Завтра будет солнце [Лука Бьянкини] (fb2) читать постранично, страница - 2

— На школьном аукционе обещал быть и Пьерандреа, поэтому давай, собирайся, скоро за нами заедет Амедео. Так что, если у тебя отобрали права, это не страшно.

— …

— И рубашку не забудь.

Двадцать семь лет. В течение двадцати семи лет слышать «и-рубашку-не-забудь» — и не знать, что ответить. Я глянул в зеркало и попытался прийти в себя. Правила, правила прежде всего. Правила передаются из поколения в поколение, правила меня угнетают. Правила дают мне возможность до сегодняшнего дня не работать. Жить — вот моя работа. И эта работа мне не особо нравится. Особенно в это июньское утро — проклятое утро, проклятый июнь, чтоб Господь поразил тебя молнией и превратил в дождливый ноябрь и чтобы оказаться где-нибудь подальше, скажем, в Ирландии — я на все был согласен, только чтобы не видеть свою мать на школьном аукционе. Можете ли вы придумать более тяжкое наказание для обормота, от которого только что ушла самая красивая девушка Милана? Ну, разумеется, если только не застрять в лифте с пресс-атташе Ватикана. Ладно, рубашку я надел. Такая модная сорочка от Caraceni с моими чудными инициалами, прихотливо вытканными на кармашке: ЛСД. Леонардо Сала Дуньяни. Для друзей просто Леон (ударение на «о», на французский манер).

Мальчик, заблудившийся в себе самом, вот кто я. Хотя и не без некоторой сексуальной привлекательности. Так что, хоть и не пристало хвастаться, но что правда, то правда, на вид я вовсе не страшен: у меня светлые глаза, чуть изогнутый нос, волосы темные и короткие — я их сам стригу, практически, под горшок. Когда я улыбаюсь, на щеках появляются ямочки. Весь такой тонкий, звонкий, да еще три татуировки. Был бы я девушкой, сам бы не устоял перед такой красой. А если бы еще и сумел постичь тайный смысл одной восточной татуировки, моей самой любимой, — отдался бы немедленно. Это какие-то иероглифы, очень красивые. Я многие годы думал, что они означают «долгая счастливая жизнь». Правда, недавно один китаец раскрыл мне истину: иероглифы на самом деле означают «облачко дракона за три тысячи лир».

До сих пор не могу врубиться.

2

Я дошел до конца улицы Боргонуово, но ни одна машина так меня и не сбила. Даже одного-единственного лимузина, из тех, что время от времени величаво подъезжают к центральному офису Armani, туда, чуть дальше, через пару-тройку подъездов — и то не появилось. Глухо. Такое впечатление, что именно сегодня нарисовалась глобальная пробка, и все вдруг в один момент пооставляли свои колымаги и отправились дальше по делам пешком — из уважения к планете. За исключением, естественно, Амедео — приятеля моей матери. Этот тип не заслуживает ни грамма моего внимания, но одно хочу сказать: если он появился для того, чтобы разрушить мамину жизнь — он с ней не учтив, он никогда не приглашает ее на ужин в ресторан, а на день рождения вообще подарил ей пазл — в этом целиком вина моего брата Пьерандреа. Мы его зовем просто Пьер. И именно он вдохновитель их столь благородных взаимоотношений. Получил недавно диплом юриста в Лондоне да вдобавок степень бакалавра. Маман расстаралась, мобилизовала свои связи, в частности первого (если верить хронологии) своего жениха Беллази, и пристроила Пьерандреа в Милане. О, Амедео Беллази был наиболее востребованным среди всех городских архитекторов, преподавал в университете, а кроме того, имел еще и студию в Париже.

Я понимаю, что никакой логики в действиях мамы не было. Если, конечно, не принимать во внимание ее собственную логику — логику привлекательной, богатой и авантюрной женщины. Хитрый Амедео и в мамину постель сумел забраться, и Пьера устроил (всего-то пара звонков) в центральный офис адвокатской конторы де Мендриса, прославившейся защитой персонажей грандиозного коррупционного скандала, который пресса в свое время окрестила Взяткоградом.

Не правда ли, я изъясняюсь прямо как в восьмидесятые годы? Я и есть воплощение восьмидесятых, и никто в Милане мне в этом не соперник. Да, я больной отпрыск этих «чистых» лет, и я утверждаю это, не хвастаясь и не оправдываясь. Мое существование — лишь констатация этого в чистом виде.

Ладно, вернемся к моему брату, к его карьере молодого безупречного адвоката и к моему отчиму, который прежде всего заботится о себе, а уж потом — опять о себе. Единственный, кто не дергается — это я, несчастный метеор в ночном небе.

Вот так я и оказался в автомобиле этого дяденьки, наполненного только салом и самим собой, не умеющим даже машину толком водить. «Мерседес» ему нужен только, чтобы задницу массировать, а так водитель он никакой, ибо водителем надо родиться, а на дороге сразу видно, кто знает, как вести себя за рулем, а кто — просто законченный кретин.

Матушка моя сегодня была в версии daily chic, будто направлялась в салон для покупки «Пинтуриккьо», а вовсе не в школу, на аукцион глиняных божьих коровок.

Голова моя болела, сердце плакало, а сам я был в неясной прострации, какой-то такой — весь мяконький, разобранный. Это из-за того, что накануне