Лётные [Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк] (fb2) читать постранично, страница - 3

Так и есть. Эх, вы, и бродяжить-то не умеете: разе бродяги по ночам огни раскладывают, а? Наши парнишки всю деревню переполошили. В ночном лошадей стерегли, а на острову дымок; ну, сейчас в деревню: "лётные на Татарском острову..."

-- Да вот неможется что-то,-- около огонька все как будто способнее...

-- Ну, это статья другая!..-- согласился гость и, не торопясь, принялся раскуривать свою трубку-носогрейку.

Спавшие бродяги проснулись, по продолжали лежать с закрытыми глазами, наблюдая ночного гостя с волчьей осторожностью.

-- Ишь дьявола, хотят дядю Листара оммануть!-- весело проговорил гость и опять засмеялся.-- У меня такой петушок был: засунет голову в поленницу и думает, что его не видно... занимательный был петушок. А вы, братцы, не сумлевайтесь: дядя Листар сам в лётных-то колотился годов с пять и всю эту музыку произошел, как же!..

-- Ты из Тебеньковой будешь?-- спросил Иван,

-- Тебеньковский. Мир меня, значит, послал испытать вас, с добром или с худом вы пришли. Время летнее, в деревне только старые да малые, ну, чтобы баловства какого не вышло. А я так про себя-то мерекаю: чистые дураки эти наши мирские мужики...

Дядя Листар одним движением головы молодцовато передвинул свою шляпенку с уха на ухо и опять засмеялся хриплым смешком, прищурив свой единственный глаз. Лицо у него было сильно изрыто оспой, один глаз вытек и был закрыт ввалившимся веком; жиденькая желтая бороденка глядела старой мочалкой. Одет он был в изгребную синюю рубаху домашняго дела и такие же порты. Широкая сгорбленная спина и длинныя руки выдавали деревенскаго силача, видавшаго виды, о чем свидетельствовал единственный глаз дяди Листара, который смотрел как-то особенно воровски.

иосиф-Прекрасный и Перемет поднялись со своих мест и подсели к огоньку, разглядывая дядю Листара исподлобья.

-- Издалече будете?-- спрашивал старик тоном своего человека.

-- Ничего-таки... здорово отмахнули,-- хвастливо ответил иосиф-Прскрасный, грея свои длинныя руки над огнем.-- Из-под Иркутскова бурским, третью тыщу доколачиваем.

-- Так... Место знакомое: сам из-под Иркутскова уходил,

-- Нно-о?

-- Верно... Я тут конокрадством займовался, ну, одного человека и порешили грешным делом. По этому самому случаю меня и засудили, старые тогда суды были. Было-таки всячины... ох-хо-хо!

-- А глаз куда девал?-- спросил иосиф-Прекрасный.

-- Это, милый друг, один кыргызь мне заметку оставил... ха-ха!.. В орде мы коней воровали у них, ну и тово, прямо копьем да в глаз кыргызь проклятущий и угадал. Так вот, други милые, пришел я к вам от своих: мир послал... опасятся насчет баловства. Обыкновенно -- дураки; я про мужиков-то: лётные, как зайцы, чего их бояться... всякому до себя.

-- Верное твое слово... Нам бы только до своих местов пройти, а не до баловства. Да вот Иван что-то больно разнемогся дорогой, да и на трахту, сказывают, тово...

-- Насчет трахту не сумлевайтесь: пустое...-- успокоил дядя Дистар.-- Конечно, не прежняя пора, ну, все-таки, ежели с умом, так хошь на тройке поезжай.

-- А как в Шадрином ноне?-- полюбопытствовал Перемет,

-- В шадринсксм остроге? Дрянь дело: изгадили место совсем... Прежде шадринский-то острог все лётные даже весьма уважали: не острог был, а угодник. Первое -- насчет харчу не стесняли, а второй -- майдан...

-- Слыхивали и мы, как же.

-- Как не слыхать: первое место было для лётных... Сами бродяжки туда гли по осени, чтобы перезимовать. Шестьсот, семьсот душ набиралось... А нынче шабаш, строгости везде пошли... начальство тоже новое...

Лётные разговорились с дядей Листаром, как со своим братом, и разсказали, кто и куда пробирается: иосиф-Прекрасный шел на Волгу, в свою Нижегородскую губернию, хохол Перемет куда-то в Черниговскую, Иван Несчастной-Жизни за Урал, в Чердынский уезд. Собственно, говорил один иосиф-Прекрасный, вообще большой краснобай по природе.

-- Так, говоришь, ваши тебеньковские сильно испужались нас, а?-- спрашивал он дядю Листара в третий раз.-- А ты им скажи, своим-то мирским, что наше дело смиренное: передохнем малость и опять к своим местам поволокемся.

-- Скажу, скажу... Дурачье эти наши мужики самые, правду надо говорить,-- философски разсуждал дядя Листар, разставляя руки.-- А того не сообразят, что все под Богом ходим: сегодня я справный, самый естевой мужик, а завтра заминка вышла, и я сам в лётные попал... Это как? Понимать все это надо, а не то, чтобы бояться. У нас в Тебеньковой эк-ту один брательник другого топором зарубил, ну, большая неустойка вышла; засудили сердягу, теперь тоже, поди, в лётных где-нибудь по Сибири мается.

-- А много лётных через ваши места проходит?

-- Страсть сколько: день и ночь идут... по одному, по два, по три. У нас насчет этого даже очень способно -- никто пальцем не пошевелит бродяжку настоящаго, а еще кусочек хлеба подаст. Не как в этой проклятущей Сибири -- там, брат, травят горбачей, как зайцев. Эти желторотые сибиряки -- сущие псы... А у нас у каждой избы такая полочка к окну пришита, чтобы на ночь бродяжкам хлеб выставлять. Бабы у нас жальливыя