Младший сержант Арбузов [Александр Романович Беляев] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Александр Беляев
Младший сержант Арбузов
I
После увольнения в запас сержантов Найды и Штырбу перед капитаном Иголкой, командиром РМО, стоял выбор, кого выдвигать на освободившиеся сержантские должности. С командиром отделения ГСМ проблем не было: на этой должности уже полгода ходил Иван Вдовцов; ему без проблем присвоили очередное воинское звание «младший сержант», справедливо решив, что он слишком долго заходился в «рядовых» На должность заместителя командира взвода Нытик, старшина РМО, предложил кандидатуру своего нового каптёрщика – рядового Цибулю. Родом он был со Львовской области. Частенько ездил в увольнение домой и привозил старшине продукты. Капитан Иголка возражать не стал. Оставалась вакантной должность командира отделения механиков. И ротный, сам не зная почему, предложил старшине кандидатуру Арбузова. – В принципе можно, – задумавшись, сказал Нытик. – Арбузов – парень упэртый, норовыстый, но мени здаеться, якшо вин захоче, вин стане файным сэржантом. – Мне тоже так кажется, – обрадовался капитан Иголка. – К тому же я думаю, это должно его изменить. Знаю, человеку обидно, когда все ему постоянно говорят, что он плохой… – Кажуть, якшо людыну постоянно клыкаты свиньёй, рано чи пиздно вин захрюкае, – тонко улыбнулся Нытик. – Всё правильно. Ротный вызвал в каптёрку Арбузова. Через минуту Арбузов появился на пороге, суетливо поправляя пуговицу, спросил: – Товарищ капитан, вызывали. – Заходи, садись. Арбузов зашёл, нерешительно присел на краешек дивана. Он не мог понять, почему его вызвали. Вроде бы, он ничего плохого не совершал. – В общем, мы тут со старшиной посовещались, – начал ротный, – и хотим предложить тебе должность командира отделения механиков. Что думаешь, Виктор? Арбузов был удивлён. Чего-чего, а такого от ротного он не ожидал. Чтобы лишний раз убедиться в том, что его не разыгрывают, он с вызовом спросил: – А как же насчёт ваших слов, товарищ капитан, что по мне тюрьма плачет? – и внимательно посмотрел на ротного. Капитан Иголка виновато отвёл глаза в сторону, тихо сказал: – Все мы в жизни ошибаемся. Ты опытный солдат, Витя. Второй год в армии. Знаешь специфику службы. Пользуешься авторитетом в коллективе. Думаю, ты справишься. – Спасибо за доверие. Только я вам не верю. Мне кажется, вы меня разыгрываете. – Нет, Виктор, мы говорим с тобой на полном серьёзе. Мы действительно решили оказать тебе доверие. Надеемся, ты его оправдаешь. – Постараюсь оправдать. – Что ж… поздравляю, в понедельник будешь в приказе, – Иголка тепло и крепко пожал Арбузову руку. – Ну что… забудем все прежние обиды? – Забудем, товарищ капитан. – Давай. – Разрешите идти? – Иди. Арбузов вышел из каптёрки окрылённым. В роте он решил пока никому не говорить. Рассказал только друзьям – Бардо, Стифу и Буреломову. – Что ж в нашем полку прибавление, – обрадовался за друга младший сержант Бордецкий. – Теперь ты тоже будешь сержантом. Иди, брат, сюда. Я тебя обниму. – Не понимаю, чем это я так Таракану угодил, – удивлялся Арбузов, пытаясь понять логику ротного.…В понедельник на утреннем разводе начальник боевой и служебной подготовки майор Рунич, зачитывая приказ по части, объявил: – Командиру отделения механиков роты материального обеспечения рядовому Арбузову присвоить очередное воинское звание – младший сержант. Арбузов, хлопнув по плечу, стоявшего в первой шеренге, здорового Вдовцова, чётким строевым шагом вышел из строя, вытянувшись в струнку, бодро гаркнул: – Служу народу Украины!
