Соло [Аврора Ансер] (fb2) читать онлайн

Аврора Ансер Соло

Глава 1. Макс. Новенькая.

Чёрт, мы сегодня рано. Аудитория заполнена едва на четверть, и звук распахиваемой двери отзывается эхом где-то под высоким потолком. Начало учебного года на третьем курсе ничего нового не предвещает – всё те же лица, те же кабинеты и преподаватели. Я не сомневаюсь, что в жизни меня ждёт ещё немало захватывающих событий и ярких впечатлений, но… не сегодня. Не в этот пасмурный сентябрьский понедельник, в этом я уверен. Приветственно кивая и обменявшись несколькими рукопожатиями с сокурсниками, привычно поднимаюсь на последний ряд аудитории и устраиваюсь в центре. Откидываюсь назад и, скрестив руки на груди, вытягиваю ноги под сиденья предыдущего ряда. Парни, не обсуждая, занимают места по обе стороны от меня. Рассаживаются молча и как-то сосредоточенно, по-утреннему хмуро оглядывая нижние ряды.

Ночь выдалась бессонная, и я прикрываю глаза. В голове смазанными пятнами возникают картины прошедшего уикенда – гибкая фигура Киры на танцполе в цветных бликах ночного клуба, оглушительная музыка. Толпа посторонних людей, хаотично двигающихся в каком-то своём ритме. Пара безалкогольных коктейлей для меня, четыре алкогольных для неё. Вот она с кем-то танцует медленный танец, и чужие руки мнут её обтянутый красным платьем зад. Наши липкие ласки и пьяные поцелуи в коридоре у туалета. Как ей удалось вытащить меня в этот мрак? Ну, и логичное завершение вечера, такая одинокая оливка в море мартини – её постель. Как-то незаметно это стало предсказуемо скучно и однообразно утомительно, так что вскоре мой энтузиазм заметно иссяк. Не то, чтобы я устал, физически мог бы и дальше продолжать, но… интерес пропал. Поэтому с рассветом я выпутался из Кириных цепких объятий и закрученной узлом постели и покинул её насквозь пропахшую сексом квартиру.

Её, кстати, всё ещё нет, обычное дело. Сейчас отмочит своё хорошо оттраханное тело в ванне, наведёт марафет, упакуется в брендовые шмотки и к обеду явится покорять мир. И нас. Чем-то Кира мне Элен напоминает – то ли блондинистостью, то ли тем, что знает, чего хочет. Я тоже знаю, чего она хочет – многого. Нет, не так – как можно больше. Больше мужчин, денег, развлечений, вещей. И не только как «можно», но и как нельзя. Этакий симпатичный фигуристый крокодильчик с агрессивным маникюром и хваткой бульдога.

С утра у нас общие лекции с другой группой, поэтому к началу занятий студентов набилось в два раза больше, чем обычно. В аудитории стоит обычный утренний гомон, звук голосов сливается в монотонный гул, напоминая рой гудящих пчёл. Рядом негромко, но эмоционально переговариваются Мерц с Валетом – обсуждают результаты субботнего футбольного матча, где наши опять позорно продули. Мотыль, справа от меня, застыл в той же позе, что и я.

Открылась дверь, пчелиный рой… издох, что ли? Так тихо стало. Нет, снова загудели, гораздо громче, чем до того.

– О, да у нас новенькая, – сказал Мотыль негромко и заинтересованно и вдруг заорал: – Девушка, вы к нам надолго?

С рядов под нами от избытка чувств даже засвистели.

– Как думаете, какое на ней бельё? – запускает Мотыль новый раунд. Даже с закрытыми глазами я знаю, какое у него сейчас лицо – тонкие губы сложились в предвкушающую ухмылку, голубые глаза хищно прищурены. Не впервой. Мотыль – яростный фанат Игры.

– Белое, – Валет азартен, недаром он у нас идейный вдохновитель факультетских покерных турниров.

– Чёрное, – говорит Вадик Мерцалов. – Нормальная чика под такое точно бы чёрное надела.

– Макс?

Я лениво приоткрываю один глаз, чтобы увидеть, как донельзя смущённая вниманием девчонка в одежде на три размера больше, спотыкаясь, семенит к крайнему месту в первом ряду.

– Воздержусь, – говорю я и снова глаза закрываю.

Не, ну не стоит им сейчас говорить, что на девочке нет белья, проходу же не дадут. То есть, как нет… сверху точно. У этого огромного балахона, что почти до колен прикрывает её ноги в узких джинсах, и ворот огромный. Сполз набок, обнажив хрупкое плечо, не перетянутое лямкой бюстгальтера. А всякие штуки без бретелей женщины не любят. Знаю наверняка, так сказать, богатый личный опыт.

Дверь хлопнула, гул стих – вошла преподаватель.

– Ты сам-то что? – подтягиваю ноги, сажусь ровно, спрашиваю Мотыля, пихнув локтем в бок.

– Красное, – шепчет Мотыль и выжидательно смотрит на меня.

А-а, хрен с ним… Не догоню, так хоть согреюсь. Разбавлю, так сказать, Игрой мой скучный день сурка. Да и кто она мне, чтобы я её защищал?

– Без белья. Только трусики, – говорю. – Чёрные.

Всё, я в Игре.

***

Всю пару разглядываю сверху затылок с чёрным блестящим хвостом, завитки волос колечками на хрупкой шее, маленькие уши, трогательно выступающий последний позвонок. Да, ей бы пошло красное, с её-то бледной кожей…

Своим вступлением в Игру я её, конечно, не спас, но ход игры нарушил. Правила у этой игры, придуманной нами год назад, на втором курсе, занимательные. Вот если бы мы все назвали разный цвет, то дегустатора выбирали бы по жребию, из нас четверых. А сейчас, поскольку мы с Мерцем назвали оба «чёрное», выбирать будут из нас двоих, Валет с Мотылём пролетают. Причём мы с Мерцем имеем право полюбовно договориться, вдруг, у кого-то из нас есть непреодолимое желание. Узнать, имею в виду. Дегустатор (в данном случае, я или Мерц) обязан добыть и представить доказательство, обычно это фото. Не девочки, конечно, а белья. Правда, однажды Валет притащил трусики… Да, было. Правилами не устанавливается, обязан ли дегустатор с объектом исследования спать, но практика показала, что так получить фото легче. Само собой, на момент сбора доказательств бельё может оказаться иного цвета, чем при запуске Игры, но в этом и есть её честная непредсказуемая лотерейность и азарт. И, конечно, самое важное условие – доверие между игроками, ведь, кроме фото, других доказательств никогда не будет. Но пока на подлоге никто из нас не пойман, да и ни к чему это. И последнее – победитель (тот, кто угадал) получает с проигравших (кто не угадал) сделанные ими ставки. Обычно это небольшая сумма в местной валюте для поддержания интереса.

За год с момента появления Игры почти все девчонки через неё прошли. И с нашего курса, и несколько с других. А сколько курьёзных случаев было! И не всегда смешных. Мотылю одна, помню, вообще телефон разбила. Кстати, так состоялось моё близкое знакомство с Кирой. Как мы пропустили эту, вообще непонятно.

В первый перерыв спускаемся во двор, Мотыль и Валет закуривают, мы с Мерцем не курим. Стоим с ним, друг на друга поглядываем. И тут я вспоминаю, что Мерц с некоторых пор из нас единственный, у кого подруга есть. И появлением оной он, кстати, тоже обязан Игре. Слегка увлёкся, потерял бдительность, и… вуаля, как говорит Элен, ты уже не свободный и в одном шаге от Мендельсона. Ну, не только зло от Игры, сами посмотрите – Игра соединяет сердца. На сотню промахов один «в яблочко» у нас уже есть.

– Вы это, давайте, не затягивайте, – инструктирует Мотыль, затягиваясь. – Кто вообще пойдёт? Делов-то, пригласить куда-нибудь новенькую, тем же вечером чпокнуть, и завтра старенькая будет.

– Да не новенькая она, – говорю и с изумлением понимаю, что так оно и есть. – Она на этом месте с краю на первом ряду два года просидела.

– Да ну, – встрял Валет. – Я её раньше не видел.

– И я, – вторят Мерц и Мотыль.

Я молчу. Потому что видел, но не замечал.

***

Как я и думал, Мерц откосил. Сказал, что Динка ему «яйца оторвёт», он, мол, после последнего раза только-только реабилитировался. Фишка Игры в том, что я откосить не могу, у меня уважительных причин в виде подруги нет. Впрочем, если бы был жребий, то и Мерц бы не отпинался. И если даже девчонка меня с первого раза пошлёт, я обязан найти к ней подход.

Перетёрли с парнями, решили, что пробовать надо уже сегодня. Они весьма оптимистично настроены, верят в меня, но я вот в себе не уверен. Есть что-то в этих тихих девочках… непонятное.

– Ну что ты, как маленький, – усмехается Вадик. – Смотрите, стоит и даже как будто переживает. Как в первый раз. Макс, вспомни, ты – циничный наглый ходок, весь такой неуловимый мститель. Главное слово – неуловимый…

– Да тебе даже стараться не нужно, – добавляет Валет, зубасто скалясь. – Моргай глазами и улыбайся, она сама быстро придумает, что с тобой дальше делать и как получше употребить. Пригласи… ну, я не знаю, выпить кофе, что ли. Начинай безобидно, дальше накручивай и быстро узнаешь, что она любит. С тобой обычно все хотят. И иногда это реально бесит.

Воодушевляет. Но никак не помогает – ни одной ценной мысли.

– Да брось, Соло, такому красавчику не откажет, – резюмировал Мотыль и вдруг состроил губки бантиком и усиленно захлопал ресницами, показательно стреляя глазами мне за спину.

– Кто не откажет? – а вот и Кира, её сладкий голос. Что-то она сегодня рано.

Кира интимно прижимается ко мне сзади, пропуская руки на живот. Тут же отстраняется и кошачьей льнущей походкой обходит меня, оглаживая рукой по спине, подставляет для поцелуя накрашенный рот, который этой ночью… да, где только не побывал на моём теле. Я наклоняюсь к ней, легко касаюсь щеки щекой, ловко минуя губы. Ненавижу, когда они лезут с этой своей помадой. Кира скрывает недовольство под бесстрастной миной и встаёт под руку так, что, будь я её «правильный хороший парень», я бы её обнял. Но я не хороший и не её. Кроме того, Кирой я сегодня сыт. По горло.

Постояла, не дождалась, ушла к подругам. Не скрывая раздражения, достала из сумочки тонкую сигарету дрожащей рукой, закурила. Да, Кира, минус сто баллов – я не люблю, когда девочка курит.

– Не боишься? – спросил Валет, чуть кивая головой в её сторону.

Усмехаюсь молча.

– Зря, – говорит Мотыль. – Я б боялся.

***

На второй паре опять сидим на «галёрке». Да честно сказать, никто и не полезет, все привыкли, что мы всегда занимаем последний ряд. Снова сижу, откинувшись на спинку. Ощущаю себя немного лётчиком – вся аудитория как на ладони. Вспоминаю, как с неделю назад (отец уже уехал) в один из выходных мы с Элен устроили сеанс просмотра советских фильмов. Ну, надо же ей когда-то привыкать тут, обрастать культурным багажом. Хотя, по правде сказать, русская культура к Элен не липнет абсолютно. Ей тут всё не нравится, она даже язык освоила с трудом. Во всяком случае, за двадцать лет, что мы живём в России, Элен не стала больше походить на русскую женщину – всё та же чуть капризная утончённая блондинка с жутким акцентом, ни одной местной привычки… Так, о чём я… А, фильмы! Там в подборке такой фильм был, военный, про самолёты… песенка забавная, ну, просто как про нашу «галёрку». Мы с Элен устроились на диване с попкорном, сначала сидели, потом устали и улеглись в обнимку. Провели очень домашний и очень уютный день. На удивление, Элен понравилось. Она даже сказала, что надо как-нибудь повторить.

А сверху действительно видно всё. «Новенькая», которую, по донесениям разведки, зовут Жанна, привлекает внимание, вокруг всё время кто-то вьётся. Большинство парней просто разглядывают, но некоторые самоуверенные пытаются подойти. Девчонки тоже удивлены, будто только что заметили подружку. Она общается со всеми тихо и сдержанно, не ведётся на внезапную популярность. Бля, я рискую оказаться в хвосте очереди.

Незаметно наблюдал за ней на втором перерыве. Как она ходит, садится, встаёт, поправляет волосы. Задумчивая девочка, скромная, может даже, странная – держится особняком от других, и от парней, и от девчонок. Чем ей другие девочки не угодили? Но она не хочет общаться, это очевидно.

Не совсем она, конечно, в моём вкусе, всё-таки, я как-то больше по блондинкам. И не люблю я, когда так одеваются, в этот их… как его… «оверсайз». Сиди, догадывайся, что там от тебя скрывают, то ли достоинства, то ли недостатки, но то, что скрывают – однозначно. Впрочем, ей идёт, подчёркивает её тонкость, такую особую хрупкость, вызывающую у нормального самца желание защищать.

Четвёртая пара у нас не вместе, времени осталось мало. Если не успею, всё сдвигается ещё как минимум на сутки. А судя по тому, что сегодня видел, на покорение могут уйти недели. Надо идти, вот прямо сейчас. Ну, и что сказать? Прокручиваю в голове варианты знакомства – к ней ни один из привычных сценариев подката не подходит. Все испытанные и действенные способы кажутся глупыми или пошлыми. Она же сразу поймёт, что я… Вот это я дожил! Сижу, мучаюсь, придумываю, как обаять невзрачную заучку! И просить совета у друзей бесполезно, они уже поделились своим бесценным опытом. Уж лучше сам. Ладно, чем проще – тем лучше. Повезёт – не повезёт.

Закончилась третья пара. Я пошёл.

Глава 2. Жанна. Странный день.

Пара закончилась, следующая, последняя на сегодня, будет в другой аудитории. Я собираю сумку – учебники, конспекты, когда на край стола передо мной уверенно присаживается крупное тело. Поддаёт длинным бедром, привлекая внимание к ширинке, опирается на руку, нависает надо мной.

– Привет, я Макс. Макс Соло.

Голос у него звучный, но чуть усталый, с лёгкой хрипотцой.

– Жанна, – отвечаю в недоумении и отодвигаюсь от внезапно свалившихся на мой стол красот, расположившихся в опасной близости от моего лица.

Эй, Макс, тебя здесь все знают, слава бежит впереди тебя. Сомнительная такая демонстрация «товара лицом», скажу я. Ты б ещё ширинку сразу расстегнул и вывалил все свои богатства, чтобы ни у кого не осталось сомнений в твёрдости твоих явно не благих намерений. Поэтому я встаю, внутренне закипая от возмущения, закидываю сумку на плечо и взглядом требую дать мне пройти. Но Макс продолжает сидеть, вытянув и скрестив длинные ноги, перегораживая единственный выход, и улыбается мне своей фирменной улыбкой. И хочется просто головой потрясти, потому что от его улыбки реально сносит крышу. Честно говоря, я ещё никогда не видела Соло так близко.

– Подожди, и всё? Просто Жанна? Слушай, хотел предложить, давай сегодня куда-нибудь сходим?

А я не понимаю, что происходит. Что это мне он сейчас улыбается так, что хочется попросить убавить яркость. Но мне нельзя, нельзя! Слишком рано. Ба говорит, я ещё в полную силу не вошла. «А когда войду?» – однажды спросила я её. «А когда войдёшь, – ответила она тогда, – будет у тебя один и на всю жизнь. Так у вас, тёмных тварей, заведено».

Замечаю, что мы привлекаем внимание окружающих. Блин, да на нас сейчас все смотрят! Макс, наконец, тоже это замечает.

– Нет, – говорю я, и он слезает со стола. А я протискиваюсь мимо него и почти бегу к двери.

– Что так? – Макс легко шагает сзади, следом за мной выходит в коридор. Я стараюсь идти очень быстро, но он догоняет меня, не прилагая особых усилий, придерживает за плечо.

– Откажи… вежливо, – предлагает он. – Аргументируй и обоснуй.

Ох, ну вот зачем он! Я вообще ни с кем не собираюсь встречаться, точно не сейчас и… не с ним! Что ж, Макс, похоже, ничего другого не остаётся. Ба рассказывала, что мы, тёмные твари, так можем. И я разворачиваюсь к нему лицом и смотрю в его глаза, мысленно приказывая остановиться и замолчать.

И он стоит передо мной и молчит. Проходит секунда, две, три, пять… А мы замерли, в глаза друг другу смотрим. Он – в мои чёрные, я – в его серые. И вдруг это произошло. Словно меня затянуло в эту туманную глубину с чёрным провалом зрачка, который на самом деле тёмно-синий, и я… вошла. Провалилась в пространство, залитое ярким светом, окружённое стеной ревущего голубого огня. Не особо раздумывая, я протянула руку, коснулась этих диких струй. Ох, колется! И тут же снова оказалась в коридоре. Макс выбросил меня, изгнал! И я вижу, как глаза его на неподвижном, застывшем лице наливаются тем же ярко-голубым. А потом он очень медленно, с видимым усилием говорит, и голос его, глухой и низкий, пробирается под кожу тысячами жалящих мурашек:

– Эйго Максимус Уолдо Феррано эс Соуло, – и мне показалось, что в коридоре стало ощутимо темнее, а где-то очень, очень далеко загрохотало, как перед грозой. – Эн номине Креаторес, юре сумми Понтифичис, анунцио меум эт экспектанс обоидыентьам.¹

Я внезапно оглохла, а в ушах противно запищало. Или это в коридоре стало так тихо? Кажется, у меня подгибаются колени. И что-то во мне рванулось к Максу, стремясь то ли броситься к нему в объятья, то ли упасть в ноги. Я покачнулась, но с трудом устояла.

Обнаружила, что судорожно дышу через рот, изо всех сил вцепившись двумя руками в сумку, прижимая её к себе. В груди гулко и тяжело бьётся сердце. Что происходит? Что мы сейчас друг с другом сделали?

На негнущихся непослушных ногах отступаю, отхожу спиной на шаг, другой, разворачиваюсь и бегом мчусь по коридору, не разбирая дороги.

***

Слетаю по лестнице, выбегаю на улицу. Несусь, прижимая к груди сумку. Мимо главного входа, даже не взглянув в сторону крылатого парня. Сворачиваю в ближайшую арку, прижимаюсь к стене дрожащим телом, судорожно стараюсь дышать неожиданно твёрдым воздухом.

Через полчаса, немного придя в себя и успев замёрзнуть, плетусь до дома закоулками и дворами. Блин, да я пальто забыла в гардеробе… Хорошо, что ключи и телефон ношу обычно в сумке.

Ныряю в тёмную парадную, шмыгая носом, поднимаюсь по широкой лестнице на свой третий этаж. Роюсь в сумке, разыскивая ключи, откидываю с лица растрёпанные волосы. Да, резинку на бегу потеряла. Слышу звук отодвигаемого шпингалета – на площадку выглядывает соседка, тётя Нина. Я ей молча киваю. Мы уже виделись сегодня, она каждый день выносит утром мусор.

– Здравствуй, милая. Кажется, Жанна? – говорит она. – А Марина говорила, что тут поживёт её внучка, просила присмотреть, если что. Я-то и знать не знала, что у неё есть внучка. Только два года прошло, а ты всё не приезжала. Тут, вроде, жил кто-то непонятный, я решила, может, сдали квартиру. Ну, да ладно, думаю, пусть живёт, главное, что тихо, никому не мешает…

Как так? Тётю Нину, женщину лет шестидесяти с тёмно-рыжими крашеными волосами, я уже два года знаю, здороваюсь постоянно. Не в силах понять, осмыслить, что она такое сказала, снова просто киваю. Трясущимися руками вставляю ключ, поворачиваю и вваливаюсь в свою квартиру. Захлопываю дверь, задвигаю замок, накидываю цепочку. И тихо и тонко скуля, сползаю по двери на пол в полумраке прихожей.

Сижу на полу до скорых сумерек, чувствую себя оглушённой. Потом поднимаюсь, оставляю сумку на полу, разуваюсь и обхожу свои владения. Зажигаю, как всегда, в каждой комнате свет, задёргиваю гардины. Вокруг меня мой привычный мир, я дома, и постепенно испуг отступает. Я падаю на кровать, лежу, не раздеваясь.

Сегодня был воистину странный день. Нет, не просто странный, а День урода какой-то. С самого утра, когда я в университет проспала. Вскочила, как сумасшедшая, что-то надела, плеснула в лицо водой и, наскоро причесавшись, бегом бежала всю дорогу.

Перед первой парой народ как-то странно реагировал, будто я забыла одеться и пришла голая. И потом постоянно кто-то что-то спрашивал, говорил. И преподаватели на каждой лекции ко мне обращались, это редкость. Меня если за полгода пару раз поднимут, так это чудо. И тётя Нина вот…

Необъяснимое внимание беспокоило и жгло. И происшествие с Максом – всего лишь кошмарное продолжение этого психоза. Как будто сегодня вакуум вокруг меня прорвался, и в прореху хлынула живая, суматошная, настоящая, но немного ненормальная жизнь.

***

Два прошедших года учёбы я прожила спокойно и… одна. Никому ненужная, незаметная, всем чужая. В общем, так, как наставляла Ба. Единственный глоток свежего воздуха – это поездка к ней в деревню два раза в месяц. Э-эх, и сейчас махнуть бы к Ба, поплакать на груди и маленько подзарядиться. Пробежать по полю что есть сил, сшибая брюхом отцветшие травы. Да и лес совсем рядом, там можно лазать по деревьям, а в лесу – озеро. Бабушка так радовалась, когда это место нашла, сказала, что оно наше. Поэтому и домик там, не раздумывая, купила. Крошечный, но она заявила, что ей хватит. А я осталась одна в квартире. Ба категорически не разрешила мне жить в общежитии, мол, при таком близком общении кто-то что-нибудь странное обязательно заметит. Да, на учёбе тоже настояла она, но в этом я с ней совершенно согласна. И учиться мне надо очень хорошо, в этом залог моего будущего, считает Ба.

Ещё она уверена, что мне грозит опасность, и я должна скрываться. «На Земле спрятаться легко, Ажан, – сказала она. – Земля – гостеприимный мир, и принимает всех сирых и убогих в ласковые объятия. Нужно только играть по его правилам». Ну, и правило №1 – «Образование необходимо получить». Хотя нет, не первое это правило, а где-то четвёртое или, может, пятое. Кажется иногда, что Ба выдумывает новые и новые правила на каждом шагу. Да, первое правило гласит – «Выживание прежде всего!», второе правило – это «Маскировка», третье – «Один на всю жизнь», ну и так далее по списку…

Бабушкины рассуждения о Земле, конечно, немного странноваты. Потому что я родилась здесь, мне всё тут привычно и знакомо. О других мирах я ничего не знаю, но Ба говорит, что они однозначно существуют. Вообще, странностей у неё немало – то она говорит, как профессор в универе, а то – будто вылезла из глухой деревни. Только это всё не важно, правда. Ба – мой единственный близкий человек, и я её очень люблю.

Родителей своих я совсем не помню, и Ба не говорит, что с ними стало. У неё вообще такой талант – избегать нежелательных тем в разговорах. Смотришь – а разговор уже в другую сторону движется, как по волшебству. Помню только широкий шершавый язык мамы, вылизывающий мою сонную мордаху. Не воспоминание даже, а так, секундная вспышка. Это мама назвала меня «Ажан». Ба говорит, что не знает, что это значит, и в честь чего она меня так «нарекла». Интересные, всё-таки, иногда словообороты у Ба… Имя пришлось переделать в понятное «Жанна».

А за всеми этими воспоминаниями назойливо бьётся мысль о Максе. И внутри будто что-то переворачивается и падает вниз, как на карусели в парке аттракционов. Потому что Макс Соло – это такая «девочкина мечта» всего универа, высокий, красивый, умный и… абсолютно не про отношения. Два года я со стороны наблюдала, как дружно сохли по нему девчонки, и вместе, и по очереди, как строились насчёт него планы, и рушились надежды. Разбивались сердца, и лились тайные слёзы. И никогда, ни разу за два года взгляд его не остановился на мне. Не то, чтобы мне хотелось стать объектом внимания местного мачо, просто… Совсем непонятно, что мне теперь делать и как себя вести. То, что произошло сегодня в коридоре, не просто странно. Он напугал меня до жути, до сих пор поджилки трясутся. Эти его ненормальные глаза! И он сказал… он сказал мне… По произношению, кстати, на латынь похоже. Вскакиваю с кровати, хватаю блокнот, карандаш и пытаюсь вспомнить, как это всё звучало. Но не могу! Не помню ни слова, очень интересно. Зато прекрасно помню ужас, который испытала, и ощущение, будто я знаю, понимаю, чем это мне грозит. Падаю обратно на кровать. Может, позже в памяти всплывёт.

А эта невероятная картина, водопад голубого огня, несущего в себе эйфорию чистого восторга! Похоже, наша факультетская «звезда» – не вполне человек. А может даже, и не человек вовсе. Потому что там, в коридоре, думаю, я видела его суть, то, что обычно называют душой. Это не похоже на то, что встречаешь у людей – у большинства это небольшой зелёный огонёк в темноте, у кого-то светлее и ярче, у кого-то меньше и тусклее. С таким ярким чудом, как у Макса, я сталкиваюсь впервые.

Ба говорит, что когда смотришь в душу, то можно и будущее увидеть. Не полноценную картину, конечно, а так, несколько отрывочных образов. Такой у нас, тёмных тварей, есть дар, сказала она. Но я пока не могу, не умею, а вот мама, по рассказам, прекрасно этой способностью владела. И когда я войду в силу, тоже смогу развить этот талант. А пока я вижу лишь сущность, например, ярко-голубым потоком – у Макса, или свою, в зеркале – золотым пламенем в глазах.

Единственное, что мы не можем видеть, сказала Ба, это будущее людей и существ, чьи жизни связаны с нашей. Ну, не-е-ет, да быть того не может, я просто не умею ещё видеть. Ну не может будущее Макса быть связано со мной. Смешно подумать, где Макс – и где я. И вообще, Максу-то всё равно, а мне один единственный нужен. Нет, упаси меня Создатель, как частенько приговаривает Ба, выбрать своим единственным такого… кобеля!

Я иногда представляю себе, каким он будет, мой единственный. Мужчина, которого я так жду. Мне хотелось бы, чтобы он был добрым, спокойным человеком. И надёжным. Таким же мирным и тихим, как я. Мы бы вместе гуляли вечером по набережной, по возвращении читали перед сном, а утром вместе готовили бы завтрак. В общем, чтобы он был обычным, не принцем и не красавцем. Совсем не Соло, короче.

Постепенно я настолько успокоилась, что смогла отправиться на кухню и поужинать. Ба говорит, я почти все продукты могу есть, не опасаясь, но на некоторых она настаивает особо – это творог, сырые яйца, кровь. Ну, свежей крови нет, поэтому в моём пальто обычно всегда лежит в кармане гематоген из аптеки. А сейчас взяла пару ложек творога, вбила яйцо, перемешала и чуть посолила. Медленно съела, продолжая обдумывать свои мыслишки. Приняла на ночь душ – не получается у меня мыться утром, слишком люблю поспать. Обернула тело полотенцем, второе накрутила на голову и уставилась на себя в зеркало. Скользнув взглядом по плечам, обратила внимание на свою голую шею. Блин, я его потеряла! Я потеряла оберег Ба!

Ба подарила оберег перед учёбой, велела никогда не снимать. Я и не снимала, даже в душе, все два года проходила в нём. Оберег был маленький, лёгкий, деревянная такая капля на кожаном шнурке. Неудивительно, что я не ощутила потери. Что делать? Где его искать? Или надо дождаться звонка и посоветоваться с Ба? Нет, не хочу её тревожить, да и просто страшно признаваться. Пока сушила феном волосы, всё думала, вспоминала, куда могла деть или когда потерять…

Вечером, перед сном Ба позвонила сама – сегодня условленный день. Мы всегда созваниваемся в девять вечера по понедельникам и четвергам. Она сказала, что у неё всё нормально, но чувствует себя не очень. Мол, заговор «сломался», и надо слово новое найти. Верное слово поможет. Спросила про учёбу, и всё ли хорошо у меня. Да, отвечаю, как всегда всё. Про случай дневной и оберег не рассказываю ей, не надо, будет зря с ума сходить. В заключение разговора обсуждаем, что надо из продуктов в деревню купить, я же в выходные поеду к ней. Как всегда, это простые, но тяжёлые продукты – соль, мука, крупы. Все остальное у неё растёт на огороде, сказала она. Вздыхаем, прощаемся. Как же тяжело не рядом. Очень соскучилась по Ба.

После разговора ставлю телефон на зарядку, включаю будильник и решительно ложусь спать. Искать кулон буду завтра, после учёбы. Как там любит моя Ба говорить? Утро вечера мудренее, да.

Глава 3. Макс. Клоунада.

Очнулся в пустом коридоре, Жанны нигде не видно. Что это, вообще, было? Она словно коснулась чего-то глубоко внутри меня, и это «что-то» вдруг пробудилось и заворочалось, распрямляясь. Настойчиво устремилось вслед ускользающему прикосновению, попутно снося на своём пути всё, что я привык считать собой. А потом и вовсе рвануло за ней бешеным псом, требуя не отпускать, присвоить себе. Чего она коснулась? Да не знаю я. Зато знаю, что так нельзя делать. Голову сдавило болью, будто в тисках.

В коридоре стоит мёртвая тишина, лишь из аудитории доносится невнятная речь, значит, лекция давно началась. Слышу звук шагов, оборачиваюсь – ко мне подходят мои… друзья? Да, пожалуй, друзья, за два года мы сильно сдружились.

– Эй, Макс, – Валет подходит первым, осторожно толкает меня в плечо и отдаёт сумку. Похоже, он и стоял ближе всех. – Ты что творишь, мужик? Такие спецэффекты!

– Спасибо, Валер, – отвечаю. Общаться – это последнее, что мне сейчас нужно.

– Ну, Соло, ты зажёг, – говорит Мотыль. Если не только Валет, а ещё и они видели, то дело совсем паршиво. – Но не дрейфь, у каждого бывает этот… первый раз.

– Какой первый раз? – спрашиваю.

– Ну, на нашей памяти этот раз первый, когда девчонка от тебя убегала, сверкая пятками. Обычно они, наоборот, за тобой, и поганой метлой не выгнать…

– Завязывай, Вэн, – отвечаю, сейчас вообще не до приколов.

Несмотря на свою паталогическую склонность к клоунаде и прочему публично-драматическому искусству, Вовка, вообще-то, парень статусный. Владимир Георгиевич Мотылёв – сын министра, будущий дипломат… под кодовой кликухой «Мотыль». Помню, он так бесился поначалу, требовал не «называть его так», потом, вроде, привык. И если Мерц и Валет – просто из большого бизнеса, то Мотыль из нас один… политический.

– Ты, конечно, не ожидал, – заржал Мерц. – Ты, конечно, думал, будет, как всегда…

– Оу, Макссс, – заныл Мотыль тонким фальцетом, заламывая руки и выкручивая тело под немыслимым углом. – Да, дорогой, да, конечно, сегодня, завтра и много-много раз трахни меня-а-а… – завывал этот придурок. Вот вы можете представить его на официальном мероприятии, вроде заседания какого-нибудь Совета? И я не могу. Такой не только ботинком по трибуне постучит, он на этой трибуне ещё и в труселях станцует. Хорошо хотя бы, что в коридоре пусто. Но не отнимешь – напряжение стало отпускать.

– Бля, Мотыль, по тебе сцена просто плачет. И шест. В стриптиз-клубе для геев.

А Мерц закатывается снова, хлопает Мотыля по плечу, и они обсуждают его «творческую карьеру». Но Валет не смеётся, идёт серьёзный, значит, что-то он такое видел… Впечатлительный очень.

