На кумысе [Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк] (fb2) читать постранично, страница - 20

Решающее значение в этом случае будет иметь строющаяся дорога Самара-Уфа-Златоуст.

По дороге нам то и дело попадались переселенцы, пробиравшиеся Христовым именем неизвестно куда. Целыя семьи помещались на одной подводе и имели самый жалкий вид: полуголыя дети, запеченныя на солнце лица, вообще стришная бедность, глядевшая во все глаза из каждой прорехи. останавливались и подолгу разговаривали с вожаками. История переселения везде одна и та же: утеснение, в земле, не у чего жить, кулаки жилы вытянули, а там наслышались про вольную сибирскую землю. Томская губерния, Алтай и Амур в географии переселенцев составляли почти одно и то же. При виде этой нищеты, созданной крепостным правом, невольно напрашивалось сравнение башкирской и козачьей бедности.

-- Как же вы доберетесь экую даль?-- разспрашивал Андроныч с соболезнованием.-- Тыщи три верст будет...

-- А Бог-то?... Места-то вон какия пошли... Вот будем наймоваться в сенокос, а то, сказывают, на промыслах вот тоже работа есть и для чужестраннаго народа.

Кого тут не было: вологжане, пензяки, вятичи, воронежцы, нижегородцы -- вся Русь проходила тут. И все такия славныя были лица: шел коренной пахарь.

-- Вот бы кому следовало отдать орду,-- резонировал Андроныч, потряхивая головой.--Стоном бы стон пошел от работы, а не то што теперь вот эти самые чиновники, али там промысла... Землю только переводят напрасно.

Лошади отлично отдохнули и бежали дружно. Андроныч посвистывал на своем облучке, а мимо безконечною панорамой разстилалась все та же орда. Какие хлеба стояли в стороне, особенно пшеница -- настоящее золотое море, лоснившееся под солнцем жирными, разбегавшимися пятнами. Жилья было мало: кое-где мелькнет деревушка -- и опять простор без конца. Подезжая к первой станции, Андроныч особенно выразительно тряхнул головой, еще выразительнее почесал в затылки и, обернувшись, проговорил:

-- А большую мы ошибку сделали, барин.

-- Что такое?

-- А надо было кумызу у Баймагана захватить... Все равно, понапрасну только бутыль Егорычу стравили. Ужь так ба хорошо, так хорошо... От водки меня, почитай, совсем отшибло: думать-то о ней муторно.

Действительно, чего-то недоставало: вышла ошибочка.

На следующей станции (Туктубаевская станица, уже на Челябинском тракте) мы имели случай поправить свою оплошность. Не доезжая с версту до станции, мы увидели деятельную перекочевку башкирских кошей. Наш проселок огибал небольшое озерко. В стороне, где рос смешанный лес из берез и сосен, весело дымили огоньки, ржали лошади и красиво пестрели красныя платья башкирских красавиц. Коня только успели поставить на новом месте, где трава стояла по пояс. Это было настоящее стойбище, кошей в десять. Мы сделали остановку и отправились прямо в кош к мулле.

-- Есть кумыз?

-- Есть кюмыза... ай, куруша кюмыза...-- нахваливал какой-то кривой башкир, проводя нас к мулле в крайний кош.

С киргизами здесь не могло быть и сравнения. Коши меньше, кошмы прогорелыя и дырявыя, обстановка бедная, а сами башкиры, как везде, порядочные оборванцы. Мулла, еще молодой человек, сам налил нам кумыза, но мы едва могли одолеть по небольшой деревянной чашке: синий, жидкий, кислый -- вообще, никакого сравнения с тем кумызом, какой мы пили у Баймагана. Воображаю, каким кумызом угощают публику где-нибудь в Самаре...

-- Одна мучка, да не одне ручки!-- заметил Андроныч, вытирая усы полой кафтана.

Д. Сибиряк.

"Русская Мысль", кн.IX--X, 1888