми! Хрен с тобой, я не буду это убирать, даже не притронусь!

Она начала кричать, и тут началось. Кло принялась вытаскивать бокалы и бросать их, наблюдая за тем, как они ударялись о стену, превращаясь в осколки. Затем она прицелилась в картину с изображением лодки в синем море с сосредоточенностью и профессионализмом звезды MВА. При ударе стекло разбилось вдребезги, разорвав картину, которая теперь свисала с поврежденной рамы. Кло кричала, плакала и танцевала на кофе и стеклянных осколках. Затем она вдруг остановилась. Ее сердце бешено колотилось, руки тряслись, перед глазами все поплыло.

«Достаточно». Потом она долго сидела на полу и стонала, неуверенно пытаясь сгрести плоды своих разрушительных действий в совок, когда в дверь позвонили.

— Пошли вон! — взревела она, зная, что никто из непрошенных гостей не услышит ее голоса, находясь четырьмя этажами ниже на шумной улице. Она ответила после пятого звонка. Пришла ее мать. — Клода, впусти меня!

— Я хочу побыть одна.

— Ради Христа, впусти!

— Иди лесом!

В итоге Кло все-таки нажала кнопку домофона, и мать вошла в дом. Клода обводила взглядом кухню, в то время как родительница поднималась в лифте.

— Просто оставь меня в покое! — прорычала Кло, стоя у стола, после чего изо всех сил бросила тарелку, безобидно лежавшую в раковине. Минуту спустя в дверь позвонили.

— О, милая! Поди ко мне! — Мать достала из кармана салфетку и вытерла ей слезы.

Мать не выпускала ее из своих объятий, пока та плакала и ругалась.

Позже, выплакавшись, Клода попросила мать рассказать об отце, которого она совсем не помнила. — Отец любил «Бумтаун рэтс» (Ирландская группа новой волны, исполнявшая оригинальный поп-рок с остроумными текстами и нестандартными аранжировками (1975–1986)). Ему нравилась их неугомонность и раздражительность. Он занимался политикой и хотел перемен. Он говорил, что прежняя Ирландия умерла. Он был страстен и упрям.

Мать улыбнулась. Кло видела, как та успокаивается, давая волю воспоминаниям.

— Когда он смеялся, все в комнате тоже смеялись, — сказала она, продолжая улыбаться. — Он был такой же упрямый, как и ты.

Кло улыбнулась.

— Он всегда считал, что прав, даже если ошибался. Он любил пляж и лодки.

Кло отметила про себя, что нужно будет повесить новую картину.

— С успехом он перебарщивал. Он мог довести меня до безумия.

— Как я, — сказала Кло.

— Да, как ты, — признала мать, гладя волосы дочери.

Момент лирического отступления закончился быстро, и Кло почувствовала, что она снова закипает.

— Это несправедливо. Я так зла! — выпалила она.

— Я знаю, — согласилась мать. — Состояние кухни тому свидетельство.

Кло не могла не засмеяться.

— Когда умер отец, тебе едва исполнилось пять, но в день похорон ты разбила все до единой чашки и блюдца из своей игрушечной посуды, а ведь они были пластмассовые. Я знала, что ты понимаешь: папа больше не вернется. Вот какой ты была и такой же осталась. Ничего не изменилось. Клода растаяла.

— Как? — спросила она.

— Ну, ты и сейчас бьешь все, что под руку попадется, — ответила мать.

Кло плакала. Из-за мамы, из-за друга, из-за меня, из-за себя. Плакала, пока мать не выпустила ее из своих объятий, уверенная в том, что та будет жить.

Торг (Ноэль)

Ноэль заходил ко мне чуть ли ни каждый день. Он подолгу сидел у меня, пока не убеждался, что со мной все в порядке, и только после этого уходил. Большую часть времени он проводил в молитвах. Они с Джоном были друзьями… нет, они — даже ближе, чем друзья. Они вместе выросли. Ноэль был на два года старше Джона, но они нашли общий язык. Джон восхищался теми чертами брата, которые я терпеть не могла. Ему нравилось, что Ноэль не идет за толпой, — Джон любил обсуждать с ним темы, которые правили только его вселенной. Джон постоянно смешил Ноэля. Брат скучал по этому. Ему не хватало их религиозных споров: «Бог или наука?» Это было старым и любимым предметом их дебатов, к которому они возвращались снова и снова.

«Господи, пожалуйста, не позволь мне забыть! Если ты должен был забрать его, пожалуйста, позволь мне услышать его смех!

Ноэль жалел, что не мог сказать нам, будто Джон пребывает в покое и его смерть означает воскрешение в раю, и мы должны порадоваться за него, праздновать его возвращение домой. Но он не мог. Брат так не думал. Он слишком сильно скучал по другу.

„Пожалуйста, Господи, помоги мне понять“.

Ноэль переживал свою боль единственным известным ему способом. Он проводил мессу, посещал дом престарелых, больницу, регулярно проводил беседы в школе. В конце каждого дня он отправлялся в квартиру, в которой жил с соседом, шестидесятилетним священником отцом Рафферти, переехавшим из графства Корк. Отец Рафферти смотрел новости, а Ноэль готовил ужин. Ноэль ел молча, время от времени кивая отцу Рафферти, который посвятил себя болезненному переживанию за состояние современного мира. Когда Ноэль наконец удалялся в свою комнату, он ставил диск Нины Симон (Нина Симон (1933–2003) — талантливая американская темнокожая певица, пианистка, композитор, аранжировщица. Придерживалась джазовой традиции) и слушал ее песни, стоя на коленях у кровати и сложив руки в молитве.

„Пожалуйста, Господь, я посвятил тебе свою жизнь, прогони эту боль. Я кланяюсь перед тобой. Прогони это одиночество“.

* * *

Как я узнала позже, Ноэль познакомился с Лорой во время кондитерской акции. Она испекла более четырехсот больших тортов для кампании против рака груди, из-за которого она потеряла мать. Лора считала, что сбор средств лишь малая часть того, что она могла сделать. Она была приветливой и словоохотливой. В основном люди не болтают со священниками, по крайней мере не каждый день. Ноэль был обезоружен. Ему нравились ее беззаботные манеры и открытость. Она не боялась высказывать свое мнение, но не боялась и слушать. Они ходили пить кофе, и она говорила о своей матери, улыбаясь и смеясь, и это общение придавало ему сил. Брат даже обнаружил, что и сам рассказывает ей о себе. Подобное было для него внове. Они встречались много раз, порой случайно, порой, казалось, что случайно. Между ними не было близости — он никогда и не думал об этом, однако ощущал чувство вины за свою новую дружбу. Но все это было до смерти Джона. А теперь одиночество, которое он так долго испытывал, стало невыносимым.

„Господи, пожалуйста, умоляю тебя, прогони это одиночество“.

* * *

Ноэль схватил палто и, не говоря ни слова, прошел мимо отца Рафферти, который гладил жилет. Он закрыл за собой дверь и зашагал по улице, готовясь поймать первое попавшееся такси. Брат явился без предупреждения. Лора открыла дверь. Ее лицо озарила счастливая улыбка. Она провела его в теплую гостиную. Ноэль опустился в кресло. В комнате было темно, не считая горящей лампы у стула, на котором лежала открытая книга. Брат понял, что прервал ее. Его смущение застало его самого врасплох. — Тебе будет уютнее, если я включу свет? — спросила она, догадываясь, что он чувствует.

— Нет, — извинился он, — прости, мне не следовало приходить. — Ноэль склонил голову, чтобы не встречаться с ней взглядом.

— Я думаю, именно это тебе и было нужно. — Лора улыбнулась. — Позволь, я угощу тебя чаем, и мы поговорим. Он кивнул.

Позже она сидела на стуле, на котором читала, а Ноэль рассказывал ей о друге, погибшем в аварии. Он говорил ей о своем гневе и стыде. Он говорил о боли, сожалениях и даже о страхах. Потом она обняла его, и он плакал на ее плече. Лора поглаживала его по спине и говорила, что ему полегчает. Ноэль ощущал на своей шее ее дыхание, вдыхал аромат ее духов и чувствовал, как она грудью прижимается к его жакету. Он отпрянул, испугавшись, что не сможет совладать со своими эмоциями. — Мне пора.

Лора кивнула:

— Если тебе что-нибудь понадобится…

Он кивнул в ответ.

Она проводила его до двери, и Ноэль обнял ее.

— Спасибо, — сказал он.

— Обращайся в любое время, — грустно ответила она.

Лора смотрела, как он идет по дорожке и закрывает ворота. Он не обернулся. Ноэль отправился домой пешком. Он шел более часа, но ему показалось, что всего несколько минут. Голова болела.

„Я желал ее. О Боже, помоги мне, я в таком смущении! Пожалуйста, Боже, я принадлежу тебе, дай мне сил!“

Депрессия (Шон)

После похорон Шон отправился прямиком в паб. Он сел в углу бара, вывернул все карманы, выложил деньги перед собой на стойку и заказал виски, затем еще и еще. Он пил, пока оставались деньги. Он ни с кем не общался, что, наверное, удивило нескольких завсегдатаев. Когда он свалился со стула, бармен прекратил его обслуживать. Шон не спорил — он просто взял оставшиеся деньги и поковылял прочь. Он ушел так же тихо, как и пришел. По дороге домой Шон завернул в магазин. Его чуть не хватил удар, когда он увидел, что наличных не хватит даже на сэндвич. А тут еще смесь из двенадцати порций виски и свежего воздуха ударила ему в голову, и у него подкосились ноги. Шон не помнил, как добрался до дома. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что сидит на своем любимом стуле. В ту ночь он так с него и не встал. Он сидел в темноте и пил, задаваясь вопросом: „В чем смысл?“

На следующий день он взял недельный отпуск, в течение которого не выходил из своей маленькой гостиной. Он не мог читать и смотреть телевизор, слишком болели глаза. Он не мог слушать музыку, звуки раздражали его, он почти ничего не ел. Он даже не мог спать и пил до тех пор, пока не впал в небытие. Он игнорировал телефонные звонки и не открывал дверь, когда звонили.

Ему все время казалось, что скоро придет Джон, и на мгновение все будет хорошо. Джон повернется и скажет: — Боже, брат, да ты похож на кусок дерьма!

Шон кивнет и улыбнется.

— Ну и напугал же ты нас, — скажет он, а Джон сядет на кровати и ухмыльнется:

— Мне нравится эта лампа.

— Это не смешно. Мы подумали, что ты умер.

Шон отойдет к окну, зачарованный сияющим солнцем, которое словно танцевало в воздухе, как ярко-оранжевый воздушный шар. И услышит за своей спиной смех Джона.

— Никто не умирает — мы просто уходим в другой мир, только и всего.

Шон попытается отвернуться от окна, но не сможет оторвать взгляда от солнца.

— Что ж, я рад, что ты остался, — ответит он, борясь с собой и пытаясь повернуться к Джону.

— Я не остался.

Освободившись каким-то образом, он обернется, но будет слишком поздно: перед ним пустая кровать. Затем он просыпался, пугаясь собственных криков. Сон повторялся, только менялись детали: вместо танцующего солнца он видел желтую луну или белое облако. Однажды это была шоколадная конфета. Он пил уже пять дней, когда в замке повернулся ключ и вошла Джеки, девушка, с которой он иногда встречался. — Привет! Кто-нибудь есть?

Будучи не в состоянии ответить, Шон продолжал сидеть, пьяный, истощенный, измученный видениями и последствиями алкогольного отравления.

Он встала над ним, оглядывая разруху, которую он устроил за последние пять дней: пустые бутылки, выстроившиеся на полу, гора окурков в пепельнице и запах, от которого у нее сперло дыхание. У Шона были совершенно больные глаза. Он не мылся и не переодевался уже пять дней. Пожелтевшие пальцы тряслись. Он обливался потом.

— О боже! Что ты с собой сделал?

Вместо ответа Шон, уставившись перед собой, глубоко затянулся. Девушка не понимала, игнорирует он ее или же не знает о ее присутствии.

— Ты превратился в Шейна Мак-Гована (Полное имя Шейн Патрик Мак — Гован (р. 1975) — один из самых выдающихся ирландских исполнителей и авторов песенных текстов; публике известно о его пристрастии к алкоголю)!

Джеки медленно приблизилась к нему, боясь совершить резкое движение. Когда она наконец оказалась совсем рядом, он не шелохнулся. Девушка опустилась на колени на безопасном от него расстоянии, не решаясь протянуть руку, и попыталась достучаться до него.

— Шон… Шон… Шон…

Ничего. — Это я, Джеки, — сказала она, кивая и показывая пальцем на свое лицо.

— Я знаю, кто ты такая. Я не слепой, — протянул он, уставившись в пол.

— Тогда посмотри на меня, — потребовала она.

Он не хотел смотреть. Он даже не помнил, что дал ей ключи.

— Уходи.

— Я знаю, что ты потерял друга, но это нелепо. — Она показала на комнату, и у него закружилась голова.

— Уйди, — снова выдавил он.

— Я уйду, когда ты примешь душ, переоденешься и выбросишь эти бутылки..

Ее вмешательство не было принято „на ура“.

— Просто уйди, — умолял Шон.

— Не могу.

— Убирайся, — простонал он.

Джеки не двинулась с места. Шон собрался с силами и произнес как можно более угрожающе — Убирайся из моего дома к чертовой матери! Ты мне не нужна. Нам не о чем разговаривать. Ты мне даже не нравишься.

Он взял бутылку и допил остатки жидкости.

— Ты просто переживаешь, — спокойно сказала Джеки, вставая. — Ты просто пьян.

Он посмотрел на нее стеклянными глазами и презрительно улыбнулся ей. Он решил, что, если она не хочет уходить, он заставит ее.

— Я пьян, а ты — шлюха. — Шон зажег очередную сигарету, радуясь предстоящему уходу девушки.

Ты, хренов идиот, — начала она, — ты не можешь построить отношения и пытаешься свалить все на меня. Шон и не собирался отвечать.

Джеки заплакала.

— Я хотела, чтобы у нас все получилось, но для этого мы оба должны постараться. — Она направилась к двери. Ты ничего не забыла? — сказал он, прикрывая глаза и чувствуя облегчение.

Джеки обернулась и смущенно осмотрелась.

— Мои ключи.

Она бросила их на стеклянный стол, сбив металлическую банку с промокшими окурками. Шон больше не взглянул на нее. Она ушла, хлопнув дверью. Он открыл глаза, и слезы, которые он так долго сдерживал, потекли ручьем.

Смирение (Энн и Ричард)

Энн и Ричард страдали не меньше нашего. Они не верили в то, что случилось, злились и испытывали чувство вины, но в то же время они были вместе, и поэтому — в безопасности. Они дарили друг другу надежду, которую мы, все остальные, утратили. Когда Ричарду становилось совсем плохо, Энн была рядом. Когда то же происходило с Энн, ее поддерживал Ричард. Они потеряли друга, но благодарили Бога за то, что были вместе.

Неделю спустя после вечеринки в честь получения наследства они сидели на диване, прижавшись друг к другу, и смотрели запись речи Джона, который был свидетелем на их свадьбе. Он тянул себя за галстук и ухмылялся, а его руки сами того не желая, перетасовывали телеграммы.

— Я не отниму у вас много времени… — Пауза. Он усмехнулся. — Как это сделала мама Энн.

Собравшиеся гости поочередно рассмеялись. Оператор поймал в кадре мать Энн, которая улыбалась и изображала смущение, беззвучно шевеля губами и пытаясь сказать: „Ой, прекратите! „Отбой“ — и оператор опять вернулся к выступающему.

— Я лишь прочту несколько поздравлений от людей, которые не соизволили приехать.

Гости снова засмеялись. На лице невесты сияла широкая улыбка. Ричард вытирал глаза, глядя на Энн. Четыре года спустя Энн смотрела эту же запись и плакала в объятиях мужа. Они снова видели Джона. Вот он стоит в очереди, чтобы поцеловать невесту, смеется и причмокивает. Затем отмахивается от них, потом снова обнимает, а после кружится, опьяненный радостью за друзей. Энн и Ричард плакали, но и смеялись тоже. Они вспомнили о его дурных привычках и любимых поговорках, они вспомнили добрые времена и не забыли плохие. И именно так к ним пришло смирение.

Глава шестая Медведь и кролик…

Я проснулась в пятницу утром. Джона не было уже месяц, Я обнимала его подушку, которая все еще пахла им, потому что я не забыла побрызгать ее его лосьоном после бритья, когда в концов концов постирала ее. Было еще рано, до работы оставалось несколько часов, поэтому я попыталась заснуть, однако мой организм отказывался со мной сотрудничать. Я действительно впервые проснулась после аварии. Я не открывала глаза, но слезы закончились. Расстроившись, я села на кровати и хотела заплакать, но глаза оставались сухими. После нескольких попыток я сдалась и выползла из постели. Я сидела в ванне и тыкала в кран пальцами ноги, но это занятие быстро надоело мне. Я лежала, вспоминая объятия Джона, наш первый поцелуй у стены моего дома на улице, его безгранично радостный вид в тот день, когда я достала упаковку презервативов в школьном дворе, наши дни в Америке, наши мечты, его лицо, улыбку, глаза, душу. А слез все не было.

«Какого..?

Мне стало дурно. Я хотела плакать, потому что у меня остались только слезы, но теперь, как выяснялось, у меня отобрали даже их. Это было несправедливо.

— Пошли к черту! — закричала я. — Иди все лесом! Бог, да пошел ты! — визжала я в потолок.

Не удовлетворившись нападением на Бога, я набросилась на его родственников:

— Иисус, Мария и Иосиф, вы ублюдки!

Затем я переключилась на Аллаха и Будду — так, на всякий случай, — досталось даже Иуде.

— Почему? — молила я. — Почему ты забрал его, Господи, ты, жадный ублюдок? Почему ты не дал ему пожить? Я не удивилась, не получив ответа. Выбираясь из ванны, я поскользнулась и на какое-то мгновение мне показалось, что это возмездие, поэтому я послала куда подальше потолок, пробормотав: — Тебе придется постараться, придурок!

После этого я прошлась по дому, с осторожностью проверяя электрические приборы, перед тем как к ним притронуться.

* * *

В этот день я проводила последний урок. После моего возвращения дети были как шелковые. В дверях вместо хаоса меня встретили тишиной. Умники не умничали, когда я вошла в класс, болтуньи молчали, зубрилки не торопились поднимать руки и делиться знаниями. Я выглядела подавленной и слабой. Моя боль была видна как на ладони и производила эффект волны, свидетелями которой стали окружающие. Мои ученики не были исключением, и я им сочувствовала. Горе заполняло каждое помещение, куда я заходила, словно в нем опускался туман. Он рассеивался только после моего ухода. У меня был урок истории, и мы сосредоточились на Реформации. Я попросила Джеки Коннор зачитать абзац о лютеранской церкви и „улетела“. Я смотрела в окно на головы двух голубей, клевавших друг друга на школьной крыше, когда до меня донесся голос Рори Мак — Гуайра:

— Мисс? Мисс? Вы в порядке?

Я вышла из задумчивости и улыбнулась ему:

— Все хорошо, Рори. Почему ты спрашиваешь?

Он оглядел класс: дети сидели, опустив глаза. Он откашлялся

— Ну, мисс, Джеки закончила читать абзац пять минут назад.

Я почувствовала, как накатывают слезы, и подняла глаза к потолку, якобы к Богу.

„Черт возьми, утром я умоляла тебя помочь мне поплакать — и ничего. Теперь же перед двадцатью пятью подростками ты, долбанный…“

Я не закончила мысль. Вместо этого я постаралась взять себя в руки.

— Вопросы есть? — спросила я бодрым голосом. Класс продолжал безмолвствовать.

Хорошо. Отлично. Замечательно.

Я стала искать на столе книгу, но не увидела ее. Видимо, у меня был странный вид, потому что Джейн Гриффин с первой парты протянула мне свою.

— Здесь, мисс, мы на середине страницы.

Смутившись, я улыбнулась ей:

— Спасибо, Джейн.

Я смотрела в книгу, но читать было нелегко. Я продолжала говорить про себя, что звонок последует уже через десять минут, но тут мое сердце заколотилось, а ладони вспотели. Я подумала, что у меня, видимо, начался приступ паники.

„Возьми себя в руки“, — снова приказала я себе. Я попыталась сконцентрироваться, но в итоге не выдержала и попросила Дэвида Морриса зачитать следующий абзац. Пока он читал, я молилась, чтобы он не закончил до звонка. Когда наконец он прозвонил, класс выдохнул с облегчением, и дети помчались прочь из комнаты. Я сидела у стола с закрытыми глазами, держась руками за Голову, ища убежища в темноте. Я не заметила, что Деклан Морган остался за партой. Я услышала: „мисс“ и подняла голову.

— Деклан, извини, я не заметила, что ты еще здесь. Чем тебе помочь? — спросила я, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Деклан смотрел мне прямо в глаза.

— Я просто хотел сказать, что соболезную по поводу вашего молодого человека. Это ужасно. Его доброта пронзила меня в самое сердце. Я была тронута, и мне страшно захотелось снова заплакать. — Спасибо, — выдавила я.

Он встал, собираясь уйти, но затем остановился.

— Мисс?

— Да, Деклан.

— Можно, я расскажу вам анекдот?

Я улыбнулась, хотя мне было не до этого.

Парень бросил сумку на пол и подошел ко мне.

— Медведь и кролик какают в лесу. Медведь поворачивается к кролику и говорит: „Эй, Кролик, дерьмо прилипает к твоему меху?“ Кролик ответил, что нет, и тогда медведь вытерся им. — Деклан улыбнулся, будто спрашивая: „Дошло?“

Мне следовало отчитать его, но я засмеялась, и увидев это, он тоже рассмеялся в ответ.

— Отличная шутка, сказала я.

— Знаю, — оскалился он, напомнив мне Джона, когда тот был подростком, и повернулся, чтобы уйти.

— Деклан! — сама того не желая, окликнула я.

Он остановился.

— Ты живешь на соседней улице, да? — спросила я.

— Да.

Хочешь, я подвезу тебя до дома?

Он улыбнулся:

— Только если вы позволите мне сесть за руль.

Я рассмеялась и сообщила ему, что ни за что на свете не позволю ему этого. Парень ждал, пока я соберусь, и на несколько мгновений все как будто наладилось. Деклан открыл мне дверь. — Спасибо, — с благодарностью сказала я, и мы оба знали, что эти слова были от души.

* * *

В тот вечер Клода привезла очередную порцию тушеного мяса от матери.

— Сколько еще она будет готовить для меня тушеное мясо? — спросила я.

— Недолго. Еще полгодика, — ответила Клода, улыбаясь.

Я поставила его в холодильник поверх лазаньи, которая была приготовлена для меня на прошлой неделе. Кло села за стол и продолжила:

— Она лишь хочет помочь, Эм.

Я кивнула, мне захотелось снова прийти в норму. Улыбаясь, я повернулась к ней:

— Один мой ученик сегодня рассказал анекдот — очень смешной.

Она удивленно посмотрела.

— Расскажи.

— Ну, — начала я и остановилась, поняв, что не помню его — Анекдот про медведя, который накакал на кролика. Правда, смешной, — запинаясь, сказала я.

— Медведь гадил на кролика? Веселый анекдот, — ‚уыбнулась она — Боже, Эм, нам и вправду нужно вытащить тебя куда-нибудь.

Мы рассмеялись и впервые после несчастного случая получили удовольствие от компании друг друга. Туман рассеивался, и я еще раз мысленно поблагодарила Деклана. Позже мы сидели в гостиной и пили кофе, и я спросила, как дела у Шона. Я почти не видела его после похорон. Он заходил несколько раз, но я притворялась, будто меня нет дома, прячась за занавесками и наблюдая, как он уходит. Я не могла смотреть ему в лицо, и теперь мне казалось, что и он не хочет меня видеть.

— Он в порядке, — сказала лгунья Кло.

— В чем дело? — спросила я.

— Ни в чем, — ответила она.

Я разозлилась:

— Жаль, что ты не хочешь говорить мне!

— Что ты хочешь этим сказать? — обидевшись, спросила Клода.

— Не надо отделываться от меня. Джон умер, но я-то нет. Почему ты не можешь общаться со мной, как раньше. — Слезы обожгли мне глаза в четвертый раз за день, что было значительно меньше, чем накануне. Она бросила на меня ничего не выражающий взгляд.

— Я очень скучаю по нему, Эм! — Клода расплакалась. — Мне все время плохо, и я не знаю, что делать.

Затем на одном дыхании она выпалила:

— Интуиция или мудрость должны мне подсказывать. Я потеряла отца, именно из-за его смерти я понимаю, что не в состоянии ничем помочь. Жаль, что я не могу произнести волшебные слова. Как бы я хотела их найти. Но я их не знаю.

У меня отлегло от сердца. Я присела рядом с ней на диване и сказала, что все наладится, и мы обнялись. У нас вдруг завязался настоящий разговор, будто мы уже пережили свое горе. Она рассказала мне об одном своем богатом клиенте, который постоянно посылал ей цветы. Она говорила о Шоне, о том, что он отдалился и злоупотребляет гашишем. Он пообещал ей бросить, но она не исключала того, что он говорил это, чтобы отвязаться от нее.

Она рассказала, что за две недели до этого у Энн была задержка, и она сделала тест на беременность, но он оказался отрицательным. Я поверить не могла, что Энн не поделилась со мной. — Ну, — промолвила она, — учитывая твое состояние… — Клода умолкла, задумавшись на мгновение, затем продолжила тем же тоном: — Которое, как и у всех нас, непременно пройдет.

Мы обе улыбнулись. Подруга уселась поудобнее.

— Эм, раз уж мы говорим откровенно, выслушай кое-что еще.

— Что? — улыбнулась я.

— Прекрати пользоваться дезодорантом Джона. От тебя пахнет какой-то дрянью, и это странно. — Учту, — согласилась я, взгрустнув, но почувствовав облегчение. — Честно говоря, у меня от него сыпь. Мы сидели молча, слушая музыку, и через некоторое время я спросила, вспоминает ли она отца. Клода задумалась на секунду и ответила:

— Время от времени, — а затем продолжила, сказав, что, несмотря на то что его уже давно нет и что она толком и не знала его, то и дело она видит кого-нибудь похожего на него, или натыкается на его фотографию, или пересматривает сериал, который, по словам матери, любил отец, и улыбается при этом. Все это имело косвенное отношение к нему, но и этого было достаточно. Она передала мне слова своей матери, что боль проходит. У меня сохранилось смутное воспоминание о том, как Клода обутая в свои детские тапочки, плакала, а врач уводил ее кричащую маму наверх. Я до сих пор не могла представить себе, что боль в груди может утихнуть, а в глубине души я этого и не желала. Клода была права: волшебных слов она не знала, но те, что произнесла, очень помогли мне.

Глава седьмая «Телохранитель» и клад6ище

Джона не было вот уже полтора месяца. Я пообещала Кло, что схожу в гости к Шону, но откладывала свой визит. Я думала о нем, возвращаясь домой из школы. Деклан сидел рядом, разглядывая мои кассеты и в пух и прах разнося мой музыкальный вкус. Я попыталась встать на свою защиту, но мои жалкие попытки сошли на нет, когда он достал запись Митлоуфа и показал ее мне. — Вы шутите? Митлоуф? Та еще гадость.

Я не отрицала сей факт, но свое слово тем не менее сказала:

— Он великолепен. Хороший альбом, в нем много песен, которые… — Продолжать не было смысла, это было очевидно. Я сдалась. — Хорошо, твоя взяла, это гадость. — Я попыталась объяснить, что слушала его лишь какое-то время.

— Правда? — спросил он, не опуская кассету. — Что это было за время? Время, когда тошнит?

Я рассмеялась, но тут же прекратила, когда Деклан достал записи из фильма «Телохранитель». Он тряс головой из стороны в сторону, и я смущенно кивнула. Мы молчали, потому что знали: обороняться не было смысла. Я остановилась у его дома. Деклан вышел из машины.

— Эй, мисс, завтра я познакомлю вас с настоящей музыкой. — И зашагал по тропинке, а я про себя отметила, что надо будет купить упаковку парацетамола.

* * *

Я в одиночестве сидела дома. Кло ушла на свидание с Марком, клиентом, что продолжал посылать ей цветы. Энн и Ричард занимались каким-то сбором пожертвований, и мне было скучно. Я взяла с журнального столика ключи и немного побряцала ими, после чего схватила пальто и направилась к двери. Когда я приблизилась к ней, в дверь позвонили. Я тут же открыла ее. На пороге стоял Шон.

— Привет, — сказала он и потом заметил, что я держу в руках пальто. — Ты уходишь? Извини. Надо было позвонить. Я действительно рада была его видеть. Я улыбнулась и сказала, что собиралась к нему в гости. Его лицо засияло, и он вошел. Я варила кофе, а Шон сидел за столом. Он чувствовал себя неловко и извинился за свою холодность. Я сказала, что ничего страшного в этом нет и что я все понимаю.

— Я вообще-то звонил несколько раз, но когда…

— Я знаю, — перебила его я и поставила перед ним чашку кофе, пытаясь не разлить его, но моя рука немного тряслась. Я села напротив и продолжила: — Мне просто нужно было какое — то время. Эгоистично… — Нет, неправда!

Но я решила расставить все точки над «и».

— Ты тоже потерял друга…

Я хотела продолжить и извиниться, но Шон взял мою руку и сжал ее.

— Я боялся, что потерял вас обоих, — сказал он.

— Я тоже, — заикаясь, произнесла я.

Ни один из нас не вспомнил о случайном поцелуе. Этот момент был слишком сложным, Неудобным, грустным и жалким. Ни один из нас не заговорил о своей вине, однако игнорировать это было невозможно, ведь все было написано на наших лицах.

«Если бы я не вернулась в дом за зажигалкой. Если бы я не потянулась, чтобы поцеловать его. Если бы он не сказал, что я красива. Если бы я не тянула время, не решаясь сдвинуться с места. А потом наши губы встретились, и Джон умер».

Мы ощущали себя странно и необычно оттого, что сидели вместе. Прошлое ушло, его похоронили вместе с Джоном. Мы вынуждены были искать новый способ общения. Я больше не была девушкой лучшего друга Шона. Я была просто собой, и конечно же нас что-то связывало — и это были не мимолетные отношения. Мы много общались в колледже и после него, но я не была уверена, знал ли хоть один из нас ответ на следующий вопрос: достаточно ли тех отношений, чтобы продолжать общаться теперь? Нам придется строить все заново. Наш безопасный флирт закончился, и нам недоставало связующего звена.

Мы сидели молча.

— Я был пьян, — сказал он после долгого молчания.

«О боже, он начал об этом».

— Мы все были пьяны, — произнесла я немного погодя.

— Я не должен был задерживать тебя, — пробормотал он.

— Я не могу об этом говорить.

— Прости, — сказал он.

— Ты не виноват. Здесь моя вина.

Шон вскипел. Он не мог больше держать все в себе. Мне невыносимо было видеть его подавленным.

Мне хотелось обнять его, но я не могла. «Что подумал бы Джон?»

— На днях я слышала смешной анекдот, — проговорила я с надеждой.

Шон вытер слезы и странно посмотрел на меня.

— Да? — переспросил он.

— Да, — ответила я, надеясь, что расскажу его правильно.

— Тогда выкладывай, — подбодрил он.

— Девушка лежит на койке в больнице «Ротонда». К ней подходит старая монахиня и пытается узнать имя отца новорожденного. Та говорит, что не знает его имени. Монахиня озадачена, спрашивает, почему, и девушка отвечает: «Послушайте, сестра. Если бы вы съели банку бобов, вы бы знали, из-за кого у вас газы?»

Шон рассмеялся. Я улыбнулась. Получилось смешнее, чем у Деклана.

— Кто рассказал его тебе? — спросил он.

— Мальчишка из моего класса. Он бы тебе понравился. Он напоминает мне… — Я не закончила предложение. Шон улыбнулся.

Он выглядел усталым: карие глаза обрамляли темные круги, под щетиной трехдневной давности его кожа казалась высушенной и больной. Он похудел настолько, что одежда стала ему велика. Шон рассеянно потирал растительность на лице.

— Хочешь сходить к нему? — спросил он.

— Я не могу, — сказала я. — Пока не могу.

За четвертой чашкой кофе пропасть между нами почти пропала. Нам удалось отыскать нейтральную территорию. Мы заговорили о новом фильме и актере, которого застали с проституткой. Каким-то образом мы перешли к обсуждению зверских царапин на причинном месте Шона, которые он заработал несколько лет тому назад.

— Я думал, что у меня все отвалится, — признался он.

Почему-то это позабавило меня.

— Ты рассказывал Джону?

— Да.

— Он никогда не упоминал об этом.

— Я заставил его поклясться молчать, — сказал он.

— Откуда они у тебя взялись? — спросила я, придя в восторг от такого развлечения.

— Мармеладка.

— Брайан! — прошептала я.

— Да, Брайан, — рассмеялся он.

На часах было уже девять, а Шон все не уходил. Мы посмотрели серию «По закону» (Британский телевизионный сериал, впервые вышедший на канале ITV в 1984 году, сюжет которого сосредоточен на событиях в вымышленном полицейском участке Лондона). Было приятно смотреть телевизор не в одиночестве. Когда Шон был уже у двери, я попросила его следить за собой и прекратить топить горе в выпивке и наркотиках и больше есть. Он утверждал, что уже на пути к выздоровлению. Я не была в этом уверена. Мы обнялись, и это не показалось нам странным. Мы решили приглядывать друг за другом, потому что были друзьями.

Я солгала. Я была готова сходить к Джону. Более того, я планировала посетить кладбище прямо следующим вечером, и мне нужно было быть там одной. Я купила небольшой розовый куст, который собиралась посадить. Он не особенно любил розы, но они так красиво смотрелись в магазине. Эту идею подкинула мне Дориан. Она утверждала, что иногда полезно чем-нибудь заняться. Ясочла это неплохой идеей, и раз делать было нечего, я поехала с нею в питомник, не успев даже возразить.

— Когда ты в сомнениях, вырой яму, — сказала она, а по радио в это время Элтон Джон пел о человеке на ракете. — На днях я видела Шона на Грэфтон — стрит. У него жуткий вид.

— Он в порядке.

— О, я прямо не знаю. Он столько пил на похоронах. Надо бы за ним приглядывать.

Я была озабочена, но не упомянула о том, что Кло одолевали такие же страхи.

— Я уверена, что у него все хорошо, Дор. Каждый из нас борется по-своему.

— Закрыться не значит бороться, дорогая.

— Он сказал, что позаботится о себе.

— Надеюсь, — сказала она, похлопав меня по колену.

— Я тоже, — пробормотала я.

* * *

Снова шел дождь. Я ходила кругами, пытаясь отыскать могилу Джона. Я перешагивала через последние пристанища людей, чтобы сократить путь. Я осознала свои действия, лишь когда наступила на венок, что лежал на могиле женщины по имени Мэри Мур. Я отскочила. — Прости, Мэри, я не нарочно.

Я продолжала идти по заросшей мхом тропинке, которая наверняка привела бы к моей собственной кончине. «Я поскользнусь и сломаю шею». Я брюзжала на саму себя за то, что одела высокие каблуки. Как будто Джон заметил бы их.

Наконец, оглядев почти все до единой могилы на Участке «Д» я нашла его. Странно. Я вдруг стояла одна, перед кучей промокшей земли, покрывающей ящик, в котором лежал Джон. Его белокурые волосы все так же торчали, глаза были закрыты, лицо — расслабленно, губы поджаты. Я не знала, что делать. Я чувствовала себя как на собеседовании, где тот, кто задавал вопросы, не желал разговаривать. Я долго стояла под дождем. Брюки прилипли к ногам. Острые мысы моих туфель загнулись. «Черт возьми, я обожаю эту обувь. Мне не нужно думать об обуви. Я здесь с Джоном. Нужно сосредоточиться». Дориан не ошиблась: посадить куст было отличной идеей. Дождь смягчил землю. Я вытащила из сумки садовую лопатку и принялась копать яму. Когда я копала, мне было легче разговаривать с ним. Я больше не притворялась, будто он рядом. Я болтала с ним как с человеком, которого больше нет. Я пережила отрицание. Я почти переборола гнев.

— Дориан волновалась за Шона. Кло тоже. Думаю, и Энн беспокоится — вчера по телефону она упомянула его дважды. Он много пьет, курит тоже. Я сказала Дор, что у него все наладится, но не уверена в этом. — Мне вдруг стало тяжело копать — я наткнулась на камень. — Кло в порядке. Она познакомилась с мужчиной — его зовут Марк. Он работает в гараже. Наверное, он хорош собой. Я еще не видела его. Но на словах он отличный парень. Надеюсь, у них все получится. Я замолкла на минуту, сосредоточив внимание на вытягивании камня из его уютного убежища.

— Вот тебе! — сказала я камню. Я расположила розовый куст в яме, которую только что сделала. Куст идеально там разместился. Теперь мне оставалось лишь засыпать его, и готово.

— Энн показалось, что она беременна. Но нет. Она говорит, что рада этому. Хотя я думаю, что она расстроилась. — Я почувствовала вину. Я тоже не была готова, но теперь все позади.

Куст вдруг наклонился.

— Блин! — Я попыталась выровнять его и уколола шипом палец. — Глупый кровожадный куст! — Я принялась убирать часть земли и одновременно аккуратно тянула за ветви.

— От Ноэля ни ответа, ни привета последнее время. Отдалился он как-то. Мне кажется, он чувствует себя виноватым, Бог оказался полным ублюдком и вообще… — Мне казалось, что я слышу смех Джона. — Он изменился после твоего ухода, но и все мы вообще-то стали другими. Куст начал выпрямляться. Я держала его, присыпая вокруг землей, чтобы он хорошо сидел.

— Я в порядке. Это не означает, что я не скучаю по тебе. Мне все время не хватает тебя. Была ведь песня «Без тебя меня нет*? Или книга, или фильм. Не могу припомнить. В любом случае, без тебя я ничто. Но я в порядке. Хотя и понятия не имею, куда иду и что делаю. Господи, я ведь даже не знаю наверняка, кто я такая. Но это и неважно. Я в порядке.

Земля у куста легла наконец-то твердым слоем. Я встала, чтобы полюбоваться своей работой. — Выглядит хорошо. Точно знаю, что летом он будет великолепен. Я думаю соорудить вокруг твоей могилы оградку. Ты не поверишь, сколько людей ходит прямо по могилам. Вскоре я ушла, даже не заплакав. Я была сильной. Я правильно поступила. Я выжила — как отец и предрекал мне. Я зашагала к машине, держа в руках лопатку.

Глава восьмая Мама

В течение трех месяцев мама и Энн боролись за мировой рекорд по максимальному количеству телефонных зонков на мой номер. Пока я не пригрозила, что отрежу свою линию, они не прекратили. Пришло время собрать осколки и начать жить дальше, но нам мешал вопрос с водителем. Незамысловатый тест показал, что он в тот вечер был трезв, чего нельзя было сказать о его жертве. Следствие установило, что автомобиль ехал на разрешенной скорости когда Джон, вдрызг пьяный и обкуренный, выскочил перед ним на дорогу, мужчина не смог затормозить, так как тормоза, которые ему в тот день отрегулировали в автосервисе, были неисправны. Дальнейшее расследование вело к возможному признанию виновным механика, обслуживающего машину. Я не знала этих людей и не желала с ними знакомиться. Я оказалась не той, о которых читаешь, — жаждущей справедливости. Как заключение в тюрьму какого-то незнакомого механика могло вернуть жизнь? Я не чувствовала необходимости избавляться от горя, причиняя страдание другим. Мне было легче убедить себя в том, что это страшный несчастный случай.

Мама пришла в замешательство. Ей казалось, что я не смогу жить дальше, пока виновный не понесет ответственности за содеянное. Я же понимала, что не смогу продолжать жить, пока не избавлюсь от обвинений в адрес виновной стороны. А может, я ставила себя на место Джона и знала, что виновата не меньше, чем механик и водитель. Каждый из нас вложил свою лепту в эту историю. Водитель же переживал все по-своему. Он отказывался оставаться в одиночестве. Ему необходимо было, чтобы родители Джона и я, его девушка, знали, что он соболезновал. На дознании он разговаривал с матерью Джона. Ему удалось пожать руку его отца, однако я там не появилась, а ему так не терпелось излить мне душу.

Я подняла с коврика, лежащего у входной двери, письмо. Оно, видимо, пролежало там неделю, прежде чем я взяла его вместе с разными счетами и листовками. Я открыла счета и тут же вгляделась в цифры: уж не собираются ли меня ограбить? Деньги автоматически снимались с банковского счета, так что о просроченных платежах можно было не волноваться. Я испытала некоторую признательность системе за то, что оплата взималась чёрез банк. Ведь справиться со всеми счетами за коммунальные услуги, что приходили на мое имя, было бы для меня сложновато. Листовки я тут же отправила в мусорное ведро. Я без задней мысли открыла кремовый конверт и, не задумываясь, развернула листок бумаги такого же цвета. В верхнем правом углу страницы я увидела незнакомый адрес. Я прочла две строчки, и мое сердце бешено заколотилось, отчего рука, державшая письмо, задрожала. — О боже.

Уважаемая Эмма!

Меня зовут Джейсон О’Коннор. Я водитель, который находился за рулем в ночь, когда погиб ваш молодой человек, Джон Редмонд.

Я свернула листок и села на диван, положив голову между трясущихся коленей. «Иди прочь».

Я позвонила Кло. Она зашивалась на работе, но приказала оставаться на месте и сказала, что приедет как только сможет. То и дело я теребила в руках листок, испытывая соблазн развернуть его, но когда попыталась, страх взял свое, и я закрыла написанное рукой. Я комкала его, как делал Джон, когда сильно волновался. У меня не хватило смелости. Это письмо снова возвращало меня в ту ночь, я даже ощущала в своем дыхании запах вина. Я чувствовала холодный воздух, твердую землю и окровавленные волосы Джона в своих руках.

Я продолжала сидеть на том же месте, когда через три часа Кло освободилась. Она, должно быть, увидела тот жуткий эффект, которое нежданное письмо произвело на меня, потому что она какое-то время молчала. Затем Кло разжала тиски, которые когда — были моей рукой, и забрала письмо. Затем осторожно открыла его и расправила на своей ноге.

— Хочешь, чтобы я зачитала? — спросила она.

— Нет, — последовал мой решительный ответ.

— Хочешь, чтобы я зачитала? — повторила она.

— Не знаю, — ответила я честно.

— Я сделаю чаю.

Я кивнула, проследовав за ней на кухню, словно привидение. Мы сели за стол, дожидаясь, когда остынет чай.

— Может, мне сначала прочитать его самой? — предложила она.

— Нет.

Я не хотела, чтобы ей пришлось что-то утаивать от меня, если письмо окажется совсем страшным. У нее и без того хватало бед.

— Прочти, — сказала я, хотя до сих пор не была уверена, что справлюсь с нахлынувшими эмоциями. — Хорошо, — выдохнула она.

Уважаемая Эмма! Меня зовут Джейсон О’Коннор. Я Водитель, который находился за рулем в ночь, когда погиб ваш молодой человек, Джон Редмонд. Я много раз писал Вам. Всем этим попыткам светило лишь дно мусорного ведра. Что я могу сказать? Какие слова могут облегчить вашу боль? Мне нечего предложить, за исключением своего глубочайшего сочувствия и раскаяния. Я знаю, насколько нелегко вам слушать меня, но я не могу больше с этим жить. Я не могу жить не сказав вам, как сожалею. Если бы я мог что-то исправить, я бы, не задумываясь, сделал это. Я столько раз копался, прокручивая в памяти события той ночи. Если бы я выехал из дому немного позже, если бы я не остановился на заправке, если бы я вовсе не уезжал.

В прошлом году я женился, а в минувшем мае моя жена Дениз родила девочку. Мы были стеснены в средства. Я знал, что нужно съездить в автосервис, и выбрал самый дешевый. Мне жаль. Если бы я выбрал другое место. Вы часто снитесь мне. Ваше лицо, ужас, застывший на нем, врезались в мою память, и я не знаю, смогу ли когда-нибудь перебороть страх. Он душит меня. Жена спрашивает, стану ли я когда-нибудь прежним, но разве такое возможно? Я вел машину, и погиб незнакомый человек. Мне так жаль. Я бы повернул время вспять, но не могу. Клянусь, если бы я смог поменяться с ним местами, я бы это сделал.

Простите. Джейсон.

Клода плакала. Я сидела спокойно, рассеянно помешивая чай. До меня дошло, что я ни разу не вспомнила о водителе. Я не думала о том, как повлиял этот страшный несчастный случай на него и его семью. Столько боли. Клода обняла меня, и я крепко обхватила ее руками.

— Все будет хорошо, — услышала я собственные слова.

Я хранила письмо под подушкой три ночи. Я зачитала его буквально до дыр. Я не могла просто игнорировать этого человека. Не обращать на него внимание было легче, когда он казался безличным водителем. Теперь же он стал человеком, переживающим сильную боль, который так же мог потерять самообладание, как и я.

Открытку я выбирала несколько часов кряду. В итоге я сделала выбор в пользу самой незамысловатой. Внутри я написала лишь одно слово: Спасибо.

Я бросила ее в почтовый ящик до того, как перестала ощущать уверенность. После этого я покинула почту, отправившись обедать с братом.

Я не рассказала Ноэлю о Джейсоне. Брат был сам не свой. Он смотрел на все застывшим взглядом, а между бровей залегла глубокая морщина. Я попыталась выяснить у него причину, но он отмахнулся, бросив стандартную фразу о проблемах на работе. Я знала, что происходит что-то другое, но после встречи с одним демоном в тот день я уже не искала другого. Ноэль ковырялся в еде, словно пузатый гимнаст, который надеялся сбросить несколько фунтов, теребя еду, вместо того чтобы просто поесть. — Ты болен? — спросила я вскоре.

— Нет. Я в порядке. Просто устал, — ответил он.

— Хорошо. — Я улыбнулась. Если бы что-то случилось, он бы поделился со мной.

— Как Шон? — спросил Ноэль.

— Хорошо, — солгала я.

Правда заключалась в том, что с Шоном творилось что-то неладное. Он отдалился, стал работать как заведенный и хотя пережил те дни, когда играл роль второго Шейна Макгована, продолжал считать, что меня от него воротит.

— Нет, — сказал Ноэль, пытаясь ослабить воротничок.

— То есть?

Он приходил ко мне на прошлой неделе. Мне кажется, ему нужно к психологу.

— Тебе кажется, что каждому нужно сходить к психологу.

Мой брат походил на Опру (Опра Уинфри (р. 1954) — ведущая ток-шоу, посвященных социальным проблемам): он верил в общение. Не знаю, почему — дома его такому точно не учили. Ноэль рассказал, что Шон приходил к нему домой. Его впустил отец Рафферти. В течение полутора часов они обсуждали проблему грядущего конца света, пока наконец не появился Ноэль. Они удалились наверх, и Шон признался, что у него депрессия, или по крайней мере ему так кажется. Он свел это к тому, что ничто не доставляло ему удовольствия: ни работа, ни еда, ни сон, ни секс. Я заметила, что, хотя Шон легко говорил о сексе, он не упомянул о том, что перебирает с алкоголем. Ноэль рассказал об их встрече, так как чувствовал, что помочь Шону могу лишь я.

Я удивилась, причем тут я. Ноэль был не согласен.

— Он действительно тревожился за тебя. Тебе нужно поговорить с ним.

Я думала, я это уже сделала.

* * *

Мы встретились с Шоном в парке. Мне показалось, что алкоголем не пахнет. Он выглядел лучше, чем в течение последних месяцев, однако свет, которым когда-то светились его карие глаза, исчез. Мы присели на лавочку, сооруженную в честь одного старика, который спонсировал создание пруда. Я не стала ходить вокруг да около. Было лето, но я замерзла.

— Тебе нужно сходить и побеседовать кое с кем.

— Что? — Шон засмеялся, будто ничего страшного не происходило.

Я пребывала не в том настроении, чтобы переливать из пустого в порожнее.

— Ты должен кое с кем поговорить. И опять же: прекрати топить торе в бутылке.

— Но я этим и не занимаюсь!

Я была не в настроении шутить.

— Послушай, Шон, ты можешь говорить все, что тебе взбредет в голову, но мы обеспокоены. Кло, Энн, Ричард — а ты ведь знаешь Ричарда, он никогда ничего не замечает — и Ноэль.

— Ты разговаривала с Ноэлем? В голосе Шона ощущалась прохлада.

«Черт, не надо было приплетать Ноэля».

— Нет! воскликнула я с притворной тревогой. — А после этого добавила невиннейшим голосом: — А ты с ним разговаривал?

— У меня все хорошо, — ответил Шон.

— Не гони!

Он с любопытством посмотрел. на меня.

— Не гнать? — переспросил он заинтригованно.

— Да. Не гони! — выразительно произнесла я.

Шон рассмеялся.

Но мне ситуация не казалась смешной.

— Как смешно! Ты разваливаешься на части и еще смеешься. Он перестал и занял оборонительную позицию. — Что тебе от меня надо, черт побери? — спросил он, но, как только этот вопрос прозвучал, стало ясно, что в ответе он не нуждался.

— Я хочу, чтобы ты вытащил голову из задницы, и примирился с тем фактом, что Джона больше нет и что ни ты, ни я, ни кто-либо другой не можем ничего изменить. А ты последнее время пьешь как свинья и сдаешься. Ладно, проехали. Но знай: твой друг Джон все на свете отдал бы за то, чтобы просто сидеть на этой скамейке и смотреть на этих глупых уток, что плавают кругами. И он бы не распустился так, даже если бы его жизнь пошла к чертям собачьим чего не скажешь о тебе. — Я наговорила немало.

Шон был ошеломлен, однако я не закончила. — Теперь ты можешь принять помощь или проваливать. Ты нужен нам! Нам нужно, чтобы ты чувствовал себя хорошо, был счастливым и сильным, как прежний Шон. — Я снова плакала. Я даже не заметила этого. Ведь плакать на глазах у других было мне теперь не чуждо.

Мы долго сидели в тишине. Шон теребил шарф, который носил еще со времен колледжа. Он откапывал его в гардеробе каждую зиму.

— Я не алкоголик, — сказал он.

— Докажи, — бросила я ему вызов.

Тишина. Затем:

— Хорошо, я схожу кое к кому.

Я взяла его за руку. Она была ледяной. Мы вышли из арки на шумную улицу, продолжая держаться за руки. К моменту нашего прощания в конце улицы его рука стала теплой. Я отправилась домой и прилегла на кровать с Леонардом, потерявшимся котенком, которого никто не искал. Теперь у меня подрастал товарищ. Я заснула под звук его урчанья, не теряя надежды на возвращение прежнего Шона, раз уж Джона больше не было.

Шон на самом деле отправился к психологу. Мне неизвестно содержание их разговора, и он навсегда останется между ними. На некоторое время он совсем отказался от спиртного, чтобы убедиться в том, что способен на это, затем стал позволять себе выпивать, но только по случаям. Он стал понемногу мириться с тем, что мы, переступив через себя, выкарабкались. Прошло немало времени, прежде чем он снова стал радовать нас.

У Энн возникли иные проблемы. Она познала вкус смерти и теперь жаждала жизни. Она признала, что расстроилась в тот день, когда сделала тест на беременность. Ее реакция на белое окошко коренным образом отличалась от моей. Я взбодрилась, она же опечалилась. В то время как я радовалась тому, что у меня никто не родится, она горевала. Очередной удар, и так скоро. Ричард пребывал в блаженном неведении о причинах подавленного настроения жены. Он списал это на то, что ей недоставало друга так же, как и ему. А спросить Ричарду даже не приходило в голову. Мы встретились с Энн в кабинете английского языка и отправились к ней. В первый раз мы устроили посиделки на второй неделе после моего вступления в должность, и с тех пор они вошли у нас в привычку. Мы были похожи, поскольку обе не знали точно, чего хотим от этой жизни. Мы обе закончили гуманитарный факультет, надеясь, что в какой-то момент отыщем свой путь. Когда Энн познакомилась с Ричардом, он стал ее путеводной звездой, которой для меня был Джон. Приятно дружить с человеком, которого не заботила ни карьера, ни цели. Да, у меня была Кло, но при всей моей любви к ней я совершенно не разделяла амбиций, определяющих ее характер. Энн оказалась другой. Это сразу же бросалось в глаза. Она была настоящей хранительницей домашнего очага, почти все время носила джемпер «Беннетон» и ирландскую розу в шелковом шарфике. Ричард занимался экономикой. Интеллигентный преподаватель в твидовом пиджаке с кожаными заплатами и джинсах. Они подходили друг другу, как качественно переплетенная книга. Единственной проблемой, возникшей у них теперь, по прошествии шести лет, было то, что они читали разные страницы.

А в это время у Кло завязались отношения с ее воздыхателем, клиентом Марком. Он не был женат; она не ломалась и сразу же подтвердила это. Он не казался странным типом, как один ее бывший парень, который с головой ушел в свое хобби — коллекционирование бабочек. Он также не был и охотником на женщин — эволюция мужских особей, к которым она привязывалась, была на лицо. Кло чувствовала себя с ним комфортно, и в те горестные моменты он показал себя с лучшей стороны. По прошествии четырех месяцев возникла вероятность наличия будущего у этих отношений. Кло не хвастала; она вела себя очень чутко, ведь я потеряла любимого, и, уж конечно, она не могла позволить своему маячить у меня перед носом. И все же она была счастлива, и ее счастье передавалось и мне. Между нами не было секретов. Мы вместе строили замки из песка, вместе пережили подростковый возраст. Мы вместе лепили из грязи пирожки, одновременно познали радости орального секса, потеряли девственность и столкнулись со смертью. У нас не существовало неприкосновенных тем. Разве можно было изменить привычку, выработанную целой жизнью?

— Итак, каков он в постели?

— Невероятный.

— Да ладно!

— Клянусь, я испытала оргазм в первую же ночь. В первую ночь, Кло! Ты помнишь, сколько времени мне понадобилось, чтобы добиться этого с Дэсом?

— Полтора месяца.

— Полтора месяца, и я не говорю, что он был плох в постели. То есть кто уж действительно оказался плох, так это любитель бабочек.

Мы пили вино на ее кровати, одновременно глядя на Сильвестра Сталлоне со страховочным тросом, карабкающегося по заснеженной скале.

— Он делает все просто невероятно.

Я засмеялась и вспомнила, как все было с Джоном. Боже, как мне его не хватало!

— Знаешь, после Шона мне больше не попадалось такого мужчины, — продолжала она.

Я бессознательно дернула головой и ударилась о деревянный столбик кровати. К лицу прилила кровь, пока я пыталась удержать бокал.

— Ты в порядке? — спросила она.

— В полном, — смущенно пролепетала я, стараясь скрыть, что на этот раз упоминание о взаимном сексуальном опыте двух развязных друзей достало меня. Я понятия не имела, почему мысль о близости двоих наших друзей расстраивала меня, и, уж конечно, не собиралась это обсуждать. Этой темы лучше было избегать.

— Ты уверена? Ты покраснела.

Мое лицо стало багровым. Я мучилась этим с детства: любое смущение влекло за собой прилив крови к лицу. — Я только что ударилась, — сказала я, понимая, что она знает эту мою особенность лучше меня, поскольку столько раз наблюдала ее воочию.

— Ты терпеть не можешь моих разговоров о Шоне, — произнесла Кло через некоторое время. Она была права. Я попыталась отмахнуться от своего замешательства:

— Просто… дело в Шоне, понимаешь?

Она не понимала.

— Когда речь идет о другом парне, — продолжала я, — с которым я не дружу тогда визуальные образы занимательны, но с Шоном все по-другому. И это смущает меня. — Я лгала — дело заключалось не в этом. Но я сама не знала истинной причины, а мой ответ, по крайней мере содержал в себе смысл.

— Но Джон был мне другом, и, что не говори, ты делилась со мной всеми интимными подробностями. Меня это не смущало.

«Она была права».

— Да, я знаю. Но когда мы познакомились, мы все были детьми. Боже, если бы я тебе не могла рассказать о нем, я бы не смогла с тобой вообще ничем поделиться. Кло улыбалась моей неискушенности.

— Ладно, скромница в глубине души.

Кло рассмеялась.

— Та еще скромница!

— Хорошо, нет смысла перетирать это дальше. — Я улыбалась, но внутренне чувствовала замешательство.

«Да что со мной творится?»

Глава девятая Священник, незнакомка и нежеланный ребенок

Мы не выходили гулять своей бандой с той самой ночи. Эни решила, что теперь время пришло. Она сочла боулинг неплохой альтернативой. Я не разделяла ее уверенности. Я ненавидела боулинг. Все, что имело отношение к шарам и их метанию, вызывало у меня чувство тревоги. Однако, поскольку в меня их вряд ли собирались метать, я уступила. Кло радовалась, она была знатоком почти во всех видах спорта, которыми пробовала заниматься. Кроме того, она рассматривала этот поход как прекрасную возможность познакомить нас с Марком.

— Великолепно, — объявила она. — Три на три, мы устроим соревнование. Девушки против парней. Предполагалось, что Марк займет место Джона, заполнив оставшуюся пропасть. У меня душа ушла в самые пятки, меня чуть не стошнило. Видимо, мои эмоции отразились на лице.

— Прости, — произнесла она, осознав глупость собственных слов.

— Не глупи, — ответила я, борясь с приступом тошноты. Жизнь продолжалась, и она была права: без Марка команды оказались бы неравными. Кло будоражила сама мысль об отношениях, зашедших настолько далеко, что она могла познакомить своего мужчину с друзьями. Кто я такая, чтобы разрушать ее мечты?

— Я действительно рада за тебя, Кло.

— Я знаю, — улыбнулась она.

— Я не хотела показаться убогой коровой.

— Ты и не такая.

— Я терпеть не могу боулинг.

— Я в курсе. — Кло смеялась.

— Я такая свинья.

— Да.

— Помнишь, как на пятом курсе Джон запустил в меня баскетбольным мячом?

— Он попал тебе в лицо и чуть не сбил с ног.

— В итоге пять дней я ходила с распухшей губой.

— А сейчас у тебя такой нос.

— Господи! — Я тут же пощупала свой нос.

Кло продолжала смеяться.

— Шутка, Эмма.

Я продолжала хохотать, смутившись от того, что меня так легко одурачили. Интересно, не стала ли я после утраты несколько туповатой? Мои опасения подтвердились.

* * *

Я пришла в боулинг вместе с Кло; Энн и Ричард уже разминались на второй дорожке. Шон покупал хот-доги и чипсы. Кло поглядывала на часы, думая, почему не подходит Марк. После назначенного времени прошло лишь пять минут, но ее столько раз подводили, поэтому она сидела с таким выражением лица, что мне стало ее жалко. Десять минут спустя вошел мужчина, и она мгновенно вскочила на ноги, улыбаясь и размахивая руками, будто беззаботно развлекалась. Марк. Он оказался весьма привлекательным. Он обладал внешностью мужчины из высшего общества и походил на Самсона — густая шевелюра и толстая шея. Не будь он мешком с деньгами, он вполне бы сошел за гладиатора. Марк помахал рукой и указал на кафе, давая понять, что собирается выпить. Кло тоже помахала ему, радуясь, что теперь сможет сосредоточиться на предстоящем состязании.

Эни занималась совершенствованием навыков метания шаров, но, к ее несчастью, она играла так же бесталанно, как и я. Кло внезапно осенило: играя в женской команде, она оказывалась на проигрывающей стороне, а Кло ненавидела проигрывать.

— Я вот подумала: почему бы нам не сделать смешанные команды? — невинно спросила она.

— Ни в коем случае, — сказал Шон, вытирая с подбородка горчицу.

— Почему? — жалобно спросила она.

— Потому что Эм и Энн никудышные игроки, — заметил Ричард, после чего совершил идеальный бросок.

— Будет весело, — сказала Кло с четко различимой досадой в голосе, однако молодые люди не купились на ее тон.

— В таком случае ты не будешь возражать против игры с девушками.

— Черт, — еле слышно пробормотала Кло.

Подошел Марк, принеся для всех по стакану минеральной воды. Мы все по очереди пожали ему руки, поприветствовав его в своем мирке. Он показался нам милым.

* * *

Игра закончилась, и молодые люди без особых усилий разгромили нас. Кло старалась воспринимать происходящее положительно, особенно потому, что играла лучше всех из девушек. Марк был слабым звеном в мужской команде. Его неудачные попытки на глазах у незнакомцев, казалось, смутили его, но он перестал принимать все так болезненно, когда мне дважды удалось уронить шар себе на ногу. Я всей душой ненавижу боулинг.

Мы отправились в ближайший паб. Ребята праздновали блестящую игру, а мы с Энн — ее завершение. Мы находились в шикарном трехэтажном пабе, несмотря на четверг, он до отказа был забит посетителями. Мы протолкнулись между студентов с рюмками. В качестве музыкального сопровождения выступала какая-то безобразная рок-группа. Мы отправились на второй этаж, где Эния пела о течении Ориконо — знать бы еще, что это означает. Там имелись свободные места и стояла официантка. — Стоять, орать друг другу, пытаясь перекричать какую-то дерьмовую рок-группу, и опрокидывать рюмки. Сидеть и отдыхать под Энию — вот вам разница между вами в двадцать лет и когда вам под тридцать, — отметил Шон, удобно устраиваясь в кресле.