– Что теперь? – спрашивает он. – Может, жребий?

– Не надо, – говорю. Я ещё сам не разобрался, что там с ней такое было. – Продолжу завтра.

– Это любоф, точно, – бубнит Вадик Мерцалов. Стоит промолчать, тогда веселье само загнётся.

– У него, может, чувство, – наконец-то включается Валет, значит, и у него отлегло. – А вы…

– Все его чувства начинаются и заканчиваются в штанах, друзья мои, – обмахиваясь позаимствованным до понедельника у Мерца конспектом, как веером, томно уронил Мотыль. – Всех девок в нашей группе за год перепортил. Обращаю внимание – он жребия не хочет.

– Я сам, – говорю снова, ощущая глухое раздражение.

– Блин, Макс, ты чего, серьёзно? Что, зацепила?

– Да ладно, мы тебе мешать не будем, да, мужики? Просто рядом постоим, свечку подержим.

И так, перешучиваясь-переругиваясь, мы ввалились на парковку и расползлись по машинам. Пожелали друг другу «До скорого» и разъехались по своим делам.

***

По дороге домой (только через год стал называть эту полупустую громадину домом) раздумывал, могут ли меня ждать новости об отце? Решил, что вряд ли, ведь если бы что было, Элен, наверное, позвонила бы. Отец занимает большую должность в армии, и сейчас в составе миротворческих сил где-то на Ближнем Востоке. Надо, говорит, отдавать долг стране, что приняла нас. Больше недели от него нет вестей, но мы с Элен успокаиваем друг друга, что, мол, работа у него такая, на войне каждый день родственникам звонить не будешь.

Узкая подъездная дорога вывела на большую, засыпанную гравием площадку перед домом. Дом, этот суррогат жилища, мешанина стекла и бетона, встретил меня тёмными окнами и мёртвой тишиной. Машины Элен нет, значит, опять ночует не дома.

Я паркую «Гелендваген» отца на его обычном месте. Он отдал машину мне, сказал – всё равно на служебной езжу. Элен тогда была недовольна, видимо, рассчитывала пересесть со своей небольшой тачки на машину покруче, и мы тогда в первый, но далеко не в последний раз с ней серьёзно поцапались. Спор разрешил отец, как всегда твёрдо и непререкаемо. Да, попробовала бы она не явиться ночевать при нём.

Дома я сразу иду в кабинет отца. Меч – огромный, почти с меня ростом, двуручник – по-прежнему стоит у стены. Ровно, будто на невидимых крючьях, неизвестно как держится и никогда не падает. В замысловатом узоре, покрывающем навершие и рукоять, сейчас с трудом угадывается «S», голубая вязь, украшающая клинок, выглядит бледной и не мерцает. Я наклоняюсь и в который раз выискиваю глазами маленькие буквы на гарде – «AZHAN», не могу удержаться и проговариваю шёпотом. Древнее имя родового меча всегда вызывало у меня внутренний трепет, связанный, быть может, с отчаянием. Угасающей надеждой владеть им, доказать отцу, что я достоин своего имени. Что ж, Ажан на месте, а значит, отец жив.

Я осознаю, как же до преступного мало знаю о таких, как мы. Собственно, меч – единственное известное мне материальное доказательство существования другого, нечеловеческого мира. Его явление из ниоткуда, вот просто из воздуха и голубого света – главное событие моего детства. Но такова принципиальная позиция отца, заявившего, что посвятит меня во все подробности, как только проявится моя сущность.

Вспоминаю один разговор… Такая типичная реакция отца на мои вопросы. Он иногда был категорично серьёзен, а иногда отшучивался, но всегда смысл был один – он говорил, что в своё время сам всё узнаю. А однажды, видимо, в тот раз я его особенно допёк, предложил спросить Вселенную и Создателя. «Ты получишь ответы, Макс, если правильно задашь вопросы», – сказал он, улыбаясь. «А как я узнаю, что Вселенная и Создатель мне отвечают?» – удивился я, тогда ещё подросток. – «Что за дело им до меня и моих проблем?» Отец заверил: «О, поверь, конкретно до тебя им есть дело. И ты сразу поймёшь, когда они с тобой заговорят». «Как?» – спрашиваю. «Они назовут тебя по имени», – шепнул он, а я пришёл к мнению, что от меня в очередной раз ловко отделались.

Впрочем, о том, кто я, об имени нашего рода он всё сразу чётко обозначил. Ещё в раннем детстве, но, как всегда, без подробностей. «Ты не человек, Макс», – сказал он строго. – «Ты – арат, представитель великой расы араторов, носитель уникальной силы, последний из могущественного рода Соуло». Всё, точка. В чём наша сила, как ею пользоваться, что там не так с нашей расой – по его мнению, были вопросы праздные и несвоевременные.

Покидаю кабинет в тягостных чувствах. Напоследок обвожу глазами любимое прибежище отца – вдруг он мне что-нибудь оставил? Что-то вроде письма на столе. Нет, конечно, он же собирался вернуться.

Выйдя, плотно закрыл дверь. Миновал пустой коридор, поужинал на кухне. Ну, не то чтобы полноценно поужинал, я не люблю есть в одиночестве (и когда никто не подаёт, сказала бы, смеясь, Элен), но что-то там съедобное нашёл. Вернулся к себе. Лёг, обложившись учебниками, надеясь, как всегда, что учёба – это лучшее снотворное.

Но сон не идёт. Пустой дом давит тишиной, не нарушаемой ни тиканьем часов, ни любым другим убаюкивающим звуком обжитого жилища.

В этом городе мы проживаем не так давно, года два только. Мы с Элен не оценили размаха отца, дом нам показался слишком огромным и уродливым. Элен даже не стала полностью его обставлять, рассчитывая вскоре сменить на что-то поближе к городу. Но отец так резко включился в работу, потом эта его командировка… И мы застряли здесь, где обставлены оказались лишь кабинет, пара спален, маленькая гостиная и кухня. Есть, правда, ещё одно место в этом чудовищном доме, которое мне импонирует чем-то. Гигантский, как я его называю, Зал, с раздвижными дверями и панорамным окном во всю стену, выходящим на стоящий вплотную лес. Комната так огромна, что в ней гуляет эхо. Для чего нужна такая – балы на сотни гостей проводить? К окну я притащил небольшой кожаный диван, пару кресел и маленький стеклянный стол. Ближе к входу повесил боксёрскую грушу, поставил пару любимых тренажёров. Всё, больше в ней ничего нет. Там хорошо, если хочется побыть одному. Особенно в дождь. Хотя, помню, и с парнями мы там как-то зависали.

Сонные мысли снова возвращаются к Жанне. Она вообще не обратила на меня внимания и настроена категорически. А вот я на неё очень даже обратил, раздумывая, почему за два года не разглядел. Какая стройная фигура угадывается под этим тёмным балахоном (кстати, отличная грудь!), какое чистое и тонкое у неё лицо – словно любимый фарфор Элен, полупрозрачный, с розоватым оттенком, какие красивые волосы… Глаза у неё необычные. Вот вроде и чёрные, но прозрачные, а в глубине – золотой отблеск, будто монета золотая на дне глубокого колодца. Невероятные глаза на серьёзной бледной мордашке с маленьким твёрдым подбородком и розовыми губами… Девчонка хороша, я это осознал.

Мысли кружили, маяли, переходя от воспоминаний о нежном лице к представлениям о том, как бы это было, её касаться – кожи, шеи, хрупкого ушка, груди. В своём полусне я её раздевал и целовал, и она целовала в ответ.

***

Под утро услышал, как подъехала машина. Хлопнула дверь, пиликнула сигналка – Элен вернулась. Мерно процокали шпильки по звонкой плитке коридора и остановились у моей двери. Стоит, не уходит. Потом раздался длинный шорох, будто дверь оглаживают рукой. В конце концов, немного повозившись, Элен без стука вошла.

Ну, ничего себе! А если бы я был не один? Вот зачем ей входить? Узнать, что я дома? Ну, так да, машина же стоит. Непроизвольно я замираю и закрываю глаза, продолжая наблюдать за ней из-под ресниц. Элен стоит на пороге, разглядывая «спящего» меня. Да всё как обычно, на что там смотреть? Руки за голову, я часто так сплю, сверху голый, снизу даже в домашних брюках. Свет в коридоре она не включила, так что то, что я не совсем сплю, не заметит. Вопрос в другом – а сколько раз она вот так приходила, когда я действительно спал?

Постояла и тихо вышла, прикрыла дверь. Потом я услышал, как шумит вдалеке душ, и негромко гудит фен. Как открывается и закрывается дверь кабинета, невнятно хлопает дверцей холодильник. Потом все стихло, Элен улеглась.

Чёрт её знает, просто беспокоится, наверно. Здесь новое для неё место, вряд ли она чувствует себя уютно без отца.

Мы с отцом… Ну, то есть, отец встретил Элен, когда мы жили во Франции. Элен, постоянно переезжая, прожила во Франции столь длительное время (подозреваю, что лет триста, а может, и больше), что можно смело считать её коренной француженкой. Но отец уже тогда стремился попасть в Россию, говорил, что в такой огромной и многонациональной стране затеряться легче. Да, здесь и за хлебом выйти – такую экзотику можно встретить, что мы на её фоне заурядные люди. В США, правда, тоже кто только не проживает, но там и плотность населения не в пример больше. Да и мы там уже были. Про европейские страны вообще молчу.

Лично мне нравится в России. Нравятся люди – разные, конечно, но в чем-то одинаковые. Они в эту землю словно вросли, не корнями, конечно, может, душами. Нравится язык – через два десятка лет я считаю, что наконец-то освоил и понял его в совершенстве. Да, такая замечательная точность определений, уникальная на каждый случай, встречается не в каждом языке. Я полюбил бытовой русский сленг с его ёмкой ненормативной лексикой… к ужасу и неодобрению Элен, считающей это явление признаком «быдла». В отличие от классического языка, русский мат, наоборот, универсален. Одно слово выражает всё, что вы желаете в него вложить. Вот знаменитое «блядь» – это и возглас восхищения, и ужаса, может выступать, как знак препинания и обозначение доступной женщины. Богатейшее по смыслу понятие. Как, впрочем, и многие другие. «Жрать» – не просто кушать или принимать пищу, это конкретное отдельное действие, которое иначе и не назовёшь. Кроме того, «жрать» вообще не всегда про еду. Ну, и я, так сказать, освоил и с любовью пользуюсь.

А про Элен… Короче, когда мы переехали, Элен последовала за нами. Они с отцом уже были парой, и во многом она заменила мне мать, которой я не знал. Не заметил, чтобы их связывала страсть, но прочная длительная привязанность точно была. Я сначала ревновал отца, как и все дети в таких случаях, но потом привык и старался относиться к ней с ровным уважением.

Должен ли я сообщить отцу про её ночные прогулки? Нет, не думаю, и дело не в том, что не хочу ранить близкого человека. Отцу всегда известно всё, что он считает нужным знать, уж я не в курсе, откуда. Может, это пресловутая наша «сущность», а может, просто камеры везде понатыканы. Одна на входе точно есть, я её видел. Короче, как-нибудь сами разберутся.

Когда начинает светать, я поднимаюсь. Одеваюсь, не спеша собираю всё, что сегодня понадобится в университете. Нет смысла оставаться дома, всё равно спать уже некогда. Закидываю сумку на заднее сиденье, сажусь за руль, возвращаюсь в город.

На парковке сейчас ещё пусто. Я выбираю удобное место, глушу мотор. Двери всё равно пока закрыты, можно покемарить час-полтора, как раз подойдёт время занятий.

Будит меня телефонный звонок. Валет.

– Макс, ты где? Осталось три минуты до начала лекций! Сегодня распределяем темы курсовых, помнишь? И это… тут Мотыль клеит твою Жанну!

Я резко просыпаюсь.

– Спасибо, Валер, я иду…

Я хватаю сумку и срываюсь с места. Лечу по коридорам, проношусь мимо преподавательницы, вламываюсь в кабинет за пару секунд до начала. Жанна сидит на своём привычном месте с выражением лица, как у грустного котёнка. Молча смотрит на что-то втирающего ей Мотыля.

Глава 4. Жанна. Оберег.

Сегодня утром встаю, как обычно. Привожу себя в порядок, завтракаю. Да, без пальто утром в сентябре будет неприятно, хорошо хоть, идти недалеко. Подумав, надеваю под тунику тонкий свитер с воротом. Подхватываю сумку, телефон и выхожу из квартиры. На улице сегодня ветер, гонит низкие лохматые тучи по серому небу, поэтому, от холода, я добегаю быстро. В вестибюле, как обычно, толчея. Проверяю пальто в гардеробе – висит, всё на месте. У входа в кабинет останавливаюсь, несколько секунд нерешительно мнусь у двери. Как бы так проскользнуть на своё место незаметно, как мышка. Не думала, что я такая трусиха!

Вхожу в аудиторию, сразу кидаю взгляд на «галёрку» – да, компания Макса уже на месте, но самого его не видно. Сажусь на своё привычное место, достаю тетрадку. Немного колотится сердце. Нет. Не волнуюсь. Я. Не. Волнуюсь.

– Привет, – слышу нахальный, смутно знакомый голос. Поднимаю голову – рядом стоит один из четвёрки, высокий, светловолосый, Мотылёв, кажется, его фамилия. – Ты сегодня Макса не видела?

– Нет, – отвечаю, и внутри меня что-то сжимается. – Случилось что-нибудь?

– Это ты мне скажи, – говорит парень. – Что у вас там вчера не срослось?

Пока я думаю, что бы ответить наглецу, лезущему точно не в своё дело, хлопает дверь. Слышу шаги, лёгкие, быстрые, уверенные, поворачиваю голову и обмираю, а в груди сразу бухает сердце. Макс! Стремительно идёт, с необыкновенной лёгкостью неся своё даже на вид сильное тело.

– Здорово, Макс… – слегка растерялся Мотылёв.

– И тебе не хворать! – Макс проходит мимо него, обходит стол и втискивается с краю на мой ряд, вынуждая меня сдвинуться ближе к центру. Хорошо хоть, сейчас это не сиденья, а длинная лавка. Двигаться по большому счёту некуда, справа от меня тоже сидят студенты, но Макс все равно усаживается, заставляя подвинуться и их.

– Привет, котёнок! – говорит Макс негромко и шлёпает сумкой об стол. Располагается удобно, откидываясь спиной на стол следующего ряда и прижимая мою ногу своей, потом внимательно смотрит снизу вверх на приятеля.

Тотскептически приподнимает светлую бровь.

– Ладно, давай… – произносит он задумчиво. – Мы тебя ждём. Потом. Вечером.

Мотылёв с нечитаемым выражением лица поднимается наверх, начинается лекция. Макс кладёт на стол открытую тетрадь, опирает голову на правую руку и замирает. Больше не обращает на меня внимания, и я отваживаюсь на него смотреть. Разглядываю украдкой, стараюсь не слишком часто, чтобы никто вокруг не заметил.

У него тёмные волосы, уже чересчур длинные, как отросшая стрижка. Другой бы выглядел неряшливо, но ему необъяснимо подходит. Может, потому, что концы прядей у него не прямые и чуть светлее, чем волосы у корней. Среди тёмных рассыпавшихся кудрей видно небольшое идеально овальное ухо, плотно прижатое к голове. Левая рука под правой, свисает со стола, демонстрируя красивую мужскую ладонь с широким запястьем и длинными пальцами. От близости его мощного тела тепло. Мощного? А можно быть мощным и изящным одновременно? Но да, он большой, крупнее любого парня в универе. Не надутый качок, похожий на резиновый мячик – Макс прекрасно сложён от природы. Бывает, правда, природа создаёт крупных людей бесформенно-громоздкими, но у него очень пластичная и пропорциональная фигура.

Макс не шевелится уже больше получаса, и, когда в какой-то момент он начинает крениться в мою сторону, я понимаю, что он просто-напросто… спит. Тормошу его осторожно, едва осмеливаясь дотронуться до плеча, опасливо смотрю в сторону кафедры. Преподаватель спрашивает что-то у студентов, обводит аудиторию взглядом, и да, наша возня привлекает её внимание.

– А на этот вопрос нам ответит господин Соло, который всю лекцию так внимательно спит! – громко говорит эта молодая и вполне себе симпатичная женщина. – Макс?

Соло встаёт, поводит головой, поднимает на неё глаза и хрипло просит повторить вопрос. Профессор оценивающе осматривает его высокую фигуру (что, и она тоже?!) и, неожиданно мягко улыбаясь, вопрос повторяет. Макс отвечает, уже чётким голосом и с осмысленным взглядом, а я поражаюсь, как быстро он вник в тему. Садится, наклоняется ко мне и шепчет, что я должна была его разбудить. Я отвечаю, что толкала. Макс отрицательно мотает головой и снова прижимается ко мне бедром под столом.

На перерыве Макс куда-то выходил и поднимался на «галёрку», но все три пары сидел со мной. Четвёртая и пятая пары у нас отдельно, и когда я уходила, он так ничего и не сказал. И вчерашнее происшествие в коридоре не припомнил.

С пятой пары нас отпускают чуть раньше. Я спускаюсь в пустой вестибюль, забираю в гардеробе пальто. Слышу, что закончилась последняя пара, и по лестнице шумно спускается толпа студентов. Поэтому торопливо вытаскиваю из рукава пальто шарф, одеваюсь и выскакиваю из универа. Уже в дверях замечаю Макса – он надевает куртку, быстро выходя из гардероба.

На улице ещё светло, но так пасмурно, что почти ничего не видно. Такой длинный учебный день пережить довольно трудно. Иду домой по сумрачным улицам, освещённые витрины и окна подчёркивают неприветливость вечера. Сейчас так влажно и холодно, что я прижимаю руками, засунутыми в карманы, своё прямое спортивное пальто поближе к телу.

Почти уже у дома решила зайти в супермаркет – купить хотя бы часть продуктов в деревню для Ба. Мне всегда кажется, что так, заблаговременно потихоньку готовясь, я немного приближаю день поездки. К тому же, всё за раз мне не купить – очень тяжело до дома нести.

Этот магазин мне нравится своей безлюдностью – в округе у нас несколько подобных, и этот не самый посещаемый. Так что в нём всегда есть нужные продукты, и не приходится соблюдать правила дорожного движения, управляя тележкой.

Захожу под призывно горящий красным логотип в раздвижные двери, беру легко и почти беззвучно катящуюся тележку и шагаю в ряды товаров. На повороте между рядами обращаю внимание на суматоху на входе, вижу Соло, входящего в торговый зал через небольшую очередь у кассы. На удивление, его не ругают, отходят с дороги, благожелательно пропуская.

Ну, мало ли что ему тут надо… Медленно везу тележку дальше. В ряду круп тележку ставлю, наклоняюсь над второй снизу полкой, там всегда плохо видно, потому что этикетки висят вертикально. Выбрав нужный пакет, распрямляюсь, и вдруг ощущаю толчок чем-то твёрдым под колени. Падаю назад, всплеснув руками, пакет с гречкой куда-то улетает, а я оказываюсь вверх ногами, а попой… в тележке! Не понимаю, как не заорала, сердце сейчас пробьёт грудную клетку, но тут потолок надо мной заслоняет лицо Макса.

– Испугалась? – говорит участливо. – Ну, прости-прости, не удержался, ты так хорошо стояла…

А я на грани истерики, и уже даже рот открываю, но Макс суёт руку в карман куртки и показывает мне что-то, зажатое в кулаке.

– Твоё? Из одежды выпало, когда ты одевалась, – перед моим носом раскачивается на оборванном кожаном шнурке мой оберег. – Хотел отдать, но ты так быстро убежала. Пошёл следом, заглянул в магазин… случайно, а тут ты… тележка… такой случай…

Значит, я оберег сорвала, когда в понедельник утром опоздала и торопливо сдирала шарф с шеи.

Я пытаюсь схватить кулон, но ловлю ладонью только воздух, потому что Макс быстро отдёргивает руку и снова собирается спрятать оберег в карман куртки, но передумывает и запихивает в передний карман джинсов.

– Потом отдам, – обещает он. – Когда скажешь.

– Что скажу? – спрашиваю и протягиваю ему руку, мол, вытаскивай меня отсюда.

Он, вроде, тоже мне свою тянет, и касается моей руки тёплой ладонью, но потом хмурится и руку мягко отнимает.

– А ты знаешь, так с тобой гораздо проще, – он отходит от моих задранных вверх ног в спортивных ботинках, берёт тележку за ручку и катит меня по магазину. – Не сбежишь, да и катить удобно…

Макс выходит на свободный пятачок перед кассами и раскручивает тележку кругом очень быстро. Я не сдерживаюсь уже и визжу в голос, когда он прекращает и, как гордый родитель, везёт меня к выходу из магазина.

– Куда? – кричу я. – Я же ещё ничего не купила!

С удивлением наблюдаю умилённые лица очевидцев, даже хмурый охранник чуть улыбнулся. Похоже, никто не вмешается, даже если Макс меня сейчас умчит в закат… на тележке из магазина. А кассирши так вообще, гляди, чуть не слезу пускают.

– Макс! Вези меня обратно, мне продукты купить надо! – говорю упрямцу.

– Точно? – разворачивает Макс тележку, а потом за ручку приподнимает, и я сама легко из неё вылезаю. Вот, значит, как он меня в неё усадил!

– Ну, пошли, – зовёт он, но к тележке меня не подпускает. А я иду рядом и объясняю, что сегодня куплю немного, так как всё одной сразу не унести. Слышу сдавленный смешок, удивлённо смотрю на него снизу вверх.

– Тогда тебе повезло, детка, – низким голосом гундосит Макс, – у тебя сегодня персональный носильщик! Пойдём со мной, малыш, я всё тебе куплю!

И я понимаю, что он надо мной смеётся, пусть чуть-чуть и по-доброму, но всё же…

Кладу всех круп по две пачки, ну, раз у меня сегодня носильщик. Потом сахарный песок, мука, соль, даже сода. Макс с недоумением за мной наблюдает.

– Куда столько? – спрашивает. – У нас война, а я не в курсе?

Рассказываю, что еду в субботу к бабушке в деревню. Макс кивает и отводит меня в конфетный отдел, оставляет тележку, долго стоит спиной ко мне, думает, на что-то смотрит. Я тихонько тележкой его толкаю (знаю, что плохо делаю, тележка гружёная, тяжёлая уже, но хочется, очень хочется немного отплатить за испуг), да только не сдвинуть Макса с места даже гружёной тележкой. А он и не замечает.

– Вот, это они, – говорит. – Очень вкусные конфеты, бабушке своей подаришь.

И кладёт в тележку две коробки. На кассе Макс меня снова удивляет.

– Мы вам там такой пакет порвали, – сообщает восхищённо на него глядящей кассирше про улетевшую гречку. – Вы нам лишний пробейте за ущерб.

Оплачивает сам, терпеливо ждёт, пока я уложу пакеты, забирает, мне не даёт нести ни одного.

– Показывай лучше, куда идти, – отвечает на все возражения. И идёт, с виду даже легко.

Забегаю вперёд, дверь ключом открываю, распахиваю внутрь квартиры. Седенькая бабулька с четвёртого этажа сверху строго смотрит, стоя на лестнице, осуждающе качает головой.

Запускаю Макса в прихожую, сама бегу впереди, свет перед ним включаю. Честно говоря, мне его очень жалко, знаю, что пакеты очень тяжёлые.

– Макс, отнеси, пожалуйста, на кухню, – говорю и в сторону отхожу, уступаю ему дорогу. Закрываю дверь, снимаю обувь. Максу разуться не предлагаю, не хочу его стеснять. Да и ковров у меня не настелено, а паркет моется легко. Снимаю пальто, иду мыть руки.

Макс оставил пакеты на кухне и, не стесняясь, ходит по квартире.

– Одна живёшь? – заглянул он в самую большую из комнат.

– Ничего себе, – выходя из ванной, слышу, что он даже присвистнул.

Вижу Макса в центре комнаты – он включил свет и изумлённо оглядывается.

– И ты все это читала? – спрашивает. Да, книг очень много, пришлось даже заказать новые стеллажи – от пола и до потолка, и кроме полок, не видно даже кусочка обоев.

– Здесь только те, что я люблю, а эти ещё не читала, – показываю рукой, захожу, задёргиваю шторы. Иду дальше, везде включаю свет и занавешиваю окна.

Несмотря на то, что вроде я его осмотреть квартиру и не приглашала, Макс не кажется мне наглым. Он обходит комнату по кругу, разглядывая книжные корешки, особое внимание уделяет, как мне показалось, тем, что выглядят более зачитанными, чем другие. Ничего не трогает руками. Останавливается у мольберта, разглядывает набросок – там углём накидала крылатую фигуру.

– Так это наш Гений! – узнаёт он. – Неожиданный ракурс…

Да, фигура взята будто снизу, так, мне кажется, крылья видно лучше.

У стола наклоняется – на столе тоже книги, а ещё там ноутбук и вышивка крестом, готовая наполовину, вышивала шикарные розы. Подхожу, беру её в руки, глажу пальцами крошечные стежочки.

– В созидании есть своя магия, – говорю, повторяя слова Ба. Правда, она по-другому тогда сказала. «На Земле нет магии, Ажан, – говорила мне Ба. – Это не магический мир. Но в каждом акте творения есть магия: от созидания любой вещи, чего-то, чего раньше не было, до появления нового человека». – От создания новой вещи до появления нового человека…

Спохватываюсь – блин, кому я это говорю! И сама не знаю, почему сказала. Макс на меня смотрит с мягкой улыбкой, подходит, убирает прядь, выбившуюся их хвоста.

– Знаю я, что такое созидание, – говорит он, и его улыбка внезапно становится хитрой. – И как делаются дети, тоже в курсе.

С загадочным выражением лица, вроде «и показать могу», Макс заглядывает в другие комнаты мельком, возвращается в большую к вконец засмущавшейся мне, замечает на одном из стеллажей бухту альпинистской верёвки, лежащую рядом с футляром со скрипкой. Блин, давно надо было убрать её в кладовку.

– А это зачем, повеситься от скуки? – и бормочет, взмахивая рукой в сторону скрипки: – Хотя, когда тебе скучать. Играешь?

Объясняю, что мечтала заниматься альпинизмом, потому что люблю высоту. Даже записалась в группу, но не срослось – на одном из занятий я упала, меня не подстраховали. Чудом не покалечилась. А скрипка… Да, играла в детстве. У меня было много свободного времени.

– Не рискуй, – строго говорит Макс. – Есть куча возможностей получить острые ощущения куда более безопасным способом.

Я от смущения уже не знаю, куда деться. Смотрю на него – а у него лицо спокойное такое, расслабленное, может, он и не думает ни о чём таком, а мне в каждом его слове намёк чудится?

– Да, кстати, – Макс закончил экскурсию. – Ты не заплатила.

– Что? – почти хриплю я. Всё-таки не показалось, были намёки!

– Носильщику не заплатила, – говорит он. – Чаю мне в этом доме предложат?

Я отправляю его в ванную мыть руки, сама бегу на кухню ставить чайник. Пока заваривается чай, Макс уже хрустит печеньем из пачки, и смешит меня какими-то безобидными, но уморительными историями.

Ловлю себя на том, что мне с ним очень хорошо и спокойно. И нисколько не страшно. И больше не неловко. Поэтому, когда он сообщает, что ему пора, я уже совсем не хочу, чтобы он уходил.

Провожаю его в прихожей, смотрю, как он надевает куртку, поднимает воротник. Макс шагает к двери, но потом оборачивается и меня целует. Никогда не думала, что он так умеет целовать. Ненавязчиво и нежно. Он не лезет ко мне в рот с глубоким поцелуем, когда поцелуй становится таким стыдным, что и не каждый половой акт бывает. Он меня очень даже целомудренно целует пару раз в губы, и коротко в нос. Уходит, не прощаясь и не пожелав «Спокойной ночи».

Возвращаюсь на кухню, обнаруживаю его не выпитый чай. Касаюсь пальцами губ – вот такой у меня первый поцелуй получился… Ну, конечно, про оберег я забыла.

Глава 5. Макс. Очаровательный плохиш.

Спускаюсь по лестнице, чувствую, что не хочу уходить. Я с ней будто на своём месте. Выхожу на улицу в тёмную, сырую, холодную ночь, и только сейчас понимаю, как же я устал. Будто тёплое и живое, что поддерживало меня весь вечер, выключилось, и осталось только одинокое и пустое. Ёжусь от холодного ветра, иду к универу, забираю машину на парковке.

Дома неожиданно обнаружилась Элен, тёплая и домашняя, одетая во что-то бежево-мягкое. Она кормит меня вкуснейшим ужином – тушёное мясо с грибами в нежном соусе, наверное, что-то французское. Готовит Элен превосходно, особенно если хочет. Но последнее время такое желание посещает её все реже и реже. Я не задумывался над причиной, полагая, что у всех такое бывает, когда вдохновение не приходит.

Мы ужинаем и пьём чай. Но не расходимся, засиживаемся на кухне. На Элен находит желание общаться, или же она просто хочет высказать то, что накипело. Она забирается ко мне на диван с ногами, и, оперев локоть на спинку дивана, перебирает мои волосы тонкими руками.

– Араты вырождаются без высшей цели, – бесцветно говорит Элен. – Вязнут в мелких дрязгах этой ничтожной планеты. Если беллаторам достаточно войны, им хватает рек крови и пожарищ, вагусы счастливы в пути, артемы находят себя в красоте и искусстве…

Она говорит интересные для меня вещи, и я не противлюсь её ласке.

– …то аратору нужна Архицель. Всеобщее благо! Справедливость и равновесие! Марк, он… ему не обязательно было туда ехать, он сам напросился, – пальцы Элен спускаются по длинноватым прядям мне на шею, и я отодвигаюсь. Не хочу, чтобы она касалась обнажённой кожи. А ещё мне неприятно, что отец своей женщине рассказал то, чем со мной, своим сыном, не поделился. – Он там ищет что-то…

Впервые слышу! Что отец на Земле что-то ищет. Понимаю, что он считает меня совсем ребёнком или просто не доверяет. Это как-то даже по-детски обидно.

– А тебе давно пора постричься, – Элен переходит на игривый тон, легко шлёпая меня по затылку.

Я и сам знаю, что здесь не принято отращивать волосы без соответствующих убеждений. Во всяком случае, в том общественном классе, который мы условно занимаем. Но я почему-то очень не люблю стричься. Хорошо, что волосы у меня растут медленно, потому что посещение салона я оттягиваю всегда настолько, насколько только можно. Но раз Элен говорит об этом, то действительно уже пора. Вкус у неё хороший, с этим не поспоришь.

Дежурно целую Элен в макушку, желаю доброй ночи. Оставляю одну на кухне в своих мыслях. В общем, неожиданно нормальный вечер, подчёркнуто домашний при разыгравшейся к ночи непогоде. Только всё равно… чего-то не хватает.

У себя едва успеваю раздеться. Ложусь в постель и проваливаюсь в сон без сновидений.

***

Утром поднимаюсь легко и сразу, быстро в душ, одеваюсь, перехватываю что-то на кухне. Замечаю, что неосознанно тороплюсь, сам смеюсь, понимаю, что просто спешу к девчонке. Даже неважно, как мне с ней – интересно или не очень, весело, грустно, или легко и спокойно, как вчера. Я просто чувствую, что надо быть рядом, на своём месте. Ещё не знаю, как это всё у нас будет, но в том, что будет, почему-то уверен. Ещё уверен, что будет мучительно-сладко. У неё такие губы, целовать серьёзно вчера даже не решился. Не ушёл бы тогда, а для остального пока ещё слишком рано.

Сажусь в машину, выезжаю со стоянки. Ночная слякоть прошла, и утро радует нечастым гостем – солнечным светом. День сегодня обещает быть ярким, как и настроение, приподнятое без причины. На дороге никаких заторов, доезжаю до университета быстро и без нервов.