II
Арбузов всё больше и больше находил преимущества своего нового социального статуса. Теперь он, заступая в суточный наряд, не ходил дневальным по роте, а только дежурным. Покрикивал на «гусей» по утрам, когда они наводили уборку в кубрике, и, особенно, по субботам, когда проводилось ПХД. В наряде по столовой он или младший сержант Цибуля заступали помощником старшины; в столовой он крутил роман с хлеборезкой Любкой. Однажды РМО и человек 20 солдат из роты охраны выделили на разгрузку двух вагонов угля; младшие сержанты Арбузов, Цибуля, Вдовцов, Бордецкий в разгрузке участи не принимали, а только подгоняли остальных солдат. Да, преимущества сержантских погон были налицо! Когда же в РМО поступила заявка на выделение одного сержанта в «карантин», Иголка выделил Арбузова. В «карантине» Арбузов всё своё личное время уделял своему взводу. Учил «запахов» заправлять койки, наматывать портянки, подшивать воротнички. За весь месяц он ни разу никого не ударил. И даже почти не повышал на них голоса. Он сразу дал всем понять, что он строгий, но справедливый командир. Как-то раз он вёл взвод на обед в столовую. Был ясный июньский день. Дивизия утопала в густой зелени деревьев. Яркие лучи солнца горели на тёплом асфальте. Заливались зяблики. Навстречу Арбузову из столовой возвращалось РМО. Строй вёл младший сержант Вдовцов. Арбузов, приосанившись, весело и лихо скомандовал: – Взвод! И его молодые усилили шаг. – Смирно! Равнение напра-фо-о! Молодые, чётко печатая шаг, шли, выворачивая шеи. Он старались. Им хотелось угодить своему командиру. – Вольно! – скомандовал Арбузов с улыбкой. – Взвод, кто вас кормит и гребёт? Тридцать солдатских глоток весело и дружно гаркнули: – Наш любимый замкомвзвод! Эта фраза вызвала у многих эрмеошников улыбки. – Молодцы! Взвод, объявляю благодарность! Арбузов отпустил свой взвод к «карантину», а сам остановился пообщаться с сослуживцами. – Молодец, я смотрю, ты их выдрессировал на славу! – похвалил Вдовцов. – Стараюсь. У меня не сорвёшься. – Бьёшь их? – Я что по-твоему сумасшедший? – усмехнулся Арбузов. – В карантине молодых бить нельзя. Вот когда их нам в казармы кинут, тогда оторвёмся. – Лично я обижать никого не буду. Я зарёкся. – А если тормоз какой попадётся? – На такого у меня найдутся другие методы… На ГСМ по службе задрочу. Заставлю бочки с бензином катать. – В принципе правильно. Но кулаки всё же чешутся. С нетерпением жду их присяги. Некоторые тормоза меня уже откровенно достали.Незаметно пролетел июнь. Молодые приняли присягу: теперь они больше не были «запахами». Теперь они назывались «шнэксами» или «духами». Приказом командира части младшему сержанту Арбузову за умелое командование взводом была объявлена благодарность.
III
Арбузов вернулся в свою роту. Через два дня после присяги молодых раскидали по подразделениям. В БАТО прибыло около 20 новобранцев. В РМО попало трое. Как-то после Отбоя Арбузов с другими «дедами» поднял молодых и велел им строиться в коридоре батальона. Молодые, в одних трусах, майках, босиком построились в коридоре БАТО. – Взвод! – скомандовал Арбузов. Молодые зашагали, печатая шаг по паркету босыми ногами. – Смир-на! Шаг усилился. – Равнение на средину! Молодые, повернув головы на стоящих вдоль стены шеренгу «дедов» – Бордецкого, Стифа, Буреломова, Вдовцова, Дробышева, Вербина, Цибулю, – бодро гаркнули: – Здравия желаем, уважаемые дедушки Украинской Авиации! – Молодцы, вольно! – скомандовал Арбузов. Всем «дедам» это представление очень понравилось. Потом молодым «простреливали фанеру». Арбузов, подозвав одного из молодых, требовательно сказал: – Робот, грудь к осмотру! Молодой, неуклюжий, тощий, с плоской грудью, подошёл к Арбузову и, вытянувшись в струнку, громко, как его учили, крикнул: – Фанера трёхслойная, грудь бронебойная, образца тысяча девятьсот семьдесят седьмого года выпуска, к осмотру готова! Арбузов ударил его в грудь кулаком. Робот