Кино и капитал. Альманах Центра исследований экономической культуры (pdf) читать постранично, страница - 3

чертой господское означающее) объясняет структуру смысловых
разрывов во многих продуктах современного дискурса. Достаточно загуглить почти синонимичные слова

15

Вячеслав Корнев

«капитал» и «капитализм», и поисковая машина выдаст нам тысячи похожих друг на друга иллюстраций.
Например, «капитал» — это то, что само по себе растет
в горшочках, прямо на поверхности денежных знаков,
бережно строится, заботливо сохраняется и т. п.
Работу идеологии в механической выдаче означающих привычно изобличает их стилистическое единообразие. Они сделаны как будто одной рукой и придуманы одной головой. В оптике потребительской
иллюзии «капитал» превращается в вещь, лишенную
общественных отношений: эксплуатации, труда, зависимости… Для потребителя мир — это супермаркет.
Товары в нем волшебно появляются из воздуха прямо
на прилавках, за ними нет негативных коннотаций:
товарного фетишизма, брендового рабства или азиатских потогонок… Позитивный самовозрастающий
капитал в этих изображениях вообще лишен социальных референций — он просто чудесно цветет и плодоносит, как золотое деревце в мечте Буратино.
Однако если мы загуглим теперь слово «капитализм», то поисковик выдаст нам массу материалов
(например, «демотиваторов») со всеми потерянными
критическими референциями. И в коннотациях слова
«капитализм» здесь мы снова возвращаемся к его классическому определению через неравенство общественных отношений, противоречие между общественным
характером труда и частным присвоением и т. д. Выясняется вдруг, что капитал — не сказочный горшочек
и сам по себе не растет. Критический комментарий
неизвестных авторов полностью отвечает ожиданиям тех, кто уже в поисковом запросе умеет отделить
общественную систему от производимого ею экономического продукта. «Чародейство общественных
отношений» здесь расколдовывается, «капитализм»
декодируется. Словом, осуществляется нормальный
интеллектуальный труд.

16

Вячеслав Корнев

Так возникает семиотический разрыв между «позитивчиком» означающего «капитал» и негативными
коннотациями «капитализма», между некритической
визуализацией понятия и полезной интеллектуальной
нагрузкой знака. Кажется, что в этом разрыве — сама
суть современного «сложенного» повседневного сознания. Такова, например, психология записного критика системы, совмещающего свои подрывные идеи
со статусом рантье или акционера, полностью зависимого от матрицы и озабоченного ее сохранением.
Такова логика популярного левого дискурса, атакующего капитализм не всерьез, без претензий на волевой перехват власти. Все, что вам нужно, — это любовь
к острому и красивому слову…
С другой стороны баррикады эту бинарную логику принимает и правящий дискурс, совмещающий открытое насилие с благотворительностью. Беспринципное ограбление оправдывается принципом «социальной ответственности». Регулярная «промывка
мозгов» берет антракт для разовой «самокритики»…
Диалектика взаимоотношений инстанции власти
и ее персонификаций S1/$ создает два основных идеологических кода, о которых часто говорит Жижек.
В первом сценарии мы видим человеческие свойства
власти, когда ее представитель оказывается «обычным парнем»: он может изменять жене, как Клинтон, пить и гулять, как Ельцин, рыбачить, как Путин, и т. п. В этом варианте обывателя непроизвольно
подкупает гуманистическая маска $, за которой почти исчезает господское означающее S1, то есть все
подлинные субъекты политического Реального (органы власти, корпорации, банки и т. п.). Во втором сценарии, как в сюжетах голливудских кинокомиксов,
мы видим нормального человека, неожиданно включающего турборежим, суперспособность или просто
умеющего нажимать нужную кнопку. И оказывается

18

Капитализм как антигерой

тогда, что изнанкой расщепленного героя $ (Супермена, Бэтмена, Человека-паука, а вместе с тем и любого
бюрократа, знающего, как использовать административный суперресурс) является господская инстанция.
Сведение человеческой персоны к ее инструментальной функции — это для каждого из вариантов
обязательное условие. Сменные фигуры первых лиц
государства, которые фактически никак не меняют
господствующую политическую парадигму, — пример
такого отождествления. Вот для иллюстрации фигура
одного из самых «влиятельных» и «властных» американских президентов — Рональда Рейгана: сейчас трудно представить (даже после избрания Трампа), каким
конфузом казалась политическая карьера «говорящей
головы» из Голливуда большинству американских интеллектуалов. Не имеющий за душой ничего, кроме
актерской харизмы и интересов крупного капитала,
Рейган стал классическим пустым местом или местоблюстителем кресла «хозяина мира». Его функция
заключалась в художественном озвучивании чужих
текстов и нажимании кнопок, с которыми, как рассказывает Терри Гиллиам,