На парковке стоят мои парни, с ними, вижу, стоит Кира. Как всегда, слишком ярко одета, отмечаю про себя мимоходом. Подхожу к мужикам, протягиваю руку, Киру умудряюсь клюнуть в щёку. Вместе с ними иду до универа, там останавливаемся у входа, ребята ещё курят. Вижу, обсуждать при Кире они не хотят, но явно тема для беседы со мной имеется. Поэтому говорят о всякой чепухе, об учёбе, о покере, и на меня при этом поглядывают. Я стою, в разговоре практически не участвую.

Поворачиваю голову, вижу Жанну, она только что скрылась за тяжёлой дверью. Иду за ней, обещая всем после увидеться. Следом за мной распрощалась и заторопилась к входу Кира.

– Ээ, Макс… – слышу изумлённый возглас вдогонку.

– Мне одному кажется, что мы его теряем? – задумчиво интересовался Мотыль.

– Думаешь? – тихо спросил Валет.

– Сам посмотри, – я такого серьёзного Мотыля никогда не видел. – Симптомы налицо. Ещё один доигрался.

Бля, да ну их, как будто кого схоронили.

***

В аудитории вижу свою Жанну. Она сидит, глаза в стол, и на меня не смотрит. На своём обычном месте. Да, похоже, меня уже не ждали. Прохожу, сажусь, вплотную прижимаюсь. Наблюдаю удивлённое лицо с еле сдерживаемой улыбкой. Говорю «Привет», она кивает. Мы молчим, но это ничего не портит.

– Ты мне кулон вчера забыл отдать, – говорит она, наконец.

– А ты мне тоже не сказала, – отвечаю.

– Что не сказала? – спрашивает недоумённо. Мы сидим плечо к плечу, ну, только что она пониже.

– Не сказала, куда мы с тобой сходим, – не удержавшись, целую её в кончик носа.

– Зачем? – спрашивает ещё недоумённей.

– Будешь так себя вести, посажу в тележку, – говорю и откидываюсь спиной назад, опираюсь на стол за нами. – Буду сам тебя катать, где пожелаю.

Жанна поворачивается ко мне и смеётся, у неё чудесная улыбка, открывает идеально белые ровные зубы.

– Я не люблю места, где много народа, – наконец, отвечает она. – Мне не нравится есть при чужих и слишком громкая музыка. Тебе будет со мной скучно.

– Ну, не решай за меня, как мне будет, – говорю серьёзно. – Вчера мне не было скучно. Так куда?

Жанна пожимает плечами. Всё понятно, придётся предложить варианты. Думаю об этом и понимаю, что сам не хочу, чтобы на неё пялились всякие отморозки в полупьяном чаду и грохоте какого-нибудь клуба. Достаю телефон, забиваю поиск. Обращаю внимание на погоду – на три дня обещают почти что лето, а потом снова типичная северо-западная осень. Размышляю, то ли сразу Жанну ошарашить, то ли самому ещё раз всё продумать.

Начинается лекция, неожиданный сюрприз в рамках спецкурса. По предмету планируется работа, профессор знакомая, с ней у меня в прошлом году… не сложилось. До открытого конфликта, к счастью, дело не дошло, но мотала она мне нервы долго. Дополнительные работы, мелкие придирки, запрет на посещение лекций и всё в том же духе. Я даже подумывал академку взять, так достало её необъяснимое поведение, но неожиданно Анна Владимировна прямо на лекции… упала и сломала ногу.

Ловлю её взгляд то и дело, замечаю, что разглядывает не только меня, но и Жанну. Видимо, мы всё же сидим слишком близко, и со стороны, наверное, это очень заметно.

Но как будто обошлось, да, всё, вроде, ровно. Расслабляюсь и не жду от неё уже никакого подвоха. Жанна пишет, я, опираясь подбородком на левую руку, искоса за ней наблюдаю.

– …подумайте, как правильно сформулировать тему. И, в заключение, обращаю ваше внимание на то, что концепции зла во многих мировых религиях имеют схожие черты. Что не всегда добро абсолютно привлекательно, а зло – отвратительно. По аналогии, на понятном примере – это, как, например, ваши друзья Владимир Мотылёв и «очаровательный плохиш» Соло…

Вот ведь… да, хорошая женщина! Я обалдел просто, даже оглянулся проверить, где там сидит «не абсолютно привлекательное добро» Мотыль – да вот он, через проход от нас, рядом с Кирой. Он в ответ стрельнул в меня глазами, ухмыльнувшись. Что ж, значит, многого я про Мотыля не знаю, раз профессор считает, что он «добро». Про себя я не раз думал, что Мотыль за внешней эскападой прячет холодный и расчётливый ум, который своего не упустит. Но если подумать, то да, за Мотылём нет шлейфа брошенных девчонок, подставленных друзей, не отданных долгов или чего-то в этом роде. Но не безусловное добро всё же, нет. А я, значит, симпатичное зло.

Замечаю, что Жанна сидит неподвижно и с возмущением смотрит на преподавателя. Даже, похоже, немного злится. Сердится на неё из-за меня. Это так умильно, так сердится котёнок, который только что открыл глаза и едва научился держать голову, на большого дворового пса.

– Ты такая забавная, когда злишься, – говорю ей шёпотом. И Жанна, словно очнувшись, начинает складывать сумку.

В перерыве тащу её во двор, она слишком бледная, пусть воздухом подышит. Она упирается, смеётся. Но идёт. И вот в таком виде – я, обняв Жанну за плечи, почти неся её, и она, взъерошенная, с порозовевшими щеками и блестящими глазами, выглядывающая из-под моей руки – мы вывалились во двор. Почти столкнулись в дверях с Кирой, прошедшей мимо с застывшим лицом и презрительно изогнутыми губами.

– Она предвзята, ты не можешь быть злом, – говорит о профессорше Жанна во дворе. – И смотрит на меня с таким сочувствием, будто ей меня очень жалко.

Я слишком поздно замечаю, что сначала профессор своим высказыванием, а потом мы сами совместным появлением во дворе привлекли внимание других студентов. У которых появляется осознание, что мы друг к другу какое-то отношение имеем. Да и пусть знают, так даже спокойней – не посмеют больше подкатывать к Жанне.

Мы вместе две первых пары, на третьей разойдёмся по разным кабинетам. После перерыва провожаю её до аудитории, на свои занятия решаю не возвращаться. Не хочу сидеть один, не хочу ни с кем общаться. Выхожу на улицу, в яркое осеннее солнце, просто бреду по улице, тяну время.

На одной из улиц натыкаюсь на тату-салон, вроде, я его раньше тут не видел. Да откуда, я же пешком хожу теперь исключительно редко. На рекламе мужик с драконом во всю спину. У меня появляется странная, но навязчивая идея.

Захожу, у них на двери брякает колокольчик. Из глубин помещения выходит девушка, симпатичная, только улыбается слишком мило. Знаю, что в таких местах, особенно в центре, рисунки делают по записи, но меня берут сразу. Предлагают альбомы, красочные буклеты. Но я знаю, как хочу, мне всё это не нужно. Тогда девушка-администратор уходит, чтобы позвать мастера.

– Артём, – ко мне выходит молодой парень, протягивает руку.

– Надо выбить одну букву, и только красным, – говорю парню, он, наверное, и есть мастер.

Мне снова показывают варианты. Вместе с мастером выбираем рисунок в орнаментальном стиле. Три часа длится сеанс, всё же тату небольшая. Артём за работой рассказывает мне, что завтра участвует в каком-то конкурсе, и такая жалость, что я не пришёл раньше. Он бы обязательно пригласил меня в качестве модели, но сегодня – это слишком поздно, до завтра татуировка ещё не заживёт…

Когда поднимаюсь, в зеркале вижу, что сейчас рисунок почти не видно, красный на покрасневшей воспалённой коже. Ничего, на мне все заживает, как на собаке. Через день-другой уже будет у меня на сердце красная «Ж» в сложном растительном узоре.

Я не знаю, зачем я это сделал. У отца есть татуировка – у него красная «N» на сердце, мою маму звали Натали. Я не спрашивал, ему её накололи, или это появилось после свадьбы, всё-таки, у нас не все обычно. Есть наверняка какой-нибудь обряд, но я о нём не знаю. Надо было бы спросить, конечно, только вот сейчас не у кого. Да и раньше, как мне помнится, отец на разговоры со мной время особо не тратил. Удивительно, что, когда появилась Элен, татуировка у отца не исчезла и не изменилась. Может, стала чуть бледнее и меньше, но буква у отца по-прежнему мамина. А я даже не спрашивал и не знаю, любил ли отец мою мать. Слышал только, что я на неё похож.

Выхожу из салона уже сильно после обеда. Беспокоюсь, не прогулял ли конец занятий, иду к универу, хочу встретить Жанну. На сердце сладко саднит и ноет татуировка.

Глава 6. Макс. Тёмная тварь.

Подошёл к университету, стою напротив входа. Минут через десять выходят мои парни.

– И биться сердце перестало! – орёт от двери улыбающийся от уха до уха Мотыль. – Ты чего, герой-любовник, во дворе жмёшься? К знаниям не тянет? Как сам?

– Макс, здорово, – говорит Валет. – Ты где сегодня шлялся?

Да, люблю их за простоту и за то, что вещи называют своими именами. Улыбаюсь и просто протягиваю руку.

– Как у вас? Куда-нибудь сходили? – спрашивает Мерц.

– А, сходили, – говорю. – В магазин сходили.

– Ювелирка? – поднимает бровь Мотыль.

– Супермаркет, – отвечаю, смеясь, любуюсь на их обалдевшие лица. – Не поверите, как было интересно.

– Да ладно, – Мерц и не верит. – Что с отчётом?

Я совсем забыл про эту глупость. Видимо, на моём лице это как-то отразилось.

– Да ты и сам, Вадян, про Дину нам отчёт не сделал, – пытается замять неловкость Валет. Мерц пожимает плечами, мол, так то я. Мотыль не паясничает почему-то. Очень странно, заболел, что ли?

На улицу выходит Жанна. Одна. Быстро прощаюсь с друзьями, внимания не обращая на их вытянутые рожи.

Жанна идёт, обхватив себя руками. Ещё больше напоминает маленького, одинокого котёнка. Смотрит под ноги, меня не замечает, проходит мимо. Иду за ней, нарочито громко ступая. Довольно быстро её нагоняю.

– Девушка, вы поесть не хотите?

Резко тормозит, разворачивается на месте. На лице смесь недоверия и восторга. Как же хорошо, что она мне тоже рада.

Предлагаю ей зайти в кафе через три дома – там не ходят толпы людей и вкусно кормят. Я и сам голодный, и её жалко – не хочу, чтобы она весь вечер возилась на кухне.

Мы зашли, уселись, заказали мясо. Как-то получилось, что мясо мы оба любим. Я, конечно, ем, а она сидит, на меня смотрит, подперев руками подбородок.

– Ешь, давай, а то совсем тонкая, как тростинка, – говорю ей, и вижу, что на лице у неё появилась тревожная моська. Ох, эти женщины, сами придумают, сами обидятся…

– Я не спорю, это очень красиво, только я за тебя беспокоюсь, – замечаю, что девочка сразу отходит. Улыбается тихо, есть начинает.

Расплатились и вышли, по тёмной улице вместе шагаем. Я, наконец, веду Жанну, к себе прижимая.

У дома встаём, она меня тоже обнимает. Я хотел бы зайти, но жду приглашения. И она предлагает – можно выпить кофе.

Мы поднимаемся в квартиру, на кухне варим кофе.

– Научи меня рисовать, я бы хотел научиться, – намекаю ей на продолжение вечера. Жанна смеётся, но не отказывается. Мне очень нравится её тихая светлая радость.

После кофе мы идём к мольберту. Я прикидываюсь, что рисовать не умею, и она объясняет мне закон перспективы. Рисуем вдвоём, двумя угольными стержнями, кстати, довольно неплохо вышло. Стройное здание с колоннами и портиком, почти в классическом стиле. Отмываем руки в ванной, толкаясь и мешая друг другу, дольше, чем учились. Остаток вечера смотрим на ноуте фильм, в одной из маленьких комнат полулёжа на узком диване. Её голова лежит на моём плече, и я украдкой вдыхаю тонкий цветочный аромат её волос.

Провожает до двери меня сонная киса. Не могу удержаться, долго целую её в прихожей. Ладно, не просто целую, что уж… Мы целуемся до припухших губ, до тихих стонов. Жанна обнимает меня за шею, жмётся ко мне тёплым трепетным телом, и я её осторожно ласкаю, стараюсь не прижиматься каменным членом.

В конце концов, пришлось отрываться с мясом, взять себя за шкирку и отправить, на хрен, в эту остужающую мозги ночь. Как ушёл, сам не знаю. Пока шёл до машины, в голове нисколько не прояснилось.

***

У дома паркуюсь, вижу – свет только в спальне Элен. Прохожу внутрь, сразу к себе, раздеваюсь. Падаю на постель, боюсь вновь провести бессонную ночь. Думаю о завтрашнем дне, у меня на него большие надежды. Лишь бы погода не подвела. А ещё сам себя опасаюсь – не уверен, что смогу снова себя удержать.

В мыслях она, тело тоже её хочет. На губах её вкус. Чувствую, что всю ночь не засну, буду в кровати крутиться. Может, в холодный душ? Отвык от такого, забыл, когда мастурбировал в последний раз. И не помню, когда я в последний раз что-то себе запрещал. Интересно, а ей это тоже вот так… трудно? Удивительно, но я никогда не интересовался, что думают те, с кем я сплю. Я совсем не привык беспокоиться о чужих чувствах.

***

Просыпаюсь утром, на рассвете. Удивлённо смотрю по сторонам. Ночью сам не заметил, как заснул, вот так она на меня хорошо влияет.

Быстро встаю, радуясь, что ждать уже совсем не долго. Душ, завтрак с Элен, одеваюсь и выхожу на улицу.

Уже у машины вспоминаю о планах на сегодня. Возвращаюсь в дом, иду в одну из кладовок и выбираю одеяло потолще.

В городе еду не к универу, сразу направляюсь к дому Жанны. Жду.

Наконец, она выходит. На машину кидает взгляд мельком и идёт дальше. А, она ж её не знает, мы всегда пешком общались. Нажимаю на сигнал, открываю дверь и выскакиваю из машины. Догоняю, целую улыбающиеся губы.

– Почему не в универе? – спрашивает мой котёнок строго.

– Жан, это последнее, возможно, солнце. Давай сегодня денёк прогуляем, – говорю. – А когда будет холодно и дождь, успеем ещё поучиться.

Вижу сомнения на лице моей любимой, Жанна очень ответственно относится к учёбе. Но потом смотрит на меня снизу вверх и кивает. Фух, а я уже, было, заволновался.

– Что возьмём с собой, чего-нибудь хочешь? – спрашиваю.

– Ничего не хочу, завтракала недавно, – отвечает она. – Ты возьми на свой вкус, вдруг ты захочешь. А куда…

Говорю, что сюрприз, сажаю её в машину. Заезжаю во вчерашнее кафе, беру два больших кофе и пакет со сдобой. Девушки обычно это любят, хоть и говорят, что вредно для фигуры.

Едем через город, машин уже меньше – рабочий день начался, дороги разгрузились. Жанна на переднем сиденье сидит, как на иголках – вопрос «Куда едем» не даёт ей покоя. Через какое-то время, уже за городом, она понимает – мы направляемся в сторону залива.

– Ты везёшь меня на залив! – объявляет котёнок. Я молчу, утвердительно киваю. Не могу удержать улыбку – у неё тревога сменяется предвкушением моментально. И я рад, что угадал, что везу её туда, где ей понравится. Её радость опьяняет так, что хочется всегда радовать.

Мы оставляем машину на парковке у пляжа, выходим к кабинкам. Я несу одеяло, перекинув через плечо, как плащ, Жанна – пакет с выпечкой и кофе. Восхищённая, как ребёнок, она бы и тут осталась, но я увлекаю её дальше на берег.

Мы идём вдоль воды, и я ей объясняю, что сейчас, в сентябре, на берегу лучше долго не оставаться. Здесь постоянно дует ветер, высокая влажность, можно сильно простудиться. Прогуляться по пляжу, конечно, можно, но вот кофе мы пойдём пить в другое место.

Жанна кивает, ей интересно все, что она вокруг видит. Чайки над водой, в дымке горизонт, скользкие камни на берегу. Распахнутые глаза блестят, нежный рот полуоткрыт, губы лепестками. Останавливаюсь, не могу просто смотреть, эти сладкие губы целую, сжимая руками плечи. Она на поцелуй робко отвечает, и от этого хочется дойти быстрее. Поднимаю её на себя, придерживаю за бёдра, Жанна, улыбаясь, обхватывает меня ногами, цепляется за шею.

Доношу её до тропинки и там опускаю на землю. Здесь знакомый ориентир – кривая сосна без макушки. По узкой тропе идём друг за другом ещё метров двести и выходим на поляну, мы с друзьями прошлой весной здесь были.

Большая, круглая, окружённая сосновым лесом, поляна заросла за лето высокой травой. И сейчас, в начале осени, встретила нас почти летним теплом и заветрием.

Травы отцвели, выгорели и торчат пожелтевшими колосьями и зонтиками. Лишь ближе к деревьям виднеются открытые пространства, покрытые хвойным опадом и низкой лесной травкой.

– Здесь так здорово! – отмечает Жанна. Я киваю, полностью согласен.

Выбираю место на солнце, кидаю одеяло. Жанна его расправляет, снимает пальто и усаживается, подобрав под себя ноги. А мне жарко, я не только куртку снимаю – стягиваю футболку, падаю на одеяло и укладываюсь головой на её колени.

Прикрываю глаза, прислушиваюсь к волшебной музыке природы. То птица запоёт, то дерево скрипнет, то ветер в вышине зашумит ветвями. И всё. А в городе всё время столько лишних звуков.

Жанна тоже сидит очень тихо, в волосы мои пальцы запустила. Так приятно…

– Я засну, если будешь так гладить! – говорю ей, а она смеётся.

– А почему ты… – начинает неуверенно.

– Привёз тебя сюда? – продолжаю и, кинув на неё короткий взгляд снизу, вижу, что она утвердительно кивает. – Ну, ты же сама сказала, что здесь здорово. Ты не рада?

– Рада, – подтверждает Жанна. – Я за городом редко бываю, а город так сильно утомляет…

– Ну, а кроме того, куда бы ты ещё хотела? В библиотеку, в музей? – предполагаю, и Жанна неуверенно улыбается. – Нет, я против библиотеки.

– Почему? – спрашивает нежно, а я снова смотрю на неё снизу.

– Тонны чужой мудрости навевают на меня тоску, – говорю. Пусть лучше считает, что я легкомыслен, незачем ей знать, сколько времени я провёл за бумажными и электронными страницами, пытаясь заполнить пустоту. – У меня есть своя жизнь, и я намерен её жить. Ну, а музей… Была в Эрмитаже?

– Нет, – Жанна качает головой, и освободившиеся от ветра из причёски пряди чуть колышутся вокруг порозовевшего лица. Да, это всегда так, мы живём в одном из красивейших городов мира, но не видим его, копошимся у его стен, как муравьи, занятые своими муравьиными делами. А Жанна, подумав, говорит: – В чужой мудрости можно найти свои ответы.

Да, возможно. Я не нашёл пока.

Я представляю себе радость Жанны, её восхищённое личико, когда она увидит Эрмитаж.

– Да, в Эрмитаж я с тобой сходил бы, – говорю и решаю: – Значит, сходим!

Закрываю снова глаза, подставляю лицо солнцу и её нежным рукам.

– Пей кофе, пока он не стал совсем холодный, – предлагаю ей и продолжаю: – А ещё я привёз тебя сюда, потому что хочу провести с тобой время… узнать тебя лучше.

Жанна что-то рисует тонким пальчиком на моём лице, обводит губы. Я ловлю вредный пальчик, целую с закрытыми глазами, хочу взять его в рот. Она отнимает палец, влажный от поцелуя, мягко трогает им татуировку.

– Что это? – спрашивает и наклоняется, рассматривает ближе.

– Это ты. У меня на сердце, – говорю ей, улыбаясь. Но она в ответ улыбается грустно.

– Ты совсем ничего про меня не знаешь.

Хм…

– Ты боишься темноты, любишь высоту, свою бабушку, не любишь быть в толпе и кушать в общественных местах. Ты тихая, но не безропотная. Думаю, ты добрая, жалко тебе всех. Дай, угадаю – наверное, кормишь бездомных животных… кошек там, собак.

– Они боятся меня, – говорит Жанна. – Разбегаются, только учуяв мой запах. Особенно кошки. Поэтому я кормлю только птиц. Голубей и уток в парке. А темноты я не боюсь, а опасаюсь. Но как ты…

– Догадался, – отвечаю. – Ты везде в квартире свет включаешь и задёргиваешь шторы. Думаю, и спишь при включённом свете. Да?

– Да, – и я снова ловлю её палец губами, она его отнимает, тогда я нахожу её руку и целую мягкую ладошку.

– И откуда ты такой взялся? – спрашивает вдруг. Я даже напрягся и глаза открыл, на неё посмотреть пытаюсь.

– Какой такой? – уточняю, глядя на неё снизу. Вижу, на лбу у Жанны вертикальная морщинка, и смотрит она на меня с непонятной печалью.

– Как мечта, – отвечает она. И шевелится, пытаясь встать. Я сажусь и смотрю на неё, недоумевая. – Как сон.

Жанна поднимается на ноги и идёт прочь от меня, к центру поляны.

– Смотри, Макс, раз хочешь узнать, внимательно смотри!

Я потерялся, в первый раз в жизни не понимаю, что происходит. Эта девочка всё время задаёт загадки – сначала парализует меня в коридоре, провоцируя на какие-то спецэффекты, по словам Валета, потом убегает (и это тоже в первый раз!), а теперь вот это!

Жанна отходит от меня метров на пятнадцать и начинает раздеваться. Сначала наклоняется и развязывает ботинки, снимает их, переступая. Потом берётся за подол туники двумя руками, стягивает через голову и её. Я шокировано смотрю на неожиданное действо, исполненный худших предчувствий. Вижу, что был прав (да я давно это понял!) – Жанна не носит бюстгальтер. На автомате достаю телефон и включаю камеру, ставлю режим мульти-съёмки. Зачем я тогда это сделал? Вот кто бы мне самому сказал!

Пока я вожусь с телефоном, остальную часть непредвиденного стриптиза пропускаю. Поднимаю голову и вижу её обнажённую фигурку – узкую спину, полуприкрытую чёрными блестящими волосами, развевающимися на ветру, тонкую талию. Плавный изгиб бедра, идеальной формы ягодицы… И размер у неё такой… короче, тот самый! Да, пусть лучше носит свои балахоны, чтобы никто такую красоту, кроме меня, не видел. Длинные стройные ноги дополняют картину. Фарфорово-белая кожа будто светится в солнечном свете. Это вот это она хотела мне показать? Делаю несколько снимков.

В камеру вижу, что происходит нечто странное, и вскидываю глаза. Жанна поднимает руки вверх, сводит их вместе, как ныряльщик с трамплина, и… нет, не пытается нырнуть, конечно, она падает вперёд, выставив перед собой руки. Сжав в руке телефон, я вскакиваю с одеяла. По-моему, надо уже идти и всё это прекращать, но почему-то стою и дальше наблюдаю.

Вижу, как тело девушки утратило чёткие очертания, будто подёрнулось радужной дымкой. Как вместо тонких рук на землю упруго опускаются мощные лапы, переступают вперёд, вытягивают за собой большое чёрное тело, словно складывая, сворачивая хрупкую человеческую оболочку. Всё происходит легко, быстро, беззвучно. Без крови, брызг непонятной жидкости, ломки костей и собирания зверя по кускам, как обычно бывает в книгах и фильмах. Это… оборотень? Или?

Я смотрю, глазам своим не веря. Вот он мой мир, к которому я так стремился! Он существует и зовёт, прекрасный, яркий и… возможно, хищный.

Существо выходит на поляну. Больше всего она похожа на земную чёрную пантеру, только раза в два больше и стройнее, ну, и шея у неё существенно длиннее. На спине волшебный зверь несёт огромные чёрные крылья, расправляет и вытягивает их, блестя на солнце глянцем перьев – сначала одно, потом другое. Вспоминаю про камеру, делаю снимок.

Всё же кошка! Она приседает на задние лапы, группируется и с места берёт разгон. В три прыжка преодолевает поляну и отрывается от земли, раскрывая крылья. Размах огромен! Она не поднимается высоко, не выше растущих по краю деревьев, облетает поляну – здесь для такой «птицы» слишком мало места. Проносится надо мной, обдавая сильным порывом ветра. Пригибаюсь и от неожиданности куда-то роняю телефон.

Сделала ещё круг и тяжело приземлилась в центре поляны, колотя крыльями, как огромная колибри. Сначала на задние лапы, потом на все четыре, развернулась. Сложила крылья. Она идёт ко мне.

Медленно, очень медленно подходит. Вижу, как переливаются мускулы под бархатистой чёрной шкурой, как светятся золотые глаза на треугольной морде, и чёрный длинный хвост бьёт по бёдрам. Слышу рокот, зарождающийся в широкой груди. Метрах в двух волшебная кошка остановилась, подняла над собой полураскрытые крылья и, изогнув в мою сторону шею, оскалила огромные белые клыки и зашипела. Так шипела бы гигантская змея, если можно такую представить. А, да, я про такое слышал – так иногда делают некоторые птицы, чтобы показаться больше, напугать, сбить врага с толку. Увести от гнезда, например. Она меня пугает! Удивляюсь, что вообще ещё соображаю.

– Я боюсь, – говорю ей. – Правда.

Но не выдерживаю – смеюсь, сам делаю шаг навстречу. Жанна подходит ко мне, дугой изгибает шею и упирается мне в грудь лобастой головой. Толкает мягко, но настойчиво, это что, такая ласка? Боднула ещё раз, сильней. Теряя равновесие, обхватываю лоснящуюся шею, шепчу в поджатое округло-бархатное ухо.

– Хочу тебя поцеловать!

И падаю! Лечу на одеяло, потому что сверху на меня падает обнажённое женское тело.

Глава 7. Жанна. Первый раз.

Я упала на Макса голая! Как он это сделал? Как вернул меня назад, без моего желания и усилий?

Я лежу на нём и вижу восхищение в глазах, а на губах улыбку.

– Так целуй! – разрешаю ему. – Раз не боишься!

Но он лежит и просто смотрит, как будто задумался о чём-то. Ласково проводит по щеке, убирает с лица упавшие волосы. Потом берёт моё лицо в руки и нежно целует. Переворачивает меня под себя, нависает сверху.

Снова целует, все чувственней и глубже. Но потом вдруг отрывается от меня с невнятным звуком, поднимается на ноги и на меня смотрит. Я распростёрта перед ним, обнажённая, в ярком дневном свете. Мне бы застесняться и прикрыться, но я лежу и бесстыдно жмурюсь от солнца.

Макс опускает руки на пояс, медленно расстёгивает джинсы. Он не позирует, он даёт мне время передумать. Это мой шанс отказаться – от него, от секса, от любви. Он думает, я ещё могу от него отказаться? Да он влез за эти дни мне под кожу! Все вокруг меня собой заполнил! Стал так важен и необходим, как воздух.

Макс снимает джинсы, держит их в руке. Бросает где-то рядом и на секунду замирает. Я прикрываю глаза от яркого солнечного света рукой и смотрю на него, но вижу только тёмную фигуру, застывшую на фоне светло-голубого неба.

Он опускается ко мне, приходит, жаркий и голодный. Ложится сверху, и я его тут же обнимаю. Не знаю, наверное, я просто сошла с ума! Иначе, почему я с ним на всё согласна…

Макс впивается в мой рот, с зубами, агрессивно. Прерывистым дыханьем сквозь поцелуи жалит щеки, шею. Спускается на грудь, руками мнёт, сжимает, тянет пальцами соски. Вбирает жадно в рот, и снова зубы! Сосёт, прикусывает. Мне больно, стыдно, сладко, страшно… и прекрасно! И я смотрю, не отрываясь, на его тёмную голову на фоне моего слишком белого тела, запустив пальцы в его густые волосы.

Макс прерывается, оставив груди, лицом уткнувшись в ямку между рёбер. Он дрожит, как от перенапряжения, но потом справляется с собой, дыхание становится ровнее. Лицом втираясь в моё тело, спускается всё ниже. Целует мягко у края рёбер, потом в живот, в лобок, в сгиб ноги у паха. И отстраняется. Властно раздвигает ноги, оглаживает бёдра сильными руками. Он что-то тихо шепчет, что, не слышно. Разглядывает меня там, и мне неловко. Не надо там смотреть! Я пытаюсь сдвинуть ноги, от него закрыться. Он гневно шикает и держит, распахивает шире. И я впервые в жизни ощущаю чужое касание в тайном месте, где и сама себя стесняюсь трогать.

Макс открывает меня пальцами, исследует и изучает. Наклоняется между моими раздвинутыми ногами. Впивается в промежность горячим ртом, лижет и тут же кусает. Находит клитор, втягивает в рот, бьёт языком, присасывается с силой. Я выгибаюсь, не в силах справиться с собой от этой ласки на грани боли. А его пальцы тянут узкий вход, ласкают изнутри, и вот опять укус! Потом настойчивая нежность языка, невыносимая, растущая, и я взрываюсь с тихим всхлипом! Меня колотит и трясёт,трепещет тело, сжимаясь в диком ритме, обхватывая его пальцы. Я бьюсь на одеяле…

– Ты сладкая… – говорит Макс глухо. Он поднимается, садится на коленях между моих раскинутых бессильно ног. Проводит снизу вверх по мокрой щели.

Не дожидаясь, пока закончится владеющая мною дрожь, он приставляет член к влажному входу. И даже сквозь туман последних отзвуков удовольствия я чувствую, что у него там как-то опасно много. Но не могу пошевелиться, я в парализующей истоме.

– Прости, малыш, – шепчет мой мужчина, бросая на меня пронзительно острый взгляд.

И я ощущаю пугающее давление чего-то округлого, огромного, сминающего моё тело, продавливающего, рвущего и вширь, и вглубь. Он давит больно, несмотря на то, что у меня там всё сейчас расслаблено и мягко. И узкий вход с трудом, но поддаётся, впускает внутрь гигантский орган, растягивается многократно. Я чувствую, как продолжается движение, как он вдвигается в меня всё глубже этой распирающей огромной толщиной. Я напрягаюсь, замираю от страха и зажмуриваю глаза, изо всех сил впиваясь пальцами в одеяло.

Движенье прекратилось, Макс достиг преграды. Он смотрит мне в глаза поплывшим пьяным взглядом и отстраняется, почти что до конца выходит. И резко, с силой бьёт, держа меня за бёдра. Я судорожно всхлипываю. Он рвёт препятствие и заполняет всю меня, сам проникая лишь чуть больше, чем наполовину. Его трясёт, и он прерывисто и шумно дышит, раздувая ноздри. Саднящая тупая распирающая боль усилилась пульсирующе острым ощущением разрыва.

Макс опускается на меня, опираясь на локти, замирает. Он, хоть и узкий в бёдрах, но сверху на мои раздвинутые ноги очень давит, он для меня широк. Склоняется и неожиданно ласково целует меня во влажный висок и мокрые глаза. Так я заплакала? Сама не знала. Я трусиха!

Пытаюсь сдвинуться, мне надо на него смотреть, но при движении пронзительно остро его в себе внизу ощущаю.

– Тшш, – шипит Макс. Прижимается щекой к моей щеке, потом поднимает голову, касается носом кончика моего носа и, наконец, легко целует. – Подожди, котёнок, не шевелись пока, ещё немного. Привыкни ко мне сначала.

