Наказание и исправление [Анна Малова] (fb2) читать постранично, страница - 25


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

счастливые слëзы, её поцелуи…

— Ты выдержал это, Родя! — шептала Сонечка. — Это подвиг, великий подвиг страдания!

— Не просто подвиг, — напомнил я. — Каторга научила меня жить!

Да, всю мудрость каторжного народа я пронесу через всю жизнь и передам другим, но… воля вольная! Сколько лет мы ждали этой минуты!.. И пусть, по словам Сони, матушка с Дуней на работе, и Дмитрий не мог прийти из-за утренней смены в издательской конторе — общество всех родных не могло заменить мне одной милой, бесценной Сонечки, которая понимает меня наилучшим образом! Удаляясь от острога, мы ещё раз оглянулись на него… и увидели Друга, что мелкой рысью бежал за нами. Похоже, он, будучи свидетелем моей расковки, знал — с которых снимают кандалы, те никогда не возвращаются. Он не мог оставить меня — единственного человека, относившегося к нему с откровенной любовью…

— Животному не смириться с одиночеством. — заметила Соня. — Значит, с нами будет век вековать…

— Он сам выбрал себе хозяев. — улыбнулся я и мысленно возблагодарил судьбу за всеобщее единение. Нанять извозчика у Сони не было средств, но нам это было совершенно не нужно. Никогда эта холодная ноябрьская природа не казалась мне такой прекрасной и радостной! Я, может, в этот день все сибирские леса пешком бы обошёл… Кругом, освещаемые редким дневным солнцем, кружились весёлой пляской высохшие листья, и трескучий морозный ветер колыхал острые фигуры деревьев. Я оглядывал чудесную осеннюю Сибирь, и мне казалось, что я уже давно так иду под руку с любимой, свободный абсолютно от всего, и воля моя не обрывалась ни на минуту…

Все восемь лет прошли день в день, но глубоко будут отзываться в моих воспоминаниях. Я знаю это уже наперёд, записывая последние строки в новом сибирском доме! Я буду помнить — всю эту мерзость казарменную, тяжесть на работе, несчастное одиночество, невзгоды, тоску… Но всё это уже представляется мне длинным и тяжёлым сном…

Лишь некоторым стала каторга мне полезна, так же, как и всем на ней бывшим — своей непоколебимой русской душою, несокрушимым духом и непременно верою. Верою, что дарует человеку надежду и жизнь, что незримою, уму непостижимою силой влечёт его к вечному свету.

Я верю, однажды придёт и мой час, и я войду в то сияющее царство, где облака белее белого, где земля благоухает как после дождя, где дно рек бархатное и мягкое, а ветра ласковы и покорны, словно домашние псы. Там нету предчувствия беды и ощущения вины, там соловьи заливаются самой нежной песнью, и ждут меня все те, ради встречи с которыми и стоило весь этот путь идти.

Ноябрь, 12

Р. Р. Раскольников, 1874 г.

Заключение

Небо уже начинало проясняться, а я всё читала и читала, захваченная столь чудной, правдивой каторжной былью… После прочтения последней страницы я ещё долго сидела, смотря прямо перед собой, очарованная, не в силах совладать с восторгом… Если до этого я хотела использовать каторжный дневник как справочник об острожном житье, то сейчас сочла эти записки, как великое учение жизни и вере. Я даже не заметила, как вошёл старик.

— Ну, барышня, почивать в эту ночь небось и не думали? — усмехнулся он.

— Знаете, — прошептала я, — сейчас я чувствую себя слепорождëнной, которой чья-то неведомая чудотворная рука вдруг даровала зрение! Я даже поверить не могла, что каторжники могут быть такими мудрыми!

— Так оно, так! — подхватил старичок. — Сибирские города ведь и были основаны ссыльнопоселенцами. Поэтому все их жители, набравшись в остроге опыта и глубокой религиозности, никогда не теряют силы духа, умеют учить и принимать в жизни всё.

— Вы позволите этот дневник опубликовать?.. — спросила я с самой искренней надеждой. — Людям нужно знать о возможности возрождения даже самых отпетых негодяев.

— Зачем? Ведь записки не принадлежат мне. — пожал плечами он. — Но, поверьте, Раскольников безусловно был бы счастлив, да и жёнушка его, Софья Семёновна, ничего не будет иметь против. Просвещённые горожане должны знать, что и каторжники имеют своё счастье, что и их души могут быть великими…

Я ничуть не жалела о том, что провела в этом городке лишь одну ночь, и снова пора пускаться в далёкий путь. Я была довольна… Даже счастлива. Оглянувшись на дом, где столько лет жил автор страстной проповеди добра, я осенила его крестным знамением и произнесла тихо:

— Вечный покой вам, Родион Романович!

А солнечные лучи уже ярким весенним теплом скользили по земле, на ветвях пробовали голоса скворцы, и ветер овевал могучие сибирские леса. И, казалось мне, ветер этот нёс не только аромат подснежников из лесной чащи, а что-то неизведанное, удивительное, и при этом, желанное и великое…