— Да, мы делаем успехи, добавил Шон и махнул рукой официантке, девушки молчали, предпочитая не обсуждать процесс старения.

Кло захотела в туалет, и я пошла с ней, боясь потеряться, если отправлюсь туда самостоятельно. Лишь после нашего возвращения я разглядела, что в углу сидит мой брат с женщиной. Я махнула рукой и пошла к нему, заметив, как он залпом выпивает содержимое стакана и показывает жестом своей компаньонке, мол, «пей до дна». Кло стояла за моей спиной, когда я подошла к столику.

— Эй, незнакомец, — сказала я, улыбаясь, радуясь неожиданной встрече с братом в шикарнейшем баре.

— Здорово, что ты здесь, — ответил он как-то слишком выразительно.

— Мы ходили в боулинг, — продолжила я, ожидая, что он представит нам свою спутницу, которая сидела, уставившись в пол.

— Ты и боулинг? — рассмеялся он.

— Да, — сказала я.

— Привет, я Кло. — Кло протянула руку незнакомке, которая привлекла внимание нас обеих.

— Привет. Приятно познакомиться, произнесла симпатичная девушка, на мгновение подняв голову. Стало очевидно, что мы прервали важный разговор.

— Мы как раз собирались уходить, — объяснил Ноэль.

Он встал, и за ним тут же поднялась и женщина.

— Здесь Шон и Ричард, — сказала я, указывая в их сторону. — Почему бы вам не присоединиться к нам и не пропустить стаканчик — другой?

— Не могу. Мне нужно работать, — ответил Ноэль, отведя глаза.

— Хорошо.

Незнакомка уже надела пальто.

— Что ж, увидимся у родителей в воскресенье, — сказала я.

— Да. Хорошо. До воскресенья.

Девушка попрощалась с нами, и они быстро покинули помещение. Мы с Кло остались стоять, глядя им вслед. — К чему все это? — с долей подозрения спросила Кло.

— Наверное, прихожанка, которая обратилась к нему за советом, высказала я догадку.

— А Ноэль всегда встречается с прихожанами в пабе?

— Это место не хуже всех остальных, — ответила я без каких-либо сомнений.

— Хорошо, — сказала она.

Я рассмеялась:

— Он же священник, Кло.

— Он мужчина, Эм.

— У тебя больное воображение.

— Не стану спорить.

— Да ну, ты не знаешь — Ноэля. У него не было ни одной женщины до того, как он принял сан священника, и, уж конечно, он не собирается наверстывать упущенное теперь. — Я смеялась над всем этим абсурдом.

Кло улыбнулась:

— Она на самом деле выглядела неважно.

— Да, согласилась я. — Она, наверное, расстается с мужчиной, или у нее рак, или что-нибудь в этом роде. — Жуть, — сказала Кло, кивая. — Не представляю, как он справляется с таким.

— А я представляю, — ответила я, не имея об этом никакого понятия.

* * *

Шон теперь становился новым лицом мира мужских журналов. Он писал яркие, смешные статьи на темы, на которые ему было совершенно наплевать, и за это ему платили. Все свое свободное время он отдал написанию того, что считал важным, но результатов этого труда никто в глаза не видел. Я усердно трудилась в школе, время от времени выбираясь развлечься, но, честно говоря, жизнь казалось немного пустой. Мы с друзьями продолжали близко общаться, держась друг за друга еще больше, чем раньше. Ведь наша утрата заставила нас относиться к своей дружбе с большей аккуратностью. Это произошло поздним вечером в пятницу пять месяцев спустя после смерти Джона. Я лежала на диване и смотрела телевизор. В дверь позвонили; пришла Клода. Я тут же почуяла неладное, потому что обычно она появлялась словно под кайфом и выглядела так, будто ее перетащили через плетень. Она поприветствовала меня словами «долбаный урод» на лице красовались следы потекшей туши для ресниц. Я предположила, что она поссорилась с Марком, но я оказалась лишь частично права. Прихрамывая, она поплелась на кухню, и тогда я заметила, что у нее сломан каблук. Она попросила кофе и шлепнулась на стул, сбросив по очереди туфли и держась руками за голову. — Ты поругалась с Марком?

— А по мне видно?

— Уверена, что это не конец света.

Хотелось бы сказать в собственную защиту, что до смерти Джона с моих уст не сорвалось бы подобной банальности, однако, когда ты слышишь их со всех сторон, трудно не начать говорить их самой. Как бы то ни было, Кло ответила мне презрительным взглядом.

— Прости. Я сказала глупость. Рассказывай, в чем дело.

Она посмотрела на ковер, который мог быть и чище.

— Мы с Марком расстались.

Я не верила своим ушам — казалось, у них все шло гладко.

— Почему? — спросила я.

— Мы поссорились.

Кло тянула время.

— И? — подстегнула ее я.

— Мы поссорились из-за моей беременности.

Она оторвала взгляд от моего грязного ковра, и я чуть не свалилась со стула.

— Ты беременна? — выдавила я.

— Сюрприз, — сказала она с сарказмом. На ее глазах выступили слезы.

Я не знала, как реагировать на такую новость, поэтому сосредоточилась на нападках в адрес ее бывшего приятеля. — Этот подонок, что он сказал?

Кло вздохнула.

— В общем, он сказал, что если так и есть, то он не имеет к этому никакого отношения.

От злости, у меня сперло дыхание.

— Почему я всегда ведусь на таких полнейших уродов? — спросила она.

Я задавала себе тот же самый вопрос.

— Не знаю, Кло, правда, — только это я и смогла произнести.

— Черт с ним, Эмма! Хорошо? Пусть идет лесом. Он больше не колышет меня. Однако вот это, — показала она на живот, — моя проблема.

Я обняла ее, вспомнив тот день, когда боялась голубой линии, вспомнив, что через несколько часов после этого Джон умер, и я осталась одна. Могло быть хуже. Теперь я понимала это. Я так ничего никому и не сказала об этом. Было слишком больно. Где-то в глубине души я осознавала, что, если бы беременность подтвердилась, в скором времени мне бы уже пришлось рожать. У меня бы осталась частичка его.

— Я намерена сделать аборт, — сказала Кло тоном, не терпящим возражений.

— Из-за Марка? — пришлось спросить мне.

— Нет, — категорично ответила она. — Я узнала о беременности больше недели назад. Я много думала, и если бы этот гад позволил мне закончить свою мысль и не прервал бы словами вроде «я еще не готов к такой ответственности», я бы сообщила ему то же самое.

Смешно если бы Кло целую неделю утаивала от меня новость о беременности год назад, я бы разозлилась, но теперь я ее понимала.

— Ты уверена? — вынуждена была спросить я.

Она слабо улыбнулась.

— Очевидно, мне придется съездить в Лондон. Ты поедешь со мной?

Безусловно я бы поехала.

— Я еще сто лет назад собиралась пройтись по лондонским магазинам. — Я посмотрела на нее в ожидании ответа.

— Я знала, что ты не бросишь меня, — с облегчением сказала Кло.

Мы перебрались в гостиную, где принялись болтать о разных глупостях, и вот мы уже хихикали и смеялись. Наше совместное отчаяние воссоединило нас. А волнение по поводу будущего, наши поиски ответов и наши страхи вернули нас в далекое детство. Мы были вынуждены противостоять своей боли, и мы вместе смеялись перед ее лицом.

Кло сидела со ртом, набитым яблочным пирогом, когда вдруг громко засмеялась.

— Что смешного? — спросила я.

— Марк, — смеялась она.

Я снова захихикала.

— И что с того?

Она подняла голову, продолжая смеяться.

— Когда я рассказала ему, и он оказался полным подонком, я очень рассердилась и сказала… — Она снова рассмеялась и прикрыла рот рукой. — О нет! Это слишком грубо.

Мне стало любопытно.

— Что? Что ты сказала? — неожиданно настойчиво спросила я.

— Ну, начала она, — он спросил о моих планах по решению этой маленькой проблемы.

Мне захотелось отыскать Марка и надавать ему по физиономии.

Кло продолжала:

— Я сказала: «А что ты посоветуешь? Присесть на корточки и заорать „Вылезай отсюда прочь“? Мы взревели от хохота и смеялись до тех пор, пока она не заплакала. В ту ночь Кло много плакала, но она понимала, что поступает верно, а я знала, что бы ни случилось, я ее не брошу. Она осталась у меня ночевать, и мы стали планировать нашу поездку в Лондон. Те мгновения оказались поворотным пунктом в моей жизни. Впервые мне удалось забыть о себе на целый вечер — ну, почти на целый вечер.

Глава десятая Поездка, выкидыш и исповедь

Меня разбудил телефонный звонок. Я нащупала трубку, уронила ее и, пока доставала, заметила время на часах: половина седьмого утра. Я откинулась на подушку, прижав трубку к уху.

— Алло, — сказала я в одеяло.

Звонила Энн.

— Привет, звоню, чтобы разбудить тебя.

Она ехала на машине в Керри, и до меня доносились звуки радиостанций, которые переключал Ричард. — Сейчас половина седьмого утра, черт возьми, — пробормотала я.

Она, безусловно, была в курсе, который час.

— Ты еще не собрала чемодан, а ведь в последнюю совместную поездку с Кло ты опоздала на самолет. Спорить с ней я не могла. Энн была права, но, надо сказать, что мы улетали в три часа дня, плюс ко всему я еще должна была появиться в школе.

— Уже поднимаюсь, — устало сказала я.

Энн не успокоилась:

— Ты не поднимешься, если я повешу трубку. Ну-ка, вставай быстро!

Я села на кровати.

Я встала.

Энн не поверила.

— Встань и начни ходить, — приказала она.

Я мысленно послала телефон куда подальше.

— Ты на ногах?

Я поставила ноги на пол.

— Хорошо. Я встала. Боже, Энн, ты никогда не задумывалась об армии?

Она заметила, что я оживилась, и прокричала Ричарду:

— Настрой эту проклятую волну. Уже лучше, — сказала она нам обоим. — Что ж, мы с Ричардом встретим вас в воскресенье вечером. Кло сообщила мне номер рейса и время. Не подведи, Эм. Я действительно ненавижу просиживать в аэропортах.

Во всей этой ситуации мы с Кло отметили явную иронию судьбы: Энн отчаянно жаждала родить ребенка, в то время как для Кло он был нежеланным. Мы сошлись на том, что не станем ей ничего рассказывать, потому что это бестактно с нашей стороны. Однако в результате дальнейших дебатов мы пришли к выводу, что умолчать еще большее зло. Энн спокойно восприняла новость: Она была бойцом. — Хорошо, — согласилась я.

— Передай ей, что мы все любим ее и все будет хорошо.

— Непременно, — снова согласилась я.

— Итак, увидимся в воскресенье. Кстати, Ричард передает привет.

— Я слышала. До встречи в воскресенье.

Я положила трубку и вернулась под одеяла, говоря себе, что пролежу не больше пяти минут. Я проснулась через час.

— Боже! закричала я. — Боже мой!

Я выпрыгнула из постели и помчалась в душ. Полчаса спустя я бросала в сумку все, что попадалось под руку, одновременно жуя гренок. Я умудрилась испачкать джемом любимый топ. «Черт», — подумала я, швыряя его в корзину для грязного белья.

Пять минут спустя я уже сидела в машине. Меня не покидала мысль, что я что-то забыла. Я забеспокоилась и оглядела дом. Еды коту хватило бы на неделю, дверь была заперта, а к плите я вообще не притрагивалась. Дорожная сумка была со мной, как и билеты с ключами. Чего же не хватало? Я начала выезжать с дороги.

— О Боже праведный!

Я вернулась на дорожку, вылезла из машины, открыла дверь и побежала наверх, в спальню для гостей. — Шон, Шон, поднимайся!

Он что-то пробормотал и перевернулся на другой бок.

— Вставай! Я чертовски опаздываю.

— Еще несколько минуток, — умолял он.

По утрам он был невыносим, почти как я. Нужно было что-то предпринять, иначе его не вытащить из постели. Я направилась в ванную и налила воды, после чего вернулась в спальню и вылила воду ему на голову. Он подпрыгнул.

— Боже! — заорал он.

Я была не в духе.

— Пойдем, давай, я зверски опаздываю, и в этом виноват ты.

Он поднялся с кровати.

— Как тебе это удалось? — спросил он с ухмылкой.

Я проигнорировала вопрос. Шон появился у меня на пороге в половине третьего утра после бурно проведенной ночи и неудачной попытки поймать такси до дома. У меня не было настроения разговаривать. — Я буду внизу. У тебя пять минут, или я запру тебя в доме на все выходные.

Зная, что я не шутила, он ускорил шаг. Я оставила его. Шон спустился, опоздав на целые две минуты. — Пошли, — сказала я, направляясь к двери.

— Что? А как же гренки? — спросил он с ухмылкой.

Его обаяние или отсутствие такового раздражали меня. Я схватила два ломтика хлеба и протянула ему.

— Держи. Забирай их домой и приготовь из них гренки.

— Великолепно, — заметил он, глядя на помятый хлеб. Через две минуты мы сидели с Шоном в машине, и я проигрывала второй дубль сцены «Выезд из дому».

Дорин уже была на пороге.

— Доброе утро, Эмма! Доброе, Шон! — Снова ночевал, ясно.

Она улыбалась. После смерти Джона мы сблизились еще больше. Дориан была такой доброй, и после слишком частого совместного просмотра «Поздней-препоздней передачи» по пятницам она от всей души желала мне переспать с кем-нибудь, и я была признательна ей за сочувствие. Но сейчас она появилась не вовремя.

— Эй, Дорин! Я не смог поймать ночью такси! — выкрикнул из окна Шон.

— Все так говорят, — смеялась она.

— Что же, в следующий раз ему придется добираться на своих двоих! — прокричала я, выруливая на дорогу. — Все в порядке, милая. Устрой ему сладкую жизнь! Все они уро…. О, здравствуйте, отец!

Я обернулась и увидела, что к нам направляется Ноэль. Я остановила машину.

— О, только не это! — Я до конца опустила стекло. — Ноэль, я страшно опаздываю.

Он улыбнулся:

— Сам вижу. Я возьму запасной ключ. Прошлой ночью я забыл у тебя свою куртку. — Он ударил по крыше машины. Поезжай. Всего хорошего.

Я не говорила ему о цели своей поездки на выходные. Я ненавидела лгать ему, однако нельзя было поспорить с тем, что разговор об аборте с ним был бы глупой затеей. — Я позвоню тебе, когда мы вернемся. — Я помахала ему, улыбнулась и уехала до того, как Ноэль смог что-либо сказать.

Я посмотрела в зеркало и заметила, что Дориан не отпустила его, видимо, собираясь угостить своим фирменным чаем.

Шон взглянул на меня.

— Что? — спросила я.

— Как получилось, что я не знаю, где лежит запасной ключ? Спросил он.

— Потому что ты непременно воспользуешься им, — ответила я.

— Великолепно, — повторил он. С минуту он молчал. — Эй, Эм, передай Кло, что я буду о ней думать.

Я улыбнулась:

— Сам скажешь.

* * *

Я появилась в классе через пять минут после звонка. Ученики наслаждались свободой. Я извинилась за опоздание, пока они приветствовали меня. Был урок английского языка, и я взяла свой томик «Ромео и Джульетты». Поскольку речь шла о пьесе, вместо обычного прочтения я, как и всегда, попросила их подготовить инсценировку. Каждый день я старательно выбирала «актеров», необходимых для той или иной сцены, которую мы проходили. Я полагала, что таким образом дети лучше запомнят произведение, основных героев и прочее. Класс же полагал, что у меня не все дома, и они, конечно, были по-своему правы. — Кто за Ромео?

Никто не поднял руки. Я оглядела комнату.

— Хорошо, Питер, мы давно не слышали тебя. Джессика, ты будешь Джульеттой. Кто хочет быть кормилицей? Ответа не последовало.

Так, Линда, ты будешь кормилицей.

— Мисс, я была кормилицей на прошлой неделе! — простонала девочка.

— В таком случае на этот раз ты должна потянуть на «Оскара».

Класс засмеялся. Разве не забавно, что самые банальные фразы кажутся смешными лишь в классе, в церкви и на свадьбе?

Как бы то ни было, Питер начал читать. Спустя несколько секунд Джеймс подпрыгнул на стуле, и в классе раздалось хихиканье.

— Питер, секунду. Джеймс, что случилось? — поинтересовалась я.

Джеймс потирал зад.

— Деклан все время колет меня своим циркулем, мисс.

Я протяжно и громко вздохнула и повернулась к Деклану:

— Деклан, зачем ты колешь Джеймса?

— Мисс, он вонючий лгун.

— Не выражайся, Деклан, — сделала я замечание.

— Боже, мисс, я всего лишь сказал вонючий!

В классе раздался смех.

— Я спрашиваю тебя, Деклан. Зачем ты колешь Джеймса?

Он вздохнул примерно так же, как и я. Класс снова засмеялся.

— Я скорее пихнул его, мисс. Он не разрешал мне смотреть в его книгу.

Я спросила о его собственной книге.

— Я ее забыл.

Это случилось уже в четвертый раз.

— Чем ты будешь заниматься после урока, Деклан?

Стон. — Буду беседовать с вами, мисс.

— Верно, — согласилась я. Питер, давай с начала страницы.

Я услышала, как Питер пробормотал «Господи».

После занятий Деклан подошел ко мне.

— Где книга? И пожалуйста, не говори, что забыл ее, потому что я не выспалась этой ночью и существует высокая вероятность того, что я сделаю что-то плохое.

Он кивнул.

— Хорошо, но только не нервничайте.

Деклан ожидал моего согласия, но в конце концов осознал, что я не намеревалась давать обещаний, поэтому продолжил.

— Я продал ее Мери Мерфи за десятку, — признался он с улыбкой.

— Ты продал свой том «Ромео и Джульетты»? — переспросила я.

— Да, — ухмыльнулся он.

— И что же ты будешь делать остальной учебный год? — спросила я с неподдельным интересом. — Завтра я смогу найти подержанную за пятерку в городе. Это называется доходом, мисс. Я научился этому, играя в «Торговлю» (Вид карточной игры).

Он снова оскалился. Я боролась с собой, чтобы не сделать то же самое.

— Деклан.

— Да, мисс.

— Закрой дверь с той стороны.

Он просиял:

— Я знал, что вы поймете.

Я улыбнулась. Не смогла удержаться.

— О, я не смогу подвезти тебя сегодня. Я работаю сегодня только до обеда.

— Ничего страшного. Приятных выходных.

Я смотрела ему вслед и радовалась нашему знакомству. Учителям не полагается иметь любимчиков, и, если бы меня спросили, я бы никогда не призналась в том, что он и есть мой любимчик. Я убирала на своем столе, когда в дверях появилась Эйлин, преподававшая естественные науки. — Эмма, вам позвонили в учительскую.

Я не придала этому большого значения.

— Хорошо, спасибо, я сейчас подойду.

Она не уходила. Я подняла голову.

— Это срочно.

Я забеспокоилась. Срочно ничего хорошего не предвещало. Неужели кто-то умер? Мое сердце забилось сильнее, в ушах зазвенело.

Я помчалась в учительскую и схватила трубку.

— Алло, — сказала я настойчиво.

— Здравствуйте, это сиделка О’Ши. Я звоню вам из больницы на Холлз-стрит.

— Да, — выдавила я, молясь, чтобы ее голос заглушил биение моего сердца.

— Ваша подруга Клода Моррис попросила позвонить вам. Боюсь, у нее случился выкидыш. Никто не умер, и я мысленно поблагодарила Бога.

— Я сейчас же приеду, — ответила я и повесила трубку.

Я присела, когда вошла Эйлин.

— Все в порядке? — спросила она.

Я изнуренно улыбнулась.

— У моей подруги только что случился выкидыш.

Она расположилась рядом со мной.

— О, это ужасно. Бедная девочка, она долго пыталась?

Я посмотрела на нее.

— Пыталась устроить выкидыш?

Эйлин бросила на меня странный взгляд.

— Нет, зачать.

Я сконфузилась.

— Извините, я неправильно вас поняла. Кто-нибудь может подменить меня? Мне действительно нужно уехать. — Конечно, — улыбнулась она.

Я поднялась, чтобы уйти.

— Надо думать, теперь ваша поездка по магазинам откладывается, — заметила она.

— Да, — кивнула я.

— Что ж, как-нибудь в другой раз, — сказала она и помахала мне на прощание.

— Надеюсь, что нет.

* * *

Мы встретились с Шоном на больничной парковке и медленно вошли в больницу. Кло сидела в отделении для амбулаторных больных. У нее был напряженный вид. Рядом беременная женщина занималась плачущим малышом. Мы с Шоном присели по обе стороны от Кло. Она улыбнулась мне, но глаза ее выдавали.

— Я всегда была мелкой душонкой, — сказала она.

Я усмехнулась. Я не знала, что еще можно сделать. Шон взял Кло за руку и сказал, что этого не должно было случиться.

Кло горько улыбнулась.

— Жаль, что мы не знали этого до того, как раскошелились на авиабилеты.

У нее начались спазмы. Я сказала, что вызову медсестру, но она ответила, что боль не настолько сильна, чтобы принимать обезболивающее.

— Вы оба так добры ко мне. Я чувствую себя жуликом. Я собиралась избавиться от него. То был мой выбор, и теперь его нет, а все так добры. — Кло снова заплакала, и ребенок составил ей компанию.

— Когда тебя выпишут, ты можешь пожить некоторое время у меня. Пока все не встанет на свои места. — Я не приглашала ее, а приказывала.

Кло отказалась, заверив, что с ней все будет в порядке. Она лишь хотела домой. Я поняла, но расстроилась, потому что испытывала потребность поухаживать за ней так же, как делали это мои родители много месяцев тому назад. Шон сообщил, что Энн и Ричард уже в пути. Она встревожилась:

— О, ради бога, они же должны были быть на полпути в Керри! Нет надобности все это устраивать.

Шон рассмеялся:

— Я думаю, Энн воспользовалась случаем, как предлогом вернуться домой. А для меня это предлог улизнуть со скучнейшего делового обеда.

— Кроме того, они могут съездить в Керри в любой момент. Дом никуда не убежит, — добавила я.

— Я не хочу, чтобы люди суетились. Мне и без того противно.

Ее губы тряслись, и мне хотелось заплакать вместо нее, но я четко понимала, что мои слезы ничуть не помогут, и закусила губу. Шон решил сменить тему:

— Я до сих пор не могу поверить в то, что они туда переезжают.

— Знаю, — согласилась я.

— Керри. Странно.

— Чем бы дитя ни тешилось, — заметила Кло.

Мы согласились.

— Я никогда не была в Керри, — задумалась я.

— Как и я, сказал Шон.

— Может, там здорово, — тоскливо произнесла Кло.

— Да, — согласилась я, и дальше мы сидели молча, пока не подошла медсестра и не разрешила Кло уехать домой. Мы помогли ей дойти до машины, обняли ее и помахали на прощание. Когда мы направлялись к моей машине, Шон заметил, что у меня грустный вид. Я призналась, что, когда мне позвонили, я запаниковала, решив, что кто-то умер, и что испытала несказанное облегчение, узнав, в чем дело, И лишь выходя из больницы, я поняла, что смерть действительно случилась, и желала Кло этого ребенка или нет, существо, которое жило в ней еще прошлым вечером, сегодня умерло. Шон обхватил меня и сказал, что у всех нас все будет хорошо, и я знала это, но в тот момент я думала не о нас.

* * *

В тот вечер я отправилась в исповедальню, потому что это было наилучшее место для беседы с Ноэлем. Очереди не оказалось. Ее никогда там не было. Как правило, приходили одни и те же две старушки. Я подождала, пока они не раскаются в своих грехах, представляя, чем же эти два божьих одуванчика могли заниматься, если каждую неделю им требовалось отпущение грехов, причем такое долгое. Когда вышла последняя, я зашла в кабинку. Там оказалось холодно, мои колени больно уперлись в скамейку. Я быстро задумалась, справедливо ли заставлять людей так мучиться, учитывая, что большинству из них уже за шестьдесят. Ноэль отодвинул раздвигающуюся дверцу, за которой показалась решетка, отделяющая святого от грешника.

— Эй, — сказала я.

— Эй, Эм, нам нужно прекращать так встречаться, — усмехнулся он.

— Что ж, если бы ты когда-нибудь поднимал телефонную трубку, мне бы не приходилось вставать на колени, чтобы поговорить с тобой.

— Я думал, ты уезжаешь на выходные.

— Планы изменились, — сказала я. — Сегодня у Кло случился выкидыш.

Его глаза дрогнули. Они всегда подергивались, если Ноэль удивлялся или не знал, что сказать. — Все в порядке, — заверила я. — Она не была готова рожать.

— Вообще-то Господь слушает нас, — сказал он.

Я горько засмеялась, как Кло до этого.

— Сомневаюсь. Он никогда не слышал меня. — Я понимала, что завожу разговор, которого обычно избегала с Ноэлем, так как не испытывала желания выслушивать его мысли о Боге и не любила ругаться с ним. Но сегодня я намеревалась выслушать его, просто чтобы, возможно, немного поднять себе настроение. — Можно задать тебе вопрос? — спросила я.

— Давай, — осторожно сказал он, чувствуя, что я нарываюсь на ссору.

— Хорошо. Откуда ты знаешь, что он существует?

— Кто? Бог? — спросил Ноэль, выигрывая время.

— Нет, дед Мороз, — с сарказмом ответила я. — Конечно Бог.

— Я просто знаю, — последовал ответ.

— Ответ неудовлетворительный, — подстрекала его я.

— Хорошо, так написано в Библии.

Я не верила своим ушам.

— И все? Потому что так написано в Библии? — «Поэтому он и расстался с нормальной жизнью?» — Хорошо, а вдруг выяснится, что Библия — это очередной вымышленный роман, который несколько тысяч лет тому назад написал обкуренный парень? Верил бы ты в Бога тогда?

Ноэль рассмеялся:

— Кое-кто обкурился сам, если такое пришло ему в голову.

— Серьезнее, — умоляла я.

— Хорошо, Эм, постараюсь, — сказал он мне. — Библия всего лишь путеводитель. Бог есть чувство, живущее во мне. Он часть моей души.

Ноэль улыбнулся, и я подумала, не обкурился ли он. Очевидно ощущая мое неудовлетворение, он продолжил: — Хорошо, ты не веришь в это. Но как же все люди, которые узрели чудо? Как же люди, перед которыми предстала дева Мария?

«Это нетрудно», — подумала я.

— Еще больше людей утверждают, что их похищали инопланетяне, а ведь таких называют душевнобольными. Я получила удовольствие от собственного аргумента, но брат рассмеялся.

— Я серьезно, Ноэль. Тебя не беспокоит то, что ты впустую тратишь жизнь на того, кто просто не существует? Он перестал смеяться и принял задумчивый вид. Я хотела, чтобы он разозлился, но Ноэль и не думал. — Моя работа — помогать людям. Как это можно считать пустой тратой жизни? Бог есть во всех нас, Эм.

«Он попытался убедить меня или себя?» Я задумалась над этим вопросом.

— Ты такой олух, Ноэль.

— Действительно, — согласился он.

— Я пошла.

Он помахал, а я попыталась подняться с больных колен.

Я немного посидела в пустой церкви, оглядываясь. У стены стояла статуя девы, которая выделялась среди всех. Я посмотрела на мраморный алтарь, окруженный золотыми воротами. Мозаика из цветного стекла изображала умирающего окровавленного Христа; у его пронзенных ног находилась мать, отчаянно устремив взгляд к небу. И я позволила себе на минуту насладиться этой страшной красотой. Спустя долгое время Ноэль напомнил мне о том дне и признался, что, пока я созерцала картину, он плакал в своей кабинке.

Глава одиннадцатая Красавчик Рон

Шон продолжал ночевать в моей спальне для гостей; после Рождества он особенно зачастил. Энн заметила это.

— Так что происходит? — ненароком спросила она за чашкой кофе в переполненном кафе.

— Ничего, — ответила я.

Такой ответ она не приняла, считая, что визиты Шона не обуславливались транспортными проблемами. Я не хотела разговаривать на эту тему.

— И сколько времени, Эм?

Она поставила меня в тупик.

— Сколько времени что? — спросила я, разозлившись. Я действительно всего лишь хотела кофе.

— Сколько времени у тебя не было секса? — Слово «секс» она произнесла шепотом. Я подумала: «Притворюсь, что не расслышала ее», но знала, что, если потребуется, она повторит. — А это важно? — спросила я.

— Да, — ответила Энн.

Я вздохнула, как делала обычно на уроках. Она была в курсе, но ей было все равно, поскольку она ощущала необходимость этого прямого вопроса. Со дня смерти Джона прошло как раз десять месяцев, поэтому мне казалось, что факт моего воздержания очевиден.

— После Джона у меня никого не было, — ответила я, испытывая раздражение от необходимости отчитываться. — Десять месяцев.

— Десять месяцев, Эм!

— И что с того?

— Эм, — сказала она серьезно, — в октябре тебе стукнуло двадцать семь.

— Ты обещала, что проигнорируешь мой день рожденья, — простонала я, пытаясь сменить тему. Я «отметила» свой день рождения почти так же, как и Рождество, — под одеялом. Жаль, что я из-под него вылезла. — Я действительно проигнорировала его, — ответила она, покачивая головой.

— Это подразумевает и то, что ты не станешь упоминать о нем. И между прочим, ты послала цветы, — спорила я.

— Ты уходишь от темы.

— Так о чем ты там говорила? — последовал мой усталый вопрос.

— Итак, он не вернется. — В ее голосе чувствовалась грусть, будто от этих слов отсутствие Джона становилось более ощутимым.

— Знаю, — согласилась я.

— Возможно, стоит тряхнуть стариной? — Энн улыбалась мне, как будто ее улыбка могла помочь мне прислушаться к ее совету.

— Тряхнуть стариной? Думаешь, только из-за того, что наступил Новый год, я должна забывать его? — с недоверие сказала я.

— Нет, конечно же нет. Никто не собирается забывать вашу с Джоном любовь. Но — я знаю, это прозвучит резко, — его больше нет и он не вернется. А тебе двадцать семь лет, и ты одинока, и мы все… — Кто такие «мы»? — раздраженно спросила я.

Она не спешила отвечать.

— Ты обсуждаешь это за моей спиной! — воскликнул я.

Улыбка исчезла с ее лица. Я почти услышала, как она мысленно сказала «Вот черт!» — Кто мы?

Энн подумала и сказала:

— Ричард, Кло и Шон.

У меня отпала челюсть.

— О боже! У вас был консилиум!

Теперь она относилась к словам осторожнее:

— Это не так, и ты знаешь это. Просто мы волнуемся.

Мне стало очевидно, что разговор был задуман всей этой компанией, чтобы подстегнуть меня поскорее с кем-нибудь переспать. Мне стало больно.

— Моя сексуальная жизнь — мое личное дело, и нечего вам ее обсуждать! — выпалила я.

— Послушай, мы это не планировали. Просто Ричард знаком с одним адвокатом — он очень мил, и вот уже год, как он ни с кем не встречается, и…

Я перестала слушать. Я не могла поверить, что она полагала, будто я нормально отреагирую на этот разговор здесь, в этом идиотском битком набитом кафе.

— Так что ты видишь, как этот разговор зародился… И мы с Кло действительно ‚читаем, что пришла пора жить дальше.

Я упустила середину фразы. Черт побери, они обсуждали эту тему за моей спиной, и одного этого было достаточно. Мне не верилось, что Кло и Энн разговаривали о моей интимной жизни с Шоном и Ричардом. Это было унизительно.

— Ну, вообще-то Шон держался довольно молчаливо, — призналась она. — Он и вправду проводит много времени у тебя. Может, у тебя есть о чем рассказать нам?

— Между Шоном и мной ничего нет. Он был лучшим другом Джона, — сказала я, испытывая отвращение к ее бестактности.

— Хорошо. — Энн просветлела. — Тогда ты можешь встретиться с Роном.

Я посмотрела на нее и переспросила:

— С Роном?

— Да, Эм, с тем самым адвокатом.

Мне хотелось послать ее куда подальше, но после этого она так много рассказала, что я согласилась встретиться с этим Роном. Оказывается, я была более одинока, чем думала.

* * *

Неделю спустя я уже наряжалась, готовясь к свиданию с Роном, назначенным на восемь часов. Моему первому свиданию с того момента, как мне стукнуло шестнадцать. Я купила платье, но решила, что оно мне не нравится. Кло и Энн находились у меня в качестве помощников и зрителей. Они пили водку и спорили о том, какой цвет лучше: красный или черный. Я достигла полнейшего нервного истощения, словно никчёмный летчик в длительном полете. — А вдруг он покажется мне страшным?

— Не покажется, — сказала Энн.

— Откуда тебе знать?

— Он тот еще красавчик, — ответила она.

— Красавчик? — спросила Кло.

— Да, — сказала Энн.

— Так почему же ты не познакомила его со мной? — бросила ей Кло. Мы засмеялись, и она улыбнулась сама себе. — Как бы то ни было, я теперь обхожу мужчин стороной, — напомнила она. Мы знали об этом и размышляли над тем, надолго ли хватит ее энтузиазма.

Совсем скоро он должен был позвонить. Водка ввела Кло и Энн в состояние эйфории, и от момента начала сумасшедшей беготни по дому меня отделяли две минуты.

— А где Ричард? — спросила Кло у Энн.

— О, он ушел гулять с Шоном, — ответила она.

Я не рассказала Шону о предстоящем свидании. Я не знала, как он отреагирует, ведь они с Джоном были лучшими друзьями. Из-за этого я нервничала.

— Шон знает о моем свидании? — поинтересовалась я как можно более легкомысленно. — Да, уверена, Ричард упоминал об этом, — ответила Энн, делая мне прическу, как у двухлетних девочек. — Это плохо? — спросила Кло, которая всегда была начеку.

— Нет, — солгала я, — все отлично.

Раздался звонок в дверь, и меня чуть не стошнило.

— Открой дверь, — подсказала Энн.

— Правильно, — согласилась я. — Вы останетесь в кухне. Я уйду с Роном. — Я едва заставила себя произнести его имя. — А потом вы отправитесь по домам, и когда вернусь, вас тут не будет. Они согласились на такие условия, а я открыла дверь и поздоровалась с гостем.

— Привет, я Эмма, — сказала я.

Он улыбнулся:

— Рон Линч. Простите за опоздание.

Часы показывали одну минуту девятого.

— Вы не опоздали, — обратила я его внимание на этот факт, одновременно схватив пальто. Я должна была увести его до того момента, когда Кло потеряет терпение и попытается взглянуть на него. Так много лет тому назад делала моя мать, когда я ходила на свидание с Джоном.

— Пошли.

— Пошли, — улыбнулся он.

Мы ушли, и, направляясь по дорожке к его спортивной машине, я подумала: «Боже, Рон и вправду красавчик». Занавески на окнах зашевелились, когда мы стали отъезжать. И я знала, что в этот момент Кло отчитывает Энн за то, что та не познакомила с Роном ее. Мы время от времени молча поворачивались друг к другу и улыбались. Он спросил, не хочу ли я послушать музыку.

— Конечно, — сказала я, переборщив с энтузиазмом.

— Пожелания будут? — справился он, и я сочла вопрос несколько глупым, ведь мы находились в машине.

«А какой у нас выбор?» Но я держалась вежливо.

— Что у вас есть?

— А что бы вам хотелось?

Мне было абсолютно все равно.

— Брюс Спрингстин, — сказала я.

— Какой альбом? — поинтересовался он.

Теперь передо мной был выпендреж в чистом виде.

— А какой у вас есть? — спросила все с той же улыбкой.

— Все, — ответил он.

Я сдалась.

— «Рожденный в США», — потребовала я.

Он воспользовался пультом управления, и через несколько секунд в машине зазвучала песня Брюса Спрингстина «Я в огне». Это было действительно впечатляюще, правда, по-идиотски впечатляюще. Рон улыбнулся мне, я улыбнулась ему в ответ, пытаясь устроиться поудобнее в ковшеобразном сиденье его машины. Мы оказались у ресторана до того, как закончилось вступление к альбому, и я мысленно отметила, что нужно купить его. Он напоминал мне о наших с Джоном забавах в его спальне, которые мы умудрялись вытворять, даже несмотря на то что его мать заставляла нас держать дверь открытой.

— Вы готовы? — спросил он.

— Простите? — Я была далеко-далеко.

— Мы приехали — Он указал на ресторан.

— Ясно. Здорово.

Я думала о том, сколько раз мне придется произнести «здорово», одновременно пытаясь вылезти из его автомобиля и при этом не потерять достоинство. Это задание я провалила, и мы вошли в ресторан. Заведение было явно вычурным: стены, обитые шелком, множество ламп, белоснежные скатерти, серебряные приборы, свечи, пианист в углу, надменные официанты. Там чувствуешь себя рабочим классом, как выражалась Кло. Я всей душой ненавидела ужинать в заведениях, где персонал внушал тебе, будто делает одолжение, впустив тебя.

Посовещавшись, мы выбрали блюда. Официант, долговязый молодой человек, имеющий вид зубрилы, царапал в блокноте и тяжело вздыхал, выражая свое отвращение по поводу необходимости обслуживать дикарку, осмелившуюся заказать майонез.

— Здесь здорово, сказала я с улыбкой, и у меня заболела челюсть.

— Тебе не нравится, — заметил он.

Встревожившись, я сказала: «Это не так», одновременно осматривая юбку — вдруг к ней прилипла какая-нибудь нитка?

Рон спросил, не желаю ли я пойти в другое место, но закуски уже подоспели, и впервые я начала ощущать, что немного расслабляюсь.

Я взглянула на него через стол. Рон был высоким блондином с квадратной челюстью, широкоплечий — весьма недурен собой. Он оказался не совсем в моем вкусе, но его машина и взгляды, которые бросали на него представительницы прекрасного пола, говорили о том, что мне, видимо, повезло.

Я ловила женские взгляды, изучающие его, а женщины тут же отворачивались к своим неинтересным кавалерам. Я услышала собственный вздох.

— Вам здесь и вправду не нравится, — заметил он, и не ошибся.

Я продолжала утверждать, что все хорошо, но после второго бокала вина и очередного вопроса я уступила. — Немного напыщенно, — смущенно сказала я.

— Знаю, — согласился он. — Я хотел впечатлить вас.

Я улыбнулась от души.

— В таком случае надо думать, что и спортивная машина не ваша?

Он рассмеялся:

— Нет, машина моя. Она вам не понравилась?

— Она неплохая. Но я предпочитаю «вольво». Они безопаснее.

Рон согласился.

Я чувствовала себя, словно школьная учительница, и поэтому извинилась. Он засмеялся, и мы сошлись на том, что свидания вслепую штука нелегкая.

Но выяснилось, что Ричард успел рассказать ему обо мне все, в то время как я не знала о нем ровным счетом ничего.

— Ваш молодой человек. Мне очень жаль.

Я чуть не поперхнулась.

— Спасибо, — выдавила я, и он смутился. Весь его вид говорил о том, что он жалеет о сказанном. Чтобы сгладить неловкость, я объяснила, что прошел почти год и я оправилась. Он сказал, что присутствовал на вечеринке у Энн и Ричарда в честь получения наследства и заметил нас с Джоном. Он осведомился обо мне у Ричарда, но тот ответил ему, что я занята.

— Я вас не помню.

— Что ж, вы весь вечер просидели на кухне, — напомнил он.

— Да, такое не забудешь, — сказала я со слабой улыбкой в надежде на скорейшую смену темы.

— Мне очень жаль, — произнес он снова.

— В таком случае это свидание вовсе не вслепую, — заявила я. — То есть для меня — да, но не для вас.

Рон покраснел.

— Да. Мне понравилось то, что я увидел.

«Твою мать», — подумала я и покраснела. Оскорбившись, я удалилась в туалет. Я вернулась, и вскоре он попросил счет.

— Нам не обязательно встречаться, если у вас нет желания, — сказал он.

— Не обязательно, — согласилась я.

— Но мы могли бы сходить в один ночной джаз бар, — предложил он более радостным тоном.

— Пошли.

* * *

Мы отправились в бар, где я заказала энное количество рюмок, при этом не теряя бдительности и объяснив, что я не алкоголик. Рон в который раз за этот вечер рассмеялся и сказал, что сделает выводы, посмотрев на мое поведение.

— Утешает, — ответила я, и он назвал меня смешной девчонкой. На мгновение я ощутила себя Барбарой Стрейзанд. Он рассказал мне о своем детстве. Оказалось, он родился в Германии, но его родители вернулись в Ирландию, когда ему было два года. Я нервничала и немного пьянела, поэтому решила пошутить насчет арийской расы, о чем тут же пожалела. Однако Рон улыбнулся, и я с облегчением поддержала его. Мы оба согласились с тем, что первые свидания настоящий кошмар. И я призналась ему, что в моей жизни первого свидания не случалось с шестнадцати лет.

— Боже! — сказал он.

— Да, согласилась я и опрокинула очередную рюмку. Он говорил, что до того, как стать адвокатом, играл на гитаре в университетской группе. Я рассказала, что Джон всегда мечтал стать Джими Хендриксом.

— Он играл на гитаре? — заинтересованно спросил Рон. Я рассмеялась и сказала «нет», я спросила, играет ли он сейчас, и он покачал головой. Но сообщил, что любит петь в душе.

— Я тоже, — призналась я.

— Правда? Что вы поете? — спросил он.

— Джеймса Тейлора, — призналась я, чувствуя, что от алкоголя у меня развязывается язык.

— Джеймс Тейлор! — повторил он.

— В Джеймсе Тейлоре нет ничего плохого, — вступилась я. — А что поете вы?

— «Аэросмит», — ответил он.

Я очень долго смеялась.

— «Аэросмит»! Ну и нахал же вы! Так потешаться надо мной!

Он возразил, сказав, что «Аэросмит» — короли рок-н-ролла.

Я же обратила его внимание на то, что эта корона принадлежала Элвису.

— Да, но он умер. — Как только эти слова сорвались с его губ, он спал с лица. — О боже, простите, я не нарочно… — Эй, все в порядке — то есть в детстве для меня это было ударом. Но Грейсленд ^[1] ведь остался.

Мы опять засмеялись, и я осознала: несмотря ни на, что мне весело. Мы были пьяны. Рон оставил машину в городе, и мы отправились на такси ко мне. Он попросил водителя подождать, пока он проводит меня до двери. Шел дождь, и я посоветовала ему не мокнуть, но Рон и слушать не хотел. Путь до двери составлял три метра.

— Мне было очень приятно с вами, — сказал он.

— Взаимно.

— Мы можем увидеться с вами снова? — спросил он.

— Я весьма не прочь, — ответила я, и у меня свело желудок.

Рон наклонился вперед и поцеловал меня. Я ответила, после чего отпрянула, понимая, что водитель такси наблюдает за нами.

— Я вам позвоню, — сказал он.

— Хорошо.

Я помахала ему рукой.

Такси отъехало, и как только они скрылись из виду, я поспешила проанализировать событие. Я поцеловалась с блондином по имени Рон на пороге дома, в котором жил Джон. Я вгляделась в дождливую ночь.

«Я все еще люблю тебя, Джон. Поцелуй не меняет этого. Передавай привет Элвису».

Я зашла в дом. Мое лицо было влажным от дождя. Как я и подозревала, Энн и Кло и не собирались уходить. Они так и заснули на неудобных стульях в гостиной. Улыбаясь, я поднялась к себе. Меня поцеловал парень по имени Рон.

* * *

Шон не звонил три дня. После работы я отправилась в город и заглянула к нему в офис. Он находился на совещании, и я осталась ждать. Я сидела в приемной и читала журналы до тех пор, пока он не появился. Вид у него был измученный. Я встала, но Шон не заметил меня. Я окликнула его. Он как будто удивился.

— От тебя ни слуху ни духу — я думала, мы выпьем как-нибудь вместе.

Казалось, он собирался отговориться, но не стал.

— Хорошо, я буду через минуту.

Я чувствовала себя неловко. Мы пришли в бар и заказали выпить, лишь после этого заговорив. Он начал первым: — И как прошло твое свидание?

— Хорошо, — ответила я.

— Кло сказала, ты целовалась с ним. — Между выражением его глаз и улыбкой не наблюдалось гармонии. Что-то Кло разболталась. — Я засмеялась и попыталась сменить тему: — Над чем ты трудишься?

— Над статьей о мазках.

Я пожалела о том, что спросила.

— Ясно, — отозвалась я, вспомнив, что так и не сходила к гинекологу.

— Так он тебе нравится? — допытывался Шон.

— Он милый.

Я сделала глоток.

— Милый, — повторил он.

Разговор начал раздражать меня. Шона бесило мое свидание, и это было очевидно, несмотря на жалкие попытки это скрыть.

— Ты ничего не хочешь сказать, Шон? — раздраженно спросила я.

— Нет — ответил он.

— Тогда к чему такое поведение? — сердито поинтересовалась я. — Или ты считаешь, что мне следовало уйти в долбанный монастырь?

— Нет, — повторил он. — Конечно нет.

— И в чем же тогда дело? Я встречалась с молодым человеком, и мы целовались. Подумать только! Прошел почти год с тех пор, как Джон…

Я не могла заставить себя произнести слово «умер в разговоре о поцелуе с каким-то мужчиной. Шон извинился, сказал, что ведет себя глупо и что он рад за меня. Я сказала, что ему не обязательно сразу радоваться за меня, потому что, то был всего лишь поцелуй. Он рассмеялся, и это было от души. Он объяснил, что этим вечером собирался на свидание с одним бухгалтером. Наступила моя очередь притворяться, но скрывать свои истинные чувства у меня выходило лучше. Я улыбнулась и высказала надежду, что они прекрасно проведут время. Перед уходом мы обнялись, и я почувствовала, что не хочу отпускать его. Он обнимал меня так крепко, что я ощущала себя как за каменной стеной, как это было с Джоном. Я знала, что испытываю эти чувства оттого, что Шон мой друг.

Я вышла на улицу, небо было серым, но свету удавалось просочиться сквозь облака, отчего картина напоминала серебристое шоссе, ведущее в иной мир, что находился над нами.

„Это ничего не означает, Джон. Это был просто поцелуй“.

Я испытывала тайную радость оттого, что поцелуй расстроил Шона. Всю дорогу до дома я убеждала себя, что моя радость вызвана не чем иным, как заботой Шона о памяти друга.

* * *

По прошествии двух недель знакомства и трех свиданий Рон пригласил меня к себе. Он приготовил ужин, а я принесла вино. Это приглашение означало лишь одно: секс. Он хотел со мной близости. Я не была уверена, что это желание взаимно. Не кривя душой скажу, что стала не менее сексуально озабочена, чем школьник в жаркий день. Столько времени у меня никого не было, но, с другой стороны, я не могла забывать о Джоне. Я выбрала четыре наряда и положила их на кровать, потом долго приводила тело в порядок.

На всякий случай.

Я вернулась в спальню и обнаружила, что мой выбор сократился до трех нарядов. На черном бархатном платье уютно устроился Леонард.

— Гаденыш!

Облачившись в зеленый шелк, я взглянула в зеркало. Джон, бывало, говорил, что этот цвет подчеркивает оттенок моих глаз. Даже Шон восхищался этим платьем. Дело не в том, что его мнение было важным для меня, просто он был мужчиной с хорошим вкусом. Мои темные волосы рассыпались по плечам. Я пожалела, что вовремя не сходила к парикмахеру. Я накладывала макияж медленно и аккуратно. Я должна была выглядеть идеально.

На всякий случай.

Я поправила бюстгальтер, выгодно подчеркивающий мои формы, приподняв грудь и выпятив ее вперед, и поцеловала Леонарда, который изо всех сил вырывался. Он спрыгнул с кровати и дал деру на случай, если я бы полезла еще и обниматься. По нему было видно, что он пребывал не в духе. Я взяла бархатное платье, покрытое кошачьей шерстью и бросила его в бак для грязного белья. В зеленом я действительно смотрелась лучше.

„О Боже, что я делаю?“

В такси меня трясло. Водитель оказался неболтлив, и это радовало меня. Не сказав ни слова, он включил обогреватель. Я молилась, чтобы не вспотеть. Он остановился у красивого многоэтажного дома в районе Доннибрук (один из самых престижных районов Дублина).

— С вас восемь фунтов, милочка.

Я стала искать деньги и протянула ему десятку.

— Сдачи не надо, пробормотала я, одновременно пытаясь взять сумку и открыть дверь. Меня охватило неловкое возбуждение. Отъезжая, водитель помахал мне рукой. Мне тут же пришла в голову мысль перезвонить ему, но я не стала этого делать. Вместо этого я наблюдала, как он удаляется. Я выдохнула, словно олимпийский бегун перед дистанцией. Так и было. Я ощущала себя, будто захожу в логово тигра. Я позвонила в дверь.

— Открывай от себя. Я на четвертом этаже. — В голосе Рона чувствовалась радость. Я надавила на дверь, и она с легкостью поддалась. В конце коридора висело большое зеркало, и я увидела, как вхожу. Лифт открылся передо мной, и я осторожно ступила в него. Я нажала на кнопку с цифрой 4. Двери закрылись.

Последний шанс уйти.

У его двери я почувствовала себя глупо. Рон ожидал моего стука. Я же ожидала знака от Джона. Ничего не происходило. Я прикусила язык и подняла руку. Дверь открылась до того, как я успела дотронуться до нее. На Роне был фартук с изображением утки в кепке повара. Он улыбался.

— Привет, — ухмыльнулся он, — выглядишь потрясающе.

Страха как не бывало. Дверь распахнулась, и на пороге меня встретил нежный поцелуй. Рон принял у меня пальто и провел в гостиную с высокими потолками, белыми стенами, темным деревянным полом. Стены были увешаны броскими картинами. В центре комнаты стоял дорогой диван, обитый бархатом шоколадного оттенка. Перед ним находился большой темный камин, отделанный деревом. Телевизор и музыкальный центр занимали целый угол комнаты. Больше в ней ничего не было. Сногсшибательно. Квартира была гигантской. В ней даже имелась отдельная столовая. Последняя оказалась меньше гостиной, однако тоже впечатляла. Мы ели блюда, какие может приготовить лишь самый знаменитый шеф-повар, а не адвокат. Я пребывала в некотором замешательстве оттого, что он видел, где я обитаю. Наверное, он подумал, что я скупаю дома под снос.

— И что скажешь? — спросил он с ухмылкой.

— Слов нет. Как в музее. Чертовски красивом музее.

Рон рассмеялся.

Я несколько возмутилась, ведь то была вовсе не шутка.

— Я имел в виду ужин, — сказал он, поняв мое смущение.

— Ладно, я тупица, — призналась я.

— Я очень рад, что дом тебе понравился. — Рон снова улыбнулся, и показался мне еще красивее.

Я бессознательно улыбнулась в ответ.

После ужина мы перебрались в гостиную, устроившись на мягком диване с бокалами вина. Я радовалась, что не пожалела на него денег.

Рон рассказывал мне о своем прошлом, о школе и причине выбора своей профессии. Было ясно, что он, как и мой друг Ричард, из богатой семьи. Однако в нем в той или иной степени жил бабник: это сразу бросалось в глаза. В тот вечер он хотел позабавиться со мной, а после второй бутылки вина и я уже была не прочь поразвлекаться с ним. Мы говорили о Мадонне. Не спрашивайте почему. Разговор достиг логического завершения, и мы оба ощущали нависший над нами поцелуй. Мы одновременно поставили бокалы на пол и повернулись друг к другу. Рон положил руку мне на шею, я ощутила его тепло. Он притянул меня к себе, и я поддалась. Это был нежный и долгий поцелуй. Его рука скользила по моей спине, и когда она оказалась на пояснице, я чуть не взорвалась. Мы медленно разделись. На диване было так приятно лежать. А его тело, прижимающееся к моему, делало это ощущение еще приятнее. „Боже, я делаю это. Я действительно делаю это!“

Мы перебрались в спальню — и я снова попала в сказку: в комнате горели свечи. Увидеть и умереть. Но это лирическое отступление. Рон положил меня на кровать, мягкую и манящую. Очевидно, он являлся примерным хозяином, и я отметила про себя, что пора бы обновить свое постельное белье. Потом я перестала соображать. Рон был мил, внимателен, страстен, сексуален, и нам было очень хорошо. Еще три недели назад мы не знали друг друга, а теперь находились во власти этой ночи музыки, свечей, вина, роз и великолепного секса.

Позже Рон заснул, а я сидела на холодном мраморном полу его ванной и плакала по мальчику, который почти два года ждал близости со мной. Романтика, дарившая мне наслаждение, улетучилась, когда я испытала оргазм. Волшебство оказалось всего лишь изощренным трюком. На меня обрушилась страшная, отчаянная тоска, словно меня сбил грузовик. Я не смогла вернуться в спальню, поэтому ушла среди ночи, словно неверная жена.

Рон позвонил следующим утром, и задачу выслушать его я предоставила автоответчику. Он надеялся, что я в порядке. Ему было несказанно приятно, и он хотел увидеться со мной тем же вечером. А я — лишь провалиться под землю. Я позвонила Кло и рассказала, что не испытываю большого желания видеться с ним снова. На что она ответила, что не испытывать большого желания и бояться — вполне естественно для человека и будто я получу по заслугам, если он вдруг бросит меня. Я не этого ждала от нее. Я хотела, чтобы она посоветовала бросить его. Поэтому, повесив трубку, я тут же набрала номер Энн. Она сообщила мне примерно то же самое и затем принялась описывать фантастические заслуги Рона, добавив, что из нас выйдет замечательная пара. Уж это я точно не желала слушать, поэтому позвонила Шону. Он сказал, что придет. Я ответила, будто в этом нет необходимости. Он все же пришел, прихватив бутылку вина. Я призналась, что провела ночь с Роном.

— Выкладывай, — сказал он, стиснув зубы и явно надеясь на то, что я не стану делиться с ним чисто женскими подробностями и деталями глубоко интимного характера.

Зная о его страхах, я начала разговор издалека. Я сообщила, что Рон мне очень понравился, что он прекрасный молодой человек, и мы славно пообщались. Оказалось, что Шон относится к этой тонкой теме с большим спокойствием, чем я сначала ожидала.

— Продолжай.

Я сказала, что больше не хочу с ним видеться.

— Почему? — спросил Шон без всякого намека на какие-либо эмоции или осуждение. До этого мне такой вопрос не задавали, и я не была готова ответить. Я задумалась.

— Я не люблю его.

Шон улыбнулся:

— Тогда подожди, пока полюбишь.

Я вдруг почувствовала, что прежней печали больше нет. Если я не хотела отношений с Роном, это не означало, что я не хотела их ни с кем. Я переспала с мужчиной. То было началом, и, кто знает, может, в следующий раз я продержусь целую ночь и не убегу. У меня был выбор; я жила в девяностых. Бремя стало легче. В ту ночь я позвонила Рону и объяснила, что пока не готова к отношениям. Он был очень вежлив, но разговор оказался коротким.

Энн тоже не была готова к таким потрясениям. Думаю, она полностью спланировала мое будущее, а это означало, что теперь она оказалась у разбитого корыта.

Кло справилась у меня, не возражаю ли я против ее попытки закадрить Рона, после чего сама себя высмеяла. Она всегда так делала, когда знала, что ведет себя смешно. Итак, после каких — то трех недель я снова была свободна и снова ощущала себя шестнадцатилетней девочкой, и от этого улыбалась.

Глава двенадцатая Один год и отсчет

И вот снова пришел март. Перед днем годовщины Джона я так как следует и не поспала, В девять часов позвонила мама. Я знала, что это она, поэтому не стала снимать трубку. Я помешивала кофе, а автоответчик пищал:

— Эмма, это мама. Возьми трубку. Я знаю, что ты проснулась, Эмма! — Тишина. — Папа сказал, что ты не собираешься посещать поминальную мессу по Джону. Что подумают его родители? Я знаю, что тебе больно и ты любишь его, но ты взрослый человек и нельзя… Послушай, все будут ждать тебя. Поспеши, дорогая. Я перезвоню через час. — Она повесила трубку.

Я знала, что мама права, но убедила себя, что болею. Голова действительно раскалывалась. Я не хотела идти на мессу, но она была права: я взрослый человек. Но я не ощущала себя таковым. Я упоминала раньше, что горе по своей природе эгоистично. На похоронах мы плачем по себе, по своей боли, утрате, своим страданиям, и эта особенность не утрачивается ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Проблема в том, что по прошествии определенного времени эгоистичное поведение, а, следовательно, и само горе становится неприемлемым. Мне не хватало этой роскоши, но мама опять же была права. У меня имелись обязанности. Я отправилась в туалет, и меня вывернуло наизнанку. Я поклялась, что больше не выпью в одиночку бутылку водки. Я приняла душ и стала одеваться, когда позвонил Шон. Он сам вошел в квартиру, предварительно допросив Ноэля на предмет местонахождения запасного ключа. Я спустилась. Он варил кофе.

— Бурная ночь? — спросил он.

Видимо, я выглядела плоховато.

— А по мне не видно? — ответила я и присела, ожидая, что он нальет мне кофе. — Я сказала, что не собираюсь идти на службу, — произнесла я несколько минут спустя, испытывая раздражение оттого, что никто и не думал обращать внимание на мое решение.

— Да, сказала, — согласился Шон, в то время как я наблюдала за Леонардом, гоняющимся за собственным хвостом. Я недоумевала: почему хвост до сих пор представляет для Леонарда такой интерес? — Я знал, что ты передумаешь, — сказал он, вытирая стол, на который пролил молоко.

Я хмыкнула:

— Если я оделась, это не означает, что я передумала.

Шон улыбнулся и посмотрел в мое опухшее лицо, которое я пыталась прикрыть руками. — Означает. Кроме того, меня заставила прийти твоя мама. Эта женщина грозила мне физической расправой, если я вдруг появлюсь без тебя. Ох жестокая!

Я тоже улыбнулась. Шон был прав: мама оказалась жестокой женщиной, и они все говорили дело. Я должна была пойти. Это не тот случай, когда у меня имелся выбор. Родители Джона отнеслись с пониманием к моему решению не принимать участие в следствии, но теперь речь шла о другом.

— В таком случае, думаю, что мне следует накраситься.

Шон кивнул:

— Не помешает.

Я отправилась в спальню и присела у туалетного столика. Я взяла фотографию где мы были с Джоном. Мы смеялись. Он обнимал меня и шептал что — то на ухо. Жаль, что я не помнила, что именно. Конечно же, я всегда ходила на поминки просто несколько минут назад я вела себя как негодяйка. Как я могла не пойти? Как я могла не помянуть его в этот день? Я подкрасилась и поцеловала его изображение. «Не верится, что прошел уже год».

Я спустилась вниз, где Шон уже ожидал меня с моим пальто в руках. Он зааплодировал.

— Пошли, — сказала я, и он отправился за мной.

* * *

Мессу проводил Ноэль. После ее завершения мы собрались в доме родителей Джона. Играла музыка; люди выпивали, чтобы помянуть его. Мы смеялись и наслаждались общением. Моя мама спела песню, а отец подыгрывал ей на расстроенном пианино. Мы очень долго беседовали с матерью Джона. Она рассказывала о том, что он делал и говорил, будучи совсем малышом, а я — о том, как мы жили с ним вместе. Шон и Ричард спели «Уилли Макбрайд», Кло рассказывала анекдоты, а Энн и Ноэль обсуждали стоимость развода.

В ту ночь я лежала в постели, размышляя о дне, которого так боялась. Он прошел великолепно, потому что впервые за этот год все люди, для которых смерть Джона стала утратой, вспоминали его вместе, с теплотой и юмором. Все было к месту, все было правильно.

* * *

Я потерялась в огромном саду. Меня окружали экзотические цветы, растущие в мягком зеленом песке, Я созерцала эту сюрреалистичную обстановку. Особенно мое внимание привлекал горящий куст, стоящий поодаль. Не зная, где я и что делаю, я направилась к багровому солнцу, повисшему над деревом с ветвями, похожими на паучьи лапки. Почему — то солнце казалось мне знакомым. Когда я шла, мне чудилось, что из шишковатых ветвей появляются листья. Я не испытывала страха; мне было слишком тепло, чтобы бояться. И вот я уже взбиралась на горку — мой взгляд был прикован к багровому солнцу, которое теперь вращалось передо мной. Гора под ногами выровнялась, и когда я стала приближаться к дереву, которое теперь стояло в цвету, оно ожило от легкого ветерка. В густой листве затанцевали голубые маки. Листья же продолжали вылезать из вишнево — розовых ветвей. Багровое солнце запрыгало, словно мяч, с которым играет невидимая, но сильная рука. Оно вдруг полетело на меня. Я не растерялась. Я поймала его и подбросила. Джон поймал его и улыбнулся:

— А я — то думал, что ты боишься летящих мячей.