И мы медленно, очень чувственно целуемся в лесу на одеяле. И я вдруг оглушительно ясно понимаю, что Макс, которого я собиралась избегать вначале, буквально только что сделал меня женщиной. И он сейчас во мне. А дальше… дальше мы…

Макс привстаёт на руках, внимательно глядя на меня. Наверно, ждёт, что мне снова будет больно. Но боль почти утихла, и я не отрываю от него глаз. У Макса сейчас такое лицо! Он двигается немного, слегка крутит бёдрами, меня под себя расширяя. Потом осторожно начинает толкать – чуть выходит, потом снова проникает внутрь. Опускается на локти, выпускает воздух сквозь зубы. Ускоряется, бьёт быстро, но неглубоко, горячо дышит в мои волосы над ухом. Я вцепляюсь в его широченные плечи, упиваюсь влажным ароматом кожи. Быстрые ритмичные уколы что-то внутри сладко цепляют. Есть и боль, но от этого удовольствие как будто острее.

Вдруг он вздрагивает, останавливается, потом резко из меня исчезает. Ему, может, тоже больно? Блин, я ничего про мужчин не знаю. Я, конечно, видела в интернете – там мужик долго женщину долбит, потом с эффектным возгласом обильно кончает на живот партнёрше. Он не лежит на ней, затихнув и спрятав лицо, не вздрагивает плечами. А Макс такой… и от этого рождается… нежность.

Мне раньше казалось, что нежность возникает от уважения и любви в длительном союзе. А оказывается, она появляется от того, что видишь мужчину в страсти. В этой страсти он такой беззащитный…

Макс подвинулся и улёгся набок, притягивая меня к себе. В его руках тепло, но спиной ощущаю прохладный ветерок.

– Да, не лето, – говорит он, усмехаясь, голос у него снова хриплый. – Надо одеться, не хватало ещё, чтобы ты заболела.

Он отстраняется, опускает меня на спину. Наклоняется и легко целует, но смотрит ниже и всё же снова коротко губами жалит в грудь.

Он поднимается, находит свои джинсы. Я неловко сажусь на одеяле, подтянув к себе колени, и смотрю – я ещё не всё в нём разглядела.

Макс натягивает джинсы на стройные мускулистые ноги (таким ногам позавидует и некоторые девчонки!), и прежде, чем он от меня штанами всё самое дорогое прячет, я всё же вижу колечко засохшей крови на опавшем, но всё ещё очень большом члене. Значит, вот настолько он… Макс застегнулся и сел, обувает и шнурует высокие спортивные ботинки.

Легко встаёт и идёт в траву, собирает мою одежду. Я смотрю ему вслед – красиво, когда он гуляет голым торсом. В голове у меня крутится несколько глупых мыслей, и я оглядываю одеяло в поисках следов спермы. Ничего. Значит, до конца не получилось, да ещё и не кончил! Ему, вообще, было со мной хорошо?

Макс возвращается, отдаёт мне одежду, ставит рядом обувь. Смотрит, как я быстро натягиваю чёрные трусики-танго, усмехается непонятно. Он надевает майку, разыскивает в траве телефон, возвращается к одеялу.

– Макс, а ты… – все же решаю я развеять свои сомнения. – Ты ведь не получил…

Он смотрит на меня вопросительно и как-то строго, но уголки его губ подрагивают от сдерживаемой улыбки.

– Какая же ты всё-таки… – «глупая», продолжаю я за него про себя, но он говорит иначе. – Невинная…

Показывает рукой на место, где я только что сидела, и я наконец-то замечаю несколько жемчужно-белых капель.

– Прости, детка, я не успел, – Макс ласково гладит меня по щеке большим пальцем, на лице у него почти сожаление. – И не беспокойся никогда. Мужчина, Жанна, всегда, практически всегда получает удовольствие, так или иначе. В отличие от женщин.

Я так понимаю, это он сейчас говорит мне, что всё его семя… у меня внутри? Я отворачиваюсь от него и тихонько засовываю руку между ног. Да, трусики мокрые до хлюпа, на моём мокром пальце красноватая жидкость – смесь моей крови и его спермы.

Больше у меня вопросов нет, одеваюсь молча. А Макс внимательно смотрит за мной, у него они есть, вопросы.

– А сейчас… – спрашивает тихо. – Тебе всё ещё больно?

– Нет, – говорю уверенно. Не совсем, конечно, это правда. – Ну, пойдём, я уже оделась.

Макс закидывает одеяло на плечо и подхватывает меня на руки. Видимо, моему ответу не поверил, думает, что сильно ранил. Он легко несёт меня, с лицом задумчивым и серьёзным. Я обнимаю его за шею и поглядываю иногда на него снизу, прижатая к груди, как маленький ребёнок.

– Поставь меня, я могу идти, – заверяю. Макс с сомнением смотрит, но слушается и ставит меня на ноги. Мы идём помедленнее, вцепившись друг в друга на каменистом пляже. Молчим, думаем каждый о своём, и это беспокоит.

Я иду и осмысливаю то, что открыла ему свою самую тайную тайну – показала сидящую во мне тварь. Сама не знаю, как на это решилась. Но он не испугался, не отвернулся от меня. Он сделал меня своей. И я о том, что случилось, не жалею. А теперь как? Будь, что будет?

О чём думает Макс, я не знаю. Даже предположить не могу, всё-таки, мы друг друга мало знаем. Слишком быстро всё у нас, слишком рано. И мне страшно, что закончится так же неожиданно, как внезапно разгорелось. От того, что он молчит, мне тревожно – а вдруг, ему не понравилось со мной и он… жалеет?

Мы пришли к парковке, так же молча. Остывший кофе выбросили в мусор, несъеденные булочки остались в лесу – зверюшкам.

Макс помог мне сесть в машину, захлопнул дверцу. У него сейчас лицо такое мрачно-серьёзное, непривычно таким его видеть. Я смотрю на него, как он садится в машину, двигается так легко и точно, весь какой-то опасно-хищный. Разглядываю лицо, внимательные глаза под низкими, с изломом, бровями. Красиво очерченные губы, обычно всегда готовые рассмеяться. У него тогда на щеках такие ямочки-запятые, что хочется утащить его от всех подальше, и целовать в уголок смеющегося рта, переходя по скуле на широкую шею…

Макс молчит, и я тоже не знаю, что сказать. Что-то происходит, но вот что – не понимаю.

День ещё не угас, когда мы приехали к моему дому. Макс припарковался, вышел из машины и открыл мне дверь. Внезапно подхватил и на руках втащил в подъезд.

– Макс! – я возмущённо вскрикиваю. – Да я могу сама…

– Можешь-можешь, – наконец-то чуть улыбается мой… любимый.

Он легко взбегает на третий этаж, доносит меня до квартиры и опускает на ноги около двери.

– Чем займёшься? – спрашивает натянуто и серьёзно. Я не знаю, просто пожимаю плечами. Я надеялась, что он зайдёт, но, видимо, у него другие планы.

– Наверное, наберу ванну, – перечисляю грустно, и на лице у Макса возникает виноватое выражение. – И посплю… потом, возможно, почитаю…

– Я не знаю, может, ты не так хотела… – выдаёт он с озадаченной миной, запуская руку в шевелюру. Я непонимающе округляю глаза.

– Первый раз… ну, там, конфеты, букеты, лепестки и свечи… – говорит он. И я вдруг понимаю.

– Это ты об этом молчал всю дорогу? – легонько бью его в грудь, и он кивает. – Фу, напугал меня, ненормальный.

Облегчение похоже на спасительный дождь. Обнимаю его за шею, целую в подбородок. Макс отвечает поцелуем в губы.

– Отдохни, котёнок, я поехал, – он ещё раз меня кратко целует. – У меня сегодня ещё есть одно дело.

Я согласно киваю и с сожалением смотрю, как он уходит.

Глава 8. Жанна. Хорошие девочки любят подонков.

Я вошла домой, закрылась на все замки, медленно разделась. И действительно набрала себе ванну погорячее. Всё-таки, я к детям пока не готова, да и Макс, я думаю, тоже. Надо было, конечно, правильно предохраняться, но я же не думала, что это так быстро у нас случится. Ну, придётся хотя бы так, малоэффективно и вдогонку. Я про контрацепцию в интернете читала, небольшой шанс есть, что ванна поможет.

Не спеша залезла в горячую воду, погрузила своё пострадавшее тельце. Вытянула ноги, головой улеглась на бортик, и глаза закрыла.

Всё-таки, какой же Макс стал странный! После секса. Что не так, может, я что-нибудь не то сказала… Помню, как ни взгляну на него тихонько в машине, а он хмурится и так сжимает зубы, что на скулах желваки ходят. Что-то случилось, точно. Но я не жалею, нет, ни о чём не жалею. Я так рада, что это произошло с ним. Макс – он чудесный! Вот только… Когда встретимся снова, обязательно вытрясу из него, что это всё значит. Нечего молча зубами скрипеть, пусть расскажет. От горячей воды меня клонит в сон, и я дремлю, чувствуя, как боль и ломота внизу живота отступают.

Поднимаюсь из ванны, когда вода уже остыла. Моюсь в душе, заматываюсь в полотенце. Очень жаль, что он сегодня уехал, мне его сейчас так не хватает. С ним спокойно и не страшно. Удивительно, да, ничего не страшно. С ним все правильно, так, как надо.

В спальне ложусь на кровать, в сон по-прежнему клонит. Обещаю себе, что вздремну недолго, всего часик. Волосы высушить ещё надо, одеться… В сонной голове невнятные мысли тревожно кружатся.

***

Просыпаюсь в темноте от того, что замёрзла. И такое неприятное чувство, будто на меня кто-то смотрит. Я лежу, не шевелясь, от ужаса цепенея. Обвожу глазами комнату, в дверной проём немного прихожую видно. Понимаю, что никого нет, в темноте я отлично вижу, вплоть до мелких деталей. Но неприятное ощущение не исчезает.

Протягиваю руку, включаю лампу на тумбочке, поднимаюсь. Полотенце сползло, и я подтягиваю его обратно. Задёргиваю шторы – всё, вот теперь больше никто не смотрит. Понимаю, что сама себя пугаю, это просто от незанавешенных окон причуда. Как рефлекс. Но кровать стоит у стены напротив, и её в окно прекрасно видно. Ах, ну кто к тебе на третий этаж полезет, чтобы подглядывать в окна! Улыбаюсь, но как-то жутковато. Обхожу все комнаты, задёргиваю шторы.

Одеваюсь в пижаму, пытаюсь с волосами что-то сделать – они почти высохли в полотенце. Потом на кухню, ставлю чайник, включаю тостер. Мне одной на ужин хватит бутербродов. Если бы Макс остался – да, настоящую еду надо было бы готовить.

Ловлю себя на мысли, что всё как раньше в этот одинокий вечер, будто и не было никакого Макса. Нет, не буду плохо думать, он сказал, уезжает по делу. Завтра в универ, надо собраться. Попросить конспекты у кого-то, никогда я ещё столько не пропускала, как на этой неделе. Да, вообще-то, и вовсе не пропускала.

А ещё я думаю, что скажу Ба, если она что-то заметит. Вот эта мысль по-настоящему пугает.

***

Утро сегодня снова солнечное, хорошее утро. Я проснулась, прислушалась к себе, вроде, чувствую себя нормально. Встала, нагнулась, потом потянулась, и даже попрыгала – нет, ничего у меня не болит.

От этого настроение поднимается, я собираюсь и всякие глупости под нос напеваю. Макс придёт в университет, и я его увижу. И мы серьёзно поговорим о его поведении. Сегодня очень хочется быть красивой, чтобы одеть такое… не как обычно. Роюсь в шкафу, нахожу синее платье. Оно спортивного прямого покроя, но точно моего размера. К нему есть сапоги, и пальто подходит. Одеваюсь, завтракаю быстро. Спускаюсь по лестнице, выхожу под ласковое солнце.

В вестибюле университета толчея, тоже как обычно. Раздеваюсь в гардеробе, но ни Макса, ни его друзей не вижу. Захожу в аудиторию, там тоже нет – ни на последнем ряду, ни на моём месте. Ничего, он ещё придёт, я просто пришла пораньше.

Занимаю своё место, двигаюсь от края – все равно Макс усядется, меня подвинет. Между делом спрашиваю у девчонок конспекты – Лена говорит, что даст, я ей тоже не раз помогала. Замечаю, что народ на меня слегка косится. Ну, мне так кажется. Такая мнительная стала, ну, кому до меня какое дело?

На первой паре Макс не появился, никто из его парней тоже. Не нервничаю, мало ли что у человека случилось. Просто жду, просто учусь, просто… Короче, сижу, как на иголках.

В перерыве вижу Киру – она говорит по телефону и на меня смотрит. Кира у нас самая яркая девочка в группе. Красавица и умница, из тех, что везде успевают, ничего не упускают в этой жизни.

Вижу, как Кира убирает телефон, складывает тетради в сумку. Подходит ко мне и садится на место Макса, с краю. Честно говоря, не понимаю, что ей надо, мы с ней никогда раньше не общались.

– Не смотри так на меня, – говорит Кира, пожимая плечами. – Всё равно он не придёт, ему больше не надо.

– В смысле? – спрашиваю. Не хотелось бы мне обсуждать Макса с Кирой, они же раньше, по слухам, немного с ней встречались. Блин, да с кем только в этой группе Макс не встречался!

– Они тебя разыграли, на деньги, – разъясняет Кира, улыбаясь. – У нас в группе все девчонки на эту удочку попались. Ты последняя оставалась, но и тебя вот тоже… сочли пригодной.

У меня сердце пропускает удар, обрывается и летит куда-то в бездонную пропасть. Вспоминаю запоздало, что надо дышать. Надо дышать!

– У них игра есть такая – «Угадай бельё» называется, – с удовольствием рассказывает Кира. – Мне однажды Макс сам признался, что с сексом легче узнать, ну, про цвет. Но девочка может рассчитывать только на один раз, повторно ни у кого встретиться с ним не получилось.

– Ну, а ты, – спрашиваю, когда дар речи ко мне вернулся. – Что? Тоже жертва?

– О-о, у нас с Максом взаимное… влечение! – Кира выглядит очень правдоподобно. Понимаю, что не врёт, каждому своему слову верит. Да, к такой девчонке влечение – это естественно и нормально. Они будут красивой парой, думаю я отстранённо. – Мы встречаемся с ним регулярно. Макс такой… ему надо много секса. Думаю, скоро он и для серьёзных отношений созреет.

Вот есть такое знание, которое лучше не знать! Я это чётко сейчас осознала, что больше не хочу вообще ничего слышать, особенно подробностей о чьём-то сексе с Максом. Хотя, что может быть хуже ожидания? Я с болью представила, как ждала бы его, день за днём, вечер за вечером, оправдывала, винила себя, искала причины. Находила бы, и снова ждала…

– Спасибо, что рассказала, – говорю Кире. – Очень вовремя.

Не буду никому ничего доказывать – что я и не верила, и не хотела, даже не думала, что Макс ко мне как-то по-особенному относится. Да, хотела-думала-верила… Я просто одна из многих в этой группе, остаётся только надеяться, что надо мной не будут смеяться больше, чем над другими девчонками.

Потом я поняла – как хорошо, что его сегодня нет. И ужаснулась, как же я буду, когда он всё-таки придёт. Потому что на лекции он всё равно рано или поздно явится, и мне придётся видеться с ним, несмотря ни на что. Ну, а как, по-твоему, другие девочки себя чувствуют? Вот и ты также будешь, молча.

Остаток учебного дня прошёл, как в дурном сне. Я перестала реагировать на открывающуюся дверь, конспекты писала на автомате, с трудом соображая, о чём говорит профессор. В груди не переставая болело, отдавая в желудок. К концу дня от переживаний уже ощутимо мутило.

Сегодня пятница, уговаривала я себя, потом два выходных ты его точно не увидишь. А завтра утром я поеду к Ба, в деревню, всё ей расскажу, она меня наругает, потом пожалеет, может, и поплачем вместе. Она меня вылечит, мне станет легче. Травку какую-нибудь даст, чтобы сердце не болело. Я ещё попрошу чего-нибудь, чтобы память отшибло!

У Ба я смогу летать, там можно. Я обязательно поправлюсь, непременно, точно.

Ещё радовало то, что моей личной трагедии как будто никто и не заметил. Ну, мне, во всяком случае, так показалось.

Сегодня, по случаю пятницы, у нас только три пары. Выхожу во двор, солнце по-летнему светит. Тошнота меня не отпускает, и голова кружится. Во дворе полно студентов, не у всех это последняя пара.

Чуть в стороне стоит компания, парни и девчонки. Там и Кира, замечаю, и кто-то ещё из нашей группы. Кира что-то рассказывает, улыбается, на меня кивает. Девочки понимающе переглядываются, ребята смеются.

– Хорошие девочки любят подонков, – слышу, прилетает громкое в спину. А кто-то из другой компании подхватывает: – …они оставляют здоровых потомков!

– Да ладно вам, не она первая, – говорит кто-то третий, неприлично громко хохотнув.

Студенты продолжают болтать и веселиться, я продолжаю идти, сжимаю зубы. Воздуха не хватает, в груди тесно. Заворачиваю за угол, прислоняюсь к стене, пытаюсь сдержать злые слёзы. Ничего, это только первое время, им быстро надоест издеваться, и всё закончится, наконец-то. Только не для меня. Для меня уже всё закончилось, и теперь даже надежды не осталось, что я встречу единственного. Потому что я его уже встретила, только не того.

Отлипаю от стены. Так, давай ближе к дому. Здесь нельзя разваливаться на куски, ещё кто увидит. Медленно иду, шажок за шажком, берегу силы. Надо бы зайти за хлебом, но точно уже не сегодня.

В парадную захожу с облегчением, почти дома. Забираюсь, как на гору, на свой третий. У двери на коврике стоит небольшая корзинка – в ней два десятка розовых роз, торчит открытка.

Я смотрю на неё и не понимаю. Вроде, некому мне слать цветы, может, перепутали квартиру? Подхожу, вытаскиваю открытку, открываю – там котёнок и одно слово. Я войти в квартиру не могу, приваливаюсь к двери, упираюсь лбом, не могу больше сдерживать горькие слёзы.

Нет, квартирой не ошиблись. Я – котёнок. Ну, и слово для меня нашлось, но одно только – «Прости».

***

– А, Жанночка! – по лестнице поднимается тётя Нина. – А где же ваш красивый мальчик?

Тётя Нина ступает на площадку, понимает, что что-то неладное происходит.

– Ты чего? Никак, плачешь? – соседка голову мою за подбородок поднимает. – Поссорились, что ли?

Я молчу и трясусь, заливаясь слезами, уже до икоты, шмыгаю носом. Тётя Нина видит моё состояние – клинический случай.

– А ну, пойдём-пойдём, всё расскажешь, – говорит женщина и в свою квартиру меня заводит. А я ничего не хочу говорить, мне прилечь надо.

Мы заходим на кухню, тётя Нина мне чаю наливает. Отматывает сразу три бумажных полотенца.

– О-он не мо-ой… – сквозь слёзы заявляю. Показываю открытку, и неожиданно для себя самой соседке душу изливаю. Кроме сцены с превращением, конечно.

– Бедный ребёнок, – тётя Нина качает рыжей головой. – И поговорить, поделиться не с кем. Только не так всё просто. Я-то уже жизнь прожила и знаю, как это бывает. Видела я вас вместе, такая красивая пара!

Из нас красивый только Макс, а всё равно говорят – «Красивая пара»! Хочу сказать, но тётя Нина продолжает:

– По мужчине это всегда заметно, когда ему не надо. Твой не такой, поверь, со стороны виднее. Да и девочка эта вдруг, так кстати – говоришь, они раньше встречались?

Я киваю, слёзы чуть-чуть подсыхают.

– Так она специально, из зависти, «глаза тебе открывает». Он придёт, вот увидишь, или позвонит.

– У-у него телефона моего не-е-ту, – я всё ещё сотрясаюсь бесслёзными рыданиями.

– А, ну так вот оно – телефона нету. А как сможет, сразу придёт, не сомневайся. Видела я, как он вокруг тебя… Хороший мальчик!

Тётя Нина отвела меня в ванную умыться и в мою квартиру проводила. И корзинку с розами забрала, в кухне набрала воды и поставила цветы в вазу.

– А дурацкую открытку сохрани, ещё посмеёшься, – ласково сказала женщина. – Съешь таблетку и ложись в постель, к бабушке соберёшься утром. Эх, молодёжь!

Глава 9. Макс. Ажан.

Выхожу из тёмной парадной во двор, под всё ещё яркое солнце. Уже не радует, и прощальный поцелуй на губах отдаёт горьким. Я ещё не испытывал ни разу таких ярких ощущений от секса. Хотя и до Жанны мне иногда попадались девственницы, и не могу сказать, что я любитель «первого раза». Но эйфория, которая затопила меня после, быстро сменилась тягостным щемящим беспокойством. Ощущение неправильности происходящего отравило всё, что случилось. Всё произошло не так и не там. Я и сам не понимаю, почему и откуда, но чувствую, будто сегодня сделал что-то очень плохое. Я… как будто сжёг лягушачью шкурку. Или сорвал цветок в запретном саду. Интересно, тот нетерпеливый царевич, из детской сказки, чувствовал что-нибудь подобное? Понимал, что наделал?

Сажусь в машину, завожу. Не могу сдержаться, со злости бью руками об руль. Застонать бы в голос! В университете ещё идут занятия, но мне туда не надо. Сосредоточенно гоню машину через весь город, на юг – в пригород, к дому. Вместо того, чтобы чувствовать себя расслабленным и счастливым (я ж этого так хотел, верно?), ощущаю, что внутри собираются рвущим комком совсем другие чувства. Разочарование, злость, горечь, даже страх, наверное – все это внутри меня змеится, сворачивается в удушающие кольца. Тем хуже, что всему причиной только я, на меня обращены эти тягостные переживания. Я к такому не готов, никогда не сомневался в своих решениях и поступках. Не задумывался, не критиковал, не искал оправданий – будто всегда был прав, безусловно.

А сейчас осознаю, понимаю – блядь, как же я так, сука, облажался. Сказать, что о таком варианте событий вообще не думал – нет, неправда, наверное, мысли всё же были. Но это случилось слишком рано. И с ней нельзя было так! Надо было… по-другому. Я же, как безмозглое животное – завалил, разложил, отымел. И где – на улице, практически на земле! Не остановился, даже когда увидел её слезы. Эти слёзы… Не удивлюсь, если она после такого первого раза снова начнёт от меня бегать.

Когда дотронулся до неё, потом уже не смог остановиться. Не смог отказаться, а ведь в планы сегодня не входило. Я совсем от неё дурею – почти не могу контролировать тело, мозг вообще вырубает. Пьянею, похуже, чем от любого алкоголя. А ещё этот запах! Её возбуждение так пахнет – чем-то свежим и одновременно сладким. Не конфетный, наверное, скорее фруктовый запах – есть что-то такое… да, на дынный аромат похоже…

И она всю обратную дорогу молчала, личико потухло, глаза не искрились. Вспоминаю её, когда мы только шли на эту долбанную поляну. Это я, сука, все испортил! Между нами ещё все слишком тонко, так легко все потерять, разрушить, и сейчас я к этому очень близок. Тонко все – доверие и чувства. Между нами доверие? Вот это для меня новость! Думаю об этом и понимаю, что да – ей доверяю, как никому больше. Доверял ли я вообще кому-нибудь и так, не знаю.

И ещё есть одно чувство, в нём мне странно самому себе признаваться. Это зависть… Тонкий коготок её царапает и скребёт по сердцу. Её зверь, эта необыкновенная кошка, так прекрасен! Совершенен, от золотых глаз и до кончиков чёрных крыльев. Она обрела и приняла свою сущность – в этом я ей не ровня. Мне уже за сотню лет, но я ещё ни разу не перевоплотился. Честно говоря, привык все это относить к категории сказок. Кроме меча в кабинете, ничего чудесного в своей жизни не знаю. Даже отца в истинной сущности не пришлось увидеть.

Подъезжаю к дому, ставлю машину. Открываю дверь с гулким эхом – в доме пусто. Я один, как всегда. Что ж, так даже лучше.

В комнате скидываю одежду, надеваю шорты. На кухне набираю бутылку воды, иду в Зал, хлопая дверями. Да, там самое лучшее место для меня сегодня, выплеснуть зло на себя на бездушной груше.

Разогреваюсь, долго молочу по снаряду. Следующий тренажёр, здесь нужна концентрация и точность. Тело выкладывается на полный ресурс, с максимальной нагрузкой, и всё равно мысли голову не покидают. Она же маленькая такая, я, по сравнению с ней, как дикий варвар. Огромная, грубая, бесчувственная скотина!

«А ещё ты не остался», – шепнул внутри тихий голос. – «Ушёл, бросил, сбежал, как нашкодивший мальчишка! Оставил девчонку одну разбираться с последствиями твоего поступка».

Ну, нет, вот в том, что правильно ушёл – я полностью уверен. Ей сейчас не я, ей отдых и покой нужен. Несмотря на то, что быть с ней рядом хотелось. Просто рядом, просто быть. Мне так это нужно. Но и здесь я в себе не уверен, «просто рядом, просто быть» – а вдруг не смогу я «просто»? Теперь, когда всё случилось, мне точно будет мало. А ей сейчас нельзя, ей и так сегодня досталось. Какое животное, все же! На заботу и сочувствие я, видимо, не способен.

И я понял, что не знаю, как любить. Я ведь до этого никогда… да, не любил никогда. Как это всё у нормальных людей происходит? Что это? Вторгаться в личное пространство любимого человека, когда у меня возникает в этом потребность, невзирая на её чувства? Или, может, смиренно ждать, когда она даст мне знать, что я ей нужен. Приходить на помощь, быть «плечом», поддерживать, когда она попросит? Или быть везде вместе, держать друг друга за руки, всегда, постоянно? Быть с ней рядом, не зная, хочет ли она этого, пока не погонит? А вообще, она-то чего хочет? Где мне взять ответы на такие важные для меня сейчас вопросы?

Мысли вымотали. Да, тупик, я застрял, ничего не придумал. Осознал только, что нужно непременно всё исправить. Я смогу, перепишем всё, ещё есть время. Скажем, завтра, да, утром я её увижу. Мне нужно знать, это тоже совершенно ясно. Нужно знать, что у неё ко мне. Думаю об этом и трусливо беспокоюсь, как бы не пришлось для этого самому признаваться.

За окном сгущаются сумерки, всё-таки, сейчас сентябрь, а не май. И мысли мои о Жанне принимают другое направление – я вспоминаю, как она обходит комнаты, везде включает свет, задёргивает шторы. Так и не узнал, чего она боится, может, напугал кто-то? Такие боязни родом обычно из детства, надо было бы расспросить. Нет, дурак, что ушёл, так бы она не боялась. Мне тревожно за неё, может, прямо сейчас взять и поехать?

Слышу дверной звонок, что ж, придётся закончить ломать тренажёр на сегодня. Отпускаю ручки, снимаю грузы, наощупь ищу свою бутылку. В дверь снова звонят, я иду, по пути зацепляю полотенце. Я и так весь мокрый, но лью с бутылки на голову, размазываю полотенцем.

Подхожу к двери, знаю – там, за дверью, трое. Это что-то про отца. Откуда знаю? Потому что я этого жду постоянно. И больше некому звонить в дверь, к нам сюда редко кто ездит.

Открываю, предлагаю войти, провожу в гостиную. Они садятся на диван – один в штатском, наверное, штабной или министерский, двое – в светлом камуфляже. Я, с полотенцем на шее, пристраиваюсь на подлокотник кресла напротив. Они представляются, я киваю – ни о чём не говорит абсолютно. Дальше «до моего сведения доводят», что группа под командованием генерал-майора Соло попала под обстрел, была вовлечена в уличный бой в пригороде Алеппо.

Странно, а я уверен, что слышал в новостях, что Алеппо уже давно освободили…

– Там такая была мясорубка, уцелело из всех только трое, – говорит один в камуфляже, что повыше. – Тело генерала не нашли…

– После окончания процедуры проверки обстоятельств ваш отец будет признан пропавшим без вести при исполнении, вы получите пакет документов для обращения в суд. Умершим вы сможете его признать по истечении двух лет с момента прекращения боевых действий, – очень официально выдал штатский. Ясно, юристик. – Личные вещи сможете забрать по окончании проверки. Также обращаю ваше внимание на то, что вы имеете право на получение денежной компенсации в установленном законом порядке… Вам, кстати, лет сколько? Есть двадцать три?

По документам двадцать два мне, официально. Очень хочется сказать ему правду – так и так, мол, полных сто двадцать. Но я родился в декабре, так что через три месяца будет сто двадцать один. Как вам, для компенсации подходит?

Да какая, нахрен, компенсация, мужик? У меня отец исчез, а ты пургу про законы гонишь!

Отстрелялись, попрощались, направились к выходу. Второй в камуфляже, пониже и пошире первого, задержался.

– Ты его извини, Максим, работа у него такая, – сказал он, кивая на штатского. – Я служил под началом твоего отца, можно даже сказать, был почти другом…

Да, это слово здорово характеризует моего отца, «почти». Вот стоит «почти друг», Элен – «почти жена», я – «почти сын»… Сам не понимаю, почему так злюсь. Это что, горе у меня такое? Он пропал! Единственный родной для меня человек пропал без вести. Оставил меня, не сказал, что ему понадобилось там, в пустыне, лишил меня надежды обрести сущность, полагающиеся к ней знания и заслужить право носить свою фамилию.

– Так вот… Генерал просил меня передать его сыну, – с трудом воспринимаю открытие, что мужик ещё здесь. – Заметь, не жене, только сыну. В случае, если произойдёт как раз такая ситуация… и он не вернётся… Передать тебе, что всё обязательно у тебя будет хорошо. Что ты когда-нибудь его поймёшь. Что он нашёл то, что искал. И ты найдёшь.

Я сосредоточился, собрал свои мечущиеся в панике мозги в одну кучу.

– Какой, вы говорите, город? – спрашиваю сослуживца отца.

– Алеппо, там уже давно всё под контролем. Поэтому никто не ждал… Я, честно говоря, не всё понял, что он сказал, но передаю слово в слово. Да, ещё велел его не искать, – мужчина пожал мне руку и направился к двери. Я иду за ним, собираюсь закрыть дверь.

– А ты, кстати, сам о военной карьере не думал? – спросил меня «почти друг» уже у входной двери, окинув оценивающим взглядом мою фигуру. – Нам такие ребята ох, как пригодятся!

– Нет пока, – отвечаю. – Отец не хотел, чтобы я тоже.

Вот такая вот «почти правда». Я уже однажды влетел на срочную службу, лет восемнадцать назад, мы тогда как раз только приехали в Россию.

Я стою в дверях, смотрю, как они уезжают. Усаживаются в тёмный джип, водитель швыряет окурок в гравий, занимает своё место, заводит. Выруливает крутой разворот, подмаргивая задними огнями.

***

Всё ещё торчу на крыльце, застыл в дверном проёме. Уже совсем стемнело, и давно скрылись за поворотом красные огни удаляющейся машины. Что там про Алеппо я знаю? Знаю, что Алеппо – самый древний населённый город. Это все, по сути. Можно нарыть и больше, только смысл? Всё равно, что он искал, я не представляю.

Ощущаю, как гуляет осенний холодок по стянутой высохшим потом коже. Не чувствую, что замёрз, просто неприятно липко. Возвращаюсь в дом, сегодня уже не могу никуда ехать. Своего котёнка увижу завтра.

От мысли о ней на душе становится немного легче. Ещё легче было бы рядом с ней забыться. Но… Нет, не надо, уже поздно, надо попробовать отоспаться.

Иду в душ, стою под колючими струями долго. Холодно-горячо, попеременно кручу ручки. В конце концов, моюсь торопливо – как устал, сейчас только понимаю. Выхожу, промокаю тело полотенцем, вижу в зеркале свою осунувшуюся морду. Да, и волосы! Торчат в разные стороны, как взъерошенные перья. Всё-таки очень надо срочно подстричься. А вот викинги, помню, волосы не стригли, в косы заплетали. Считали, что в них содержится мужская сила. Прям завидую! И надо будет ещё побриться, лучше утром, а то приду к Жанне такой весь… полный викинг!

