2medicus: Лучше вспомни, как почти вся Европа с 1939 по 1945 была товарищем по оружию для германского вермахта: шла в Ваффен СС, устраивала холокост, пекла снаряды для Третьего рейха. А с 1933 по 39 и позже англосаксонские корпорации вкладывали в индустрию Третьего рейха, "Форд" и "Дженерал Моторс" ставили там свои заводы. А 17 сентября 1939, когда советские войска вошли в Зап.Белоруссию и Зап.Украину (которые, между прочим, были ранее захвачены Польшей
подробнее ...
в 1920), польское правительство уже сбежало из страны. И что, по мнению комментатора, эти земли надо было вручить Третьему Рейху? Товарищи по оружию были вермахт и польские войска в 1938, когда вместе делили Чехословакию
cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
ребенок… — прорыдала Корделия.
— Ребенок?! — переспросила Офелия, присоединившаяся к нашей компании. Она высоко задрала безупречный нос, всем видом выражая возмущение. — Хэрриет, дорогая, это просто отвратительно. Я терпеть не могу детей в доме, эти запахи присыпки и молока, вечные болезни и вопли. Ты испортила мне настроение. Я даже есть теперь не смогу.
Она с достоинством повернулась и стала подниматься по лестнице.
— Это что, правда? — Брон уже покончил с ветчиной и принялся за грибы. — Какой идиотизм! Ты испортишь себе фигуру раз и навсегда. И станешь совсем дурой.
— Нет, неправда, — призналась я.
— Я даже не знаю, рада я или нет… — всхлипнула Корделия и, довольная, вытерла нос моей салфеткой. — Но шутка была забавная.
Глава 2
Аулстоун-роуд отнюдь не принадлежала к числу респектабельных улиц Клакенуэлла, а дом номер 14А выглядел среди других ее зданий самым ветхим и заброшенным. После условного стука — два удара — пауза — и снова три громких удара — я, стараясь не дышать, замерла перед облупившейся крашеной дверью около площадки, служившей местным писсуаром.
Наконец мне открыли, пахнуло густым табачным дымом. В нем можно было уловить и запах марихуаны.
— Пароль! — требовательно произнес женский голос.
— О, сейчас, минуту… Погодите, я совсем забыла… Кажется… «Парижская коммуна».
— Это старый, с прошлой недели… — Я услыхала скрип задвижки. В полумраке прихожей блеснули живые глаза Елены, которую обычно все называли Елл. — Неужели так трудно запомнить новый пароль?
— Извини, — скромно произнесла я. Когда придет время восстания, подумала вдруг я, Елл не замедлит обличить меня как шпионку, принадлежащую к аристократическому сословию, хотя самим Доджем на прошлое Рождество мне была подарена книга князя Кропоткина «Борьба за хлеб». Но, увы, к стыду своему, я так и не продвинулась в ее изучении дальше второй главы.
Обходя хлипкие стопки памфлетов и газет, наваленные прямо на полу, на нижних ступенях, и задыхаясь от запаха винного перегара, наполнившего помещение, я проследовала за Елл в штаб-квартиру КПРТД. Додж, сидя на столе в окружении прилежно внимавших ему неофитов, кивнул мне в знак приветствия и продолжил яростную атаку на марксистскую теорию разделения труда. Все его аргументы я уже слышала не один раз и, нимало ими не интересуясь, отправилась на кухню выпить чаю.
— Ты думаешь, что нужно держаться подальше от плиты и быть шлюхой в постели, чтобы понравиться мужчине? — бросила мне Елл, войдя на кухню. Она была единственным человеком КПРТД умевшим сносно готовить, и на самом деле более хозяйственной женщиной, чем я.
Я жадно посмотрела на румяный, аппетитно пахнувший пирог.
— Прости, я не поняла… — нарочито рассеянно откликнулась я, оставляя себе время на раздумье. Елл всегда действовала мне на нервы. Она молчала и скребла ногтем застывшую каплю желтка на эмалевом покрытии плиты.
— Что, скажешь, ты не презираешь мелкую работу? Этим ты и предаешь нас.
— По-моему, в мытье посуды нет никакой политической подоплеки, — возразила я довольно миролюбивым тоном.
— Политическая подоплека есть во всем… Ты хочешь, чтобы Додж отказался от своих принципов, тогда бы ты за него взялась и вертела бы им как тебе вздумается. Хочешь заставить его жениться, чтобы он тоже работал за нищенскую зарплату.
Я молча смотрела на Елл. Она была далеко не красавица. Бледная и тощая, а веки у нее всегда красные и опухшие. Ссориться с ней мне совсем не хотелось, и я сделала попытку разубедить ее:
— Мне кажется, он вовсе не думает о женитьбе. Я отлично знаю, как важно для него его дело и как он ему предан.
Елл свернула самокрутку и, закурив, выдохнула дым прямо мне в лицо.
— Ты просто сучка! — бросила она мне и, повернувшись, ушла с кухни.
— Неужели ты не можешь с ней не ссориться? Или все женщины таковы? — спросил Додж, когда мы шли пешком к месту демонстрации. — Я сейчас должен идти вместе со всеми нашими товарищами из комитета, и мне просто не до этого.
Прохожие глазели на нас с любопытством, пока мы шли к площади Парламента. Но лица не выглядели дружелюбными.
— Честное слово, я пыталась с ней помириться, но некоторые люди вообще неспособны вести себя корректно. Я даже не могу понять, за что это она меня возненавидела.
— Ты тут ни при чем, только твое долбаное упрямство. — Додж посмотрел на меня с тем строгим осуждением в глазах, к которому я уже успела привыкнуть и на которое не обращала внимания. — Она просто в меня влюблена — и все.
Когда мы пришли на площадь, Додж взобрался на большой деревянный ящик, специально принесенный Хэнком и Отто, нашими верными сподвижниками, и начал свою речь.
Каждый раз, глядя на него во время выступлений, я приходила в восхищение. Он был неотразим, когда загорался яростным, неукротимым гневом и словно бы парил над слушателями на невидимых крыльях, указывая им путь к освобождению. Но как только запал
Последние комментарии
16 часов 25 минут назад
16 часов 44 минут назад
16 часов 53 минут назад
16 часов 54 минут назад
16 часов 57 минут назад
17 часов 14 минут назад