Голос [Александр Александрович Мишкин] (fb2) читать постранично, страница - 7

каша из различных деталей.

***

Дверь в спальню Романа открылась. Осторожная и лёгкая поступить мерно отзывалась эхом по просторной лаборатории. Он не мог уснуть. Отключать сознание совершенно не хотелось. Всю ночь он думал, слушал, как внизу его отец стучит костлявыми пальцами по своей странной пластине.

Роман старался не шуметь, спускался осторожно. Он слышал, как в низу тяжело дышит спящий отец. Дыхание через маску звучит так грязно, так по больному, будто мешок с песком тянут по усыпанной битым стеклом земле.

В своём кресле-руке у зелёного экрана, склонив голову на грудь, спал его отец. Руки расползлись по обе стороны, чёрные пиявки безжизненно свисали с дряблых рук.

Лёгкие шаги приблизились к старику. Роман смотрел в экран, любуясь рисунками на нём. Его собственное тело с разобранной шеей заняло половину экрана. На второй половине были увеличены механизмы и внутренности выводящего звук устройства, которое он хорошо знал и изучил, это вечно дребезжащее и хрипящее горло. Единственное устройство, что не мог наладить его отец. Рядом увеличенное изображение ещё одного горла. Вместо уродливых шестерёнок, трубок и механизмов, на месте выводящего звук устройство была гортань, человеческая гортань со связками, тканями, мышцами.

Он взял пластину старика, нажал несколько клавиш, отдалил изображение человеческой гортани. Ему открылось полное изображение человека. Его отца.

Глаза Юноши заблестели.

«Ты всю ночь работал над…» — он не успел закончить мысль. Красная лампа загорелась над выходом из лаборатории. У поместья кто-то стоял и раз горела красная лампа, этот кто-то был очень важен. Роман погладил лысый череп отца, улыбнулся своей натянутой улыбкой, нажал средний, из пяти, рычагов и пошёл к выходу. Рука за его спиной медленно возвращала отца в его каморку, где он сможет продолжить мирно спать.

Роман шёл к глухим воротам поместья. Утренний прохладный ветерок теребил несколько беспокойных локонов на его голове. Мысль о том, кто бы это мог быть так рано легко шевелила шестерни внутри. Он нажал рычаг, запустил механизм открытия двери. Ворота зажужжали и зашевелились механизмы. Он подождал. Толкнул, меньшую, в рост юноши, дверь. Та распахнулась. На другой стороне стояла Маша.

В походном тёмно-зелёном плаще, голову покрывает шерстяной платок. Её глаза блестели и, кажется, смотрели куда-то за него. Миниатюрная, Маша слегка дрожала. Маленький и красивый ротик нарисовал крохотное подобие улыбки.

Она сказала:

— Рома… я… я…

Роман не ответил.

— Я сама… пришла, видишь…Ночь не спала… Вчера… ты повздорил с Никитой… Это всё так глупо… тебе могло показаться…

Роман открыл рот. Маша замолчала. Приготовилась. Раздалось шипение, словно глубоко в глотке у парня зашевелились ржавые шестерни, стали перемалывать стекло. Раздался голос, не Романа. Её собственный:

— Невыносимо! У него отвратительный голос! Просто невозможно отвратительный и сам он… Кукла!

Маша охнула. Бледное лицо стало ещё белее. Он пролепетала…

— Как? Что же это…

Шуршание усилилось. Роман заговорил другим голосом. Никиты:

— Как же я хочу ещё раз прикоснуться губами к твоей нежной шейке…

Маша остолбенела. Лицо её задрожало. Она вскрикнула.

Что-то в глотке Романа задрожало. Голос Никиты исчез. Маша услышала Ефима:

— Что там? Видно их? Пустил он её?

Голос Марфы:

— Не видать… барыня, вроде, стоит ещё…

Роман закрыл рот и всё прекратилось.

Маша отшатнулась от него. Бледная ручка потянулась к груди. Её голос дрожал:

— С-с-сатана… Лукавый… ты… ты…

Она, как рыбка, открывала рот, бледнела с каждым шагом. Твердила одно лишь слово:

— Лукавый… лукавый… лукавый…

Маша дрожала и отступала.

Роман закрыл перед ней дверь, развернулся и пошёл обратно в дом.