Отворачиваюсь от зеркала, чтобы повесить на крючок мокрое полотенце. Краем глаза замечаю что-то странное на груди, чего там быть не должно. Поворачиваюсь обратно, смотрю устало. Ты ж хотел иррациональных чудес, что же теперь такой кислый?

На груди у меня вместо красной буквы другая, чёрная «А» в сложном готическом узоре. Это такое непередаваемое чувство, как… представьте, что в своей постели вместо любимой жены вдруг обнаружили страшную соседку. Смотрю и не знаю, что мне с этим делать. Может, срезать ножом вместе с куском кожи? Попробовать перебить, например, в том же салоне. И что на это сказать Жанне, она же видела первую татуировку… Я так устал, что это всё уже не сегодня. Мне ещё с одним «чудом» надо пообщаться.

Швыряю мятое полотенце в угол, выхожу из ванной, изо всех сил долбанув дверью. Иду к себе, надеваю боксёры и широкие домашние брюки.

Потом в кабинет, это не подождёт до завтра. Захожу, включаю свет, ступаю осторожно. Да, он здесь, наш Ажан, но выглядит старым камнем. Как старинный барельеф, изъеденный временем, дождём и ветром – словно в красивой сказке о каком-нибудь почившем герое. Подхожу поближе – и вправду камень, но почему он не исчез, раз его хозяин сгинул? Я, конечно, действительно мало знаю, и отец не научил меня, как обрести сущность, как развить и пользоваться творящей силой… но о нашем роде и о мече, ему принадлежащем, он рассказывал. Да, немного, но хоть столько. Помню, называл его всегда по имени или просто – «орудие рода».

Я – арат, это отец обозначил чётко, и о нашей расе больше не распространялся. Не просто арат, а из древнего, когда-то могущественного, рода. Фамилия происходит от слова на языке Первых, и этот язык земную латынь сильно напоминает. Необъяснимо. Надо же было попробовать понять, что я тогда сказал Жанне в коридоре! Провести аналогию с той же латынью, домыслить пробелы и неточности. Я что-то приказал ей, знаю, она убежала…

Задумавшись, я возложил на каменную рукоять меча обе руки. Орудие Рода, говорил отец, само себе хозяина выбирает, как правило, сильнейшего в семье.

– Ажан, – зову его хрипло. Веду руками по длинной рукояти, обхватываю гарду, сжимаю, касаюсь перекрестья лбом. – Он исчез, почему же ты всё ещё здесь…

Ай! Кольнуло что-то. Откуда здесь, на гладком камне взялся торчащий острый заусенец?

Отнимаю ладонь, смотрю на порез – небольшая, но рваная рана на правой руке будто сделана консервным ножом. Кровь течёт сильно, я поднимаю глаза на меч и вижу, как крупные капли стекают в ручеёк, достигший лезвия и впитывающийся в пористый камень. Оттуда вверх и вниз по двуручнику начинает расползаться темнота, сжирающая каменную плоть и обнажающая яркий, будто только что из кузни, металл. Сбегает вниз по лезвию сияющая голубая вязь, рождённая из незнакомо-новых завитков, отражается в зеркале отполированной заточки. Заполнилась рельефом рукоять, и я впервые вижу полным словом «Soulo»² на ней, вплетённое в узор. Меч светится все ярче, вспыхивает буквами на гарде, сияет нестерпимо слепяще-голубым. Я прикрываю веки… только на мгновенье! И открываю снова в полной темноте. Но я же видел! Я себе не верю. Отступаю на шаг, и страшный грохот лопнувшего камня застаёт меня врасплох. Я пригибаюсь от летящих вдруг осколков.

Но ничего не полетело. Наощупь нахожу и жму на выключатель – нет, свет не включается, придётся проверять щиток. Включаю телефон, свечу фонариком на стену и под ней. Осыпался! Ажан осыпался пригоршней мелкой пыли!

Понятно, что отца в этом мире больше нет. Стою и чувствую себя на кладбище – могилу закопали, все, кто провожал, давно ушли, а я вот нет… мне некуда идти.

Вдруг замечаю, что раненую руку неприятно жжёт. Смотрю – на месте бывшей раны, в разводах крови, на ладони длинный чёрный крест, похожий на меч, но точно не уверен. Что происходит, не понятно, как всегда.

Все, спать! Чудес сегодня хватит! И электричество налажу утром, все потом!

Глава 10. Макс. Без остатка.

Я просыпаюсь утром рано и, что невероятно, бодрым. Свет загорелся сам собой, и крепкий кофе плюс нормальный завтрак дают надежду, что и дальше день сегодня сложится удачно. Я чищу зубы, бреюсь в ванной в мыслях об отце.

Не время сейчас раскисать, и траур не уместен. Да, это обидно, что не предупредил. И непривычно будет без него. Но главное, что отец жив, он не умер, просто далеко. Я уже взрослый, сумею выжить и позабочусь об Элен. К тому же он, может быть, когда-нибудь вернётся. Мы будем ждать. Да, будем дальше жить и ждать.

Смываю пену и критично оглядываю себя в зеркало. Побрился – хорошо, но шевелюра портит, надо срочно стричься. Заеду прямо сейчас, ещё есть время до занятий.

Сажусь в машину, еду до салона, куда всегда обычно хожу стричься – они работать рано начинают. Только я не записался накануне, могут не взять или придётся ждать. Влетаю в зал. Смотрю – у них девчонка новая, ещё не видел.

– Привет, а я к Ирине, она сегодня будет? – спрашиваю.

– Я её заменяю на время отпуска, – грустно отвечает девушка. – Работу не найти без рекомендаций, парикмахеров слишком много. Вы по записи?

– Я не записан, но… возьмёте? – говорю и улыбаюсь. – Мне очень надо, и надо поскорей. Готов платить вдвойне!

Девчонка жмётся, улыбается смущённо. Потом кивает. Очень хорошо! Она показывает кресло, я сажусь. И слышу, как она по телефону кому-то переносит сеанс, и этот кто-то громко в трубку на неё орёт.

Стрижёт она отлично, быстро – я доволен. И надо бы её за это как-то поблагодарить. Заметил, что она сняла с плеча остриженную прядь и «незаметно» спрятала в кармашек. Зачем? Загадочная женская душа! Ну что ж, раз «незаметно» – лучше не заметить.

Благодарю её, оплачиваю картой. Беру, на всякий случай, номер телефона – такого мастера найти не просто трудно, а реально тяжело. Уже на выходе, почти в дверях, услышал, что ей снова позвонили. Но в этот раз звонок хороший – девушке предложили работу в крутом салоне. Под её осторожно-восторженные восклицания закрываю за собой дверь, иду в машину. По времени нормально, к первой паре буду в универе. Теперь не страшно Жанне показаться, вернее, страшно, но из-за вчера. Волнуюсь, как подросток, решившийся на первое свидание.

Завёл машину и даже пристегнулся. Вдруг звонит телефон. Странно, кто это с утра? Так, Вовка. Отвечаю.

– Макс, здоров! – у Мотыля серьёзное лицо, да нет, он даже сильно озабочен. – Ты где сейчас?

– Вот, еду в универ, – говорю. – А что?

– Да ты б подъехал… Мерц в аварию попал… есть пострадавшие… да просто жопа!

– Где?

– Пересечение Энгельса и Испытателей…

– А что он делал… на Испытателей с утра?! – спрашиваю в шоке. – Он же на Садовой живёт!

– Да он от своей ехал. Они, кстати, вдвоём и были. Дина пострадала, – напряжённо говорит Мотыль. – Слушай, давай – всё на месте! Мы тебя ждём, тут надо разрулить…

Отключаюсь, забиваю в навигатор адрес, чтобы добраться побыстрее, минуя утренние заторы. Прости, котёнок, это важно.

Выруливаю на дорогу, нервничаю, но стараюсь сосредоточиться. Я доехать должен, меня там ждут, целого, дееспособного и на транспорте.

Как ни стараюсь, но минут тридцать на дорогу уходит. Подъехать к самому месту ДТП не удаётся, и я оставляю машину в ближайшем дворе.

Нахожу Мотыля – он рядом с покорёженной машиной Вадика, излагает мне вкратце ситуацию.

– Этот долбоёб… – с чувством говорит Мотыль, который не выражается принципиально и никогда. – Такой, сука, знаешь, гонщик. Пёр через перекрёсток, когда уже загорелся красный. Собрал с десяток машин, самого из тачки вырезали. Гулял всю ночь, а потом решил прокатиться. Все бормотал, что он почти успел…

– А где Валет? – спрашиваю.

– Макс, ну ты даёшь, он же вчера ещё сказал – там мать в больнице, он у неё… – Мотыль осёкся, с интересом на меня взглянул. Вижу, до него дошло. – А, точно, ты же с нами вчера не был… А где…

Так, а теперь аккуратнее. Правду выдавать только в нужной дозе, тогда не придётся ничего от друзей скрывать.

– Я с Жанной был. На заливе. Пока погода, солнце… – всё, дальше хватит. Пусть домысливает сам.

К моменту моего приезда всех с тяжёлыми травмами уже увезли, остались только те, кто мог самостоятельно передвигаться. Но, лишившись прямого виновника происшествия как объекта приложения своего праведного гнева, пострадавшие автовладельцы ещё и между собой успели почти передраться. И сейчас на оцепленном полицией перекрёстке, вместо того, чтобы заниматься оформлением ДТП и руководить эвакуацией побитых машин, жертвы аварии занимались кто чем. Двое мужчин висят на телефонах – явно менеджеры среднего звена, звонят в офис, раздают срочные указания. Ещё один мужчина с маленьким кричащим ребёнком на руках и вторым, вцепившимся в брючину, переговаривается с пожилой женщиной, приехавшей на такси. Это его мать, и он просит её забрать внуков, потому что жену увезли на скорой. Но таксист не согласен, возражает нервно – у него в машине нет детских кресел. Молодая женщина, сидя на тротуаре, тихо плачет, её телефон непрерывно звонит, но она не берёт трубку. Все на грани истерики. Ничего удивительного, утро, работа, рутина, привычная жизнь – и вдруг всё это сминается любителем алкоголя, адреналина и скорости! Такая гонка на гробах получилась.

Смотрю на место происшествия и почти вижу, как это всё произошло. Знаю, Мерц нетерпеливый – всегда на жёлтый трогается. Так что ему «гонщик» всадился в левое переднее крыло. Машину откинуло на соседнюю полосу, и дальше по принципу домино. А гонщика закрутило, и он ещё много кого подцепил. Сам Мерц отделался ушибом головы, у Дины что-то с плечом. Что ж, надо помогать. Но для начала надо бы всех как-то успокоить и призвать к порядку. И на удивленье, все уже готовы к компромиссам, не ищут виноватых и, вообще, устали.

Сначала мы должны закончить с документами. Мы пишем, заполняем, рисуем схемы. А я пишу и думаю, что надо бы до Жанны как-то донести, в чём дело. Но телефона нет, я молодец.

– Вов, слушай, – прошу Мотыля. – Я телефон у Жанны забыл взять. Ты можешь позвонить кому-то из её группы, чтоб передали ей, что мы попозже будем?

Мотыль кивает, вижу, что листает контакты в телефоне. Потом звонит, кому – уже не слышу. Не важно, лишь бы передали ей.

Потом решили разделиться – Мотыль закончит с бумагами, а я отвезу в больницу тех, чьи травмы всё-таки нуждаются во врачебном осмотре. Забираю четверых (Дину, Мерца, ещё двоих с ушибами) и еду в ближайший травмпункт. Ближайший оказался в районной больнице.

Ещё на подъезде понял, что ожидаются трудности – столпотворение машин, одни выезжают, другие тут же въезжают, мешая друг другу – стоянка вся забита. Матерясь про себя, с трудом паркуюсь и сопровождаю своих пассажиров в приёмный покой.

Минут двадцать мы ожидаем, когда освободится доктор. А после быстрого осмотра, оказания необходимой первой помощи и посещения рентген-кабинета всех оставляют до утра – проверить, нет ли осложнений. Мерц, правда, рвался написать отказ, но Дина его быстро усмирила. Ладно, ничего, до завтра полежат, им вместе будет не скучно.

Я уже вышел избольницы, когда позвонил Мотыль – сообщил, что на место ДТП не надо возвращаться, машины все эвакуировали и пострадавших тоже развезли.

Отлично! Значит, я теперь свободен. А время где-то к двум, и, если поспешить, ещё можно встретить Жанну после занятий. Самому себе странно признаться, как боюсь и переживаю перед этой встречей.

Иду к машине и удивляюсь, как же много людей у нас болеет. Как ещё выехать отсюда – водители паркуются без всяких правил, блокируют, теснятся, подпирают, ряд за рядом.

По мере приближения к машине чувство дискомфорта возрастает – из всеобщей какофонии звуков большого города и скопления людей и автомобилей в одном месте выбивается один, отвратительно режущий слух и раздражающий нервы. Спустя несколько секунд уже могу безошибочно определить источник – через одну машину от моей припарковалась старенькая иномарка. Именно в ней гремит музыка, и басы лупят так, что дребезжат открытые окна. Нет, я люблю музыку, и разную, но не люблю, когда вот так вот кладут болт. На всех. Мне, может, вообще сейчас не до песен – ты наслаждайся так, чтоб не мешать другим. И даже захотелось по-стариковски сварливо сделать замечание.

Но сдержался – всё равно сейчас уеду, а паренька научит кто-нибудь другой. Вот, например, соседи – между моей и «весёлой» машиной припаркован серебристый «Лэнд Ровер» из последних моделей, к которому подходят солидный мужчина лет шестидесяти и с ним парень с высоко загипсованной ногой в инвалидном кресле. Их сопровождают двое крупных охранников в отлично сидящих костюмах. Впрочем, парниша оказался неглупый, как он узнал, я не знаю, может, в зеркале заднего вида заметил шкафообразного телохранителя, но внезапно двери и окна в гремящей машинке быстро закрылись, а музыка стихла до невнятного шёпота. Только мужчина и парень, словно не заметив, что перекрикивать больше нечего, продолжали разговор на повышенных тонах. Я пиликнул брелоком и открыл дверь, невольно прислушиваясь к разговору и обследуя обстановку на предмет поиска возможного выезда.

– С меня хватит! – орал мужик постарше, видимо, отец. – Ты просил дать тебе время – я пошёл навстречу. Я не заставлял тебя заниматься тем, что тебе не нравится, я предоставил тебе выбор – и ты определился, ты стал музыкантом! Видит Бог, я стиснул зубы и стерпел, но это! Дальше что? Куда ещё заведёт тебя твоя «ищущая натура»? Жить надоело? Неизвестно даже, сможешь ли ты теперь нормально ходить…

– Отец! – успокаивающим тоном позвал его парень. – Спасибо тебе. Ты всегда старался относиться ко мне с пониманием, отнесись и сейчас. Музыка – моя жизнь, мой хлеб, но гонки… гонки мне нужны для души…

Я замер. «Они назовут тебя по имени», – сказал однажды отец. Значит, они всё-таки говорят со мной, Вселенная и Создатель? А я, честно, думал, это просто шутка. Я решительно захлопнул дверь и обошёл машину. Открыл заднюю дверь багажника и принялся наводить там порядок. Потому что эти два мордоворота явно не сочтут мой интерес к беседе своих подопечных уместным и позволительным.

– Адреналину тебе не хватает, да? Так милости просим в офис, у нас этого адреналина полно! – не мог успокоиться отец парня. – Как на прошлой неделе сделка с немцами сорвалась, так столько было острых ощущений… – и продолжил, чуть понизив голос: – Кого ты хотел удивить, её? Эту свою…

– Отец! – взвился юноша. – Она-то здесь причём?

Мужчина постоял молча с минуту и мрачно добавил:

– Мать переживает. Ты ещё и жизни-то толком не видел, а уже жениться надумал… на деревенщине безродной. Ты пойми, Антон, уровень у вас разный, разные миры, и рано или поздно ты поймёшь…

– Пап, а ведь ты женился на маме, когда она из деревни учиться приехала… никого не послушал. У тебя же даже любовницы за жизнь ни разу не было, только она, – сказал сын неожиданно спокойно и даже обрадованно, а отец раздосадовано замолчал. – Вот и у меня также – только она, навсегда, без остатка.

– Ну, и где она, когда тебе плохо? – скептически спросил отец. – Когда тебе нужна помощь, её и…

– Я просил её не приезжать, потому что ты сказал, что заберёшь меня. Не хотел, чтобы вы столкнулись. О, смотри! – голос парня вдруг наполнился радостью и восхищением, а я высунулся из багажника и закрутил головой, пытаясь понять, с чего бы. И увидел – метрах в пятнадцати от нас по проходу шла длинноволосая девушка в простом светлом пальто. – А она не послушала, всё равно пришла! Лена!

Молодой человек крикнул и замахал ей рукой, и лицо девушки осветилось искренней улыбкой. Она прибавила шаг, спеша между машинами.

– Пап, спасибо, я с ней тогда поеду, хорошо? – затараторил парень. – Маме привет передавай, скажи, пусть не волнуется. И если вы хотите, мы в гости придём. Ну, давай, пока.

Он покатил прочь от «Лэнд Ровера» и вскоре остановился около своей невесты. Она наклонилась к нему, наверное, поцеловала. После, улыбаясь, помахала рукой отцу парня и, развернув коляску, повезла его по проходу в сторону противоположного выезда со стоянки.

Мужчина постоял, посмотрел им вслед с минуту и неожиданно тепло улыбнулся. И тут же сурово взглянул на охранников, отчего те быстро вытянулись во фрунт, и один распахнул дверь на заднее сиденье, а второй быстренько залез на место водителя. Через несколько минут их внедорожник непостижимым образом аккуратно вырулил из тесной западни соседних машин и уехал. А я всё стоял и думал.

Итак, что я вынес из этого разговора? Отец предоставил сыну выбор, позволил самому решать, кем быть. Ну, с этим ясно. А любовь… как он там сказал, этот мальчишка? Только она, навсегда, без остатка. А ведь он прав. И как бы у него не сложилось в итоге – у меня действительно только она. Только Жанна. Навсегда.

Выворачиваю задом в удивительным образом возникший проезд, выезжаю со стоянки. Мне теперь надо в сторону университета, к ней. На душе чисто и легко, впервые за два дня. Я получил ответ – любить надо без остатка.

***

Ехать сейчас легко и комфортно, солнце приветливо светит. Дороги пока свободны, а вот часа через два мегаполис охватит «дачное безумие». На всех выездах из города образуются разномастные пробки и заторы, состоящие из машин горожан, рвущихся насладиться осенней природой на своих дачах. Но пока мне везёт. Ещё минут десять, и я, наконец, увижу Жанну.

Звонит телефон, зажатый в держателе приборной панели, мой личный вестник всяких осложнений. О, это Элен, хочет видеозвонок. Я забыл про неё, стыдно. Заботливый сынок! И она, наверное, ещё не знает про отца. Бью пальцем по экрану, принимаю входящий.

– Макс! – вижу в экране её прекрасное лицо. Вот уж кому нечего бояться выглядеть плохо на видео или селфи – то ли она настолько фотогенична, то ли просто умеет держать камеру правильно, но никаких длинных носов и выпученных глаз я в её случае никогда не видел. Очень красивое, идеально гладкое лицо гармоничных пропорций. За те три с лишним десятка лет, что я её знаю, на лице у Элен не появилось ни одной морщинки.

– Привет, Элен, – говорю. Вид у неё серьёзный.

– Макс, я прошу тебя приехать, – в голосе Элен все ещё заметен французский акцент, несмотря на двадцать лет в России. – Нам необходимо поговорить. Срочно.

Что ж, справедливо. Справедливо, если она услышит грустные новости об отце от меня лично, и не вскользь по телефону, между делом на бегу. Но Жанна…

– Макс, пожалуйста, – в голосе Элен появляются просящие нотки. И даже как-то забываешь, что не видел её уже пару дней, потому что она не ночевала дома.

– Прямо сейчас? – всё ещё надеюсь я.

– Да, это важно, – и мягкая улыбка освещает её лицо, смягчая и меня. Трудно на неё злиться.

– Хорошо, – я как раз проезжаю мимо университетской стоянки машин. С глухим сожалением просто еду мимо. – Где-то через час. Будь, пожалуйста, дома.

Потом резко включаю поворотник и останавливаюсь у обочины, на всякий случай моргаю аварийкой. Парковка забита, значит, занятия в самом разгаре. Я могу успеть до прихода Жанны домой, чтобы хоть как-то извиниться за вчерашний день и моё отсутствие сегодня. Звоню в цветочный салон, у нас с парнями там уже блат – всегда заказываем у них цветы девчонкам. Прошу прислать букет из роз на адрес, вложить открытку, чтобы извиниться. По телефону заверяют, что, как обычно, сделают всё в лучшем виде. Я отключаюсь, но что-то беспокоит. А как у нас «обычно»? Блядь, я никогда не видел, что они там от моего имени рассылают. «Обычно» извиняться приходилось только после Игры.

Так, ладно, потом разберусь, а пока надо ехать домой. Удачно, что сейчас – ещё успею до пробок, доеду быстро. Да и в город вернуться вечером будет не проблема. Всё-таки я твёрдо намерен сегодня встретиться с Жанной. Только вот, помню, она говорила, что к бабке поедет. Я не уточнил, когда – сегодня, завтра?

Останавливаюсь у дома, машины Элен нет. Как всегда, пунктуальна из принципа «женщина должна опаздывать». Ладно, стараюсь не злиться. Подожду, раз приехал, глушу мотор и иду в дом.

Глава 11. Макс. Семья.

Не раздеваясь, иду в Зал. Падаю на диван, кладу ноги на стол. Мой стол, что хочу, то и делаю.

Достаю телефон, открываю галерею. По моим подсчётам, там, на поляне, должно было получиться с десяток фотографий, но… Удивительно, только одна. Зато какая!

Ставлю её на заставку в ноут. Он мой личный, никто чужой не увидит. Можно даже подумать, что это фотошоп, так нереально красиво волшебное создание. Моя Жанна! На фото она распустила крылья, и этот крутой изгиб шеи…

Ловлю себя на том, что уже с полчаса сижу и смотрю неподвижно на экран. Вижу, правда, я совсем другую Жанну. Нежную и трепетную подо мной. Ставшую моей, отдавшуюся мне. Прислушиваюсь к себе и пытаюсь понять, какие чувства вызывает во мне то, что я у Жанны первый. Нет, не так – единственный. Я сделаю всё, чтобы так и было, других не будет. Так много чувств я ощущаю впервые, и лучше бы мне успокоиться немного. Остынь, парень! Потому что сейчас я переполнен. Любовью. Самому удивительно. И немного смешно.

Открываю браузер, в окно поиска вбиваю «кошка с крыльями», подумав, добавляю «мифология». Терпеливо изучаю ряд фоток домашних питомцев с крылышками типа голубиных. Все не то. В мифологии Земли не было огромных котов с размахом крыльев свыше трёх метров. Есть, правда, ещё Пахт – одна из форм богини Бастет, но изображение – только стилизованная статуэтка длинномордой египетской кошки, да и то, кажется, крылышки ей недавно дорисовали. А вообще похожа. Да, что-то есть, определённо такие, как Жанна, посещали Землю и раньше. А может, и всегда здесь жили. Как же мало, мало я знаю…

У дальней стены за моей спиной раздвинулись двери. Элен, наконец-то.

– Максимус Уолдо эс Соуло! – у Элен хорошо поставленный звучный голос, вкупе с эхом Зала какой-то просто 3D-эффект получился.

Слышу привычный цокот шпилек. У неё, наверное, и пляжные шлёпанцы на шпильках. Опускаю браузер, закрываю ноут. Отхожу к окну, показывая, что не расположен к долгим беседам.

Элен доцокала до дивана, слышу стеклянный звон – она что-то ставит на стол. В отражении в окне мне её немного видно – Элен в чём-то белом, уселась на диване.

– До меня дошли слухи, у тебя появилась подруга? – спрашивает Элен мою спину.

– О! – отвечаю. – А кто?

– Позвонила Мерцалову, он и сказал, что ты с подругой, – Элен не понимает сарказма. Значит, звонила вчера, сегодня Мерцу явно не до бесед.

– А с хуя ли, – борзею я, психуя, – ты ему позвонила?

Элен какое-то время молчит, всё-таки раньше я никогда не позволял себе так с ней разговаривать, а тем более, выражаться. Ёмкий по смыслу всё-таки мат у русских. Но вот я лично своё поведение понимаю – они, ну, может, кроме Валерыча, давно по ней слюни пускают. Элен, возможно, и не заметила, и повода не давала, но я вижу. И мне неприятно.

– Ты был вне зоны, я тебя искала… – отвечает, наконец, Элен. Задумчиво как-то.

– Я встретил девушку, – говорю ей. Возможно, напрямик получится закончить разговор быстрее.

– Полумесяцем бровь? – у Элен озорное настроение. К добру ли?

– О, Елена Геннадьевна, вижу, ассимиляция идёт семимильными шагами? – слегка оттаиваю, наконец, я, подразумевая состоявшееся сближение с культурой новой родины.

– Как и у тебя, – говорит она, намекая на мой непозволительный мат. И мы снова молчим. Не знаю, как правильно подобрать слова, чтобы сообщить ей об отце.

– Уоу, Макси-и… – с натуральным французским прононсом вдруг тянет Элен. Ненавижу, когда она меня так называет!

Оборачиваюсь и вижу – Элен разглядывает Жанну на рабочем столе ноутбука. Блядь, я дурак! Додумался тоже! Полон любовью!

Почему-то я уверен, что от Элен всё это было лучше скрыть. Я подскакиваю к ней и вырываю из рук ноутбук. Хлопаю крышкой. Черт, да хоть разбей его теперь – уже поздно. Попутно замечаю, что Элен как-то странно сегодня одета.

– Где ты нашёл тенебриса? – на её лице выражение недоверчивого изумления. Я молчу.

– Это она, да? – медленно, но до Элен доходит. – И что, поймал удачу за хвост? Получил предсказание?

– Предсказание? – ну прямо как в сказке живём, ей-богу.

– Тенебрисы могут предсказывать будущее, – просто сказала Элен. – Ну, а в остальном… Как, Макси-и? Тут уже зоофилией попахивает. Она же животное!

– Она человек, – говорю я. – Я – человек, она – человек. Какие проблемы?

– Ну, ты, хоть и со сверхспособностями, может, и человек, а она – животное!

– Чуть быстрее, чуть крупнее, чуть умнее – немного мало для сверхспособностей, не находишь? – я хочу закончить этот разговор, хочу поскорее уйти отсюда, уехать. В другое бы время я с удовольствием её расспросил, я любым крохам инфы рад, но не сейчас. Тем более, что ничего важного она всё равно не скажет, не посмеет перечить желанию отца оставить меня в неведении.

– Тебе уже пора принять свою суть, – глухо говорит Элен, и я досадливо морщусь. Уже много лет я слышу эти разговоры, кто бы ещё объяснил, как её принять. Может, и нет у меня этой самой их «сути», вот такой я урод получился.

– Когда-то давно, – говорит Элен монотонно, и я навостряю уши. Похоже, что-то мне всё-таки выдадут. – На заре времён… араты и тенебрисы шли одним путём. Сражались вместе, бок о бок, за общее дело. За совесть. За честь. Справедливость. Открывали миры и обустраивали их. Это было так естественно, ведь и те, и другие крылаты. Тогда у многих высших рас были сопутствующие расы. Это было до того, как небесные коты стали чёрными.

– А какими они тогда были? И почему стали чёрными?

– Белыми, серыми, голубыми… Светлыми, короче, – отвечает Элен на первый вопрос, игнорируя второй. Что-то там такое было, значит, важное.

– И конечно, такая близость не могла не породить… В общем, союзы между ними встречались… – Элен явно подбирает слова, фильтрует информацию – что можно мне говорить, а что не стоит. Жаль, я рискую не услышать самое важное для меня.

– … и не были бесплодными, – Элен выдержала трагичную паузу. Как знать, может, в своей длинной жизни Элен приходилось быть и актрисой?

– От союза тенебриса и арата всегда рождается сильный… тенебрис, арат – никогда! Ты не сможешь с ней продолжить род!

– Пусть, – говорю ей. – Пусть будет сильный кот, я согласен.

И смотрю, как вытягивается её лицо.

– Но Макс…

– Ну, вот скажи – обычная женщина сможет выносить арата?

– Да, сможет. Умрёт родами, как твоя мать, но сможет.

– А какой от неё будет арат – сильный или слабый?

– Слабый, – говорит Элен, и тут же поправляется: – Нормальный.

– Вот я и говорю – пусть лучше будет сильный кот, чем слабый арат. Такой, как я.

Элен молчит. Явно общение протекает не так, как она рассчитывала. Ну, конечно, она пришла отвадить меня от человеческой девчонки, а тут целый волшебный тенебрис.

– Что они могут? Какова их природа? – решаю я попытать счастья, выведать ещё хоть немного о мире, откуда я вылез.

Но Элен не отвечает. В её голове явно варится другая каша.

– Обычная женщина – да, Макс, тебе не подходит. Только родить… не останется рядом, – Элен сегодня в ударе. – Но настоящая женщина, из Высших…

Элен поднимается с дивана и подходит к столу. Берёт бутылку вина, которую принесла с собой, разливает в бокалы на ножках. И теперь я отчётливо вижу, как непристойно она сейчас одета.

Что это? Она сошла с ума?

Потому что Элен действительно в белом – белый пеньюар, белые чулки, белые подвязки, стринги, белые шпильки на ножках…

Элен подносит мне бокал и отпивает из своего. Такая уверенная в себе, вечно молодая, красивая. Хочется крикнуть – да что ж ты делаешь, хотя бы не пей! Но я не могу… потому что сквозь прозрачную белую ткань вижу, как на меня вызывающе топорщатся яркими вишнями её подкрашенные соски.

Свой бокал принимаю и ставлю обратно. Через несколько минут здесь уже не с кем будет разговаривать.

Элен осушила бокал и уселась в кресло. Пеньюар с единственной застёжкой у ворота распахнулся, показывая белье. Я впервые в жизни почувствовал, что значит – шевелятся волосы на голове. На Элен вовсе не стринги, а одна из порочнейших выдумок человечества – эротическое белье. То, что называется «с доступом», без промежности. Показывающее мне выпуклый лобок с узкой дорожкой золотистых волос, идущих от половых губ под округлый вырез. В другой ситуации (и с другой женщиной!) я бы, возможно, оценил, но это же Элен! И неважно, что она выглядит, как ровесница Киры. Кире-то двадцать с небольшим, а Элен уж точно не менее пятисот. Она же мне как мать!

Элен развела стройные ножки и закинула на подлокотники, и я увидел, как расходятся её нижние губки, открывая темно-розовый блестящий вход. Она согнула изящный пальчик и с видимым удовольствием погрузила в себя. Вытащила с лёгким хлюпом и медленно облизала.

Бля, да она мокрая! Так накрутила себя, что потекла! Плюс вино. А самое дикое, что предмет её эротических фантазий – я…

Не в силах больше на это смотреть, я отвернулся. Не знаю, как кто, а я лично предпочитаю не знать, как выглядят подобные места у той, которую привык считать почти матерью.

Элен соскочила с кресла, сбросив цоколки.

– Макси-и… – в её голосе слышны успокаивающие нотки, как будто она уговаривает капризного ребёнка. – Я бы смогла и родить, я же…

Не понимаю, при чём здесь дети. Я о них вообще ещё не думал.