Он ухмыльнулся и, направляясь ко мне, перебросил солнце через плечо. Оно отскочило и вернулось на прежнее место.

Мы стояли и смотрели друг на друга в лучах ярко — багрового света. Все было в полном порядке. — Где ты был? — спросила я, как будто он только что вернулся с гулянки.

— Неподалеку, — ответил он с улыбкой.

— Я скучала по тебе.

— Я знаю. Шутка ли — уже год прошел. — На его лице сияла ухмылка, как в детстве,когда он думал, что знает все на свете.

— Хороший сегодня день, — сказала я без всякой на то причины.

Он огляделся и согласно кивнул:

— Да, так и есть.

— Я все еще люблю тебя, — нечаянно вырвалось у меня.

Джон рассмеялся, и мне показалось, что его глаза засияли.

— Ты всегда будешь любить меня.

Я рассмеялась в ответ. Он всегда был чертовски самоуверен.

— Я занималась сексом с другим мужчиной — несколько стыдливо призналась я.

— И тебе понравилось? — спросил он без всякого намека на возмущение.

Мы оба шли, но я постоянно останавливалась, чтобы вглядеться в знакомые черты.

— Да. Но по большому счету это было ужасно.

Он кивнул, давая понять, что нам совсем необязательно обсуждать эту тему. Мы находились совсем близко друг к другу, но наши тела не соприкасались.

— Я думала, что уже не увижу тебя, — сказала я.

— Я всегда здесь.

Я осмотрелась по сторонам.

— Где?

— Там, где ты захочешь.

— Чушь собачья, ты мертв.

— Ты знаешь, что я хочу сказать.

И Джон сорвался с места, а я продолжала тащиться за ним. Я окликнула его. Но он не ответил. Я все же постаралась и настигла его. И тут я заметила, что необычная листва вокруг нас исчезает. Зеленый песок привел нас к голубому маковому дереву. Он присел и жестом предложил последовать его примеру. Мы посмотрели на багровую аллею, которая превращалась в фон из компьютерной игры, в которую мы, бывало, играли часами.

— Прости, — сказала я.

Джон остановился и с серьезным выражением посмотрел на меня.

— Ты не виновата, — успокоил он. А что еще ему оставалось? — Если бы… — робко прошептала я.

Он снова смеялся. Его широкая улыбка и большие глаза напомнили мне о былых временах. — Если бы да кабы — росли в лесу грибы. — Он хохота над собственными словами, и я почувствовала, как он взял меня за руку.

Я удивилась, что чувствую форму его руки, силу, пульс. Я с силой сжала ее, и он ответил тем же. — Куда ты теперь? — спросила я.

— Только стукни каблучком, — сказал он. Он улыбнулся и мое сердце стало рваться на части.

— Мне снится сон, — предположила я, поймав единственную слезу, упавшую из моих глаз на ладонь. Джон огляделся по сторонам, и на его лице появилась усмешка.

— Ты всегда отличалась богатым воображением.

— Но я как будто в реальности. Это же ты. Я знаю, что это ты.

Я подтолкнула его локтем, и он упал на дерево.

— Мне нужно кое в чем признаться, — начала я через некоторое время.

— Ты влюбляешься в другого, — улыбнувшись, сказал он.

— Что? — закричала я обезумев. Мое признание относилось к его матери и тому, что мы мало общаемся.

— Нет! — закричала я. — Да кто ты такой, чтобы говорить о моих чувствах?

— Только ты и могла поссориться с мертвецом. — Он веселился.

— Только ты можешь раздражать окружающих даже после смерти, — ответила я. Мы рассмеялись, однако мне все равно было грустно, что он думает, будто я могу полюбить другого. Джону, видимо, казалось, что я не готова признаться ему в этом, поэтому он отвлек мое внимание, взяв меня за руку и начав шептать о воспоминаниях. Затем невероятно долго мы сидели молча, нам было хорошо. Я чувствовала, что время истекает, и в душе понимала, что мне пора уходить.

— Мне нужно идти, — вздохнула я.

— Я догоню тебя в пути, — сказал он вставая.

Джон протянул руку, и я держалась за нее, пока он помогал мне подняться. Я притянула его к себе, и мы обнялись, как старые друзья или родственники в аэропорту. Я ощущала биение его сердца и дыхание на своем плече.

— Непременно, — прошептала я без слез, страха, тоски или сожаления.

Я отпрянула и помахала ему на прощание. Потом он исчез.

«Я влюбилась в другого мужчину! Если бы! Ну и придурок! И кроме того во всем виновата лишь я, что бы он там ни говорил».

Глава тринадцатая Секс, ложь и видеокассета

Прошло немногим более месяца после годовщины со дня смерти Джона. Я занималась стиркой, и до меня дошло, что, оказывается, Ноэль — единственный из всех нас, кого смерть Джона изменила коренным образом. Я не знала, что именно в нем стало другим, но я никогда и не утверждала что чувствительность присуща мне. Я не знала, что причиной тому стала женщина, с которой я познакомилась много месяцев тому назад. Я и вправду слишком замкнулась в своем мире. Пока я шаткой походкой передвигалась изо дня в день, то же самое делал и мой брат. Волнений и наслаждений в его мире было не меньше, чем ужасов и угрызений совести.

После того вечера они снова встретились и признались друг другу во взаимных чувствах. Они оба также сознавали, что об отношениях не может быть и речи. Они сошлись на том, что уже не дети, хотя и одиноки, поэтому дружба станет их единственным убежищем. Несколько месяцев этот план работал. Единственной проблемой, с которой они столкнулись, было то, что чем больше они узнавали друг друга, тем больше они друг другу доверяли. А чем больше они виделись, тем сложнее становилось отрицать пламя, которое они друг в друге зажигали. Ноэль не испытывал ничего подобного раньше. Будучи подростком, он был слишком робок, чтобы приставать к девочкам. Повзрослев, он с таким рвением стремился стать священником, что на женщин не оставалось времени. Но теперь он, как и мы, зарабатывал на Жизнь и по вечерам возвращался в дом, где его никто не ждал. В нем жила уверенность, которая рождается вместе с мужчиной, и у него было время как следует все обдумать. Не откладывая дела в долгий ящик, он отправился за наставлением к епископу. Он ощущал необходимость поделиться душевными страданиями и получить совет. Вышло не так, как он надеялся. Епископ был добр, но тверд. Он оказался скуп в советах, равно как и не испытывал сочувствия. — Вы дали клятву, — последовал его аргумент. — Вы священник.

Ноэль согласился. Он знал, кем является, и желал услышать нечто иное, хотя и не понимал, что именно. Что я могу поделать? Как мне вернуться к себе прежнему? — спросил он, молясь о том, чтобы у старика нашелся ответ.

— Больше не встречайтесь с ней.

Вот. Это и было гениальным решением в безысходной ситуации. Ноэль задумался.

— Я так не могу. Я люблю ее.

Он покинул дом епископа, впервые в жизни осознав, что любит, и когда в тот вечер позвонил ей, прощаться не собирался.

У них были интимные отношения вот уже полгода. До любви его уединенный мирок еще не видел столько взлетов и падений. Он бесконечно молился и слушал слово Божье, однако Бог молчал. Теперь он жил вне Бога и Церкви, и то была настоящая жизнь. Она обвивала его руками и защищала его от ненастий этого мира. Когда Ноэль рыдал, она нежно целовала его. Она дала ему почувствовать наслаждение, неведомое ему ранее. Он еще никогда не был так счастлив, и это счастье разрывало его душу на куски.

«Как я могла не замечать этого?»

* * *

Ричарду страшно не терпелось переехать в новый загородный дом в Керри. Энн, напротив, очень не хотела уезжать. В душе она была городской девушкой. Как обычно, Ричард оказался себе на уме. План заключался в достижении компромисса. К сожалению Энн, наш друг Ричард больше привык получать, а не дарить. Кло, Шон и я отправились к ним домой, чтобы помочь упаковать вещи. Шон принес пива, но времени пить почти не осталось. Перевозчики находились уже в пути, а мы успели сложить в коробки совсем немного. Энн превращалась в свою мать: она выкрикивала мужу приказы и одновременно мыла все существующие в доме поверхности, страшно боясь, что незнакомые люди станут называть ее грязнулей. Кло приготовила для нее чашку чаю. Мы приступили к работе. Мы складывали вещи в коробки, подписывали их, задавали глупые вопросы типа: «А это куда? — на что Энн и Ричард выкрикивали „В чертову коробку!“

Я ходила по их пустому дому. Было так странно! Нам не верилось что они расстаются с ним. Когда мы все уложили в коробки, Энн приготовила обед, и мы, не говоря ни слова, ели в пустой кухне. Будто на похоронах. — Не могу поверить, что вы и вправду уезжаете, — сказала я в пятый раз.

— Я тоже, — взволнованно ответил Ричард. Энн молчала. Он вела себя тихо весь день, и все, за исключением ее собственного мужа, резко ощущали ее нежелание переезжать в Керри. Мы закончили обедать. Перевозчики так и не подъезжали.

— Ублюдки, — отметила Энн, пребывающая в возбужденном состоянии.

Мы сидели и молчали. Ричард был не с нами. Его занимал собственный мирок, в котором он уже играл в гольф и ловил рыбу. Энн застыла, словно олень, которого ослепили дальним светом. Мы с Кло погрязли в жалости к себе, вызванной отъездом друзей.

Наконец Шон не выдержал:

— Эй, может, кто — то скажет хоть слово?

Никто не слушал его.

— Эй! — повторил он. — Так, ясно! Я пью пиво. Он встал и зашагал к сумке, в которой лежали банки с пивом. Шон бормотал, что поверить не может в то, что они отослали такие важные вещи, как стулья и холодильник, первыми. Когда он начал пить, Кло вышла из комы.

— Эй, а как же остальные? — спросила она с отвращением.

— Ну надо же, заговорили!

Она улыбнулась:

— Удивишься, если узнаешь, на что я способна ради пива.

Шон на мгновение задумался:

— Пожалуй, не удивлюсь.

Кло ухмыльнулась:

— Да, ты, пожалуй, прав.

Я терпеть не могла их флирта, особенно когда они упоминали о своей непродолжительной связи. Энн и Ричард решили, что не станут нас бить, а лучше выпьют с нами. Итак, мы пили пиво в пустом доме, ожидая приезда перевозчиков, которые должны были забрать вещи наших друзей, а потом и их самих. Кло воспряла духом после второй банки.

— На этой неделе я познакомилась с молодым человеком, — сказала она.

Эта фраза вызвала у нас интерес, ведь после выкидыша она решила, что раз уж у всех мужчин имелись члены, то они и сами не более чем члены. А это означало, что их нужно бояться как огня.

— Кто такой? — поинтересовалась я.

Кло рассказала, что он художник — оформитель и работает над последним рекламным проектом ее компании. Они несколько раз вместе обедали и действительно сошлись по характеру. Она не спала с ним, но он однозначно был ей интересен. Кло сообщила, что он часто смешит ее и у него добрая душа. Ей особенно нравилась его привычка угощать ее из своей тарелки. Парень был красив и чем — то походил на Малдера (герой научно-фантастического телесериала „Секретные материалы“), и они любили одинаковые фильмы. Мы согласились, что все перечисленное звучит неплохо, однако догадывались, что молодой человек солгал по поводу своих любимых фильмов, ведь пристрастия Кло в части кинематографа были весьма сомнительны.

Я напомнила ей, что неделю назад она объявила себя лесбиянкой. Она кивнула, отметив, что то была вовсе неплохая идея. Однако в результате глубоких размышлений она пришла к выводу, что раз уж мужчины — члены, то женщины — стервы. К тому же голые девушки все же не возбуждали ее.

Новая пассия Кло звалась Томом Эллисом. Кло собиралась встретиться с ним тем вечером, и была весьма возбуждена по этой причине. На мгновение я позавидовала ей, но потом вспомнила, что большинство свиданий состояло из многочасового обсуждения характеристик знаков зодиака и порадовалась тому, что дома меня ждет Леонард.

Перевозчики прибыли, и мы все помогли им перетащить весьма нескудные пожитки Энн и Ричарда в фургон. И вот они готовы были ехать. Мы находились в саду. Энн вернулась в дом, чтобы в последний раз все оглядеть. Ричард обсуждал с перевозчиками дорогу. Через некоторое время я отправилась за ней. Я нашла Энн в кухне.

— Эй, — сообщила я о своем присутствии.

— Сама „эй“, — улыбнулась она. Было видно, что она вот — вот разрыдается.

— В Керри вам будет хорошо. Дом великолепный, у моря в конце концов. И графство неплохое, при желании ты найдешь там работу. Ты всего лишь в шестидесяти километрах от Корка. Там такая же жизнь, как и в Дублине… — меня понесло, но Энн прервала меня.

— Там нет друзей, — тихо сказала она.

Я понимала ее чувства.

— Мы ведь можем общаться по телефону. К тому же у Ричарда до сих пор бизнес в Дублине. Ты сможешь приезжать, сколько захочешь, и мы будем ездить к вам в гости. Все будет здорово, — убеждала я, пытаясь успокоить себя не меньше, чем ее.

Она стала радостней.

— Знаю, знаю, ты права. В Керри великолепно, и дом замечательный, и люди вроде бы неплохие, и деревенька старинная, и Ричарду так нравится. Лучше места для воспитания детей не найти. И я знаю, что нам повезло, но надеюсь, что мы правильно поступаем. Я тоже на это надеялась. Мне хотелось сказать: „Не уезжай“. Я бы даже в одиночку и без всякой платы распаковала коробки. Но я лишь обняла ее. — Все будет здорово, — Повторила я.

Энн улыбнулась:

— Пообещай мне, что не забудешь меня из-за того, что я буду жить в другом месте. Хорошо? Я рассмеялась:

— Боже, Энн, ты висишь на телефоне больше, чем Морин Липман. Я бы не смогла забыть тебя, даже если бы захотела.

Мы засмеялись. Тут за нами пришел Ричард. Он огляделся.

— Прощай, ночлежка! — воскликнул он.

Энн прошептала: „Ох, уж эти мужчины“, и мы заперли за собой дверь. Мы обнимались у их машины. Ричард напомнил о том, что они ждут нас в гости на Рождество. Мы согласились. Шон и Ричард договорились о совместной поездке в Великобританию на футбольный матч в следующем месяце. Мы с Энн расплакались. Кло фотографировала — оказывается, фотосъемка была ее хобби. Пока они отъезжали, Шон, Кло и я стояли у ворот их бывшего дома и махали им на прощание.

— И вот их осталось трое, прошептала Кло, и мне снова захотелось расплакаться.

Шон потер руки.

— Кто за пивом?

Кло отказалась, сославшись на необходимость уехать домой и принять душ — словом, расфуфыриться ко встрече с прекрасным Томом Эллисом. Я согласилась. Леонард никуда не убежит; на завтрак он уплел три банки кошачьей еды. Хотя вряд ли это можно было назвать здоровым питанием. Мы сидели в баре в районе, где жил Шон, и говорили о предстоящем свидании Кло. Дело закончилось обсуждением нашего совсем не радующего семейного положения. Я и не думала ходить на свидания после Рона, а Шон последний раз встречался с какой — то преследовательницей. Понуренные, мы так и сидели с пивом.

— А Кэрри не объявлялась? — спросила я. Этим именем мы нарекли женщину, ходившую за ним по пятам. Вообще же ее звали Джэнет.

— Нет, и слава богу, Я слышал, что она встречается с Питом, бухгалтером, — сказал он.

Я не могла поверить. Кэрри была душевнобольной.

— Так, надо думать, Пит знает о ее болезни?

— Ну, если он проводит с ней время, наверное, знает, — ответил Шон и улыбнулся своей сообразительности. — Не умничай, это тебе не идет, — сказала я и с отвращением продолжила: — Не верится, что ты не спустил его с небес.

— Ты бы поступила точно так же, — указал он.

Я была в ярости.

— Ничего подобного.

— Не лукавь. Если бы у твоего порога ошивался какой — то псих и потом отстал от тебя, ты бы не преминула воспользоваться такой возможностью.

Я затрясла головой.

— С тобой что — то не так.

— Ты бы сделала то же самое.

Я сменила тему, потому что он не ошибался. После еще нескольких пинт я заговорила о будущем. Я беспокоилась, по крайней мере мне так казалось, оттого, что все мужчины Кло оказывались подонками. Я нашла парня, идеального парня, в шестнадцать лет. Он был моей судьбой, и теперь его не стало. Согласно элементарной статистике я была обречена на долгие годы встреч с полными идиотами, прежде чем когда-нибудь снова встречу своего молодого человека. Если вообще встречу. А вдруг меня достанет жизнь в собственном мирке с Леонардом, достанут заботы о его рационе, и я решу выйти замуж за какого-нибудь морального урода просто для того, чтобы не быть одинокой? Паника начала потихоньку одолевать меня.

Шон смеялся.

— Этого не произойдет.

— Но может, — спорила я.

— Ни в коем случае, — утверждал он.

— Почему? Почему ни в коем случае? — вопрошала я.

— Потому, — улыбался он.

— Почему потому? — давила я.

— Потому что ты никогда не пойдешь на это.

Я улыбнулась.

Его слова были словно бальзам на мою больную душу, но потом он добавил:

— Тебя слишком дорого содержать.

Но я решила проигнорировать его.

Мы снова замолчали. Меня поразила некоторая озабоченность Шона, несмотря на нашу беседу. Он сидел, уставившись в стакан, и теребил левое ухо.

— Ты немного нервничаешь? — спросила я.

— Разве?

— Да, — кивнула я.

— С чего ты взяла? — спросил он заинтригованно.

— Знаешь, как я подбираю с одежды невидимые нитки? — спросила я, и он кивнул в подтверждение того, что знает. — Так вот в подобной ситуации ты тянешь себя за левое ухо.

Он усмехнулся и убрал руку от уха.

— Хочешь знать, в чем дело? — поддразнил он.

— Да.

— Зачем?

— Частично, чтобы помочь тебе, частично, чтобы ощущать, что я не одна такая несчастная. Шон засмеялся:

— Это деликатный вопрос.

— Деликатный? Насколько деликатный?

— Ну, ты знаешь, что я работаю в офисе с десятком женщин и двадцатью парнями. Я кивнула. Я действительно знала.

— Хорошо, значит, переспишь с некоторыми из этих женщин, и все здорово, но потом переспишь еще с несколькими, ну и женщины начинают сплетничать.

Разговор принимал интересный оборот, и сплетница, жившая во мне, так и кричала: „Переходи к сути!“ — Выясняется, что некоторые из них утверждают, что на стене женского туалета что — то написано обо мне. — Что? — спросила я тихо, думая: „А хочу ли я знать это на самом деле?“

Он прокашлялся:

Я чуть не подавилась пивом.

— Теперь если они все вместе, то свистят, когда я прохожу мимо. Я чувствую себя оскверненным, — продолжал он и снова принялся теребить левое ухо.

Я просто не находила слов. Одна часть меня хотела смеяться, а другая — собирать с брюк невидимые нитки, поэтому я просто скрестила руки.

— Ух ты. Ужасно, — выдавила я, надеясь, что при этом не покраснею. Мне стало его жалко. Ему надо было поговорит с мужчиной. Я не могла помочь ему советом.

— Это сущий кошмар. Кэрри в курсе, а у этой стервы есть фотографии!

— Боже мой! — сказала я, чувствуя себя чрезвычайно неудобно.

— Что бы ты сделала? — серьезно спросил Шон.

— Я бы просто больше не давала им повода, — ответил я, и он вдруг рассмеялся. Тут я поняла, что сказала глупость. „„Больше не давала им повода“. Не могу поверить, что только что произнесла это“.

Но потом я поняла, что тоже смеюсь.

После нескольких пинт Шон решил, что ни за что не станет спать с коллегами, и мы выпили за его весьма мудрый выбор.

Я добралась до дома к десяти; Шон встречался с какой — то девушкой — не коллегой. Работал телевизор, и с кухни доносился шум закипающего чайника. Поскольку я жила одна, такая ситуация была чревата проблемами.

— Ноэль? — выкрикнула я, поднимая зонтик и одновременно прикидывая в уме план атаки на злодеев. — Ноэль? Это ты?

Я стояла спиной к лестнице и направляла зонтик в гостиную, дверь в которую была полуоткрыта. — Эй! — услышала я за спиной голос и резко развернулась на месте, совершая колющие движения зонтиком. — Это я — Ноэль! Не убивай меня, пожалуйста! — сказал он, улыбаясь и подняв руки в знак капитуляции. — Боже праведный, Ноэль, ты напугал меня до смерти — воскликнула я. По мне было видно, что я не лгу. — Прости, я не хотел напугать тебя. Я был в туалете, и, пожалуйста, не упоминай имя Господа всуе. — Вот нахал. Это мой дом! Я говорю в нем, что хочу — И тут я уронила на ногу зонтик. — Боже мой, моя нога! — Ноэль продолжил было говорить, но я его опередила: Заткнись! Это мой дом! Он сказал, что до свадьбы заживет, и я проследовала за ним на кухню. Брат сварил кофе и сообщил, что волнуется за меня. Ведь теперь, когда Энн и Ричард уехали в Керри, я могу почувствовать себя еще более одинокой. Он и в самом деле был нахалом, но при этом таким добрым человеком, Я поклялась, что со мной все в порядке, и, находясь под действием паров алкоголя, я выложила брату всю правду, Я рассказала о граффити в женском туалете, и мы посмеялись над стариной Шоном. И тут как гром посреди ясного неба Ноэль задумчиво произнес:

— Надо думать, по этой причине священники и должны хранить обет безбрачия. Отец Ноэль дает в… звучало бы весьма нелицеприятно.

Я рассмеялась.

— Не знаю, видимо, не так уже мало священников дают! — Я снова громко засмеялась над своей шуткой.

Брат застеснялся.

Я извинилась, внезапно осознав, что от такого комментария Ноэль вряд ли — простите за каламбур — получит удовольствие.

— Прости, Ноэль, шутка больного человека.

— Ничего, — он улыбнулся, но его настрой изменился.

Я спросила, в чем дело.

— Ни в чем, — ответил он.

— Давай, прицепилась к нему я. — Что — то определенно происходит, это ясно даже мне, а я славлюсь своей эгоцентричностью.

Он улыбнулся:

— Дело говоришь.

Я подтолкнула его к разговору, и теперь он не стал молчать. Он рассказал, что очень долго был одинок, что так много лет посвятил соблюдению обета безбрачия, что отказывался ставить под вопрос его целесообразность — до настоящего момента. Он встретил женщину, она социальный работник, ей немного за тридцать, и она разведена. Ноэль сказал, что она красива и умеет шутить, что она умна и приказывала ему идти в известном направлении, когда он начинал докучать ей, так с ним могли разговаривать лишь члены его семьи. Он объяснил, что с ней почувствовал себя мужчиной. Я сидела молча и слушала его рассказ о цвете ее волос и смотрела на его улыбку. Он сказал, что один ее взгляд заставил его поставить под вопрос все его существование и желания. Из его описания я поняла, что он говорил о женщине, с которой я видела его в пабе много месяцев назад. Я была ошарашена. Я обычно добровольно давала дельные советы, но у меня отнялся язык, потому что мое сознание пыталось привыкнуть к мысли о том, что мой брат живет половой жизнью. Но здесь было нечто большее. Все эти годы я верила, что убеждений Ноэля хватало для того, чтобы не замерзнуть ночью, чтобы он не скучал зимними вечерами. Хватало для того, чтобы уберечься от одиночества, однако я ошибалась. Не для одиночества рождаются живые существа, тем более те, которые посвящают собственную жизнь заботе об окружающих.

Мне хотелось посоветовать ему бросить все к чертям и сбежать с ней на Ямайку, но я поняла, что понятия не имела об испытаниях, свалившихся ему на голову, и что в большинстве ситуаций не существует однозначного ответа.

— Боже! — сказала я и тут же извинилась. По крайней мере это было в моих силах.

На минуту мы умолкли.

И тут я отважилась:

— Ты целовал ее?

— Мы были вместе, Эм, — ответил он, не находя в себе сил взглянуть мне в глаза. — О, — сказала я и поняла причину отчаяния брата. „И что с того?“ — хотелось мне прокричать, но, зная, что крик не поможет, я проглотила слова. — Ты ее любишь?

— Да, пробормотал он.

— Чего ты хочешь? — мягко спросила я, опасаясь, что вопрос совсем сломит его.

— Я просто хочу быть священником, которого не вынуждают приносить что — либо в жертву. Это несправедливо. Я все жизнь женил влюбленные пары и крестил детей, но сам никогда не познаю ни того, ни другого. А когда я смотрю на нее, я хочу этого. Я хочу просыпаться с ней по утрам, хочу, чтобы в шесть утра по субботам в нашу спальню забегали дети. Я хочу ходить на родительские собрания и краснеть из — за того, что мои дети без умолку болтают на уроках, но проблема в том, что мне необходимо быть священником. Я не могу представить другого занятия в своей жизни. Я знаю, что именно это и есть мое предназначение. — Он схватился руками за голову и плакал, как дитя. — Я так одинок, Эмма.

Я обняла его и пообещала, что все наладится, сама надеясь на это. Он извинился, придя в замешательство от того, что открыл душу, — такое испытывают люди, не привыкшие доверяться другому. Некоторое время мы сидели в тишине.

— Жизнь та еще стерва, — сказала я.

— Действительно, — согласился он.

Мы рассмеялись.

— Непременно все наладится, — повторила я.

— Да, — вздохнул он.

— Непременно. Тебе просто нужно бороться. Понимаешь?

— Понимаю, — тоскливо пробормотал он.

Ноэль сказал, что ему пора, но я хотела, чтобы он остался. Он не стал спорить.

Позже я лежала в кровати и переваривала его откровение. Он прошел мимо двери, возвращаясь из туалета. — Спокойной ночи, Ноэль! — выкрикнула я.

— Спокойной, Мэри Эллен! — отозвался он. Я улыбнулась.

„Боже, скорее бы все рассказать Кло“.

Глава четырнадцатая В компании трех

Вскоре после нашего разговора по душам Ноэль порвал со своей единственной любовью. Она требовала от него выбора: она больше не могла смотреть на то, как его душа разрывается. — Больше не надо вины, — потребовала она.

Ноэль знал, что ее желание невыполнимо. Он не мог отказаться от своего сана, а, признавая это, был вынужден распрощаться со всякими надеждами, которые зародились в течение последнего года. Все закончилось. В ее слезах было не меньше отчаяния, чем в его. Она умоляла его остаться с ней, а он взывал к ее пониманию. Боль оказалась безмерной. Она цеплялась за их отношения, а он изо всех сил старался избавиться от них. Ноэль ушел, а она осталась сидеть на пороге в ночной сорочке и тапочках и плакать. Он шел по улице, слезы ослепляли его, сердце обливалось кровью от ее безнадежного плача, звучащего в его ушах.

«Боже, что я наделал?»

После этого Ноэль не видел ее. Она зашла в дом, закрыв дверь за ним и их неудавшимся будущим. Он вернулся в дом, в котором жил вместе отцом Рафферти, пребывающим в блаженном неведении о проблемах соседа.

Ему стало тяжко оставаться в своей комнате одному. Ноэль нуждался в компании, в человеке, который помог бы ему вернуться к нормальной жизни. Человеке, который бы не осудил и понял, что ему необходимо время. Ноэль стал больше времени проводить у меня дома, и я радовалась, что не одна. У нас установился определенный порядок. Ноэль ночевал у меня три — четыре раза в неделю. Он не отличался гениальными кулинарными способностями, однако превосходил в этом меня. Приходя домой, я обнаруживала в духовке картофельную запеканку с мясом, а в это время Ноэль убирал на кухне. Ему нравилось что — то делать, а мне — что ему нравилось не сидеть без дела, потому как уборку нельзя было назвать моим любимым занятием. Безусловно, я убиралась, но это угнетало меня. Уборка не являлась моим предназначением. Я была неряхой.

Мы вместе с Ноэлем смотрели кино. Иногда он доставал видеоигры Джона, а я наблюдала за тем, как он старается. Ноэль тосковал и порой было видно, что он плакал. Но бывали времена, когда он становился почти прежним Ноэлем. Почти.

* * *

Шон расстался с последней девушкой, но, что еще хуже, ему не давал покоя писательский ступор. Он трудился над романом больше полугода, и сначала у него все получалось. Но потом он зашел в тупик, да и компьютер стал издеваться над ним. Шон покидал дом при любой возможности. Поняв, что Ноэль теперь у меня, он присоединился к банде. В доме уже было не протолкнуться. Теперь четыре из семи вечеров в неделю я приходила домой, где Шон и Ноэль пили чай и ругались из-за пульта от телевизора. — Ноэль, я не собираюсь пересматривать «Старски и Хатч» (многосерийный телевизионный фильм в жанре боевика)! — пыталась я перекричать оглушающую музыкальную заставку.

— А, да ладно! — умоляли они оба.

— О пресвятая Богородица, вздыхала я.

В свободной комнате стояли две двуспальные кровати, поэтому то и дело они оставались ночевать. Сквозь стену я слышала их болтовню и смех. Словом, дом превратился в лагерь. Их рты не закрывались до самого рассвета. Я просыпалась в дурном настроении и вставала в очередь, чтобы принять душ. Когда я добиралась до холодильника, молока уже не оставалось, и мои гренки таинственным образом исчезали, стоило мне отвернуться. Мы чересчур рассчитывали друг на друга, и мой дом тому свидетель. Мне было не до смеха. Я знала, что надо что-то менять.

Одним прекрасным вечером, когда Ноэль и Шон пили пиво, наслаждаясь матчем Ирландия — Латвия, в гости со своим новым приятелем Томом зашла Кло. Ноэль и Шон были несказанно рады возможности поделиться пивом. Мои же желания ограничивались спокойной ночью, однако первые имели серьезный перевес голосов. Том пришел в восторг от пива и футбола, и по всему было видно, что он очарован двумя людьми, подарившими ему новую радость. Не теряя времени, молодые люди с головой ушли в беседу о важности хорошей защиты и собственных мыслях по поводу командной стратегии. Каждый из них считал, что знает все лучше самого тренера сборной Ирландии. Мы с Кло удалились на кухню. — Откуда мне было знать, что дом и так полон гостей? — спросила она.

Мой дом всегда являлся каким угодно, только не полным гостей. И в силу каких — то сумасшедших причин мне действительно недоставало возможности побыть одной.

— Это какой — то кошмар! Они не вылезают отсюда. И ведь они далеко не бездомные! Боже, я просто хочу свернуться калачиком и почитать книгу, а не смотреть «Борьба-манию»!

— Так отправь их по домам, — предложила она.

Она говорила дело. И все же мне не хотелось отпугивать их совсем. Мне бы их не хватало. Ведь порой с ними можно было отлично посмеяться, и в глубине души я все же испытывала слабость к «Старски и Хатч». Меня не устраивала лишь очередь в ванную четыре раза в неделю.

— Я скажу им, — согласилась я.

Я расспросила Кло о Томе.

— Он великолепен, — неестественно улыбнулась она.

Они встречались уже месяц, но еще не переспали.

— Все случится завтра ночью, — оскалила она зубы.

— Пора бы уже, — отметила я.

— Не надо об этом, — попросила она.

Она была права. Я замолчала.

— Я думаю надеть черное платье с V — образнъым вырезом. Что скажешь? — спросила она.

— Ты больше месяца продержалась. Я думаю, оденься ты хоть в куриный помет, он все равно запрыгнет на тебя.

— Неплохая идея, — сказала она и улыбнулась. Я собираюсь приготовить ужин, тихая музыка, свечи… Я даже прикупила шелковые простыни.

Губа у нее не дура, это надо было признать.

Красиво, — сказала я.

— Да, — согласилась она.

— А что у тебя? — спросила она.

— Никого, — сказала я.

Тут вошел Шон, достал из холодильника три банки пива и пошутил по поводу вкуса Ноэля относительно мужчин. Я рассмеялась и посмотрела ему вслед.

— Ты уверена? — спросила она.

— Что? — поинтересовалась я.

— Ты уверена, что у тебя никого нет?

— Никого, — стояла я на своем, однако я лгала. Она не стала давить.

— Эй, — сказала она через некоторое время, — могу одолжить свой вибратор.

Я посмотрела на нее, ожидая, что она вот — вот захохочет. Но смеха не последовало.

— Он очень хороший, компактный, и ты можешь засунуть его в сумочку, и после завтрашней ночи он мне не понадобится, — Кло улыбалась.

«Боже!» Идея была гениальная, но я посоветовала ей приберечь его на черный день, одновременно пытаясь скрыть свой дискомфорт.

— Эмма, ну ты и ханжа, — снова улыбнулась она.

— Она самая, — согласилась я.

Мы с Кло перебрались в гостиную. Том и парни нашли общий язык и общались, словно закадычные друзья. Позже я узнала, что сначала Тома встревожила идея развлекаться в компании священника. Видимо, его волновали темы разговора. Большинство людей в беседе со священником ограничиваются обсуждением погоды ввиду страха опорочить себя в глазах Бога. Однако он последовал примеру Шона, который не боялся делиться с окружающими переживаниями. Кло сияла. Том положил ей на ногу руку, беседуя с остальными, и она шутила, заставляя нас хохотать. На нее было приятно смотреть, и от этого мне захотелось, чтобы и моей ноги кто — то коснулся. Я взглянула на Шона. Он улыбался мне. Какое — то мгновение мы смотрели друг на друга, после чего снова вступили в разговор, но от этого взгляда мне стало тепло. Тепло и немного странно, потому что у меня слегка свело желудок, как в тот день, когда Джон представил его мне в студенческом баре. Когда Кло с Томом ушли, Ноэль и Шон усадили меня на диван.

— Мы знаем, что мешаем, — сказал Ноэль.

Мое лицо принимало цвет раскаленного железа, а в это время губы пытались бормотать «нет, не глупите». — Я слышал вас на кухне, — с улыбкой объяснил Шон.

Меня поймали. По крайней мере они отлично понимали ситуацию.

— Извините, — все также смущенно пролепетала я.

— Не извиняйся, — сказал Шон. — Мы ненарочно превратили твой дом в студенческое общежитие. Ноэль улыбнулся оттого, что из всех людей именно он и нес ответственность за превращение моего дома в общежитие.

— Это не так, — призналась я.

— В чем тогда дело? — спросил Ноэль, не потому что оскорбился, то был обычный вопрос. — Мне кажется, что мы слишком много полагаемся друг на друга. То есть как долго это может продолжаться? Если я слишком привыкну к вашему присутствию, тогда что мне делать, когда вы уйдете от меня?

Именно так. Я призналась в истинной причине своих тревог. Я боялась, что, если позволю этим квартирантам, проживающим у меня неполную неделю, залезть ко мне в душу, отпустить потом их будет нелегко, а они не принадлежали мне. Все было предельно просто. Они оба улыбнулись. — Мы никуда не уходим, — сказал Ноэль.

— Просто домой, — добавил Шон.

Они остались на ночь, а на следующее утро вместе уёхали. Я помахала им вслед и закрыла дверь. Я снова осталась одна, но это было не так уж и плохо.

* * *

Следующую ночь Кло провела с Томом. Она позвонила мне на утро. Он все еще спал у нее. Кло нервничала. Они прекрасно провели время, но все получилось не так, как она запланировала. Она не купила ни зажигалки, ни спичек, чтобы зажечь свечи. Она попыталась зажечь их от газовой плиты, но ей удалось лишь залить носком конфорки. Вино на вкус напоминало сыр, а ее стряпня оказалась несъедобной. Том приехал к своей весьма взвинченной девушке с коробкой пиццы, бутылкой надежного вина и видеокассетой. Они жевали пиццу, пили вино и смеялись без устали над «Сумасбродами» (молодежная комедия, верх остроумия которой заключается в высунутом в окно автомобиля голом заде).

— «Сумасбродами»? — Я ей не поверила.

— Я знаю, это ненормально. Это, оказывается, тоже его любимый фильм.

Я была потрясена. Он и вправду разделял весьма странный вкус Кло в части фильмов.

— Надо же!

— Знаю, — сказала она. — Секс был великолепен, — продолжала она, — но я не хочу распространяться об этом, боюсь сглазить. Все дело в разрушении шаблонов, Эм. Я меняюсь.

— Я рада за тебя, — призналась я, не совсем понимая смысла ее слов.

— Да, — чувствовала я ее улыбку, — я собираюсь за него замуж, — сказала она уверенно. Я согласилась, что существовала реальная возможность того, что он ее судьба, ведь теперь выяснилось, что они оба без ума от «Сумасбродов»

Глава пятнадцатая Футбол, бетазоиды и блуждание по миру

Каким — то образом к Шону вернулось вдохновение, необходимое для продолжения работы над книгой. Он сосредоточился на окончании первого романа, о котором говорил еще со дня нашего знакомства. Он писал статьи, затем отодвигал их в сторону и с головой уходил в книгу, часами не отрываясь от нее. Время для него перестало существовать, но это его не беспокоило, что особенно расстраивало человека, с которым он договорился вместе пообедать.

Ноэль стал подрабатывать. Почти каждый вечер он посещал какой-нибудь клуб, прием или сборы. Мне не во что было уйти с головой, некуда бежать. Я просто учила детей, возвращалась домой, время от времени ставила оценки в тетрадках и все. Мне было скучно и теперь, когда Ноэль оказался так занят, мне снова пришлось посещать исповедальню, чтобы пообщаться с братом.

— Эй, — улыбнулась я, когда Ноэль отодвинул заслонку.

Он вздохнул.

— Так ты вернулась.

— Что ж, тебя почти не видать. Я лишь хотела поймать тебя.

— Ты знаешь, где мой дом, — заявил он с улыбкой. Хотя мы оба прекрасно понимали, что я ни при каких условиях не собиралась заводить разговор с отцом Рафферти о голоде.

— Но тебя не застать дома, — спорила я, стараясь не затрагивать темы его стареющего соседа.

Его карты были биты, и он, соответственно, сдался.

— Как ты смотришь на то, чтобы подышать свежим воздухом? — спросил он. — У меня затек зад.

Очевидно, существовали различные виды страданий ради Господа, и онемевший зад определенно являлся одним из них.

Мы отправились в кафе. Был поздний вечер, и заведение оказалось битком набито студентами. Я огляделась по сторонам и улыбнулась им. Воспоминания о собственных студенческих временах казались такими далекими. Ноэль заметил мою задумчивость.

— Интересная штука — время. Порой я жалею, что не могу продлить мгновение, остановить время хоть на миг, — сказал он.

Я улыбнулась.

— Я точно знаю, какое мгновение ты хотел бы продлить.

Он вздохнул, внезапно погрустнев.

— Я тоже, — ответил он.

— Ты в порядке? — спросила я.

— В полном. — Ноэль снова улыбнулся. — Вообще-то я рад твоему приходу — не пришлось тратиться на дорогу. — Да? — спросила я, заинтригованная.

— Я подумываю уехать на некоторое время, — признался он.

Меня охватила паника.

— Куда? спросила я, молясь о том, чтобы пунктом его назначения оказался Брей*, а не Бали.

— Я хочу взять годичный отпуск и посмотреть мир, созданный Богом. Я достаточно натрепался о нем — пришла пора увидеть его воочию.

Теперь мною овладела нешуточная паника. Я не могла потерять и его тоже.

— Ты хочешь поездить по миру или сбежать? спросила я. Мысль о его отъезде выбила из — под моих ног почву. — Ой! — воскликнул он добродушно. — Ответ — я не знаю. Но мне нужно во всем разобраться. Я не могу продолжать жить так, как живу. Я двигаюсь по инерции. Мне необходимо отыскать то, что я потерял.

Мне хотелось сказать ему, что он несет полную чепуху, попросить его не уезжать, сказать, что проблемы можно решить и здесь, что я могу помочь ему. Однако я знала: это бесполезно, и ему необходимо уехать и обрести мир, который он ищет.

— А вдруг ты не найдешь потерянное? — Важнее вопроса не было.

— Тогда мне придется смириться и жить дальше, — сказал он.

Он поступал правильно. Я понимала это, но мне стало больно. — Я считаю себя храбрым человеком. Мне так будет не хватать тебя. — Я улыбалась, но по лицу катились слезы.

Ноэль вытер их и взял мое лицо в руки.

— Я люблю тебя Эмма, — произнес он.

— Я тоже люблю тебя, Ноэль, — отозвалась я.

Мы обнялись. Через его плечо я видела, как студенты хихикают и перешептываются, глядя на священника и его подружку. Если бы только они знали о его участи. Возможно, тогда его боль не показалась бы им шуткой.

* * *

Кло решила, что мы недостаточно времени проводим все вместе. Она организовала совместный выход в свет.

— Ужин, фильмец и несколько стаканчиков, — предложила она.

— Фильмец, — повторила я. — Ты хочешь сказать кино? — с сарказмом переспросила я.

— Эм, пора идти в ногу со временем. Сейчас все называют кино именно так. Боже, ну ты и бабка!

Я захохотала.

— Мне двадцать семь, — обратила я внимание подруги.

— В этом и проблема, — дала она объективную оценку ситуации. — Итак, ты с нами?

Я осведомилась о составе компании.

— Ты, я, Том, его друг Мик и Шон.

Ответ прозвучал неубедительно.

— А Шон обещал, что пойдет?

— Да, твердо ответила она.

— Хорошо, коль так. Так, значит, вы не станете сводить меня с этим Миком?

Она отрицательно покачала головой.

— О Эм, вечно ты со своими подозрениями! Никто и не собирается устраивать случку. Мы просто сходим развлечься.

Я набрала номер Шона. Он подтвердил, что идет с нами, поэтому и я согласилась на этот поход. Мы договорились встретиться в пиццерии в половине седьмого, как раз к ужину ранних пташек, как твердил нам Мик. Шон опоздал. Я уже было решила, что он не придет, что вызвало во мне огромное беспокойство по поводу собственной судьбы. Ведь Кло и Том все еще переживали стадию телячьих нежностей, а Мик успел утомить меня до смерти.

— Знаете, что самое интересное в «Поколениях» (научно — фантастический художественный фильм от создателей «Звездного пути»)? спросил он.

Я понятия не имела, о чем он говорит

— Нет, — ответила я.

— Разнообразие культур, — констатировал он и шлепнул ладонью по столу, подчеркивая тем самым важность этого разнообразия.

— Правда? — улыбнулась я, пытаясь привлечь внимание Кло. Задача была не из легких. Том шептал ей что — то в шею. Она была не с нами. Я зашла в тупик и устремила взгляд на дверь, которая все не открывалась. — Видите ли, у создателей «Звездного пути был только Вулкан. В „Поколениях“ мы видим Клингона, Бетазоида, Андроида и Колма Мини, что само по себе круто. После „Обязательств“ (экранизация одноименного романа Р Дойля) он превратился в знаменитость и многого достиг. То есть, где остальные козлы?

— Хороший вопрос, — заметила я, бросив украдкой очередной взгляд на часы и намереваясь ткнуть в них Шона лицом. Спустя полчаса и четырнадцать сюжетных линий „зведного пути следующего поколения“ он пришел.

— Простите, извините, пришлось задержаться, — объявил он, проталкиваясь между мной и Миком, к великой досаде последнего.

— Это Мик. — Я улыбнулась ему.

Они пожали друг другу руки.

— Мик рассказывал мне о „Звездном пути: Следующее поколение“.

Шон не успел воспользоваться шансом вставить комментарий, а Мик уже осведомлялся у него о его отношении к этому шедевру.

— Нет, я думаю, это куча придурков, — сказал он с улыбкой.

После этого Мик, к счастью, умолк.

Мы отправились в Ирландский центр кинематографии на повторный показ „Молчания ягнят“. Я сидела между Миком и Шоном. Мик принялася что — то шептать мне на ухо. Он был болтун. Ненавижу болтунов. То есть какого черта ты приперся в кино, если собираешься протрепаться весь фильм? Его поведение довело меня до безумия. Я пнула Шона. Мик снова зашептал, посвящая меня в какую — то чепуху о серийных убийцах.

Шон наклонился ко мне.

— Что? Говори громче, я тебя не слышу.

В стеснении Мик откинулся на кресло.

— Ничего.

— Черт извини, я подумал, ты что — то говоришь.

Шон улыбнулся мне, а я попыталась скрыть усмешку.

С того момент шепота Мика слышно не было.

Мы отправились в бар, твердо настроившись на то, что не задержимся там надолго. Мик устал, поэтому удалился домой, Я облегченно вздохнула. Как только мы очутились в пабе, восстав из ада кинотеатра, Кло и Том объявили, что собираются жить вместе. Я не верила своим ушам. Так скоро? Но я была за них рада.

— Почему бы и нет? Завтра нас всех может не стать. Мы с Шоном поздравили их и остались праздновать добрые вести. Они ушли вместе, а мы поймали одно такси на двоих.

— Несколько быстро, — высказал он мысли вслух.

— Когда ты понимаешь, то ты понимаешь, — отозвалась я.

Он посмотрел в окно.

— А как ты это понимаешь?

— Ты просто это понимаешь, — ответила я.

— Когда?

Я смутилась.

— То есть?

— Когда ты это понимаешь?

— Ты просто понимаешь и все.

Остальную часть пути он молчал. Я разглядывала проплывающие мимо фонари, и мое воображение рисовало картину, в которой я, Клэрис Старлинг, надираю зад Ганнибалу Лектору. Шон молча смотрел вперед. Видимо, я понятия не имела о том, что он хотел сказать.

* * *

Спустя месяц родители устроили Ноэлю прощальный вечер. В гостиной висела растяжка с надписью „Воn Уоуаgе (Счастливого пути (фр)), Ноэль“. Валованов (здесь: большая полая булочка из слоеного теста), сосисок и бутербродов они приготовили в изобилии, так что сидеть было негде. Пришли Шон, Кло и Том. Энн и Ричард тоже собирались, но Ричарда свалил грипп, и Энн изображала из себя няньку. Я посмотрела по сторонам: на друзей родителей и Ноэля, на плакат и еду. Картина напомнила мне трагическую вечеринку, и я вспомнила о Джоне. Наверное, впервые за месяц. Чувство вины несколько изнурило меня. Мне нужен был свежий воздух. Я отправилась в сад.

Шон проследовал за мной.

— Уже скучаешь? — спросил он.

— По Ноэлю? Нет, он вернется, — ответила я, не поворачивая к нему лица.

Шон приблизился ко мне.

— Я почти закончил книгу.

В пятый раз за неделю я попросила его дать мне ее прочесть.

— Пока не могу. Но ты будешь первой, — заверил он меня.

Такое обещание не удовлетворило меня, и я начала умолять его, обосновывая свою просьбу тем, что книга почти готова. Мне до смерти хотелось взглянуть на писанину, ради которой он часами сидел взаперти. Шон с минуту подумал.

— Она тебе не понравится. В ней рассказывается о футбольной команде…

„О Боже, я собираюсь читать книгу о футбольной команде!“

Видимо, в мыслях я улетела далеко, потому что, глядя на движение его губ, я перестала улавливать смысл слов.

„Не верится, что я так долго не вспоминала о Джоне“.

— Ты не услышала ни слова из тех, что я сейчас произнес, — обвинил меня Шон.

— Футбол? — сказала я. — Футбольная команда в деревеньке, — с надеждой продолжила я.

Он улыбнулся.

— Не волнуйся, тебе не обязательно быть Алексом Фергюсоном, чтобы получить удовольствие от чтения этой истории.

— Отлично, здорово, жду не дождусь.

„Кто еще такой этот Алекс Фергюсон, черт побери?“

* * *

Гости разошлись по домам, и вот мы, члены семьи, стояли друг перед другом, размышляя о том, кто же заплачет первым. Самолет Ноэля улетал в десять. Было семь, и для мамы часы отсчитывали время слишком быстро. Она занялась уборкой посуды, а я решила подмести полы. Папа с Ноэлем удалились в кабинет. Некоторое время они не показывались. Мама старалась не заплакать.

— С ним все будет хорошо, пыталась уверить я в этом нас обеих.

— Он собирается прямиком в чертовы джунгли, — сказала она, и из ее глаз покатилась слеза.

— Кубу вряд ли назовешь джунглями.

— Проклятые коммунисты.

— Мам! — воскликнула я, раздосадованная ее неспособностью взглянуть на мир глазами членов „Корпуса мира“. — Там нет цивилизации.

— Боже! Ты ровным счетом ничего не знаешь о Кубе, — с отвращением сказала я.

— А ты знаешь! — саркастично заметила она.

Мама была права. Я и понятия не имела о предмете разговора, однако не собиралась позволять ее расизму цвести пышным цветом.

— Там красивые пляжи, — пробормотала я, стараясь припомнить хотя бы что-нибудь из „Клуба путешественников“. — Отлично. Он может умереть на красивом пляже.

— Теперь ты несешь полнейшую чушь.

— Да? — пронзительно воскликнула она.

— С ним ничего не случится, — повторила я, пожалев о том, что раскрыла рот.

— Только на это и остается надеяться. Раньше ему приходилось бывать лишь в Испании во время семейного отпуска, и даже тогда он целую неделю совершал пробежки. Почему он просто не может взять и остаться в Европе, как все мы?

Я сделала выдох и потрясла головой, как делаю в классе, когда дети разочаровывают меня. — Ты знаешь, что я права, — сказала она. — Она присела за кухонный стол. — Почему он не может быть нормальным мужчиной, не может найти девушку, сделать ей ребенка и жениться на ней, как сын Мери Мэтьюс. Теперь у него трое детишек, и он работает в банке. Она расплакалась, поэтому слово банк у нее вышло как ба — а–а — анк.

— Он поступает так, как считает нужным, — не веря в собственные слова ответила я. Ведь, как и мама, я хотела, чтобы брат пошел по тропе сына Мери Мэтьюс.

— А как ты считаешь, он вернется к нам?

— Конечно.

Я поставила щетку и присела рядом с ней, обняв ее за плечо.

— Жаль, что жизнь нелегкая штука, — сказала она тихим голосом — громче она уже была не в состоянии.

— Мне тоже жаль, мама, — Ответила я. — Нам всем жаль.

* * *

В аэропорту творилось нечто несусветное. Мама плакала навзрыд. Я изо всех сил старалась держать себя в руках, но давалось это нелегко. Брат уезжал от меня. Кто теперь будет слушать мой бред? Кто будет отвечать на мои вопросы, даже если ответы не всегда приходились мне по душе. Я уже скучала по нему, а он стоял передо мной, отчаянно пытаясь сохранить на лице ухмылку. Я знала, что неизведанное будоражит его, но я также знала, что его одолевает страх. Мне хотелось укутать его и увезти домой. Переживания мамы и вовсе не укладывались у меня в голове.

Папа держался мужественно. Он пожал сыну руку и похлопал по плечу.

— Я горжусь тобой, сын.

Ноэль улыбнулся и крепко обнял его.

— Я тоже горжусь тобой, папа.

Отец по — мужски кивнул.

Ноэль заключил маму в объятия. Я и не заметила, насколько тяжело ему справляться с нахлынувшими чувствами, пока он не прижался к матери.

— Я люблю тебя, мама. Я приеду на Рождество. Обещаю.

— Обещаешь? — выкрикнула она, одновременно поправляя воротник его куртки. Старые привычки трудно искоренить.

— Обещаю.

Мы смотрели, как он проходит сквозь стеклянные двери, ведущие его на Кубу. Он помахал на прощание. Папа улыбнулся, и Ноэль исчез. Я увидела, как из глаз папы хлынули слезы. Слезы катились по его лицу, и он издавал звуки, которых я не слышала от него раньше. Он закрыл лицо руками, и слезы стали просачиваться сквозь пальцы. Мама обняла его. Так они и стояли, прижавшись друг к другу.

— На Рождество мы обязательно увидим его, — сказала она.

Папа кивнул, словно мальчишка. Я стояла удрученная. Мы зашагали к машине и выехали из аэропорта, не произнеся ни звука.

Я вернулась домой, где Леонард пожирал полиэтиленовый пакет. Я вырвала добычу из его пасти. С жеманным видом он вышел вон из комнаты, выражая свое отвращение ко мне, ведь я прервала вполне сносный ужин. Было темно. Я не стала зажигать свет, а лишь включила телевизор. Мне вспомнилось, как Ноэль пришел ко мне, когда Энн и Ричард уехали в Керри. Он хотел убедиться, что я в порядке. Теперь и он уехал и навещать меня было некому.

Он любил группу Queen. Я улыбнулась.

„Из моего брата вышел бы неплохой гомик“.

Глава шестнадцатая Оспа

Позвонила Энн. Они с Ричардом пытались зачать ребенка. Существовала лишь одна проблема: Энн уже много месяцев старалась забеременеть, но ничего не получалось.

— Ты думаешь, мне нужно провериться? — спросила она. Я вспомнила, что Норин, учительница биологии в моей школе, два года не сдавалась, и у нее все же родилась дочка.

— Нет, слишком рано. На все нужно время, — сказала я уверенно.

— Не знаю, мы перепробовали все, что только можно. Я убеждала ее, что результат появляется со временем. Кроме того, я понимала, что если речь заходит об анализах, то они оба должны провериться.

— Что? Ты думаешь, с Ричардом не все в порядке? — спросила она, обороняясь.

— Нет, я не говорила этого. Я думаю, что с вами обоими все в порядке, но если ты собираешься делать анализы, то нет смысла участвовать в этой затее одной, — ответила я, запаниковав. У меня не было настроения спорить.

Энн на мгновение задумалась.

— Ты думаешь, это связано с таблетками?

Я пришла в замешательство.

— Что? Ты до сих пор сидишь на таблетках? Спросила я в изумлении.

— Эмма, не умничай, — рассмеялась она. — Я ведь столько лет пила их.

Я задумалась.

— Ну а на коробочке ничего не говорится об этом?

— Нет, — призналась она. — Может, мы еще попытаемся.

— Хорошая идея, — согласилась я.

Остальная часть беседы кружилась возле того, что ей нужно проезжать на машине тридцать миль, чтобы найти приличный торговый центр. Я устала, и у меня раскалывалась голова. Я не выспалась ночью, и мне было жарко.

— Мне нужно идти, — сказала я. Я просто была не в состоянии разговаривать.

— Хорошо, но не забывай, что завтра я буду в Дублине, так что поужинаем вместе. Я пообещала, что не забуду, и повесила трубку. Я приняла две болеутоляющие таблетки и потащилась наверх, в кровать.

Я проснулась несколько часов спустя и почувствовала себя значительно хуже. Я встала, чтобы подойти к зеркалу, и заметила на теле большие красные пятна.

— Боже праведный! — взревела я.

Я приблизилась к зеркалу и сняла халат, чтобы осмотреть себя более тщательно. Перед моими глазами маячили отвратительные красные лепухи.

— Приехали, черт возьми! — вздохнула я. — У меня сифилис.

Я вспомнила, что мои родители уехали ненадолго в Эдинбург, и мне захотелось заплакать. Врач приехал час спустя и подтвердил, что я подхватила мерзкую ветряную оспу. Неделя изолированного заключения и каламиновый лосьон для примочек. Врач ушел, а я осталась стоять у зеркала и ожидать появления пятен на лице, молясь, что последнего не произойдет. Я позвонила Кло, и она рассмеялась.

— Это не смешно, — ныла я. — Если я почешусь, то покроюсь шрамами.

— Ну так не чешись, — посоветовала она, продолжая смеяться.

— Тебе легко говорить, — обиделась я. — Моя кожа кишит паразитами. Я ощущаю себя Индианой Джонсом в «Храме Судного дня».

Кло на секунду умолкла.

— Не понимаю.

— Что?

— При чем тут «Храм Судного дня»? — спросила она.

— Ты знаешь, пауки, — сказала я.

Она не знала.

— Когда на Индиану Джонса и его подружку стали падать пауки.

— Мне кажется, это было в первом фильме, — сказала она.

— Что ж, как тогда назывался первый фильм? — спросила я.

— Не помню, — ответила она после небольших раздумий.

— Ну и ладно, — уступила я.

Кло никогда не болела ветряной оспой, поэтому ей нельзя было приходить ко мне. Энн пыталась забеременеть, поэтому ужинать со мной ей хотелось меньше всего. Ричард не напрашивался на ужин со мной по той же причине. Родителей и Ноэля не было в городе, поэтому я оказалась, абсолютно одна, и мне очень и очень хотелось почесаться. Я сидела и смотрела дневные передачи по телевизору, которые повергли меня в депрессию и тоску. Тоска стимулирует зуд. Я приготовила еду, однако последняя застряла у меня в горле. Чуть не задохнувшись, я вытянулась на диване и стала жаловаться себе на то, что вынуждена работать с подростками. Один из них и занес ветряную оспу в класс. «Ублюдки».

* * *

Меня разбудил звонок дверь. Я запаниковала, как на моем месте поступил бы любой зараженный человек. Я встала у закрытой двери, а затем прокричала:

— Кто там?

— Шон, — последовал ответ. — Впусти меня!

— Не могу, — завыла я. — У меня ветряная оспа.

Он рассмеялся:

— Кло рассказала. Впусти меня.

— Не могу, — снова взвыла я. — Это очень заразно.

— Я уже болел ею! — отозвался он.

— Но ты можешь покрыться чешуей, — стонала я.

— Эмма, открой чертову дверь, пожалуйста!

Я открыла. От света у меня заболели глаза. Он шагнул в комнату. Я подняла голову. — Отлично, но только не обвиняй меня, если покроешься чешуей. У тебя опухнет мозг, и ты умрешь. Шон смеялся, получая удовольствие от моей истерики.

— Где ты это услышала?

Я указала на брошюры, оставленные врачом. Он взял их, прочел и улыбнулся.

— По — моему, у кого — то небольшая истерика.

— Неужели, — сказала я раздражительно. — Что ж, если бы ты заболел оспой, с тобой приключилось бы тоже самое.

Он рассмеялся, и я поняла, что, несмотря на его высокомерие, я радовалась его приходу.

— Я принес фильмы, мороженое и еще каламинового лосьона.

«Мой герой».

Мы решили посмотреть фильм. Он заставил меня надеть рукавицы, так что наслаждаться мороженым было весьма нелегко, но я постаралась. Мороженое оказалось единственной пищей, не вызывающей у меня рвотный рефлекс. Немалая часть лакомства оказалась на моем лице, но я вытерлась рукавицей. — Очень сексуально, — расхохотался Шон.

— Ха — ха, — находчиво ответила я. На большее мой мозг был неспособен, болезнь изрядно подточила остроумие. — Нет, серьезно, вот ты сидишь во фланелевой пижаме, усыпанная страшными красными пятнами, в рукавицах и с лицом, испачканным мороженым. Я и вправду завелся.

Он ухмыльнулся, придя в восторг от своей шутки.

— Сволочь! — Я была слишком больна, чтобы соперничать с его даром остроумия. — Отвали!

— Узнаю прежнюю Эмму. Не возражаешь, если я буду записывать за тобой? — с досадой спросил он.

Я бросила в него подушкой.

— Я болею. У меня ветряная оспа. Я могу умереть, — ныла я, добиваясь страдания.

Шон захохотал.

— Ты можешь умереть! — повторил он ради собственного удовольствия.

Из его уст эта фраза прозвучала несколько истерично. Я попыталась оправдаться.

— Так написано в брошюре, — с горестным видом ввела я его в курс дела. — Кожа взрослых покрывается чешуей, а в редких случаях наблюдается вышеуказанное разбухание мозга и последующая смерть.

Его смех не утихал.

— У тебя ветряная оспа. Несколько дней ты будешь чувствовать себя паршиво, тело будет зудеть, а потом все будет в порядке.

— Отлично, — согласилась я, — есть вероятность того, что смерть обойдет меня стороной, но сейчас мне слишком плохо, чтобы выслушивать, как ты меня дразнишь.

— Я не дразнился, — смеялся он. — Ты выглядишь сногсшибательно.

Я попыталась сохранить серьезное выражение лица, но, заметив на пижаме большое коричневое пятно от мороженого, я не выдержала и расхохоталась. Я была в убийственном состоянии, черт возьми, а он острил. Король комедии, который оставался привлекательным, даже заболей он ветряной оспой. Я втайне надеялась, что он поймет это, и мы проверим теорию на практике. Шон намазал мне спину каламиновым лосьоном и приготовил чай. Мы вместе посмотрели фильм, и, когда мне понадобилось сходить в туалет, он помог мне снять рукавицы. В десять он отправил меня в кровать, убедившись, что мои лекарства рядком стоят на тумбочке.

— Почему ты до сих пор один? — высказала я вслух мысль, когда он взбивал мою подушку. — Из тебя бы вышел отличный муж. — Я свернулась калачиком.

Впервые за все время нашего знакомства он покраснел. Я тут же поняла его неловкость, которая ощущалась так же остро, как и признак того, что в лифте кто — то сходил в туалет. Я притворилась, что сплю, не понимая истинной причины такой смены настроения. Шон вышел из комнаты.

— Спокойной ночи, — бросил он.

Я прикрыла глаза и почувствовала, что перед тем, как закрыть дверь, он несколько секунд внимательно смотрел на меня.

«Что с ним?»