отлетел в сторону, согнулся. С искажённым от боли лицом выдавил: – Отдачи нет, откат нормальный, гильза упала в ящик! – Молодец! Следующий! Арбузов, подзывая к себе молодых, «простреливал фанеры». – Ну что, орлы! Привыкаем к суровым армейским будням! Это вам не бабма сиськи мять! Петруха, иди-ка сюда. Дай-ка я тебе лося всажу. Молодой, по имени Петруха, подошёл к Арбузову, скрестив у себя на лбу руки ладонями наружу. Арбузов всадил кулаком, от его удара Петруху слегка пошатнуло. – А теперь музыкального лося, – и Арбузов снова врезал по ладоням. Петруха уныло запел: – От улыбки станет всем светлей. И слону и даже маленькой улитке. – Что-то ты невесело поёшь. Ладно, следующий. Простелив всем «простого лося» и «музыкального лося», Арбузов сказал: – Так, бойцы, на сегодня хватит, марш по койкам! Отпустив молодых, Арбузов вместе со Стифом и Буреломовым пошли к Бардо в каптёрку. Был разгар цветущего лета. На полях и в огородах у гражданского населения созрел мак. Сегодня двое молодых, по приказу «дедов», нарвали с огородов несколько растений. «Деды» на перевёрнутом вверх дном утюге, используя его в качестве электроплитки, приготовили себе дозу, «вмазались». Пока шёл сезон, Арбузов с друзьями каждую ночь готовили себе «ширево», «двигались по вене» и кайфовали. Они сожгли три утюга. Утюги приносили им молодые. Они по приказу «дедов» воровали их в других ротах.IV
В наряде по столовой Арбузов заступал помощником старшины. Почти всё время проводил в хлеборезке. Он тискал Любку, целовал её в губы, лез под халатик, под платье… И она забеременела. Узнав об этом, Арбузов спокойно сказал: – Так, хорошо. Что будем делать? – Я нэ знаю, Витя. – Короче, делай аборт. Что ещё тут придумаешь? – А можэ ты мэнэ замиж визьмэшь? – Ты что охренела? Ты неизвестно под кого ложилась, а теперь меня крайним хочешь выставить. Даже и не думай. – А я нэ знала, що ты такый. – Какий такый? – передразнил её Арбузов. – Я такой, какой я есть. И ты думаешь, у меня есть желание оставаться с тобой в этом долбанном городе. У меня Херсон есть. У меня большие планы на жизнь. И ты в эти планы не входишь. Всё, базар окончен!Как-то раз в увольнении вместе с Бардо и Буреломовым зашли на дискотеку. Из-за девушек подрались с местными. Едва унесли ноги. Зло сорвали на молодых. V
Дни тянулись за днями. Молодые отсчитывали «дедам» стодневку. Когда не было мака, «деды» маялись со скуки. Арбузов с другими пристрастился играть в карты. Играли в покер, на деньги. И Арбузов проиграл Буреломову большую сумму. Под три своих месячных скромных сержантских зарплаты. Долг нужно было отдавать. Буреломов был не из тех, кто стал бы прощать долг. И Арбузов был вынужден искать деньги. Он стал крутиться. Первым делом решил «развести на бабки» Вербина, вызвал его в коридор. – Да, брат, да, – тяжело вздохнул Арбузов, глядя на сослуживца. – Нехорошо. – Что нехорошо? – Нехорошо, нехорошо. – Что нехорошо, никак в толк не возьму? – Нехорошо, брат, нехорошо. – Да что нехорошо, объясни толком? – недоумевал Вербин, глядя на сослуживца. – Нехорошую историю мне про тебя рассказали, – с сожалением сказал Арбузов. – Что за историю? – Говорят, будто ты жопу за сапоги ставил, – Арбузов пронзительно посмотрел Вербину в глаза. – Ты что!.. Витёк, не было такого. Не было. – А пацаны говорят, что было. – Кто говорит? – Люди говорят. Арбузов и Вербин стояли у окна, у входа в БАТО. Стоявший на «тумбочке» Стиф с интересом смотрел за развитием событий. – Кто-кто говорит? – Неважно кто. Люди говорят. Пацаны, чьему слову я верю. – Враньё. Наговоры! Арбузов, как бы рассеянно, будто бы он был в глубокой задумчивости, распахнул двери туалета. Там стояли Бардо, Буреломов и ещё человека четыре… – Братва, – обратился к ним Арбузов, входя в туалет. Вербин суетливо вошёл за ним следом. – До меня дошли слухи, будто Бэбик ставил жопу за сапоги. – Это правда, Бэбик? – спросил Бордецкий, и тонкая