Следственный эксперимент [Константин Иванович Тарасов] (fb2) читать постранично, страница - 2

правый внутренний был пуст. Все, кто его видел — свидетели, капитан Максимов, милиционеры, врач городской больницы, — утверждают, что покойный к населению городка не принадлежал. Время смерти определено между одиннадцатью тридцатью и двенадцатью. В эти полчаса в костеле находился убийца. Итак, убийца.

Достаточно подойти к человеку сзади и, замахнувшись, опустить подсвечник на тыльную часть черепа, как душа, которая, по уверению Паскаля, находится в мозжечке, навеки покинет свою обитель. Что и произошло вот здесь, у иконы богородицы, откуда до исповедальни десять шагов. Но зачем и кому понадобилось убивать его именно в костеле, а, скажем, не в туалете автобусной станции или не в городском сквере, заросшем сиренью.

Удивительное это дело, подсказывает мне интуиция. А доверять интуиции — золотое правило моего метода. Оно дает много преимуществ — решения созревают самостоятельно, как бы сами по себе, и спускаются из сверхсознания в тот час и миг, когда становятся необходимыми. Можно любоваться закатом, смотреть кино, читать книги или дремать, и вдруг — «Эврика!» — это предстает перед очами искомый ответ.

Но прежде следует подготовить ниву — запастись фактами, загадками и догадками и, главное, впечатлениями о месте и участниках происшествия.

Гражданин является в костел — архитектурный памятник, охраняемый государством, чтобы удовлетворить любопытство к старинному зодчеству, расширить свой кругозор, интеллигентно рассматривает иконы, слушает орган — и получает удар подсвечником. Что же он недозволенное увидел? Или что он темное знал? Или прятался?

Церковь гарантирует неприкосновенность в своих границах, это старый обычай, только милиция может его нарушать. Допустим, он прятался, укрылся в исповедальне. Кто-то, тем не менее, его нашел.

По каменной спиральной лестнице подымаюсь на хоры. — Трубы, трубы органа, способные заглушить строевую песню, не то что последний вскрик одинокой жертвы. Сажусь за кафедру — здесь сидел органист — и почтительно гляжу на пирамиду клавиатуры; взгляд вправо, взгляд влево замыкаются на стенах — я сижу к алтарю спиной; увидеть, что творится в костеле, он не мог. Исповедальня закрыта колоннами. А музыка звучит, рокочут трубы. Для кого она звучит в пустом костеле?

А теперь присяду-ка я на скамеечку в исповедальне и закурю. Это, конечно, нехорошо, но никто не увидит, да и грех невелик. Вот человека убили, и ничего не произошло — стены не обрушились и Христос не заплакал. Возможно, человек был не из лучших — грешник, плут, шантажист, шулер, — все может быть. Закурю и подумаю, зачем потребовалось вытаскивать тело из исповедальни до прихода милиции. И еще интересно: не было у покойного документов или их похитили как раз из того внутреннего кармана, который пуст?

Не ответит ли на эти вопросы человек, осторожно отпирающий сейчас дверь сакристии, хотя все ключи от костела изъяты Максимовым и лежат у меня в кармане? Заодно приготовим пистолет, ибо удар подсвечником в лоб равноценен удару по затылку. Хотя эта предосторожность, думаю я, излишняя.

Легкие шаги, тихий скрип подошв, сдерживаемое дыхание. Ближе, ближе. Близко. Стоп. Остановился. Стоит. Ну, смелее, взываю я. Вперед!

Полог плавно отодвигается, человек наталкивается на мой немигающий приветливый взгляд — может быть, он и не видит моих глаз, а видит какой-то объем там, где должно быть пусто, фигуру, сотворенную из мрака, более темную, чем сумрак костела, — и тишину пронзает крик ужаса.

— Вы-вы-вы — вы кто? — лепечет окаменевший человек.

Я — инспектор уголовного розыска майор Иксанов, — говорю я и добавляю для нормализации обстановки: — Виктор Николаевич. А вы?

— Я — ксендз этого костела Вериго.

— А звать вас? — спрашиваю я.

— Адам Михайлович.

ВЕЧЕР

— Что вы здесь делаете? — глупо спрашивает Адам Михайлович.

— Сижу, как видите. Гораздо интереснее, что собирались делать здесь вы? Наверное, пришли отдохнуть? — Я выхожу из исповедальни. — Пожалуйста!

— Нет, нет, нет, — бормочет ксендз. — Я пришел… Не знаю, зачем я пришел… Я машинально пришел…

— И ключи машинально скрыли от Максимова?

— Я забыл… Они лежали в горке… Но вы не поверите… Вот, вы спокойны, курили, а он тут лежал… это страшно…

— Полно, Адам Михайлович, — говорю я. — Все мы спокойно ходим по земле, а в ней истлели миллиарды людей. Это неинтересно. И потом, согласитесь, не плакать же мне, глядя на эту исповедальню. Я здесь по долгу службы, а чем она привлекает вас? Вы-то что надеялись увидеть?

— Не знаю, — отвечает ксендз. — Сам не могу понять. Пришел домой — тоскливо, сел читать — книга валится из рук, объяснить в двух словах невозможно…

— Зачем же в двух? — удивляюсь я. — Я готов выслушать две тысячи слов.

— Вы иронизируете, Виктор Николаевич, и напрасно. Я старый человек, здесь прошла моя жизнь, большая часть жизни, сорок лет… И вдруг — убийство, смерть, милиция… В этой исповедальне я выслушал тысячи