Шон остался у меня ночевать и утром приготовил завтрак. Я зашла в кухню, когда он собирал поднос. Мое внезапное появление расстроило его.

— Я собирался принести тебе завтрак в постель, — сказал он.

Я улыбнулась.

— Мне немного лучше.

Я поблагодарила его за то, что он пришел. Он приказал мне сесть и протянул чай и гренки.

— Джона нет уже год, четыре месяца и два дня, — сказала я ни с того ни с сего.

Шон повернулся ко мне.

— Да уж, — пробормотал он.

— Да. Раньше я могла сказать это без подготовки, но последнее время мне приходится напрягать голову, — призналась я.

Он продолжал молчать.

— Ты думаешь, он видит нас?

— Что? — отозвался он.

Я повторила вопрос. Шон ответил, что сомневается в этом.

— Почему? Неужели ты думаешь, что он не видит нас? — не отставала я.

— Эм, я не буду задумываться над этим. Мне просто хочется верить, что где — то ему лучше, чем здесь.

Его голос звучал грустно, и я размышляла о причине этой грусти. Может, я задала глупый вопрос. Просто я устала. Я не хотела расстроить его.

— Прости. Ты прав. Наверное, ему лучше, чем нам. Стал бы он ошиваться здесь, — сказала я, пытаясь придать голосу жизнерадостности.

Шон снова занялся гренкам.

— Однажды ты отпустишь его, Эмма. Надеюсь, это произойдет как можно раньше, а не позже, — сказал он, выпрямляясь на стуле.

Я теребила гренок.

— Я тоже, — ответила я.

Вскоре он ушел. Его настроение изменилось, и я даже обрадовалась, что он ушел, потому что я почувствовала себя глупо. Конечно же, он не хотел слышать о Джоне, как только проснется. Это его угнетало. Шон скучал по другу, поэтому и вел себя странно. Он продолжал жить и хотел, чтобы я последовала его примеру. Все сходится.

«Если не считать, что не сходится ничего».

* * *

Через десять дней я чувствовала себя значительно лучше и решила проведать Джона. Я уже давно не заходила к нему. Пришла пора проверить куст и привести его в порядок. Стоял ясный весенний день, деревья распустились, воздух был неподвижен. Я аккуратно шагала, стараясь не наступить ни на чью могилу. Я держалась тропинки, ведущей к небольшому кусту, который я посадила много месяцев тому назад. Он цвел. Три красные розы и два бутона гордо росли у нового надгробия с именем Джона:

Красиво. Должно быть, выбирала его мама.

«Жаль, что ты не со мной и я не храню твой сон».

Я присела на сухую землю.

— Эй, незнакомец.

Ничего. — Извини, я давно не приходила.

Тишина. — Но я скучаю по тебе.

Снова ничего.

— Шон присматривал за мной. Я перенесла ветряную оспу. Я почти поправилась. Он был очень добр ко мне. Лучшего друга и не найти. А у тебя есть друзья?

«Глупый вопрос».

Я подняла глаза к небу.

— Я так хотела бы услышать от тебя лишь слово и знать, что у тебя все хорошо. Мне больше не снятся сны. Раньше ты приходил ко мне каждую ночь. Я не видела тебя уже много месяцев. Интересно, я когда-нибудь увижу тебя снова?

Я смотрела на его надгробную плиту в поисках ответа. Ответа не последовало, и тогда меня осенило. Я больше не помнила его голоса.

«О Боже!»

у меня хлынули слезы.

«О Боже!»

Я бросилась прочь от могилы, больше не задумываясь о том, наступаю ли я на чьих — то покоящихся близких. Я добежала до машины и выдохлась.

«Я не помню. Я не помню!»

Я поехала так быстро, как только могла. Мне стало жутко стыдно.

«Да как я могла так быстро забыть? Что со мной происходит?»

Я добралась до дома раньше, чем следовало. Затем я перевернула все вверх дном в гостиной, на кухне и в спальне, пока не нашла кассету автоответчика, которая оказалась запрятанной в тумбочке. Я убрала ее туда несколько месяцев назад. Я быстро вставила кассету и нажала на кнопку воспроизведения. «Здравствуйте. Вы позвонили по номеру шесть, четыре, ноль, пять, два, шесть, один. Мы в каком — то экзотическом месте, поэтому оставьте нам сообщение, и если вы придетесь нам по душе, мы вам перезвоним». Ну вот. Я почувствовала облегчение. Я до сих пор хранила кассету: даже если я не смогла сохранить его голос в памяти, он был у меня на пленке. Я поблагодарила Бога за все автоответчики на свете. Я сказала себе, что все будет в порядке. Но это не соответствовало действительности. А разве могло быть иначе? В моей душе царил полный хаос.

«Господи, почему я до сих пор не могу склеить осколки?»

Глава семнадцатая Кому — то не повезло

Лето прошло не очень хорошо, и уже стоял октябрь. Пятница, тринадцатое — мой день рождения. Я проснулась от маминой интерпретации песенки «С днем рожденья тебя», за которой последовало произведение «Ведь она такой славный малый». Я с удовольствием слушала ее старания. Несмотря на свой возраст — двадцать восемь лет, — я пребывала в хорошей форме. А почему бы и нет? Мы с друзьями собирались на выходные в Париж. Я никогда не бывала там и ждала поездки с нетерпением. Сумки я собрала еще с вечера. Я находилась в полной боевой готовности, и мои нервы были взвинчены до предела. Леонард мертвым грузом лежал на моих ногах, Я попыталась сдвинуть его с места, однако он отказывался идти мне навстречу. Я прекратила попытки и, подняв его, отодвинула в сторону. Он вздохнул, словно старик, которого потревожил внук, перекинулся на другой бок и, подняв лапы кверху, ожидал причитающегося утреннего поглаживания пуза. Как только я сняла его с себя, я снова стала ощущать свои ноги. В душе я пела о любви. Как бы то ни было, я собиралась в Париж, так почему бы не порадоваться? После того, как я оделась и подготовилась к выходу, за мной заехали Кло и Том. Мы должны были встретиться с Энн и Ричардом в аэропорту. Шон уже находился в Париже. Он должен был взять интервью у французского рэппера для своей статьи о глобальном феномене под названием хип-хоп. Это была не его сфера, но его коллега слег с сильнейшим воспалением легких, и Шону пришлось принять удар на себя. Его попросили неделю ходить по пятам за этим рэппером, чтобы получилось нечто из серии «Неделя из жизни…» Как только выяснилось, что тот не собирается вылезать из своей квартиры, мы тут же решили воспользоваться бесплатным жилищем Шона и моим днем рождения как прекрасным поводом уехать из Дублина.

Мы прилетели в крошечный аэропорт, окруженный многочисленными полями. Я совсем не так представляла себе Париж. Нас собрали в стадо и посадили в автобус, который доехал до города через полтора часа, но мне было все равно. Том и Кло сидели в хвостовой части автобуса в своем мирке из романтики и смеха. Энн и Ричард сидели напротив меня. Он зачитывал вслух отрывки из путеводителя по Парижу, а она обращала внимание только на достопримечательности. Я смотрела на проплывающую внизу дорогу, слушая плеер, и с нетерпением ждала встречи с Шоном. Я скучала по нему всю неделю. Я и не заметила, как стала зависеть от него.

Теперь, когда Кло нашла родственную душу, ей было не до меня. Не то чтобы мы перестали с ней видеться — просто теперь у нее был человек, о котором ей приходилось думать. Энн и Ричард жили в Керри. В последний раз Ноэль сообщил, что находится в Южной Африке, где собирает фрукты. Шон, как и я, был одинок, поэтом неудивительно, что мы стали проводить больше времен вдвоем. Неделя без него тянулась долго, и мне не терпелось наверстать упущенное. Он ждал на автобусной остановке, удобно расположено прямо у входа в ирландский паб. Первыми с ним поздоровались Энн и Ричард. Шон улыбался и оживленно болтал, когда я спускалась по ступенькам. Я действительно испытывала желание обнять его, но, ступив на землю, я поняла причину его возбужденного состояния. Он представлял друзьям красивую блондинку в вязаной кофточке, загорелую, с тонкой талией и аккуратной грудью француженка поцеловала Ричарда в обе щеки.

Он ухмылялся, а его жена стояла за ним и мило улыбалась.

Шон был занят, поэтому я с тяжелым сердцем отправилась за сумкой, что лежала в багажном отделении автобуса. Несмотря на место моего пребывания, в мои план не входило общение с французами. Появилась Кло и, спускаясь из автобуса, принялась восхищаться этими французскими задворками. На ней была кофта из розового кашемира, солнечные очки, губы блестели. Она могла сойти за кинозвезду, спускающуюся с личного самолета. Небо было голубым, но солнечные очки казались совершенно ни к чему. Том спускался за ней, неся ее сумочку, косметичку и ручную кладь, которую она отказалась положить в багажник автобуса. Я внезапно осознала, что меня окружают пары.

«Ах, черт!»

Мы не стали беспокоиться из-за ирландского паба; Шон наметил другие места, которые собирался нам показать Франсуа, или Фрэнки, как ему нравилось называть ее, была сестрой рэппера, почувствовала симпатию к нашему другу со дня знакомства. Они не расставались уже неделю. Причиной тому служил тот факт, что Шон ходил по пятам за ее братом, а она являлась его личным ассистентом. Она висела на Шоне, как дешевый костюм, пока мы обедали в милой открытой кафешке на Монмартре. Все возбужденно твердили о предстоящих экскурсиях. Их беседа отошла на задний план, пока я не спеша привыкала к прекрасной Фрэнки, которая пришлась по душе всем, кроме меня. Лишь когда мы расплачивались с официантом, я наконец огляделась по сторонам. Красота. Старые улочки с каменной мостовой, куда ни посмотри, на тротуарах увидишь художников, рисующих американских студентов и молодые влюбленные парочки. В маленьких кондитерских выставлены сказочные пирожные и свежий хлеб, аромат которого разносился по улице. Мопеды, велосипеды, симпатичные французы, свистящие девушкам, уверенно и беззаботно шагающим по улице, привыкшим к восхищению. На заднем плане величественно красовалась базилика Сакре — Кёр. Я видела ее шпиль. У меня не создалось впечатления, будто я нахожусь в большом городе: Париж больше напоминал эффектный поселок городского типа из другого измерения.

Я влюбилась.

Мы шли за Шоном и его французской булкой в его квартиру. Кло фотографировала все движимое и недвижимое: птиц, клюющих хлебные крошки, красивые витрины, велосипеды, целующиеся пары, официанта, подающего кофе старику в шелковом шарфе. Она походила на американскую туристку, пришедшую на ярмарку, и Кло без устали щелкала, боясь упустить что — либо. Том успешно ассистировал ей, указывая на предметы, на которые она рисковала не обратить внимания. — Классная машина.

— Есть.

— Старушка.

— Есть.

— Ух ты, взгляни на ту карусель!

— Залезай на нее.

Он послушно забрался на карусель, улыбаясь и помахивая рукой.

— Сделай вид, что не знаешь, будто я здесь. Просто сиди на лошади с задумчивым видом. Том сел и принял именно такой вид.

— Есть.

Энн и Ричард хохотали, глядя на них, и держались за руки. Они шептали о ребенке, который будет зачат в городе любви. Фрэнки с Шоном шагали впереди. Ее рука покоилась в заднем кармане его джинсов, сигнализируя то, что он занят. Я просто оглядывалась по сторонам, переваривая увиденное. Я чувствовала невероятную близость к раю. Голубое небо, казалось, появлялось прямо из — под земли, простирающейся под моими ногами. Небо занимало все пространство. Если бы на небе существовали деревни, то они походили бы на Монмартр.

Мы добрались до дома и зашли в старый, богато украшенный и до смешного маленький лифт. В жилище Шона от деревянных полов исходил запах лака, высокие окна обрамляли красивые белые рамы из древесины. В маленькой кухне стояли плита и огромный холодильник. Гостиную окружало стекло, сквозь которое мы увидели оживленную улицу. На стене висела большая картина, изображающая девушку, едущую на велосипеде по улице, усаженной деревьями. У нее был счастливый вид, и это неудивительно — ей выпало счастье жить в Париже. В квартире были три спальни, которые тут же заняли парочки. Мне досталась раскладушка в гостиной.

— Ты уверена, что тебе удобно? — спросил Шон.

— Уверена, — кивнула я. — Уж лучше так, чем утром наступить на парочку.

Он кивнул. Было очевидно, что ребята намеревались получить максимальное удовольствие от французского секса. Он показал на магнитофон.

— Вот магнитофон.

— У меня есть плеер.

Шон, ухмыльнувшись, снова кивнул. Он повернулся к остальным, которые набились в кухню и пытались разобраться с кофеваркой. Он подошел к двери и повернулся, будто намереваясь что — то сказать, но язык подвел его.

— Что? — спросила я с надеждой, хотя и не знала, на что надеюсь.

— Что скажешь о Фрэнки? — поинтересовался он.

— Кажется, милая, — солгала я. Она была высокомерна и выпячивала свою грудь, когда собиралась высказать какую — то мысль.

— Да, но вряд ли я увижу ее после воскресенья, — сказал он, выискивая на моем лице какие-нибудь эмоции. Я не знала, что именно он ищет, поэтому просто улыбнулась.

— Девушка в каждом порту, — рассмеялась я.

— Да, — согласился он, однако явно не находил такое положение вещей смешным. Я же делала вид, что мне весело.

* * *

Мы ели в изящном ресторанчике, который выбрала для нас Фрэнки.

— Он для французов, — сказала она с загадочным видом.

Странная фраза, ведь мы находились в долбанной Франции. Для кого еще он мог существовать? Видимо, она уловила выражение моего лица.

— Не для тупых туристов. Хорошая еда, хорошие цены, которые не кусаются, — заметила она, после чего сделала глоток дешевого вина.

«Приехали, мы тупые туристы».

Кло улыбнулась и сфотографировала картину в рамке из цветов. Официант принимал у нас заказы. Мне не терпелось отведать каре ягненка. Перед этим я чуть не заказала волчье мясо.

— Comment voulez-vous votre viande, Madame?

— Простите?

— Ваше мясо, как нам его приготовить? — пропела Фрэнки, со знанием дела покачав официанту головой. «Стерва». — Хорошо прожарить. — Я не смотрела ни на одного из них, сосредоточившись на меню.

— Bien cuit, — перевела она.

Он кивнул ей и удалился.

— Настоящая Франция, — сказала Энн.

Я понимала, что Фрэнки метнула на нее такой же взгляд, каким я смотрю на американцев, говорящих «все такое маленькое и симпатичное».

Кло и Том держались за руки под льняной скатертью.

Я была лишней на собственном дне рождения. Шон, должно быть, понял мое состояние. Он поднял бокал, и остальные незамедлительно последовали его примеру.

— Я поднимаю этот бокал за именинницу. Пусть она всегда остается такой же красивой!

Я покраснела. Остальные улыбались. Фрэнки обвела меня взглядом, четко давая понять, что не видит смысла в его словах. Ее мысли можно было почти услышать: «для того, чтобы оставаться красивой, нужно быть красивой».

Плевать я на нее хотела. Он сказал приятные слова, так что пусть она идет лесом. Официант принес наши блюда. Конечно же, мое было подано последним. Ожидание ребятам давалось нелегко, и вот стало совершенно очевидно, что их еда остынет. Когда все-таки принесли мой заказ, мясо оказалось едва прожаренным. Официант почти уронил тарелку перед моим носом и ушел прочь, а я даже не успела заметить, что на картофельный гарнир потекла кровь.

«О боже, оно живое!»

Ричард первым заметил мой ужас.

Я думал, ты заказала хорошо прожаренное.

Энн уставилась в мою тарелку.

— И поэтому они так долго его готовили?

— Боже. — других слов у меня не нашлось.

Фрэнки наклонилась, чтобы посмотреть, из-за чего поднялся переполох.

— Что случилось? Все в порядке — ешь!

Она мне и вправду не нравилась.

— Я попросила хорошо прожаренное, — сказала я сердито.

— Оно же не сырое. Оно жареное. Смотри, коричневое. — Она показывала на корочку.

Я разозлилась и подняла на вилке субстанцию, напоминающую жертву автокатастрофы.

— Взгляни, оно розовое и с кровью, — саркастически заметила я.

Почуяв опасность, Шон позвал официанта. Тот предстал передо мной и посмотрел сверху вниз.

— Да, — проговорил он.

Этот подонок разговаривал по-английски.

— Я попросила хорошо прожаренное, — сказала я, стараясь перенять его высокомерие.

— Да, — ответил он и был таков.

Присутствующие прекратили жевать.

— Ну и козел! — пропела Кло, а Том кивнул в знак согласия.

— Прости, Эм, они какие — то странные, когда дело касается мяса, — сказал Шон.

Фрэнки улыбнулась, будто одержала какую — то победу. Я оттолкнула тарелку и наполнила бокал вином. «С днем рождения меня».

* * *

Ночной клуб находился на улице прямо за Елисейскими полями. Музыка орала, люди танцевали; вдоль стен, окружающих танцпол, располагались уютные диванчики. На последних сидели молодые люди, наблюдающие за полуголыми девушками, отплясывающими друг с другом. В отличие от ирландских клубов здесь не было очереди в бар. Вот и на нашей улице настал праздник. Заказав двойную порцию водки с колой, я присела на край дивана, который Фрэнки удалось оставить за нами.

— Скоро откроется VIР, — сказала она.

— А мы собираемся в VIР? — взволнованно спросила Кло.

— Конечно, — ответила та раздраженно, будто Клода была умственно отсталой. — Мой брат известный французский рэпер. Как ты думаешь, где мы будем пить? В сарае? — Она показывала пальцем в лицо Клоды. Ее палец находился в нескольких дюймах от правого глаза моей подруги. — А почему бы и нет? Такое ощущение, что именно там тебя и воспитали! — сказала Кло, отдаляясь.

Фрэнки нахмурилась.

— Ты утомляешь меня!

Мне захотелось врезать ей, но я побаивалась ее — по ней можно было сказать, что она способна на насилие. С такими — то ногтями! Кло явно испытывала такие же чувства, потому что она ждала до тех пор, пока Фрэнки не отвернется, и лишь потом жестом послала ее куда подальше.

Через час мы сидели в более благоприятном для здоровья VIР — зале. Фрэнки приказала нам строем войти, будто сама владела этим заведением. Энн, Кло и я отстали от компании, будто нас не волновало, удастся нам попасть туда или нет. Наш позыв к перемыванию косточек был слишком сильным.

— Ну и стерва! — сказала Энн.

— Мы ей не нравимся, — глупо ухмыльнулась Кло.

— Пусть тогда валит, — заключила я.

— Узнаем свою девочку, — рассмеялась Кло.

Вышибала недоумевающе посмотрел на нас.

— Мы с Франсуа, — сказала Энн.

— С кем? — спросил лысый вышибала с засосами на шее.

«Вот — вот», — подумала я с наслаждением.

К двери вернулся Том.

— Они с нами, — улыбнулся он лысому.

— Проходите, — буркнул тот, отцепив красную веревку, делящую французов на обычных и знаменитых. Комната освещалась лишь свечами. Каждый уголок был круглым, а диваны с высокими спинками создавали у высоких гостей иллюзию уединенности. Мы отыскали местечко с именем брата Фрэнки. Его компания уже успела удобно расположиться. Мы познакомились. Я лишь молча кивала, а Шон пожимал руки новоиспеченным друзьям.

— Где Пьер? — спросил он.

— В баре, — ответил один из них. Я присела рядом с Шоном — специально, чтобы разозлить Фрэнки.

— Что скажешь? — спросил он.

— Здорово, если ты любишь ударяться зубами о бокал.

— Я люблю темноту, — смеялся он.

Я улыбнулась. Было не так уж и плохо. Клода и Том танцевали медляк под быструю композицию. Энн и Ричард вели беседу. Затем в конкурсе на привлечение внимания Шона Фрэнки засунула язык прямо в глотку Шона. Какой — то француз попытался заговорить со мной, но поскольку играла громкая музыка, а его английский язык был не лучше моего французского, мы прекратили эти попытки в считанные секунды. Поработав как следует своим языком, Фрэнки подняла голову.

— Пьер! — махнула она рукой.

Пьер, высокий брюнет с золотистыми прядями, сияющей улыбкой и телом, словно высеченным из драгоценного камня, посмотрел на сестру. Он попрощался с моделью, напоминающей бесхозное животное, я видела ее в журнале «Вог», и та удалилась в собственный темный уголок. Он подошел и улыбнулся всем и каждому.

— Не возражаете, если я присяду? — спросил он и повалился на диван. — Я Пьер.

— Эмма.

— А, подруга Шона, — улыбнулся он.

— Да, — кивнула я.

— Париж вам понравился. — Это был не вопрос.

— Прекрасен.

— Вы темное ирландское, а не светлое! — Он посмеялся над собственной шуткой.

— Вы наблюдательны, — заметила я, пытаясь принять надменный вид, но быть такой с Пьером было сложнее, чем с его сестрой.

Он улыбнулся.

— Пожар, — сказал он.

— Простите?

— У вас в животе пожар, разве нет? Вы темное ирландское.

Я лишь улыбнулась. Я понятия не имела, к чему он клонит. Какое — то время мы сидели, потягивая напитки. Пьер беседовал с остальными о своей музыкальной карьере в успехе в чартах, датах гастролей и обязанностях перед прессой. Я ни разу не слышала о нем.

«Скучно». Я закурила. Здорово, что в Париже не только терпимо относятся к курению, но и потворствуют ему, и хотя я обычно курю лишь от случая к случаю, обстоятельства вынуждали воспользоваться таким шансом. Я зажгла следующую сигарету. Пьер взял ее из моих рук и сделал долгую и глубокую затяжку. — Спасибо, — сказал он, скаля зубы.

Я зажгла еще одну сигарету. На этот раз француз повел себя слишком вежливо, и правильно сделал. И все же он был красив. Мне нравилось смотреть на него, особенно когда я чувствовала на себе взгляд Шона. В конце концов он уже не был тут единственным красавчиком.

— Не желаете потанцевать?

— Может, позже, — ответила я с самодовольным видом.

«Спорим, ты не привык получать такие ответы, ведь так?»

Он был заинтригован. Я понимала, что женщины стелились перед ним.

— Пойдем со мной, — приказал он и встал.

Я поняла, что моя рука лежит на его руке, и я уже шла по танцполу. Он вел меня, а я слушалась. Я чувствовала за нашими спинами взгляды Шона и Фрэнки, и когда я повернулась, чтобы помахать им, они оба сидели не с самым счастливыми лицами.

Пьер отвел меня на балкон, выходящий во дворик с деревьями, цветами и фонтанчиками с голубой подсветкой. Мы присели на скамейку, и он засунул мне в рот новую сигарету, после чего зажег ее. Я вдохнула и улыбнулась ему, надеясь, что он не заметит, что у меня немного закружилась голова. Пьер прикоснулся к моим волосам.

— Мне нравятся темные.

— Голубая подсветка красивая.

— Я о тебе говорю.

— Я знаю.

— Ты свободна, да?

— Да.

— Шон рассказал мне о своем друге, твоем молодом человеке. Мне очень жаль.

Он просто сломил меня.

— О, — запнулась я.

Я не хотел причинить тебе боль, — убедительно улыбнулся он.

— Хорошо. Жить, значит, жить. — Я и не думала, что окажусь в компании гения. — Я сказала фразу, не успев обдумать ее, но, к моему счастью, мой искрометный юмор позабавил Пьера.

Он откинул голову и рассмеялся.

— Ты мне нравишься, ирландка. Шон мне тоже нравится. Он классный.

— Да.

— Но моей сестре он нравится еще больше.

Он снова засмеялся, я тоже — его хихиканье заражало. Какое — то время мы сидели в тишине, которая пришлась к месту. Наши бедра соприкоснулись.

Ночное небо было усыпано звездами, и казалось, что они появились там специально для нас. Я так долго не вглядывалась в ночное небо! Я ощущала себя так, словно находилась на картине Ван Гога. Моя жизнь пошла в гору. На мгновение я вернулась в реальность. Я сидела на балконе для VIР — персон в компании французского бога. Я действительно не слышала о нем раньше, но его знали миллионы людей. Он был звездой.

«Какого черта он торчал здесь со мной?»

— Скольким бы девушкам хотелось оказаться сейчас на моем месте? — неожиданно спросила я.

Он улыбнулся, наслаждаясь честностью моего вопроса.

— Много, — усмехнулся он, обнажив сексуальный надломанный зубик.

— Так зачем ты зря тратишь время со мной? — сказала я и добавила: — Ведь ты и вправду зря теряешь время. — Я не собиралась заниматься сексом с какой — то французской знаменитостью.

Пьер даже не шелохнулся.

— Я никогда не трачу время зря, — не растерялся он.

Я засмеялась. Он был сексуален. Сквозь стеклянную дверь я увидела Клоду. Очевидно, ее послали остальные в качестве разведчика. Она хихикнула, подняв большой палец руки. Пьер увидел это и передразнил ее. Клода отпрыгнула и сделала вид, будто разговаривает с кем — то. Последний бросил на нее недвусмысленный взгляд, после чего пошел своей дорогой. Мы вместе посмеялись, а она поспешила удалиться. — Ваша подруга, она тоже думает, что я теряю время?

— Моя подруга вообще редко думает.

Я конечно же сказала это не со зла, но наше добродушное подшучивание и вправду пришлось мне по душе. Внутри играла медленная французская песня, незнакомая мне.

— Теперь мы потанцуем, да?

Пьер стоял надо мной с протянутой рукой. Я дала ему свёю руку, и он поднял меня со стула. Я ожидала от него следующего шага, но он какое — то время довольствовался лишь моей близостью и только потом притянул меня к себе. И вот мы уже танцевали. От него приятно пахло. Он провел руками по моим волосам и взял мое лицо в руки, чтобы я смотрела лишь ему в лицо. Главное заключалась в том, чтобы не утонуть в его глазах. Я сфокусировала взгляд на его губах. Зря я это сделала. Его пухлые французские губы вдруг оказались баром с холодной кока — колой посреди пустыни.

«О боже!»

— Я не собираюсь с тобой спать, — сказала я больше себе, чем ему.

— Почему? — спросил он.

Хороший вопрос. Я не задумывалась о причине.

— Я не нравлюсь тебе?

— Если бы ты мне не нравился, я бы с тобой не танцевала, — ответила я, радуясь тому, что многократный прилив краски к лицу был спрятан под покровом ночи.

Он рассмеялся.

— Ты мне нравишься. Ты другая.

— Все люди разные. Порой они лишь ведут себя одинаково.

Пьер улыбнулся и кивнул:

— Ты умная.

Его наблюдения начали утомлять меня.

— Тебе нравится показывать пальцев на вещи, ведь так, большой мужчина?

Он снова рассмеялся.

Мне нравился его смех.

— Пошли. — Он поднимал ставки.

— Пошли куда? — Я тянула время.

— Позволь отвезти тебя к себе домой.

Я фыркнула.

— Симпатично, — усмехнулся он.

— Спасибо! — улыбнулась я, сохраняя спокойствие, хотя в глубине души пожалела о том, что из моего носа вырвался этот звук.

— Пойдем, — повторил он, и я поняла, что сдаюсь и начинаю идти у него на поводу. Пьер схватил свою куртку и мою сумку. Я находилась под впечатлением — он с такой легкостью вычислил мою сумку, а ведь под столом лежало по крайней мере четыре. Шон и Фрэнки смотрели на нас, не отрывая взгляда. Энн и Ричард танцевали. Сзади подошла Кло.

— Вы уходите? — спросила она, явно радуясь такой перспективе.

— Да, — ответил Пьер, после чего подмигнул ей.

Шон откинулся на диване.

— До встречи, Шон, — доброжелательно улыбнулся Пьер своему новому другу.

— Да, до скорого.

Казалось, Шон не в состоянии даже выдавить улыбку. Фрэнки пребывала в ужасе. Я ухмыльнулась ей, а она надула губы и отвела взгляд, готовая разорвать меня на части. Мы с Пьером вышли из зала. Я притворилась, что не замечаю девушек, которые таращились на него и показывали пальцем, они даже пытались прикоснуться к Пьеру и ухватиться за него, когда он проходил мимо.

«А это с какой стати?»

На улицу нас сопроводила клубная охрана. Там нас ожидала машина и ее сонный водитель.

— Rue Boisir.

— Qui, Monsieur Dulac, tour droit.

Мы уселись на заднее сиденье. Он обхватил меня рукой.

— Не беспокойся. Я не кусаюсь. Если только сама не попросишь.

— Я не попрошу.

Он усмехнулся.

— Может да, а может, и нет.

— Ты так уверен в себе?

— Аты нет.

Черт возьми. Гейм, сет — и вот нашла коса на камень. Я ухмыльнулась. Водитель несся по Парижу на ошеломляющей скорости, такой, что в какой — то момент я чуть не закричала.

— Сбавь скорость, ты, сумасшедший!

Я раздражалась, но для Пьера это была очередная ночь. Я заставила себя расслабиться. Когда машина остановилась, я облегченно вздохнула.

— Пошли. — Он взял меня за руку и помог выйти из машины.

Мы оказались в его доме до того, как у меня успело спереть дыхание. Он привык к быстрым исчезновениям.

В фойе мне показалось, что мы попали в гостиницу двадцатых годов. В интерьере преобладала медь. Темно — красные стены украшали современные картины. Мы зашли в отделанный все той же медью лифт — опять в нем едва можно было развернуться.

«И почему у французов такое пристрастие к крошечным лифтам?»

Я смотрела в пол, давая понять, что у меня не было амбиций заняться сексом в замкнутом пространстве. Пьер продолжал ухмыляться, словно кот, которому достались сливки или, как в случае Леонарда, все содержимое фургона с мороженым. Очутившись в его квартире, я начала размышлять над своей тактикой. Обстановка начала накаляться. Я понятия не имела о своем местонахождении и планах. Он отвел меня к дивану и усадил на него. Диван оказался красной кушеткой, внушающей страх. Он включил музыку. Она показалась мне незнакомой, играл французский джаз. Пьер наполнил бокалы, взяв напитки в баре, занимавшем угол комнаты. Он протяну мне водку с каплей колы. Я бы осилила и большее количество колы, но жаловаться не стала. Он приблизился ко мне, и мое сердце бешено заколотилось. Мы вот — вот собирались поцеловаться, но случилась страннейшая вещь. Мы заговорили. То есть стали действительно беседовать. Он расспросил о Джоне, и я рассказала. Я открыла ему такое, о чем не поведала даже Кло. Пьер же рассказал мне о девушке, которая разбила ему сердце, уехав в Америку. Она так и не вернулась. Через несколько лет после их разрыва она погибла во время пожара. Он не сравнивал, кому из нас было больнее, мы не соревновались.

Потом мы много смеялись. У нас оказались одинаковые взгляды на жизнь, чувство юмора, идеи. Наблюдались также и различия. Он был богом хип-хопа, а я учительницей. Ему нравилось спать со всеми подряд; мне же такое было несвойственно. Он был высокомерен, а я застенчива. Но нам было весело. Он рассказывал мне о своих сексуальных похождениях, а я притворялась более шокированной, чем было на самом деле, лишь потому, что он испытывал от моего ужаса слишком большое удовольствие, и мне не хотелось обкрадывать его. Мы выпивали до самого рассвета и вместе заснули на покрывале. Я проснулась пару часов спустя. Пьер не спал, он смотрел на меня.

— Привет, — сказал он улыбаясь.

— Эй, — пробормотала я, пытаясь прикрыть рот.

Я чувствовала мятную свежесть его дыхания. Очевидно, пока я спала, он почистил зубы.

— Где туалет?

Он указал. Я вошла в ванную, совмещенную с туалетом, и выдавила зубную пасту на палец. Я почистила зубы, насколько это было возможно, сбрызнула лицо водой и вернулась в комнату. Он ждал, зная, что я готовлюсь к занятию, несколько отличающемуся от простого ухода домой. Пьер лежал под одеялом. Я подошла к нему, он приподнял одеяло, помогая мне забраться в постель. Я послушалась, и вот мы уже целовались по-французски.

Что последовало далее? Что ж, могу сказать лишь одно: если он пел так же, как занимался любовью, то божественный статус был присвоен ему вполне заслуженно. Не мог не порадовать также и тот факт, что, когда все кончилось, я не плакала. Спустя несколько часов он поцеловал меня на прощание, затем дал указания отвезти меня в квартиру Шона.

— Мы еще увидимся? — спросил он.

— Нет, — усмехнулась я.

Пьер кивнул.

— Грустно. — Он улыбнулся.

— Спасибо, — сказала я от души. Мне действительно нужен был мужчина.

— Пожалуйста.

Он похлопал по крыше машины, и водитель отъехал.

Я не стала оглядываться. Я знала, что он и не смотрит.

* * *

Кло с Томом еще валялись в постели. Энн и Ричард ушли несколькими часами раньше, не желая терять ни одной драгоценной минуты. Я рылась на кухне, пытаясь отыскать кофе. Я почувствовала, что кто — то вошел. Шон, в пижамных штанах, только и всего. Я усмехнулась, но он был слишком сердит, чтобы ответить мне тем же.

— Где, черт возьми, ты была? — Он тыкал пальцем, который немного трясся.

— Извини? — сказала я, защищаясь.

— Это еще что такое? Я полночи не спал, беспокоился за тебя.

Его палец опустился, но на лице сохранилось прежнее сердитое выражение.

— Ты знаешь, где я была. Прекрати вести себя, как долбанный козел! — Я говорила его же тоном. — Ты мне не отец.

— Нет, Эмма, я знал, с кем ты была, и, судя по увиденному на этой неделе, это могло означать все, что угодно. Откуда мне было знать, что ты не надоешь ему через час? Ты же не знаёшь его.

Вся радость, которую я почувствовала, прощаясь с романтической ночью, испарилась. Хрупкой свободы из-за чувства вины не стало. Он все испортил и очернил.

Шон говорил, что я была одной женщиной из массы, с которой переспал Пьер, ничтожеством, и посему я должна чувствовать себя не лучшим образом.

«Я не заплачу».

Слезы ужалили мои глаза, но я решительно не собиралась давать им волю. Гнев переполнял меня, а голос боролся с ним.

— Ты лицемерный ублюдок! Ты можешь спать со всем, что движется, а мне нельзя развлечься и одну ночь. Твоя французская проститутка виснет на тебе весь вечер напролет, и это нормально. Ты ведь жеребец как-никак, а я всего лишь несчастная старая кляча. Не теряй времени, беспокоясь за меня, Шон. Ты мне не нужен, отвали!

Он побледнел. Раньше я и не видела, чтобы люди настолько бледнели. В мгновение ока его лицо утратило весь цвет, будто я нажала на выключатель.

— Я не так выразился. Я не нарочно… Прости. Я лишь переживал. — Я не понимала причины, по которой он принимал происходящее так близко к сердцу.

«Лжец». Он все разрушил.

— А что же ты тогда хотел сказать? — заорала я.

— Мы же друзья, — пробормотал он.

— О, так все остальные друзья тоже придут сейчас и накричат на меня?

— Нет. — Он тряс головой и искал ответ.

— Так в чем тогда дело, Шон? — Мой голос прозвучал устало. Сдерживать слезы становилось все труднее. — Я… — Он остановился и стал что — то искать.

Я ждала.

— Я… — Он снова остановился.

«Да что с ним творится, черт возьми?»

— Прости, — сказал он и вышел, а я осталась стоять одна, держа в руке полуоткрытый пакет кофе и плача. «Черт возьми».

Я еще плакала, склонившись над своим эспрессо, когда из своей комнаты показалась Кло. Я стояла к ней спиной, когда она вошла. Она аплодировала. Я почувствовала на плечах ее руки.

— Ты такая темная лошадка. Пьер Дюлак! То есть притом, что я не слышала о нем ровным счетом ничего, но кто мы, черт возьми? Ей-богу, если ты делаешь, то делаешь это стильно! — Ее голос переполняло возбуждение.

Я подняла на нее голову, и улыбки на ее лице как не бывало.

— Что случилось? Он обидел тебя?

Мое заплаканное лицо никак не вязалось с правдой о романтической ночи.

— Нет, — вздохнула я. — Прошлая ночь была просто идеальной, впрочем, как и утро, то есть пока я не приехала сюда.

Она уперлась руками в бока — Кло часто так делала, когда приходила в замешательство.

— Я что — то не понимаю.

— Шон, — пробормотала я.

— Шон? — осторожно переспросила она.

— Шон, кажется, думает, что этой ночью я совершила что — то дурное.

— Он что? То есть? — Она притянула стул и села рядом со мной, упершись щекой в руку, которую поставила на стол.

Я посмотрела на нее и пожала плечами, давая понять, что сама сбита с толку.

— Он наорал на меня. — Я снова плакала. Мне не верилось, я чувствовала себя паршиво. Такая несправедливость. — Не обращай на него внимания. Он ведет себя как урод. Отправляйся в душ и переоденься. Мы выберемся отсюда, немного осмотрим город, потом пообедаем, и ты расскажешь о прошлой ночи.

Кло снова улыбалась. Я чувствовала себя немного лучше. Я провела великолепную ночь, и передо мной стоял выбор: позволить Шону испортить впечатление или нет. Я выбрала последнее.

Шон закрылся в спальне с Фрэнки, когда мы уходили. Мы не оставили даже записки. Том отправился на встречу с Энн и Ричардом; отдавая дань ранее существовавшей договоренности о встрече с ними и совместной поездке по Сене. Клода объяснила, что нам с ней нужно побыть наедине, а он был рад повиноваться. Мы взяли карту метро и были таковы. Первая остановка в гостинице «Отель де Вий» на чашечку кофе. Мы сидели в баре на первом этаже, пили кофе и курили, хотя часы показывал лишь десять утра, а я обычно не курю раньше одного часа дня, но, как говорится, в Париже…

Клода заказала круассаны, которые я принялась жадно поглощать, внезапно осознав, что голодна. Она терпеливо улыбалась, ожидая рассказа о сексе со звездой, но не желая давить на меня. Ее лицо вдруг озарилось, будто в ее голову вкрутили лампочку.

— Я знаю! Давай поиграем. Я расскажу тебе что-нибудь интимное, если расскажешь и ты.

Я засмеялась — она была в своем репертуаре.

— Хорошо. Ты первая.

Она кивнула.

— Так. Том разведен.

У меня вытянулось лицо. Я ожидала, что она произнесет какую-нибудь глупость, чтобы я заговорила. — Я думала, он не был женат.

— Он не женат, он разведен.

— О боже! Когда он признался тебе? А долго ли он был женат?

— Эмма, я ни при чем. Твоя очередь, — вздохнула она, давая мне понять, что обсуждение игрой не предусматривалось. — Хорошо. У нас с Пьером ничего не было прошлой ночью.

— Что? — почти взревела она.

На нас посмотрел старик и заворчал.

— Что? — прошептала она. — У вас не было секса? О боже, Эмма, я расстроена, черт тебя побери. Почему не было?

Ее лицо превратилось в живописную картину, и я начала забывать о Шоне.

— Кло, я ни при чем. Твоя очередь, — улыбнулась я.

«Игра для двоих».

— Отлично. — Она выпрямилась на стуле. — У Тома двое детей. Майе девять, а Лайаму четыре года.

Думаю, я побледнела.

— Двое детей?

Она кивнула.

— Ты их видела?

— Твоя очередь.

Игра начала утомлять меня.

— Отлично, мы с Пьером переспали утром.

Она расхохоталась.

— Да! Спасибо тебе, Господи.

Мы обе рассмеялись.

— Ну и как? — Она слегка подпрыгивала на стуле. Пора было прекращать эту шараду и разузнать о Томе, потому что вопрос «было или не было» оказался уже не актуален.

— Расскажи о Томе, о его детях и что все это значит, а я расскажу об утре с Пьером Дюлаком.

И она рассказала.

Том был семнадцатилетним юношей, когда его девушка забеременела. У них родилась Майя. Он устроился работать на компьютерную фабрику. Он женился и взял ипотечный кредит уже к двадцати одному году. Днем он упорно трудился, а по ночам посещал компьютерные курсы. Девушку взяли на работу в цветочный магазин. Вскоре родился Лайам. Том открыл свое дело. Он быстро добился успеха, но почти не появлялся дома. Его жена познакомилась с другим мужчиной в цветочном магазине. У них завязался роман. Том ушел от нее. Какое — то время в его жизни царил беспорядок, но в итоге они расстались полюбовно. Они оба осознали закономерность своих отношений. Они слишком рано поженились. При разводе ей досталась порядочная часть нажитого. Затем она снова вышла замуж, и он виделся с детьми по выходным. Том рассказал Клоде о своем прошлом на первом же свидании. Она даже встречалась с его детьми, и, хотя Мэри Поппинс ее явно не назовешь, они отлично ладили. Она была счастлива, а на остальное ей было наплевать.

— Ты уверена?

— Сначала я забеспокоилась, особенно учитывая, как мне везет. Поэтому я ничего и не рассказывала. Я хотела прояснить ситуацию для себя.

Она переживала из-за того, что я могу обидеться на нее за такую скрытность, но в глубине души знала, что это не главное.

— Ты любишь его.

— Да, люблю, — согласилась она, улыбаясь. — Надо же когда — то начинать, — сказала она смеясь.

«Ух ты, Кло влюбилась. В конце тоннеля все-таки был свет».

Я бы с удовольствием сказала, что остальную часть дня мы провели в музеях, галереях и старых парижских церквях, но не могу. Мы ходили по магазинам, покупали одежду в «Олд Нейви», «Гэп», «Наф — наф», и на этом список не исчерпывался. Потом мы пообедали на свежем воздухе, наблюдая за проходящими мимо коллегами по шопингу. Мы лишь на несколько минут заглядывали в бутики «Прада», «Гуччи» и «Шанель» и давали деру, прежде чем продавщица с глазами — бусинками успевала заметить нас, засвистеть в свисток и вышвырнуть нас из магазина. Под конец дня мы бродили по извилистым закоулкам и впитывали атмосферу.

Вернулись мы уже после восьми. Энн, Ричард и Том играли в покер в гостиной. Фрэнки и Шона не было дома. Энн сделала чаю, и мы отчитались ей о событиях дня. Она рассказывала нам о «Моне Лизе». Она испытала разочарование и была без задних ног. Энн любила галереи и купила картину, которую собиралась отправить в Керри. Том пребывал в отличном настроении, всецело насладившись городскими красотами. Его и Ричарда породнил небольшой приступ морской болезни, приключившийся с ними на «bateau-mouche». Однако послеобеденное время предполагало употребление четырех пинт пива, и к тому моменту они почувствовали себя значительно лучше.

Мы все умирали с голоду, поэтому Энн оставила для Шона записку, в которой указала ресторан, где мы будем находиться. За ужином Том показал нам фотографии детей. Все были счастливы и пребывали в отличном расположении духа. Я сделал выбор в пользу вегетарианских блюд и даже наелась. Вечер был хорош, но не хватало Шона. Я вспомнила о нашей ссоре и гадостях, которые мы наговорили друг другу. Я почувствовала усталость. Остальные пожелали пропустить по стаканчику — другому, а я нашла повод, чтобы удалиться. Они связывали мою усталость с отличной прогулкой и были частично правы.

Кло и Том проводили меня до угла дома. Они подождали, пока я зайду, после чего, взявшись за руки, ушли. Я села на диван и зажгла сигарету. Шон тихо вышел из спальни и присел рядом. Я протянула ему сигарету. Он с благодарностью взял ее. Мы сидели молча.

— Ты была права. Я козел.

— Ты не козел. Ты просто бесчувственное трепло. — Я улыбнулась. Невозможно было держать на него зла.

— Я бы никогда и ничего не сказал нарочно, чтобы обидеть тебя.

— Знаю.

— Прости.

— Хорошо.

Он выглядел таким потерянным и беззащитным, что мне ничего не оставалось, как протянуть к нему руки и обнять.

— Где Фрэнки? — поинтересовалась я, уже будучи в его объятиях.

Его руки застыли.

— Ушла. Я вспомнила, что Пьер и его компания уезжали в тот день в Канаду. Она была частью этой компании, и это все объясняло.

— Что ж, — вздохнула я, — по крайней мере мы есть друг у друга.

Он поцеловал меня в макушку, и мы, изнуренные, заснули в объятиях друг друга.

Глава восемнадцатая Звук музыки, пластмассовые груди и Брюс Уиллис

Дело шло к Рождеству, и я страшилась его. Предстояли как минимум три рождественские пирушки, которые меня насильно заставляли посетить. Кроме того, начиналось сражение за подарки, толпы народа, оберточная бумага, продление моего кредита «Виза», песенка «Jingle Bells», выстаивание четырехчасовой очереди на почте, проверка предпраздничных контрольных работ в школе, каждые пять минут по радио звучала Last Christmas в исполнении дуэта Wham, будь проклята эта песня, и в кульминации всего — собственно Рождество в доме родителей с борьбой за пульт от телевизора. По крайней мере Ноэль возвращался домой. Ради его приезда пережить все остальное почти стоило. Я упаковывала подарки, когда зазвонил телефон.

— Алло?

— Эмма. — Треск, треск…

— Алло?

Я встряхнула телефон, как обычно поступала при плохой связи. Это не помогло, но я почувствовала, что не бездействую.

— Эмма. — Треск, треск. — Это я, Ноэль.

— Ноэль, это ты? — Треск, пи — ип, треск.

— Связь такая. — Треск, треск, треск…

— Ноэль, о боже! Откуда ты звонишь? Так приятно слышать твой голос! — Пи — ип. Черт бы побрал эту связь. — Гоа. — Пи — и–и — и–и — п.

— У тебя все хорошо? — Треск, треск, треск… — Когда ты приезжаешь домой?

— Эм, я не приеду. — Треск, треск, треск… Скажи. — Треск, треск. — Что… — Треск, треск. — Прости. Я бы…

— Треск. — Но я позвоню в… — Треск. — …день.

— Что? — Пи — и–и — и–и — п. — Ты не приедешь домой? — Мое сердце упало.

— Я… — Треск… — …время. — Треск… — Люблю тебя. — Треск. — Я в… — Треск.

— Ты что?

— В порядке!

— Я тоже люблю тебя! — прокричала я.

Связь прервалась.

— Черт возьми!

Как я скажу такое родителям?

«О Ноэль, пожалуйста, вернись домой!»

Сначала я расстроилась, затем разозлилась, а после сильно разозлилась. Он позвонил мне и обрушил на меня дурные новости, и теперь мне приходилось обрушить их в свою очередь на головы родителей. Один Бог знал, что он делал на Гоа, а мне теперь принимать на себя родительский гнев.

«Похоже, лишь это мне и под силу».

Я решила сбросить этот груз с себя как можно скорее. Я приготовила себе глинтвейн и набрала номер родителей.

«Долбанное Рождество».

* * *

Но нет худа без добра. Кло, Том, Шон и я собирались в Керри, чтобы встретить Новый год с Энн и Ричардом.

Я ждала этой поездки с большим нетерпением. Я скучала по ним и не могла дождаться, когда увижу их дом. Да и просто хотелось выбраться из Дублина. Поездка будоражила меня, поэтому я пыталась настроиться на нужный лад. Таково было мое желание, но реальность оказалась несколько иной. Том владел компанией, занимающейся оформлением, а это означало, что он собирался закатить корпоративное веселье по случаю Рождества. Клода попыталась соблазнит нас на это событие.

— Будет здорово, — пообещала она.

Я не хотела идти и открыто жаловалась. Кло приказал мне закрыть рот. После поездки в Париж прошел месяц и, как только мы вернулись в Дублин, необщительная часть меня снова заняла лидирующие позиции. И Кло была по горло сыта таким поведением.

Шон не возражал — он пребывал в подходящем для вечеринки настроении. Он познакомился с какой — то девушкой из Нью — Йорка, которая два месяца работала в его журнале. Это была типичная управленка — высокая блондинка с большой грудью. Короче говоря, кошмар для большей части женщин. Несмотря на его клятву не заводит романов с коллегами по работе, он, кажется, был сражен наповал и под любым предлогом приглашал ее погулять. Вечеринка Тома идеально подходила для этого.

Я готовилась. В дверь позвонили. Я помчалась по лестнице, проклиная курьера с пиццей. На пороге стоял Шон. Рано.

— Ты пришел рано, — сказала я, вытирая полотенцем волосы.

— Да, — согласился он. — У меня была поздняя встреча в городе.

— Как она прошла? — спросила я, одновременно мчась вверх по лестнице, не дожидаясь ответа.

Шон чувствовал себя как дома. Привезли пиццу, и он расплатился с курьером. Я спустилась вниз через пятнадцать минут и застала только половину пиццы. Он оторвал голову от почти пустой коробки.

— Я был голоден, — объяснил он.

Я присела и принялась доедать остатки.

— Так как прошла встреча? — снова спросила я, на этот раз все-таки желая услышать ответ.

— Хорошо. — Но его голос прозвучал безрадостно.

— Что случилось? — встревожилась я.

— Ничего, — ответил он.

Я начала раздражаться. Я знала, что Шону нужно было поговорить со мной. Я всегда чувствовала, если он что — то утаивал от меня.

— Ну? — сказала я.

— Ну, — повторил он.

«Боже, будто я разговариваю с мамой».

Я бросила на него злорадньий взгляд.

— Хорошо, — сдался он, — мой начальник вызвал меня в свой офис и спросил, не желаю ли я получить повышение. Я обрадовалась.

— О боже! Это восхитительно. Поздравляю. Что за работа?

Шон и не думал улыбаться.

— Редактор, — с несчастным видом произнес он.

— Ух ты, заботливо сказала я. — Великолепно.

— Да, — согласился он. — Дело в том, что речь идет о должности редактора нового журнала похожей тематики. Мне придется постоянно жить в Лондоне.

Я перестала улыбаться.

— Лондон, — повторила я.

— Да, — сказал он, глядя в пол.

— Лондон, Англия? — Слова вырвались сами.

— Нет, Лондон, Испания. — Он почти смеялся.

— Ух ты. — Затем я повторила слово «Лондон», потому что мне трудно было понять его смысл. К горлу подступил ком. «О боже, я сейчас заплачу». Чтобы занять себя хоть чем — то, я взяла коробку от пиццы и положила ее в мусорное ведро, а затем отвернулась к кофеварке. Он молчал. — Здорово, — повторила я. — Ты так считаешь? — Тихо прозвучал его голос.

— Какие деньги предлагают? — спросила я, оттягивая момент ответа.

«А что я должна была сказать? Не уезжай?»

— Хорошие деньги, — вяло произнес он.

Шон любил Дублин. В отличие от нас всех он никогда не жаловался на грязь или опаздывающий автобус. Он жил в Дублине Джойса (Джойс, Джеймс (1882–1941) — ирландский писатель одна из знаковых фигур мировой литературы ХХ века). Он знал и любил этот древний город, старый и новый, его традиции, жителей и конечно же старомодные развлечения. Его даже радовало находиться на стоянке такси на Дам — стрит. Он вертелся по сторонам, созерцая великолепие Центрального банка и колледжа Тринити, два бетонных произведения искусства, в стенах которых ему довелось провести некоторое время.

— Именно там Стокеру и пришла идея «Дракулы», — сказал он мне однажды.

Я вспомнила, как смеялась над ним одной холодной ночью, когда он показывал мне Центральный банк во всей его красе.

— Ты видишь, как эти здания вдохновляли его, ведь так? — спросил он, видя нечто такое, чего не могла разглядеть я.

Шон будет скучать по Дублину, а я буду скучать по нему. Я не хотела поворачиваться к нему, потому что в моих глазах стояли слезы.

— Это хорошая возможность, — сказал он нам обоим. Я засунула голову в холодильник, делая вид, будто не могу достать молоко.

«Не плачь, будь другом. Тебя это не касается».

Я повернулась, держа в руке молоко.

— Отличные новости. Ты должен очень гордиться. Я действительно рада за тебя. — Для пущей убедительности я улыбнулась.

Шон опустил голову.

— Здорово, — повторил он.

Я попыталась изобразить на лице радость.

— Так когда ты уезжаешь? — спросила я, страшась ответа.

— В конце января.

— Так скоро? — выдавила я.

— Так скоро, — согласился он.

Мое сердце ёкнуло, а губы расплылись в широкой улыбке.

— Здорово, — повторила я заезженное слово.

Он хотел уйти и вызвал такси. Я притворилась, будто ищу помаду, и присела на кровать. Мне хотелось залаять. Голова стала тяжелой, и мне пришлось сдавить ее руками.

— Блин, — сказала я в стену. «Что я могу поделать? Я не могу просить его остаться. Это эгоистично. Я не могу сказать ему, что терять его для меня невыносимо, ведь я не его девушка. Мы просто друзья».

Я уже скучала по нему, и мне стало дурно, однако нужно было идти на вечеринку. Я снова накрасила губы. Такси приехало, и мы отправились в путь. Мы приехали в начале десятого. Праздник оказался в самом разгаре. Кло была пьяна.

— Я выпила слишком много вина за ужином, — сообщила она мне по секрету. — А ела за ужином немного. Курица была омерзительной. — Она смеялась над своим невероятно остроумным комментарием, но вскоре поняла, что мне не до веселья. — Боже! Кто засунул вилку тебе в…

Я перебила ее:

— Шон уезжает.

— Он только что приехал, — подсказала она мне.

— Он переезжает в Лондон в конце января.

Кло в мгновение ока протрезвела.

— Ты шутишь.

— А похоже?

— Ты попросила его остаться? — спросила она.

Она застала меня врасплох.

— Конечно же нет. Это не мое дело. — Ее вопрос вызвал у меня раздражение, и я задумалась: может, она не со мной беседует, а со своей головой? — С какой стати, черт возьми, мне просить его остаться? Кло развела руками.

— Ни с какой, Эмма. На то нет причин. Я иду в бар. — И она ушла.

«Черт, что это было?»

* * *

Том беседовал со своей сотрудницей. Он улыбался и вел светский разговор, так что для него это не представляло интереса. Кло исчезла, и мне тут же стало интересно, не удалилась ли она в уборную и не прикорнула ли там. Я оглядывалась по сторонам и потягивала водку. Шон стоял у бара и беседовал со своей белокурой сотрудницей.

«Стерва». Он поймал мой взгляд. Я улыбнулась ему, смутившись, и пошла исследовать комнату, делая вид, будто ищу Кло. Я опустошила свой бокал. Том это заметил, и передо мной волшебным образом возник еще один. Кло вернулась, уже не знаю откуда.

— Куда ты ходила? — спросила я.

— Мне нужно было в туалет. Том долго разговаривает с ней?

— Недолго.

— Сучка! — прошептала она.

— Ну и что я сделала на этот раз не так? — спросила яразозлившись из — за того, что заставила себя прийти туда.

— Не ты. Она! — Она показала на собеседницу Тома. Я спросила, в чем проблема, и Кло сказала, что Том встречался с ней раньше.

«Кому это надо? Шон уезжает в Лондон».

— Итак? — напрасно спросила я.

— Итак. Она сучка, — констатировала Кло.

Том вернулся к столику с поднятыми руками.

— Я лишь поговорил с ней.

Кло притворилась, будто не понимает, в чем дело.

Том улыбнулся.

— Это праздник по случаю Рождества, и я встречался с ней задолго до знакомства с тобой. Она приятная девушка и помолвлена со страховым агентом, — ласково объяснил он.

Придя в восторг, Кло улыбнулась.

— Уверена, она приятная девушка. И все же для меня она всегда будет стервой, — честно призналась Кло.

— И почему же? — спросил он.

— Ты целовался с ней.

Том кивнул и ухмыльнулся, и мне показалось, что дело закрыто. Затем он поцеловал Кло. Она захихикала, и они стали обниматься. Кло обладала поразительной способностью обниматься с мужчиной и прикончить по меньшей мере четыре бокала. Я все не могла допить второй. Флирт Шона и блондинки перекрыл мне кислород. Я уставилась на них. Он стоял ко мне спиной, так что я была в безопасности, правда, пока белокурая стерва не заметила этого и не показала на меня пальцем. Шон повернулся к зрителю, я улыбнулась во весь рот, затем встала и подошла к ним, сгорая от стыда.

— Привет, — сказала я. Я пожала ей руку. — Я Эмма. Я ждала, что нас представят. — Я скалила зубы, причем с глупейшим видом.

— Джулия, — ответила она кратко, и мы пожали друг другу руки.

Я спросила, не желают ли они выпить. Они отказались.

— Классно, — буркнула я.

«Классно — мне что, четырнадцать лет?»

Затем я сказала себе, что я идиотка.

Мне нужно было в туалет.

Кло перехватила меня на полпути.

— Ты в туалет?

— Да.

— Слава богу. Я еле терплю, — призналась она и повисла на моей руке. Пройдя половину танцпола, она сдалась. Остальную часть пути я практически тащила ее. Я поддерживала ее, пока мы стояли в бесконечной очереди. Кло поинтересовалась, что я думаю о блондинке. Я сказала, что ничего.

— А я считаю, она просто великолепна, — неожиданно сказала Кло.

Я отпустила ее, и она шлепнулась на пол.

— Несправедливость! — Кло качала пальцем и поднималась.

— Прости, — пробормотала я и снова помогла ей стоять. — Откуда ты можешь знать? Кло выпрямилась, и я поняла, что она видит меня в четырех экземплярах.

— Ты же и секунды с ней не говорила.

Она не согласилась. Видимо, Джулия появилась на вечеринке за час до нашего с Шоном прихода.

— Американки такие независимые, согласна? — заметила она.

— Ты пойдешь в туалет? — раздраженно спросила я.

Кло рассмеялась.

— Этого ты не увидишь. — Она откинула голову и ударилась ею об стену. — Ай! — Кло потерла затылок. — О боже! Я так пьяна. Почему я не стала есть курицу?

Подошла наша очередь, поэтому сначала я протиснулась сама, а затем пропихнула в кабинку Кло и усадила ее на унитаз.

— Я тогда не то хотела сказать. Вообще — то она дерьмо, — сказала она.

Я улыбнулась. Она была смешной, когда напивалась.

— Я все же не прочь узнать, где она прикупила свою грудь, — проворчала я с некоторым томлением.

Кло начала хохотать и повалилась набок. Я усадила ее прямо.

— Однако деньги потрачены не зря, обратила она мое внимание.

Я рассмеялась впервые за эту ночь.

— Эй, Эм?

— Что? — отозвалась я.

— Как ты думаешь, народ не против, что я делаю это в раковину?

— Ты на унитазе.

— О, хорошо. — Кло кивнула, и я протянула ей туалетную бумагу.

На обратном пути я купила ей воды. Кло сидела и жадно пила, время от времени поднимая в мою сторону большой палец руки. Наконец она отошла настолько, что Тому удалось вытащить ее на танцпол, где они стали качаться под мелодию «Lady in red».

Я не спеша потягивала водку с колой. Наверное, я выглядела как неудачница, потому что какой — то пьяный толстяк в красном костюме подошел ко мне и поинтересовался, не желаю ли я поцеловать Санту. Я вежливо отклонила его предложение.

— Давай. Как можно отказываться от такого? — настаивал он, резко выпятив вперед промежность. — Хочешь потанцевать?

Я снова отказалась и попыталась повернуться к нему спиной, но мне мешал стол, заставленный бокалами. — Давай же. Ты сидишь такая грустная.

На этот раз он вывел меня из себя.

— Мне не грустно, произнесла я, стиснув зубы, но он не уходил.

— Давай! Это же Рождество. Разомнись, черт тебя побери!

Все. С меня было достаточно.

— Послушай, приятель, нет не значит да, не значит может быть и, уж конечно, твою мать, не значит, что ты можешь приставать ко мне и дальше. Лучше я буду выглядеть как самая большая неудачница в мире, чем пойду танцевать с тобой и меня стошнит. Так что окажи нам обоим услугу и отвали!

Он переваривал мое выступление.

— Лесбиянка, — бросил он и ушел.

Я собралась с силами и огляделась в поисках Шона. Он целовал белокурую стерву в углу. Мне стало дурно. Я посмотрела по сторонам и увидела Кло, трясущую головой под песню «Европы» «Финальный отсчет». Я взяла пальто и направилась к ней.

— Кло, я ухожу домой.

Она посмотрела на меня затуманенным взглядом.

— Домой? — повторила она дрожащим голосом, словно пришелец.

— Да, — согласилась я. — Туда, где живу. Уже поздно. Кло насторожилась.

— Ты вызвала такси? — Она схватила меня за руку.

— Я поймаю его на улице, — ответила я, пытаясь вырваться.

— Подожди! — окликнула меня она. — Ты не поймаешь такси на улице.

Она говорила правду, но мне нужно было убраться оттуда подальше.

— Я подожду в очереди. Мне нужно на свежий воздух. Со мной все будет в порядке, — пообещала я.

Кло обняла меня.

— Я напилась, а ты иногда ведешь себя как дура. Но я все равно люблю тебя, — сказала она с улыбкой.

— Пока! — ответила я, пятясь назад.

Том помахал мне, не прекращая трясти головой. С Шоном я не попрощалась.