насмешливая улыбка чуть тронула его красивые губы. – Враньё, наговоры. Вот те крест! – испуганно заговорил Вербин. – Не было этого. Не было! – Дай слова пацана? – потребовал сержант Цибуля. – Слово пацана! – Что слово пацана? Ты объясни, за что именно ты даёшь слово пацана? – потребовал Арбузов. – Слово пацана, что я не ставил жопу за сапоги, – резко выпалил Вербин. – Стоп-стоп-стоп, – сказал Арбузов, слегка толкнув Вербина в грудь. – Выходит, братец, ты балабол. Вербин заморгал глазами. Он никак не мог понять. – Ну что вылупился на меня, как на бабу? – сурово глядя, сказал Арбузов. – Ты в параше был? – Ну был. – На толчок становился? – Ну становился, – отвечал Вербин, всё ещё никак не понимая, чего к нему привязались с глупыми расспросами. – Становился. Штаны с себя снимал? – Снимал. – На очко садился, но при этом жопу за сапоги ставил. Так? Вербин молчал. Он был подавлен. Он понял, что его поймали на словах. – Что молчишь, Бэбик? – насмешливо спросил Бардо. – Или ты по-прежнему станешь отрицать, что жопу за сапоги не ставил, когда на очка ходил? Молчание. – Итак, Бэбик, что делать будем? – Арбузов сдержанно улыбался. Он был доволен, что всё так легко получилось. Рыбка легко клюнула и проглотила наживку. – Пацаны, ну я ж не знал, – жалостно замямлил Бэбик. – А это никого не гребёт, – жестоко сказал Арбузов, с размаху ударив Вербина в грудь. – Короче, слушай сюда. Через три дня у нас зарплата. Половину зарплаты – мне. За балабольство! Вербин, чувствуя в горле тугой комок, тяжело сглотнул. – Ты меня понял? – спросил Арбузов, схватив Вербина за воротник кителя. – Понял. – Свободен! Когда Вербин вышел, «крутые» рассмеялись. – Ловко ты его… – Молодец, Витёк! – Так и надо поступать с лохами. – Я лохи для этого и созданы, – самолюбиво улыбался Арбузов. Он был доволен. Эту из Херсона, когда в марте месяце был в отпуске..
VI
Арбузов стоял у входа столовой, когда из неё вышел Евгений Клюковский. Месяца два назад по просьбе его матери, приезжавшей в часть и разговаривавшей с подполковником Самоваловым, Клюковского назначили уборщиком в офицерскую гостиницу. Офицерская гостиница располагалась на втором и третьем этаже, над зданием штаба части. На втором этаже жили неженатые молодые офицеры, в основном лётчики и техники из полка. На третьем было два генеральских номера, в которых принимали особо почётных гостей, и жили семейные. Сам Самовалов жил здесь же, в офицерской гостинице, на третьем этаже. Клюковский постоянно находился в гостинице, ночевал с одном из номеров на восемь человек, где жили молодые лётчики. С сослуживцами роты они почти не виделся. Редко встречался с ними в столовой. Он старался избегать случайных и ненужных ему встреч. – Клюква, – окликнул Арбузов, – ну ты чего… не здороваешься с сослуживцами по роте, проходишь мимо? – Ой, извини, Витёк… Я тебя не заметил. – Разве я такой незаметный? Ты меня удивляешь, Клюква. Я смотрю, ты там, в офицерской гостинице, совсем расслабился? – Ну, прости. Виноват! – Смотри мне… Накажу. Ты меня знаешь. У меня рука тяжёлая. Клюковский стоял, понуро опустив голову. С кем – с кем, а с Арбузовым ему хотелось видеться меньше всего. Клюковский по спискам числился в РМО, но в роте никогда не ночевал. По списку вечерней проверки ему всегда ставили букву «Н» – наряд. Клюковский постоянно жил в офицерской гостинице. В его обязанности входило убирать комнаты, в которых постоянно проживали неженатые молодые офицеры-лётчики, и в коридорах гостиницы поддерживать чистоту и порядок. В дореволюционной русской армии такой солдат назывался денщиком. Но после победы Народной власти использовать дореволюционный термин было как-то неэтично. В слове «денщик» было что-то унизительное. Народной власти оно напоминало времена «проклятого» Самодержавия и было в нём что-то «рабское». Поэтому Клюковский назывался политкоректнее – «хозобслуга». Но суть от этого не менялась. И если раньше у каждого офицера Российской Армии был свой денщик, то теперь, в Армии Независимой Украины, солдат хоз.