Дорога циклонов [Леонид Дмитриевич Платов] (pdf) читать постранично, страница - 2

возвратился - и не увидел
родной теплушки. Перрон был пуст. Опять он остался
один.
Семафоры кивали ему своими круглыми головами.
Он ехал, слезал, снова ехал, спрашивая у встречных,
как добраться туда, где лучше жить. Он устраивался на
буферах, на крыше или выкапывал среди дров в тендере ямку и свертывался там в клубок. Вокруг кипела
гражданская война, а однажды целую ночь они мчались сквозь горевшие леса, зажженные артиллерийским огнем. Полыхавшие оранжевые стены стояли по
обеим сторонам пути, в небо летели искры; Володя несколько раз просыпался и снова засыпал в своей ямке,
только под утро исчез удушливый запах гари.
На одном из перегонов, где - то под Сызранью, его
сбросили с товарного поезда, шедшего под уклон.
Это случилось так.
Пьяный кондуктор - дюжий мужчина с щегольскими усами - ночью разыскал Володю в его норе и пообещал ссадить, если еще увидит. Володя тихонько
пробрался по крышам на заднюю площадку. Он очень
боялся кондуктора, но колеса успокоительно стучали,
и он задремал, прикорнув на ступеньке. Потом открыл
глаза. Мимо проносились березки. Он стал тихонько
насвистывать печальную, очень понравившуюся пе10

сенку «Позабыт, позаброшен с молодых юных лет...» и
вдруг смолк.
Неосторожным движением он обнаружил себя. Раздалась мерзкая ругань, и он увидел кондукторские
усы. «Слезай, приехали», - крикнул кондуктор и ударил его по голове...
Наутро его подобрали в беспамятстве крестьяне и
выходили с трудом.
В городе Кургане Володю определили, наконец, в
детдом.
К 1923 году Володя был уже комсомольцем, столяром - краснодеревцем. Кроме того, он выучился играть
по слуху на пианино и был нарасхват на всех курганских танцевальных вечерах. На испытания в Омский
музыкальный техникум он поехал со всем своим столярным скарбом, так как еще не был уверен, что из
него выйдет музыкант. Закончив техникум, он поступил в Московскую консерваторию на композиторское
отделение... Идея симфонии пришла к нему три года
назад. Он спешил на лекции в Консерваторию. Вдруг в
мозгу явилась простенькая музыкальная фигура,
начальные такты симфонии. Он так был оглушен ими,
что не расслышал предостерегающего гудка и чуть не
попал под троллейбус. Да, он помнит даже место. Это
было рядом с Центральным телеграфом. Прекрасное
весеннее утро, свежая, ясная голова, приподнятое
настроение. Он пошел медленнее, прислушиваясь к
самому себе. Внутри клубился хаос звуков, контуры
мелодии делались то резче, то вновь расплывались.
Вернувшись с лекции домой, Бунин присел к пианино. В открытые окна несся многоголосый шум. Это
был третий этаж общежития студентов Консерватории. От стены дома, стоявшего напротив, звуки отра11

жались, как от огромного экрана. Львиный бас разучивал арию варяжского гостя. Колоратурное сопрано старательно выводило рулады. Пиликали скрипки, рычали трубы, мимо струились нескончаемые гаммы, перегоняя друг друга. То был как бы музыкальный срез
этого трудолюбивого дома. Но внешний шум уже не
отвлекал Бунина от мыслей.
Симфония все громче и громче звучала в нем. Полузакрыв глаза, ощупью, бережно касаясь клавиш,
продвигался композитор такт за тактом в неизвестность. Пришли соседи по комнате, увидели Володю за
клавиатурой, занялись молча своими делами: сейчас
рано было расспрашивать...
Он поделился своими мыслями с товарищами по
комсомолу на открытом комсомольском собрании, когда были готовы первые две части симфонии. Коротко
он рассказал свою жизнь. Это было как бы прологом к
симфонии, немного суховатым, сбивчивым, - Бунин
был куда красноречивее в музыке. Когда он сел на место, пианист тронул клавиши, - и перед собранием
предстала только что описанная жизнь, но уже в звуках, могучих и простых!...
... Да, тогда симфонию встретили очень хорошо,
много аплодировали, но, может быть, они просто не
хотели расстраивать товарища обидным невниманием? Как отнесутся сегодня к его симфонии суровые экзаменаторы? Сумеют ли понятно рассказать о его жизни скрипки, валторны и виолончели? Бунин старался
не глядеть по сторонам, чтобы не выдавать своего
волнения. Наступил самый страшный миг его жизни.
Дирижер, прямой, празднично щеголеватый, взошел
на возвышение и поднял палочку. По залу разлилась
тишина.
12

Первые такты симфонии ми - минор проносятся
под сводами, как дуновение ветра. Утро. Утро жизни.
Свежесть. Звуки прозрачны и чисты. Мир - такой, каким он отражен в душе ребенка, в светлом - светлом,
зеркально спокойном озере.
Но вдруг по озеру проходит рябь.
надвинулись тучи. Все помертвело вокруг. Длинные холодные тени легли на залитые солнцем луга.
Валторны! Мрачное рокотанье барабанов!
Как трудно дался ему в свое время этот переход! Он
ходил совсем больным от чувств и мыслей, которые не
могли найти выхода, потому что он не умел облечь их
в нужную форму.
А потом, после многих бессонных ночей, перечеркнув несколько десятков нотных листов, он