Она обходит меня и опускается передо мной на колени. У пеньюара такой огромный вырез, что он давно свалился с плеч и теперь висит на локтях. Великолепные груди призывно подрагивают, когда цепкие руки Элен пытаются расстегнуть ремень джинсов. Надо отойти, оторваться от неё, но боюсь, что сломаю ей пальцы, если дотронусь.

– Элен… – может, в этой сивой голове есть ещё кто живой.

– Ты не знаешь, Макси-и, как я жила. Не знаешь, как это – жить среди людей, когда твоя сущность берёт над тобой верх. Мы же для этих ничтожеств как боги! И ты можешь всё, просто всё получить, что ни захочешь, надо лишь…

– Перестань, Элен! – я пытаюсь отшагнуть, и тащу её за собой. – Ты же не просто так под утро приходишь? У тебя есть кто-то? Кроме отца?

– Обычный мужчина не может меня удовлетворить, Макс, и… – Элен шмыгает носом, и я понимаю, что следующим актом в нашем спектакле идёт женская истерика.

– Дай, угадаю, – прерываю я её. – И ты… что ты сделала, Элен? Заменила качество количеством? Любишь, когда много членов, да, Элен?

Ну, а что? Она жила одна, среди людей, и как-то справлялась без таких, как мы. Ну, а после всего, что я только что увидел, уважения к ней у меня нет ни на… Просто нет.

Элен слегка розовеет, но кивает. Пользуясь тем, что я отвлёкся и оставил стратегически важные места без защиты, расстёгивает, наконец, джинсы. Запускает руку в ширинку и умудряется вытащить полутвёрдый член.

Да, стыдно… Стыдно, что я всё-таки биологически здоровый индивид, и на всю эту херню у меня почти стоит.

– Настоящая женщина всегда знает, чего от мужчины ждать. Сразу понимает, с кем будет хорошо, а с кем так… Ты стал такой, Макс, я просто чувствую, как с тобой может быть хорошо…

– Хватит! – я отлетаю от неё прежде, чем этот вишнёвый рот буквой «О» засосал головку члена. – Отец знает?

Да, задаю глупый вопрос, судорожно заправляюсь.

– Да, Макси-и… Он разрешил.

– Разрешил?! Как…

– Сказал, позаботиться о тебе так, чтобы ты не наделал глупостей.

– Что он сказал?! – срываюсь на рёв.

– Сказал, согреть тебя!

Всё ясно, и отец, и Элен явно слетели с катушек. Видимо, весь расчёт на то, что секс с женщиной из Высших спровоцирует проявление у меня сущности. Ну, а у Элен ещё и свой умысел. Не, я всё понимаю, разные ситуации бывают, но приказать своей женщине лечь под своего же сына, это, по-моему, верх цинизма.

– Блядь, я думал, мы семья! – цежу сквозь зубы, собирая свои вещи. Так, ноут, телефон, зарядка, всё – на выход!

– Но мы семья, Макси-и! Марк, я и ты! – Элен сидит на полу полуголая, с округлившимися глазами.

– Какое замечательное трио! Пока отца нет, мы с тобой ябёмся, как кролики, да? А когда есть, то можно и вдвоём… тебя одну, – я стремительно иду к двери своего персонального дурдома. – Нет уж, я лучше как-нибудь сам… Соло!

Вылетаю из дома, иду к машине. Чёрт его знает, где я буду сегодня ночевать, но точно не здесь.

Глава 12. Макс. Афродизиак.

Удивительно всё же, как невидимо для окружающих рушится твой мир. Без взрывов снарядов, грохота и пыли, складывается легко и тихо, будто карточный домик. И фуррх! – вот и нет больше ничего, что за столько лет привык считать своим.

Я не сказал ей про отца. Да она и не дала мне возможности сказать. Впрочем, не уверен после такого карнавала, что её это вообще интересует. Может быть, наша такая долгая жизнь – это зло, и у всех у нас едет крыша после, скажем, лет так двухсот-трёхсот? От скуки, безделья и вседозволенности.

Выруливаю на подъездную дорогу и раздумываю над разницей между понятиями «Развратный» и «Развращённый». Развратный, я так понимаю, это тот, кто любит секс. Вот я всегда считал, что люблю спать с женщинами, так что я, наверное, развратный. А развращённый, видимо, это тот, кому обычного разврата уже не достаточно, нужна его крайняя степень, апогей. Да, развращённость Элен стала для меня открытием, неожиданным и неприятным.

Мрачные размышления прерывает видеозвонок от Киры. Хорошо, что я ещё не выехал на трассу, сбавляю немного скорость и отвечаю. В конце концов, Кира мне ничего плохого не сделала. Пока.

– Макс, – у Киры странный голос. Я отрываю глаза от дороги и, бросив быстрый взгляд на экран телефона, удивляюсь её виду. Это ещё что? Плакала или просто косметику смыла?

– Да, – говорю. – Что случилось?

– Нам надо поговорить, – произносит Кира в нос, как в замедленной съёмке моргая белёсыми ресницами. Тут высокие деревья вдоль дороги, поэтому всегда проблемы со связью. Вот за это, и ещё за страшные морды на экране видеозвонки я не люблю. Во всяком случае, сам никогда не звоню.

– Говори.

– Это не телефонный разговор, – гундосит Кира. – Пожалуйста, ты не мог бы приехать…

Это я сегодня уже слышал! Они что там, между собой все сговорились?

– Говори! – закипаю и ору на неё – и за Элен, и за весь этот вывернутый наизнанку день.

– Я беременна, Макс, – глаза Киры наливаются настоящими слезами.

– Уверена? – цежу сквозь зубы, судорожно стараюсь дышать ровно. Не понимаю, как ещё руль не согнулся в руках, настолько мне трудно сдержать себя сейчас. Да это, сука, просто аццкий день какой-то.

Нет, этого просто не может быть, потому что быть не может. Я никогда не хотел детей от Киры.

– Поздравляю! Готов жениться! – говорю, и спокойствие постепенно возвращается ко мне, но голос всё ещё похож на рык. И добавляю мрачно: – А через одиннадцать месяцев ты умрёшь…

Именно столько, по скудным рассказам отца, длится беременность у Высших.

– Что ты такое говоришь, Макс?! – у Киры высыхают слёзы от потрясения, и лицо некрасиво вытягивается.

– Да, у нас в семье всегда так, – бросаю небрежно. Правду ведь говорю, а она не верит!

– Да ты псих! – кричит Кира.

Она наклоняется к телефону, будто хочет в него влезть, и её припухшее лицо уже не влезает в кадр.

– Полный урод! – шипит она раздутыми губами и отключается.

***

Уже в городе вспомнил, что сегодня же пятница. Конец недели, весь город гуляет. Следовательно, ребят надо искать в каком-нибудь клубе. А, и Мерц в больничке, значит, Мотыль с Валетом только вдвоём. Звоню Валету, он всегда из нас самый адекватный.

– Бонжу-у-р, Макси-и! – громко грохочет музыка на заднем фоне, в трубке Валерки подвыпивший Мотыль. Они как-то услышали, как Элен меня называет, когда она звонила. Ещё одно мерзкое напоминание о ней. – Так грустно, что переночевать негде?

– Вэн, ну ты сегодня поражаешь экстрасенсорными способностями! – говорю, улыбаясь, но мне не смешно нисколько. – Утренний стресс снимаешь? Вы где?

– Макс, давай к нам, – а это уже Валет. – Мы «У Эльзы».

Так, «У Эльзы» – это недалеко от универа, мосты поднимут, и я уже никуда оттуда не денусь. Ну и фиг с ним, посплю в машине.

Я по клубам ходить не люблю вообще. Не потому, что правильный такой, а потому что в клубах люди делают что? Ну да – танцуют, отдыхают, знакомятся – это все из категории «возможно», и из категории «всегда» – пьют алкоголь.

Алкоголь на меня действует не так, как на обычных людей. Слегка опьянеть, расслабиться и забыть о проблемах у меня не получится, не жди. А вот нажить себе новых сложностей – это пожалуйста. Так как в небольших дозах он на меня действует, как лёгкий афродизиак, а в больших я ещё не пил. Мозг, видимо, отключается всё же насколько-то, но с другим уклоном – возникает непреодолимая и неконтролируемая потребность. Поэтому всякий раз, когда решался выпить, я обнаруживал себя под утро чёрт те где, в неизвестных постелях с незнакомыми девками. А однажды даже с четырьмя.

Жанна. Глухое сожаление тянет изнутри, отзывается болью. Я не могу сейчас подумать о ней, не могу вмешивать её во всю эту грязь. Отчётливо понимаю, что такие уроды, как я, не подходят таким правильным хорошим девочкам. Возможно, после сегодняшнего вечера я вообще никогда не смогу быть с ней. Потому что она не захочет меня больше, если узнает. Не примет меня обратно, выползшего из чужой постели, в этом я не сомневаюсь. Но одуреть, хоть немного затуманить мозги мне сегодня необходимо.

Тем не менее, меняю маршрут, чтобы проехать мимо её дома. Нагибаюсь над рулём и в лобовое стекло вижу – нет, не горит свет на третьем. Уже уехала? Сразу после учёбы собралась и на автобусе или на электричке (а я даже не спросил, где это) укатила к бабушке своей. Да, наверное, потому что уже темнеет, она всегда в это время включает все лампы и задёргивает шторы.

Гоню машину на стоянку университета, пусть там ночует, я сам не знаю, где сегодня буду. Иду пешком по набережной, здесь, как всегда, привычно дует. На душе мерзко и одиноко, в голове пусто и мрачно.

«У Эльзы» – это, скорее, даже не клуб, а бар. Или, как сейчас модно стало говорить, паб. Не дешёвый, но и не самый дорогой. Танцпол там есть, но совсем небольшой, потому что клиенты туда приходят, в основном, чтобы снять стресс. То есть выпить. И ассортимент бухла там выдающийся, это так.

Охрана на входе пропускает, как всегда, без вопросов. Музыка сегодня тут что-то слишком громкая, или мне в моём сплине так только кажется. Своих сразу вижу – они за столиком с угловыми диванами. Значит, кто-то из них сегодня надеется на компанию. А пока сидят вдвоём, что-то пьют и по сторонам посматривают. Сразу видно – молодые люди в поиске… приключений на свой кошелёк и другое имущество.

– О, у нас сегодня виски, – замечаю, усаживаюсь на диван, чтобы видеть зал. – Мне налей.

– Макс, ты ж не пьёшь, – напоминает Валет вместо приветствия. – Мне не жалко, да только ты…

– Сегодня надо, – говорю. – Чтобы кукухой не поехать. Задолбали проклятые бабы.

– Кто тебя так? – участливо спрашивает Мотыль, протягивая мне низкий хрустальный стакан, наполненный виски на треть. – Мачеха, что ли? Или эта твоя…

Брякаю своим бокалом о его, опрокидываю в себя. Мне не нравится вкус алкоголя, поэтому предпочитаю не затягивать процесс. Смотрю на Мотыля.

– Ну, договаривай, – предлагаю, но он молчит. Мотыль умный, он нарываться зря не будет. Видит, что на нервах, значит, могу в ухо дать. Не столько он выпил, чтобы не понимать, что со мной у него шансов нет – я и выше, и тяжелее.

– Ну, просто Макс, сам подумай, где ты и где она, – говорит, наконец, Мотыль. Всё-таки не настолько умный, как я думал. – Она же рядом с тобой, как мышь. Смотреть не на что.

– Это просто ты не туда смотришь, – рассмеялся Валет. Молодец, разрядил ситуацию, я бы среагировал по-другому. – О, смотрите, здесь Кира.

И правда – у барной стойки Кира в компании подружек, стоит с коктейлем в руке. А я этот коктейльчик знаю, он ни разу не безалкогольный! Что ж, рад, что «интересное положение» не мешает Кире жить полной жизнью. Вот и сразу бы так, и не морочила мне голову. Терпеть не могу, когда мне врут, да ещё с такой театральной постановкой. И тут мне в голову приходит неожиданная мысль.

– Вов, а ты кого сегодня попросил передать Жанне, что нас не будет? – спрашиваю, а Мотыль вдруг становится каким-то жалким. Эх, не нравится он мне сегодня, что-то у нас с ним точно случится. Несчастный случай.

– Макс, ты извини, я не подумал, – нервничает, это видно. – Я… короче, позвонил Кире.

А, так вот откуда нам беременность ветром надуло. Да, на войне все средства хороши. А чего вообще все за меня так переживают? И Кира, и Элен, и Мотыль вот… Ну, зато теперь я уверен, что с Жанной у меня всё закончится даже быстрее, чем я думал, если уже не закончилось. Кира – это тяжёлая артиллерия, эвакуировать из-под завалов некого.

– Выпьем? – предлагаю. – Я сегодня чуть не стал отцом.

– Ну, как же ты так неаккуратно… – ржёт Валерка, разливает нам по чуть-чуть. А он, оказывается, намного разумнее, чем я считал, разумнее даже Мотыля. Видит, что есть желание нажраться, не льёт нам по полстакана.

Мы выпиваем, и к нам присоединяются дамы. Кира демонстративно садится рядом с Мотылём, а я так рад, что не со мной. Не придётся сдерживать себя, чтобы не придушить потихоньку.

Что-то меня сегодня алкоголь не цепляет, странно. Раньше и половины этого хватало, чтобы снести крышу. А сейчас – ничего, только будто голова цепенеет, и сердце бьётся где-то внизу живота. Я сканирую глазами зал, будто ищу кого-то, но того, кто нужен, здесь нет. Да, такой нет…

– Валер, сходи, возьми водки, – я протягиваю пластиковую карту Валету. – Не берёт меня этот ваш виски.

– Макс, ты бы не мешал бухло, – говорит Валет беззлобно, но карту берёт. – Ещё чего-нибудь взять? Поесть?

Отрицательно мотаю головой.

– Возьми девочкам фруктов и мороженого, – вдогонку Валерке кричит Мотыль. Кира рядом с ним сидит серьёзная и молчаливая. Странно, как её вообще сюда занесло? Она несколько раз пыталась меня вытащить куда-нибудь сходить, и каждый раз это были заведения – одно пафоснее другого.

Валет возвращается, приносит бутылку водки и тарелочку с нарезанным лимоном. Не коньяк, конечно, пьём, но, в принципе, пойдёт. Через несколько минут подходит официантка, ставит на стол большое блюдо с нарезанными фруктами и несколько вазочек с шариками мороженого, облитого фруктовым сиропом.

Мы снова выпиваем, я беру ломтик лимона и запихиваю в рот целиком. Резкий кислый цитрусовый вкус немного проясняет мозги, и я ловлю запах фруктов, идущий от стоящей на столе тарелки. Что там у них? Яблоки, бананы, гранаты… апельсины, вроде. А я вдруг ощущаю другой запах, нежный сладко-дынный, и чувствую на губах соль её слёз. Нет, не тех слёз, на поляне, других, отчаянно-горьких. Которые застилали её глаза сегодня, совсем недавно. Откуда мне это знать? Но я знаю…

Машу рукой, чтобы наливали. Надо ещё выпить. Мотыль, вижу, на танцполе – обнимает в танце Киру. Как у них интимно. Выпиваем с Валеркой вдвоём. Ну, вот оно! Я, наконец, ощущаю подступающее возбуждение, но какое-то неправильное. Тяжесть в паху, вплоть до боли, подсказывает, что возбуждён-то я уже давно, но странно, даже не почувствовал. Зато обращаю, наконец, внимание на девичье тело, уже давно жмущееся, практически ползающее по мне.

– О-о-о! – восхищённо тянет неизвестная мне «леди», огладив ширинку и приняв положение вещей на свой счёт. Убираю её руки оттуда, честно говоря, не только неприятно, просто больно. У меня такой стояк, что всё болит. Я встаю, и девчонка ссыпается с меня на диван. Валет вопросительно смотрит на меня, а что я ему скажу? Всё, я пошёл, не всё ещё обрушилось в моей жизни? Кое-что, самое чистое, светлое и чудесное из всего, что со мной случалось, я, похоже, намерен разобрать по камешку собственными руками прямо сейчас?

Надо же, меня пошатывает, иду и удивляюсь. Я начинаю пить совсем как человек. Уже не слышу, что за музыка играет в баре. У меня в голове своя музыка. Полумрак и что-то, похожее на дым, затрудняет видимость, всюду цветные всполохи. Откуда здесь дым? Раньше в «Эльзе» не курили, нет, только на улице. Куда это я? Ах, ну конечно!

– Макс, – Валет и Мотыль спешат за мной следом. – Пошли, вызовем тебе такси, успеешь доехать до дома.

– Я не домой, – ещё внятно говорю я. – Мне тут недалеко.

– Давай, пошли, мы поможем, – Мотыль кладёт ладонь мне на плечо. А вот не надо меня трогать!

– Отвали, – стряхиваю я его руку. – Ты уже, сука, помог!

– Макс, куда ты собрался? – с другой стороны нарисовался Валет. – Ни хрена себе, тебя торкнуло! Никогда тебя таким не видел!

Двигаюсь к выходу. Член, как блядский компас, ведёт меня, знает, куда мне надо. Валет с Мотылём, как два пажа-оруженосца, послушно идут за мной следом. Минуя скептически оглядевшую нас охрану, вываливаемся на улицу. Прислоняюсь к стене – на улице полегче, мне надо подышать. Мотыль ловит такси и что-то объясняет водиле в открытую пассажирскую дверь.

Собираюсь с силами и ступаю на тротуар, с осторожностью, будто на тонкий лёд. Но меня тут же ведёт, и я оступаюсь. Но упрямо продолжаю идти, я знаю, куда иду. Туда, где на третьем этаже всю ночь будет гореть свет.

– Макс, стой! Куда ты, к ней? – кричит Мотыль мне в спину, и я слышу топот двух пар ног – меня догоняют. – Не надо! Вот если хочешь всё допортить, то это как раз оно!

Он хватает меня за рукав куртки, и я, не глядя, бью кулаком куда-то в район его лица. Заслужил! Он, урод, давно нарывался! В жизни не поверю, что он попросил именно Киру передать моё сообщение Жанне просто потому, что «не подумал».

Мотыль попытался ответить мне кулаком же, и мы сцепились.

– Эй, парни, вы чего? – наш миротворец попробовал влезть между нами, но понял, что лучше не стоит. – Пошли, пошли отсюда, пока охрана ментов не вызвала. Пошли, Макс, мы тебя просто проводим. Посмотрим, чтоб ты дошёл.

Валет попытался отодрать меня от Вовки, но я просто отодвинул его. Раздался звук рвущейся одежды, чьей – не знаю. Отпускаю их обоих, иду дальше, вроде, даже поуверенней. Всё-таки на улице хорошо. Да я вообще уже нормальный.

Таким журавлиным клином доходим до дома Жанны. Я стою перед аркой во двор, задираю голову, смотрю на её окна. У меня глюки? Горит, горит свет в её квартире!

Глава 13. Жанна. Абсорбент.

Я закрыла за тётей Ниной дверь и вернулась в ванную. Да, правду говорит Ба, слово – оно и лечит, и калечит. Не могу сказать, что уже совсем поправилась, но тётя Нина нашла правильные слова, и мне стало легче.

Смотрю в зеркало на своё лицо – нос опух, ресницы слиплись стрелами. Умываюсь снова холодной водой и долго стою, прижав к лицу полотенце. Я дышу в него и отчего-то успокаиваюсь, когда жаркое дыхание согревает кожу.

Легче стало, но не до конца. Он и телефон не взял, потому что ему не надо. Вот такая «разовая акция», а потом прости-прощай! Да он и не попрощался даже. Наврал, что у него дело какое-то, и был таков, как говорит Ба. Чувствую, что до новых слёз осталось немного. Это же я сейчас опять накручу себя до истерики.

Выхожу из ванной, иду в кухню, принимаю принесённую тётей Ниной таблетку. Время ещё есть, надо пойти и поспать хотя бы час. Потом, вечером, даже успею собрать вещи и продукты в деревню. Честно говоря, уже устала плакать.

Иду в спальню, сразу задёргиваю шторы, включаю маленький ночник. Нет, мне не понравилось так просыпаться – в темноте, под чьим-то взглядом. Я так для себя и не решила, почудилось мне или и вправду было. Просто постаралась выкинуть из головы.

Улеглась в постель, под одеяло. Поставила будильник на телефоне – думаю, полтора часа мне хватит. Поёрзала, устроилась поудобнее, прикрыла кончик носа одеялом и закрыла глаза. Всё равно я ни о чём, кроме него, думать не могу. Как это могло случиться со мной? Невероятно. Я же не хотела, прекрасно помню, я же видела, что девчонки его интересуют максимум на один раз. И знала, как потом девочки долго переживали. Я теперь их понимаю – после него другие парни кажутся такими… не знаю, пресными, что ли. Слишком простыми. Не то, не то…

А мне-то что теперь делать? Как прожить свою длинную жизнь в полном одиночестве? Если Ба права, а пока повода сомневаться в её словах у меня не было, другого мужчины у меня не будет. Тёмные твари создают пару один раз и на всю жизнь, а я потратила свой единственный шанс на Макса. Что же я натворила…

Не заметила, как меня сморил сон, тяжёлый и глубокий. Наверное, таблетка подействовала, и я отключилась.

***

Проснулась от резкого сигнала будильника. Нашарила телефон рукой, выключила противный звук. Есть ли на свете человек, который любит свой будильник? Поэтому я не ставлю на будильник треки, которые нравятся, знаю – через несколько пробуждений я их возненавижу.

Я остаюсь в постели, тяжело моргаю – по ощущениям, в глаза насыпали песку. Это от слёз. Нечего было рыдать, как ненормальная, все равно слезами этому горю уже не поможешь.

Минут через двадцать вылезаю всё же из постели, бреду на кухню, ставлю чайник. Ползу в ванную, снова умываюсь. Сон от лекарств никак не отступает, не стоило лишний раз есть непонятные таблетки.

Роюсь в холодильнике, есть не хочется, но надо. Пусть будут яйца, да, сырые. Вбиваю два яйца в чашку, взбалтываю, солю и выпиваю. Завариваю себе чаю покрепче.

Спохватываюсь, что в остальных комнатах не включила свет и не закрыла окна, бегом по комнатам пробегаю. Потом лезу в кладовку, достаю большую сумку на колёсиках, начинаю укладывать наши с Максом покупки. Макс! Непроизвольно вздыхаю так, что колет в сердце. Да мы и были-то вместе меньше недели, а уже столькое о нём напоминает.

Заживёт. Отболит и отвалится, как корка на сбитой коленке. Я, конечно, сама себе вру, но я буду очень стараться. И не буду плакать, не стану унижаться. Хорошо, что у меня в группе нет подруг, никто и не узнает, как мне было плохо.

Вспоминаю про чай, отпиваю немножко. Хочется сладкого, но, как обычно, конфет у меня нет, так что вытаскиваю гематогенку из пальто в прихожей. Есть ещё конфеты Макса в открытой коробке, но это имя теперь под запретом, как и его конфеты.

Я уже вернулась на кухню, когда раздался звонок в дверь. Сколько живу здесь, в дверь ко мне звонят впервые. Я подскочила, чуть не облилась чаем. Кто, скажите, может звонить в дверь в такое время?

Я смотрю на себя – на мне длинная большая футболка и коротенькие домашние штанишки. Сердце колотится от страха, я крадусь в прихожую тихо, как мышка.

Позвонили снова, а потом ещё и заколотили. Представляю, как сейчас к дверям прилипли все соседи. За дверью слышу мужские голоса, страшно неимоверно. Это то, чего я всегда боялась? Сомневаюсь, что мои страхи пришли бы и так громко о себе заявили, позвонив в дверной звонок. Глазка в двери нет, я не знаю, что мне делать…

Открою и посмотрю быстренько, если что, наверное, успею захлопнуть обратно. Ну, ошиблись, может, люди этажом или квартирой. Только я совсем одна, в случае чего, никто мне не поможет.

Открываю. Ладно. Щёлкаю замком, тяну на себя дверь. В щёлочку через цепочку смотрю, но ничего не видно. Снимаю цепочку, распахиваю шире. И встаю в дверном проёме в немом изумлении.

На площадке двое – да это дружки Макса. Ну и видок, скажу я вам – у Мотылёва наливается красно-чёрным синяк под левым глазом, на Валерке рваная куртка. Полуоторванный рукав у плеча торчит нелепым клином, запах алкоголя чувствую от самой двери. Так, а где остальные бойцы, интересно?

Вопросительно смотрю, мол, чего хотели?

– Э-э… привет, – говорит Валера. – Жан, ты извини, что так поздно. Мы тут… э, привели…

Перевожу взгляд на Мотылёва – да, синяк качественный. Просто очень.

– Я был против, – объясняет он и осторожно трогает припухшую ссадину под глазом. – Но он не хочет никого слушать.

Я уже вообще ничего не понимаю, лестничный пролёт за ними мне не видно. А на лестнице раздаются тяжёлые шаги, и парни, как по команде, расступаются в стороны. Очень быстро. И я вижу Макса. С опущенной головой, тёмного, страшного и чужого.

Он минует последнюю пару ступенек, тяжело, гулко шагает прямо на меня. И я тоже быстренько убираюсь с его дороги, и Макс проходит мимо вглубь квартиры. Слышу, как в комнате что-то звякнуло, потом загремело. Я смотрю на парней, тревожно и снова вопросительно, но они отводят глаза почти виновато.

– Мне жаль, – говорит Вова. – Осторожней с ним, он сейчас… сама увидишь.

– Да, извини, что так вышло, – с сожалением добавляет Валет.

И они уходят. Будто жалеют меня. А мне страшно так, что я почти готова просить их остаться. Что они не договаривают? Что не так с Максом?

Закрываю дверь на все замки, иду его искать. На полу в большой комнате обнаруживаю его брошенную куртку. Поднимаю, отношу в прихожую. Сам Макс сидит на кровати в спальне, сгорбившись и обхватив голову руками.

– Тебе плохо? – спрашиваю, приближаюсь осторожно. – Что принести? Чаю, водички? Кажется, надо пойти поискать абсорбент в аптечке.

Подхожу к нему, и Макс голову поднимает. Подтягивает меня к себе, вжимается в живот лицом, грубо ласкает руками ягодицы. Я нерешительно пальцы в волосы его на затылке запускаю. Короткие…

– Не надо ничего, – хрипло говорит он. – Мне сейчас другой абсорбент нужен.

Макс поднимает на меня лицо. И я готова отпрянуть от этого чёрного, голодного, безумного взгляда. Такого я его не знаю. Это очень жуткий Макс, опасный и незнакомый.

Макс отстраняется, ведёт руками вверх по моему телу, берет в ладони груди, сжимает. Зацепляет двумя пальцами ворот и молниеносным резким движением рвёт на мне футболку. Он вжимается лицом в теперь голую кожу, прикусывает зубами. Рывком стягивает с меня штанишки и усаживает к себе на колени. Мне очень страшно, и я боюсь заплакать. Кажется, я понимаю, почему парни так извинялись. Знают, значит, что он в таком виде вытворяет.

Как будто чужие, грубые руки блуждают по моему телу. Вот он встал и толкнул меня на кровать, сам сдирает с себя одежду. Я опасаюсь лишний раз даже пошевелиться, чтобы не привлечь внимание, не вызвать его агрессию. Он ложится на меня сверху, не даёт себя касаться – одной рукой держит мои руки над головой, а второй спешно раздвигает мне ноги. Входит в меня, резко и сразу. Я вскрикиваю от боли, и он останавливается. Отпускает меня, обнимая, зацеловывает лицо, впивается в губы.

А я только сейчас понимаю – это же Макс, Макс, он пришёл ко мне, ненормальный мой,любимый! Только мне сейчас полагается злиться на него, упиваться своей обидой и лелеять горе от его предательства. Как же часто мы испытываем навязанные чувства, которые, по всеобщему мнению и велению распространённого штампа, должно испытывать в какой-то конкретной ситуации! И Макс… он тогда сейчас просто изнасилует меня, и всё между нами закончится навсегда. Но я не хочу так! Я люблю его, я так рада, что он пришёл ко мне, даже такой. Главное, что пришёл. Я тоже его хочу!

***

Когда я проснулась, утро уже не было ранним. Макс угомонился только к рассвету, так что хорошо, что очнулась хотя бы не после обеда. Обнаруживаю, что лежу, уткнувшись лицом в его грудь, надёжно прижатая к нему двумя руками, а сверху на меня ещё положили ногу. Своим же коленом, оказавшимся между его ног, ощущаю тепло и нежную мягкость мошонки. От этого открытия, от воспоминания о том, что Макс со мной проделывал этой ночью, огнём загораются щеки. Я осторожно выпрямляю ногу, а ещё у меня затекла рука, на которой я лежу. Макс чувствует моё движение и разжимает объятия. Откидывается на спину, отпускает меня на свободу.

Я вытаскиваю из-под себя руку и опираюсь локтём на подушку. Разглядываю его, хорошо, когда он не видит и не мешает. Мне так нравится на него смотреть! Да, он действительно подстригся, мне вчера не показалось. Лицо выглядит моложе и, в то же время, каким-то строгим. Ему, наверное, снится что-то – Макс хмурится и сводит вместе низкие брови. Длинные полукружья ресниц лежат на щеках. Я легко вожу пальцем по лбу, разглаживаю тонкую морщинку. Веду вниз по прямому носу с узкими ноздрями, ощущаю незаметную взгляду маленькую горбинку. У него такие чувственные губы, верхняя сейчас кажется чуть полнее нижней, их я едва касаюсь. Обвожу двумя пальцами твёрдый подбородок, по длинной линии высокой скулы попадаю к чувствительному месту под ухом. По широкой шее, по ключице на мощное плечо. Такое тело – мечта любого скульптора, идеальное сплетение мышц и сухожилий под гладкой, туго натянутой кожей. Оглядываю его фигуру, спускаюсь взглядом от груди к низу твёрдого живота. Хотя, нет, Макса бы точно забраковали. Вспоминаю маленькие и аккуратные, похожие на детские краники греческих эталонов, и не могу удержаться от смешка – да, у Макса там агрегат слишком серьёзный! Расслабленный и беззащитный, даже на вид кажется мягким, но всё равно поражает. Очень хочется дотронуться, ощутить его нежную гладкость, но я опасаюсь разбудить этого восхитительного монстра. Пусть ещё поспит, тяжёлая была всё-таки ночка.

Отмечаю татуировку на его груди – странно, была красная, стала чёрная. Такое возможно? Но зато теперь это моя настоящая буква, и орнамент очень красивый. Когда она изменилась? Обвожу пальцами чёрную «А», рисую почти прямой контур выпуклой грудной мышцы, не могу удержаться, чуть царапаю ногтем маленький напряжённый сосок.

Макс беззвучно сглатывает, но я вижу, как поднялся и опустился кадык на шее. Да он не спит, я так понимаю. Притворяется? Стыдно, да?

Я подтягиваюсь на кровати повыше, заглядываю в его лицо. Он, наверное, чувствует моё дыхание, потому что открывает глаза. Встревоженно смотрит на меня, что-то ищет на лице. Потом обнимает и притягивает меня к себе, но вдруг замирает. Я смотрю в направлении его взгляда – Макс разглядывает синяки от его рук, расцветающие на моих бёдрах. С сожалением легко гладит следы пальцем.

– Что это было? – спрашивает, со сна у него хриплый голос. – Ты не хотела, я заставил?

– Ну, первый раз было… трудно, – я пытаюсь его успокоить. – А потом… ты сделал так, чтобы я захотела.

Поневоле заливаюсь краской – сегодня ночью было так стыдно-прекрасно. Я не представляла, что такое бывает. Были, конечно, страшноватые моменты вначале, но потом… потом всё было необыкновенно хорошо. Даже не знаю, сколько раз он довёл меня до края. А ещё меня поразило то, что когда кончаешь уже не в первый раз, становится всё легче и легче улетать, и часто у нас с ним получалось одновременно.

