Красавица [Тори Хейден] (fb2) читать постранично, страница - 3

Винус. В темную кожу въелась грязь, длинные волосы висели спутанными прядями. Одежда была велика ей и спереди покрыта пятнами от еды. Как и от сестры, от нее попахивало.

– Ты можешь сесть вот на этот стул.

– Почему вы сажаете ее за парту к далматинцу? – спросил Билли. – Почему бы вам не посадить ее с этим черным уродом? Вы должны держать всех черных вместе.

– Билли, мы здесь не подбираем людей по цвету кожи, и я хотела бы, чтобы ты перестал об этом говорить, – ответила я. – Я бы хотела также, чтобы ты перестал называть его «далматинцем». Он не собака. Он мальчик, и его зовут Зейн.

– Меня зовут Шейн, – сказал мальчик раздраженным тоном. – А ты заткнись, болван.

– Это ты болван! – заорал рассерженный Билли. – Хочешь, чтобы я избил тебя до полусмерти?

Прежде чем я успела понять, что происходит, Билли бросился на Шейна.

Шейн отпрыгнул.

– Ну, держись, сейчас ты от меня получишь! – закричал он.

– И от меня! – встрял Зейн.

Да, вот уж не соскучишься, подумала я.

Я была счастлива, когда в час появилась Джули. Утро прошло в сплошных кулачных боях. Шейн с Зейном, которым было по шесть лет, поступили в класс с диагнозом ЭАС – эмбриональный алкогольный синдром, который развивается у плода, когда во время беременности мать злоупотребляет алкоголем. В результате у обоих были характерные черты лица, придававшие им сходство с эльфами, уровень интеллекта на грани нормы и серьезные поведенческие проблемы, в частности гиперактивность и недостаток внимания. В сочетании с их буйным поведением, глупенькими мордашками и странными, давно вышедшими из моды одежками они казались ожившими персонажами фильма ужасов.

У восьмилетнего Джесса был синдром Туретта, вызывавший различные тики: мальчик вдруг начинал быстро моргать, подергивать головой и шмыгать носом. Вдобавок он был одержим манией держать свои вещи в идеальном порядке. Его карандаши и ластики должны были лежать на парте именно так, а не иначе. Но, несмотря на мелочность и привередливость, характер у него был деспотичный. Все должны были делать все так, как он решил. И горе тому, кто не подчинялся.

По сравнению с этой троицей Билли выглядел довольно безобидным. Он просто был откровенно агрессивным, нахальным и живым мальчишкой, болтавшим без умолку.

Во время утренних уроков я почти не могла уделять внимания Винус. Приходилось все время разнимать мальчишек. Ей, казалось, это было безразлично. Большую часть времени она просто сидела за столом, уставившись в пространство.

Когда пришла Джули, я поручила ей присматривать за мальчиками, а сама отвела Винус в сторону. Я хотела понять, почему она молчит. Я не была уверена, что это – избирательное поведение, которое она способна контролировать, или какие-то серьезные физические недостатки. Однако по опыту я знала, что, если это психологическая проблема, мне нужно как можно быстрее с этим разобраться.

– Пойдем со мной, – сказала я, направляясь в дальний угол комнаты.

Винус смотрела на меня открытым, прямым взглядом. У нее был хороший зрительный контакт, что я сочла добрым знаком.

– Иди ко мне. Давай чем-нибудь займемся.

Винус продолжала смотреть на меня, не трогаясь с места. Я вернулась к ее столу.

– Пойдем! – Я продела руку ей под локоть, заставила ее встать и отвела в конец комнаты. – Садись сюда.

Винус стояла. Я положила руку ей на голову и нажала. Она села. Я взяла стул, уселась напротив и взяла коробку карандашей и лист бумаги.

– Хочу рассказать тебе что-то интересное, один секрет, – начала я. – Я пустила в ход свой самый «таинственный» голос. – Я не всегда была учительницей. Знаешь, чем я занималась? Работала с детьми, которым было трудно разговаривать в школе. Совсем как тебе! Я помогала им заговорить. – Я улыбнулась. – Что ты об этом думаешь? Ты хочешь начать говорить?

Винус не сводила взгляда с моего лица, ее глаза чуть сузились. Я не знала, о чем она думает. И думает ли вообще.

– Очень важно говорить в классе. Когда мы говорим, мы даем людям понять, как мы себя чувствуем, что мы думаем. Так мы решаем проблемы и получаем помощь, когда она нам нужна. Я знаю, как трудно заговорить, когда привык молчать. Тебе может быть страшно.

Если что-то и пугало Винус, то этого не было заметно. Я взяла в руки лист бумаги:

– Я бы хотела, чтобы ты нарисовала мне картинку. Нарисуй дом.

Никакой реакции. Мы сидели, уставившись друг на друга.

– Что ж, может быть, мне начать? Я нарисую травку. – Я взяла зеленый карандаш и провела линию в нижней части листа, а потом подтолкнула к Винус всю коробку. – Ну, сумеешь нарисовать дом?

Винус так и не опустила глаза. Я тихонько обошла стол и наклонила ее голову, так что ей пришлось посмотреть на лист бумаги.

Никакой реакции. Разумеется, она знает, что такое дом. Ей семь лет. Она дважды начинала посещать детский сад. Может быть, она, как и ее сестра, отстает в развитии? Может быть, я слишком многого от нее хочу – нарисовать дом?

– Ну, возьми в руку карандаш.

Мне пришлось взять ее руку,