Повести военных лет [Владимир Иванович Негадов] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

койках в просторном общежитии сухопутного аэропорта. Собрались двенадцать лётчиков, несколько механиков – молодые, здоровые парни. Будем летать по зонным маякам на «Р5»-ых .В то время в воздушных силах он был разведчик и штурмовик. Это они под Гвадалахарой вышибли дух и печёнки у молодчиков Франко, сделав мешанину из железа и мяса. Они их закупорили в узкой долине. «Р-5»-ых было тридцать: девяносто пулемётов, пятнадцать тонн бомб. Много дней не выли шакалы в долине. Они были сыты…

Сегодня воскресенье, на улице ветер, мокрый снег, наводящие тоску. Завтра теория формул и графиков, которые трудны и сразу забываются, когда берёшься за ручку управления самолёта.

–Так, братцы, дальше нельзя, мы уже обрастаем мхом недоверия, а чем дальше, тем он будет гуще. Нет, я так не могу. Придётся сходить, принести «её» для понимания души, а то лежим, как будто никто «её» не желает.

Мысль многим пришлась по душе, стало оживлённее, кто-то сказал: «Давно бы так!», – и большинство выложили «родного братца» -пятёрку, где был отпечатан лётчик с парашютом на животе, в шлеме и очках, решительно глядевший на вас. Я отдал положенное Федотову, достал брус сала с бледной шкуркой и запахом чеснока. Василь Самсонов: «Режь помельче, народу много». Стало понятнее, кто будет пить, кто-нет, кто свой, а кто пренебрегает обществом, а стало быть не внушает доверия. Мох недоверия стал вянуть. Вдруг троим нижнеудинцам потребовалось сходить на почту, они вышли не глядя на нас. Василь сказал: «Предатели рода людского». Не успела за ними закрыться дверь, как один из них, Краморов Михаил, вернулся и стал оправдываться:

–Тоже нашли время жёнам писать, ещё не оглядевшись. Написать можно и завтра, правда?

–Конечно, да и что писать, когда они знают где и зачем мы тут, – сказал Максимов.

–Завтра рано, -вставляет Василь Самсонов, – жену нужно держать в некотором нежном беспокойстве, а когда пишешь подпускать немного тревоги и неопределённости, что де чертовски трудно, ночей не сплю, а вчера двоих предали мати – сырой земле – мотор на резонанс развалился, что нет спасу как всё дорого. Пусть всё время думает, каково тебе здесь. Такие думы на легкомыслие не пустят.

–Ну, ладно, тогда через недельку и напишу.

Уходят ещё двое, один вертится на койке, никак не может «уснуть».

–Как думаешь, далеко до магазина?» – спрашивает Гриша Отрышко у техника- бурята .

–Так, мал-мала, – без выражения на лице отвечает бурят, облизанный степными ветрами, как камень-плитняк.

Закуска готова: сало, чуть заплесневелая колбаса в шкурке с тафаларских приисков, а тех, кто ушёл за «ней», всё нет…. Кто-то резко стукнул, дверь открылась и вошла ладная, крепко сбитая, с засученными рукавами бабёнка. Мягкий низковатый певучий голос спросил:

–А моего тут нет ? – с пониманием глядя на стол и с недоверием на нас. Думаю: «Хороша, и чья это?» Но все молчим, или не сообразим, что ответить, ошарашенные её красотой или появлением.

–Если придёт, не давайте–убью!. Окидывает глубокой чернотой глаз и уходит.

–Такая ночью и задушить может, и не кашлянешь ! – замечает Гриша.

–У нас баба вся ровная, потому степь живём,– ни к кому не обращаясь говорит бурят. У вас гора есть, тайга есть, однако и баба разная.

–Ты деньги давал ? -прерывает его Саша.

–Однако давал, мы тоже «её» хотим.

Молчим, отводим глаза от закуски, поглядываем на дверь.

–У нас степь далеко видно, а тут стена не видно, так и баба .

– Что, так и баба?

–А ничего. Я её знай, это Маша – Петровича жена.

–Да такую и за стеной видно! – вставляет Гриша. Ты как попал в авиацию?

–Мы – комсомол, страна сказал надо –идём.

–Ком – со – мол ! А водку пьёшь.

Бурят щурит глаза, вроде как улыбается, потом уверенно говорит:

–Мера знай, честь знай.

Вдруг быстрые шаги по коридору. «Она»-говорит бурят. Я подумал, что опять Петровича жена, но распахивается дверь: розовый, с дождинками на бровях, улыбающийся Федотов! Все карманы отягощены «ею», в руке промасленный свёрток, испускающий дух, «злодей»; во второй прижимающей к сердцу ещё три бутылки, плачущие от дождя. Ни тени упрёка, осторожно берём принесённое, кто-то его раздевает, бурят подставляет стул, в стакан наливает и говорит:

–Пей за дружба !

–Только, братцы, в Военторге! – закусывая говорит Федотов. Нигде нет, зараза, а не город. И как здесь люди живут,– пустыня! Взял семь штук, на все гроши. Не давали, сказал–свадьба. Хватают, не город – пустыня !

–Степь, -поддакивает бурят.

Нас семеро, спящего не трогаем – он ворочается и дышит с остановками, как паровоз под парами. В дверной ручке заложен стул. Бурят лоснится, что –то долго нет слов «Мера знай, честь знай», может он забыл, хотя уже махнули грамм под двести. Кто-то дёргает за дверь, не успевает подбежать Максимов, стул падает. Решительно входит высокий мужчина в форме. Василь опустил бутылку под стол. Вошедший знакомится – инструктор Долгих. Ему подставляют стул, он берёт кусочек хлеба, отделил мякоти «злодея», понюхал, причмокнул:

–Ох и хорош, бродяга!-обвёл стол