У очереди на стоянке такси не было видно ни конца, ни края. Я замерзла и хотела побыстрее оказаться дома. Я подумала, что пешком дошла бы за двадцать минут, и зашагала по улице. На Джордж — стрит было полно народу, люди пытались остановить такси и ругались когда те проносились мимо со свистом. Я прибавила шагу; на улицах становилось все темнее, а людей все меньше. Я вдруг оказалась одна.

«История моей жизни».

Я ускорила шаг и почти побежала по переулку, когда до меня донесся крик. Я обернулась и снова услышала приглушенный крик, а затем глухой удар. Я остановилась и затаила дыхание, одновременно напрягая слух.

— Заткнись, ты, проклятая сучка! — проревел мужской голос.

Снова раздался женский крик.

— Пожалуйста, — умоляла она.

Я услышала еще один удар и снова крики. Я не раздумывала. Вытащив руки из карманов, я опять зашагала по дорожке. Он лежал на ней. Ее блузка была разорвана, лицо покрыто ссадинами, а руки зажаты. Он держал ее, чтобы она не вырвалась. Женщина смотрела на меня широко раскрытыми глазами, молча моля о помощи. Он попытался расстегнуть ее брюки, и она снова закричала. Насильник прикрыл ей рот рукой, а я все смотрела. Как будто я стала частью чужого ночного кошмара. Я направилась к ним. Я не могла остановиться. Было такое ощущение, что меня тянули. Кажется, он не слышал звука моих шагов. Мужчина был слишком занят, стягивая с нее брюки. Я возненавидела его каждой своей клеточкой. Мне страшно захотелось причинить ему боль. Свободной рукой он рванул молнию на своих брюках и шепотом выругался. Я осмотрела переулок, и мой взгляд остановился на палке от старой метлы. Я сделала три шага и взяла ее. Он услышал звуки и обернулся. Я побежала к нему и принялась не глядя сильно колотить его. Он свалился с нее. Я ударяла его снова и снова. Он поднял руки, чтобы защититься. Я продолжала бить его палкой по голове. Она попыталась отползти, потом легла на землю у стены и, застонав, схватилась за ребра.

— Поднимайся! — закричала я. — Вставай сейчас же!

Я продолжала колотить его.

Женщина оцепенела от ужаса, однако принялась медленно вставать. Ей было больно. Насильник откатился в сторону и вскочил на ноги. Я продолжала награждать его ударами, но теперь он сосредоточился и стал отбиваться. Наши взгляды встретились. Он пошатывался. Я не боялась — по сути, меня воодушевляла перспектива сбить его с ног.

— Перестань, дура паршивая!

Я была Брюсом Уиллисом в юбке.

— Ты пожалеешь об этом! — злорадно предупредил он.

Он ошибался. Я ни капли не жалела. Я снова шлепнула его палкой по голове. Он упал на стену. Я снова ударила его. «Герой» оступился. Затем я совершила наиглупейший поступок в своей жизни. Я бросила палку и набросилась на него. Я схватила его за мужское достоинство и со всей силы сжала его. Он был сражен, но я решила добить его. Я ударила его по лицу не один раз, а целых три. Он стонал и вряд ли был в состоянии сразу же подняться. Девушка держалась за стену и плакала. Я схватила ее за руку, мы выбежали из переулка и помчались по улице. Я увидела молодого человека с девушкой, которые шли, взявшись за руки, и закричала, что было сил.

— Помогите! Помогите! Помогите! — повторяла я.

Девушка в шоке рухнула на землю.

— Помогите нам! — продолжала я.

Они вызвали полицию. Нас отвезли в больницу. Девушка была сильно избита. Из губы шла кровь, ребро оказалось сломано, лицо в ссадинах. Мой кулак сильно болел, а голова раскалывалась. Я пребывала в шоке, но если не считать выше перечисленного, я была в порядке. Я сидела в кабинете врача в оцепенении, потеряв ориентацию, а врач — стажер перевязывал мой распухший кулак.

«Что происходит?»

Врач ушел, и передо мной возник полицейский инспектор с блокнотом в руках.

— Привет, помните меня? Я Джерри, — сказал он.

— Привет, Джерри, — машинально ответила я.

Он улыбнулся.

— Что ж, Эмма, ваша подруга идет на поправку. С ней все будет хорошо.

— Я не знаю ее, — пробормотала я. — Вы нашли его?

— Нет, милая, — сказал он, — он скрылся.

Мне стало интересно, как ему удалось убежать, ведь я натянула его достоинство на уши, однако полицейский не разделял моих беспокойств.

— Эта девушка обязана вам по гроб жизни, — продолжил он. — Но для вашего сведения, ловить маньяка в одиночку не следует. Вы должны были позвать на помощь. Я не спорила. Я не могла поверить в произошедшее. На голове появлялась шишка — я чувствовала это.

— Он даже не прикоснулся ко мне, — сказала я.

— Вы, видимо, сами огрели себя палкой от метлы, — улыбнулся инспектор.

— Я не рассказывала вам о палке от метлы, — сказала я подозрительно.

— Нет, рассказывали. В коридоре, пять минут назад.

Я не помнила.

— Вы в состоянии шока.

— О, — протянула я, желая побыстрее оказаться дома, в постели.

— Хотите, чтобы я позвал доктора? — предложил он.

Наверное, у меня был ужасный вид.

— Где она? — спросила я.

Она в рентген — кабинете. С матерью.

— Хорошо, — ответила я.

— Вы помните, как он выглядит? — спросил инспектор, видимо, уже не в первый раз. Но я не могла вспомнить. Я запомнила лишь ее. Я не знала, был ли он высоким или низким, старым или молодым, блондином или брюнетом, чернокожим или белым. Я не знала ничего. Я пришла в замешательство и расстроилась, что неспособна помочь.

— Ничего страшного, — успокоил он меня. Ночь была долгой. Кому позвонить, чтобы вас забрали?

— Шону. — Только его имя и пришло мне в голову.

* * *

Шон приехал в начале шестого. Джерри завел его за ширму. Было ясно с самого начала, что его не ввели в курс дела. Шон посмотрел на мою перевязанную руку и распухший лоб.

— О боже! Что случилось?

— Все хорошо, — сказала я, испытывая глубокое удовлетворение от его присутствия. — Прости, что попросила их позвонить тебе. Никто другой не пришел в голову. — Я почувствовала замешательство.

Джерри продолжал стоять рядом. Шон это заметил.

— Вам рассказали о случившемся? — спросил инспектор.

Он никак не мог разобраться в происходящем.

— Нет, — ответил Шон, пристально глядя на Джерри. — Мне просто сказали приехать и забрать тебя. На тебя напали? — У него был такой вид, будто он боялся ответа.

— Нет, — улыбнулась я — Это я напала.

У Шона вытянулось лицо. Он повернулся к Джерри.

— О боже! Ее арестовали?

Джерри улыбнулся. Я попыталась вмешаться, но Шон был упрям.

— Эмма, я разберусь с этим. — Он повернулся к Джерри. — Я прошу прощения, она никогда не делала ничего подобного раньше, и прошедший год принес много невзгод.

Джерри засмеялся.

— Вашу подругу не арестовали. Вообще — то, некоторые бы назвали ее героем или, скорее, героиней? — Он подмигнул мне.

Я улыбнулась, испытывая благодарность, что он так высоко оценил мою глупость. В разговор вступил Шон:

— Извините, может, кто-нибудь объяснит мне, что случилось?

Джерри решил оставить нас на пару минут вдвоем.

— Я избила насильника, — сказала я. Было видно, что смысл моих слов не доходит до Шона, так что я продолжила: — Я шла по переулку, услышала крик. Он пытался изнасиловать эту девушку, и я схватила палку от метлы.

— Метла? Палка?

— Да, и избила его этой палкой. Потом я схватила его за достоинство и стала бить кулаком по лицу, пока он не упал. И мы убежали. Даже из моих уст история звучала неправдоподобно. Голова у меня болела, кулак жгло и по какой — то причине из глаз лились слезы.

— Боже праведный, Эмма, — сказал он почти шепотом, — тебя могли убить.

Шон опустился на свободный стул и сказал, что я поступила безрассудно.

— Я не могла пройти мимо! — выкрикнула я.

— Знаю, — ответил он, но его голос прозвучал устало.

Я зарыдала. Шон обнял меня и сильно прижал к себе, а я продолжала плакать. И, как мне показалось, долго не могла успокоиться.

* * *

Доктор осмотрел мою голову и объявил, что я могу отправляться домой. Я хотела увидеться со спасенной девушкой, поэтому Шон отвел меня на третий этаж, где она спала в частной палате. Сквозь стекло я посмотрела на ее мать, которая сидела, не двигаясь, и наблюдала за ней. Ее тело сотрясалось, и она выглядела подавленной. Девушке дали снотворного. Мы были там лишними и поэтому ушли. Выйдя на улицу, мы присели на ступеньки отделения экстренной помощи и закурили одну сигарету на двоих. — Что сталось с Ирландией, землей святых и ученых? — спросил Шон.

— Они отправились к чертям и построили Америку, ответила я.

Подъехало такси.

— Поехали домой.

Шон помог мне подняться. В машине я спросила, куда подевалась Джулия. Он сказал, что она не его тип, и на этом тема была закрыта.

Глава девятнадцатая Конец линии

Проснувшись на следующее утро в своей постели, я с облегчением вздохнула.

«Мне просто приснился кошмар».

Затем я пощупала лицо.

«Твою мать!»

Я выпрыгнула из постели и, спотыкаясь, подошла к зеркалу. Я присела, уставившись на свой бедный распухший глаз, который переливался по крайней мере несколькими цветами радуги. Плакать было больно, но я все равно заплакала. Не от грусти — от страха в чистом виде. Мне стало очень страшно. Я не была Баффи и не увлекалась карате. Я даже не посетила ни одного занятия по самозащите. По сути дела, я ударила человека лишь один — единственный раз, в пять лет, и, признаться, то происшествие больше напоминало дерганье за косички, а не настоящие удары. Я все взвесила. Меня, конечно, нельзя было сравнивать ни с каким сорви — головой. Даже в развлекательном парке я сидела одна на скамейке и сторожила верхнюю одежду, в то время как остальные стояли в очереди на американские горки. Я не могла заставить себя забраться на чертово колесо. Ведь я даже страшилась летящих мечей, ей-богу. Кем я возомнила себя прошлой ночью? Я могла погибнуть или, что еще хуже, тот козел мог изнасиловать меня. И какого черта я поперлась в тот переулок? Меня стало подташнивать, и тут меня осенило.

— Джон?

Я обвела комнату подозрительным взглядом.

— Джон? Ты здесь?

«Я теряю рассудок». Я вернулась в постель и не вылезала из нее весь день.

* * *

Как и ожидалось, Рождество не было богато на события. Я не рассказала родителям о драке с насильником, опасаясь сердечных приступов. Вместо этого я сказала им, что напилась и упала. Мама разглагольствовала двадцать минут, папа хохотал, а Ноэль позвонил и умудрился поручиться за меня, даже несмотря на то что находился далеко. Мне приятно было слышать его голос. Я скучала по нему и сожалела, что его нет рядом. Он был счастлив, находился на балу, и я порадовалась за него. Родители пришли в такой восторг от звука его голоса, что не стали донимать его по поводу нарушенного им обещания. Нам недолго удалось поговорит с ним. Большую часть времени о погоде распинался папа. — Позвони, когда доберешься до дома, — сказал Ноэль и сообщил мне свой номер, после чего повесил трубку.

Я не могла дождаться. День тянулся долго. Я надулась. Мама настаивала на том, чтобы мы посмотрели «3вуки музыки», и я не видела просвета.

Я оказалась дома в начале девятого. Я достала номер и позвонила Ноэлю.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего, — сказала я в свою защиту.

Мне не верилось: брат чуял беду за миллионы миль отсюда. И правда заключалась в том, что мною овладело беспокойство. Моя неожиданная встреча с мерзавцем оставила неприятное ощущение.

— Рассказывай, — приказал он.

И я поведала ему свою грустную и постыдную сказку.

Он не перебивал, пока я не закончила.

— Ты современная добрая самаритянка, — сказал он.

Я рассмеялась.

— Если добрые самаритянки лупят людей по голове, то да, это обо мне.

— Ну я же добавил слово современная, — заметил Ноэль.

Я улыбнулась.

— Ты не злишься?

— Ты поступила так, как должна была поступить, и у тебя получилось. Я горжусь тобой.

Я и не собиралась делиться с ним теорией о Джоне.

Я хотела, чтобы он испытывал гордость за меня, а не страх за мой рассудок.

— А тыкак? — спросила я.

— Отлично. Не луплю людей по голове, но тем не менее живу и радуюсь.

Я рассмеялась, искренне радуясь за него.

— Я скучаю по тебе, — сказала я, не будучи в состоянии сдержаться.

Ноэль ответил, что тоже скучает по мне, и мне захотелось прикоснуться к нему.

— Когда ты возвращаешься? — ныла я.

— Не знаю, — ответил он.

— Ты все еще священник? — поинтересовалась я.

Молчание. — Не знаю, — протянул он.

— Хорошо. Я люблю тебя, — сказала я.

— Я тоже люблю тебя. Как дела у Шона? — спросил Ноэль.

Мне вдруг стало грустно.

— Он уезжает в Лондон. Он будет работать там редактором в каком — то местном журнале. Молчание. — Может, что — то удержит его, — предположил он.

— Это не мне решать, — ответила я.

— Может быть. — Затем Ноэль добавил: — Джона нет уже давно.

Я это знала, но не понимала, с какой стати Ноэль вдруг заговорил об этом.

— Знаю, — проговорила я.

— С Рождеством, Эмма!

— С Рождеством, Ноэль, — отозвалась я.

Я положила трубку и открыла бутылку вина.

— С Рождеством, Джон, — сказала я и взяла бутылку с собой в кровать.

Я напилась, но мне не спалось. Я лежала в тишине и думала о том, наблюдал ли за мной Джон. Было ли такое возможно? Мог ли он, находясь в раю, смотреть на нас, когда ему вздумается? Мог ли он и сейчас касаться меня? Меня пугала мысль, что он где — то находился и может знать о том, что порой днями, неделями, месяцами я не вспоминала о нем. Знать о том, что боль в моем сердце растворяется. И хотя я все еще скучала по нему и любила его, мне приходилось смотреть на фотографию, чтобы вспомнить его лицо. А вдруг ему известно, что я уже не помнила звука его голоса?

Лучше бы он не знал. Ноэль бы сказал, что пути Господни неисповедимы, что это его замысел, и жизнь продолжается. Я чувствовала себя предательницей. Может, Джон и не хотел, чтобы я жила, как прежде. Может, он желал, чтобы я любила его до тех пор, пока смерть не воссоединит нас, и, может, именно он и послал меня в тот переулок. Ведь мог. Джон мог хотеть, чтобы я помогла той девушке, или посылал мне знак. Ноэль сказал однажды, что я воспринимаю смерть как наказание, но для него она дар. Ноэль все считал даром. Если бы кто — то ударил его по лицу, он бы поблагодарил этого человека. Как-то раз я спросила его, неужели он и вправду полагает, что знает ответы на все вопросы. Брат ответил отрицательно. Он просто верил. В этом и заключалась проблема: я не знала, хочу ли я верить. Я впала в хмельной сон, но звонок в дверь разбудил меня.

Мимо меня пронеслась Дориан. В ее руке был упакованный фруктовый торт.

— Спасибо, поблагодарила я, когда она поставила торт на стол.

— Позволь взглянуть тебе в лицо, — приказала она.

Она не спеша осмотрела мой распухший глаз.

— Как твоя рука? — спросила она.

Я выгнула руку, чтобы продемонстрировать ей свои успехи в выздоровлении, а потом приготовила чай. Дорин предпочитала чай — от кофе она становилась раздражительной.

— Мне звонил Шон, — сказала она. — Я и не знала, что живу рядом с Крутым Уокером. Он обеспокоен твоим психическим состоянием.

Интересно, зачем он звонил Дориан?

— Он звонил тебе? — спросила я.

— Конечно, звонил. Всем известно, как бесподобна я в моменты кризиса. Знаешь, год я отработала в миссии «Сума самаритянина». Всего наслышалась.

Я засмеялась.

— Ничего и не слышно.

Дориан улыбнулась.

— Всегда что — то слышно, милая, — со знанием дела поправила она меня.

Я пообещала ей, что больше не буду гоняться по переулкам за насильниками.

— Я не из — за этого беспокоюсь. — Дориан обиженно махнула рукой. — Пора жить дальше, — сказала она

неожиданно, но я тут же поняла, к чему она клонит.

— Дор, не о чем беспокоиться, в самом деле. Я продолжаю жить, — заверила я, глядя на стол.

Она протянула руку, взяла меня за подбородок и посмотрела в глаза.

От нее не убежишь.

— Где та девочка, которую я знала? Где та девочка с улыбкой, растапливающей самые черствые сердца? Я знаю, ты где — то внутри, за ширмой боли и вины.

Мне захотелось плакать. Дориан продолжала смотреть мне в глаза. Внутри меня что — то надорвалось, и я облекла в слова чувство, от которого бежала все эти месяцы.

— Это я виновата! Если бы я не вернулась в дом! — Слезы обжигали мне глаза.

Дориан сурово посмотрела на меня.

— Послушайте, дамочка, если не существует. Ты не можешь изменить прошлое. Не ты вершила исход дела. Я потрясла головой.

— Он не хотел, чтобы я возвращалась в дом.

— Это не имеет значения.

— Он сказал оставить эту зажигалку. Он просто хотел домой.

— Это не имеет значения.

— Сегодня он был бы здесь.

— Нет! Не было бы его здесь.

Я отпрянула.

— Почему? — закричала я.

— Потому что, Эмма, так должно было случиться, — спокойно сказала Дорин.

Я отскочила от нее, и какое — то время мы молчали. Она взяла мою руку и потерла ее, давая время переварить факты. Я так и сделала, но она не знала всей истории.

— Дор, я больше не чувствую его в своем сердце. Не прошло и двух лет, а я не чувствую его. Он заслуживает лучшего. Я ненавижу все это. — Я плакала.

Дориан смягчилась.

— Позволь задать тебе такой вопрос, если бы умерла ты, разве ты не хотела бы, чтобы он жил дальше, был счастлив?

Конечно, хотела бы, она знала это. Я кивнула.

— Тогда почему ты не делаешь этого? — спросила она.

— Потому что я любила его!

— А он любил тебя, — сказала Дориан.

Я рыдала, кивала головой и улыбалась.

— Пора отпустить его, зайка. Цепляться за прошлое больно вам обоим, — нежно проговорила она.

— Дор?

— Да.

— Как ты думаешь, он видит нас?

— Возможно, время от времени. Наверное, увиденное разочаровывает его.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ну, он смирился и живет дальше.

Я кивнула и в глубине души знала, что пора и мне последовать его примеру.

* * *

Мы ехали в Керри. Машину вел Том, Кло сидела впереди, а мы с Шоном на заднем сиденье. Я радовалась, что выбралась из Дублина, но еще больше тому, что сидела рядом с Шоном. В его присутствии я чувствовала себя как за каменной стеной.

Ехали мы долго. После пяти часов пути мы въехали на длинную извилистую дорожку, усаженную деревьями. Мы не могли сдерживать эмоции. Перед нами вырисовывались огромные очертания дома; на крыльце сиял фонарь. Том посигналил. Энн и Ричард уже стояли и ждали нас. У меня все затекло. У Кло — тоже. Она постоянно ерзала и приговаривала: «Боже!»

Шон выпрыгнул из машины первым. Они с Ричардом‚ обнялись. Кло и Энн отплясывали дикие танцы. Я стояла позади них и улыбалась. Том стоял со мной и наблюдал за происходящим.

— Ричард, Энн, помните Тома? — спросила я.

Я вдруг поняла, что сказала глупость. Ведь они провели с ним целый уик — энд в Париже. Энн не на шутку встревожилась из-за моего глаза, когда мы направлялись к дому. Она спросила, все ли у меня хорошо. — Просто отлично, — ответила я.

Ричард схватил меня за руку.

— Эй, Рэмбо!

Я улыбнулась.

Энн не могла дождаться новостей.

— Но я же рассказала тебе все по телефону, — сказала я от безысходности.

Она перестала наполнять водой чайник. В это время я осматривала ее кухню, которая была размером с мой дом.

— Эмма, история является подлинной, только если ее рассказать, глядя человеку в лицо, — ответила она.

— С каких это пор? — спросила Кло.

— Я хочу услышать все, — приказала Энн, игнорируя ее вопрос.

— Она врезала ему. — Кло улыбалась и говорила так, будто присутствовала на месте происшествия. И надавала ему по причиндалам.

— Скорее сжала их, — поправила я подругу.

— Кто бы мог подумать, что ты такая злюка? — засмеялась Энн, и они обе кивнули мне в знак одобрения. Шон молча наблюдал за нами, он определенно находился не под таким впечатлением, как остальные. Я была рада этому, потому как не намеревалась повторять выступление. Из гостиной появился Ричард. — Как та бедняжка? — спросил он.

— Отлично, — сказала я.

Хотя я не была уверена в этом. Я лишь успела быстро переговорить с ее матерью по телефону. Та поблагодарила меня и сказала, что увозит дочь в отпуск, из чего необязательно следовало, что у девушки все хорошо. Однако мне хотелось верить в лучшее.

Том и Шон отыскали игровую приставку Ричарда, поэтому большую часть вечера мы их не видели. Энн, Кло и я сидели на кухне и пили вино, любуясь прекрасным каменным патио, выходящим на реку. От вида просто захватывало дух. Мы с Кло были на седьмом небе.

— То еще местечко, — прокомментировала Кло.

Энн улыбнулась.

— Да, — согласилась она и сменила тему. Мы знали, что она до сих пор сомневалась в целесообразности переезда в Керри. Однако когда мы смотрели на то, что нас окружало, сочувствовать ей было нелегко. Кло включила диск. Энн спросила о Леонарде.

— Вчера я застала его пожирающим свою игрушечную мышь, — ответила я.

Кло расхохоталась и рассказала Энн о том, что за неделю до того ему удалось пробраться в мой холодильник и обглодать все его содержимое.

— Так странно, — проговорила Энн.

— Тоже мне сказала. Он умудрился уплести три бараньи отбивные и высосать полбутылки белого вина! Энн считала, что мне следует показать котенка ветеринару. Кло не соглашалась и защищала его здоровый аппетит.

Энн стало противно.

— Когда кот уплетает три бараньи отбивные и запивает их бутылкой вина — здоровьем тут и не пахнет.

— Половиной бутылки, — поправила ее я.

Она злорадно посмотрела на меня, затем спросила, толстый ли он. Леонарду было почти два года, и по габаритам он походил на собаку средней величины.

— У него широкая кость, — вступилась я.

Кло поддержала меня.

— Просто порода такая, — подсказала она.

Энн одарила нас очередным запатентованным взглядом, наполненным злорадством.

— Эмма, отнеси этого бедного кота к ветеринару сказала она тоном, напоминающим манеру речи Дорин.

Я кивнула в свою защиту и вынуждена была признать, что у моего кота есть проблемы. Я на мгновение задумалась. Вдруг Энн захихикала и объяснила, что отвыкла от спиртного, так как последние два месяца они с Ричардом придерживались строгой диеты, которая исключала алкоголь.

— Зачем? — спросила Кло.

— Чтобы повысить наши шансы на зачатие, — прошептала Энн, хотя парни находились в гостиной, примерно в четырех милях от нас, в той части дома, которую Кло называла западным крылом.

Кло на минуту задумалась. Я улыбнулась, потому что прочла ее мысли.

— Смешно, я думала, большинство женщин беременеют после плотного ужина и нескольких коктейлей бакарди — бризер. Или только я одна?

Я поперхнулась вином. Энн помолчала и заметила:

— Хорошая идея, твою мать!

Мы смеялись минут двадцать. Пришел Шон — победитель. Он побил Ричарда в «Кризисе времени».

— Правда? Как скучно, — сказала Кло, хватая его за попу.

Он говорил, что она понятия не имеет об этой игре, и доставал из холодильника пиво. Энн продолжала смеяться. — Что смешного? — спросил он.

— Пьем, — последовал ее ответ.

Мы с Кло тоже глупо захохотали.

— Ну и что? — сказал он и ушел.

Мы распили половину второй бутылки вина, и у Энн уже наблюдалась потеря координации.

— Так хоросо, сто вы у меня есть, — произнесла она.

Мы с Кло улыбнулись. Мы сидели все вместе впервые за несколько месяцев. И Энн оказалась права, нам было очень приятно.

Ричард провел нас в отведенные для нас комнаты, а в это время Энн с трудом нашла свою. Мы пожелали друг другу спокойной ночи. Через пять минут в дверь постучали. Пришел Ричард.

— Нам так и не удалось поговорить, — сказал он.

Я терпеть не могла, когда люди выдавали мне такую фразу. Мне несложно было распознать в его голосе этот особенный тон. Тон, который готовил тебя к предстоящей лекции.

— Я знаю, о чем ты думаешь, и я пришел не для того, чтобы прочесть тебе лекцию.

«Ну да, конечно».

— Я лишь хотел убедиться, что у тебя все хорошо, — добавил он с улыбкой. Но меня это не успокоило.

— Я в полном порядке, — подтвердила я.

— Хорошо, — сказал он.

Затем последовало ужасное:

— Но я тут подумал…

«Золотые слова».

— Не самая безопасная затея в мире, знаешь, нападать на насильника. Некоторые сказали бы, что ты немного сумасшедшая.

Он смотрел в пол. Я посмотрела туда же. Пол был мраморным.

«Красиво». — Очередное нападение не входит в мои планы.

Ричард улыбнулся:

— Хорошо.

Потом он стал рассказывать о том, насколько расстроен Шон.

— Не может быть, — последовал избитый ответ.

— Да, — ответил он.

Его улыбка исчезла.

— Он очень любит тебя.

Я залилась краской.

— Я знаю, — ответила я.

— А ты его любишь? — осуждающе спросил Ричард.

— Конечно — Я начала обижаться.

— Он сказал, что уезжает в Лондон, — продолжил он в том же духе.

— Это отличная возможность, — сказала я, садясь на кровать и все еще надеясь на его уход.

— Это ты и сказала ему? — спросил он.

— Да.

Мы оба начали выходить из себя.

— Если у тебя есть к нему чувства, а мы все знаем, что есть, я предлагаю тебе вытащить голову из своей раковины и сказать ему это.

Я не верила своим ушам.

«Наглый ублюдок!»

— Керри делает тебя нехорошим.

— Я называю вещи своими именами, — сказал он с улыбкой и направился к двери. Я сидела, ошарашенная его невиданной дерзостью. Он обернулся:

— Эй, пусть это останется между нами, хорошо? Если Энн узнает, что я разговаривал с тобой, она убьет меня. Спокойной ночи. — Ричард подмигнул мне. — Я очень люблю тебя, Эм, но порой ты еще более слепа, чем я.

«Не совсем так — твоя жена ненавидит вашу новую жизнь».

Ричард ушел.

Я легла, но мне не спалось. Я все думала о словах Ричарда: все знали, что я неравнодушна к Шону. Кло и слова не сказала об этом. Она подшучивала надо мной, но вообще — то она над всеми подшучивала. Энн тоже не затрагивала эту тему. Возможно, Шон знал. Я снова покраснела. Мне было двадцать восемь лет, я лежала в темной комнате одна и краснела.

— Боже, мне действительно нужно переговорить с Кло.

Кло с Томом спали. Был второй час ночи. Я постучала в дверь и сама себя впустила. Том издал стон.

— Том, — прошептала я.

Он повернулся, продолжая спать.

Я подошла ближе.

— Том, — повторила я.

Он все еще пребывал в царстве Морфея.

— Черт, — прошептала я. «Не верится, что они уже спят». Я подошла к ним еще ближе и потрясла его.

— Том! сказала я ему на ухо.

Он очнулся.

— Я проснулся, я проснулся, — сказал он, оглядываясь по сторонам и понимая, что кругом хоть глаз выколи. Он сфокусировал затуманенный взгляд на моей страшной ночной сорочке.

— Боже, Эм, который час? — спросил он, потирая глаза.

— Я очень сильно извиняюсь, но это экстренный случай. Не могли бы мы обменяться кроватями?

— Что? — В его голосе слышалось удивление. А для меня это являлось абсолютно обоснованной просьбой. — Мне очень нужно поговорить с Кло, — умоляла я. Он посмотрел на Кло: та лежала в отключке, изо рта текли слюни.

— Она спит, — заметил он.

— Я знаю, как разбудить ее. Серьезно, это экстренный случай. Моя комната через две двери слева.

— Хорошо, — согласился он, начиная ощущать важность всей ситуации.

Я улыбнулась и ждала, что он встанет с кровати.

Но Том сидел и смотрел на меня.

— Что? — раздраженно спросила я.

— Мне нужно одеться, — смущенно сказал он.

— О, конечно, извини, — согласилась я и повернулась к нему спиной.

Том встал и стал изо всех сил пытаться натянуть шорты и футболку. Потом он ушел, а я села на кровать.

— Ммм, тепло. — Мраморные полы смотрелись красиво, но были чертовски холодными. — Кло, — прошептала я.

Она застонала.

— Кло. — Я посмотрела на нее.

— Еще десять минут, — пробормотала она.

Я сильнее потрясла ее.

— Это Эм, мне очень нужно поговорить с тобой, — сказала я, продолжая трясти ее.

Кло даже не открыла глаза.

— Какого…? — пробормотала она.

Я включила свет. Она медленно разлепила глаза.

— В твоих интересах, чтобы новости были хорошими, предупредила она.

— Я люблю Шона, — сказала я.

Смешно, но я не собиралась начинать разговор именно так.

Кло села лицом ко мне.

— Что ж, пора бы уже, — протянула она, полуулыбаясь.

Я была в панике.

— И что мне, черт побери, теперь делать? — спросила я.

— Скажи ему, — посоветовала она.

— Тебе легко говорить, — сказала я, пытаясь усесться поудобнее.

— Тебе легко сделать, — ответила она. — Он любит тебя, а ты любишь его. Все просто. — Она потянулась за сигаретами.

— Ты вправду так думаешь? — поинтересовалась я.

Кло прикурила сигарету и сделала затяжку.

— Я знаю наверняка. Он признался мне еще в прошлом году.

Я не верила своим ушам.

— Почему ты не сказала мне? — почти кричала я.

Она понимающе посмотрела на меня.

— Потому что мы обе знаем, что ты бы вышла из себя, и мне бы досталось.

Я обдумала ее ответ, и в свете недавних событий я не могла поспорить. Она права. Я бы разозлилась. Я не была готова.

— Но теперь ты готова, — сказала она, читая мои мысли.

У меня свело желудок. Я и забыла это ощущение. Было приятно, но и волнительно.

— Боже, — произнесла я.

— Боже, — согласилась она.

Мы сидели молча, пока не докурили сигарету.

— Где Том? — спросила она через пять минут.

— Я отправила его в свою комнату.

Она рассмеялась.

— Как мне сказать ему? — спросила я.

— Просто ошарашь его.

Мудрое наставление, но не то, которого мне недоставало. Видимо, на моем лице отразилось сомнение, потому что она тут же продолжила:

— Это не работа, которая требует от тебя гениальных способностей. Эм, тебе придется просто сказать ему это.

Мы снова сидели молча.

— Ты не думаешь, что я поступаю несправедливо по отношению к Джону? — спросила я, желая услышать от нее «нет».

— Не будь дурой, — ответила она.

— Близко.

На этом вопросы подобного характера закончились.

— Хорошо, — согласилась я. — Я скажу ему. — Я решительно улыбнулась ей.

— Договорились, — сказала она, убирая сигареты. — Теперь выключи свет и поспи.

Я повиновалась и легла.

«Я люблю Шона», — думала я, погружаясь в сон.

* * *

Мы все встретились за завтраком. Кло вежливо попросила Тома не открывать рта по поводу ночных рокировок, и он покорно исполнил просьбу. Мы сидели за столом.

Энн мучилась похмельем.

— Яиц не надо, — пробормотала она.

Кло с Томом заигрывали и глупо ухмылялись друг другу. Ричард жевал гренок и составлял план мероприятий на день. Не знаю, чем занимался Шон, так как смотреть на него я не могла. Я боялась, что одновременно покраснею и меня стошнит. Помню, как я размышляла, что меня ждет нелегкое время, когда Ричард внезапно прервал мои мысли.

— Я отлично спланировал день. Мы отправимся на прогулку, на гору. Затем я покажу вам местные леса. На послеобеденное время мы заказали лодку, и затем, если у вас будет желание, перед ужином я предлагаю часок поиграть в гольф. Думаю, поужинать можно будет около восьми часов. Как вам это?

Кло рассмеялась и сказала, что план был адским. Энн грозилась убить его, но Шон счел идею великолепной, а я на мгновение спросила себя, что я в нем нашла.

Я опомнилась и подлила масла в огонь:

— Если мы совершим все это и плотно поужинаем в восемь, мы заснем уже к десяти, а ведь сегодня мы встречаем Новый год.

Энн и Кло согласились. Я подумала, будто Том встает, чтобы поаплодировать мне, но он всего лишь отправился к холодильнику за молоком. Когда он наконец утолил жажду, он встал на сторону Ричарда и Шона. Девочки против мальчиков, и перевес мне не нравился. Воля Энн к борьбе приуменьшилась, а Кло купилась бы на какое-нибудь обещание Тома. Стало очевидно, что все снова выйдет так, как сказал Ричард. Ричард задумался, почему его не мучает похмелье, а я молилась, что оно все же настанет. Этого не произошло, и когда мы, как селедки, набивались в «рейндж — ровер, я снова проклинала Бога. Шон сидел впереди. Клоде, Тому, Энн и мне досталось заднее сиденье. Я увидела улыбку Шона в зеркале заднего вида. Что — то заставило меня помахать ему, и я тут же застеснялась. Я заметила, что за последние пять минут я поправила волосы дважды. Я запаниковала. Энн сидела рядом. Она наклонилась, и я подпрыгнула, придя в ужас от того, что ее вот — вот вырвет.

— Что с тобой происходит? — спросила она.

Я расслабилась.

— Мне показалось, что тебя сейчас вырвет.

— Я в порядке, — заверила меня она. Ее лицо было серого оттенка, и от нее несло вином. Я осталась неубежденной.

— Хочешь сесть у окна?

Она снова наклонилась вперед.

— Нет. Так что у тебя? — прошептала она.

— Ничего, — ответила я.

— Ты лжешь, — прошептала она несколько громче.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — прошептала я в ответ, пытаясь скрыть панику и боясь, что Том может услышать нас.

— Что — то происходит. Ты молчишь, ты поправляешь волосы с тех пор, как села в джип, и Кло рассказала мне о прошлой ночи. — Она улыбнулась и откинулась на сиденье. Ее щеки порозовели.

— Я собиралась сказать тебе, — прошептала я, придя в полное замешательство и мысленно набивая морду Кло.

— Пора бы, — рассмеялась она.

Я поняла, что покраснела еще больше. Я стояла на краю пропасти, поэтому спрятала лицо. Кло наклонилась через Тома, боясь, что мне стало дурно.

— Эмма, тебе плохо?

Ричард остановил машину. Шон перелез через сиденье.

— Ты в порядке? — обеспокоенно и так мило спросил он.

Поскольку мое лицо было сравнимо по цвету со свеклой, я решила ответить, не поднимая головы.

— В порядке, — сказала я.

— Ты можешь поднять голову? — попросил он.

„Отвали“, — умоляла я.

Он и не двинулся с места, так что я подняла к нему свое красное лицо.

Кло расхохоталась.

— Ричард, пожалуйста, поезжай дальше, — приказала она.

Шон, смутившись вернулся на переднее сиденье.

Кло беззвучно произнесла „извини“, но то были пустые слова, потому что она продолжала смеяться.

Ричард снова поехал. Энн чувствовала себя слишком плохо, чтобы смеяться, но я чуяла, что глупая усмешка не сойдет с ее губ на протяжении всей прогулки. Я закрыла глаза и прислонилась к окну. Веки защищали меня от окружающих, и мой внутренний голос повторял: „Успокойся, расслабься“. Через некоторое время я задумалась: кого я пытаюсь одурачить? Шон знал, что я не в порядке, и, казалось, не возражал. К тому же, осознав, что я люблю его, я хотя бы могла постараться не выставлять себя полной дурой при первой же возможности. Но похоже, измениться было не в моих силах. Проблема заключалась в том, что он слишком хорошо меня знал. Я очень стеснялась. Позже, когда Ричард остановил машину, чтобы Энн проветрилась, я поняла, что смотрю в окно и улыбаюсь красоте, забывая на какое — то время о своем глупом мирке.

Мы начали свою горную прогулку около одиннадцати. В три часа мы все еще шли. Ричард, Шон и Том шагали впереди и беседовали о футболе, автогонках и, охая созерцали окружающую флору и фауну. Кло, Энн и я тащились позади. Сначала мы действительно наслаждались прогулкой. Энн почувствовала себя значительно лучше. Перед нами расстилались великолепные пейзажи, было сухо и холодно. Небо было чистым. В течение часа мы видели красоту. Три часа спустя природа утратила свое обаяние в наших глазах. Мы заблудились, а парни оказались слишком заняты, чтобы замедлить шаг и заметить. Мы умудрились заняться обсуждением объекта моих недавно обнаруженных желаний. Разговор продолжался как обычно. Я нервничала и испытывала неуверенность. Я говорила всякую ерунду, а они восхищались мною. Мои дальнейшие реплики были полной чепухой, а в ответ Кло лишь хвалила мою прическу. Тогда я вспомнила про „Друзей“, и все внутри меня похолодело. Я замолчала и взглянула на Кло и Энн. Они, в свою очередь, посмотрели на меня.

— Ну что? — спросила Кло, и в ее словах прозвучало намерение заставить меня пошевелиться, а не продолжать беседу.

— „Друзья“, — произнесла я.

Они безучастно посмотрели на меня.

— Росс и Рейчел, — сказала я, полагая, что для них этого достаточно, чтобы уловить ход моих мыслей. Но они так и не поняли, о чем идет речь.

— Ну и? — поинтересовалась Кло.

Я не могла в это поверить. „Друзья“ — это же ее любимый сериал. Было абсолютно очевидно, что именно от меня хотели услышать.

— Росс тайно влюблен в Рейчел уже много лет, но он об этом не говорит — они просто друзья. Он всегда готов помочь ей. Он ее опора и защита. Она же только — только рассталась с молодым человеком. Она старается посещать все мероприятия, а он пока что остается в тени и выжидает. А когда она вдруг поймет, что влюблена в него, он уже начнет встречаться с красоткой — китаянкой. На прошлой неделе Рейчел наткнулась на нее в аэропорту.

Я окончила свою речь, посвященную американскому сериалу, и с трудом перевела дыхание.

Кло улыбнулась.

— Эмма, все замечательно. Шон сейчас не с китаянкой. Он как раз собирается навестить одну бестолковую девицу.

Мне стало неудобно.

— Это аналогия, — произнесла я.

Энн улыбнулась.

— Что случилось? — спросила я.

— Да так, ничего, — ответила она.

Я стояла, не в силах пошевелиться.

— Это был лишь забавный эпизод, — произнесла она с ухмылкой.

Кло взяла меня под руку и медленно повела по дорожке Она напомнила мне, что моя жизнь не является лишь серией „Друзей“, а также довольно мило предположила, что увлечение китаянкой долго не продлится. Россу и Рейчел судьбой предназначено быть вместе. Я же сомневалась в этом, поскольку даже любовь, скрепленная близкими отношениями, не всегда побеждала. Я знала что это было не таким уж и хорошим аргументом, поэтом предпочла помолчать и направилась дальше.

Мы случайно наткнулись на паб, и все почувствовали что проголодались. Было уже половина четвертого, и все планы Ричарда нарушились сами собой. Девушки с энтузиазмом восприняли предложение перекусить, и мужчинам пришлось уступить. Игра была окончена.

Мы все подкрепились и скоротали три приятнейших час за ирландским кофе, греясь у огня. К Энн и Ричарду мы не отправились раньше восьми часов. Мы все принял горячий душ, переоделись, а приготовлением ужина занялись лишь в девять вечера. Мы все пили вино, кроме Энн, которая предпочла слабоалкогольное пиво. Все были задействованы в подготовке ужина: кто — то накрывал на стол, кто — то выбирал музыку, другие же перемешивал соусы и наполняли бокалы, пока не наталкивались друг на друга. Слишком уж много было желающих помочь. Я оделась и решила сходить за сигаретой.

Я присела на скамейку во дворе, вглядываясь в темноту, лишь горящая сигарета освещала мне дорогу. Позади себя я услышала шаги, и мое сердце сильно забилось ведь я знала, что это был Шон.

— Я думал, что ты бросила, — сказал он.

Он сел рядом, и я улыбнулась ему в ответ.

— Да, — выдохнула я. — Но сейчас ты становишься свидетелем, как я снова начинаю курить. Шон улыбнулся.

— Не возражаешь, если я составлю тебе компанию? — поинтересовался Шон, и в этот самый момент мне отчаянно захотелось поцеловать его.

Вместо этого я вручила ему сигарету. Мы молча курили, несмотря на то что в моей голове вертелся полноценный разговор.

„Шон, как у тебя дела на работе? Хорошо? Я рада. Послушай, кстати, я тебя люблю и хочу переспать с тобой здесь и сейчас“.

Мы сидели в тишине.

Тогда он спросил меня, почему я улыбаюсь.

— Да так, ничего.

Снова воцарилась тишина. Я почувствовала какую — то напряженность между нами. Мне срочно надо было что-то сказать, хотя бы как-то начать разговор. Напряжение нарастало. Я не могла ни о чем думать, что само по себе было смешно, ведь мы уже много лет дружили. Я продолжала спрашивать себя, почему он молчит, и искренне желала, чтобы он заговорил, но Шон молча курил. Тут я решила озвучить первое, что пришло мне в голову, послав к черту все то, что могло последовать за моими словами.

— С Новым годом, Шон.

Он взглянул на меня.

— Сейчас только половина десятого.

Я улыбнулась.

— Я знаю, — сказала я и схватилась за сигарету, жалея о том, что не умею курить быстрее.

Это было слишком тяжело. Я оказалась трусихой. Мне не хватало смелости признаться. Мне стало страшно, и я чувствовала себя слабой. То, что я до прошлой ночи и не представляла, что влюблена в Шона, а сейчас вдруг перспектива его потерять казалась мне убийственной, было на самом деле смешно. Шон однажды признался Кло, что влюблен в меня, но в тот момент он был пьян. И это случилось год назад. Может быть, его чувства ко мне изменились, и поэтому он едет в Лондон. Лондон — это китаянка Шона! Я подавила его чувства к себе, и они остались в прошлом. Он уезжал в Лондон, и мой поезд тоже уже ушел. Было бы глупо что — то говорит сейчас. Это могло лишь еще больше усложнить нашу жизнь и, определенно, разрушить нашу дружбу. Не прошло и двух лет с тех пор, как умер Джон. К тому времени, как мы докурили наши нескончаемые сигареты, я точно решила для себя, что лучше оставить все так, как есть. Мы прошлись по дорожке к дому, и он положил рук мне на плечо.

— Ты выглядишь грустной, — сказал он.

Я улыбнулась и прижалась к нему.

— Я не грустная, просто здесь я счастлива, — ответил я. Я почувствовала его тепло, и мне в конце концов захотелось ему все рассказать.

* * *

Мы ужинали и пили вино. Энн даже удалось осилить парочку бокалов. Затем мы все переместились в гостиную. На улице шел дождь. Ричард зажег камин. Играла музыка. Шон сидел около меня, и я чувствовала, что все присутствующие в комнате пребывают в ожидании. Он этого не замечал. Он был занят тем, что что — то небрежно писал в своей записной книжке. Энн поинтересовалась его занятием. Он поведал нам, что ему нужно написать статью к следующему вторнику, и он работает над ней. За это Кло не замедлила обозвать его занудой. Она не могла понять, как можно за тридцать минут до полуночи в канун Нового года продолжать работать. Шон отшутился, будто его статьи всегда являются поводом для всеобщего обсуждения, забывая про то, что обсуждение часто является причиной возникновения споров и разногласий.

В этот раз ему нужно было охарактеризовать современную женщину.

Кло засмеялась.

— Легко. Потрясающая кокетка и отвратительная домохозяйка.

Мы все тоже расхохотались и решили, что она права.

Шон нахмурился и записал мнение Кло. Затем он взглянул на меня.

— А как ты думаешь, хм..? Если жемчуг, высокие каблуки и тряпка были основными атрибутами женщин в пятидесятые годы, то как же можно описать женщин девяностых?

Это был хороший вопрос. Я не могла с уверенностью на него ответить.

— Ну? спросил он.

— Тебе нужно мнение, взятое из глянцевого журнала? — Я знала, что ему всегда было интересно мнение читателей.

Шон нахмурился и кивнул.

— Хорошо, — начала я. „Космополитен“ заставляет нас поверить в то, что современная женщина много работает, сама оплачивает свои счета, носит у себя в сумочке презервативы и не против провести ночь с незнакомцем. Она умеет хорошо готовить, может с легкостью починить колесо, сесть на шпагат, родить ребенка в бассейне без обезболивающих средств, выглядеть как девочка вплоть до шестидесяти лет. К тому же она невероятная любовница, футбольная фанатка, имеет огромную коллекцию музыкальных дисков и любит непристойные шутки.

Все смеялись, в то время как Шон старался быстро записать каждое слово. Мне стало интересно, почему бы ему просто не почитать „Космополитен“. Через некоторое время он наконец — то оторвался от своего блокнота и поднял глаза.

— Так что ты говоришь? спросил он.

— Она свободна, — ответила я не раздумывая.

— И работает как вол, — вставила свое слово Кло. Другие присоединились к разговору, но Шон лишь улыбался и кивал, в то время как я раздумывала о том, что только что сказала.

„Я свободна“.

Он спросил Энн, хотела ли бы она оказаться на месте какой — либо телегероини.

Она задумалась на мгновение, сделав глоток пива и нахмурившись.

— Луис Лейн.

Он спросил почему хотя ответ казался очевидным для всех нас.

— Супермен, — кивнула она, ухмыляясь. Ей больше ничего не нужно было говорить.

Кло кивнула в знак согласия, прежде чем отметить, что сама была бы не прочь оказаться на месте Памелы Андерсон в фильме „Спасатели Малибу“, а Том с энтузиазмом поддержал ее выбор. Я же ответила, что хотела бы быть Даной Скалли. Однако, когда Кло заметила, что та слишком много работает и что ее работа очень тяжелая, у нее нет мужчины и она находится в состоянии постоянной депрессии, я на самом деле задумалась, все ли у меня в порядке с головой, и быстро переключилась на Жасмин Блит, подругу Памелы в „Спасателях Малибу“. Кло одобрила мой выбор. Ричард включил телевизор. На часах было без пяти двенадцать. Я сидела рядом с Шоном.

„О Боже!“

У меня мелькнула мысль закурить, но я не хотела, чтобы Энн знала, что я все еще курю. Вдруг все заулыбались и хором принялись отсчитывать время, оставшееся до наступлёния Нового года. Потом все дружно прокричали „С Новым годом!“ Энн и Ричард поцеловались и взялись за руки. Кло и Том нырнули вместе в кресло. Шон и я улыбнулись друг другу.

— С Новым годом, Эмма, — сказал он. Мое сердце остановилось, и я с трудом ответила ему.

Он улыбнулся и притянул меня к себе. Я могла бы поклясться, что в тот момент почувствовала, будто мне в сердце вонзили нож. Я дрожала, как подросток, но он лишь поцеловал меня в щеку и отодвинулся.

— С Новым годом, — пробормотала я в то время, как мы неловко стояли, ожидая, пока остальные освободятся из объятий друг друга. Некоторое время спустя мы слушали музыку восьмидесятых и не заметили, как охмелели.

Кло и Энн проводили меня в спальню. Они переживали, что я не воспользовалась случаем и не поцеловалась с Шоном, что так долго планировалось и обсуждалось ранее в тот же день. Я извинилась за то, что им приходилось жалеть меня. Энн была полна сочувствия, но у Кло оно напрочь отсутствовало. Она посоветовала мне наконец — то вынуть голову из раковины, что уже становилось распространенной темой для обсуждения. Я жалобно заявила, что уже не могу ничего с этим поделать.

Кло со знанием дела улыбнулась.

— Конечно же еще можно что — то предпринять, ты можешь пойти к нему в комнату.

Энн кивнула в знак согласия. Уже было начало четвертого, но мои протесты никто не слушал. Кло зачем — то напомнила мне, что на следующий день мы уезжаем в Дублин, время уходит. Она вместе с Энн направилась к двери спальной комнаты.

— Сейчас или никогда, — сказала Энн.

— Да будет так. — Кло наклонила голову.

Ноэль упоминал о том, что он подумывал поехать в Новую Гвинею во время нашего рождественского телефонного разговора. Мне вдруг стало интересно, осуществил ли он поездку, но я сразу же забыла о нем, как только за ними захлопнулась дверь. Я осталась одна в темной комнате. Мне предстояло принять решение, которое могло привести к самому ужасному унижению в моей жизни. Я могла либо просто пойти к Шону в комнату и рассказать ему обо всем, либо лечь спать и позволить ему уйти.

Вдруг я отчетливо осознала, что у меня нет выбора. Я должна была сказать ему все, иначе бы сошла с ума. Единственное, что мне надо было сделать, это набраться смелости. Поэтому я умылась, почистила зубы, нанесла на губы бальзам и долго стояла, облокотившись на дверь. Я испугалась, что у меня сведет шею судорогой, и решила пошевелиться.

Я дошла до его двери и уже была на все готова, но поняла, что оттуда не доносится никаких звуков, поэтому постучала довольно — таки громко.

— Кто там? — спросил Шон.

Казалось, что он не спал. Я не рассчитывала, что он будет бодрствовать.

— Это Эмма, — выдавила я.

Дверь тотчас распахнулась.

— Привет, сказал он. И я в ответ произнесла привет. Я сказала ему, что хочу с ним поговорить. Шон впустил меня. Занавески на окнах не были задернуты, и сквозь стекло на нас смотрел полумесяц. Я заметила, что они доходили до пола. Окно представляло собой дверь во внутренний дворик, который выходил к пруду. Это выглядело на самом деле прекрасно. Я прошлась по комнате и открыла дверь во двор. Шон улыбнулся.

— Замечательная комната.

Я не могла поверить: в моем доме не было даже второй ванной комнаты. Он проследовал за мной во дворик. Я с удивлением уставилась на романтическое ложе, расположенное среди горшков с растениями.

— У меня даже нет второй ванной, — простонала я.

Он снова улыбнулся.

— А я уже показывал тебе мою? — спросил он, почти смеясь.

Тогда он проводил меня в свою личную ванную комнату, расположенную за предметом, который ничего не подозревающий турист назвал бы обычным шкафом. Комната оказалась роскошной, а сама ванна была круглой и благоухала ароматом „Коко Шанель“. Моя комната однозначно уступала его апартаментам. Пока я размышляла о том, что Энн вредная стерва, Шон ждал, что я объясню ему цель своего визита. Только после того, как я оправилась от унижения — ведь мне бесчестно предоставили комнату намного хуже апартаментов Шона, — я проследовала за ним. Он сел на кровать, я присела рядом с ним. О несправедливости я уже позабыла. Теперь необходимо было приступать к делу. Мое сердце забилось сильнее, и тело напряглось. Шон поинтересовался, все ли у меня хорошо, таинственно глядя на меня. Я убедила его в том, что у меня все замечательно, но мое истеричное внутреннее состояние, выдававшее меня, заставило его засомневаться. Через какое — то время он, казалось, начал беспокоиться, не утратила ли я окончательно здравый смысл. Это было не то лучшее начало, на которое я надеялась. Однако я упорно шла к своей цели. Это был тот самый момент, когда я собиралась признаться ему в любви. Я вздохнула и произнесла эти слова.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — сказала я.

„Черт, я хотела сказать, что люблю его“.

Я не придерживалась плана и попала в новую обстановку. Его настроение моментально изменилось, и он пристально посмотрел на меня.

— Почему? — Его голос прозвучал грубовато.

В тот момент я взмолилась, чтобы он не стал холоден со мной, и тогда я ответила ему настолько честно, насколько могла.

— Потому что я на самом деле буду скучать по тебе.

„Черт возьми, почему же я не могу просто сказать ему об этом?“

Я хотела отвернуться, но его взгляд перехватил мой. Его глаза были влажны, широко открыты и печальны. Мягкие губы находились всего в нескольких дюймах от моих. На нем ничего не было, кроме спортивных брюк, и хотя его глаза приковали мой взор, я чувствовала близость его груди. Боже, я чувствовала, что он моя слабость.

— Почему, Эмма? спросил он.

„Я тебя люблю“.

— Почему ты будешь скучать по мне? — с вызовом в голосе произнес он.

— Потому что… — Мой голос отказывался подчиняться мне.

— Так почему же? нетерпеливо интересовался он.

— Потому что я люблю тебя, — ответила я несколько резко. В конце концов я сказала это. Я с облегчением вздохнула.

— Ты меня любишь? Повторил он, не веря своим ушам.

Я кивнула в знак согласия.

Он улыбнулся.

— Ты? Любишь меня?

— Да, — подтвердила я.

— Не просто как друга? — засомневался он.

— Нет, не просто как друга, призналась я.

Он прижался ко мне ближе.

— Как долго?

Я честно ответила:

— Уже давно.

Шон снова улыбнулся.

— Я тоже тебя люблю, — произнес он с усмешкой.

А затем мы целовались, и… о боже… как он целовался. Мы прикоснулись друг к другу. Это было прекрасно, слишком прекрасно, чтобы выразить словами. Я не могу припомнить ни одной мысли, которая пришла мне в голову в тот момент. Я только помню невероятнейшее чувство блаженства, которое я когда — либо испытывала. Нам удалось освободиться от одежды с удивительной быстротой и ловкостью. Создавалось такое ощущение, что мы уже достаточно близко знали друг друга. Мы не ударялись головами, не было неловких прикосновений, и руки оказывались в нужном месте. Все происходило так, будто мы были созданы друг для друга.

Обнаженный, он лежал на мне.

— Ты уверена? — спросил он.

Я взглянула на него.

— Да, — смеясь, ответила я.

Я притянула его к себе, и он засмеялся, а потом мы целовались снова и снова…

После этого мы, разгоряченные, лежали в круглой ванне в невероятно прохладной ванной комнате Шона, наполненной ароматом „Коко Шанель“.

— О чем ты думаешь? — поинтересовался он, когда заметил мою улыбку.

— Что заставляло меня ждать так долго, — сказала я.

Шон засмеялся.

— Ты медленно соображаешь.

После его слов я снова улыбнулась, потому что он оказался прав. Я была медлительной, но на самом деле совершенных людей нет. Мы проболтали всю ночь о прошлом и о будущем, лежа в объятиях друг друга. Он сообщил мне, что не едет в Лондон, и я была настолько счастлива, что разрыдалась.

Следующим утром мы завтракали в постели. Ричард, Энн и Том встали пораньше специально для того, чтобы принести нам яичницу. Мы же лежали на простыне, крепко обнявшись, поспав лишь двадцать пять минут, и сильно удивились их появлению, осознавая, что почти раздеты, в то время как те загадочно улыбались и говорили что — то вроде „Молодцы!“ и „Мы подумали, что у вас разыгрался аппетит!“

Было такое ощущение, что в любой момент в руках одного из них может появиться камера, и тогда он закричит: „Сы — ы–ыр!“ Чуть позже все разошлись, а мы все смущенно смотрели друг на друга, после чего дружно засмеялись. И вот мне снова было шестнадцать.

Глава двадцатая Чакки, возвращение домой и корова

Стоял свежий морозный январский денек. Он казался бы совсем мрачным, если бы тоненький лучик света не проникал через просвет в облаках и не освещал бы все вокруг. Земля совсем замерзла, холод пронизывал насквозь, несмотря на теплую одежду. Мои руки, спрятанные в рукава кофты, посинели от мороза. Я прошла за ворота и направилась к могиле Джона, обходя соседние памятники. У меня был сильный насморк, и я чувствовала, что уголки губ начинают трескаться. Я ускорила шаг, пообещав себе поскорее сказать все то, что хотела, и уйти. Через несколько минут я подошла к могиле и обнаружила, что в это неимоверно холодное утро я была там совсем не одна. Мать Джона, Патриция, чистила надгробие. Моим первым желанием было спрятаться, но мы встретились глазами, и я уже ничего не могла поделать.

— Эмма! — Она тепло улыбнулась мне, несмотря на жуткий холод.

— Патриция! — произнесла я чересчур весело.

Она приблизилась ко мне, и мы обнялись.

— Я так долго тебя не видела.

Я начала извиняться, понимая, что заливаюсь краской.

Она почувствовала мою вину и тотчас поторопилась разрядить обстановку, широко улыбнувшись.

— Я так рада тебя видеть.

— Я тоже, Патриция. — Я на самом деле была рада нашей встрече, несмотря на своесмущение.

Я подобрала губку, и мы принялись за уборку вместе. Она поведала мне про своего соседа, который выиграл кругосветное путешествие, а я рассказала ей про школу. Когда надгробие уже блестело, Патриция пригласила меня составить ей компанию за чашечкой кофе. Мне так и не удалось поговорить с Джоном, но мне было очень приятно в ее обществе, да и кофе ассоциировался у меня с теплом. Пока мы пробирались назад к машинам, пошел дождь. К тому времени, как мы дошли до кофейни, мы обе промокли насквозь. Симпатичный пожилой швейцар помог нам снять верхнюю одежду и повесил ее на вешалку рядом с дверью. Мы устроились рядом с камином в углу и потихоньку начали отогреваться.

Официантка приняла у нас заказ, а мы сидели и смотрели друг на друга, как закадычные друзья, которые не виделись слишком долго.

— Ты выглядишь счастливой, — сказала она мне.

Чувство вины опять завладело мной.

— Ты действительно счастлива, Эмма? — любезно поинтересовалась она.

— Да, — честно призналась я.

— Молодец, — похвалила она.

Я не хотела рассказывать ей про Шона, потому что это было бы несправедливо. То, что я обрела свое счастье с лучшим другом Джона, когда тот покоился под землей, могло бы причинить ей слишком сильную боль.

Я ни в коем случае не должна была признаваться ей.

— Как там Шон? — поинтересовалась она.

— У него все замечательно, — сказала я, краснея.

— Твоя мама рассказала мне о ваших отношениях, и я счастлива за вас. Я на самом деле очень рада, Эмма. Мы все так переживали, что ты ни с кем не встречаешься.

«О боже. Я должна была сказать хоть что — то».

Я не осмеливалась взглянуть на нее.

Она засмеялась.

— Ты такая милая.

— Прости, Патриция. — Я чувствовала, что вот — вот заплачу.

— Не нужно извиняться, — произнесла она.

— Я все еще люблю Джона, — жалостно сказала я, и в моем голосе прозвучали нотки вины.

— Я все понимаю, я тоже его люблю, но его уже нет. А мы продолжаем жить.

Она была очень мудрой женщиной. В этот момент я поняла, что скучала по ней.

— Шон великолепен, — с улыбкой обратилась к ней я.

Она засмеялась.

— Я знаю… он очень опытный.

Мы дружно засмеялись и чокнулись кофейными чашками. Было так приятно ее видеть. Расставаясь около машин, мы обнялись и пообещали друг другу оставаться на связи. По пути домой я поняла, что совсем не обязательно было рассказывать обо всем Джону. Он все равно все знал и наверняка радовался за меня.

* * *

После Рождества недели пролетали одна за другой. Мы с Шоном начали жить вместе уже в начале февраля. Все были безумно рады за нас, кроме Леонарда, который жутко страдал от очередной диеты. Постоянные ограничения в еде, да еще и новый сосед стали причиной его постоянного раздражения и недовольства. Сначала он показывал это тем, что мочился на ту часть кровати, где спал Шон. Поэтому нам постоянно приходилось запирать дверь спальни, что, казалось, спасло положение. Но лишь до тех пор, пока однажды ночью Шон, почувствовав, что ему сложно дышать, не проснулся и не обнаружил Леонарда, спящего прямо у него на лице. Я пробудилась как раз в тот момент, когда Леонард стукнулся о противоположную стену, немножко пролетел и приземлился на свои пухлые лапки. Шон принялся рассказывать мне, что же на самом деле произошло, в то время как Леонард пристроился на краю кровати, склонив голову и злобно уставившись на него. Только тогда я заметила, что дверь закрыта. Я посмотрела на Шона, который, казалось, был загипнотизирован взглядом Леонарда.

— Ты же оставил Леонарда внизу, когда мы отправились спать, ведь так?

Он кивнул мне в знак согласия.

Я показала ему на дверь.

— Как он тогда сюда попал? — поинтересовалась я.

Шон побледнел.

— О боже! Да он же как Чакки (герой — кукла сериала «Детская игра» (жанр ужасы))! — прошептал он.

