А. К. Глазунов [Алиса Сигизмундовна Курцман] (fb2) читать постранично, страница - 2

пианистом-виртуозом.

Через три года Надежду Георгиевну сменил ученик консерватории Нарцис Нарцисович Еленковский. Занятия с ним были более серьезными. Новый учитель познакомил мальчика с произведениями Глинки и Даргомыжского, сыграл ему недавно появившуюся фортепианную фантазию Балакирева «Исламей».

К тому времени Саша, давно пробовавший сочинять, стал писать довольно большие пьесы. После того как он показал одну из них Еленковскому, тот, оценив способности своего ученика, начал заниматься с ним гармонией^[1]. Часто оказывалось, что многое, о чем рассказывал Нарцис Нарцисович, мальчик уже откуда-то знал. Еленковский всегда очень удивлялся этому и говорил Елене Павловне: «Он, видно, учился уже у самого господа бога!»

В том же 1877 году, когда Саша начал заниматься с Нарцисом Нарцисовичем, он поступил в частное реальное училище. На следующий год его перевели в другое училище (Второе петербургское), где состав педагогов был намного лучше. Однако учеба мало интересовала мальчика. Все больше и больше увлекала музыка.

Он часами просиживал за инструментом, разбирая новые произведения, и, даже уходя вечером спать, захватывал с собой какие-нибудь ноты. Уже в детстве Сашу больше всего тянуло к оркестру. Это проявлялось и в живом интересе к различным инструментам оркестра, и в том, что музыку своей первой оперы он записывал прямо в виде партитуры^[2].

Оперу Санга начал писать на сюжет поэмы Жуковского «Рустем и Зораб». Печальная история двух великих богатырей (отца и сына), погибших в битве друг с другом, захватила его воображение. Правда, сочинение это так и осталось незаконченным. Он написал только ансамбль — встречу богатыря Рустема с царем.

Далее следовал хор народа, две коротенькие реплики обоих героев, и... партитура обрывалась.

Страницы нот были усеяны кляксами. Мальчик никогда не видел настоящей партитуры и часто не знал ни обозначения многих инструментов, ни того, как правильно для них записывается музыка. Поэтому вместо названия инструмента Саша рисовал его изображение, делая массу смешных ошибок. Этим и объясняются многочисленные исправления и надписи около них: «Я ошибся, теперь я узнал».

Нарцис Нарцисович уехал к этому времени из Петербурга, и посоветоваться было не с кем. Приходилось каждый раз просить маму узнать то или иное у ее нового педагога: Елена Павловна брала в то время уроки у Милия Алексеевича Балакирева. Наверное, ей надоела роль посредницы, и она решила познакомить сына с Милием Алексеевичем. И вот Саша предстал перед человеком, с первой же минуты поразившим его воображение.

Мальчик сыграл Балакиреву несколько своих пьесок, и тот сразу же запомнил их. Он сел за рояль и стал показывать, какие Саша сделал ошибки и как можно было бы написать это место лучше. А когда юный композитор исполнил отрывки из своей новой оперы, Милий Алексеевич восторженно закричал: «Да это маленький Глинка!» Потом, уже более спокойно, продолжал: «Нужно серьезно заняться музыкой. Изучать Бетховена, классиков. Я поговорю о вас с Николаем Андреевичем Римским-Корсаковым».

И он действительно вскоре отправил Римскому-Корсакову восторженное письмо, в котором выражал уверенность, что через год или два Саша обязательно создаст что-нибудь достойное публичного исполнения. Николай Андреевич рассказал об этом Саше, когда тот через год после, начала их занятий принес наброски своей симфонии.

Зима 1870 гола запомнилась многими событиями. Сочинение оперы, знакомство с Балакиревым, первое посещение оперного театра. Родители повели его на «Руслана и Людмилу», и музыка Глинки потрясла мальчика. По дороге домой он громко пел особенно понравившиеся арии, изображал битву Руслана с Головой.

Лето семья проводила в Киссингене — маленьком курортном местечке Германии. В Киссингене был чудесный парк, в котором по утрам и днем играл симфонический оркестр. Саша часами просиживал на репетициях и концертах и в конце концов выучил наизусть всю программу и перезнакомился со всеми музыкантами. В ответ на просьбы своего внимательного слушателя они охотно показывали