обслуги в одиночку обслуживал пятнадцать офицеров, две огромных комнаты, два длинных коридора и лестничный проём. Всё очень честно, по-народному справедливо. Тем не менее среди солдат РМО место Клюковского считалось одним из самых «козырных», потому что он не находился под постоянным пристальным взглядом капитана Иголки, и потому не удивительно, что Клюковскому многие завидовали и зависть рождала неприязнь к нему. А от неприязни до ненависти – один шаг. Питался Клюковский в солдатской столовой, но был хозяином себе. Он сам определял себе время, в какое ему идти в столовую. Он старался всегда попасть в то время, когда отобедают все его сослуживцы. Он не хотел ни с кем лишней встречи. Боялся знакомых. Многие при встрече презрительно бросали ему: «Стукач!» «Смотрите, вон стукач пошёл. Из-за него Хомута на дизель… на два года посадили!.. В солдатской столовой начинали кормить обедом с двенадцати часов. Клюковский всегда ходил к закрытию, к половине третьего. В это время он не ожидал здесь встретить Арбузова. А Арбузов пришёл в столовую так поздно из-за того, что сегодня днём получал вместе с младшим сержантом Скоропадом чистоё бельё для роты. – Ну что, Клюква? Как дела? – Нормально. – Нормально? А я думал, как в курятнике… – Но ты же мне не дед, Витёк, чтоб я тебе давал такой ответ. – Согласен, Клюква. Я тебе, конечно, не дед… Но, брат, до моих ушей дошла про тебя нехорошая информация… – Что за информация? – насторожился Клюковский. – Нехорошая. – Ну что именно? – да говорят про тебя, будто ты жопу за сапоги ставил? – Ты что?! Не было такого, – испуганно и быстро заговорил Клюковский. – Не было! – А пацаны говорят, что было. – Кто говорит? Не было такого. Враньё! – А я говорю было. – Не было. – Дай слово пацана? – Слово пацана! Не было такого. Арбузов, увидев Вербина и Дробышева, шедших в санчасть, окликнул их. Когда они подошли, Арбузов потребовал от Клюковского, чтобы он при свидетелях «дал слово пацана». – Слово пацана, что я не ставил жопу за сапоги! Вербин улыбнулся. Ему было приятно, что, кроме него, «развели» ещё одного «лоха». Дробышев стоял, не показывая своих чувств. – Короче, ты балабол, Клюква. Ты влетел на бабло. Растусовываю специально для тебя. На параше ты был? Был. Штаны с себя снимал? Снимал. На корточки садился? Садился. Жопу за сапоги ставил? Ставил. Плати! Клюковский проклинал все на свете, что пришёл сегодня в столовую. – Что молчишь? – У меня нет денег? – Это твои проблемы, Клюква! – жестоко сказал Арбузов. – Знаешь пословицу: «Проблемы негров шерифа не гребут!» Клюковский молчал. – Короче, слушай сюда. Тебе два дня сроку. Через два дня… 14 июля… ровно в пятнадцать ноль-ноль я жду тебя на этом самом месте. Ты приносишь мне сто баксов. Вопросы? – Но у меня нет таких денег. Откуда я их возьму? – Слушай, Клюка, не будь тупорылым. Я повторяю ещё раз: это не мои проблемы. Меня не гребёт, где ты их возьмёшь? У офицеров укради… С кем живёшь в комнате. У них зарплаты нормальные. Одни хрен, им ни за что деньги платят. – Как украсть? – Обыкновенно. Что не знаешь, как деньги крадут? Короче, всё. Это гнилой базар! Если послезавтра у меня не будет денег, ты получишь перо в печень. Свободен! Клюковский уныло поплёлся к себе в гостиницу. Дробышев сказал Арбузову: – Ты – дурак! – Но-но. – Ты – дурак. Он сдаст тебя. Кто хоть один раз кого-нибудь вложил, тому веры больше нет. Он вложит и второй. – Пусть только попробует. Если меня посадят, я отсижу, хрен с ним. Но я выйду, найду его, достану из-под земли… – И что? – Завалю. Но перед этим завафлю. – Жестокий ты Арбузов. Жестокий. – Не мы такие, жизнь такая. Помнишь, слова сержанта Черненко: «Это жизнь, пойми, брат, это жизнь!»