Мы сидели и смотрели на кота достаточно долго, пытаясь понять, как же он все-таки добрался до лица Шона. Тут кот не вытерпел и, мяукнув, попросился выйти из комнаты. Я выпустила его, пытаясь пролить свет на ситуацию. В ту ночь Шон спал сидя, а мы так до сих пор и не нашли объяснения загадочному появлению кота в комнате.

На следующее же утро я рассказала обо всем Дориан, которая заскочила ко мне в надежде скрыться от мужа, который недавно вступил в Партию зеленых. Очевидно, он разбирал мусор, пытаясь убедить ее приобрести аппарат, перерабатывающий отходы. Она сидела за кухонным столом, пока я готовила кофе.

— Ради бога, Эмма! Когда я выходила за него замуж, я не давала свое согласие на то, что буду купаться в собственной переработанной моче.

Я была согласна с тем, что это выходило за рамки того, что можно пообещать будущему мужу. Леонард прошел мимо нас, а я провожала его взглядом до тех пор, пока он не скрылся в гостиной. Я побежала закрывать дверь и поторопилась спросить совета у подруги, которая была старше и мудрее меня. Я поведала ей о странных событиях прошлой ночи.

— Как же он попал в комнату? — спросила она.

Я ответила, что не знаю.

— Странно, — заметила Дориан.

Я надеялась на большее. Она встала, приоткрыла дверь и взглянула на Леонарда, который сидел у окна и наблюдал, как по лужайке скакала птичка. Почувствовав ее присутствие, кот повернулся и уставился на нее. Дориан еще немного понаблюдала за ним, оценивая его состояние, прежде чем закрыть дверь. — Он голодный, — заключила она.

Я не понимала, как это могло быть связано с тем, что мой кот вел себя не вполне адекватно.

Соседка присела.

— У него взгляд измученной супермодели, — засмеялась она.

Я все еще не совсем понимала, что она хотела этим сказать.

— С каких пор он у тебя на диете? — поинтересовалась она.

— С Рождества, — ответила я.

— Хорошо, — сказала Дориан, — тогда все понятно. Он ассоциирует свое голодание с появлением Шона. Вероятно, он думает, что если он убьет Шона, то его наконец — то накормят.

Такое предположение меня озадачило.

— Возможно, ты и права.

— Дорогая моя, мне уже больше шестидесяти. Я всегда права.

Я начала верить, что ее предположение верно, пока она не спросила у меня, не приходила ли мне когда-нибудь в голову мысль отдать Леонарда на лечение. Я посетовала, что уже выложила крупную сумму за услуги диетолога. Дориан глубокомысленно кивнула и напомнила мне о том, что я могла в любой момент отказаться от его услуг. Думаю, что кот услышал ее слова, так как в тот момент, когда она выходила, он побежал за ее ногами. Дор даже не пошевелилась — она просто взглянула на его пухленькую маленькую мордочку и пригрозила ему. Тот попятился.

— Нужно лишь побольше решительности и воли, — сказала она и вышла.

Я взглянула на Леонарда

— Попался! — закричала я и, храбро отвернувшись от него, вошла на кухню.

Чуть позже я поведала Шону о том, что, по моему мнению, стряслось с Леонардом. Он согласился с тем, что это похоже на правду. Мы подумали, что лучше бы было Шону кормить Леонарда. В результате кот лишь помочился прямо на свою еду. В ту ночь мы больше его не кормили, заперли дверь в спальню, а Шон опять спал в сидячем положении. Так продолжалось три дня. На третий день кот съел того самого цыпленка, с которым так некрасиво поступил, после чего с его стороны попыток убийства больше не предпринималось.

Проходили недели, месяцы, и пока Леонард терял вес, Шон и я почувствовали себя настоящей парой. Вначале я сомневалась по поводу его переезда в дом, в котором я когда — то жила с его лучшим другом. Мы подумывали снять квартиру в каком-нибудь другом месте, но в таком случае плата за аренду была бы намного выше. Мне, как и ему, нравился дом, в котором я жила. Мы приобрели новую кровать, но я оказалась не в силах выбросить старую, и Шон предложил просто переставить ее в свободную комнату. Он не был ревнивым, и его ничего не раздражало. Напротив, он понимал меня, за что я любила его еще сильнее.

* * *

Ноэль уже год как был в отъезде. В то воскресенье мы с Шоном гостили у моих родителей. У моего отца все еще были проблемы с венами, а у матери сильно болела голова. Шон, казалось, не обращал внимания на нищету, царившую в моем доме.

— Как идут дела на работе? — поинтересовался он у моего отца.

— Жутко, — грустно ответил мой отец.

Затем Шон спросил у моей мамы, как у нее обстояли дела на уроках по игре в бридж.

— Я безнадежна, — ответила она.

Она сникла прямо у меня на глазах. Мне стало ее жалко.

— Шона повысили на работе, — радостно объявила я. Услышав мои слова, родители оживились, и стало понятно, что они искренне за него рады — Он скоро станет редактором нового журнала, который начнет выходить в мае.

Моя мать была поражена, потому что само слово редактор производило на нее сильное впечатление. Однако она не могла не заметить, что в мужских журналах пишут о всякой ерунде.

— Я имею в виду, что мужчины ни черта ни о чем не знают, — пояснила она.

Я смеялась над ней, в то время как Шон с отцом улыбались друг другу.

Зазвонил телефон. Это был Ноэль. Моя мама чуть ли не залезла на отца, пытаясь скорее завладеть трубкой. Внезапно их настроение улучшилось. Мама просто сияла, и в каждом ее предложении звучало слово «сын», в то время как отец упорно кричал в трубку, несмотря на то, что разговор был мирным.

Когда же я наконец — то дождалась своей очереди поговорить с ним, то он сообщил мне, что находится в Африке. Я тотчас представила его загорелым, с короткими волосами, остриженными под хиппи, с бутылкой Кока — колы в руках и играющего в покер с подозрительными лицами, пока он не упомянул, что сестра Августина и матушка Бернадетта подбросили его в деревушку, чтобы тот позвонил. Я поведала ему о наших отношениях с Шоном. Конечно же он уже знал все о нас и обозвал меня тугодумом. Последний раз мы разговаривали с ним целых четыре месяца назад, и я жутко по нему соскучилась за это время. Я назвала его щекастым недотепой, к полному неодобрению моей матери.

— Эмма, ну ради всего святого! — почти прокричала она.

Я могла поклясться, что умудрилась услышать, как в тот самый момент Ноэль улыбнулся. Я поинтересовалась у него, когда же он все-таки собирается возвращаться домой, на что тот ответил, что определенно вернется в этом году. После этих слов мне пришлось попрощаться с ним, так как Шон вырывал у меня трубку. Заполучив ее, он не стал много разговаривать, а лишь кивал головой, после чего продолжил разговор в коридоре.

По дороге домой я спросила у Шона о предмете их разговора, но он ничего не ответил и лишь улыбнулся в ответ. Это меня очень разозлило, и я напомнила ему о том, что являюсь капризной девушкой и так просто от него не отстану. На это он предпочел не реагировать. Добравшись до дома, мы занялись любовью, и я совсем позабыла про то, что меня насторожило.

Через две недели в воскресенье Шон не смог отправиться со мной ужинать к родителям, поэтому я нехотя поехала одна. Мы вместе с ними сидели за обеденным столом и обсуждали, насколько улучшилось состояние Леонарда благодаря диете, когда в дверь позвонили. Мама встала, чтобы открыть. Мы с отцом обсуждали количественное содержание жира в тунце, когда услышали пронзительный крик матери. У меня сердце ушло в пятки, и я почувствовала, как что — то неприятно кольнуло в области живота. Отец мгновенно вскочил, но я опередила его. Мы вбежали в холл в ожидании чего — то ужасного, но обнаружили там маму в объятиях Ноэля и Шона, который стоял и улыбался рядом с ними. Отец обнял сына и маму. Эта картина чем — то напоминала сцену из фильма «Семья Уолтонов».

— Эй, хм… — произнес Ноэль, улыбаясь из-за отцовского плеча. — Вы по мне скучали?

Родители разомкнули объятия, и я крепко обняла брата. Отец отступил назад, наблюдая за своими детьми со слезами на глазах. Ноэль освободился из моих рук и подошел к отцу. Они долго обнимались, и отец плакал. В награду за то, что привез Ноэля домой, Шон получил сразу три десерта от моей матери, которые он с аппетитом поглощал, пока брат рассказывал нам о своих путешествиях, показывал фотографии экзотических мест, где успел побывать, и раздавал разные безделушки, привезенные со всех концов земного шара. Он расслабился, и когда смеялся, у него потекли слезы. Вдруг родители, утомившиеся от эмоций и впечатлений, отправились спать, оставив меня, Шона и Ноэля одних. Троих друзей, чьи жизни волею судьбы пересеклись.

Ноэль был в шоке оттого, что мы с Шоном наконец-то нашли друг друга. (Его слова.) В ответ я назвала его занудой. Ноэль сказал, что я жутко упрямая, с чем охотно согласился Шон. В этот момент я не могла не вспомнить Джона, какими они с Ноэлем были хорошими друзьями. Эта мысль, несмотря на то, что и оказалась мимолетной, заставила меня улыбнуться. Заметив улыбку на моем лице, Шон крепко сжал мне руку, тем самым вернув меня в реальность.

Как выяснилось, Шон уже давно признался Ноэлю в своих чувствах ко мне.

— Ты не одна, кому пришлось совершить великое признание, хм… — сказал Ноэль.

Шон засмеялся, вспоминая о том, как он один раз чуть отошел во время одной из таких доверительных бесед, чтобы прикурить сигарету. А Ноэль почувствовал запах дыма и решил, что загорелась церковь.

Мы проболтали почти всю ночь об африканской культуре, азиатской технологии и о том, что за забавные существа эти слоны. Эта была первая ночь Ноэля дома, и никто из нас не поинтересовался его планами на будущее. Мы не хотели, чтобы он раскрывал свои карты.

* * *

Кло навестила меня в следующую субботу. Я была занята стиркой. Она вся сияла.

— Что случилось? — поинтересовалась я.

— Том предложил мне выйти за него замуж, — ответила она.

Я уронила корзину с бельем.

Кло засмеялась и начала от радости пританцовывать.

— Я согласилась.

Я споткнулась о корзину, но умудрилась обнять подругу, ничего больше не задев. Как оказалось, они просто сидели дома и смотрели телевизор, рассуждая о том, является ли Майлз сексуальной или она типичная зануда, когда Том и предложил Кло выйти за него замуж. Так просто. Днем они собирались ехать за кольцами. Мы вместе сидели и болтали на кухне.

— Забавно все в жизни происходит, не правда ли? — заметила она.

— Я тоже так думаю, — сказала я, понимая, что она имеет в виду.

— Я так долго думала, что следующей свадьбой будет ваша с Джоном.

Я улыбнулась ей.

— Я тоже так считала, — согласилась я.

— Как ты думаешь, ему бы понравился Том?

Я кивнула в знак согласия.

— Определенно.

Кло улыбнулась в ответ.

— Да. Тому бы он тоже пришелся по душе.

Она спросила меня, скучаю ли я все еще по Джону. Я ответила, что да.

— Но сейчас бы ты уже ничего в жизни не стала менять? — спросила она.

Я ответила, что у меня уже нет сил ничего менять и что я впервые понимала, почему не хотела перемен. Ведь даже если бы я могла управлять жизнью и смертью, я, скорее всего, ничего не стала бы предпринимать. — Мир похож на шахматную доску, а мы лишь простые пешки, — заявила я с умным видом.

Кло с безразличием посмотрела на меня.

— Мы должны просто стараться получать удовольствие от игры, — поторопилась я пояснить ход своих мыслей.

— Заткнись же, — буркнула Кло, тем самым ставя меня на место.

Я засмеялась.

— Хорошо, но ты все же поняла, что я имею в виду?

— Никто не понимает тебя, когда ты начинаешь философствовать, — с улыбкой произнесла она. Чуть позже она добавила: — Я рада видеть тебя счастливой.

— А я тебя, — ответила я с улыбкой.

Казалось, что все должно было наладиться, хотя бы ненадолго, и я смогла бы свыкнуться со всем, что случилось. Шон явился моим будущим. Я была влюблена, и, вероятно, какая — то часть моего существа уже давно любила его, с тех пор как мы с ним познакомились. А когда — то я определенно считала его занудой. Я улыбнулась своим воспоминаниям. Кло поинтересовалась, чему я улыбаюсь, и я ответила ей.

Она согласилась с тем, что Шон — зануда.

— Жизнь такая забавная штука, — печально произнесла она.

— Да, — подтвердила я, но ничего не могло уже расстроить меня в тот день, когда моя лучшая подруга объявила о том, что выходит замуж.

— Том тоже зануда, — заметила она.

— О боже, да я знаю, — согласилась я в свою очередь.

Вскоре пришла Дориан и принесла с собой пачку печенья. Она присоединилась к нам.

— Вы мне просто не поверите, чем он сейчас занимается, — сказала она, и мы обе поняли, что речь идет о ее муже.

Кло засмеялась и поставила чайник.

Дориан продолжала рассказывать нам о том, что ее муж сейчас участвует в марше протеста против вырубки и продажи лесов. Кло заметила, что это не лишено смысла. Она где — то читала, что деревья очень важны для нас. Дориан пояснила, что речь шла о рождественских деревьях.

Кло любила рождественские елки. На какое — то время она задумалась.

— О, да какое кому до этого дело? Я выхожу замуж!

Дориан поставила свою чашку на стол.

— Ты его любишь? — спросила она.

— Даже больше, чем туфли.

Дориан покончила со своими расспросами, поинтересовавшись, не связан ли он как-нибудь с движением зеленых.

— Насколько я знаю, нет.

— Тогда все отлично. Желаю тебе, дорогая, побольше удачи.

Мне вдруг стало любопытно, какой была Дориан в нашем возрасте. Мне стало интересно, будем ли мы с Кло в шестьдесят лет сидеть вместе и рассуждать о делах наших мужей. О том, что наши сыновья слишком неблагодарные, и давать советы молодым соседям, проживающим в соседних квартирах, между тем, не забывая печь пироги, за которыми можно приятно обсудить любую проблему.

Кло и Дориан ушли вместе: Кло поехала встречаться со своим женихом, чтобы выбрать кольца, а Дорин отправилась снимать мужа с дерева. Я вернулась в прачечную и уже собиралась начать гладить, когда приехал Ноэль.

— Ты постригся, — подметила я без особого восторга. Мне уже начинали нравиться его растрепанные волосы. Он лишь улыбнулся.

— Я завтра встречаюсь с епископом.

— Ты мог бы просто надеть шляпу, — посоветовала я, на что он только улыбнулся.

— Не для этого, — произнес он с ухмылкой.

Брат выглядел немного старше, но счастливее. Морщины, появившиеся вокруг его глаз за последний год, лишь подчеркивали блеск его глаз.

— И что ты мне сейчас расскажешь? — спросил я его, скрестив пальцы.

— Я священник, Эмма, — сказал он таким тоном, будто ожидал от меня безоговорочного одобрения.

Я не побоюсь сказать, что в тот момент у меня кольнул в груди. Я попыталась скрыть свое разочарование, безразлично протирая стол. Я этого, честно, не ожидала. Мне казалось, что путешествия вокруг света отрицали его принадлежность к церкви. Но ведь мы с Ноэлем был абсолютно разные люди.

— А как насчет того, что ты никогда не сможешь завести семью, любить или даже заниматься сексом? Как насчет того, чтобы наблюдать за тем, как живут другие и не иметь возможности самому ничего попробовать? А как тебе нравится одиночество? — Я задавала ему эти вопросы, безумно расстроенная его признанием.

Он взял меня за руку.

— За прошлый год я многое попробовал в жизни. Некоторые мои открытия оказались замечательны. Я сделал вызов судьбе, и многое, что встречалось мне на пути, было мной ранее не познано, но я увидел все то, что хоте увидеть. Даже то, что лучше бы людям никогда не знать.

Ноэль рассказал мне о своем путешествии в Судан, в особенности о крошечном четырехлетнем мальчике, который умирал от голода. Его тело было измученным, кости выпирали через тонкую кожу, все мышцы скручены, а живот раздулся. Он оказался слепым, и этот его недуг был врожденным. Это маленькое существо было совсем одиноким. Мать ребенка умерла за месяц до того, как мой брат нашел его умирающим на грязной кровати лагеря. Пока Ноэль держал его за руку, слезы текли по изможденному лицу ребенка. Он вцепился в брата, боясь, что его снова оставят одного. Ему было лишь четыре года, а он уже знал, что умирает. Мой брат спел ему песенку. Он гладил его по голове, а когда у того отказали почки, он лежал, обняв ребенка, громко молясь за него и целуя его в мокрую щеку. Этот маленький человечек никогда не знал той жизни, которая нам представлялась чем — то само собой разумеющимся. Он никогда не узнал, что жизнь может доставлять радость. Он же испытал лишь потерю и боль. Почему?

Эта история глубоко задела меня за живое. Я сразу вспомнила, сколько всего хорошего происходит в нашей жизни. Даже когда мы что — то теряем, мы обязательно что — то находим. А этот ребенок? Когда же он что — то обретет? Ноэль просидел с ним два дня. Он произвел последний обряд, и ребенок умер у него на руках. Но Ноэль мог поклясться, что мальчик улыбался. Казалось, что эта улыбка была вызвана присутствием брата. Мальчика звали Басса, и он хотел стать врачом, когда вырастет. Ноэль прервал свое повествование, потому что слезы струились по его лицу. Я не могла вымолвить ни слова и чувствовала, как горят мои щеки.

— Он член моей семьи, Эмма.

Я сидела, задыхаясь от жалости к мальчику, которого я никогда не знала, и к брату, который присутствовал при его смерти.

— Ты возвращаешься.

Мое сердце начинало разрываться на части.

— Я уезжаю, — кивнул он в ответ.

— Ты мог бы быть членом благотворительной организации.

— Я священник.

Мы оба заплакали, но в то же время и я, и он понимали, что он принял верное решение, и хотя я чувствовала боль в сердце и слезы струились из глаз, я была горда тем, что он мой брат. Я крепко обняла его.

— Я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, Эмма.

Так закончился наш разговор.

* * *

Через неделю мы с Кло ходили по магазинам и искали наряд для ее помолвки. — Я слишком толстая в этом платье? — спросила у меня Кло, кажется, в четырнадцатый раз.

— Да у тебя десятый размер. Нет такой одежды, в которой ты бы плохо выглядела, — ответила я ей в четырнадцатый раз.

У меня жутко болели ноги, и я не была настроена больше гулять по магазинам. Тут она нашла черное платье, которое очень напоминало те предыдущие восемь черных платьев, которые уже имелись у нее в гардеробе. Я ей напомнила об этом, но мои слова не возымели действия.

— Эмма, ты ничего не понимаешь, — сказала она по пути к прилавку.

Я оказалась слишком голодна, чтобы с ней спорить. Мы уже купили туфли и приготовились перекусить. Я еле шла, а Кло была раздражена. Мы только успели сделать заказ, когда зазвонил ее телефон. Высветился рабочий номер Тома. Она ответила, но ей звонил не Том. Я видела, как ее лицо побледнело. Том почувствовал себя плохо, и его отвезли на скорой помощи в больницу. Мы молча вышли из ресторана. Сев в машину, мы лишь перекинулись несколькими словами.

— С ним все будет хорошо, — сказала я, ужаснувшись от мысли, что могла заблуждаться.

— Я знаю, — безучастно произнесла Кло.

Никто из нас в это не верил. Она безумно мчалась по дороге, а я даже не возмущалась. Мы вбежали в госпиталь, чуть не сбив информационный стенд. Отец Кло умер от сердечного приступа, и, стоя около стенда, я знала, что она тайно винит себя в том, что с Томом может произойти то же самое. Ее трясло, она размахивала руками, а когда попыталась заговорить с медсестрой, то у нее пропал голос. Я стойко держалась, а она в ужасе ждала удара. Тут Кло откашлялась и спросила про состояние здоровья своего жениха. Женщина улыбнулась и заглянула в компьютер. Кло закрыла глаза, я же пристально смотрела на женщину и на ее компьютер. Но та все еще улыбалась нам.

— Дорогая, он в хирургии, — радостно заявила она.

Хирургия — это хорошо. Это значит, что он не мертв. У отца Кло дело до хирургии так и не дошло. Мы обе поняли, что это хорошие новости. Кло с облегчением вздохнула. Том не был мертв. После этого нам пришло в голову, что для этого у него еще предостаточно времени. Ну что же все-таки с ним случилось? Кло опять побледнела. Думаю, я тоже.

— У него что — то с сердцем? — спросила она, уже готовая разрыдаться в ожидании ответа этой незнакомки. Слезы обжигали ей глаза, и она так крепко сжимала мою руку, что могла сломать ее.

Женщина вновь взглянула на экран.

— Нет, — улыбнулась она. — Дорогуша, у него подозрения на аппендицит.

Слово «аппендицит» сделало свое дело. Мы переглянулись.

— Подозрения на аппендицит? — решила уточнить Кло, снова заливаясь краской.

— Да, дорогая. Он тут долго не пробудет, — обнадежила женщина, и я заметила, что ее взгляд был уверенным. — Подозрения на аппендицит, — повторяла я, чтобы окончательно убедиться, что мы от радости ничего не напутали.

— Аппендицит, — подытожила Кло, улыбаясь, после чего мы истерично расхохотались и никак не могли подавить смех. Кло облокотилась на меня, а ее коленки были крепко прижаты друг к другу. Могло показаться, что она хочет в туалет. А я тем временем вытирала слезы, стараясь не сопеть.

Улыбка исчезла с лица женщины. Очевидно, она решила, что мы просто ненормальные. Это делало всю ситуацию еще более забавной. Мне нужно было срочно в туалет. Лицо Кло выражало боль, и, боясь того, что нас сейчас выпроводят из больницы, Кло взяла себя в руки.

— Простите, — обратилась она к женщине, — вы не могли бы подсказать, где здесь женский туалет?

Мы тут же рассмеялись, и женщина холодно попросила нас покинуть помещение до тех пор, пока мы не сможем контролировать свои действия.

Итак, мы сидели в машине Кло рядом с больницей. Когда мы наконец — то замолчали, Кло повернулась ко мне.

— Как ты думаешь, его уже привезли из операционной? — спросила она.

Я взглянула на часы.

— Полагаю, что операция длится не более двадцати минут.

Выражение ее лица вмиг стало серьезнее.

— О боже, что же мне теперь делать?

— Ты о чем? — поинтересовалась я.

— Он скоро вернется в палату, а нас выгнали из больницы.

— Да нет же! Эта женщина просто попросила нас взять себя в руки.

— Мы вели себя как полные идиотки. Аппендицит — это серьезно. Я не хотела смеяться, я просто испытала огромное облегчение, что у него не было ничего серьезного с сердцем.

— А я была рада, что его не сбила машина, — призналась я.

— Как ты думаешь, он поправится? — вдруг спросила она меня, немножко побледнев.

— А ты себя нормально чувствовала после того, как тебе удалили аппендицит? — поинтересовалась я. — Ну да, — услышала я в ответ.

— Ну а я? — спросила я.

— Что тебе сказать? Насколько я помню, ты много стонала. Но на самом деле в подростковом возрасте ты всегда ныла, — с ухмылкой произнесла Кло.

— Если учесть то, что врачи вовремя обнаружили у него аппендицит и сейчас его оперируют, то все должно быть замечательно.

— Его брат Рупер сейчас в отделении, — доложила мне подруга, прежде чем заметила, что я собираю нитки, прилипшие к брюкам. — Прекрати!

— Прости, — произнесла я, складывая руки на коленях. — Ты хочешь войти?

— Пока еще рано. Я терпеть не могу Руперта, — призналась Кло.

— Неужели? — заинтересованно спросила я. Она о нем никогда ранее не упоминала.

— Лучше бы я его вообще не знала, — пробурчала подруга.

Я уточнила, в какой палате он будет, а поскольку у нас был еще целый час в запасе до того, как Том оправится после операции, мы направились в столовую, где неохотно заказали капусту с беконом, и принялись ждать Шона.

Мы прождали его уже больше получаса. Наши тарелки давно унесли, а кофе остыл. У нас возникло то неприятное чувство, которое появляется, когда сидишь за абсолютно пустым столом, а около пятидесяти человек с подносами ищут, куда бы присесть. Вдруг пожилая кривоногая женщина с явно выраженным артритом и волосами, выкрашенными в синий цвет, остановилась около нашего столика и закричала своей подруге, стоящей в очереди:

— Я больше не могу ходить, Долорес, ноги меня не держат!

Мы поняли намек, встали и вышли, попивая несвежий кофе среди курильщиков, один из которых был так мил, что протянул каждой из нас по сигарете.

— Нет, спасибо. Мы больше не курим, — призналась Кло с печалью в голосе.

Прошло пятнадцать минут, за которые мы успели выкурить две сигареты, как приехал Шон. Тома наконец — то перевели на второй этаж.

Его брат Руперт сидел у изголовья его кровати.

— Где, черт побери, вы были?

Он мне сразу же не понравился.

Том лежал под капельницей и все еще под действием наркоза. Но, увидев Кло, он улыбнулся.

Она наклонилась и поцеловала его, намеренно игнорируй его брата.

— Я очень сожалею, но к тому времени, как мы приехали сюда, ты уже был в операционной.

Том кивнул и улыбнулся.

Его брат недоверчиво взглянул на Кло.

— Ты работаешь лишь в десяти минутах езды от больницы.

У него было отталкивающее выражение лица.

Кло же лишь усмехнулась и спокойно ответила:

— Несмотря ни на что, сейчас мы здесь.

— Лучше поздно, чем никогда, — пробурчал он.

— Почему бы тебе не заткнуться? — предложила ему Кло, все еще улыбаясь. Том засмеялся, хотя было не совсем понятно, что вызвало у него смех: слова Кло, либо танцующие розовые слоники.

Его брата эти слова не задели.

— Ты же понимаешь, что он мог умереть.

Клода самодовольно ухмыльнулась.

— Он чувствует себя замечательно.

— Аппендицит может быть опасен для жизни, и я не нахожу в этом ничего смешного, — огрызнулся Руперт. Улыбка исчезла с лица Кло.

— Отвали, Руперт, — произнесла она, что вызвало улыбку на лице Тома.

Несмотря ни на что, Том был вместе с нами.

Глава двадцать первая Курица, шепот и худо с добром

До свадьбы оставалось всего три месяца, и мы с Энн и Кло отправились покупать свадебное белье. Энн настаивала на том, чтобы для этого полететь в Дублин. Она чувствовала себя жутко одинокой, и все, кроме ее мужа, понимали это. Особенно тяжело ей стало после Рождества, но даже зная об этом, нам каждый раз было тяжело видеть ее в таком состоянии. Энн набрала уже четырнадцать фунтов, и казалось, что кто — то просто надул ее с помощью насоса для велосипеда. Я не могла поверить своим глазам. Кло молчала, что само по себе было большой редкостью. Мы обе собрались с силами и поприветствовали подругу слишком наигранно, учитывая, что Энн все прекрасно понимала. Она села и схватилась за меню.

— Я на диете, — сказала она, а я мысленно взмолилась, чтобы Кло промолчала.

Кло ничего не сказала, да и я, к сожалению, тоже. В течение двух минут мы просидели молча. — Я думаю, что закажу мясо с картошкой, куриные крылышки, а насчет десерта я еще не определилась, — продолжила Энн, как будто все было в полном порядке.

Я вновь заговорила.

— Мясо очень вкусное, — произнесла я.

— Что? — рассеянно переспросила Кло, все еще не сводя глаз с потолстевшей подруги.

Я повторила, что мясо было превосходное.

— Это так, — подтвердила она, все еще не в силах оторвать взгляда от Энн.

Это было некрасиво.

Энн обернулась и позвала официанта. Мы с Кло переглянулись. В разговоре по телефону Энн не упоминала, что поправилась. И это было по меньшей мере странно. Позже мы зашли в «Браун Томас» в поисках нижнего белья. Энн сразу же направилась к туфлям, а Кло воспользовалась возможностью обсудить со мной новые размеры подруги.

— Боже мой, Энн стала такой толстой, — сказала она. — Ты обратила внимание, сколько она ест?

Энн уплела мясо с картошкой, куриные крылышки, два куска какого — то торта, маффин и два бутерброда. Я согласилась, что это на нее совсем не похоже, но была уверена в том, что не следовало делать на этом акцент.

Кло твердо стояла на том, что у Энн большие неприятности. Будучи ее друзьями, мы должны были выяснить, что за чертовщина с ней происходит, разобраться со всем этим и посадить ее на такую диету, чтобы она смогла влезть в платье, которое оденет на свадьбу.

— Я знала, что мы слишком рано купили те платья, — сказала я, покачивая головой.

— Да ты, похоже, шутишь. Никто из нас почти не менялся в весе за последние пять лет! — Кло так активно размахивала руками, что даже вспотела.

Это оказался хороший довод. Я согласилась с тем, что тот факт, что наша подруга вдруг ни с того ни с сего набрала в весе, наводил на размышления. И это было явно не своевременно. Я считала, что, если бы ей требовалась наша помощь, она бы обратилась за ней. А пока Энн вела себя так, будто ничего страшного не произошло. Мы всегда могли вернуть платья, и, возможно, она была счастлива, несмотря на свой новый размер, а причиной расстройства для нее могла служить ограниченность людей, окружающих ее.

Кло взглянула на меня и сказала:

— Я люблю тебя, Эмма, но иногда ты несешь всякий бред.

Я сообщила ей, что мои слова истинны, добавив, что примером тому служит Опра. Она засмеялась в ответ, остроумно прокомментировав случай с Опрой.

— Прости, Кло, раздраженно возразила я, — Опра Уинфри сделала для людей больше, чем многие политики президенты и монархи за всю историю человечества. Более того, я уверена, что если она что — то доказывает, то ее аргументы обязательно основываются либо на медицинских либо на документальных источниках, в отличие от тех, кто полагается на мораль народных пословиц, призывающих глупо верить всему, что с тобой никогда не происходило.

Кло взглянула на меня и улыбнулась.

— Эмма, ты абсолютно права, и, вероятно, Опра тоже права, но что — то определенно творится с нашей подругой. И я собираюсь выяснить, что именно.

По крайней мере мне удалось убедить ее подождать, пока мы вернемся домой. Себе же я пообещала первым делом сходить в туалет.

Когда мы вернулись, уже стемнело. Мои ноги распухли, у Кло болела голова, а Энн уже успела опять проголодаться Я открыла бутылку вина и передала Кло стакан с водой, чтобы та запила парочку таблеток от головной боли.

Энн обрушилась на Кло за то, что она делала нелестные замечания относительно ее фигуры.

«О боже! Ну вот, началось».

Кло тяжело вздохнула и улыбнулась.

— Именно о ней, — начала она несмело, — Эмма и я только что разговаривали.

Я не могла поверить в то, что подруга впутала и меня во все это. Я бледнела, в то время как Энн внимательно ее слушала.

— Ты на самом деле набрала лишние килограммы.

Теперь уже настала очередь Энн бледнеть. Кло, должно быть, заметила ее реакцию, но, несмотря ни на что, продолжала говорить:

— Ты поправилась слишком уж быстро. Так не должно быть.

Энн молча слушала. Я застыла на месте.

Кло продолжала:

— Не стоит себя сравнивать с Опрой или с кем — то еще. Ты никогда в жизни не поправлялась больше, чем на семь фунтов.

Энн с болью в глазах посмотрела на меня, и я решила сама поговорить с ней до тех пор, пока так называемая доброта Кло совсем ее не сломала. На самом деле я даже не представляла, что ей сказать. У меня это все просто не укладывалось в голове. Этот разговор выглядел как вмешательство в личные дела человека. А какое мы имели право совать свой нос не в свое дело. Что мы вообще знали? Ну, девушка немножко поправилась. И что теперь? Мне вдруг стало интересно, что бы сказала по этому поводу Опра.

Я спросила Энн, чувствовала ли она себя несчастной, вместо ответа она разрыдалась. Мы с Кло сидели рядом с ней на кровати. Кло принесла ей вино и салфетки.

— Я ненавижу Керри! — сказала она сквозь слезы. — Я сейчас уже почти превратилась в огромную свинью! — Ну да, ты потолстела. Но в любом случае ты никогда не будешь похожа на синью, — нежно попыталась успокоить ее Кло, как будто ее слова могли чем — то помочь подруге.

Энн недоверчиво уставилась на нее. Я последовала ее примеру. За годы работы в рекламном агентстве Кло стала гораздо медленнее соображать и, казалось, совсем не замечала нашего смущения.

— Кроме того, даже с лишними килограммами ты гораздо симпатичнее многих худышек, которых я знаю! — с триумфом добавила Кло.

Мы с Энн обменялись взглядами, пока Кло сидела и смотрела на нас так, будто она только что взмахнула волшебной палочкой. Несколько секунд мы сидели молча, пока Энн не разразилась громким смехом. — Если честно, то ты самый простой человек из всех, кого я только знаю. Но я все равно тебя люблю, — сказала она, слегка толкая Кло локтем. Кло же улыбнулась ей в ответ, соглашаясь с подругой и радуясь тому, что ее принимают такой, какая она есть.

— Все будет хорошо, — подвела итог я.

Энн поинтересовалась, каким именно образом.

— Ты поговоришь с Ричардом и скажешь ему, что тоскуешь по дому, после чего вы вернетесь, — сказала я, как будто мне ничего не стоило решить проблему подруги.

Ричард всегда мечтал жить в Керри. Ему нравилось уютное и красивое местечко, окруженное озерами и горами. Ему нравились пейзажи, размеренная жизнь, местные жители, бары, в которых было приятно провести время, хорошая еда и тишина. В Керри Ричард обрел мир, но Энн была городской девушкой. Она видела красоту в архитектуре, любила бывать в шумных ресторанах, обожала огни больших городов, театры, музеи, Томаса Брауна и Шельбурн. Ее привлекали шум, толпы народа, очереди и даже пробки на дорогах.

— Ты знаешь, что во всем городе нет ни одного светофора? — почти закричала она. — Как, черт возьми, я могу там жить?

Мы кивнули в знак согласия. В этот момент мы поняли, что жить там было полным безумием. Энн прекрасно понимала, что ее муж никогда не согласится уехать из Керри, и добавила, что сама она уже готова повеситься от такой жизни.

— Почему бы вам обоим не пойти на компромисс? — спросила я. — Почему бы вам не жить в Дублине зимой, а в Керри летом?

Энн задумалась.

— Лето длится всего три месяца.

— Ты права, — усмехнулась Кло.

Энн улыбнулась и добавила, что летом Керри выглядит довольно — таки мило.

— Я бы даже не возражала проводить там рождественские каникулы. Там на самом деле бывает здорово на Рождество, — говорила она, потихоньку расцветая.

— Теперь ты знаешь, что делать, — обратилась я к ней, как будто все уже было решено.

— Еще вина? — предложила Кло, чтобы окончательно уж покончить с этой проблемой.

Улыбку на лице Энн сменило беспокойство. Она не была так уверена, как мы. Верно же говорят, что намного легче решить чужую проблему, чем свою собственную.

Мы выпили. Мы пили за наше здоровье, за свадьбу Кло, за диету Энн, лишний вес является преступлением, в то время как напиваться до смерти вполне допустимо.

После одиннадцати за мной заехал Шон. Энн уснула на кровати, накрывшись простыней прямо с пустым стаканом в руке. Кло пыталась отобрать его, но Энн не хотела выпускать его из рук. Мы попрощались с Кло, и Шон проводил меня к машине. Когда мы приехали домой, он приготовил мне кофе и ванну. Я лежала в ней довольно — таки долго, предаваясь размышлениям. Шон успел даже поменять в ней воду. Он сидел на полу около ванны, как это делал Джон. Он предложил потереть мне спину, как Джон. Шон ухаживал за мной точно так же, как и Джон, и я понимала, что по — настоящему счастлива. Мне было двадцать восемь, и я обитала в съемной квартире. Я работала учителем за абсурдно низкую зарплату. У меня был автомобиль, который приходил в неисправность каждый месяц, и кот, на фоне которого даже Розанна Барр (Розанна Барр, (род. 1952) — американская комедийная актриса и писательница) показалась бы худышкой. Но когда Шон вытирал мои волосы полотенцем, мною овладевало умиротворение.

Позже, в постели, мы обнялись, и я рассказала ему о несчастьях Энн, из-за которых она растолстела.

— Ради тебя я бы переехал и на Луну, — сказал он.

Я рассмеялась.

— Надо думать, не только на Луну, но и в никуда? — поинтересовалась я.

— Видимо, да, — ответил он с ухмылкой.

Он поцеловал меня, и мы занялись любовь, как в первый раз. У нас закончились презервативы, но нас это не смутило. После этого я лежала в темноте и улыбалась.

* * *

Энн вернулась в Керри на следующий день. Ее мучало похмелье, но она была непоколебима. Ричард встретил ее в аэропорту. Он приехал с цветами, и она сказала, что им нужно поговорить. Дело закончилось перебранкой, в результате которой жестоко пострадали цветы. Энн хотела вернуться в Дублин. Ричард желал остаться в Керри. Она ссылалась на то, что тосковала по дому. Он же утверждал, что терпеть не может Дублин. Он спорил с ней, говоря, что она не стремится приспосабливаться к образу жизни в Керри. Ричард завел там множество друзей, но она отказывалась от общения с ними. Он также утверждал, что за прошедший год у них появилась там новая жизнь. Ричард обратил ее внимание на очевидное: у них был дом, они пытались завести детей, и она сама дала согласие на переезд в провинцию. Энн спорила, говоря, что ей сложнее заводить друзей, и когда ей приходится это делать, она не в состоянии объяснить причину своего отношения к новым знакомствам. Она не забыла напомнить ему о том, что у них все еще была квартира в Дублине, равно как и деньги на покупку нового дома. Энн также понимала, что пока детей им не видать, как своих ушей, а кроме того, в Дублине лучшие школы. Они кричали и злились. Ричард расстроился из-за того, что жена сдалась так быстро; она — из-за того, что муж был либо слеп и не видел ее боли, либо ему вообще было наплевать. Ричард привык, что все в жизни выходило так, как нужно ему; Энн привыкла уступать мужу, но больше не находила в себе сил продолжать это.

В четыре часа утра она собрала вещи и уехала в Дублин. Проснувшись, Ричард обнаружил, что жены и след простыл, а также записку: «Выбирай».

* * *

Прошло две недели с тех пор, как Энн ушла от Ричарда. За это время она похудела на целый размер. Кло мало помогла ей, сказав, что нет худа без добра. Я была обеспокоена. Не так давно Энн уплетала все подряд, а теперь не могла одолеть и тарелки супа. Она жила в их пентхаусе в Дублине. Мой чертов дом и в сравнение не шел с ее жилищем, однако Энн чувствовала себя там так, словно попала в трущобы. Каждый день она ждала звонка от Ричарда, но тот не звонил, и она страдала. Энн звонила мне и так громко рыдала, что оставаться равнодушной к ее боли было невозможно.

— Я уехала, а ему и дела до этого нет! — вопила она.

Я попыталась настроить ее на положительный лад, но ее слова нельзя была назвать ложью.

— Он эгоистичный ублюдок! — ревела она.

Я посочувствовала ей, не забывая про осторожность и не согласившись с ее утверждением. Ведь я понимала, что, если когда-нибудь они снова сойдутся, она использует мои слова против меня. Да, женщины такие.

— Где он, Эмма? — жалобно кричала она.

«Хороший вопрос».

— Почему он хотя бы частично не идет мне навстречу?

«Этот вопрос получше».

— Он хотя бы любит меня?

«Страшный вопрос».

Я хотела, чтобы она побыла у нас с Шоном, но она отказывалась, так как боялась пропустить звонок Ричарда. Она пребывала в депрессии, и это пугало меня.

Однажды ночью я попыталась дозвониться до нее. Энн не брала трубку. Она не выходила из квартиры уже две недели и в течение того дня была особенно подавлена. Ее могло не быть дома, но в глубине души я знала, что она не могла уйти. Я снова позвонила. Ответа опять не последовало. Я занервничала. Что —то было не так. Страх закрадывался в мою душу. Я села в машину, которая конечно же не завелась, и поскольку Шона не было дома, я вызвала такси. На такси я могла добраться до нее не раньше, чем через час. У меня не было столько времени. Прямой автобус в тот район не ходил, поэтому я отправилась к Дориан.

Дориан была медсестрой. Я попросила ее взять аптечку. Мы оказались у квартиры Энн через полчаса после моего первого не отвеченного звонка. Основную дверь нам не открывали, и мы проскочили вместе с разносчиком пиццы. Он не заметил нас, а если бы и заметил, то ему было бы все равно. Мы сели в лифт, доехали до последнего этажа и позвонили в дверь. Ничего.

— Эмма, это глупо. Возможно, она с родителями, — сказала Дориан, прислоняясь к стене.

Я снова позвонила и приложила ухо к двери.

— Дориан, я уверена, что слышала сейчас шум.

Дориан тоже приникла к двери и посмотрела на меня.

— Телевизор? — спросила она.

Теперь мы обе обратились вслух. Мимо прошел мужчина и остановился.

— Вам помочь? — спросил он.

— Нет, спасибо, — беззаботно ответила я, пытаясь говорить как нормальный человек.

— Я местный сторож, так что могу помочь.

— Да, вообще — то нам нужно проникнуть туда. У вас есть ключ? — спросила Дориан таким властным тоном, будто владела этим домом.

Ее отвага вызвала на лице мужчины улыбку.

— Да, ключ у меня есть, но я не могу его выдавать, вы же понимаете.

Я снова приложила ухо к двери.

— Цыц! — сказала я торопливо. — Я что — то слышу. Это она. Я слышу ее. До меня доносилось еле слышное «помогите». Дориан тоже стала слушать. Мужчина приблизился к нам, чтобы тоже послушать.

Дориан теряла терпение.

— Там находится молодая женщина, и нам кажется, что ей необходима помощь. Так что ноги в руки — и за ключом, а если мы окажемся не правы, мы извинимся и любезно пожелаем вам спокойной ночи. Однако, если все окажется, как мы предполагаем, вы станете героем.

Мгновение сторож пребывал в раздумьях.

— Буду через минуту, — сказал он и убежал.

К моменту его возвращения у нас не было сомнений в том, что за дверью просят о помощи, поэтому я кричала в деревянную дверь, что все будет хорошо. Он впустил нас и вошел сам. В гостиной никого не было, работал телевизор. В кухне и спальне — тоже никого. Мы с Дориан прошли через холл в ванную. Незнакомец осторожно следовал за нами по пятам.

Я попыталась открыть дверь. Та была заперта.

— Энн! выкрикнула я.

— Эм! — послышался за дверью тихий голос.

— Энн, впусти меня!

— Не могу! — ответила она.

— Почему? — спросила я, глядя на людей за своей спиной.

— Я вывихнула спину! Не могу двигаться.

Я толкнула дверь.

— Стой! — закричала она. — Я голая!

— Боже, — пробормотал сторож. Полагаю, он ожидал спокойную ночь, и голая раненая женщина определенно не входила в его планы.

— Успокойся, милая. С нами сторож. Он откроет дверь, — сказала Дориан, делая жест сторожу.

— Дориан? — простонала Энн.

— Да, это я, хорошая моя. Все будет в порядке.

— Я голая, — напомнила нам Энн.

— Ничего страшного. Я закрою ему… как вас зовут? — Она посмотрела на сторожа.

— Джим.

— Я закрою Джиму глаза, когда он снесет дверь.

Джим нервничал. Я слышала, как Энн бормочет что-что о Боге. Джим исчез, отправившись за инструментами. Мы с Дориан продолжали общение с Энн. Как выяснялось, она не ела целый день, и, видимо, упала в обморок, принимая душ. Сначала она стояла под горячей водой, затем проснулась на полу, уже будучи не в состоянии пошевелиться. Я попыталась успокоить ее, но она и слушать не хотела. И я понимала, что это серьезный несчастный случай, а серьезный несчастный случай, да еще и нагишом вообще кошмар.

Дориан оставалась непоколебимой.

— Ты уверена, что это не стоит того, чтобы рассказать потом своим внукам? — Она улыбалась мне, веря в то, что эти слова успокоят нашу жертву, но мне все-таки было виднее. Когда Энн заплакала, Дориан тоже не сдержала слез.

Джим вернулся и принялся откручивать дверные петли.

— Почему бы вам просто не выбить ее? — спросила я.

— Вы хотите, чтобы я выбил дверь из цельного красного дерева? — В его голосе прозвучал сарказм. — Ну да, — ответила я.

Энн закричала, что он не посмеет выбить дверь. Она вовсе не хотела, чтобы та огрела ее по голове, и уж ей совсем было ни к чему, чтобы на не свалился еще этот умелец. Дориан напомнила Энн, что надо сохранять спокойствие. Когда оставалось открутить лишь одну петлю, я сменила Джима. Как-то слишком легко он уступил мне, и я задумалась, не голубой ли он. Когда он разобрался с последней петлей, я оповестила свою голую подругу, что собираюсь войти.

— Подожди! — закричала Энн.

Мы все застыли.

— Джим? — выкрикнула она.

— Да? — нерешительно отозвался он.

— Можете теперь идти. Спасибо за помощь, — сказала, она, лежа на полу.

— Как скажете, — улыбнулся он и почти побежал

Дориан вздохнула.

— Мужчины. Что с них взять?

Я отставила дверь в сторону, и увидела бедняжку Энн не в самой естественной позе.

— Удачно припарковалась, — рассмеялась Дориан.

Она была права. Я ожидала, что Энн будет лежать пластом, а не стоять на коленях, склонившись вперед. Ее позу можно было назвать неловкой, и мне стало интересно, как она ухитрилась ее принять.

— Да, спасибо, Дориан, — заметила Энн, которой было совсем до смеха.

Я накинула на нее банное полотенце и последовала распоряжениям Дориан. Мы подняли ее на ноги. Энн так и не разогнулась, и Дориан опасалась, что у нее произошло смещение диска.

Мы вызвали «скорую», когда наконец четко поняли, что Энн не сможет нормально сесть. Я одевала ее, а Дориан рассказывала оператору маршрут. Когда мы ждали машину Дориан расспросила Энн о причине произошедшего.

— Хорошо, у тебя кружилась голова. Когда ты ела в последний раз?

— Вчера — может, позавчера. — Энн выглядела так, будто сейчас ей станет дурно. Но, возможно, мне просто показалось, так как она продолжала пребывать в согнутом положении.

— Наверное, ты страшно голодна, сказала Дориан. — Почему бы тебе не сделать бутерброд, и ты заберешь его с собой в «скорую»?

Энн искоса смотрела на происходящее, а Дориан аккуратно убирала волосы с ее лица, нежно разговаривая с ней.

— Я знаю, тебе плохо, и знаю, что ты переживаешь не лучшие времена. Но, милая, ты должна есть — иначе так и лежать тебе голой на полу.

Энн пробормотала что — то о йогурте в холодильнике. Я покормила ее из ложечки, и мы стали ждать.

Сотрудники «скорой помощи» прибыли только час спустя.

Дориан взволновалась не на шутку и уже не скрывала этого.

— Какой позор! — беспрестанно бормотала она, когда санитары поднимали Энн в машину. — И вот за это мы платим такие налоги? — спросила она молодого человека, который вводил Энн препарат для расслабления мышц.

Он попытался проигнорировать ее вопрос, но она повторяла его до тех пор, пока ему все же не пришлось ответить.

— Простите, миссис, — проговорил он.

Этого, видимо, было достаточно. Я поблагодарила Дориан и сказала, что утром сообщу ей о состоянии нашей больной.

— Конечно, милая. Увидимся утром за чашечкой кофе. И вот мы уже ехали в больницу. После укола Энн могла лежать горизонтально, однако по ней было видно, что она испытывает сильную боль. Когда мы наконец оказались в больнице, я стояла за ширмой, держа Энн за руку. Она плакала, и мое сердце обливалось кровью. Я подумала, что, возможно, стоит позвонить Ричарду, но потом решила, что это лишь усугубит ситуацию. Вскоре пришел врач, и у меня появилась возможность позвонить Шону. Он посочувствовал и посоветовал предоставить Ричарда ему. Когда я вернулась, Энн засыпала.

— Я дал ей успокоительного, — мягко сказал врач.

— Спасибо, — машинально поблагодарила я, понимая, что сон не помешает и мне. — Все будет хорошо? — спросила я, когда он уходил.

— Отлично, хотя, видимо, произошел разрыв мышцы. Ей больно, но неделя отдыха сотворит чудеса.

— Неделя, — повторила я на всякий случай.

— Возможно, две. — Он подмигнул и ушел.

— Тебе легко говорить, приятель.

Я добралась до дома в начале третьего ночи. Я упала на кровать, и Шон крепко обнял меня.

— Ты разговаривал с Ричардом? — спросила я.

— Его не было дома. Я оставил сообщение.

— Боже!

— Не беспокойся, он приедет, — сказал он уверенно.

— Ты думаешь?

— Да.

— Она изнуряет себя голодом, — проговорила я с виноватым видом.

— С ней все будет хорошо.

— Ты считаешь, это из-за Кло? Из-за того, что она обозвала ее толстой?

— По крайней мере пользы это принесло немного. — Он вздохнул. — Но ее настоящая проблема — брак.

— И все же я убью Кло.

И я заснула.

* * *

Дориан сдержала слово и на следующее утро разбудила меня на рассвете. Мы вместе пили кофе, и она, кажется, была довольна диагнозом врача.

— Разорванная мышца не так плохо, как смещенный диск, — заметила она и принялась за гренок.

— Надо думать, — сказала я, мало представляя себе как одно, так и другое заболевание. — Я лишь надеюсь, что у Энн с Ричардом все наладится.

— Непременно, — заверила она. — Несчастный случай — лучшее средство, напоминающее людям о ценности их жизни.

Я на мгновение задумалась над ее словами, после чего согласилась.

— А как сама? — ни с того ни с сего спросила она.

Я не понимала, к чему она клонит.

— Что ж, мисс Экстрасенс. Если бы ты не настояла на том, что что — то произошло, и не помчались бы мы туда со всех ног, она бы так и лежала кверху задницей.

Я и не задумывалась об этом.

— Боже, — сказала я.

— Действительно «боже», — согласилась она.

— И к чему все это? — спросила я.

— Кто знает? — ответила Дориан и улыбнулась сама себе так, будто все знает.

— Джон? — спросила я с заговорщическим видом.

— Может быть, — улыбнулась она все той же улыбкой.

— Боже, — в который раз сказала я.

Дориан кивнула.

— Жаль, что он все никак не отвалит, — тоскливо промолвила я, понимая, что мне надоели выходки моего бывшего и его склонность награждать меня миссиями по спасению.

Дориан засмеялась.

— Да, я знаю, что ты имеешь в виду.

Она ушла. По дороге в школу я думала над тем, являлось ли произошедшее очередным посланием Джона, или, может, просто после его смерти я стала сверхчувствительной? Как бы то ни было, до его смерти я и не подозревала у себя наличие интуиции. Я также поняла, что значительную часть последних двух лет провожу не иначе, как посещая больницы. К моменту въезда на школьную стоянку я окончательно убедилась в том, что Джон смотрел на нас. Он повидал много бед, он помогал нам, и меня это больше не бесило. Я извинилась перед ним за слова, произнесенные раньше. Я не хотела, чтобы он исчез совсем. Я с радостью думала о том, будто он неподалеку и присматривает за нами. И когда я припарковывала машину, я поняла, что больше не боюсь слияния жизни и смерти. Я знала, что он продолжал жить, что о нем заботятся, что мы увидимся в ином мире и в иное время. Там будет Шон, Кло, Энн и Ричард, и у нас все будет хорошо, и впервые за все время я задумаюсь о Боге, его замысле и обрету веру. Вот радости — то будет Ноэлю.

После школы я отправилась в больницу. Энн выглядела намного лучше, и хотя ей еще не удавалось садиться, по крайней мере она находилась в горизонтальном положении, а это все же прогресс. На нее был жалко смотреть — она выглядела слабой и страшно испуганной. Мое сердце разрывалось. Приехала Клода. Она запыхалась, ведь ей пришлось сбежать с совещания, чтобы успеть к часу посещений. Ричард еще так и не появился, и это внушало беспокойство Энн извинялась перед Кло, волнуясь из-за того, что ввиду своего состояния она не сможет быть подружкой невесты на ее свадьбе. Кло это не волновало. Она искренне верила в то, что Энн поправится, а если этого не случится, то двоюродный брат Тома вполне влезет в платье.

После разрыва Шон разговаривал с Ричардом каждый день, и выяснилось, что последний, как и Энн, ощущал себя жертвой и находился в такой же депрессии. Шон попытался уговорить его совершить первый шаг, но все оказалось напрасно. Ричард был непреклонен. Он настолько привык к самопожертвованию Энн, что считал, будто их примирение не более чем вопрос времени. Шон пытался достучаться до него, и попытка оказалась неудачной. Ричард понятия не имел, как сильно страдает его жена, и, казалось, что ему наплевать. Логика Ричарда была такова: уж если Энн сама ушла от него, так с какой стати ее чувства должны его волновать? Шон попытался объяснить, что отношения предполагают взаимные уступки и что, возможно, стоит хотя бы раз пойти ей навстречу. Ричард обозвал его придурком и повесил трубку. Шон проклинал и обвинял меня в том, будто я настояла, чтобы он вмешался.

В конце концов там, где потерпел неудачу Шон, одержала триумф Кло. Она пресытилась всей этой историей и через два дня после приключений Энн в ванной ей удалось установить местонахождение Ричарда через его личного помощника. Он находился в Париже, куда приехал, чтобы осмотреть квартиру, которую сдавал. Выяснилось, что его квартиранты не оплатили аренду, и он решил выселить их лично. Кло позвонила ему в отель от меня и описала ситуацию так, как только могла.

— Ричард, это Кло, не смей вешать трубку. Ричард? Вы с Энн вместе еще с первого курса колледжа. Теперь она твоя жена. Вы порознь, и вам плохо, а мы, ваши друзья, очень волнуемся за вас обоих. Вот тебе сигнал тревоги. Ты избалованный ублюдок, и ты все делаешь по — своему еще с пеленок. Но теперь ты женат, а брак предполагает компромисс. Энн в больнице, она упала в обморок из-за того, что заморила себя голодом, теперь я признаю, что в этом частично и моя вина, но дело в том, что она повредила себе спину. Она очень мучается, а ты вообще — то должен любить ее. Так что поднимай свою задницу, возвращайся домой и сделай что-нибудь. О, кстати, и начиная с этого момента проверяй свои сообщения. Кло умолкла, и мне было жаль, что я не слышала его ответа. Через несколько секунд она протянула трубку мне.

— Он хочет поговорить с тобой.

Я поздоровалась с Ричардом, и он справился у меня об Энн.

— Она поранилась. Но дело могло закончиться намного хуже, — сказала я, считая, что не преувеличиваю. Я сообщила ему, что Энн сделала все возможное, чтобы сделать его счастливым, и пришло время ответить ей тем же. Я напомнила ему о полезном совете, который он дал мне, и надеялась, что он прислушается и к моему.

Кло схватила трубку и добавила:

— Не будь всю жизнь козлом. — И повесила трубку.

— Клода! — взвизгнула я. Казалось, все шло хорошо, пока она не обозвала его козлом.

— Меня тошнит от всего этого, — заметила она.

— Но ради бога! Обозвать его козлом — не лучший шаг вперед.

— Мы перепробовали все, и кроме того, факт остается фактом.

— Замечательно, — заметила я.

Кло ухмыльнулась.

— Ты слишком беспокоишься. Ты так похожа на свою маму.

Я бросила в нее подушкой.

— Нет, — с отвращением сказала я.

Должна признать, что не знаю причину, по которой эта аналогия расстраивает меня. Ведь я не просто люблю маму, но еще и глубоко уважаю, однако я действительно расстраивалась. — Ты, — проговорила я.

— Ты, — произнесла в ответ Кло.

— Ты, продолжила я.

Этот спор длился до тех пор, пока не появился Шон, увешанный сумками. Леонард немедленно спрыгнул с окна и проследовал за ним на кухню, в надежде пообедать. Шон повиновался, после чего вернулся в гостиную и зажег сигару.

Мы с Кло посмотрели на него.

— Что ты делаешь? — спросила я.

— Отмечаю, — ответил он.

— Да ты что? — сказала Кло.

— Да, — согласился он.

— И что же мы отмечаем? — отважилась спросить я.

— Мою книгу. Ее выпустят.

У нас отпали челюсти.

— Нет! — воскликнула Кло.

Я вскочила на ноги.

— О боже!

Мною овладело такое возбуждение, что меня чуть не стошнило. Но я была безмерно счастлива. Шон прыгал от радости. Я прильнула к нему, наслаждаясь полетом.

— Это невероятно, сказала Кло, искренне радуясь.

— Может, она будет на прилавках уже к Рождеству, — с гордостью заметил он, прижимая меня к себе.

— Я могу заняться рекламной кампанией! — почти закричала Кло.

Я смеялась. В рекламных делах она была настоящим профи. Шон танцевал и вдыхал дым сигары, забыв о том, что держит именно сигару, а не сигарету, которую считал символом поражения. Спустя пять минут он почувствовал себя дурно.

Вскоре Клода ушла. Провожая ее до двери, я высказала свои мысли вслух о том, что сомневаюсь в целесообразности нашего звонка Ричарду. Кло ответила, что мы поступили верно, и умоляла меня не тратить вечер впустую, когда у нас есть такой повод веселиться. Она была права.

* * *

Наш звонок сработал. Через пять часов Ричард находился у кровати Энн, держа в руках кусок бумаги, на которой она написала «Выбирай». Слово было перечеркнуто, а под ним было написано «ты». Это был момент, какие бывают только в кино, но, вместо того чтобы упасть в его объятия (надо признать: она находилась не в той позе), она твердо стояла (лежала). Они должны были изменить свои отношения в браке, либо разойтись каждый в свою сторону. Они беседовали много часов, и впервые Ричард прислушался к жене. Энн четко сформулировала все свои претензии, и выяснилось, что список последних весьма пространен. Ричард согласился с тем, что вел себя как козел, и даже извинился и признался, что ее падение очень напугало его. Он полагал, что, если будет твердо стоять на своем, она вернется. Но впервые в жизни Ричард понял, что мир не вращается вокруг него. Они беседовали до утра и наконец, сошлись на том, что будут жить в Дублине большую часть года. Ричард уступил желаниям жены, и, несмотря на физические проблемы, она воодушевилась.

Глава двадцать вторая Голубая

Я проснулась в семь утра. Будильник не прозвенел, и просыпаться до его звонка вовсе не было моей привычкой. Я почувствовала тревогу и посмотрела на мирно спящего Шона. Я подумала разбудить его и обсудить предстоящий девичник Кло, но решила, что этого не стоит делать, так как мне показалось, что этот разговор не порадует его. Я встала. Когда полчаса спустя Шон проснулся, я находилась в ванной. Он предложил мне позавтракать, но мне не хотелось есть. У меня кружилась голова. Шон заметил, что я бледна, когда протягивал мне полотенце. Он помог мне выбраться из ванны и высказал свое беспокойство, но я заверила, что чувствую себя нормально. Я попыталась запихнуть в себя гренок, но меня тошнило от одного его вида.

«Пожалуйста, Господи, только не грипп», — молила я про себя, садясь в машину. На вечер был назначен девичник Кло, и мое присутствие на нем даже не обсуждалось. Я направлялась к школе, внушая себе, что, если я заболела гриппом, ученики тоже должны последовать моему примеру. Но дети были здоровы.

«Черт», — подумала я и приготовилась учить тридцать хулиганов.

* * *

После урока ко мне подошел Деклан.

— Вы в порядке? — спросил он.

— В полном, — улыбнулась я, чувствуя себя лучше.

— Вы больны? — не отставал он.

— Нет, — улыбнулась я.

— Хм, — сказал он шепотом.

— К чему это «хм»? — попыталась я улыбнуться.

— Вы зеленого цвета. — Деклан показал на мое лицо.

— Ты собираешься податься в медицину, Деклан?

— Нет, — ответил он прямо. — Я буду управлять поп-группами, заставлю их работать по — черному, заработаю миллионы и уйду на пенсию в тридцать пять лет. — Он улыбнулся и склонился вперед. — Вы когда-нибудь слышали, как поет Джеки Линч из третьего класса? — спросил он.

Я ответила, что не слышала.

— Миленький голосок и неплохо выглядит. Немного работы над ней, правильные шмотки — и она звезда.

— Деклан ухмыльнулся и сказал, что жалеет о том, что я не на десять лет моложе.

Я слушала его болтовню, потому что он всегда развлекал меня. Честно говоря, в самые горькие времена и до Шона, клянусь, были дни, когда я думала: какая досада, что Деклан не старше лет на десять. Я смотрела ему вслед и думала, через какое количество времени я буду читать о нем в журналах. К обеду мое самочувствие значительно улучшилось. Я поела, и надо сказать, зря. С Обедом я тут же рассталась, но потом опять почувствовала себя лучше. Стало очевидно что я подхватила какой — то кишечный вирус, и я молилась, чтобы он не свалил меня с ног до начала следующего дня.

