Шуруба Тира. Последний посетитель [Мария-Виктория Купер] (fb2) читать постранично, страница - 4

забинтованный, кто-то без руки, кто-то без ног. У многих стояли капельницы — тонкие, прозрачные трубки тянулись от груди и рук солдат прямо под потолок палатки. От моей правой руки тоже ползла тонкой змейкой прозрачная трубочка, уходя вверх. Банка капельницы была обвязана верёвкой и закреплена где-то высоко. Я пробежался взглядом и увидел, что у пары солдат были обезображенные лица, перекошенные грубыми шрамами и отёками. Мне показалось, что они мертвы.

Тихий, но приятный женский голос пробился сквозь мой звон в ушах:

— Лейтенант Шуруба.

Я повернул голову на источник звука. На входе в палатку, против света, стояла невысокая фигура с достаточно округлыми формами. Женщина. Яркое солнце полностью затемнило её лицо, я лишь видел силуэт. Фигура подошла ко мне, и я замер, едва дыша. Это было ОНА. В её руке был котелок, наполненный ароматным чаем из листьем малины и мяты… Такой головокружительный аромат!

Она низко склонилась ко мне, обхватила руками моё обросшее лицо и горячо поцеловала…

Меня выдернуло от ее мягких теплых губ. Я сижу за старым столом. Я снова старый и больной.

— Помнишь, как мы с тобой были счастливы? Шуруба, помнишь ведь? — спросила Варя, отпив чай.

— Помню, Варя. Ни на миг не забываю. — ответил я и потянул руку через стол, чтобы схватить её.

Но Варя одёрнула руку и сказала, очень строго посмотрев на меня.

— А я никогда не забуду ту ночь. Помнишь?

Темнота поползла перед глазами. Я снова очнулся в полевом госпитале. Странное ощущение пробудило меня. Открыл глаза, но не спешил подниматься. Что-то во мне колотилось, нарастала тревога. Это было какое-то странное ощущение. И боковым зрением увидел его.

По госпиталю ходил невысокий тощий мальчишка, осторожно и бесшумно переступая ногами по половым доскам. Он быстро метался от койки к койке и делал одно точное движение рукой. Я не понимал, что происходит, но пацан подошел ближе. И я все понял. В его руке был нож или кинжал, что-то острое, металлическое. Мальчишка подходил к спящему, обессиленному раненому солдату и вскрывал горло. Резал мужиков, как свиней.

Я следующий. Я последний. Мальчишка подошёл ко мне. Так близко, что я разглядел его умиротворенное лицо. Он гордился и упивался содеянным. Такой зелёный, еще совсем ребёнок! Лет десять-двенадцать. Чёрные глаза блеснули в тусклом свете одинокой лампы, а на лице проступила лютая ненависть. Пацан занёс надо мной нож. Я рывком схватил его за бок и кулаком ударил в челюсть. Затем я встал, не чувствуя боли, выхватил нож из его руки и провел им по его шее. Я вскрыл его горло. Ярко-красная горячая кровь фонтаном хлынула из глубокого пореза. Мальчишка смотрел на меня до последнего вздоха, пока не закатил глаза. А я стоял и ждал, когда он окончательно сдохнет. Кровь пульсирующими струйками вырывалась из его гусиной шеи, с каждым разом фонтан становился всё слабее и слабее… Мальчишка рухнул на пол.

У меня закружилась голова. Я почувствовал боль, упал на колени и пополз из палатки, надеясь успеть к своим.

Но было поздно. Осталась лишь звенящая тишина.

Я рванул к одной жилой палатке, пузом скребя землю — все мертвы. Рванул к другой — никого. Наших всех перерезали.

Ледяной ужас пронзил меня. Осталась только крошечная палатка медсестёр… Я подполз туда и остолбенел. Убили девчонок. Самым зверским образом. Я растерянно смотрел на пятна крови, медленно пропитывающие доски пола. Будто красные маки среди полевых цветов.

И я тут я заметил Варю… Она лежала на нарах, обнажённая, вся исполосованная вдоль и поперёк… На ярко-белой коже, такой чистой и светлой, как первый снег, расползались черно-красные полосы и пятна. А трое мужиков с чёрными бородами стояли посреди палатки и что-то говорили на своём. Они будто обсуждали утренние новости, улыбались. Я схватил кочергу, лежавшую около буржуйки, вскочил на ноги и точными ударами по голове положил двоих. Третий замер, вжался в брезент и вылупился на меня.

— Я никого не трогал. — сказал он спокойно, смотря мне прямо в глаза.

Я занёс кочергу и всадил загнутый конец ему в лицо. Он захрипел, упал набок и начал содрогаться. Сквозь непонятные слова я разобрал:

— Гнить тебе до смерти! Будь ты проклят!

Я болезненно вырвался из тех ужасных воспоминаний. Меня трясло, от боли и обиды выступили слёзы. Проморгался.

— А меня помнишь, Шуруба?

За моим столом сидел средних лет мужчина в белом халате.

— Вот тебя я помню. Иван Иваныч. — сказал я и вытер руками слезы. Одна слезинка попала на губу и зажгла язву. Из раны снова пошла кровь.

— Помрёшь ты от этого проклятья, дурак.

— Не надо было меня комиссовать. Зачем меня домой отправил? Там бы я быстрее сдох.

Я зажёг новую сигарету и сделал очень длинную затяжку.

— И эта отрава тебя к могиле приближает. Язва-то твоя и из-за этого тоже. — сделал замечание доктор и сам достал из нагрудного кармана белого халата сигарету. Он задымил вместе со мной.

— А ты зачем? Тебе я что сделал? — уставши спросил я,