? Жизнь – штука жестокая и диктует нам свои суровые законы. Если ты не хочешь прогнуться, потерять свое лицо, своё достоинство, сам будь жесток… безжалостен. Вот так-то…Клюковский весь вечер ходил пасмурнее тучи. На нём не было лица. Это быстро заметили офицеры, с кем он жил в комнате, и стали приставать с расспросами, но Клюковский, сославшись на недомогание и головную боль, принял таблетку аспирина, лёг на кровать и укрылся одеялом. Долго ворочался, не мог заснуть. Он боялся мести со стороны Арбузова. Он слышал о том, что Арбузов жестоко расправился со своим «дедом», когда тот уволился на Дембель. «Допустим, я не отдам ему деньги, – размышлял Клюковский. – Допустим, она как умный человек меня сразу не тронет. Он тихо и спокойно, не подавая виду, отслужит полгода, а через полгода, когда уволиться на Дембель, шырнёт меня ножом. Он это может. За ним не заржавеет!» Наконец, его накрыл глубокий, чёрный сон. Клюковскому приснилось, будто Арбузов гоняется за ним с ножом по какой-то заброшенной стройке. Клюковский забежал на четвёртый этаж недостроенного дома. Арбузов, скаля зубы в злорадной улыбке, шёл на него, пробуя пальцами остроту лезвие ножа. Бежать было некуда. Клюковский, отступая шаг за шагом, приближался к краю бетонной плиты. Оступившись, он сорвался… Он проснулся, разбуженный собственным криком, в холодном поту. К счастью, в комнате никого не было. В этот миг дверь распахнулась, и в комнату, нагловато постучавшись, вошёл знакомый сержант из Особого Отдела. Звали его Олег Ганза. – Здорово, а что никого нет? – Нет. Я один. Все куда-то ушли. – А я зачем пришёл… Сахара у вас попросить… Клюковский поднялся. Он был необычайно бледен. Это бросалось в глаза. Дрожащими руками он отсыпал из пакета полкружки сахара, протянул «особисту». – Женя, что случилось? – спросил сержант Ганза. – Да так… письмо не хорошее получил. Мать в больницу попала, – соврал он. – Ну, так иди к Самовалову. Просись в отпуск. – Я ходил. Его нет. Он сейчас в Мукачево, к родным укатил. – Ну, так за него кто-то ведь остался… начальник штаба? – Майор Рунич сказал, чтоб я ждал Самовалова. – А откуда ты узнал, что мать в больницу попала? – Письмо получил. – Женя, а вот теперь не надо врать. Самовалова я видел пять минут назад. Он поднимался к нам. А до этого он был на аэродроме. Рассказывай, что случилось? – Я тебе говорю: мать в больнице. – Женёк, нехорошо такое говорить. Мать – это святое… а ты говоришь такое… ты что ей зла желаешь? – Я тебе правду говорю. – Это не правда… До меня дошла информация, будто тебя сегодня обидели, – Олег пытливо смотрел в глаза Клюковскому. Сержант Ганза врал. Он видел, что с Клюковским действительно что-то случилось, и он решил его взять на «понт». – Кто тебе сказал? – испуганно спросил Клюковский. – Вербин? – Да, Вербин, – спокойно говорил Ганза. А про себя думал: «Уже теплее. Во всяком случае, зацепка есть!» – Зачем, кто его просил? Вечно он не в свои дела нос суёт. – Женя, сейчас речь не об этом… Человек, который тебя обидел, давно у нас в разработке. Ты должен нам помочь, – Сержант Ганза, что говорится, играл ва-банк. Он выбирал острожные, двусмысленные фразы. – Ну так что… расскажешь? И Клюковский, махнув рукой, всё рассказал. Возможно, если бы сержант Ганза вошёл к нему чуть позже, он ничего не рассказал бы ему. Опасаясь мести Арбузова, Клюковский бы пошёл на преступление и украл бы у офицеров сто долларов, тем более он знал, у кого из них постоянно есть деньги и где они лежат. Но всего этого не произошло. Клюковский вслед за сержантом Ганзой поднялся на четвёртый этаж, где располагался Особый Отдел, и повторил всё это трём офицерам. Начальник Особого Отдела успокоил его, предложил рюмку конька, бутерброд с маслом и сыром. Объяснил Клюковскому, как следует себя вести… – Товарищ подполковник, но мне точно ничего не угрожает? – Точно. Гарантированно. Ты будешь находиться под постоянным присмотром моих людей. Веди себя, как ни в чём не бывало. Послезавтра утром – зайдёшь ко мне. Мы выдадим тебе меченную купюру.
