Знамена Победы. Том 2 [Сборник в двух томах] [Коллектив авторов] (fb2) читать постранично, страница - 3

столица, в любое время доступны москвичам. Но Москва значит для советских людей и много больше. Вот на нашем предприятии подхватили инициативу завода «Динамо» и развернули социалистическое соревнование на основе личных планов. Этот почин стал достоянием не только московских предприятий, а быстро распространился по всей стране. И так всегда, так во всем. Москва не просто великий город. Это город великих идей, выдающихся трудовых свершений и починов, научных открытий и культурных достижений, город мира, оплот цивилизации на земле… Именно эта Москва особенно близка каждому сердцу.

В Отчетном докладе XXIV съезду КПСС тов. Л. И. Брежнев говорил о Москве: «Всем советским людям она дорога как столица нашей Родины, крупнейший центр промышленности, культуры и науки, как символ нашей великой социалистической державы… Сделать Москву образцовым коммунистическим городом — это дело чести всего советского народа!»

Величественная цель! На новый благородный подвиг позвала партия жителей столицы, всех советских людей. Каждый день мы видим результаты этой начавшейся грандиозной работы. Они в трудовых успехах москвичей, в высоких цифрах роста производства в девятой пятилетке, в непрерывно хорошеющем облике Москвы, которая неизменно восхищала и восхищает всех.

Будет образцовый коммунистический город. Им станет наша прекрасная столица, аванпост коммунизма на планете!

А. МУРЗИН

«Правда», 2 января 1975 года.

Стойкость

Из фронтового блокнота писателя

…Неделю назад проезжал я по южным районам Ленинграда — к Ульянке. Наступал вечер. Кое-где уже загорались уличные фонари. Внезапно, словно чья-то властная рука взяла меня за сердце, я узнал: именно тут, на этом склоне, стоял в середине сентября 1941 года танк, только что прибуксированный с линии фронта, искалеченный и обгоревший. Его броня была закопчена. Из смотровых щелей еще курился буроватый дымок.

Все мы — около двадцати командиров и матросов, набившихся по дороге в попутный грузовичок, — с болью, гневом и горечью вглядывались в эту (ведь наша!) изувеченную машину.

Сзади тяжело громыхнуло — недалеко, где-то у Красного Села. Холодок пробежал по спинам: это тут, совсем близко. Мы еще не знали, что там, впереди, но сердце сжималось от боли: кольцо блокады сомкнулось!

…Тридцать месяцев фашисты разрушали Ленинград планомерно и свирепо, неустанно и бессмысленно. А он стоял, истерзанный и непокоренный. Стоял насмерть, чтобы жить, ковал оружие, чтобы пришел долгожданный День Победы.

И вот о чем мне подумалось теперь, на покойном сиденье такси: ведь если бы тогда, возле танка, нам вздумалось вообразить, что будет на этом месте, когда мы победим, ведь, пожалуй, большинство из нас увидело бы почти то же самое: питерскую окраину — конечно, подновленную, подремонтированную, но такие же деревянные домики тут, у булыжного Петергофского шоссе…

А теперь?

Теперь, тридцать два года спустя, если считать не с конца, а с начала блокады, машина несла меня по тому же самому месту, ставшему одним из прекраснейших районов города. Передо мной громоздились друг над другом несчетные корпуса — «точечные», башнями возносящиеся к невысокому северному небу, и «горизонтальные», раскинувшиеся по земле шире захаровского Адмиралтейства, шире растреллиевского Зимнего дворца.

Новый Ленинград. Такой, каким я, как бы ни старался, не мог бы даже примерно вообразить себе в тот сентябрьский день первого года войны; такой, который не существовал тогда, наверное, даже в мечтах и проектах, будущих ленинградских градостроителей, вдруг мощно обнял меня.

Я завертелся на сиденье, и безусый юноша-таксист, покосившись, не без удовольствия проговорил:

— Первый раз в Ленинграде, папаша? Хорош город!..

Про себя я усмехнулся, услышав это, но ничего не стал объяснять: мне его гордость понравилась.

Мы молча ехали дальше. Я думал, что ведь, если бы минуту назад этот паренек не «навез» меня на мое собственное воспоминание, я бы, наверное, спокойно пересек и Дачное, и Ульянку, и ничему не удивился бы: все знакомо, привычно… Но теперь каждый угол здания, каждый перекресток улиц виделся по-новому — и оттуда, из тридцатилетней глубины прошлого, и одновременно из нашего сегодняшнего дня. А острота переживания этого вылилась в вопрос: как же все это произошло? Как же мы выстояли тогда? Как рабочие Кировского (Путиловского) завода, ставшего, по сути, передним краем, продолжали выпускать и ремонтировать танки? Как смогли женщины заменить мужчин у станков? Какой силой продержался Ленинград с сентября 1941 по январь 1944 года, пока гитлеровские стратеги пытались по-своему решить судьбу города — колыбели Октябрьской революции?

Какой же силой Ленинград — гордость и любовь моя, — пройдя по лезвию меча, не просто смог восстать из пепла и руин, но восстать таким преображенным, таким обновленным и неузнаваемым, что стал