– Ты тоже пострадал, – я касаюсь пальцем кровавых лунок на его плече, туда впивались мои пальцы в один особо острый момент. Макс выворачивает шею, пытаясь заглянуть за плечо, видит эти маленькие, засохшие уже царапины, и лицо его немного проясняется, освещаясь знакомой хитроватой улыбкой. Нельзя устоять, когда он вот так улыбается, наконец-то улыбается, и я целую его. Сама.

Глава 14. Макс. Любишь?

Я просыпаюсь от воя сигнализации чьей-то машины под окном. Лежу неподвижно, пытаясь осознать, где я и кто я. По мере включения в реальность в памяти всплывают отдельные фрагменты прошедшей ночи. Предвкушение надвигающейся катастрофы и леденящий душу страх не позволяют открыть глаза. Да, она ещё здесь, я ощущаю тепло её дыхания на своей груди. Чувствую близость её гладкого тела, которое прижимал к себе даже во сне, как ребёнок любимую игрушку. Я, кстати, был на редкость жадным ребёнком. Сколько себя помню, ничем своим никогда добровольно с другими детьми не делился.

Она пока ещё со мной. И я боюсь открыть глаза, боюсь увидеть заплаканное лицо, искусанные от боли губы. Потому что знаю – всё, что только можно сделать с женским телом, этой ночью я с ней сделал. И вряд ли был внимателен и осторожен. Так что эти минуты до её пробуждения – возможно, всё, что мне осталось. Ещё немного её рядом, прежде чем она откроет глаза, скривит презрительно губы и прикажет убираться. Из её жизни, из её постели. А я что, уйду? Наверное, уйду, когда она скажет. Не смогу её больше мучать.

Маленькая, прости! Просто рвётся из груди, но я молчу. За окнами живёт и шумит город, моя девочка сопит и прижимается лицом к моей груди.

Время, наверное, близится к обеду. Жанна шевелится, просыпаясь, пытается выпутаться из объятий. Я отпускаю её, переворачиваюсь на спину. Вот так, сейчас она поднимется с постели и уйдёт. Мне придётся одеться и последовать за ней туда, где у нас состоится крайне тяжёлый для меня, но, думаю, очень недолгий разговор. Последний.

Жалею ли я, что так всё вышло? Да, жалею. Поступил бы, если б знал, что так будет, иначе? Не знаю. Но, зная себя, могу сказать – всё, что произошло, закономерно. Слишком хорошая для меня. Слишком… идеальная.

Жанна не уходит, я начинаю волноваться. Она касается тонкими пальцами моего лица, и я замираю. Неуверенность – моё худшее состояние, она выматывает, нервирует, не даёт покоя.

Не похоже, что меня сейчас собираются выставлять за дверь. Жанна гладит меня легко, почти ласкает. Очень нежно. И цепляет пальчиком сосок. И я выдаю себя. Да, малыш, я проснулся. И не только я, мой боец тоже.

Я открываю глаза и сразу вижу её прозрачный взгляд. Вот так, вблизи, смотреть в её глаза особенно здорово, потому что вся их необыкновенность заметна лучше. Блестящие и чуть мерцающие, блеском похожие на сияние капли росы поутру, если б роса бывала прозрачно-чёрной, эти глаза рассматривают меня с расстояния кончика носа с каким-то странным выражением. На меня так ещё никогда не смотрели. Видимо, потому, что до этого я ещё никого в жизни не делал счастливым.

И от облегчения хочется вскочить и таскать её весь день на руках. Ну, или хотя бы до завтрака, а потом снова лечь с ней в постель. И я сгребаю её в объятия, и наконец, вижу. Вижу то, что так боялся обнаружить – потемневшие синяки на идеально белых гладких бёдрах. В точности повторяющие размер и форму моих ладоней.

Она меня не осуждает, но я сам себя буду судить. И наказывать. А Жанна показывает мне царапины от своих ногтей на моих плечах – надо же, даже не заметил, когда это случилось, хотя всегда пресекал такие проявления чувств у других. Так у меня, оказывается, никакой не котёнок, а дикая кошка, страстная и опасная. Короче, мы друг друга стоим. Главное, что котёнок меня прощает.

А Жанна меня целует. Сегодня у неё очень мягкие губы, и я чувствую лёгкий дынный запах. Мы лежим рядом, и я привлекаю её к себе, вжимаясь восставшим членом в её нежный живот. Это, кстати, для меня загадка – я сейчас должен быть пуст и спокоен, после такого марафона, так какого ж хрена…

Жанна обнимает меня за шею, и я накрываю её собой. Этот мягкий, тягучий поцелуй такой чувственно-пьянящий, что трудно сдержаться от крайних проявлений. И Жанна не сдерживается, она тихо стонет. Она стонет и этим сносит мне крышу. Я так хочу, как будто не я всю ночь с неё не слазил. И сейчас я хочу ещё кое-что, хочу туда, откуда исходит этот великолепный аромат. Хочу почувствовать не только его, но и вкус.

Я оставляю её губы, целуя, спускаюсь ниже. Её тело – сплошной соблазн, и вряд ли я смогу добраться вниз быстро. Это так необычно выглядит – полные упругие груди на удивительно тонком теле. Я, играя, легко обхватываю её талию двумя руками, и ещё остаётся место. Может полнеть, сколько хочет, я согласен, ей абсолютно не страшно. А вот груди с набухшими розовыми сосками, торчащими строго вперёд и вверх, великолепны безусловно. И я обхватываю губами сначала один сосок, потом другой, чуть пощипываю пальцами, пока они не напрягаются твёрдыми горошинами, доверчиво утыкаются в мои ладони.

Я поднимаю глаза, хочу увидеть её лицо – глаза у Жанны полузакрыты, рот приоткрыт. Руки чуть согнуты в локтях, расслабленно лежат вдоль тела, она прикусывает нижнюю губу, и тело её выгибается, словно подставляя груди под мои руки. Я ещё не видел женщины, которая бы отдавалась так искренне и так красиво.

Замечаю, что она лишь чуть раздвинула ноги, но пользуюсь этим и ставлю между её бёдер колено. Обвожу ладонями контур тонкого, но всё же сильного тела (а другая бы не вынесла меня этой ночью) – от груди по рёбрам на бёдра, и я уже здесь и мягко раздвигаю ей ноги. Жанна смотрит на меня затуманенным взглядом, впивается пальцами в простынь, когда я наклоняюсь над нежным, чуть вздрагивающим животом. Целую этот гладкий упругий животик и спускаюсь к выпуклому, беззащитному лобку. Судя по всему, у Жанны там вообще не растут волосы, во всяком случае, никаких следов удаления я не вижу. И это так здорово! Кожа нежная, как у ребёнка, аккуратные коротенькие губки припухли и приоткрылись, это просто с ума сводит. Никогда не думал, что могу так заводиться от вкуса и вида девчонки там. Чёрт, да я вообще не поклонник подобных забав, то ли дело, когда мне.

Но не с ней. И это не только для неё, это мне нужно самому. Я целую лобок, от моего дыхания она вздрагивает, и я поднимаю голову ещё раз на неё взглянуть. Всё, глаза закрыты, грудь вздымается. Так она и без моего участия кончит. Но налицо прогресс – уже не стесняется так, как в начале, разрешает мне смотреть. И трогать. И…

И я трогаю – я облизываю два пальца и аккуратно ввожу в неё. Ощущаю её тесную гладкую упругость и влагу, и член дёргается, бьёт по животу. Да, брат, точно, это твоё место, но когда ещё удастся! Большим пальцем нажимаю на клитор, двумя поглаживаю её изнутри, двигая все быстрей, и даже чуть сгибаю фаланги. Потом двигаюсь медленнее, но вижу её разочарование, и снова ускоряюсь, с силой почти трясу её, и… Вот оно! Жанна кончает, выгибаясь, с тихим сдавленным криком. Её колени дрожат от напряжения, так хочется ей сдвинуть ноги. А я припадаю ртом к её влажной, сокращающейся плоти, держу руками изгибающееся тело. Купаюсь в её чувственном нежном аромате, и пью её, вылизываю, целую. Знаю, что если так её довести до пика раз пять, она, наконец, не выдержит и брызнет сладким, упоительным соком. Но не сейчас… сейчас не могу.

Я целую её там, прихватывая губами нежные складки, спускаюсь ниже. Чуть поднимаю её ноги, раздвигаю ягодицы. Вижу покрасневшее колечко ануса – блядь, и здесь я ночью был. Обвожу его языком, и Жанна вздрагивает, видимо, я произвёл неизгладимое впечатление. Не бойся, котёнок, если не хочешь, мы больше не будем, я только тебя поласкаю.

У меня чувство дежавю. Как на поляне. Я между её ног, приставляю член к сжимающемуся входу, трепетному и влажному. Только сейчас всё по-другому, сейчас ей не будет больно. Я поглощён этим действом. Погружаюсь в её тело, схожу с ума от того, что вижу. Нет, опять не до конца, её плоть словно не пускает. Плотно обхватывает член, и дальше – нет. Не может быть, раньше у неё всегда получалось принимать… Раньше. Какие странные мысли, мы только ночь провели вместе, да ещё на поляне. Но не могу додумать, мимолётные отзвуки, как чужие воспоминания, проносятся по краю сознания, не задевая. Я начинаю медленно толкать, развожу её ноги шире, перебираю коленями, стремясь подобраться ближе.

Что-то происходит, и со мной, и с Жанной. Я мягко, но настойчиво подаюсь вперёд и всё-таки вхожу. Весь. Это настолько… что нельзя терпеть! Снова перебираю коленями, прижимаюсь ещё больше, чувствую, как трусь пахом о её нежную промежность. Жанна вскрикивает. Знаю, любимая, знаю, что для тебя слишком много, но раньше мы с тобой только так и…

– Хочу весь в тебя залезть, – шепчу и наклоняюсь к ней, пью этот нежный рот, поворачивая к себе её лицо с плывущим, бессознательным взглядом.

С такой глубиной проникновения я двигаться активно не могу, и, опираясь на руки, раскачиваюсь над ней, слегка скользя вверх-вниз. Я наслаждаюсь этой своей победой, она вся теперь моя. Решаюсь, отстраняюсь немного, чтобы ударить, толкнуть, да что угодно… Но тело её вдруг превращается в сладко-мучительную ловушку – её плоть сжимается вокруг меня неимоверно, затягивает внутрь. Моё движение продолжается, я выхожу на этом сжатии, и это невероятные ощущения! Удар, и снова тянущий меня внутрь выход. Я не могу сдержать глухой возглас, у меня такого секса не было никогда. Я двигаюсь и бью сильнее и быстрее, она в ответ обхватывает меня плотнее, чем вторая кожа. Нет, это не секс. Я знаю, что это такое… Слияние. Когда всё на двоих одно – один пульс, один вздох, один стон. У нас сейчас на двоих и душа одна, и тело стало одним.

Я склоняюсь над ней на локтях, двигаюсь все резче и быстрее, глубоко и сильно вонзаясь. Я даже не знаю, больно ей или хорошо, но остановиться не могу. Это выше моих сил. Жанна тянет ко мне руки, обнимает за шею – хочет, чтобы я на неё лёг. Нет, ещё рано, задыхаясь, её целую, дышу ею, и это единственная секундная задержка. Нельзя, нельзя останавливаться! Она прикусывает мою губу, не даёт отстраняться, а я продолжаю бить, врезаться в её нежное тело. И целовать.

И я ударил, она сжалась, выгнулась и забилась подо мной. Я не могу не следовать за ней, выпивая ртом её всхлипы и ощущая, как её содрогающееся тело снова и снова стискивает член и словно вытягивает семя. И сам не могу сдержать то ли стон, то ли хрип. У меня так впервые. Она цепляется за меня, как за поручень, и я опускаюсь на неё. У меня, если честно, дрожат руки. Я прижимаюсь щекой к её щеке, и чувствую, что у неё мокрые виски и на глазах снова слёзы. Как и у меня сейчас.

– Макс… – потрясённо говорит мой котёнок спустя какое-то время. – Ты меня так… любишь?

– Ты меня тоже, – отвечаю, улыбаясь, смотрю в это удивлённое лицо. И слегка двигаю бёдрами, напоминая, что я всё ещё в ней.

Жанна не отвечает, она зачарованно и серьёзно разглядывает меня снизу. Потом чуть улыбается и прикладывает к моим щекам свои маленькие ладошки.

– Пора вставать, – тихо говорит она. – Надо успеть на автобус, а до него ещё на такси добираться. Ба меня ждёт, волнуется.

Уедет, я останусь без неё на целый день. Даже на полтора. До утра понедельника, до встречи в универе.

– Я тебя отвезу, – шепчу я в её волосы, снова придавливая её собой. – У тебя сумка тяжёлая, намучаешься одна. И с бабушкой своей познакомишь…

Я смотрю на неё, жду возражений. Но она рада, как и я. Это же замечательно, что не придётся расставаться.

Я скатываюсь с неё, ложусь на спину, закидываю руки за голову. Жанна встаёт с нашей мятой постели, мягко ступает по полу босыми ногами. Мне нравится, что она не зажимается, не стесняется своей наготы. Нравится смотреть на неё голую. Она двигается естественно свободно, наклоняется и собирает нашу раскиданную по полу одежду. Ну, вообще-то, преимущественно мою.

Поднимает с пола мятые джинсы, замечает торчащий из кармана шнурок. Тянет за него и достаёт свой оберег, который я ей так и не вернул. Кладёт джинсы на кровать, сама идёт к большому зеркалу у стены. Растягивает концы шнурка в стороны и прикладывает к груди – примеряет, хватит ли длины, чтобы завязать новый узел.

Я наблюдаю за ней, не отрывая глаз, её движения завораживают меня. Поэтому замечаю – когда амулет коснулся её груди, мир… мигнул. Я смотрю на обнажённую девушку у зеркала и недоумеваю – вроде, что-то общее есть, но, определённо, не Жанна. Пройдёшь и не заметишь, и почему-то очень хочется отвести глаза. А лучше вообще покинуть этот дом, уйти, не оглядываясь.

Девушка снимает с себя оберег – да, шнурок короткий, и я снова вижу Жанну. Срываюсь с постели, иду к ней. Нельзя допустить, чтобы она снова его носила. Нельзя! Или я её в буквальном смысле потеряю.

Глава 15. Жанна. Баш на баш.

Макс подходит ко мне сзади, обнимает со спины. Его сильные руки на фоне моего бледного тела кажутся слишком смуглыми, и сам он, по сравнению со мной, выглядит очень большим. Никогда не считала себя миниатюрной, но на фоне его высокой стройной фигуры я действительно – котёнок и маленькая.

А ещё мы красивые, правду сказала тётя Нина. Мы красивые вдвоём, почему-то. Может, из-за контраста? Я и он… даже не знаю, с чем сравнить. Я как маленькая бледнолицая скво в руках огромного бронзовокожего индейца.

– Не одевай его, прошу, – Макс целует меня куда-то в ухо и тянет оберег за шнурок. – Подари его мне… на память.

– На память?! – я вижу в зеркале своё ошеломлённое и злое лицо. На какую ещё, к чёртовой матери, память?!

Я поворачиваюсь к нему и гневно смотрю в его серые глаза. Ага, понимает, что сморозил глупость. Виноватая такая морда, полная раскаяния и сожалений.

Отхожу от него, беру со стула и надеваю голубой короткий халатик. Я не люблю носить халаты, но сейчас испытываю срочную потребность прикрыться. Неудобно как-то устраивать разборки с голой задницей. Макс, глядя на меня, тоже начинает одеваться.

– Ну, тогда просто подари, – говорит он, застёгивая джинсы.

Я молчу. Злюсь на него за всё – за Киру, за букет, за то, что думала, что он ушёл. Молча мы идём на кухню, я впереди, Макс следом.

А на кухне розы, и на столе валяется открытка, залитая слезами. Макс берёт её в руки, открывает. Поглядывает на меня искоса, кладёт обратно.

– Да, я лоханулся, – он усаживается на стул, притягивает меня к себе на колени. – Заказал цветы, чтобы извиниться за наш первый раз, не уточнил детали. Глупая открытка, розы не красные. Всё это просто неудачное стечение обстоятельств, не более. И ещё… что она тебе сказала?

Значит, он знает про Киру. Ладно, поговорим начистоту, как взрослые люди, пусть станет всё определённо.

– Она сказала, что ты был со мной на спор, из-за денег. Вы меня с друзьями… разыграли. Ещё сказала, что вы с ней вместе. Что скоро ты «созреешь».

Макс заржал. Когда он смеётся, трудно сохранять серьёзную обвиняющую мину, поневоле хочется хотя бы улыбнуться.

– Да я уже созрел, – отсмеявшись, говорит он. – Только не для неё. Про Игру – правда, я к тебе полез из-за Игры. Но ни минуты с тобой не играл, это Кира придумала. Вообще, не надо никого слушать. Только меня.

И Макс пытается меня поцеловать, обхватывает мою голову руками. Но я ещё не всё сказала!

– Тебя? – спрашиваю, пытаясь отстраниться. – Но ведь ты молчишь!

– Нет, я всегда открыт… – Макс прихватывает мою губу зубами, – для конструктивного диалога.

Замечательная позиция, отшутиться и спустить всё на тормозах. Замолчим все острые углы, вдруг они сами исчезнут. Но злиться на него уже не могу, могу только попросить.

– Не уходи больше так, – говорю.

– Как? – Макс округляет свои красивые глаза.

– Молча. Не надумывай себе того, чего нет. Пожалуйста, давай будем разговаривать. Извиняться за первый раз – это ты вообще о чём? Хороший у меня был первый раз, с чудесным мужчиной, пока этот… мужчина сам всё не испортил. Своим непонятным молчанием и странным поведением.

Я слезаю с его колен, включаю чайник. Макс сидит на стуле в глубокой задумчивости. Я рада, что сказала, но немного сомневаюсь, что сейчас подходящий момент для выяснения отношений.

– Надо быстро позавтракать, принять душ и выдвигаться. Очень много времени. Макс… – он по-прежнему сидит на стуле, пристально следя за мной взглядом. – Ты поедешь со мной? Не передумал?

– Нет, конечно, – Макс будто вдруг очнулся, выплыл из каких-то своих мыслей. – Что с завтраком?

Я открываю холодильник, Макс подходит ко мне, и мы вместе заглядываем в его девственно-чистое и полупустое нутро.

– Ты, вообще, ешь? – спрашивает, и я киваю. Макс с тоской оглядывает несколько аккуратных брикетиков творога и пару упаковок яиц. – Ага, я заметил.

– Ем, конечно, – говорю. – Но готовить для себя одной кажется таким ненужным.

– Об этом стоит подумать, – бормочет Макс, захлопывая дверцу.

– О чём?

– Чтобы готовить не для себя одной. Я вот очень люблю, когда для меня готовят. Могу побыть подопытным кроликом для твоих несомненно опасных кулинарных экспериментов. И я так кстати сейчас бездомный…

– В смысле? – и мне выкладывают немного сбивчивый и в чём-то нелогичный рассказ о том, что отец пропал без вести на военной службе, а с мачехой Макс поссорился.

– И вот так можно лишиться дома, из-за того, что «поссорился»?

– Дом арендованный. Он не совсем «дом». Без отца он опустел, жить там с ней я не буду. Хотя не уверен, что и Элен задержится, ей это место никогда не нравилось.

– Можешь остаться у меня, – затаив дыхание, предлагаю я осторожно. – Если хочешь.

Он хочет. От таких улыбок тают снеговые шапки на горных вершинах и вечные льды на полюсах. Макс притягивает меня к себе, наклоняется и касается носом кончика моего носа. Нерешительно обнимаю его за талию, но стараюсь не прижиматься близко. Нет, не надо меня целовать, а то мы никогда не выберемся из квартиры…

– Ма-а-кс, – тяну я сквозь поцелуи. – Ну, надо же собираться…

– Конечно, можно попробовать пожить и там, аренда на пять лет. Ты хотела бы жить в пригороде, на отшибе, без людей? Каждый день мотаться в город – продукты, учёба, работа. Я вижу только одно, нет, два преимущества проживания там.

– Ну? – тороплю его, и он опять улыбается этой своей хитрой улыбочкой.

– Там тихо и никого нет. То есть, никто не скажет тебе, встретив в подъезде на лестнице, что вы достали каждую ночь мерзко скрипеть кроватью.

Я смеюсь, но он прав – до прошедшей ночи кровать у меня не скрипела, а теперь скрипит. Сильно. Да, практически мерзко.

– Здесь привычнее, давай пока поживём здесь. И стены толстые, соседи не услышат, – это, скорее, надежда, чем уверенность. Но здесь действительно удобнее, и университет рядом.

– Ну что, предлагаю завтрак купить. Мне всё равно надо сходить за машиной, могу зайти в кафе, взять кофе и чего скажешь, – Макс смотрит на меня вопросительно. А я не хочу, чтобы он уходил без меня. Мне кажется, нам нельзя разделяться.

– Я приготовлю, – говорю. – Иди в душ, я быстро.

Так, проверим, что я там умею. В конце концов, готовить я могу, Ба меня учила. Другое дело, что занимаюсь этим редко. Тороплюсь, как могу, времени уже и вправду много.

Замешиваю пачку творога и яйца, добавляю муку, сахар, соль и ванилин, это будут у нас сырники. Надеюсь, что Макс сладкое любит. Перемешала и лизнула ложку – вроде, всего хватает. Скатываю плоские круглые котлетки из творожного теста, кладу на сковородку в шипящее масло.

Но сладкое – так себе еда, вкусно, но не сытно. Выуживаю из морозилки упаковку бекона, обжариваю на второй сковородке, вбиваю яйца.

В заключение варю кофе в турке. Не рискнула, пока готовила, ставить, я его все время упускаю.

Макс выходит из ванной полуголый, вытирает мокрые волосы полотенцем.

– Ты меня простишь, я воспользовался твоей зубной щёткой…– застывает в дверях кухни, сильно удивлённый.

– Там, в шкафчике, новая есть, забыла сказать, – говорю, наливаю ему кофе. – Садись кушать.

– Я, честно говоря, думал, что ты не умеешь, – говорит он, кусая сырник и отпивая кофе из чашки. – Но ты молодец, классно получилось.

Я ещё никогда никого в жизни не кормила, тем более, своего мужчину. Это такое интересное чувство! И так хорошо, когда он хвалит. Аппетит у Макса здоровый, правильно, что не ограничилась сырниками – яичница тоже хорошо пошла. Сама быстренько запихиваю в себя сырник, запиваю кофе и вскакиваю бежать в ванную.

– Куда? – Макс ловит меня за руку, и я падаю к нему на колени. У моего рта тут же оказывается вилка с кусочком бекона и яйца. – Ты же свалишься, совсем не поела. Успеешь ещё в свою ванную. Ешь спокойно, не на автобусе поедешь.

И меня кормят, а я послушно ем. И тихонько млею – как же чудесно, когда о тебе заботятся.

***

Наконец, иду в ванную. Захлопываю дверь у Макса перед носом, и с минуту слушаю, улыбаясь, патетичные жалобы на моё коварство и обещания «только потереть спинку». На всякий случай задвигаю шпингалет замка, с таким помощником я быстро не справлюсь. Залезаю под душ, быстро мою волосы шампунем, намыливаю тело жёсткой мочалкой. Ну вот, никаких синяков уже и не видно, а то Макс с утра впал в истеричное беспокойство. На мне все заживает моментально, спасибо моей кошачьей форме. Быстро вытираюсь, заматываю волосы вторым полотенцем. Накидываю халатик на ещё влажное тело, завязываю пояс покрепче и выхожу.

Макса нахожу в большой комнате, он стоит в задумчивости, засунув руки в карманы джинсов.

– У тебя даже фотоальбома нет, – обвиняет он. – Хотел посмотреть на тебя мелкую в пелёнках, но не нашёл.

– Как-то не до альбомов было. Да и не принято это у нас, – отвечаю, имея ввиду нашу маленькую семью, себя и Ба. Она, мне иногда кажется, вообще будто из другого времени, когда про фотоаппараты ещё и слыхом не слыхивали.

– Предлагаю начать, – говорит Макс. – Смотри, что у меня есть.

И он протягивает мне свой телефон с открытым фотоснимком во весь экран. А там я, на поляне, стою в траве, раскрыв крылья. Вот это да! Как замечательно, как красиво! Никогда не представляла, что у меня такой великолепный зверь. Не приходилось раньше видеть себя в таком виде со стороны.

– Но, – Макс отдёргивает телефон, не давая взять в руки. – С одним условием. Я тебе снимок, ты мне висюльку. Баш на баш, детка.

Я готова стукнуть эту хитрую морду, ослепительно улыбающуюся всеми своими идеально белыми зубами. Но вместо этого лезу в карман халатика и достаю амулет Ба.

– Надеюсь, этот компромат существует в единственном экземпляре? – спрашиваю строго, скрывая улыбку.

– В единственном, – с сожалением произносит Макс. – Остальные не получились.

– Ах ты! – и я бросаюсь на него, всё-таки эту наглую физиономию надо расцарапать – значит, он снимал меня и голую! А Макс ловко уворачивается и спасает свою бесценную шкурку – да, опять же в ванной.

– Перекинь мне по блютузу, – говорю в закрытую дверь и называю имя телефона. – Номер телефона запиши, кстати. И посиди там, подумай о своём поведении.

Закрываю ванную на защёлку снаружи. Теперь можно спокойно одеться. Бегу к шкафу, судорожно натягиваю чистые трусики и джинсы. Наверх – мягкую удлинённую тунику по фигуре. Слышу сигнал телефона – файл загрузился. Следом раздаётся звук трека, установленного у меня на незнакомые номера.

– Любимая, – смеётся в трубку Макс. – Открывай, я осознал и раскаиваюсь. И ты мне всё ещё штучку не отдала.

Иду в коридор и выпускаю страдальца. Всё равно мне нужен фен, а он в ванной. Отдаю ему оберег, вижу, как он его старательно прячет снова в карман джинсов. Чуть подсушиваю волосы, распрямляя расчёской.

Быстро заканчиваем сборы, пакуем не до конца уложенную с вечера сумку, небольшой пакет со сменой одежды. Наконец, выходим из квартиры.

Глава 16. Жанна. Слово не воробей.

В дверях парадной встречаем тётю Нину, здороваемся. Она ласково улыбается и хитро посматривает на меня. Спасибо вам большое, тётя Нина, вы спасли меня в тот вечер от меня самой. А сейчас я так счастлива, что хочется, чтобы и вокруг все тоже были счастливы.

Макс легко выносит из подъезда сумку, на тротуаре ставит на колёсики. Я хватаюсь за его руку, и мы идём, довольно целенаправленно, напоминая, наверное, парочку отпускников, опаздывающую на самолёт.

На улицах почти нет прохожих – сегодня суббота, да ещё обещали хорошую погоду, так что горожане отдыхают за городом, вероятно. Но утреннее солнце сменилось облачностью, а низкие тучи предвещают, скорее, осенний дождик, чем ласковый осенний денёк.

На одной улочке проходим мимо тату-салона. Я мимо него обычно пробегаю дважды в день, сначала в универ, потом обратно.

– О, давай зайдём, мы быстро, – говорит Макс. Берёт за ручку сумку, и мы заходим внутрь.

– Добрый день, – здоровается Макс с девушкой-администратором, просиявшей при его появлении. – А мне бы к Артёму… записаться.

Я сажусь в кресло для посетителей, наблюдаю за развитием событий. Странно, девушка ведёт себя так, словно совсем меня не замечает, будто Макс пришёл один. Такая реакция на него женщин слегка бесит, но что поделать. Это же Макс!

– А Артёма нет. И, думаю, уже не будет. Он же выиграл тот конкурс, на другой день после вашего сеанса. Там призовые такие хорошие, что он уволился сразу же, как только узнал. Сказал, свой салон откроет, – она не сводит сияющих глаз с лица Макса. – А вы что? Возникли осложнения? С татуировкой?

– Нет, – как-то лениво отвечает Макс. – Хотел ещё сделать.

– А… – девушка задумывается. – Могу дать вам его номер. Потому что даже не представляю, когда у нас появится новый мастер.

Она записывает номер телефона мастера-Артёма на листочке, передаёт Максу, касаясь при этом его пальцев. Внутри меня поднимает тупорылую голову и тяжело разворачивает кольца безрассудный и всеядный змей. Который называется «Ревность».

– Там такая история у Артёма, – говорит девушка Максу, понижая голос. – Вы когда ушли, он все сожалел, что нельзя вас на конкурсе представить моделью, ведь тату ещё не зажила. Говорил, что уж больно хорошо получилось. А к вечеру у него игла в машинке стала светиться голубым светом, он даже мне показывал. И эту вот машинку он и брал на конкурс, там ею работал. И выиграл, представляете? Вот ведь чудо!

– Действительно, – Макс так очевидно не хочет общаться, что даже мне слегка неудобно. – Что ж, спасибо, до свидания. Пойдём, котёнок.

И он придерживает мне дверь, сам выходит, не оглядываясь и не замечая расстроенного лица администраторши.

– Покажи мне листок, – прошу его, осенённая внезапной догадкой. И он молча протягивает мне записку. Так и есть, телефона на листке два – один Артёма, другой – её, Полины. Возвращаю Максу обратно.

– Зачем тебе ещё татуировка? – спрашиваю. – И вообще, это же больно.

– Надо эту свести, с ней что-то случилось, – отвечает Макс задумчиво. – Ты ведь видела?

Да, я видела, а про то, что это моя настоящая буква, Макс пока не знает.

– Не трогай, – говорю ему. – Мне нравится, очень красиво. Лучше той, что была. И сводить, наверное, больнее, чем делать.

Макс не отвечает, и остаток пути до университетской стоянки мы преодолеваем молча. Проходим на территорию парковки, замечаю, что охранник на нас как-то странно смотрит.

Крутой чёрный внедорожник Макса сейчас почти единственный на стоянке. Кроме этого блестящего угловатого монстра на парковке лишь пара седанов каких-то трудоголиков, сиротливо дожидаются хозяев у самого въезда.

Макс открывает заднюю дверь, кладёт в багажник сумку. Потом усаживает меня на пассажирское сиденье спереди, пристёгивает ремнём. Садится сам, заводит машину. Пристраивает телефон в держатель, подключает навигатор.

– В какую сторону едем? – спрашивает меня, и я задумываюсь. Да, с маршрутом там не всё так просто. – Или лучше назови сразу деревню.

– Ну, сначала я еду на автобусе до Василёво, – говорю. Да, лучше рассказать, как я обычно езжу, а Макс водитель, сам решит, каким маршрутом добираться. – А там есть один таксист знакомый, он меня дальше подвозит, мимо Сосновки почти до… моей деревни.

– А обратно как? – недоумевает Макс.

– Обратно – с ним же, уже до города, до подъезда.

– А, так тут недалеко, всего пятьдесят километров… Смотри, это Сосновка, – полазив в настройках, Макс показывает мне карту на большом экране навигатора. – Вот тут у нас две дороги, по какой надо ехать?

– По верхней, – уверенно говорю ему. – А дальше покажу, когда доедем.

– Ну ладно, штурман, – улыбается Макс. – Покажешь – так покажешь.

Макс пристёгивается, выезжает со стоянки. Кидает на меня задумчивые, нечитаемые взгляды.

– А ты в курсе, что въезд на парковку университета строго по пропускам? – меня умиляет и немного смущает его серьёзность. Как показала практика, когда Макс задумывается, это ничего хорошего для меня не предвещает.

– Нет, – отвечает он. – Никогда об этом не переживал и не заморачивался. А ты откуда знаешь?

– Так вот же, написано на въезде, – показываю ему на объявление.

– Ну, не знаю, меня всегда так пропускают.

Понятно, просто Макс у нас везунчик, перед такими обычно все двери открыты. Но вот его молчание начинает меня беспокоить, слишком поездку домой после первого раза напоминает.

– Ты чего опять? – спрашиваю его. – Что у нас случилось такого, о чем я ещё не знаю?