Пошло два дня. Наступило послезавтра. Ровно в 15.00 Клюковский вышел на крыльцо солдатской столовой. Расстегнув китель, включил на запись диктофон, достал расчёску, пригладив волосы, свернул налево и направился к курилке санчасти, где его ожидали Арбузов и Бордецкий. Арбузов не видел, что в окне второго этажа санчасти стоял человек, одетый по гражданке. Это был переодетый офицер Особого Отдела. Он снимал всё происходящее на видеокамеру. Второй переодетый офицер возился с машиной, стоявшей у крыльца санчасти. Он был в промасленной спецовке и бортировал колесо, вместе с солдатом срочной службы из 1 ТР. Клюковский подошёл к Арбузову. Ты чего опаздываешь? – Та получилось? – Ну принёс… Давай? – Что принёс? – спросил Клюковский, как его научили в Особом Отделе. – Слышь, ты шо за лоха меня держишь? Зелень принёс? – Какую зелень? – Клюква, ты шо обурел? Я не пойму? Ты что совсем страх потерял? – Ты объясни толком… что за зелень? – Баран, зеленью называются доллары. Потому что они зелёные. – Слушай, Вить, понимаешь, тут такое дело… – не тяни резину, давай быстрее… – Понимаешь, я не смог найти сто долларов. У меня есть только пятьдесят. – Ну, давай сюда пятьдесят. Остальные пятьдесят вернёшь с процентами. Клюковский достал из кармана военный билет, извлёк из него три меченных купюры, две достоинством в 20 и одну в 10 долларов. Повернувшись к окну санчасти, поднял их на свет, как бы проверяя на наличие водяных знаков, потом передал Арбузову. Арбузов положил их к себе в военный билет. Клюковский направился к себе. – Стой! – крикнул ему Арбузов. Клюковский обернулся. – Когда остальные принесёшь? – Через два дня. – Ладно. Арбузов повернулся к Бардо. Они закурили. И в этот момент к ним с сигаретой двинулся мужик в спецовке. – Огоньку не найдётся? Арбузов не видел, как со стороны столовой к нему сзади быстро приближался ещё один мужчина, одетый по гражданке. Когда он сунул руку в карман штанов, чтобы достать зажигалку, мужик в спецовке, откинув сигарету в сторону, выкрутил ему руку и завёл ему за спину. Подбежавший второй мужчина, остановив окриком попытавшегося улизнуть Бордецкого, выкрутил Арбузову другую руку. Его завели в приёмную санчасти. Туда со второго этажа спустился третий «особист». В качестве понятых пригласили медсестру, военного врача-терапевта и повариху тётю Ростю. В их присутствии из кармана Арбузова был извлечён военный билет, оттуда изъяли меченные купюры, записали их номера в протокол. Вся эта процедура была отснята на видеокамеру. Понятые подтвердили достоверность протокола росписями. Потом Арбузова увели в Особый Отдел. Там его в отдельном кабинете долго избивали офицеры, одетые по гражданке. Те самые, которые его сегодня брали. – Ты шо, сука, безнаказанность почувствовал? Ты шо, типа, самый крутой? – кричал «особист», отвешивая звонкого подзатыльника. Это был тот самый «особист» в спецовке. – Ты мне свои пальцы тут не растопытиривай. А то я их мигом в обратную сторону загну! Развелось вас тут, гандонов! Из таких как ты в армии и до сих пор дедовщина держится. Подонок! – Слышь, Серёга, – говорил другой, который снимал всё сегодня на видеокамеру. – Он, типа, крутой. По воровским понятиям живёт. А давай ему сейчас на голову нассым. Арбузов испуганно посмотрел на них. – Что… боишься? Вон