* * *

Шон вернулся домой раньше меня и ждал у двери. Он улыбался. В одной руке он держал связку воздушных шаров, в другой — коробку моих любимых конфет, а в зубах — розу. Я рассмеялась.

— Ну? — подозрительно спросила я.

Ему пришлось выплюнуть розу, чтобы заговорить.

— Они согласны на две книги и на четыре в перспективе, сказал он сияя.

Я закричала:

— О боже, ну ты даешь!

— Знаю! — согласился он и тоже закричал.

Я прыгнула на него. Шон бросил шары и конфеты, к великой радости постройневшего и всеми забытого Леонарда. Пока мы рвали друг на друге одежду, Леонард исследовал содержимое сумок. Мы отмечали успех Шона в постели с шампанским с пяти до восьми. А потом у меня не оставалось выбора — нужно было отправляться на девичник Кло. Шон понимал меня, и, кроме того, впереди нас ждали все выходные. Мне повезло — я чувствовала себя великолепно, была полна любви, шампанского и готова идти. Кло не доверила нам организацию девичника, сказав, что мы превратим его в балаган. Она взяла все в свои руки, отметив, что попросит удалиться каждую, кто принесет пластмассовый фаллоимитатор или вибратор. Никаких париков, цепей, корон, футболок и угощений фаллической формы. Нас ждала ночь «для девушек», ночной клуб, пьяное веселые и съем на один вечер. Нас было десять. Мы оделись в маленькие черные платья, сделали пышные прически, наложили броский макияж и не забыли про высокие каблуки. Мы зашли в первый попавшийся паб, расположились в ряд у стойки, пропустили по рюмке, а затем еще по одной. Третья была за счет заведения.

Мы сели за столик с коктейлями. Мы болтали о Пош Спайс, бриллиантах, спа — салонах, налоговой системе, отдыхе на Карибских островах, мужчинах, Клинтоне, сексе по телефону, телешоу «Большой брат», Кид Роке, Палестине, Нострадамусе, детях, свадьбах, Кло и ее будущем. Она сияла, пребывая в хмельном восторге. Мы отправились в клуб, где протанцевали несколько часов, в то время как Энн стояла, корчась от боли, но при этом все же махала нам с другого конца танцпола. Затем мы совершили набег на следующий клуб, где сыграли в пули. Потом сидели на диванах, курили сигары и продолжали пить. Кое-кто умудрился даже упасть, но мы надеялись, что никто ничего не заметил.

В четыре часа утра управляющий вызвал для нас такси.

Энн стало значительно лучше. Хотя прежняя гибкость к ней пока не вернулась, однако алкоголь подействовал на нее положительно. Кло помогла ей забраться в машину, боясь, что ее девичник мог усугубить состояние больной подруги. Однако Энн была твердо уверена, что в такую ночь грех не повеселиться, и она не собиралась упускать ни единой секунды. Ричард уехал, поэтому она пригласила нас к себе на очередной тост. Она почти все время стояла, так как присесть было для нее настоящей проблемой. — Мы желаем тебе всего самого хорошего и даже больше! — сказала она Кло, улыбнулась, и мы чокнулись.

Кло тоже произнесла тост.

— За множество мужчин, которых я отвергла сегодня и которых буду отвергать все свою жизнь! Удачи одному и всем!

Мы рассмеялись.

— Одному и всем! — повторили мы.

Я ничего не говорила, так как занималась поглощением спиртного. Энн удобно стояла и пила из соломинки, так что ей не нужно было двигать головой. Мы сидели до шести, беседуя о прошлом, о подростковых временах, о Колледже и нашем лете, проведенном в Штатах. Людях, с которыми мы познакомились в своей жизни, и тех, кого потеряли. Кло напомнила мне о свадьбе моей мечты: Джон стоит у алтаря, а у входа поет Джордж Майкл. Я смеялась. Теперь все мои мечты были связаны с Шоном, и Джордж Майкл оказался бы лишним. Странно, как все происходит: мы побеждаем и проигрываем, мы не знаем того, что ждет нас впереди, и, несмотря на это, мы продолжаем строить планы. Мы переживаем горе и живем дальше. Это выживание несет в себе грусть, однако потом еще больше радости. Мы согласились, что Кло заслужила свое счастье, потому что для нас она являлась лучшей, самой умной, смешной и настоящей. И Том был хорошим мужчиной. И хотя мы трое давно поняли, что жизнь не всегда сахар и на каждое добро найдется проклятое худо, мы также знали, что всегда можем рассчитывать на помощь друг друга. И в конце концов, разве не для этого устраиваются девичники?

* * *

На следующий день я страдала. Я мучилась, как никогда. Не солгу, если скажу, что головную боль можно было сравнить с бомбой, взорвавшейся внутри под висками. В какой — то момент мне показалось, что у меня аневризм. Я даже подумывала вернуться в больницу. Почему бы и нет? Теперь меня там знали в лицо. Я лежала в постели, аккуратно положив на глаза влажное полотенце. Я застонала, чтобы проверить, что не потеряла дар речи. Мне было плохо, но этого и следовало ожидать. Я выпила почти столько спиртного, сколько во мне было весу. И как результат — боль в груди. На ощупь грудь стала очень нежной, но как будто немного увеличилась. Я расстегнула блузку и увидела коричневые круги вокруг сосков.

«Интересно».

Шон ушел в офис, чтобы закончить оставшиеся дела. Он часто так делал по воскресеньям. Я была одна, если не считать Леонарда, который играл в гляделки с котом старой миссис Дженнингс, который обитал через дорогу от нас. С постели мне удалось подняться только в третьем часу дня. Меня вырвало, и я тут же почувствовала себя лучше. Однако голова продолжала гудеть, когда зашла Дориан, желая услышать о ночных событиях. Она сделала чаю, а я была только рада поделиться ощущениями от похмелья, которым страдала. Ее это не взволновало.

— Что ж, так тебе и надо.

— Большое спасибо, Дориан.

— Да ну, сколько тебе лет? В самом деле, Эмма, порой я задумываюсь о вашем поколении.

Я задалась вопросом: и к чему я рассказываю ей все это? Я скорчила рожу, и она засмеялась.

— Это не смешно. Мои ученики должны были сегодня писать сочинение. Я плохо вижу. Меня тошнит. И затем я почему — то добавила:

— Странно, но грудь стала нежной.

— Как нежной? — спросила она.

— Просто нежная, но болит, — сказала я, желая покончить с ее вопросами.

— Как болит?

— О, ради бога, болит и все!

— Что еще? — спросила она.

Я подумала, стоит ли мне упоминать о коричневых кругах, а затем решила, что если не скажу, то потом пожалею. Тогда уже будет поздно, и я впаду в кому.

— Коричневые круги вокруг сосков.

Эта фраза была встречена молчанием, что совсем было не похоже на Дориан.

— Коричневые круги, — повторила она голосом, в котором послышалась тревога.

— Несколько странно, правда? — быстро спросила я. Круги могли быть вызваны слишком частым посещением солярия в двадцать лет.

— Как ты себя чувствуешь в последнее время? — спросила она.

— Отлично, — ответила я и задумалась. — Вообще — то не очень хорошо. Могу поклясться, что на прошлой неделе имела дело с пищевым отравлением, а вчера меня чуть не свалил грипп. У меня кружилась голова. — У тебя кружится голова, — вздохнула она.

— Прости? — переспросила я с пренебрежением.

— Эмма, это очевидно.

Но мне ничего не казалось очевидным.

— Когда у тебя последний раз была менструация?

Я принялась гадать, к чему она клонит. Я бы расхохоталась, если бы мне не было так больно смеяться.

— Около двух месяцев назад, — с улыбкой сказала я.

— Два месяца назад! — почти прокричала она.

— Я знаю, о чем ты думаешь, но это нестрашно. У меня месячные такие же нерегулярные, как дублинские автобусы. — Я говорила правду. В подростковом возрасте шесть менструаций в год можно было называть удачей. К двадцати годам цикл более или менее установился, но потом умер Джон. И все началось сначала.

— Эмма, несмотря на нерегулярность, не сделать ли тебе тест? — спросила она. История моих месячных не давала ей покоя.

— Нет.

— Что ж, я считаю, что надо.

Я не хотела слышать об этом именно сегодня.

— В самом деле, Дор, все в порядке.

— Я знаю, но это не значит, что ты не беременна, милая. Коричневые круги говорят сами за себя.

«Блин». Дориан нужно было отправляться на футбольный матч, в котором принимал участие ее сын, и, уходя, она ёще раз напомнила о тесте. Я сидела на диване, пытаясь выбросить из головы этот разговор. К четырем часам я не вытерпела. Я съездила в ближайшую аптеку, где купила таблетки от головной боли и тест на беременность.

«Ну вот, опять».

Когда я вернулась домой, Шон еще не приехал. Я направилась в ванную, открыла коробочку, с трудом распечатала упаковку из фольги, а дальше сделала все по инструкции.

«Три минуты».

Сначала в моей голове была пустота, и, видимо, причина заключалась в том, что прошлой ночью я убила миллионы клеток мозга.

«Две минуты».

Ну и дела, минута прошла так быстро.

Я подумала о Шоне и улыбнулась, потому что, несмотря на мое жуткое состояние этим утром, ему удалась рассмешить меня. И я даже не помню, каким образом.

«Одна минута».

Мне стало интересно, что я почувствую, если узнаю, что беременна. Но эта мысль была мимолетной, и, к своему удивлению, я обнаружила, что она не вызвала у меня беспокойства.

«Странно». Я посмотрела на часы. Три минуты прошли. Я не стала медлить и перевернула пластинку. И вот я увидела самую тонкую в мире голубую линию. Я долго сидела, зачарованно глядя на нее.

«Я беременна».

Я позволила этой информации впитаться. «Ух ты» описывало мои ощущения лучше всего. Я не волновалась, но меня должна была охватить тревога. Я была склонна к ней, но в это мгновение я чувствовала себя абсолютно расслабленной. Я ощущала счастье и поняла, что могу контролировать себя. Но потом я вспомнила, что предыдущим вечером выпила лошадиную дозу алкоголя. Я немного забеспокоилась, но это чувство жило во мне недолго. В колледже я была знакома с девушкой, которая лишь на шестом месяце беременности обнаружила это. И все эти месяцы она пила по — черному. Малыш родился целым и невредимым, и врачи сказали, что он абсолютно здоров. Одна ночь не принесет большого вреда, и я была уверена, что продолжения концерта не будет.

«Я беременна».

Я позвонила Дориан. Она прибежала, когда я еще не успела положить трубку.

— Я же говорила тебе, — радовалась она, обнимая меня. — Ты в порядке? — Он отпрянула от меня и убрала с моего лица волосы, чтобы я не могла спрятаться.

— Если не считать поганой головной боли, я в порядке, — призналась я.

— О, это так волнительно!

Я вдруг улыбнулась, ведь она была права. Волнительный момент.

— Я люблю младенцев. Их запах, крошечные ножки, ощущение, которое они дарят твоей коже, когда спят у тебя на груди. О, я так скучаю по своим малышам, — жаловалась она.

Я так скалила зубы, что у меня заболела челюсть. У меня будет ребенок, и я с радостью ждала этого события. Мы обнялись, и Дориан чуть не задушила меня. Она заставила меня поесть, хотя я настаивала, что не голодна. Она даже слушать не желала — видимо, теперь придется есть за двоих. Я не забыла спросить ее о том, как поделиться новостью с Шоном. Когда до меня наконец дошло, что он еще не в курсе, я признала свою вину, что первой рассказала ей.

— Круги вокруг сосков! — сказала она. — Я сразу поняла. Эх ты, недотепа!

Правильно подметила. Она смеялась.

«Ну я и тупица».

* * *

Шон вернулся домой лишь в восьмом часу. Я лежала на диване и смотрела «Знакомство вслепую», болея за второй номер. Он плюхнулся рядом, радуясь тому, что я поправилась и в состоянии переживать за девицу в наряде тигровой расцветки, которая выбирала себе кавалера в парке Скарборо. Я немного нервничала, но не так, как должна была. Он схватил пульт и переключил канал.

— Ты поел? спросила я просто так.

— Я перехватил кое-что по дороге домой.

Я сосредоточилась на телевизоре. Мадонна пела о сексе.

Он встал.

— Хочешь пива?

— Нет, улыбнулась я.

Шон ушел на кухню, а я стала думать, когда рассказать ему. Трудно объяснить, но эмоции, которых я от себя ожидала, испарились. Мне было все равно, как он отреагирует. Но в глубине души я знала, что по этому поводу можно не переживать. Мое поведение никак не укладывалось в рамки обычного, и уже одно это должно было встревожить меня. Однако я находилась взаперти в каком — то странном райском месте. Он вернулся с пивом и присел рядом, положив мои ноги на свои колени. Он подмигнул мне, и я улыбнулась. — Я сегодня сделала тест.

— Да? — спросил он, глядя в телевизор.

Молоденькая белокурая ведущая живо рассказывала о хитпараде.

— Да, — сказала я, любуясь ее туфлями.

— Какой тест? — спросил он, скорее всего любуясь ее грюдью.

— Тест на беременность.

Шон поперхнулся пивом. Из его рта пошла пена, которая быстро достигла подбородка. Он резко повернулся ко мне.

— Последнее время я паршиво себя чувствовала.

— Я знаю, и?.. — продолжил он. Он не казался встревоженным или даже чересчур шокированным. Скорее, его одолевало простое любопытство, а это уже был неплохой знак.

— Дориан сказала, что мне следует сделать тест.

Шон даже не вздрогнул.

— И?.. — Он явно был не из тех, кто ходил вокруг да около.

— И она оказалась права.

— Она оказалась права? — переспросил он, и я увидела в его глазах искорку.

— Я беременна, — подтвердила я, не удержавшись от улыбки, потому как видела, что он счастлив.

Шон поставил пиво и повернулся ко мне.

— Ты абсолютно уверена? — спросил он. И страх в его голосе был хорошим знаком.

— Голубая линия, — сказала я, и внезапно я заплакала. И это были слезы счастья. Шон взял мое лицо в руки. — У нас будет ребенок? — спросил он, и я подумала, что за ним нужно записывать.

— Ну, надеюсь, не двое, — рассмеялась я.

— Я стану отцом, — сказал Шон и заплакал. Мы обнялись. — Я буду папой, — повторил он.

«Смешно, ведь это у меня в животе находилось дитя».

Позже мы поднялись наверх и на всякий случай сделали еще один тест, чтобы окончательно убедиться. Мы сидели вместе на полу в ванной и смотрели на голубую линию, раздумывая о ее значении. В ту ночь мы лежали в объятиях друг друга и строили планы. Нам определенно необходимо было взять ипотечный кредит, и с этим проблем не было. У нас имелся стабильный заработок, и мы успели даже кое-что отложить. Мы решили никому ничего не рассказывать, по крайней мере пока. Кроме того, Кло выходила замуж, и мы не желали отвлекать от нее всеобщее внимание. Дориан можно было доверять до тех пор, пока она не видела наших знакомых. У многих случались выкидыши на ранних сроках, и мы боялись сглазить. Мы оба хотели ребенка. Мы осознавали, что дети — это лучшее в жизни. Радость наполнила мое когда — то ставшее ослабленным сердце и вылечила его.

Конечно же мы подумали о Джоне — разве мы могли о нем забыть? Я рассказала Шону о тесте, который сделала в день его смерти, и впервые за все время призналась себе и ему в том, как мне было тогда плохо. Но на этот раз все случилось иначе. Мы стали старше и мудрее. Мы были лучше подготовлены, и в нас жила сила. Это не означало, что я не любила Джона. Просто тогда я была не готова. Мне не нравились воспоминания, но Шон сжал мою руку, и чувства вины как не бывало.

— Я люблю тебя, — сказала я.

— Я тоже люблю тебя, мамочка, — ухмыльнулся он.

— Так, не называй меня мамочкой, — обиделась я. — Я предпочитаю мама, мамка, мамуля или даже ма.

«О, Боже, я так взволнована, что мне надо пописать».

Глава двадцать третья Любовь, брак и ребенок в коляске

День свадьбы Кло. На часах половина десятого утра. Я стояла на коленях в ванной, изрыгая содержимое своего желудка. Я вытерла рот, проклиная Шона и его сперму. Я была подружкой невесты, но это доставляло мне мало удовольствия, потому что в последний раз я ходила на примерку две недели назад, а платье с трудом влезало уже тогда. Мой прежний бюстгальтер, который больше не был мне нужен, лежал в ящике с нижним бельем, и я подумала, может, большие панталоны помогут мне. К сожалению, платье я собиралась надевать не самостоятельно, а это значило, что я не могла позволить себе быть в панталонах, какого бы размера они ни были. Я сделала прическу, немного подкрасилась и вразвалочку направилась на кухню, где Шон готовил завтрак. В костюме он выглядел сногсшибательно.

«Подонок». Я сдержала слово и никому не сказала о беременности, что давалось мне тяжелее, чем я могла себе представить. Особенно ввиду того, что всем моим знакомым казалось, что я просто толстею. Я не была похожа на беременную — я просто выглядела полноватой. Кло вернула платья подружек невесты, опасаясь того, что Энн продолжит морить себя голодом, стараясь одержать победу в конкурсе «кто влезет в свое платье». Она выбрала ткань и наняла портного, который не преминул обратить внимание на мой постоянно меняющийся размер. Примерка напоминала страшный суд. В то время как я увеличивалась в размерах, Энн таяла на глазах. А бедная Кло, да на пару со своим исполнительным портным тихо приходили в отчаяние. Платье было шелковым — настоящий кошмар для быстро увеличивающихся бедер. На какое — то мгновение я задумалась о том, чтобы бросить все к чертовой матери. Но потом быстро пришла в себя и настроилась на выполнение обязательств, какими бы болезненными они ни были.

Я беспокоилась, что после обеда мне станет тяжело дышать, но притворилась, что улыбаюсь.

Шон рассмеялся.

— Ты выглядишь великолепно.

— Заткнись, — простонала я. — Я похожа на свинью.

— Мне всегда нравился бекон. — Он сделал вид, будто вдыхает аппетитный аромат, и хотя он вел себя по детски, я не могла удержаться от смеха. Неожиданно я почувствовала голод. Шон так и манил к себе. Мне неистово захотелось раздеть его, запрыгнуть и повалить на пол. Учитывая обстоятельства, мои мысли были несколько странными, подумала я.

* * *

Свадебная церемония прошла великолепно. Кло выглядела потрясающе: белый шелк и загорелая кожа, длинная фата и улыбка, не сходящая с губ. Том, которого сначала тошнило, увидел ее и успокоился. Клятвы были произнесены — без сучка, без задоринки. Зажгли свечи и даже не устроили в церкви пожара. Затем, как и полагалось, запела певица, и, надо сказать, прекрасно. Все шло замечательно. Я стояла у алтаря рядом с невестой. Было жарко, и платье стало душить меня. Ноги болели, голова кружилась. Мне необходимо было присесть, но священник оказался еще тот болтун. «Только продержись еще пять минут. Не упади в обморок. Не упади в обморок. Пожалуйста, не падай в обморок».

Я обливалась потом и не понимала слов священника. Но он, видимо, говорил что — то хорошее, потому что толпа аплодировала. Кло с Томом стали спускаться по ступенькам. За ними проследовала и процессия. Фотограф снимал счастливую пару.

«Просто спустись вниз», — говорила я себе.

К сожалению, силы все-таки покинули меня. Как раз когда фотограф выкрикнул: «Сыр!» — я рухнула. Очнувшись, я обнаружила, что лежу на спине и смотрю вверх на священника, невесту с женихом и Шона. — Простите, — пробормотала я, пытаясь встать на ноги. — В церкви жарко.

Шон помог мне встать и прикрыл, увидев, что платье разошлось сзади по швам. Толпа молчала, когда меня выводили в боковую дверь. На моей талии висел пиджак. Воздух помог мне прийти в себя, но уже ничего не могло помочь. Кло и Том засуетились, но я умоляла их вернуться к гостям.

— Со мной все хорошо, клянусь. Простите.

Кло улыбнулась:

— Ты просто умеешь привлечь все внимание к себе, Эм.

Я рассмеялась, искренне добавив, что сегодня ничто не сможет отвести внимание от нее. Кло и вправду выглядела восхитительно, все шло великолепно, я являлась всего лишь помехой, которую нужно было игнорировать. Она высмеяла мое смущение и согласилась с Томом, что мне лучше отправляться прямиком в отель. Оказавшись в номере и сняв то, что осталось от платья, я почувствовала себя лучше. Я взглянула в зеркало, и все части моего тела показались мне еще большими, чем были утром.

Я бы не стала утверждать, что, то явилось игрой моего воображения. Шон лежал на кровати, ожидая меня. — Тебе нужно прилечь, — повторял он.

— По мне видно, что я тяжелая? — спросила я.

— Нет, — почти фыркнул он. — Я же сказал, ты выглядишь отлично.

Я вздохнула.

Он насупился.

— В этом все и дело? Ты сидишь на какой — то глупой диете? Знаешь, нельзя этого делать при беременности.

Я прилегла с ним на кровать.

— Нет. Конечно нет. Если бы я сидела на диете, я бы не съела вчера вечером полведра курицы, большую порцию картошки и луковые кольца. Ведь так?

Шон подумал и согласился. Затем он снял рубашку.

В комнате было тепло, его кожа казалась горячей. Мое самочувствие вдруг улучшилось. Я поцеловала его, он улыбнулся, я снова поцеловала его и расстегнула брюки. Его улыбка становилась все шире, и когда я оказалась на спине то почувствовала, что грудь уже не болит. Он остановился чтобы надеть презерватив, и мне стало интересно, зачем он это делал. Но потом поняла, что он был рабом привычки, и мне вовсе не хотелось портить момент. Мы переместились когда открылась дверь и в номер вошли Энн и Ричард. Мы даже не заметили их, пока не услышали крик Энн. Ричард деликатно извинился и вытолкнул ее за дверь. Слава богу, Шон прикрывал меня. Я бы умерла, если бы Ричард увидел мои нынешние телеса. Мы услышали, как закрывается дверь, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Шон сначала заволновался, ведь Энн увидела его сзади голым, но я напомнила, что это созерцали все, когда Ирландия одержала победу над Италией в Кубке мира в девяносто четвертом году. И он успокоился. Мы оделись.

Он снова был в костюме, а я натянула черное трикотажное платье, в котором почувствовала себя намного уютнее. Мы встретились Энн и Ричардом в холле.

— Лучше себя чувствуешь? — спросила Энн.

— Да, спасибо, — поблагодарила я, краснея.

Ричард и Шон ухмыльнулись друг другу и отправились в бар. Я заказала воды. Энн что — то покрепче.

Жених с невестой прибыли немногим позже. Меня не было на фотографиях, сделанных на улице у церкви, но Кло не обиделась. Я извинилась за платье, но ей было более чем все равно. Она пребывала в эйфории и сияла, как Джей Ло. Она просто радовалась, что мне стало лучше. Энн молчала. За это я была ей очень признательна. Фотограф подал нам знак рукой, и мы улыбнулись в объектив. Мы менялись местами с родней и друзьями со стороны жениха и невесты до тех пор, пока наши обязанности в этой части не были завершены, и настала пора есть. Я обрадовалась, потому что сильно проголодалась и была готова съесть целую лошадь. Блюда приносили и уносили. Речи произносились эмоционально.Брат Тома Руперт все-таки оказался приятным, даже немного смешным. И я решила, что, возможно, в больнице составила о нем неверное мнение. Ведь в конце концов он всего лишь переживал за брата, которого оперировали. Руперт пошутил насчет того, что у женщин отсутствуют мозги, и я поняла, что интуиция не обманула меня. Мать Кло и ее отчим гордо улыбались и смеялись над историями, которые рассказывали об их дочери.

После трапезы Энн, Кло и я отправились в люкс невесты. Кло подправляла макияж, Энн — платье, а я обнимала белого друга. Я включила краны, чтобы ничего не было слышно. Но краны оказались с рассеивателями, а соответственно тихими. Меня рвало снова и снова. Я слышала голоса подруг. Потом я громко рыгнула, и рвота прекратилась.

— Эм?

Кло звала меня.

— Да? — отозвалась я как можно более жизнерадостным тоном.

— У тебя все хорошо?

Я начала произносить «отлично», но успела произнести первый слог, и меня снова вырвало.

Энн встала у двери.

— Впусти нас! — эффектно завопила она.

— Открыто, — сказала я, в то время как моя голова торчала в унитазе.

Когда они зашли, лица у них были озабоченными.

Кло пришла в ужас.

— О боже, ты начала с мидий?

— Да, они были великолепны, — сказала я из унитаза.

— Это пищевое отравление! Половина гостей ели мидии! кричала она.

Я попыталась возразить, но не смогла. Кло готова была расплакаться. Энн молчала. Рвота прекратилась. «Какое облегчение!»

Я умывалась, решительно опровергая версию о пищевом отравлении. Подруги внимательно смотрели на меня. — Эмма, ты, случаем, не принимаешь наркотики? — с серьезным видом спросила Кло.

Я оторвалась от раковины, чтобы посмотреть ей в лицо и убедиться, что она не шутит.

— Что? — недоверчиво спросила я.

— Ну, сначала ты падаешь в обморок. Затем происходит половой беспредел, а теперь тебя рвет. Помнишь, однажды я попробовала кокаин? У меня были те же симптомы.

— Я не сижу на кокаине, — заверила я, смутившись оттого, что променяла фотографии у церкви на секс у гостиничной стены. — Мне лучше, — добавила я, запинаясь.

Кло на долю секунды задумалась.

— Все ясно, — добавила она радостно. — Это не кокаин и не пищевое отравление.

Я согласилась, что дело ни в том и ни в другом.

— Так когда ты нам скажешь, что беременна, Эм?

Я вздохнула, почувствовав облегчение.

— Сейчас, — тихо сказала я, не понимая, плакать мне или смеяться.

— Ты беременна! — запищала Энн.

г На третьем месяце, — призналась я.

Кло многократно повторяла «О боже!», после чего сросила, уверена ли я.

— Однозначно, — ответила я. — Я сделала тест. Энн сказала что — то о недостоверности тестов, но оказалась довольной, когда я упомянула о двух тестах.

А кроме того, о походе в больницу, который подтвердил мое предположение. Энн спросила, в курсе ли Шон. Я ответила, что он все знает и счастлив не меньше моего. Кло обняла меня, но я оттолкнула ее, придя в ужас от мысли, что испачкаю ее платье. Она рассмеялась. Энн тоже обняла меня, рассеивая мои страхи. Я крепко прижалась к ней, ободрившись ее поддержкой.

«Сколько книг о беременности прочли Энн и Ричард и как тяжело им достичь того, что мы с Шоном получили случайно?

— Я рада за тебя, — сказала она от чистого сердца. Когда она отпрянула от меня, на ее лице сияла искренняя улыбка, но я не могла не обратить внимание на слезы в уголках ее глаз.

Кло прыгала на месте.

— Я стану теткой!

Ни я, ни Энн не стали спорить. Мы закончили приводить себя в порядок и отправились на праздник.

* * *

Мы с Шоном медленно раскачивались под песню Джорджа Майкла. Он крепко прижимал меня к себе, а моя спина горела от пристального взгляда Энн. Ей хотелось, чтобы я призналась в том, что я не удержала язык за зубами. Ведь ей так хотелось обнять Шона, после чего затащить меня в угол, чтобы все ночь проговорить о детях. Я умоляла подруг молчать. Я знала, что данное указание было особенно трудно выполнимо для Энн. Надо сказать, что мы с Шоном решили в первую очередь сообщить родителям. Я пообещала, что до этого момента не пророню и слова. Но с другой стороны, по дороге из номера я заверила Энн, что расскажу Шону о том, что она в курсе. Все несколько запутывалось.

„Он убьет меня“.

И вот мы танцевали на свадьбе — по иронии судьбы под песню Джорджа Майкла. Шон улыбался мне. Мне стало интересно, как долго улыбка не будет сходить с его губ. Мне очень хотелось в туалет. „Я расскажу ему после того, как вернусь“.

Энн и Ричард теперь танцевали рядом. Она поймала мой взгляд и беззвучно произнесла: „Скажи ему“. Я задумалась: выдержит ли мой мочевой пузырь? „Выкладывай“, — пробормотала Энн, когда они стали ходить вокруг нас. На меня одновременно давили и мочевой пузырь, и разум. Эта песня походила на сигарету, которую куришь под Новый год, — такая же бесконечная.

— Шон, — начала я.

Он склонил голову к моему уху.

— Я рассказала Энн и Кло о ребенке, — нервно прошептал я.

Он осторожно кивнул.

— Я знаю о нашем обещании, но глядя на меня, всем стало ясно и…

— Я рассказал Ричарду и Тому, — фыркнул он, вращая меня.

Я переваривала информацию.

— Придурок!

— Что? — спросил он с невинным видом.

— Я страшно переживала. Я думала, что нарушила серьезную договоренность.

— Что ж, так и есть — просто так получилось, что и я тоже.

Шон ухмылялся так, как обычно делал, когда был доволен собственной персоной. И вот все превратилось в реальность. Я не плакала, но одной слезе все же удалось сползти по моей щеке.

— Я очень рада, — почему — то сказала я.

Он наклонился к моему лицу.

— Я тоже,

Наши носы соприкоснулись, и поскольку расстояние оказалось слишком близким, мне показалось, что его глаза танцуют. Конечно, дело было в светомузыке. Я показал Энн жестом, что все в порядке, и они с Ричардом навалились на нас, а к ним присоединились и жених с невестой Мы все обнимались, целовались и хлопали друг друга по спине, и мое сердце, однажды разбитое, окончательно ожило и наполнилось жизнью. А всего лишь каких — то полгода назад это казалось невозможным.

* * *

Я узнала сад, утопающий в экзотических цветах, растущих из мягкой зеленой почвы. Горящий куст продолжал сиять вдали, и больше не понимая, где я и что я делаю, я целенаправленно зашагала к багровому солнцу, висящему над деревом, напоминающим паука. Забираясь на пригорок, я разгладила юбку и поправила волосы, но взгляд мой был прикован к вращающемуся солнцу. Пригорок становился плоским, когда я приближалась к цветущему дереву, на вишнево — розовых ветвях, которого танцевали голубые маки. И снова невидимая рука бросила в меня багровое солнце. Я ударила по нему, и оно отскочило назад.

Джон поймал его и улыбнулся.

— Ты вернулась, — сказала он, перекидывая солнце через плечо.

Мы обнялись.

— Мне нужно было повидать тебя, — ответила я, как будто поход в гости к мертвецу был в порядке вещей. — Я заинтригован. — Он сел под дерево, я расположилась рядом ним, щурясь от света, исходящего с неба.

— Сегодня Кло вышла замуж.

— Да?

Я кивнула.

— Четырнадцатого июля тысяча девятьсот восемьдесят девятого года она поклялась, что никогда не выйдет замуж, — вспомнил он.

— К чему ты клонишь? — усмехнулась я.

— Она должна мне двадцать фунтов. — Джон рассмеялся, и я пихнула его.

— Она очень счастлива. Том, ее муж, он смешной. Он бы понравился тебе.

— Хорошо, — сказал он, и я заметила, что он неподвижно сидит и смотрит, словно Ганди.

— Я все еще люблю тебя, — напомнила я ему.

— Ты всегда будешь любить меня, — повторил он произнесенные когда — то мной слова. Я не готова была рассказать ему про ребенка.

— Это ты послал меня в тот переулок, чтобы я получила по голове?

— Не могу брать на себя такую честь, Зена (Храбрая и воинственная героиня приключенческого телесериала 3ена — королева воинов). — Джон усмехался. — Но готов поспорить, шоу получилось неплохое. Я снова пихнула его. Мы сидели молча, и я набиралась смелости.

— Ты был прав, — сказала я, стараясь, чтобы он смотре мне в лицо.

— Да? — вопросил Джон. И казалось, он находился в тысячах милях от меня.

— Последний раз, когда ты сказал, что я влюбляюсь.

— Ты был прав. — Как только эти слова слетели с моих губ, я склонила голову, больше не желая видеть цвет его глаз.

— Я рад.

— Рад, — повторила я с отвращением. — Это еще что за слово — „рад“?

Он не слушал меня.

— Слово „рад“ употребляла Полиана (Поллиана — героиня рассказов американской детской писательницы Э. Портер (1868–1920), находящая причины для радости в самых безнадежных ситуациях), — блеснула я эрудицией. — Пятидесятые годы, фильмы „для просмотра детьми в сопровождении взрослых“, разве не так?

— Ты хочешь услышать другое слово? — спросил он, снова ухмыляясь.

— Нет, ты прав, — призналась я, закончив свою небольшую тираду.

— Он любит тебя не меньше, чем я, — сказал Джон кивая.

„Ух ты!“ — подумала я. Конечно же он горел желанием чтобы я принялась рассказывать ему подробности. Хотя он и так все знал.

— Это как? — рискнула спросить я, но Джон высмеял меня.

— Хочешь прогуляться? — вместо ответа предложил он, и перед нами появилась желтая тропинка.

— Нет, — сказала я. Даже лежа в кровати и видя сон, я ощущала истощение. Мне нужно было сказать еще кое-что. — Так нужно говорить, что я беременна?

Он потряс головой.

— Нет.

— Так ты рад? — спросила я как можно более саркастическим тоном.

Смеясь, он кивнул:

— Очень.

И вот мы удалялись от дерева по желтой тропинке, хотя мои ноги были свинцовыми.

— Волшебник страны Оз, — сказала я, улыбаясь и глядя на желтые кирпичи под ногами и вспоминая Джуди Гарленд в симпатичных красных тапочках. Джон остановился и серьезно посмотрел на меня.

— Ты хочешь красные тапочки? — спросил он, как отец избалованного ребенка.

— Нет, это было бы слишком, застенчиво прошептала я.

Он снова смеялся, и глядя на его широкую улыбку и большие глаза, я вспомнила о былых временах. Внезапно мы оказались у двери.

— Тебе пора, — сказал он, и я немного запаниковала.

— Нет, — жалобно произнесла я. — Я же только пришла.

Но было слишком поздно. Я проснулась. Рядом посапывал Шон, а вокруг его головы свернулся Леонард. „Дорога из желтого кирпича, — подумала я. — Боже, кто знал, что я такая дура?“

* * *

Мы должны были поделиться новостью с родителями на следующий день. И хотя я была взрослой женщиной, должна признать, я боялась. В конце концов существовал институт брака. Шон был великолепен, большей частью в силу того, что теперь обитал на седьмом небе: ему и дела не было до мнения земных смертных о нашей ситуации и нас самих. Он собирался стать отцом и уже решил, что будет самым лучшим папой на свете. Мы ехали домой к родителям, и я грызла ногти.

— Прекрати кусать ногти, — приказал он, не отрывая взгляда от дороги.

— Я не грызу, — отрицала я.

— Все пройдет отлично. Твой папа расплачется. — Он ухмылялся.

— Надеюсь, что нет, — бросила я, теребя руки.

— Спорим, что это девочка? — сказал он, объезжая угол и выруливая на дорогу.

Я улыбнулась. Когда я увидела наш дом, мне стало дурно. Шон протянул мне бумажный пакет.

— Спасибо, — выдавила я, посерев и пытаясь контролировать себя.

Шон припарковал машину у дома.

— Ты готова? — улыбнулся он и показался мне взволнованным, что было весьма странно.

— Нет, — ответила я, выходя из машины.

— Тогда пойдем.

Я позвонила в дверь, забыв про свой ключ. Мама открыла дверь, тут же поняв, что я не воспользовалась своим ключом, и забеспокоившись о значении сего.

— Привет, — протянула я максимально непринужденно.

— И тебе. — Мама подозрительно оглядела нас.

Шон помахал рукой из-за моей спины, ухмыляясь, словно клоун под действием кислоты.

— Что? — выдавила она, продолжая крепко держать дверь.

— Мы можем войти? — спросил голос Шона из-за моей спины.

Она впустила нас, и мы прошли за ней на кухню.

— Так, — объявила она.

— Я беременна. — Я с надеждой улыбнулась, не желая тянуть кота за хвост. Мама молча села.

— Вы в порядке? — спросил ее Шон и машинально потянулся за стаканом.

Мама подняла голову, и я увидела на ее лице улыбку.

— Что ж, я бы предпочла сначала свадьбу, но раз уж твой брат посвятил свою жизнь Богу, надо думать, это все компенсирует.

— Так ты рада?

— Конечно, — сказала она, обняв меня и заплакав.

Отец отреагировал почти так же, хотя Шон проспорил десять фунтов, потому что он не заплакал.

* * *

С отцом Шона проблем не было. Он был легок в общении. Полагаю, ему приходилось быть таковым — жена бросила его, когда Шон был совсем ребенком, и ему пришлось одному воспитывать Шона и его младшего брата Джеймса. Он был горд и закурил одну сигару на двоих со своим первенцем.

— Я знал, что в тебе это есть, сын, — с гордостью произнес он.

Я позвонила Ноэлю. Он находился в Нью — Йорке, где проводил какой — то вводный курс для волонтеров. Шон настоял на громкой связи.

— Так когда вы двое собираетесь скрепить свой союз? — спросил Ноэль после поздравлений.

Я и не задумывалась об этом.

— Когда-нибудь, — произнес Шон высоким голосом.

— Когда-нибудь? — переспросил Ноэль.

Я молчала, потому что мы никогда это не обсуждали.

— Так, — задумчиво сказал Ноэль, — но вы ведь поженитесь?

— Конечно, — с легкостью ответил Шон.

Я улыбнулась.

„Хорошо. Ребенок, брак, отлично. Мне не тяжело дышать. Приехали“.

Ноэль разволновался и уже строил планы по поводу свадебной церемонии.

— Я могу находиться где угодно, — сказал он. — Но я вернусь. Просто сообщите мне дату, и я буду тут как тут, — пообещал он.

* * *

Да, все это было просто здорово — то есть пока меня не разнесло и я не стала весить, как слон. Мы с Шоном лежали в постели и размышляли, на кого будет похож наш ребенок. Мы выдумывали причудливые и красивые, но все же вздорные имена. Мы смеялись, и он поглаживал мой живот, который начал увеличиваться в размерах и напоминал мне шарообразную баскетболистку, которая однажды на третьем курсе пыталась задираться ко мне. Кло с полулета ударила ее, после чего та стала шелковой. Я улыбнулась, размышляя о том, сбросила ли она щенячий вес, который теперь набирала я.

* * *

Два месяца спустя я уже была очень толстой. Кло и Энн повели меня по магазинам одежды для будущих мам. Мы бродили по магазинам вдоль бесконечных рядов матросок и цветастых платьев, отделанных рюшами, которые подчеркивали каждый выступ и растущую шишку. Я погружалась в депрессию, и, хотя Эни была настроена оптимистично, Кло разделяла со мной чувство безнадежности.

— Я никогда не забеременею, — пробормотала она, когда я показалась им в розовой, оттенка фуксии блузе и брюках, которые плотно сидели на талии и походили на воздушный шар на бедрах.

— Ты выглядишь отлично, сказала Энн, одновременно пытаясь незаметно для меня бросить укоризненный взгляд на Кло.

Я была вне себя.

— Я уродлива, уродлива, уродлива, — повторяла я, возвращаясь в примерочную, чтобы стянуть с себя эту отвратительную фантазию модельера. Казалось, я целую вечность искала в себе силы, чтобы снять наряд. Я все время ощущала невероятную усталость. Я знала о некоторых трудностях во время беременности, но такое изнеможение выходило за рамки моих самых немыслимых ожиданий.

— Вы в порядке? — спросила Кло, но проснулась я от ее стука.

— В полном, — сказала я, изо всех сил пытаясь постичь собственную выходку: я заснула, вытащив одну руку из рукава розово — фиолетовой блузки, которая могла присниться мне только в самом страшном сне. Другая рука так и осталась в блузке.

Позже, в кафе, Клода разглагольствовала о ситуации с модой для беременных и мечтала о создании какой-нибудь удобной и при этом красивой одежды, хотя ничего в таких нарядах не понимала. Я посмотрела на Энн и улыбнулась, ни на минуту не забывая о том, что мой растущий живот служил для нее беспрестанным напоминанием о ее неудавшихся попытках родить.

— Тебе хорошо?

Она кивнула.

— Я в порядке, Эм. Вообще — то у меня и самой имеются кое-какие новости.

Я взяла себя в руки. Я терпеть не могла, когда у людей находились новости. Потому что обычно они означали перемену, а перемены расстраивали меня. Кло навострила уши.

— Мы с Ричардом решились на ЭКО, — сказала она.

— ЭКО? — неуверенно повторила Кло.

— Его сперматозоиды малоактивны. Похоже, мы так и не сможем зачать ребенка обычным способом, так что мы решились на искусственное оплодотворение.

Мое лицо искривилось.

Клода наклонилась вперед.

— Мы сейчас говорим о пробирке? — спросила она с заговорщическим видом.

Энн вздохнула.

— Нет.

— О чем же тогда? — Лицо Кло преобразилось.

— Ричард сдаст сперму на пробу, и если ее качество окажется удовлетворительным, врач введет ее мне через специальный катетер. Это не больно, но, возможно, немного неприятно.

— Ух ты, И через какое время ты узнаешь, что забеременела? — спросила я.

— Как обычно. Если у меня случится задержка, я сделаю тест.

— Здорово, — сказала Кло. — Подумать только: в следующем году вы обе станете мамашами.

— Да, но я еще не считаю своих цыплят. Может и не получиться.

— Не будь такой пессимисткой. Чтобы все получилось, нужно настроиться соответствующим образом, — заверила Кло, смеясь над собой.

— Ну ты и болван, — рассмеялась Энн.

— Серьезно, каковы твои шансы? — поинтересовалась Кло.

— Кто знает? — ответила Энн, разведя руками.

Кло слегка пихнула ее.

— А доктор симпатичный?

Энн рассмеялась.

— Старый и толстый. Как бы там ни было, я лишь хотела поделиться с вами новостями.

— Ты же знаешь, что мы всегда рядом? — спросила я.

— Знаю, — улыбнулась она.

— Ты, Ричард, доктор и пипетка.

Энн снова улыбнулась, и мы рассмеялись. А что еще нам оставалось делать?

Глава двадцать четвертая Во имя отца

Было воскресенье. Я ощущала необыкновенную легкость и решила отправиться в город поискать одежду для новорожденных. Я и не думала совершать покупки, так как мама и Дориан настойчиво советовали не делать этого: покупка одежды для не родившегося ребенка — плохая примета. Я не считала себя суеверной, однако решила не испытывать судьбу. Все сошлись на том, что поиск — это нестрашно. Я осматривала ряды маленьких платьиц, розовых и желтых кофточек, голубых шортиков и свитерков с рисунками всех мыслимых животных. Я смотрела на кеды, туфельки, сандалии, перчаточки, шляпки, жилеточки и носочки, до того крошечные, что мне едва удавалось засунуть в них большой палец. Признаюсь, что я не знала, кто у меня родится, однако большую часть времени провела в отделе одежды для девочек. Это потому, что вещицы в нем были невероятно красивыми, а незадолго до этого я открыла для себя, что питаю слабость ко всему красивому.

В конце концов я заставила себя отвести взгляд от розового и направилась в голубой отдел, и тут, у ряда с брюками я увидела знакомое лицо. Я точно не помнила, где я видела эту женщину, и подумала, что это могла быть мать одного из учеников, которой мне не следует попадаться на глаза. Женщина не заметила меня, так как была слишком увлечена тем, что примеряла брюки на малыша, который так и норовил вылезти из коляски. Я продолжила рассматривать маленькие рубашки, надеясь, что, если мне не удалось узнать ее, может, она распознает меня.

Она расплачивалась на кассе за покупку, когда мальчик повернулся ко мне лицом. Я громко вздохнула, и женщина, стоявшая рядом со мной и заметившая мое состояние, а видимо, и побледневшее лицо, вежливо спросила, все ли у меня в порядке. Я быстро ответила, что со мной все хорошо, но я солгала. Это был ребенок Ноэля — его глаза, его лицо, его волосы. А эту женщину я встретила в баре около двух лет тому назад. Это была Лора, любовница Ноэля. Я стояла как вкопанная и, вероятно, походила на кита, которого выбросило на берег и который ждал, что ему помогут сдвинуться с места. Она подняла голову, когда стала уходить, и заметила меня. Наши взгляды встретились. И когда безразличие сменилось ужасом, я поняла, что она узнала меня. Она почти бегом бросилась к двери. Не успев понять происходящего, я уже бежала за ней и выкрикивала ее имя. В середине торгового центра она остановилась. Она не стала оборачиваться, а просто ждала меня. Когда я догнала ее, я увидела такое же покрасневшее лицо, какое порой бывает у самой. Она качала коляску и смотрела прямо перед собой, будто стояла перед невидимой командой, которая вот — вот расстреляет ее. Мы обе понимали, что игра была окончена, но, к сожалению, ни одна из нас не знала, в каком направлении нам идти дальше. Ребенок Ноэля был неугомонным. Ему хотелось знать, с какой стати его толкают туда — сюда, вместо того чтобы дать попутешествовать в более занимательных направлениях. Мы постояли рядом несколько секунд, но эти секунды показались вечными.

Наконец я произнесла ее имя:

— Лора.

— Эмма.

— Думаю, нам стоить выпить по чашечке кофе, — сказала я.

— Послушайте, Эмма, нам действительно не о чем разговаривать, — пробормотала она.

— Думаю, есть о чем, — давила я, поняв по тону ее предыдущей реплики, что в глубине души она со мной согласна.

* * *

Позже в кафе ее сын, мой племянник, расслабился. Но мы, взрослые, походили на бомбы, которые вот — вот взорвутся и обрушат информацию. Мы заказали кофе и присели.

— Как его зовут? — спросила я, глядя на племянника.

— Ноэль, — сказала она, вздыхая и, возможно, браня себя за то, что она, дура, додумалась назвать сына в честь человека, который бросил ее.

— Он красивый, — сказала я. Ноэль был привлекательным мужчиной, а его сын — просто восхитителен. — Спасибо, — ответила она, хотя я сомневаюсь в том, что это вежливое слово было сказано от всей души ввиду сложившейся ситуации.

— Ноэль знает? — спросила я.

— Нет, — просто ответила она.

— Почему?

— Вы собираетесь рассказать ему? — спросила она, не боясь переходить к непосредственной теме разговора. — Да. Нет. Не знаю. — Я была ошеломлена.

— Почему вы не сказали ему? — снова рискнула спросить я, надеясь все же получить ответ.

Ее глаза наполнились слезами. Мое сердце обливалось кровью. Может, потому что я была беременна и гормоны давали о себе знать, а может, потому что она являлась матерью, и я тоже собиралась ею стать. Как бы там ни было, когда я увидела ее слезы, зародившаяся во мне враждебность исчезла. Я сжала ее руку, и плотину прорвало. Слезы текли ручьем, и я ждала, пока они не иссякнут. Ноэль — младший был слишком занят поглощением морковной палочки и не замечал страданий мамы. Она объяснила, что узнала о своей беременности лишь после того, как Ноэль решил порвать с ней. Она часто подумывала признаться ему. Однако решила, что он предпочел ей церковь, хотя и знала, что он любит ее, но не видит иного выхода, кроме как следовать пути, который исключал как ребенка, так и ее. Она сочла, что жестоко продолжать усложнять ему жизнь. Ведь этот малыш был свидетельством многочисленных ночей страданий и страшных мук, которые имели место в их отношениях. Она была рада получить от судьбы ребенка. Она всегда хотела стать матерью и еще давно определила для себя, что, если Господь должен будет отнять у нее любимого, возможно, он подарит ей ребенка. Я не определилась, и хотя совершенно очевидно, что она любила Ноэля и чувствовала, что поступает правильно, я не могла закрывать глаза на то, что у моего брата был сын, а он не знает об этом. И хотя ее аргумент был весьма убедителен, я считала, что Ноэль имеет право все знать.

Мы вместе дошли до стоянки. Она поинтересовалась моей жизнью и, как мне показалось, порадовалась за нас с Шоном и моей беременности. Видимо, Ноэль проболтался ей о нашей безответной любви. У машины она умоляла меня поговорить с ней, прежде чем я решусь на разговор с Ноэлем. Она дала мне номер своего телефона, и, хотя мое раскрытие ее тайны явилось не более чем следствием случайной встречи, она, казалось, ощущала себя ответственной за мое сложное положение. Нетрудно было понять, почему Ноэль полюбил ее. Она была спокойной, доброй, милой и дружелюбно настроенной, даже когда пребывала в ужасе. С ней мир переворачивался вверх дном, и, хотя до этого мы виделись лишь раз, на прощание мы обнялись.

* * *

Шон сидел в свободной комнате, которая уже давно превратилась в его кабинет. Я помчалась наверх так быстро, насколько мне позволяли отекшие ноги. Я шлепнулась на стул перед его столом. Он поднял на меня голову, ухмыльнулся и подумал, сколько же денег я могла потратить.

— Ноэль отец.

Шон встал, как будто до него только дошло, что он сидит на чем — то остром.

— Извини? — произнес он, смотря на меня сверху вниз.

— Я столкнулась с Лорой и ее годовалым сыном, Ноэлем — младшим, в городе.

Шон сел.

— Ноэль — младший, — повторил он, и я кивнула в знак согласия.

Я рассказывала ему о встрече, а он сидел с отупевшим ‚видом глядя в пустоту и время от времени почесывая голову.

— Вот это новость, — повторял он до тех пор, пока я не попросила его прекратить.

Я спросила у него, как мне поступить. Но сама я понимала, что Лора права — рассказать Ноэлю о сыне было равносильно тому, что приставить к его виску пистолет. Шон спорил, что, если я не признаюсь Ноэлю, мы отнимем у него шанс узнать своего единственного сына. Мои мозги кипели. Я хотела поговорить с мамой, но тогда и с ней случилось бы то же самое, а от этого ситуация бы только усложнилась. Мы с Шоном часами вели дебаты по этому поводу. Мы оба прекрасно понимали, что говорим о деликатнейшем деле. Я не могла уснуть. Всю ночь мне было дурно, время от времени у меня кружилась голова, даже, несмотря на горизонтальное положение. Я ощущала такую слабость, что мне было трудно поднять к лицу руку.

* * *

Воскресный ужин стал кошмаром. Ни Шон, ни я не могли решиться на разговор е с родителями. Мама списала все на мое плохое самочувствие.

— Вполне естественно. Я не могла уследить за Ноэлем.

Я кивнула.

— А какова твоя отговорка, Шон?

— Работа. — А! — ответила она и сказала, что сама устала.

Отец был слишком занят наблюдением за проигрышем Дублина в матче по хоккею на траве, чтобы осведомиться о причине нашего молчания. Видимо, отчаянная ситуация, разворачивающаяся на игровом поле, оказалась куда важней.

В тот вечер, когда позвонила Клода, я не стала рассказывать ей. Не потому что у меня не было желания, а потому что несправедливо было посвящать во все друзей, в то время как Ноэль пребывал в неведении. Мы с Шоном ходили кругами. В одну минуту он приводил довод в пользу того, чтобы открыть правду Ноэлю, в другую же— чтобы не признаваться. Я не отставала от Шона. Мы понятия не имели о том, что нам делать. Впервые за долгое время Ноэль был по — настоящему счастлив. Перемены в нем, которым мы явились свидетелями, невозможно было игнорировать. Он нашел свое место в церкви и среди людей, которые нуждались в нем, как в воздухе. Он заново открыл для себя свой путь и предназначение. Он пребывал в мире. Кто мы такие, чтобы отнимать у него все это? И в то же время как я могла утаить от него такую новость?

Была середина недели, и отец Рафферти проводил исповедь. Я осталась в школе, чтобы проверить сочинения; что должна была сделать еще на выходных. Часы показывали начало шестого. Я не думала обо всей этой истории, потому что мысли о ней влекли за собой вопросы, а я задала себе их такое количество, что хватило бы на целую жизнь. Я зашла в церковь, надеясь на отсутствие прихожан. Мне повезло. Я протиснулась в кабинку и опустилась на деревянную скамейку для коленопреклонения. Как и мой разум, колени были зажаты между камнем и чем — то не менее твердым. За семь месяцев мой живот увеличился до таких размеров, что я и представить не могла. Я выгнула ноющую спину и тут же поняла, что живот застрял в кабинке. Изготовители сего предмета явно не рассчитывали на беременных посетительниц. А что еще можно было ожидать от Католической церкви? Я пообещала себе, что не стану спорить по поводу изъянов церкви, ведь мне предстояло обсудить более важное дело. В скором времени заслонка отодвинулась, и моему взору предстал отец Рафферти, с закрытыми глазами, кивающий головой и поднятой в знак благословения рукой.

— Отец Рафферти, — начала я.

Он молчал, склоняя голову в ожидании обычного вступления.

— Отец Рафферти, — повторила я несколько более твердым тоном, но все же с уважением. Он тут же застыл, открыл глаза и сосредоточился.

— Эмма? — спросил он.

— Да, — ответила я, радуясь тому, что мне удалось привлечь его внимание, не стуча по решетке. А ведь именно это я и намеревалась сделать в следующее мгновение.

— Чем я могу тебе помочь? — поинтересовался он, понимая, что я пришла не за прощением. — Мне нужен ваш совет, — наклонившись вперед, прошептала я. Хотя, кроме нас, в церкви не было ни души. — В чем дело, Эмма? — спросил он, приблизившись к решетке.

Отец Рафферти побледнел.

— Лора, — пробормотал он чуть позже.

— Да, — ответила я, не удивляясь тому, что Ноль открыл ему тайну. Несмотря на разницу в возрасте, эти двое всегда понимали друг друга.

— Он не знает, — сказал он, тут же осознав причину моего прихода.

— Так и есть, — ответила я. — Лора узнала обо всем после того, как они расстались. Она не призналась ему, потому что знала, что душа его принадлежит Церкви.

— Она замечательная женщина, — сказал священник, глядя в пол, чтобы я не могла видеть его глаз. Но его голос выдавал грусть. — А теперь? — спросил он, поглядев на меня в ответ.

— А теперь я не знаю. Я столкнулась с ней и Ноэлем младшим, он копия Ноэля — так же по — телячьи облизывается. Отец Рафферти грустно покачал головой, однако я уловила едва заметную улыбку.

— Я не знаю, как поступить, — продолжила я, моля его об ответе.

Его слабая улыбка исчезла, и он взялся руками за голову массируя виски. Борись с собственной головной болью, я оперлась на другое колено, надеясь на скорый ответ, посланный ему Богом.

— Нельзя скрывать от него такое. Сокрытие явится не только грехом перед Господом, но и противоестественным поступком. — Отец Рафферти потряс головой, продолжая держаться за нее, как будто слова причиняли ему боль.

— Ноэль покинет Церковь. Он не станет рисковать репутацией Церкви, — сказала я, отражая мысли Рафферти. — Да, так и будет, — подтвердил он тоскливо. — Жаль не его, а нас, таких хороших людей еще поискать.

Я заметила, как его рука слегка затряслась, но по его голосу я не могла понять, было ли дело в эмоциях или в возрасте.

— Мне очень жаль, — сказала я.

— Мне тоже, ответил он. Он взглянул на меня и попытался выдавить улыбку, но в его усталых глазах я разглядела Ноэля. Возможно, отец Рафферти и был стар и чересчур увлечен концом света, но когда — то и он был молод и сталкивался со страхами, желаниями и страстями, которые пережил мой брат. Он понимал, чем это обернется для Ноэля, лучше кого бы то ни было. Он также понимал, что Ноэлю давался шанс стать настоящим отцом. И я не знаю, испытывал ли он сожаление или радость по поводу шансов судьбы, но в тот момент он выглядел потерянным. Мне хотелось плакать.

— Отец, — произнесла я ни с того ни с сего.

— Да.

— Пожалуйста, помолитесь со мной, — сказала я, не веря собственным ушам. Я даже не была уверена, что помню молитву целиком.

— Да, — ответил он с сияющим видом.

И я зачитала «Отче Наш, изо всех сил надеясь на его поддержку до того, как я достигну середины молитвы, которую я совершенно не знала.

— Отче Наш, сущий на Небесах, да святится Имя Твое… — „Пожалуйста, вступи“.

— Да прибудет Царствие Твое…

— Яко же на Небе и на земле.

„Он начинает. Спасибо тебе, Боже! Так, теперь я просто стану говорить тише и пробормочу середину.

— На — на — на — на — на — на — на — на, и не введи нас ла — ла— ла — ла — ла — ла, но избави нас от лукавого. Аминь.

Отец Рафферти склонил голову.

Я скрестила пальцы в надежде, что он не решится на следующую молитву.

Он не решился. Он благословил меня и улыбнулся.

— Спасибо, Эмма.

— Пожалуйста, проговорила я с облегчением, но все же понятия не имея о причине своей просьбы. С другой стороны, все мои поступки отличались странностью, и я забеспокоилась, что дело не только в гормонах. — Мне нужно идти, сказала я, пытаясь подняться.

— Надеюсь на скорую встречу, — ответил он.

— Да, — вежливо отозвалась я, изо всех сил пытаясь встать.

Он закрыл заслонку, и я осталась одна, продолжая стоять на коленях. Было такое ощущение, что меня зажали в тисках.

„О, черт…“

— Отец Рафферти! — окликнула его я и постучала.

Заслонка снова отодвинулась, и я увидела его.

— Эмма?

— Я застряла, — оскорблено простонала я.

Отец Рафферти хихикнул, и потом он, упершись ногой в дверь исповедальни, вытащил меня.

* * *

Мы с Шоном решили, что рассказывать Ноэлю о сыне по телефону не стоит, ведь он все еще находился где — то на Западе и проводил свои курсы для будущих волонтеров. Мы чувствовали, что такую новость необходимо сообщить лично. Естественно, сказать „мы решили“, я имела в виду „я решила“. Поскольку я не могла лететь в самолете, роль гонца была отведена последнему.

Потом Шон признался, что когда он пересекал Атлантику, его беспокоил вовсе не Ноэль с его проблемами и даже не подозрительно малая высота, на которой летел самолет. Хотя ни одно из перечисленного его не радовало. Весь полет он размышлял о собственной жизни и о новых требованиях к ней.

Когда позже он описал боль, которую пережил в период нашей совместной жизни, надо признать, я почувствовала себя эгоисткой. Я даже не замечала, что у него стресс. И вообще, люди редко замечают самые потаенные страхи других. Шон рассказал, что, после того как осознал реальность будущего отцовства, его охватил неминуемый, всепоглощающий ужас. Наверное, паника в таком случае являлась для мужчин обычным делом. Но как бы то ни было, стать отцом — не шутка. Однако в случае с Шоном все оказалось намного серьезнее.

Большую часть своей жизни Шон избегал вопроса о том, что всегда оставлял женщин. До последнего времени он считал эту тактику выигрышной. Однако теперь, когда он размышлял о своем будущем отпрыске и находился в ожидании, вопросы и страх, внушенный уходом его матери из семьи, только росли в его душе. И стены, которые он выстраивал годами, стали рушиться. По мере моего увеличения в размерах росли и его страхи. Будет ли он таким же, как она? Вдруг ему окажется не по силам воспитать ребенка? Не станет ли он таким же никчемным отцом, какой никудышной матерью оказалась она? Его отец часто говорил, что они похожи; у Шона были ее глаза и ухмылка. Не унаследовал ли он ее неспособность быть достойным родителем? Он не затрагивал эту тему в разговорах со мной; он попытался отмахнуться от очевидных страхов, но они не уходили. В итоге Шон лишь подлил масла в огонь. Он старался быть благоразумным. Ведь в конце концов он был сыном своего отца. Однако вопросы, которые никогда не донимали его раньше, стали душить его. Почему она ушла? Он знал причину ее ухода от отца. Их брак родился из долга, а не из любви. Она забеременела Шоном, и на тот момент брак казался единственным решением. Отец клялся, что она любила своих детей, однако если бы это было правдой, неужели она не забрала бы детей с собой? Отец Шона говорил, что в семидесятые годы стать матерью — одиночкой было сложнее. Но если причина действительно заключалась в этом, почему она не попыталась встретиться теперь. Раньше ему было на это наплевать. С самого начала после ее исчезновения он, конечно, страдал, как и любой ребенок. Но через некоторое время он привык к ситуации, осознав, что в семью пришло счастье. Не было затяжных ссор, непрекращающихся криков, и через некоторое время Шон ощутил радость и почувствовал себя в безопасности, поняв, что ее возвращение стало бы для всех стрессом. Ему было хорошо без нее. Но теперь, находясь на пороге отцовства, он спрашивал себя: не говорило ли то, что он так быстро забыл свою мать, о его способности покинуть самых близких, как сделала она.