оно твоё слабое место… Сейчас обоссым тебя, и ты из пацана моментально превратишься в обиженку. А ведь можно тебе ещё членом по губам провести… разок… чтоб жизнь мёдом не казалась. Или промеж булок тебя отддуплить. А… что скажешь на это? Арбузов сидел, стиснув зубы. – А хочешь… вот сегодня мы тебя повезём на СИЗО, поскольку у нас в части мы держать тебя не можем… камеры отдельной нет… так вот… мы перетрём с кумом и попросим, чтоб он тебя в одну камеру с петухами посадил… На вечер. А потом тебя в другую камеру… к реальным пацанам пересадим… Что думаешь? Эти расспросы были хуже ударов. От ударов болело только тело, а эти вопросы и крики пробивали мозг… – Что вы мучаете меня? Я уже во всём сознался. Что вам ещё от меня надо? – Что нам надо… – вмешался в разговор «особист» в спецовке. – Мы хотим, чтоб ты искренне раскаялся… Фальшивое покаяние нам от тебя не надо… надо, чтобы ты прочувствовал всю неотватиомсть закона… Всю неотвратимость наказания за преступление… Ты Достоевского читал? – Серёга, да какой Достоевского? Он, кроме колобка и курочки Рябы, ничего не знает… – Нет, Виталик, он ещё про Рэмбо знает… и про Шварнеггерра. И Ван Дама… А больше он действительно ничего не знает… – Ты быдляк, понял, кто ты есть? – говорил Виталик, нанося удар кулаком по печени. – Тупорылая мразь, насмотревшаяся американских боевиков и возомнившая себя вором в законе… Ты гнойник на тебе здорового общества. Ядовитый прыщик. Была б моя воля… я б тебе не пожалел десять грамм свинца…и оставил в твоём распрекрасном лбу небольшую, но убедительную дырку…
Его мучили до глубокой ночи. А потом на машине отвезли в СИЗО. В следственном изоляторе Арбузова держали около двух месяцев. «Особисты» надеялись собрать ещё несколько эпизодов вымогательства, но Буреломов и Стиф со всеми остальным «терпилами» Арбузова провели «профилактические беседы», и они молчали, как партизаны, опасаясь последствий.
Военный трибунал присудил Арбузову два года лишения свободы с отбыванием дисциплинарном батальоне. Рядового Клюковского перевели в другую часть, к связистам, но оставив в том же городе… Бордецкий и Стиф выяснили, в какую именно часть он попал, и в ближайшее увольнение сходили туда… Нет, они и пальцем не трогали Клюковского, но рассказали его сослуживцам, как вёл он себя среди «лётчиков». – Слыхал, – спросил Бардо Стифа, – через месяц? Клюкву в части опустили, и он опять подался в бега… – Что правда? – Я тебе что врать буду? – В принципе… этого и следовала ожидать… Лох он и в Африке – лох… – Лох себя везде проявит… – А про Арбуза что слышно? – Недавно мне письмо написал, – сказал Бардо. – Сидит он в дисбате, под Киевом. Пишет: днем там неимоверный устав, дрочь, строевая, вся фигня, а ночью… страшнейшая дедовщина… Он там в середнячках ходит… ближе к блатным… А Зону, помнишь, солдат из роты охраны.. – Ну ещё бы? Такой кадр… – Арбуз пишет, что Зона у них пахан отряда… Ни хрена не делает…Живёт как царь… захотел масло, пожалуйста – люди метнулись, и он ест масло. Захотел сигарет, – пожалуйста… захотел пыхнуть, пожалуйста… – И пыхнуть можно? – У нас всё можно, были б только деньги… и авторитет…
Последние комментарии
22 часов 51 минут назад
1 день 9 часов назад
1 день 21 часов назад
2 дней 4 часов назад
2 дней 5 часов назад
2 дней 7 часов назад