Эти страхи дополнялись его послужным списком. До сих пор его отношения представляли собой мимолетные интрижки, волнующие кровь, однако без каких — либо признаков душевности. Он любил меня — он это знал. Он полюбил меня задолго до того, как его чувство обрело очертания. Сначала ему стало интересно: быть может, он всего лишь жаждал отношений, какие были у его друга? Однако в глубине души он знал, что это не так. Ему пришлось нелегко. Потом его друг умер, и он винил себя, так как понимал: смерть Джона освободила ему дорогу. Шон попытался отдалиться, но это оказалось не возможным. Теперь же он впервые обладал всем, чего желал, но он не был Джоном: он не отличался постоянством; он не стоял первым в ряду мужчин, жаждущих стать отцом. Он был безнравственным, он не умел строить отношения.

Итак, по дороге к Ноэлю его терзали все эти мысли и воспоминания, и к моменту обеда он дошел до полного изнеможения. Стюардесса, которая подала ему джин с тоником, доброжелательно справилась о его самочувствии. Он кивнул, давая понять, что в порядке, но на самом деле он едва сдерживался, чтобы не разрыдаться.

Он попытался заснуть, но попытка оказалась тщетной. Шон поплелся по проходу, сожалея о последнем выпитом бокале. Его разум отказывался подчиняться ему.

Он заволновался.

„Вдруг я не справлюсь? Вдруг сбегу?“

Затем он вспомнил о причине поездки. Что он скажет Ноэлю? Как он представит другу новость, от которой тот, не дай бог, сам преставится? Индикатор ремня безопасности мелькал над головой Шона, и командир самолета объявил, что они входят в зону турбулентности. Вдруг он почувствовал тошноту. Примерно в этот момент он и задумался над тем, какого черта он дал согласие вмешаться в жизнь моего брата, в то время как совершенно очевидно, что терял контроль над собственной. Если бы он открыл мне свои страхи, я бы сказала ему, что причины для беспокойства нет, что он один из самых надежных людей, которых я знала, и что он похож лишь на отца. Я бы сказала ему, что наши отношения коренным образом отличались от отношений его родителей и что ребенок лишь укрепит наш союз. Но опять же ввиду гормонального скачка я вполне могла послать его куда подальше. Несмотря на это, в глубине души я знала, что мы станем семьей, и наша история будет иметь не менее счастливый конец, как и у всех на земле. Шон был или слишком добр, или слишком напуган, потому что боялся переложить на меня груз своих проблем. Жаль. Мне больно думать, что его одолевали страхи, когда он один летел в Нью — Йорк, ничего не сказав мне.

Шону все же удалось поспать, но недолго. Где — то над Атлантикой он отодвинул подальше тревоги и сосредоточился на предстоящей миссии.

Приземление оказалось не таким мягким, как хотелось бы, но все-таки ему было приятно чувствовать под ногами твердую землю, несмотря на то, что полотно горячего воздуха окутало его при выходе из самолета. На дворе стоял май, и в Нью — Йорке была необычайная жара. Шон чуть не упал в обморок, но, невзирая на это, пошагал дальше. Взяв с собой лишь ручную кладь, он радовался тому, что ему не пришлось выстаивать у карусели целый час, ожидая чемоданы.

Он подошел к такси и протянул записку с адресом старику в неопрятном костюме. Шону повезло: водитель говорил по-английски, и как выяснилось, проживал в Нью — Йорке более полугода. Мужчина рассказывал о дорожной пробке в Амстердаме и накричал на велосипедиста, подрезавшего его. Радио играло на всю громкость, а кондиционер не работал. Возможно, из-за жары и длительного перелета, но через несколько минут Шон уже спал. Таксист разбудил его. Он указал ему на впечатляющее четырехэтажное здание, правда, по американским стандартам, старое.

Шон протянул деньги и вылез из машины. Он стоял, глядя вслед отъезжающему такси, после чего направился к двери. Там меня явно не было, но Шон так хорошо умел рассказывать, что слушатель чувствовал себя участником происходящего. Так что если не забывать о том, что ниже приводится не стенографический отчет, то разговор был примерно такой:

— Жаркий день, — сказала она.

— Да. Я ищу Ноэля…

— Отца Ноэля? — перебила она.

— Верно, — спохватился Шон, впервые за тот день улыбнувшись. По крайней мере, на этот раз он приехал по адресу.

— Он в закусочной, что на углу, — ответила она, показывая пальцем.

Шон поблагодарил ее и снова вышел в жару, сняв пиджак и закатав рукава.

Он увидел Ноэля сквозь окно, не успев даже перейти улицу. Ноэль выглядел хорошо и был одет в обычную одежду. Его волосы немного отросли. Он сидел и смеялся с мужчиной, сидящим напротив него, пребывая в неведении о бомбе, которая вот — вот упадет на него. Шон подумал было уйти и отложить разговор. Можно было бы сначала заселиться в гостиницу, возможно, принять душ и переодеться, поесть, чтобы набраться сил. Потому что чем ближе он подходил к окну, тем жарче ему становилось. Желудок снова донимал его.

„Боже, надеюсь, у меня нет язвы“.

Шон вошел тихо, но колокольчик на двери выдал его. Ноэль автоматически поднял голову и отвернулся, после чего осознал увиденное, и снова обернулся, сконцентрировав взгляд на своем старом друге. Он подпрыгнул, и Шон ответил ему улыбкой.

— Какого черта? — сказал Ноэль, смутившись и одновременно радуясь.

Шон снова улыбнулся, изо всех сил надеясь, что Ноэль ничего не заподозрит прежде, чем это нужно.

Ноэль прищурил глаза.

„Слишком поздно“.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он, обнимая ослабевшего Шона.

— Приехал к тебе в гости.

— Что случилось? — спросил Ноэль, волнуясь за свою семью.

— Ничего, — солгал Шон, улыбаясь другу Ноэля. Мужчина ухмыльнулся в ответ.

— Ты здесь в командировке? — допытывался Ноэль, ведя его к столу.

— Да, — услышал от себя Шон. Он присел.

Друг Ноэля наклонился через стол, чтобы пожать ему руку.

— Я Мэтт, Рад знакомству.

Шон пожал руку Мэтта.

— Я тоже, — сказал он. Ему было не по себе, что солгал, но все же он радовался некоторой отсрочке разговора. — Мэтт доктор — он работал по всему миру.

Шон в который раз улыбнулся.

— Никогда не думали заехать в Ирландию? Новые врачи нам определенно не помешают.

Мэтт рассмеялся.

— Думаю, в них больше нуждаются в странах „третьего мира“. — Он довольно хихикнул.

— Загляните в отделение „скорой помощи“ при больнице Святого Джеймса, и попробуйте сказать потом это еще раз, — сказал Шон, хватая меню.

Ноэль громко рассмеялся, радуясь напоминанию о доме, хотя оно касалось все лишь его паршивой системыздравоохранения.

— Как моя сестра? — спросил он весьма вовремя.

— Хорошо, — искренне улыбнулся Шон. Возможно, впервые за тот день. — Она все увеличивается в размерах. — Осталось уже недолго, — заверил Ноэль.

— Да, — вздохнул Шон и отложил меню в сторону. Он был не в состоянии сейчас есть.

— Поздравляю, брат, — сказал Мэтт.

— Спасибо, — поблагодарил Шон, подумав, что, возможно, Мэтту придется поздравить в скором времени и Ноэля.

Они долго разговаривали с Мэттом. Шон вспоминал о лете, которое мы все вместе провели в Нью — Йорке. А Ноэль был взволнован путешествием в какие — то далекие страны, которые собирался облагородить, предвкушая предстоящие подарки судьбы. Затем Мэтт убежал на свидание с девушкой. Они не стали засиживаться. Ноэль пребывал в возбужденном состоянии, и хотел показать Шону достопримечательности, Шон утверждал, что уже видел все и попросил вернуться домой к Ноэлю. Он воспользовался жарой как предлогом, и Ноэль попался на эту уловку. Они зашагали к гостинице. Ноэль без остановки указывал на красивые здания и шикарные машины. Шон же ломал голову над тем, как расскажет новости. Они дошли до отеля, и Ноэль перекинулся парой слов с портье, в то время как Шон наслаждался прохладой фойе с кондиционером.

— Дома идет дождь, — пробормотал Шон в лифте.

— Дома всегда идет дождь, — рассмеялся Ноэль. Они зашли в номер, и Шон устроился на стуле. Ноэль взбил подушки и сел на кровать. — Так о чем тебе нужно поговорить? — спросил он, сбрасывая туфли.

— Что? — удивленно произнес Шон.

— Ты приехал в Нью — Йорк на сутки и хочешь провести все время в моей спальне? — Ноэль расхохотался.

— Не думаю. Выкладывай.

Шон вздохнул. Конечно, Ноэль понимал, что возникли какие — то проблемы, и он вычислил, что эти проблемы были не его. Неудивительно. Проблемы всегда были чужими, но только не в этот раз. Ноэль с удивлением смотрел на Шона. Время пришло.

— Лора.

Ноэль тут же побледнел.

— Что случилось? — спросил он, явно потрясенный. И ожидая самое плохое.

— У нее есть сын, — услышал Шон собственные слова.

Ноэль замер. Это была проблема, которую он никак не собирался решать.

— Он твой.

Шон не мог решиться поднять глаза на Ноэля. Ноэль не мог оторвать взгляд от Шона.

— Что? — спросил он, хотя явно не желал повторения последней фразы.

Шон пребывал в таком же недоумении.

— В прошлом месяце он был твоим. Эмма сказала, что ему словно приставили твою голову. Губы Ноэля задрожали, руки затряслись. Он не стал спрашивать, шутит ли Шон. Он понимал, что люди не летят за тысячи миль, чтобы поиздеваться над человеком. Вместо этого он разозлился настолько, что лицо покраснело, а взгляд ожесточился. И вот он уже стоял на ногах и направлялся к Шону, который инстинктивно встал, чтобы принять удар. Он упал на пол, недоуменно схватившись за левый глаз.

— Что ты здесь делаешь? — взревел Ноэль.

Мягко говоря, Шон зашел в тупик. Ведь он полагал, что совершенно четко обрисовал причину своего приезда. — Было бы лучше, чтобы я не приезжал? — прокричал он, катаясь на полу.

— Это не твое дело! — ревел Ноэль и начал снова приближаться к нему.

— Ты прав, — сказал Шон, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. — Это не мое дело. У меня своих забот хватает. — С него было достаточно.

Он хлопнул дверью, после чего услышал глухой стук о пол.

Позже Ноэль рассказал мне, что рухнул на пол и долго рыдал. От гнева, мгновенно нахлынувшего на него, не осталось и следа, и теперь он пребывал в одиночестве, потерянный и горько сожалеющий о своей вспышке. Шон не заслужил такого отношения, но, надо думать, в тот день его волновало лишь то, что заслужил он сам. Это было наказание? Не собирался ли Господь таким образом выбить из — под его ног почву? Ой нарушил клятву. Да кто он такой, чтобы надеяться на то, что подобное сойдет ему с рук? Я знаю, он чувствовал себя обманутым и пребывал в отчаянии. Он поднялся с пола лишь с наступлением сумерек и пошел на улицу, которая увела его от гостиницы к его новой жизни. Он не понимал, куда идет, однако был полон отчаянной решимости завершить свое путешествие.

* * *

А в это время Шон наслаждался прохладой гостиничного бара, насытившись едой и потягивая охлажденное пиво. Поврежденный глаз болел, и он видел, как официантка косится на его синяк. Реакция моего брата сбила его с толку, но некоторая крошечная часть его все же понимала Ноэля. Узнать о том, что ты отец, — большое потрясение. А если бы новости преподнесла Лора, как и должно было быть, неужели бы с ней обошлись так же? Шон сомневался в этом. Вот и делай добро людям. Возможно, Ноэль предпочел бы, чтобы Шон не сваливался ему как снег на голову, и даже сам Шон признавал, что гонцом все же должен был стать не он. Даже несмотря на то, что именно от него забеременела сестра Ноэля, вряд ли, однако, это давало ему право доносить новости не самой последней важности. Тем не менее Ноэль был его другом, и Шон надеялся, что Ноэль считает так же.

После часового обдумывания Шон пришел к выводу, что все же расстроен тем, как Ноэль воспринял новость, что у него есть ребенок. Конечно, для Шона это стало шоком, но дело было даже не в Ноэле. Шон вспомнил все свои эмоции, когда узнал о том, что станет отцом. Тогда он почувствовал неподдельную радость, какую не испытывал никогда прежде. И сидя в гостиничном баре у Бродвея, он решил, что никогда не поступит так, как его мать. В тот момент с его души упал камень. Впервые за много недель и, возможно, впервые за все время вообще он ощутил, что по — настоящему свободен.

* * *

Ноэль бродил по улицам Нью — Йорка почти всю ночь. Он сказал, что дошел до Кристофер — стрит примерно в четыре часа ночи. Там он опустился на колени и принялся неистово молиться. Час спустя он отправился домой. Примерно около полудня Ноэль постучал в дверь Шона. Шон в это время укладывал вещи. На пороге его взору предстал растрепанный и кающийся брат. Дверь распахнулась сама, и Ноэль вошел. Шон продолжал укладыват сумку.

— Прости.

Шон повернулся к нему:

— Это ты прости, что рассказал тебе это.

— Я знаю. — Ноэль присел. — Как твой глаз? — спросил он, поглядывая на опухшее лицо Шона.

— Могло быть и хуже, — сказал Шон полуулыбаясь.

— Мне правда очень жаль, — проговорил Ноэль, хватаясь руками за голову.

— Это не конец света, — властно ответил Шон. — Возможно, это даже новое начало, — добавил он несколько мягче, не испытывая никакого желания снова получить тумаков.

— Тебе не кажется, что это моя кара? — спросил Ноэль, тряся головой.

— А тебе? — Шон присел на край кровати.

— Возможно. Нет. Да. Я не знаю, — сказал он, не споря, что данную проблему не решить, простояв всю ночь на коленях.

— Я бы назвал это шансом, — сделал попытку Шон.

— Шансом?

— У тебя сын, мужик, — сказал Шон, улыбаясь, хотя все его лицо болело.

— Так почему Лора не сказала мне? Почему ты? — наконец задал очевидный вопрос Ноэль.

— Просто мне повезло, — попытался сострить Шон. На Ноэля, казалось, это не произвело впечатления, поэтому он продолжил: — Ты выбрал церковь. Она — ребенка. Она не хотела обременять тебя.

— Зато обременил ты, — упрекнул Ноэль, поднимая глаза на Шона.

— Эмма узнала. Она не смогла утаить это от тебя. Если бы она могла приехать сама, то была бы уже здесь, — объяснил Шон, радуясь шансу, который у него отняли раньше.

— Прости, — повторил брат.

— Не надо жалеть. Вообще — то я сделал кое-какие выводы. А кроме того, приятно знать, что ты не само совершенство. Тяжелее всего было в начале, — рассмеялся он.

Ноэль, кивая, улыбнулся.

— Я не со зла.

— Мое лицо говорит само за себя.

Ноэль проводил Шона в аэропорт. Он не уходил до тех пор, пока не началась посадка. У выхода они на прощание обнялись. Шон достал фотографию сына Ноэля и протянул ему. Брат взял снимок и спрятал в карман — будто хотел рассмотреть его в одиночестве. Шон отдал Ноэлю письмо от Лоры. Когда Шон скрылся из виду, привидение, когда — то бывшее моим братом, отвернулось и пошло прочь.

Глава двадцать пятая Умираю, как хочу тебя видеть

Я доставила письмо адресату собственноручно. В данных обстоятельствах это оказалось самое меньшее, что я могла сделать. Лора была очень мила со мной и предложила чаю, но за время всей этой недолгой встречи она так и не распечатала письмо. Я объяснила, что мой брат пребывает в шоке, правда, не упомянув о его позорном поступке. Хотя Шон защищал его, я не забыла, что поездка обошлась Шону в три сотни фунтов. Самое малое, что мог сделать мой брат, — хотя бы воздержаться от рукоприкладства. Лора держалась невероятно спокойно ввиду сложившихся обстоятельств. В душе она была хиппи, и я списала ее поведение именно на это, хотя истинную причину знала только она сама. Она очень трогательно отнеслась к моей беременности, дала мне попробовать какие — то отвары и поделилась несколькими советами касательно родов. Она родила Ноэля — младшего сама и настаивала на том, что лучше рожать сидя. Я сделала в голове пометку заказать эпидуральную анестезию во время следующего визита к врачу. Маленький Ноэль играл с картонной коробкой в углу кухни, снова и снова повторяя набор звуков, явно напоминавших слово «придурок».

— Просто не обращайте внимания, — предупредила Лора.

— Хорошо.

Я улыбнулась, потягивая чай со вкусом древесной коры.

— Он очень современный мальчик, — заметила я. Флаг тебе в руки, когда тебе один год, и ты бормочешь что — то наподобие «придурок». Пусть даже это и не самое желанное первое слово.

Лора рассмеялась и сказала, что сама начала ходить, будучи восьми месяцев от роду.

— Тогда он пойдет по вашим следам. Ноэль даже не вставал до двух лет.

Лора снова рассмеялась.

— Удивительно, что он не стоял на коленях, — сказала она, ухмыляясь.

Лора действительно пришлась мне по душе. Она обладала хорошим чувством юмора и неведомым мне внутренним спокойствием. Нетрудно было догадаться, почему мой брат полюбил ее. Если не считать ее дрянных чаев и страсти к Нейлу Даймонду, она была настоящим сокровищем. Должна признать, что я чувствовала себя уже не так хорошо. Врач положил конец моим бесконечным стонам в самом начале беременности, а теперь, вместо меня, волком выл этот мальчишка. Мне это действовало на нервы. Но Лора казалось такой понимающей, но опять же дело было не во мне. Я решила не спрашивать у нее совета и ушла, когда стало очевидно, что она ждет моего ухода, чтобы узнать реакцию моего брата на новость о сыне.

* * *

В тот вечер приехали Клода и Энн, чтобы составить мне компанию в просмотре телевизора, но сил хватило лишь на то, чтобы отдаться во власть нескольких приступов головокружения. Шон, Ричард и Том, а также несколько его друзей отправились на дружеский ирландский матч. Я заметила, что, в общем, чувство юмора Шона заметно улучшилось после поездки, и сказала об этом Кло. Однако ее это не волновало. Она хотела узнать, что я скрывала от них.

— Нет у меня никаких секретов, — отрицала я, краснея.

— Эмма, — вздохнула она. — Взгляни на себя в зеркало.

В этом не было необходимости. Я посмотрела на Энн в ожидании поддержки, но кое-какие слухи уже дошли до них, поэтому она всего лишь взглянула на меня в ответ, позаимствовав мою привычку убирать с подушки нитки. Я сдалась. Признаю, что надолго меня не хватило. Мне до смерти не терпелось снять с себя этот груз. Клянусь я толстела, от не озвученной информации.

— У Ноэля есть сын.

Клода чуть не упала со стула. Энн посмотрела на меня как на сумасшедшую.

— Вы смеетесь, — сказала Кло, больше в силу привычки, а вовсе не оттого, что находила отцовство Ноэля смешным. — Лора? — спросила она, обладая невероятно способностью помнить даже самые мелкие детали из чужой личной жизни.

— Кто такая Лора? — спросила Энн, смутившись и уже начиная злиться.

И тут я вспомнила, что не говорила Энн о романе Ноэля. Я считала, что поступила правильно, поделившись секретом лишь с одним человеком, а не с толпой. Однако в свете последних событий мое поведение идеальным назвать было трудно. У Клоды, которая тут же осознала, что у нас обеих рыльце в пушку, как назло онемел язык.

— Я не должна была никому рассказывать, поэтому

поделилась лишь с Кло, — начала оправдываться я.

— О, — сказала Энн кивая. — Отлично. — Она продолжал кивать. То был недобрый знак.

В разговор вступила Кло:

— Она случайно проговорилась мне.

— Случайно? — переспросила Энн, не веря ни единому слову. — Как так получается? Неужели Эмма заговорил о прошлом и фраза «Ноэль с кем — то спит» случайно сорвалась с ее губ?

Кло словно ошпарили.

Теперь настала моя очередь:

— Энн, он заставил меня поклясться, что я никому не расскажу.

— Да, ты поклялась. И всего лишь проболталась Кло.

— Да, — согласилась я устало.

— Клода твоя лучшая подруга. Конечно же, почему бы тебе не рассказать ей? Но не мне — кто я такая? Всего лишь фон, и моя роль только эпизодическая в сериале под названием «Эмма и Кло». — Энн начала вставать.

Этот взрыв эмоций застал нас с Клодой врасплох, и мы не были готовы к ответу. Я поняла, что она уходит. — Энн, все совсем не так!

Клода согласилась, но Энн на это не купилась. Она схватила пальто.

— Знаете, мне надоело быть третьим колесом.

Она дошла до двери, прежде чем Кло остановила ее.

Я изо всех сих попыталась встать на ноги, но меня словно приковали к дивану.

— Да что с тобой? — Кло придержала дверь и встала лицом к Энн — она всегда так делала, когда противостояла кому — либо.

— Меня тошнит от вас! — что было сил взревела Энн. — Меня тошнит от вас и вашего частного клубика!

— Не будь такой глупой, нет никакого частного клуба, — спокойно констатировала Кло и, возможно, даже несколько отстраненно, продолжая держать дверь.

Энн была непоколебимой. Она попыталась потянуть за дверь, но Кло не собиралась отпускать ее. И нервы Энн не выдержали. Она разрыдалась. Кло больше не напирала. Она стояла и смотрела на нее в полном замешательстве. Мне наконец удалось подняться с дивана. Я обняла Энн, смекнув, что объятия порой красноречивее слов. Я отвела ее назад к дивану и, убедившись, что она сидит, тоже присела. Кло подошла к нам. Мы ждали, что Энн расскажет нам истинную причину своих слез.

— ЭКО не сработало. В сперме Ричарда слишком мало активных сперматозоидов, они не способны к оплодотворению. — А он никак не может повлиять на это? — спросила я, ошеломленная.

— А ты говоришь, что мы не рассказываем тебе ничего, — произнесла Кло и только затем подумала.

Я бросила на нее осуждающий взгляд.

— Извини, я сказала глупость, — сконфуженно оправдывалась Кло.

— Да, ты права. Я очень сильно расстроена, и я не могу выплеснуть свои эмоции на Ричарда, потому что ему сейчас не легче. Я потихоньку схожу с ума. — Ее слезы высохли, хотя глядя на ту боль, что отразилась на ее лице, мне стало больно физически.

— Мне тоже очень жаль, Энн, — проговорила я, скрестив руки в жалкой попытке скрыть свой живот. — Нельзя иметь все, — сказала она, пытаясь улыбнуться. И у нее это не получилось.

— Конечно же можно, — возразила Кло более чем не убедительно.

Мы с Энн уставились на нее в ожидании.

— Вы богаты. Столько детишек нуждаются в родителях. Заполни несколько анкет и выбери себе ребенка. Кло улыбнулась нам. Энн посмотрела на меня, и я кивнула молча соглашаясь, что Кло было свойственно чересчур упрощать вещи.

— Что? — спросила Кло, глядя, как мы переглядываемся.

Энн призналась, что, хотя и говорила, будто усыновит ребенка, если не сможет иметь детей, в глубине души она знала, что может и непременно должна родить. Она так отчаянно хотела выносить собственного малыша, воспитать его, чтобы он был ее и только ее. Я понимала ход ее мыслей. Несмотря на то, что беременность далеко не подарок я бы не променяла свое положение ни на что в мире. Первое УЗИ, первый толчок, ощущение, что в тебе зарождается новая жизнь. Я понимала. Кло тоже. Она вспомнила опустошающее чувство, которое возникло у нее после выкидыша. Мы сидели вместе на диване, Энн в середине, мы с Кло по бокам. Мы обнимали ее, и она плакала до тех пор, пока у нее не иссякли слезы.

* * *

С момента поездки Шона в Нью — Йорк прошел месяц, но Ноэль до сих пор не подавал признаков жизни. Я была уже на девятом месяце беременности, и сил у меня уже практически не осталось. Последнее исследование показало, что у меня опасная степень малокровия. Хотя слова «опасная степень» и «малокровие» потрясли меня, в целом я чувствовала себя довольно, спокойно. Доктор, казалось, также не очень тревожился. Он порекомендовал мне напиток с содержанием железа, который по вкусу напоминал ногу игрока в регби. Он также передал мне список продуктов, богатых железом. Со дня моего осмотра прошло две недели, и, несмотря на серьезное и нелицеприятное скопление газов в кишечнике, я ощущала себя не так уж и плохо.

Была половина девятого, и я собиралась в школу.

— Шон! — крикнула я.

Я слышала, как он выбегает из ванной.

— Мне нужно уходить, — напомнила ему я.

Мое состояние совершенно не позволяло мне садиться за руль, так что я полагалась на Шона, который возил меня во всех направлениях. Прямым эффектом этого мероприятия были неизменные опоздания. — Спускайся с этой лестнице, пока я не задушила тебя собственными руками! — вопила я, совсем как моя мама, когда я была подростком.

— Правильно, — сказал он, спускаясь по лестнице. — Никаких проблем, толстушка. Я пригрозила пнуть его. Он заметил, что я слишком толстая, чтобы поднять ногу, и мы направились к машине. Я начала раздражаться, я мучилась от недосыпания, перманентного мочеиспускания и болей в местах, о существовании которых раньше и не подозревала.

— Схватки по Брэкстону Хиксу, сказала Дориан за день до этого, когда мы с ней и моей мамой пили у меня чай.

Мама согласилась:

— Однозначно Брэкстон Хикс.

— Просто тело готовится к родам, — добавила Дориан.

Мама снова согласилась и продолжила:

— Не волнуйся, милая. Ты, наверное, переносишь. Я переходила две недели с тобой и Ноэлем. — Она сморщилась и повернулась к Дориан. — В обоих случаях роды пришлось вызывать.

Дориан с грустью покачала головой.

— Когда я была беременна Дэмианом, тоже пришлось стимулировать роды. Кошмар, — констатировала она. Мама в знак согласия кивнула.

— А ты как думала, почему я родила лишь двоих?

«Поскорее бы вы отвязались».

Блаженную секунду они молчали, но вот Дориан вспомнила, что у нее есть чем поделиться.

— Эпидуральная анестезия с моим последним не сработала — сказала она. — Она всего лишь оттянула момент родов. Девятнадцать часов я пыталась выдавить из себя этого ребенка. Он весил десять фунтов восемь унций. И вот тридцать пять лет спустя перед нами ленивый детина весом двести десять фунтов. Мама рассмеялась, хотя я не видела ничего смешного в сказанном.

— Эмма лежала вниз ягодицами, — проинформировал она Дориан. — Никакой эпидуральной анестезии. Двадцать один час схваток, тащили щипцами. Потом я месяц не вставала с резинового обруча. — Она улыбнулась по причине, известной лишь ей.

— А еще говорят, что все забывается! — рассмеялась Дориан.

С меня было довольно.

— Так, вам, гости, пора по домам.

Они обе посмотрели на полупустые чашки чая и недоеденные ломтики яблочного пирога.

— Что не так? — спросила мама, явно не понимая, что случилось.

— Я не хочу слышать ваши паршивые истории. Понятно? Я не хочу слышать о том, что люди засовывали в чье — то тело руки. Я не хочу слышать о эпидуральной анестезии, от которой нет толку, о резиновых обручах, детинах весом за двести фунтов и какой кошмар эта стимуляция родов. Я предпочитаю об этом не знать.

Они улыбнулись друг другу. Дориан заговорила первой:

— Милая, в наши дни никто ничего не рассказывал нам. Первое занятие сексом больше походило на эксперимент, а не на секс, каким он должен быть. После второго раза мы все дружно забеременели и попали в эту ужасную родильную палату. Незнание не всегда блаженство.

«Как и знание».

Мама, конечно, согласилась с Дориан, добавив, что моему поколению повезло. Я несмело согласилась, будто нам действительно повезло, и когда они допили чай и доели пирог, я глубоко опечалилась по поводу своей участи.

* * *

Мы находились в машине, я вела себя необычайно тихо.

— О — о–о, — простонала я.

— Что? — спросил Шон, замедляя ход.

— Ничего. Всего лишь Брэкстон Хикс, сказала я, потирая бок.

— Брэкстон что? — спросил он.

— Существо, которое ждет не дождется появления на свет, — со знанием дела проконсультировала его я.

— Ясно, — неуверенно сказал он.

— А — а–а, — выкрикнула я.

— Господи, ты уверена, что с тобой все в порядке? — испуганно спросил он.

Его беспокойство должно было показаться мне милым, но все же я не смогла побороть желание съязвить. — Эмма, ты в порядке? Шон почему — то щелкал пальцами перед моим лицом.

— Если закрыть глаза на то, что я превратилась в бочку с распухшими лодыжками, толстыми руками, больной спиной и мочевым пузырем размером с горошину, я в порядке. Лучше не бывает.

Он рассмеялся.

— Узнаю свою девочку!

Я через силу улыбнулась.

«Сексуальный подонок».

* * *

Я проводила первый урок после обеда. Утро прошло словно в тумане. Боли Брэкстона Хикса все приближались и давили на меня с каждым разом все сильнее. Я начала думать, что меня дезинформировали. — Доставайте «Сайлоса Марнера» страница сто пятнадцать, — объявила я, хотя, скорее, простонала. Мне нужно было присесть. — Хорошо, на прошлом занятии я задала вам прочесть главу семнадцатую. Я хочу, чтобы кто-нибудь рассказал ее содержание, а также свои мысли… — Я почувствовала боль, настоящую боль. — О — о–о! — Только это мне и удалось выдавить из себя.

Деклан встал.

— У вас все в порядке, мисс?

— Отлично, Деклан. О — о–о — о–о! — Мои стоны стали вдвое протяжнее.

Мне вдруг понадобилось встать. Деклан сорвался с места и оказался у доски быстрее, чем мне удалось подняться со стула. Он помог мне встать.

— Я в порядке. — Я попыталась улыбнуться, но меня накрыла новая волна боли, я скорчилась и выругалась. — Твою мать! выкрикнула я.

Класс захохотал. Деклан приказал товарищам закрыть рты, после чего распорядился, чтобы Мэри Мерфи позвонил директору и тот вызвал «скорую». Я хотела было пойти, но у меня не получилось. Деклан поддерживал меня при каждом приступе боли, и начал растирать мне поясницу. Я страшно мучилась и все же пребывала в достаточно здравом уме, чтобы ужаснуться, что ученик растирает верхнюю часть моего зада. Странно, но его манипуляции помогали. Остальные ученики обступили меня лица девочек были зеленоватого оттенка, а мальчиков — еще зеленее. Некоторым учеником пришлось сесть. Потом Деклан попытался вывести меня из класса.

У меня начали отходить воды. Я почувствовала сильный поток жидкости, затем услышала его и, наконец, посмотрела вниз, увидела, как он течет по полу, словно только что прошел ливень. Патрик Хоган упал в обморок.

Вошел обеспокоенный директор, за которым появилась перевозбужденная Мэри Мерфи.

— У меня начинаются роды, — сказала я, и меня накрыл очередная волна боли.

Деклан взял все в свои руки.

— Сэр, воды только начали отходить, У нее схватки каждые пять минут. Думаю, она скоро родит.

Мне стало лучше, и до меня дошел смысл его слов.

«Боже, я скоро рожу».

— Да, спасибо тебе, Деклан, — несколько надменно отреагировал директор. — Думаю, теперь ты можешь перепоручить ее мне, — добавил он отстраненным тоном.

Снова боль.

— О боже! — выкрикнула я, когда директор попытался помочь мне выйти.

— Вы должны растирать ей поясницу, сэр! — выкрикнул Деклан.

— Да, верно, согласился директор и ударил меня по спине, как бьют ребенка по попе.

Я не собиралась отдаваться в его руки. Я остановилась, а он продолжал тянуть меня.

— Деклан! — выкрикнула я. Затем я повернулась к директору и сказала ему уйти. Он с недоумением уставился на меня. — Мне нужен Деклан. Он знает, как надо. А вы нет.

Выпад был не из слабых, но, с другой стороны, сквозь меня пытался пролезть ребенок, поэтому я пребывала в полной решимости. Да и момент подлизаться был не самый подходящий.

«Скорая» наконец — то прибыла, и со мной поехал именно Деклан. Я протянула директору список людей, которых нужно обзвонить, и известила его о важности порученной ему миссии. И пока Деклан помогал мне дышать, директор приступил к выполнению задачи по обзвону Шона, Энн, Кло, моих родителей, родителей Шона, Дориан. Надо отдать ему должное, ведь ему даже удалось напасть на след Ноэля. А ведь я не знала о его местонахождении.

В родильной палате боли стали еще сильнее и чаще. Я попросила об эпидуральной анестезии, но процесс протекал слишком быстро. Деклан держал меня за руку. Я плакала, боясь, что Шон не успеет к началу родов.

Деклан попытался успокоить меня.

— Он не пропустит, — сказал он.

— Он всегда опаздывает! — взвыла я.

Деклан не обратил внимания на мою реплику, поднял глаза и улыбнулся. Мой взгляд последовал за его, и я увидела Шона.

— Не всегда, — сказал он, успев уже облачиться в халат и пребывая в полной боевой готовности. Я чувствовала себя так, будто случайно попала в комедийный сериал, Деклан сказал, что оставляет нас, но спросил, может ли он тихонько взглянуть кое — куда перед уходом.

— Нет! — сказали мы с Шоном одновременно.

Он улыбнулся.

— Всего наилучшего. — И он ушел, и некому стало растирать мне поясницу.

* * *

Час спустя акушерка надавливала на мой живот, а доктор, принимающий роды, вопил: «Тужься!» В общем — то не было необходимости в этих криках, потому что чертов анестезиолог так и не появился с моей эпидуральной анестезией, а инстинкт самосохранения способствовал тому, что я и так тужилась, выталкивая на свет родную мне жизнь.

— Я вижу головку, Эмма! — выкрикнул доктор.

— О боже! — отозвалась я.

Шон был зачарован.

— Боже праведный! — повторял он снова и снова. — Я вижу головку. Я вижу головку, Эм!

Он смеялся. Мне хотелось кричать до потери сознания, как показывают в кино, но я поняла, что у меня на то нет ни желания, ни сил.

— Теперь еще разок. Давай, Эмма! — кричал голос между моих ног.

— О боже! — снова выкрикнула я.

И вот ты лежала у меня на животе, вся в чем — то клейком; твои волосы прилипли к тельцу. Семь фунтов восемь унций — десять пальчиков. Ты плакала. Ты была похожа на багровое солнце из моего сна. Шон плакал, нажимая кнопку отправки сообщения, в котором говорилось о тебе, доктор улыбался акушерке, которая улыбалась тебе, и я не могла описать это ощущение. Они унесли тебя, чтобы помыть и обследовать, а я осталась томиться.

«Я обожаю тебя».

И казалось, далее последуют заключительные титры: «С тех пор жили они долго и счастливо».

Шон проследовал за тобой, чтобы доктор закончил все необходимые процедуры. «Ух ты!» — вертелось у меня в голове снова и снова, и потом случилось нечто странное. Ноги стали влажными, и через несколько секунд я почувствовала, как из меня хлынула жидкость. Перед глазами поплыли круги. Я моргнула, круги только увеличились. Мой слух стал нечетким, как будто я погрузилась под воду. Доктор закричал медсестре. Мне послышалось слово «разрыв». Оживленное движение, сильный шум. Я чувствовала, как палата заполняется. Медсестра, стоявшая рядом, поправила койку. Моя голова свисала, ноги поднялись, кровь хлестала, сердце замедлило ход.

«Что происходит?»

Затем окружающие стали отдаляться, пока не исчезли в темноте. Как выяснилось, произошел разрыв плаценты. Потеря крови оказалась значительной, и все это усугубилось моим малокровием — диагноз, который легко поставить, но трудно контролировать.

Шон держал тебя на руках, когда медсестра сообщила ему. Он чуть не уронил тебя. Она взяла тебя на руки, и он пошел за ней в палату, где оставил меня несколькими минутами раньше. Палата выглядела иначе: меня уже подключили к дыхательному аппарату. Мониторы пищали, сообщая о замедляющейся жизнедеятельности моих органов. Он держался мужественно, он не верил и постоянно тряс головой, будто внушая Вселенной, что ни в коем случае ничего плохого не произойдет.

Мои родители приехали, как только получили сообщение: «девочка». Им удалось добраться до больницы в рекордное время. Отец поспевал за мамой в коридоре. Медсестра остановила их и вдруг воздушный шар, находившийся в руке мамы, взлетел к потолку. Он обрел свободу, когда у нее подкосились ноги.

Странно. Комната уплыла, и все же я видела все. Я видела, как за пятью дверями медсестра заворачивала тебя в пеленку. Я видела твоего папу, держащего тебя за руки. Я видела, как меня подключают к аппарату. Шон смотрел на все это. Он не мог дышать, и я чувствовала, что его сердце подступило к горлу и билось где — то в ушах. Я увидела, как родители спорят из-за оплаты стоянки машины на круговой парковке.

И я видела не только больницу. Я увидела радость Кло, когда она узнала о новости. Она посылала мне сообщение, что находится уже в пути. Энн плакала на кухне, а Ричард утешал ее словами «И наш день придет». Я увидела Ноэля в каком — то Богом забытом краю. Кругом была пустыня. Он остановился, обернулся и всмотрелся в пустоту.

— Эмма? — спросил он, после чего прошел сквозь меня.

И я знала.

«О нет, случится что — то плохое».

И больше ничего.

Я заблудилась в огромном саду. Кругом пестрили экзотические цветы, растущие из мягкого зеленого песка. Я рассматривала этот нереальный пейзаж и смеялась. Давненько я не заглядывала сюда. Старый добрый куст пылал, как и прежде. Я направилась прямиком к багровому солнцу, болтающемуся над деревом, похожим на паука, греющимся в его лучах. Было тепло, и я ощущала счастье. Затем я пошла в гору, ожидая, что багровое солнце начнет вращаться передо мной. Гора превращалась под моими ногами в равнину, и когда я приблизилась к цветущему дереву, мягкий ветерок оживил его. Знакомые голубые маки танцевали в густой листве, которая продолжала ползти вдоль вишнево — розовых ветвей. Я ждала Джона.

— Эй, Толстяк! — выкрикнул он, ухмыляясь и играя с солнцем, словно Мэджик Джонсон.

Я рассмеялась. Только двум людям могло сойти с рук так обращаться ко мне. Он выглядел все так же. Я лишь изменилась. Он подошел ко мне, и мы обнялись.

— Ты выглядишь великолепно. — Он всегда находил нужные слова.

— Шон говорит, что я похожа на тонкое вино.

— Ммм, фруктовый аромат!

— Ты, привидение, прекрати заигрывать, — смеялась я.

— Никогда не поздно. — Джон ухмылялся.

— Я только что родила ребенка, — вспомнила я.

— Знаю. Она настоящая красавица.

— Да, так и есть, — улыбнулась я.

–

— Как назовешь?

— У меня много вариантов, но она не похожа ни на одно из имен.

Он закинул голову и громко рассмеялся.

— Женщины! У меня мозги набекрень от вас. Как человек может быть похожим на имя?

— Просто может и все. — Я осуждающе посмотрела на него, но он не обратил на меня внимания.

Мы снова шли, держась за руки. Он вел меня, и я следовала за ним по пятам, как любопытный ребенок.

— Ты видел ее. Какое имя посоветуешь? — спросила я.

— Дебора.

— Пожалуйста, только не говори мне, что хочешь назвать моего ребенка в честь первой рок-звезды, которая побудила тебя прикоснуться к себе.

Джон ухмылялся.

— А, Дебби Хэрри.

— Животное, — фыркнула я. Моя промежность болела, ноги были липкими. Я не стала заострять на этом свое внимание и принялась осматриваться в поисках желтой тропинки.

— Какова женская версия «Джона»?

— Джоан.

— О, я не собираюсь называть ее этим именем.

— Я тоже, — сказал он.

— Как насчет «Джоанна»? — спросила я.

— Джоанна. — Он задумался. — Да, мне по душе «Джоанна».

— Мне тоже.

— А как Шон хочет назвать ее?

Я улыбнулась.

— Он хотел назвать ее Бинди, но у него нет права голоса. — Мы смеялись, шагая к желтой тропинке.

— Я должна купить для Джоанны «Волшебника страны Оз», — сказала я с ухмылкой.

Джон остановился и серьезно посмотрел на меня.

— Ты хочешь красные тапки?

— Давай, воспринимай это как особый случай.

Джон ухмыльнулся, и на моих ногах появились эти тапки, только они оказались намного краснее и ярче, чем я думала. Я шла скользящей походкой рядом с ним, и он снова смеялся. Его широкая улыбка и большие глаза опять напомнили мне о былых временах.

— Куда мы теперь идем? — спросила я. Мне стало интересно, не стоит ли ожидать появления Страшилы. Он улыбнулся в ответ, и тут меня внезапно осенило: я не должна была находиться там. Я остановилась. — Я умерла?

— Еще есть время, — сказал он.

— Хорошо, — вздохнула я. — Я умру?

— Не знаю.

— О боже, я не хочу умирать!

Внезапно с обеих сторон нас окружили стены, и вскоре на них появились образы из прошлого. Я поняла, что сосредоточилась на вечере нашего первого поцелуя. Джон сжимал мою руку, когда мы наблюдали за собой. Мы были совсем юными.

— Мы и вправду ничего не понимали, — сказал он с улыбкой.

«Не сегодня. Я не могу умереть сегодня».

Я рассеянно кивнула, и мы зашагали дальше, созерцая разные моменты своей жизни. Мы останавливались, чтобы разглядеть картину, как делают художественные критики. Мы дошли до дня вручения аттестата об окончании школы. Мы стояли под деревом у баскетбольной площадки. Мы смеялись, и я от перевозбуждения прыгала. Затем мы целовались, и у нас получалось уже намного лучше. Школьники проходили мимо и взволнованно болтали, а мы были заняты только друг другом. Я обернулась и увидела, что Джон остановился у стен позади меня. Я снова посмотрела на свою стену, где мы целовались под деревом у баскетбольной площадки, и Джон вернулся на мою сторону.

— Последняя такая долгая, — ухмылялся он и взял меня за руку.

— Я не могу умереть, — спокойно возразила я.

— У тебя все еще есть время, — повторил он.

— А у тебя было время? — спросила я.

— Нет, — признал он, после чего повернул меня.

Я увидела себя, лежащую в собственной крови. Врач боролся с прямой линией на экране электрошоком. Я видела, как стареет лицо Шона, и чувствовала, как разрывается его сердце. Он сидел, свесив голову, как в ту ночь, когда мы потеряли Джона. Я увидела отчаяние и опустошение родителей. Я видела Кло, прильнувшую к Тому, молча умолявшую меня вернуться.

«Я хочу вернуться».

Я видела тебя, всего часом от роду, лежащую в одиночестве и уже забытую всеми.

— Я не могу бросить ее, — сказала я, и мне показалось, что Джон погрустнел.

И затем я услышала голос брата, который стоял на коленях в какой — то пустыне:

— Ноэль? — позвала я, не видя его.

Я видела, как доктор заряжает пластины дефибриллятора.

Я отвернулась, и Джон исчез.

— Джон? — позвала я в панике.

Он появился вдали.

— Куда ты идешь?

Он подмигнул и показал вдаль.

— В Изумрудный город! — рассмеялся он.

— Но ты нужен мне! — выкрикнула я, поглядывая на стену. Эти чертовые пластины, казалось, заряжались целую вечность.

— Больше нет, — сказал он.

— Я люблю тебя! — выкрикнула я.

— Ты всегда будешь любить меня, — засмеялся он и исчез.

— Есть! — прокричал доктор, и я услышала «пип— пип — пип», и затем ничего.

* * *

Когда я проснулась, тебе было почти сутки. Я пропустила твой первый день. Я плакала по многим причинам, но по большей части из-за этого. Я пообещала, что больше не пропущу ни одного дня твоей жизни. Но, знаешь, такие обещания трудно выполнимы. Шону, твоему папе, было трудно отпустить хотя бы одну из нас. Он держал тебя в одной руке, а в другой держал мою руку.

— Я мог потерять тебя, — повторял он.

— Ты бы не потерял меня, — сказала я ему.

Правда заключалась в том, что я могла умереть, и, кто знает, почему этого не произошло. Возможно, мое время еще не пришло. А может, Джон переговорил с Волшебником, или Бог услышал искреннюю молитву Ноэля, или мне просто повезло. Как бы то ни было, я все еще здесь. Иногда я думаю о Джоне и улыбаюсь. Я рада, что это он дал тебе имя, и даже твой папа признает, что Джоанна куда лучше Бинди.

Глава двадцать шестая В настоящем

Не верится, что после твоего рождения прошло уже пять лет. Странно пытаться представить себе этот мир без тебя. За последние годы многое изменилось, но еще больше осталось прежним. Мы съехали из нашего домика через год после того, как ты родилась. Шона повысили на работе, и вышел его второй роман, так что мы смогли позволить себе жить у моря. Я раньше никогда не жила у моря и уже не смогла бы прожить без него. Возможно, дело в просторе или глубине, а может, в меняющихся оттенках и успокаивающем шуме прибоя, не утихающего ни в тоскливое холодное утро, ни в оживленный солнечный день. Мне кажется, что если задуматься, то придешь к выводу, что жить у моря все-равно что жить у порога в другой мир. И мне это по душе.

Я продолжаю работать учительницей, и время от времени судьба дарит мне радость обучать такого школьника, как Деклан. Кстати, я не видела его уже четыре года, и вот на прошлой неделе, как гром среди ясного неба, он появился на канале «МTV» в качестве ведущего. Я не поверила своим глазам, но, с другой стороны, я понимала, что он просто сам сотворил свою судьбу. Я с улыбкой вспоминаю благородного мальчика, пытающегося пробить себе дорогу в жизнь. От этого я также ощущаю собственную старость, а в тридцать три это нехорошо.

* * *

Энн с Ричардом владеют поместьем размером с небольшую страну, причем совсем неподалеку. Приятно, что Энн под боком. Она обожает тебя, балует как только можно, и в этом смысле умеренность — не ее черта характера. К великому и всепоглощающему отвращению Энн несколько лет тому назад Ричард открыл для себя авторалли. Но вы знаете Ричарда — его ничем не напугаешь. Следующим летом он попытается пересечь какую-то богом забытую пустыню. Бедная Энн. Хорошая новость состоит в том, что по-прошествии пяти лет в очереди за ребенком у них все — таки будет малыш, о котором они мечтали. Она китаянка, ей три месяца, и зовут ее Минг. Они вели горячие дебаты по поводу того, оставить ли ей такое имя или назвать иначе. Ричард с рвением доказывал, что необходимо другое имя. Его одолевали страхи, что его дочь будут обзывать в школе «Мингер».

Энн боялась отобрать у девочки ее неповторимость. Кло поддерживала Ричарда; уж лучше расстаться с наследством, чем быть награжденной таким прозвищем. Я скорее соглашусь с ними, но поживем — увидим. Как бы то ни было, маленькой Минг придется соглашаться со многим в этом мире, но ее будут любить. А это самое главное. Видели бы вы Ричарда — он как малое дитя. Он работал над детской Минг больше года, и в итоге вышло‚ хуже некуда. Энн, кажется, пришла в отчаяние, но она не в состоянии была скрыть улыбку.

* * *

Несколько лет тому назад Клоде с Томом пришлось несладко. Его компания отнимала у него столько времени, что отношения стали нездоровыми даже для карьеристки Кло. Долгое отсутствие Тома означало, что вскоре супруги станут друг для друга чужими. Вдобавок ко всему плоды его трудов, как оказалось, вовсе не стоили колоссальных усилий, затраченных на них. Конкуренты сбивали цены, персонал стал обходиться ему слишком дорого, а налоговая и вовсе распяла его. Кло с Томом все больше ссорились и все меньше занимались сексом. Он все время уставал; как можно дольше старался оставаться в одиночестве. Времена были тяжелые, и Кло решила уйти от него. Она невероятно мучилась, но в итоге поняла, что зашла в тупик. Он должен был отдавать часы своей жизни работе, чтобы бизнес оставался на плаву; она же нуждалась в муже, у которого не оставалось на нее времени. Однажды ночью она собрала вещи и готова была уйти, но пришел он и остановил ее. Ее радикальная мера напугала его, и он признал, что брак сделал из него самодовольного человека. Они проговорили всю ночь. Том свернул свой бизнес, и в течение месяца они переехали в Лондон — ему поступило предложение о работе, которое он просто не мог отклонить. Одна подготовка к переезду чего стоит, к тому же Кло и сама всегда хотела вкусить городской жизни. В Лондоне Кло сидела без работы, однако ее дни в качестве услужливой домохозяйки были сочтены. Через четыре месяца после переезда Кло уже работала в лондонском рекламном агентстве. Она до сих пор там трудится и любит свою работу. Она говорит, что предпочитает Дублин Лондону лишь потому, что любит посмеяться. Однако по части туфель Лондон опережает Дублин, а туфли в этой схватке одерживают победу, Я скучаю по ней.

Безусловно, мы постоянно общаемся по телефону и переписываемся по электронной почте, однако расстояние штука нелегкая. Я вижу ее реже, чем вам может показаться. Слава богу, авиабилеты недорогие. Мы с Энн летаем в Лондон каждые пару месяцев, и она так же часто приезжает домой. Кло, как была, так и осталась карьеристкой, и потому она не намеревалась заводить ни детей, ни ухажеров. На самом деле вы не знаете Кло — она какая — то странная взрослая женщина. Но я надеюсь, что однажды и вы полюбите ее так же, как люблю ее я.

* * *

Дориан умерла прошлой весной. У нее случился приступ, когда она сидела на втором этаже автобуса. Она ехала с мужем на марш мира. Она изучала маршрут с помощью карты и компаса, а муж смеялся над ее усердием. Он слегка подтолкнул его, и она улыбнулась так, будто бы знала нечто неизвестное остальным. После этого она упала на его плечо. До ее шестидесятипятилетия оставался один день. В наше время шестьдесят пять — не возраст, однако Дориан ощущала свою старость. За последние годы она действительно сильно постарела. Возможно, причина в том, что после нашего переезда мы уже не виделись с ней так же часто, а возможно, действительно пришло ее время. Она прожила долгую жизнь, и это, по ее мнению, было уже неплохо. Мне приятно думать, что она знала об этом и ангел прошептал ей на ухо, чтобы она возвращалась домой. Я скучаю по ее голосу, мне хочется слышать его снова. Ее поминки были просто неслыханны. Ее родственники подготовили неожиданный праздник, и, несмотря на ее смерть, все прошло, как и запланировали. Это был вечер воспоминаний, звучала музыка, смех, были танцы и песни. Мы праздновали ее жизнь и отпустили ее с миром.Праздник прошел исключительно в духе самой Дориан, именно таким бы и было ее желание: мы веселимся от души, а она сидит поодаль и наслаждается видом.

Ноэль. Ну что мне рассказать о дядюшке Ноэле? Он приехал домой через неделю после твоего рождениях и шесть месяцев спустя он оставил сан священника. Впервые он встретил своего сына однажды воскресным днем в парке. Лора привела мальчика в парк якобы покормить уток. Они столкнулись друг с другом как будто случайно. Ничего не было подстроено. Ноэль прокрался в жизнь сына медленно и осторожно. Конечно же твоя бабушка слегла, узнав о ребенке Ноэля и смене в карьере последнего. Подувшись с неделю, она поняла, несмотря на сплетни соседей, что всю жизнь только и мечтала об этом. Папа воспринял новость положительно — такой он, твой замечательный дедушка. Однажды я спросил Ноэля о чувствах, которые он испытал при первой встрече с сыном. Он вспомнил уток и Лору, склонившуюся над хихикающим маленьким мальчиком. Когда Ноэл подошел ближе, мальчишка обернулся. Увидев лицо сына, у него защемило в груди. Говоря это, он улыбался, и я знала, что он хотел сказать.

Конечно, жизнь не была совсем гладкой — нужно признать, он потрепал нервы епископу, да и комната, забита представителями духовенства, не шутка. Оставить за спиной жизнь и признание это вам не на пикник сходить. Какое — то время он потерялся для нас. Ему пришлось переехать домой, и мама говорила, что он стал не лучше дрянного подростка. Некоторое время Ноэль с Лорой держались друг с другом холодно, хотя они часто гуляли в парке и ходили в кино в компании своего сына. Ребенок помог им наверстать упущенное. Они вернулись к жизни, какой она была несколько лет назад. И вслед за Ноэлем на свет появилась Джина.

Кроме того, Ноэль вернулся в колледж и теперь трудится в качестве социального работника. Деньги никакие, но ведь они никогда не играли решающей роли для моего брата.

* * *

Прошлой ночью Шон держал меня за руку, и я повернулась к нему, чтобы рассмотреть знакомое лицо. За последние годы он постарел. Ребяческое выражение исчезло, и теперь я смотрела на красивое грубое мужское лицо. Вокруг глаз стали появляться мелкие морщинки, и у каждой могло найтись, что рассказать. Щетина придает ему вид опасного человека, но глаза не изменить. Порой я тону в нем, в его силе, в его спокойствии.

Он улыбнулся мне и убрал с лица волосы.

— Я влюбился в тебя с первого взгляда, — сказал он.

— В первый раз ты меня даже не заметил, — ухмыльнулась я, вспоминая, как Джон пытался привлечь его внимание в баре «Баттери». Ему не терпелось познакомить лучшего друга со своей девушкой. — Ты был слишком увлечен беседой с какой — то блондинкой, студенткой медицинского, — отчетливо вспомнила я.

— То был не первый раз, — прошептал он, и я тут же замолчала. — Это произошло в блоке гуманитарных наук за несколько дней до того вечера.

Я повернулась лицом к нему и попыталась облокотиться на руку. Промахнувшись, я ударила себя по лицу. Он смеялся, пока я приводила себя в порядок.

— Я сидел у стены напротив библиотеки и пил кофе. Я увидел, как ты поднимаешься по лестнице. Ты несла стопку книг. Волосы упали тебе на лицо, но, клянусь, от света за твоей спиной твои зеленые глаза просто светились. Ты была сногсшибательна, и я понял, что ты об этом и не догадываешься. Я видел это по тому, как ты держалась. Красивые женщины обычно несколько высокомерны, но в тебе и близко не было этого. Естественно, пару секунд спустя ты споткнулась и уронила книги, которые разлетелись по всему полу. Я хотел помочь тебе, но не мог и с места сдвинуться. Ты подняла их и медленно встала, что — то пробормотав под нос. Ты уже стояла, но они снова упали. Ты краснела до тех пор, пока не стала багровой. Он смеялся.

Я игриво ударила его, подталкивая продолжить дальше.

— После этого ты сдалась. Ты просто присела среди книг и зажгла сигарету. Затем ты надела наушники своего плеера и запела, абсолютно не подозревая ни о чем и ни о ком.

— Ух ты! Я и не знала, — призналась я, вспоминая ужасный позор, о котором он рассказывал, и моей постыдной черте забывать о том, что окружающие слышат мое пение, несмотря на то что звук плеера до них не доносится.

— Ну и недотепа, — засмеялся он мне в ухо.

— Я не недотепа, — поспорила я.

— Эмма, ты вмазала себе по лицу меньше пары минут назад.

Больше я не стала спорить.

— Я ненавидела каждую из девушек, с которыми ты встречался. Я даже Кло ненавидела одну или две секунды, — призналась я, не испытывая чувства вины.

— Я знаю, — усмехался он.

— Я люблю тебя, — сказала я.

— Шило в мешке не утаишь, — улыбнулся он, и я, вспомнив Джона, кивнула.

— Согласна.

— Пока смерть не разлучит нас! — ликующе отметил он.

— И после смерти нам не миновать друг друга, — пробормотала я.

* * *

Сегодня ты играла в своей первой школьной пьесе. Тебе всего лишь пять лет, а ты уже считаешь себя Халли Берри. Ты была великолепна в роли девы Марии. Шон запечатлел происходящее на камеру, и не сомневаюсь, что в ближайшие выходные мне придется выслушать бесконечный поток информации о новейших технологиях обработки кадров. Ты забыла свою реплику, и мое сердце остановилось, но ты лишь вступила в хор, поющий песню «Кэролайн» группы «Ауткаст». Сомневаюсь, что дева Мария когда — либо пела об этом, но у тебя получилось. Ты поклонилась, и тебе аплодировали стоя. Я не видела лучшей школьной пьесы, хотя смотрела все до единой. Может, ты и вправду станешь второй Халли Берри. Ты легла спать, до отвала наевшись печенья и напившись апельсинового сока. Я удалилась в свою комнату, чтобы закончить этот дневник. Я завела его на твой второй день рождения. В тот день ты стояла в лучах солнечного света в окружении друзей, воздушных шаров и игрушек. Ты вертелась до тех пор, пока у тебя не закружилась голова, и в тот момент я осознала, что могла пропустить его. Я могла не успеть узнать тебя и быть с тобой рядом, и никто и ничто уже не исправил бы это. И вот тогда я решила рассказать тебе кое — что о прошлом и о том, что я вынесла из этой жизни.

Просто на случай, если меня не окажется рядом. Можешь считать это справочником. Чаще всего этот справочник будет подсказывать тебе, как не надо делать, но это не страшно. Я отдала работу Кло, чтобы та высказала свое мнение, потому что некоторые моменты могли оказаться слишком откровенными для того, чтобы делиться ими с дочерью. Кло не нашла чересчур откровенных сцен, но надо учитывать, что она считает меня не более сексуальной, чем зеленый пророщенный боб или старушка, вкушающая виноград. Она сказала, что мне следует издать книгу, как будто кому — то это будет интересно. Я сказала, что она сошла с ума.

— Это ты сошла с ума, — возразила Кло.

— Ты, — сказала я.

— Ты, — повторила Кло.

— Ты, — снова протянула я.

И так продолжалось некоторое время. Я упомянула об этом лишь в доказательство того, что взрослые часто ведут себя как дети, когда думают что на них не смотрят.

Энн уже прочитала мой дневник. Теперь он стал ее настольной книгой. Каждые несколько месяцев я передаю ей свежий фрагмент, она читает его за чашкой кофе и несколькими таблетками для улучшения пищеварения. Она смеется и плачет, и тогда мы вместе вспоминаем о былых временах и говорим о настоящем. Хотя она и получала наслаждение от воспоминаний о прошлом, Энн задумалась: не пишу ли я некролог? Но этот рассказ не имеет ничего общего с некрологом. Возможно, я доживу до глубокой старости. Если такое произойдет, эти слова не понадобятся тебе, потому что я буду рядом. Если же нет, то этот дневник явится своего рода небольшой страховкой. В завершение хочу поделиться скромной мудростью, которая снизошла на меня.

Мне немало лет. Я посмотрела слишком много комедий и знаю, что не знаю ничего. Я не могу прожить твою жизнь за тебя. Я даже не могу защитить тебя так, как хотелось бы. Тебе придется отправиться в этот мир и прожить собственную жизнь. Прислушивайся к своему сердцу и совершай собственные ошибки. А их будет не мало. Потому что все совершают их, а идеальных людей не бывает. Даже если взять ту девушку с копной золотых волос и глазами королевы красоты, что сидит напротив тебя в автобусе, когда ты чувствуешь себя хуже некуда. Или того мальчика, которым все хотели бы быть, и с которым любая девушка захотела бы встречаться; или даже гений, которому пророчат будущее Билла Гейтса. Они все познают боль и муки, но они также познают любовь, смех и радость, как и ты. Моя жизнь — урок мне самой. И вот тебе простые слова, выражающие четыре ключевых вывода, которые я на данный момент вынесла из своей жизни.

Ночь сменяется днем.

На смену смерти приходит жизнь.

Даже в самые тяжкие времена оглядись, посмотри по сторонам, потому что абсолютного одиночества не бывает. Тебя любят.

Примечания

1

(знаменитое поместье Элвиса Пресли)

(обратно)

Оглавление

Глава первая Тонкая голубая линия

Глава вторая Попрыгунчики, сигареты и помада

Глава третья Конец близок

Глава четвертая Мы не прощаемся

Глава пятая Пять стадий

Глава шестая Медведь и кролик…

Глава седьмая «Телохранитель» и клад6ище

Глава восьмая Мама

Глава девятая Священник, незнакомка и нежеланный ребенок

Глава десятая Поездка, выкидыш и исповедь

Глава одиннадцатая Красавчик Рон

Глава двенадцатая Один год и отсчет

Глава тринадцатая Секс, ложь и видеокассета

Глава четырнадцатая В компании трех

Глава пятнадцатая Футбол, бетазоиды и блуждание по миру

Глава шестнадцатая Оспа

Глава семнадцатая Кому — то не повезло

Глава восемнадцатая Звук музыки, пластмассовые груди и Брюс Уиллис

Глава девятнадцатая Конец линии

Глава двадцатая Чакки, возвращение домой и корова

Глава двадцать первая Курица, шепот и худо с добром

Глава двадцать вторая Голубая

Глава двадцать третья Любовь, брак и ребенок в коляске

Глава двадцать четвертая Во имя отца

Глава двадцать пятая Умираю, как хочу тебя видеть

Глава двадцать шестая В настоящем

*** Примечания ***