– Переживаю, вдруг я ей не понравлюсь? – говорит, наконец, после недолгого молчания. – Она, вообще, чья бабушка? По матери, по отцу?

Да, Макс, ты прав, реакция Ба меня тоже пугает, тем более, что я её не предупредила. Но очень надеюсь, что она меня поймёт, и все пройдёт хотя бы нормально.

– Я думаю, по отцу. Ведь мама у меня… тёмная тварь… была, – к такому выводу я пришла сама и сейчас озвучила Максу.

– Тенебрис, Жанна, твоя сущность называется тенебрис, уж никак не тварь, – Макс выглядит возмущённым. – Кто тебе посмел сказать такую гадость?

– Ба так её называет, – говорю я и сразу жалею, что сказала. Не хватало ещё, чтобы Макс был заранее предубеждён перед знакомством с Ба. Они оба так дороги мне, что я не переживу, если у них не сложатся отношения.

– А каково это, иметь внутри себя другое существо, ещё одну личность? – спрашивает мой второй, а, может, и первый самый любимый человек на свете.

– Ты немного не так это понимаешь, – тут уже задумываюсь я. – Нет никакой второй личности, есть только я. Я бываю в теле твари… кошки, бываю в человеческом теле. Я не становлюсь зверем, когда превращаюсь, я – это по-прежнему я. Мне не хотелось порвать тебя на поляне или убить. Я никогда не пробовала сырого мяса. Конечно, я не знаю, может быть, если провести в зверином теле очень много времени, подобные желания и возникли бы, но я редко превращаюсь. Живу, как все люди. Только обособленно.

Смотрю на него, такого спокойного и серьёзного. Он сразу кажется старше своих лет. А, впрочем, откуда я знаю, сколько ему?

– А ты? – спрашиваю его. – Ты не просто человек, я знаю. А кто?

– Я человек, – отвечает Макс немного устало. – Отец говорил, что наша раса называется «Аратор», но для меня это просто слово. Ну, знаешь, как если бы я был негр или чукча. Человек другой расы, но человек, всё же.

– Ты плохо себя знаешь, – говорю, вспоминая голубое ревущее пламя, увиденное мной в день нашего знакомства. Потом у него стали голубыми, в цвет этого пламени, глаза. А недавно вот, по словам Полины, некий механизм, соприкоснувшийся с телом Макса, опять же засветился голубым цветом. – Поверь, ты преподнесёшь себе и всем нам ещё немало сюрпризов.

– Это твоё предсказание? – Макс улыбается, кажется, к нему возвращается его обычная весёлость. – Мачеха говорила, что тенебрисы могут предсказывать будущее.

– Нет, но это же очевидно. А с предсказаниями не всё просто. Я вот, например, пока не умею и ничего не вижу, – рассказываю ему, но на самом деле волнуюсь. – Ты обсуждал меня с мачехой? А поссорились… не из-за меня ли?

– Нет, – Макс совсем не умеет врать, сразу выглядит неуверенным. – Вернее, не совсем. Она просто решила, что у нас с ней могут быть другие отношения.

Какие ещё отношения… О! Да это удар для Макса. Ведь каким бы сильным и уверенным он ни выглядел, я даже за эту неделю успела понять, что он чувствителен и склонен к рефлексии³. Вот, значит, какое горе вчера заливалось.

Не знаю, в какой форме выразить своё сочувствие, чтобы ободрить и не оскорбить жалостью. Попутно замечаю, что мы уже давно вовсю мчим по Московскому шоссе. Макс отлично водит, я даже не заметила, как мы покинули город.

Не найдя, что сказать, я уставилась в окно. На мелькающие за окном деревья в начинающих редеть осенних разноцветных нарядах, съезды, стоянки, автозаправки.

– Макс, а нам туда не надо? – спрашиваю, тыча рукой в направлении оставшейся позади заправки.

– Куда? – он обращает на меня серьёзный серый взгляд.

– Заправить машину не надо? Бензином, или на чём там она у тебя ездит, – у меня машины нет, но даже я знаю, что нужно заправляться.

– Да не надо, хватит, – Макс кажется мне слишком беззаботным в этом вопросе. Во всяком случае, тот самый знакомый таксист никогда не выезжал из Василёво, не залив предварительно полный бак бензина. Надо доверять своему мужчине, думаю я, параллельно представляя, как мы с ним толкаем этого явно многотонного монстра, если он вдруг заглохнет.

Разворачиваюсь к нему, на него смотреть интересней, чем в окно. Салон машины довольно свободный, чтобы прикоснуться к нему, придётся тянуться. И я просто гляжу на него, молча лаская глазами чеканный профиль. Я ещё так мало знаю его! Как можно так плохо знать человека и при этом чувствовать его таким близким?

– Слушай, – вдруг говорит Макс, кинув на меня быстрый взгляд. – А ты ничего необычного не заметила, когда… ну, когда мы с тобой… последний раз…

– Занимались сексом? – спрашиваю чуть насмешливо. Да, это очень трудно для мужчины, добровольно произнести слово «любовь». – Не знаю. Нет, вроде. Кроме того, что это было… ну, здорово. Чудесно. Необыкновенно прекрасно! А что?

– Меня не оставляет странное чувство, что всё это со мной когда-то уже было, – Макс снова кидает на меня взгляд, теперь вопросительный. Смотрит на мою реакцию.

– Я до тебя точно раньше не любила, – палюсь я по полной. Прижимаю ладошку к губам, но слово не воробей. Оно уже вылетело и порхает по салону. Губы Макса складываются в умопомрачительную улыбку.

– И я тебя, котёнок, – вот такого Макса я больше всего люблю. Хватит думать всякую фигню, когда я здесь!

– А почему ты вчера в универе не был? – я не хочу вспоминать вчерашний день, такой горький без него, но узнать крайне любопытно.

– Мерц в аварию попал, – говорит Макс. – Большое ДТП. Ехал утром от подруги и… Мы с Мотылём ездили помочь и не успели вовремя вернуться. Я и попросил Вована, чтобы кто-то передал тебе, что мы позже приедем, а он позвонил Кире. Ну, не козёл ли?

Вижу, что Макс на Мотылёва всё ещё злится, и понимаю, откуда у того вчера возник фингал.

– Мы в Василёво, – объявляет он, как будто я сама не вижу. Катим по знакомым улицам к отмеченному в навигаторе выезду из города.

На лобовое стекло брызнули редкие крупные капли дождя, делая и без того пасмурный осенний день ещё темнее. Включились и махнули дворники, Макс добавил тепла в салоне, что-то понажимав на центральной консоли.

Пейзаж за Василёво уже по-осеннему унылый – пожухлая трава в полях, мрачные ели. До Сосновки доезжаем за пять минут, но с этой дороги виден только край деревни.

– Теперь внимательно, – говорю Максу. – Сильно не разгоняйся. Через семь километров будет левый поворот, без знака. Не пропустить бы.

– Если что, развернёмся, не страшно, – усмехается он, коротко взглянув на меня. – Только здесь на карте нет никакой деревни.

Знаю, что нет, и начинаю волноваться. Я не знаю, пропустит ли Карман чужую машину, всё-таки, я туда всегда пешком приходила. А ещё там Ба, и я не представляю, что она скажет. Но то, что Макс едет со мной, по-прежнему кажется единственно правильным и верным.

Глава 17. Жанна. Ба.

Макс съезжает с дороги налево, и мы едем по узкой грунтовой дороге, вьющейся меж полей. Через несколько километров к дороге вплотную подступает смешанный лес, тонкие малооблиственные ветви торчат на дорогу, склоняются сверху и скребут по машине. Я поглядываю на Макса с беспокойством, ожидая возмущения и недовольства по поводу царапин на его красавце-автомобиле, но он молчит. Молчит до тех пор, пока дорога не заканчивается тёмным и, на вид, непролазным ельником.

Макс останавливает машину и смотрит на меня с вопросительным ожиданием, а я не знаю, как правильно объяснить.

– Ба называет это место «Карман», – говорю ему. – Понимаешь, это вопрос веры, надо просто ехать вперёд, но… Я боюсь за твою машину. Я здесь всегда пешком ходила.

Макс кивает, он немного отъезжает назад и уверенно направляет внедорожник на необъятную ель прямо перед нами. По-моему, он едет слишком быстро, и я, в предвкушении удара, зажмуриваю глаза. Небольшой толчок, словно переезжаем через «лежачего полицейского», и мы продолжаем мягко катиться.

– Обалдеть, – бормочет Макс, и я открываю глаза.

Тёмный лес стеной стоит позади, а мы въезжаем в тёплый ласковый июль. Вокруг ещё много зелени, листья на деревьях даже не начали желтеть. И никакого дождя – солнце светит на ярко-синем небосводе, и летний вечер ещё не вступил в свои права.

Макс с изумлением смотрит по сторонам, а я восхищённо гляжу на него. Я так рада, что всё получилось, и мы добрались, наконец, без крушений и бедствий. Есть одно «но», конечно, но это уже не столь важно – наши мобильники издают сигналы потери сети, карта на навигаторе гаснет.

– Чего это он? – спрашивает Макс, стуча по экрану навигатора пальцем.

– Здесь нет связи, Макс, – меня смешит его недогадливость. – А ещё интернета, электричества и телевидения. Ба, чтобы поговорить со мной по телефону, в определённые дни ходит по нескольку километров, чтобы выйти из Кармана наружу, где есть сигнал.

Мы проезжаем мимо пшеничного поля, потом мимо льняного. Через пару километров доезжаем до деревушки на три дома, окружённой садами и лоскутами огородов. Два дома из трёх – крепкие, добротные дома на семью из нескольких человек, а третий – очень маленький. Наш.

Останавливаемся у нашего крошечного на вид домика, недалеко от любимой клумбы Ба. Сейчас на ней вовсю цветут флоксы и лилии, оттеняемые жёлто-зелёными облаками манжеток. Заборов в деревне нет, да они и не нужны – чужих здесь не бывает, а животные присмотрены и заперты по загонам. Неподалёку слышен птичий гвалт и шум разношёрстного птичьего двора. На ближайшем лугу мычат коровы, откуда-то из-за домов доносится бекающее блеянье то ли коз, то ли овец.

Макс выходит из машины, достаёт из багажника сумку, и мы идём по тропинке друг за другом к дому. Домик у нас тоже с секретом, как и всё в этом необыкновенном месте.

Входим в маленький тамбур – Ба называет его «сени», затем в небольшой коридор с тремя дверями: в кухню, большую из комнат и кладовку.

– Осторожней, – говорю Максу. – Береги голову.

Дверные проёмы для него низковаты, не рассчитаннаш домик на высоких мужчин.

Я вхожу в комнату первой, Макс, нагибаясь, следом за мной. Из кухни появляется Ба, вытирая полотенцем мокрые руки. Я бросаюсь к ней, чтобы обнять, но она застыла на пороге и смотрит в немом изумлении на осматривающегося Макса. Который, войдя, выпрямился во весь свой немалый рост и расправил плечи. И комната от его присутствия сразу стала как будто меньше, хотя изнутри домик намного просторнее, чем выглядит снаружи. Ба до побелевших костяшек стискивает руками полотенце, и я боюсь, как бы ей не стало плохо. Надо было всё-таки предупредить, так себе сюрприз получился.

– Ба! – я всё же обнимаю её низенькую неподвижную фигуру и целую в щёку. – Познакомься, это Макс, мой… друг.

Макс здоровается, но Ба не отвечает. Блин, да что случилось-то? Будто кто у нас умер. Тьфу-тьфу.

– Ну, здравствуй… Макс, – говорит она, наконец, и пятится осторожно обратно в кухню.

Корчу Максу извиняющуюся рожицу и оставляю его осваиваться, сама иду за Ба на кухню. Вот что мне определённо нравится в Максе, так это то, что при всей своей склонности к самокопанию, он не закомплексован и прекрасно себя чувствует в гостях. Прямо как дома.

На кухне у Ба жарко – газовой плиты в Кармане ни у кого нет, еду готовят на дровяных кухонных плитах. И Ба как раз затеяла вкусненький ужин к моему приезду. Обожаю её еду, приготовленную на печке! Невероятно вкусно, возможно, потому, что потом Ба всегда ещё томит её в духовке.

Она стоит ко мне спиной, что-то бешено мешая на сковородке. Не думала, что спина может быть так выразительна по части демонстрации гнева. Раздражение и даже злость витали вокруг неё и, казалось, завивались в маленькие вихри.

– Ба, что случилось? – спрашиваю у неё мягко. Ну, а как? Вроде, я в чём-то виновата. Ба продолжает яростно помешивать овощи, гремя лопаткой и самой сковородкой о плиту.

– Ты хоть знаешь, кого притащила сюда, куриная твоя башка? – она внезапно разворачивается ко мне, пугая своей непривычной порывистостью и злым шипением.

– Ну-у… – если честно, я не понимаю, зачем так переживать, все дети когда-то вырастают, вот и я выросла.

– Вижу, что нет, – горько констатирует Ба и снова отворачивается от меня к сковородке. – Эх, Ажан, с обыкновенным мужчиной у тебя был бы шанс, да, был бы, но этот… этого тебе не удержать…

Как неприятно услышать такое от родного человека! Как будто я самая ни на что не годная девушка в мире, что и понравиться мужчине не могу. Несколько минут я подавленно молчу, переваривая услышанное. Ну, а чего я ожидала? Что Ба одобрит мой выбор? Недавно я и сама относилась к Максу точно также. И всё же никогда ещё Ба так меня не обижала, могла бы хоть не выражать своё осуждение так открыто.

– Тебе помочь? – спрашиваю тихо.

– Да не надо, – Ба в расстройстве машет рукой. – Иди, вон, развлекай…

Я возвращаюсь в комнату к Максу, он всё ещё разглядывает непривычную для горожан обстановку. Внутри стены домика обшиты светлым деревом, уже немного потемневшим от времени и приобрётшим коричневатый оттенок. На стене висят старинные часы с маятником, упрятанные в тёмный деревянный корпус с дверцей со стеклянными вставками. Они издают мерное тиканье и бьют в определённые часы. Несколько моих акварелей в простеньких рамках, те, которые понравились Ба. По углам – пучки и целые веники каких-то травок, висящие один над другим причудливыми гирляндами. Поэтому в этой комнате всегда приятно пахнет, почти как на сеновале. Ну, платяной шкаф, комод, кровать, небольшой диван и стол обычные, только очень старые. Тогда ещё мебель из дерева делали, иногда даже сами.

– Всегда о таких мечтал, – говорит Макс, указывая на часы. – Тишина в нашем доме так угнетала. Хотелось, чтобы хоть что-то тикало и создавало иллюзию жизни. Кроме микроволновки и холодильника.

Макс усаживается на диван и привлекает меня к себе на колени.

– Ну, как?… – он вопросительно смотрит на меня, показывая глазами в сторону кухни.

– Расстроилась, – говорю ему. – Ничего, отойдёт, она добрая.

– Я бы тоже на её месте расстроился, – шепчет Макс, одной рукой он наклоняет к себе мою голову и мягко касается губами моих губ, другой оглаживает грудь. – Если бы появился кто-то, желающий отнять у меня самое дорогое…

Ба неожиданно шумно приковыляла в комнату и направилась к старинному шкафу, раздражённая и недовольная. Показывая, насколько напрасны мои надежды. Странно, не замечала раньше, чтобы она так сильно прихрамывала.

– Исть хотите? – грозно вопросила она на свой деревенский манер, роясь в недрах полок. Выудила что-то светлое, сложенное аккуратными квадратиками, развернулась к нам и ну просто очень недобро оглядела меня у Макса на коленях.

Мы дружно переглянулись – да, завтрак был давно, так что вполне можно было бы уже и поесть, но сказать ничего не успели.

– Ещё не готово! – рявкнула «добрая» старушка и метнула на диван рядом со мной то, что достала из шкафа. Полотенца! – Вот, можно в байню пока сходить, с дороги-то. Уж стоплено с утра, как тебя ждала.

И она снова скрылась в кухне, а я и Макс, как послушные дети, отправились в баню. Снова по узкой тропинке, друг за другом, через луг.

Старенькая низенькая банька, вросшая в землю, досталась нам от прежних хозяев. Она стоит на берегу небольшого пруда с тёмной водой, но Ба воду из пруда для бани никогда не берёт – возит на тачке из колодца, и купаться в пруду запрещает.

Мылись целомудренно, по очереди, сначала Макс, потом я, справедливо опасаясь всевидящего и осуждающего ока Ба. Да, окно кухни как раз выходит на баню, так что она точно смотрит.

В бане приятно пахло какой-то пряной травой… мелиссой, мятой? Точно не крапивой. Значит, Ба опять что-то заварила в чане с горячей водой, для меня старалась. Но наслаждаться было некогда, хотелось скорее к Максу. Когда я, со своим вечным полотенцем на голове, вышла из баньки, обнаружила его на низкой скамеечке под стеной. Макс, в одних джинсах, застыл в своей излюбленной позе – вытянув перед собой скрещённые длинные ноги и откинувшись спиной на серую бревенчатую стену. Я плюхнулась рядом, снимая полотенце и вытирая волосы. Здесь фена нет, придётся сушить естественным образом, так что пусть солнышко и ветерок поработают.

Макс приобнял меня одной рукой, и я положила свою мокрую голову на его тёплое, гладкое плечо. Он пахнет летом, нагретой на солнце чистой кожей молодого и здорового мужчины. Такой немного терпкий, немного карамельный аромат, с оттенком мелиссы, конечно.

– Где твоя майка? – спрашиваю.

– Не свежая, не хочется надевать, – говорит он, и показывает на футболку, брошенную на скамейку с другой стороны от него. Да, надо выдать ему что-то, например, одну из моих необъятных маек.

– Как здесь необъяснимо хорошо, – замечает Макс. – Что это за место?

– Ба говорила, здесь словно кусочек её родины, или, как она предполагает, «пространство между», – я задумываюсь, собирая в памяти всё, что могу знать о Кармане.

– Некоторые местные знают об этом месте, но жить здесь мало кто согласен. Согласись, в век технологий существовать без электричества, телевидения, электроприборов и прочих радостей цивилизации кажется нелёгким. А в войну, – я имею в виду Великую отечественную, и Макс понимающе кивает. – Сюда целыми деревнями приходили, прятали детей и скот.

– Как же немцы не узнали об этом? – задаёт Макс вопрос, которым я сама задавалась не раз. Ведь достаточно качественно кого-то допросить, например, под пытками, чтобы узнать всё, что нужно.

– Не узнали. Или узнали, но попасть не смогли. Ба считает, чтобы сюда войти, надо уже побывать здесь, или чтобы кто-то провёл. А деревенские рассказать-то под пытками могли, но вести отказывались. Боялись очень. Они и сами опасались далеко заходить, вон там, на окраине и ютились, – я махнула рукой в сторону пограничного леса, на фоне которого ещё виднелись частично обрушившиеся остатки временных бараков.

– А времена года? – в Максе проснулся исследователь. – В Кармане всегда лето?

– Нет, времена года сменяются, как и везде. Но с небольшим смещением, да и, в целом, климат, вроде, немного получше. Пойдём, поищем тебе майку, – зову его, и он поднимается со скамейки. Приставив руку козырьком ко лбу, осматривается вокруг. Прикидывает, сколько здесь места.

– Сколько тут по площади будет? – прямо по курсу у нас пограничный лес, слева за полем – тоже лес, местный, с озером между сосен, с двух других сторон – бескрайние просторы степи.

– А никто не знает, – улыбаясь, говорю ему, и беру его за руку. – Мы и сами тут, по сути, с самого краю поселились. На всякий случай.

Тяну его к дому, но Макс не хочет идти за ручку. Он подхватывает меня на руки и, наклонясь, очень сладко целует.

– Уже соскучился, – тихо говорит он. – Ты вот она, рядом, но нельзя лишний раз прикоснуться. Прямо как в универе, на людях.

Он несёт меня домой, а я прямо чувствую на нас тяжёлый, непримиримый взгляд Ба.

Глава 18. Жанна. О разведении котиков.

Против моих ожиданий, Ба не злобствует у кухонного окна – она накрывает на стол в комнате. Сегодня она расстаралась вовсю – на столе и рагу из свинины с овощами, и запечённая курица. Овощей вообще очень много и в свежем, и в приготовленном виде: пара салатов из свежих овощей, один со сметаной, другой с чесноком и маслом, жареные кабачки и баклажаны, печёный картофель.

Кажется даже, что Ба немного смягчилась, во всяком случае, лицо её разгладилось и кажется умиротворённым. Она приносит из кухни и ловко расставляет тарелки с едой на голубую скатерть, осталось ещё достать столовые приборы. Сейчас вот найду одежду для Макса и помогу ей.

Ба снуёт из кухни в комнату и обратно, не обращая на нас, склонившихся над выдвинутым ящиком комода, внимания. Но притормаживает и внимательно оглядывает обнажённый торс Макса, когда он натягивает через голову мою футболку. Мне эта футболка как свободное платье, а ему по размеру. На секунду мне показалось, что выражение её лица стало каким-то… ну, понимающим, что ли. Да, Ба, такие плечи, такая широкая грудь, как я могла устоять? Или… она разглядывает татуировку?

Я иду в кухню и забираю приготовленную на столе стопку тарелок. Макс, который, оказывается, приходит за мной хвостиком, уносит столовые приборы и нарезанный хлеб. Мы молча расставляем всё на столе, поглядывая на Ба, радующую нас, наконец, своим уравновешенным спокойствием.

Но, как оказалось, радовались мы преждевременно. Ба, деловито оглядев накрытый стол, всплеснула руками и похромала в кладовку. Немного пошуршав в ней, она выудила и торжественно водрузила на стол большую, литра на три, прозрачную бутыль. Наполненная примерно на две трети прозрачной жидкостью с плавающей в ней половинкой лимона и каким-то неопознанным зелёным листком, ёмкость не оставляла сомнений в своём содержимом. Самогон!

Ба снова исчезает в кухне, не сомневаюсь, что пошла за стопками.

– Не пей! – предупреждающе шиплю я Максу, а он, сделав смешные круглые глаза, отрицательно крутит головой, мол, ни за что. Сама иду следом за Ба.

– Ба! – начинаю гневно, но тихо. – Ты что творишь?! Ему нельзя!

Но она не отвечает – встав на низкую скамеечку, роется в кухонном шкафчике. Не может найти, понимаю я, сразу видно, что в этом доме сроду не пили. Откуда вообще у неё алкоголь?

– Знаю я, как эта штука на таких, как он, действует. Не знаю, скока надо, но как – точно ведомо, – наконец, выдаёт Ба, откопав две больших стопки и с кряхтеньем спускаясь со скамейки.

– Так зачем? – искренне недоумеваю я. Ба сопит недовольно.

– А пускай тады хотя б котёнка сделает, – заявляет она агрессивно. – Можа, и не сгинешь тада, как останешься одна. Не опадёшь от тоски да горя где-нить в лесу охапкой чёрной шерсти да перьев, если будет у тебя о ком печься да ростить… Дитя… Котёнок!

У меня просто нет слов! Вот это логика! Но, кроме как покачать головой, сделать ничего нельзя – Ба упряма, как вредная коза. Уж если что придумала, от своего не отступит.

– Какие ещё котята? Нам учиться надо! – тихо возмущаюсь я по дороге из кухни обратно в комнату. – А ты как? Ты вообще представляешь, что тут будет?

– А я у Людмилы заночую, уж сговорилась, – шепчет мне интриганка.

И мы садимся за стол, накладываем вкуснятину в тарелки.

– Так это меня соседушка угостила, Людмила, и курицей, и свининкой. Держат они животину всякую, а меня жалеют, что одна вот совсем. – рассказывает Ба, разрезая курицу и укладывая Максу на тарелку почти полную четверть тушки.

Макс выглядит спокойным, слушает её болтовню и слегка кивает. Когда Ба налила две стопки, ни один мускул не дрогнул на его лице, молча взял посудину. Мне, понятно, не налили – я в этом доме ребёнок. Ба тоже берёт стопку в руки, стукается с Максом и подносит к губам. Я же прекрасно вижу, как она делает вид, что отпивает! Никогда она не пила, ни капли. А Макс не делает вид, он долго держит стопку в руке, потом ставит обратно, и мы продолжаем очень вкусно кушать.

Мне всё очень нравится, всё замечательно, но особенно сегодня у Ба удались кабачки. Макс, смотрю, налегает на мясо, ну, так он же мужчина. Отвесил Ба несколько комплиментов по поводу её стряпни, а она и довольна.

– Так вкусно не ел никогда, – говорит он ей очень искренне, и Ба расцветает. Потом вскакивает и с девичьей прытью уносится на кухню. Возвращается со стеклянным кувшином чего-то ярко-красного. А, понятно, компот.

– Это смородина, ты её с детства не любишь, – строго предупреждает она меня. – Сходи в кухню, там ещё один налит, вишнёвый.

А вот Максу красная смородина очень даже нравится, и Ба щедро плещет ему в стакан кисловатого компота. А я иду на кухню и забираю свой вишнёвый.

Ужин заканчивается, и мы уже без энтузиазма подчищаем тарелки. Здесь, в деревне, еду нельзя выкидывать категорически. Чаю уже никто не хочет, мы так сыты, что можем только выпить залпом компота. Макс вот пьёт уже, наверное, третий стакан.

Встаю, помогаю Ба убирать со стола. Макс продолжает сидеть на диване со стаканом в руке. Как будто задумался о чём-то.

Так, очистить тарелки, быстренько вымыть посуду. Для этого случая на плите всегда стоит большая кастрюля с горячей водой. Ба выносит остатки еды в прохладный шкафчик в кладовке, вот когда поневоле с тоской вспоминаешь про холодильник. На улице уже сумерки, и Ба зажигает две керосиновых лампы.

Вымыв руки, иду в комнату к Максу – что-то там подозрительно тихо. Заглядываю в дверь, Макс по-прежнему сидит на диване, но согнувшись и обхватив темноволосую голову руками. Слышу, как хлопает входная дверь – Ба ретировалась к соседке. Опоила же, всё-таки, Макса чёртова бабка! Значит, в компот налила.

Прохожу в комнату, ставлю лампу на комод и сдёргиваю с постели покрывало. Поправляю и разглаживаю простынь, взбиваю подушки, встряхиваю одеяло. Правду сказать, нам это всё этой ночью вообще не пригодится, скорее помешает. Мы и на полу можем, сейчас будет всё равно, а тело начнёт болеть только завтра.

Макс поднимает голову и обращает на меня потемневший взгляд. Его лицо каменеет, когда я начинаю медленно раздеваться. Подхожу к нему, тяну за собой за руку. Он встаёт, делает несколько шагов и обнимает меня, целует, прижимаясь восставшим, жутко твёрдым членом. Стонет, и мне вдруг становится его очень жалко – а кто сказал, что ему только хорошо от этого? Может, ему, наоборот, больно.

Я отстраняюсь, а Макс не хочет меня отпускать, ему сейчас надо об меня тереться. Но он в одежде, и мне это, мягко говоря, не очень приятно. Тогда я запускаю руки под майку, веду руками вверх по гладкой рельефной спине, и он, наконец, понимает, что от него требуется. Он отпускает меня и одним движением сдирает через голову футболку. Встаёт передо мной, полуобнажённый и великолепный, и я вижу, как напрягается его тело. Понимаю, что он еле сдерживается, чтобы не броситься на меня. Всё-таки, в этот раз он не до такой степени выпил, не как вчера.

Я опускаюсь перед ним на колени и сама боюсь того, что делаю. Я очень хочу порадовать своего любимого, по собственной воле, без принуждения. Протягиваю руки к поясу брюк, расстёгиваю трясущимися пальцами. Макс слегка выгибается, подаётся бёдрами вперёд, подставляя мне ширинку. Я осторожно тяну вниз его джинсы, стараясь не поранить, не причинить боли. Освобождённый член выпрыгивает из них, упруго раскачиваясь прямо перед моим лицом. Внезапно понимаю – мне будет очень трудно, это мой самый отчаянный и безрассудный поступок.

– Я… не умею, – говорю тихо, беря член в руки и оглаживая по всей его толстой длине. При всех своих размерах, он красивый – ровный, одинаковой толщины, с крупной, округлой головкой. – Ты же скажешь мне, что делать? Научишь?

Макс кивает, его глаза мерцают в полумраке. Он запускает руки в мои волосы, сквозь пряди ласкает голову. Но не заставляет, ждёт, когда я буду готова.

Я касаюсь губами нежной, гладкой кожи головки. Прохожу языком по длине, сжимая член у основания одной рукой, другой поглаживая затвердевшие яички. Нет, такой большой леденец сладко не оближешь, сомневаюсь, что это доставит Максу большое удовольствие. Поднимаю глаза и вопросительно смотрю на него. Ты сказал, что научишь!

– Открой рот, – громко шепчет Макс, и мягко давит на губы головкой. Я слушаюсь, и он вдвигается членом в приоткрытый рот. – Обхвати губами…

Я смыкаю губы на его толстом стволе и оглаживаю языком головку. Язык притягивается к ней, словно магнитом, именно им ощущается эта невероятная гладкость и нежность кожи. Макс сдавленно стонет, и я, даже стоя перед ним на коленях, чувствую себя… ну просто невероятно! Это я сейчас заставляю его так стонать.

Я ласкаю член ртом, держась руками за его узкие бёдра. Стараюсь продвинуться дальше по стволу, но вот незадача! Рот оказывается маловат, член влезает едва наполовину. Тем не менее, я стараюсь двигаться равномерно, то почти выпуская его изо рта, то снова насаживаясь. И Макс не выдерживает, по-прежнему держа мою голову двумя руками, он начинает мне помогать. Двигает бёдрами, погружается, упираясь в гортань, и снова выходит. Каждое касание горла вызывает у меня спазм, похожий на рвотный рефлекс, и я начинаю переживать, что опозорюсь и покажу Максу всё, что съела на ужин.

– Расслабь горло, – задушенным голосом командует Макс, одной рукой гладя мою шею спереди.

Я беспрекословно подчиняюсь, и он погружается в меня глубоко, очень глубоко. По моим ощущениям, куда-то в пищевод, и мой инстинкт самосохранения начинает биться в припадке. Мы умираем, задыхаемся, истерит он, но тут Макс осторожно выходит. Чтобы через несколько секунд погрузиться вновь. Я ловлю его ритм, но обнаруживаю, что расслабить горло и одновременно обхватить член губами невозможно. Смыкание губ, а заодно и челюстей, приводит к сжиманию гортани и подступающей тошноте. Поэтому я не пытаюсь больше ловить его губами, поднимаю голову, распахиваю рот пошире и позволяю ему беспрепятственно трахать меня в горло. Слышу клацающий звук от каждого соприкосновения члена с гортанью, когда Макс начинает двигаться ещё быстрее. С ума сойти, он такой большой, зачем так много? Одно меня радует – в первый раз Макс не сможет долго.

Представляю себе, как безобразно выгляжу в таком виде – разинутый рот, стекающая слюна, выпученные глазки. Поэтому глаза лучше закрыть и поплотнее. На краткий миг поднимаю взгляд наверх – хочу точно знать, что Макс меня такой не запомнит. Так и есть, глаза у него закрыты, лицо искажено мукой. Он шумно дышит и сдерживается, чтобы не бить во всю силу.

Он входит последний раз, очень глубоко, и бурно кончает. Вздрагивает всем телом, и в меня начинает извергаться сперма. Как много! И когда Макс меня отпускает, у меня все ещё полный рот. Я падаю с колен на попу набок, и с усилием глотаю. Опираюсь рукой на пол, вытираю губы тыльной стороной ладони. Соображаю сейчас с большим трудом. Да, такое можно делать только от большой любви, но и то – как можно реже.

Макс подаёт мне руку, я за неё цепляюсь, и он поднимает меня с пола на ноги. Колени предательски дрожат, я стою с трудом, поэтому Макс меня держит.

– Трудно было? – шепчет он мне в ухо, и целую секунду я думаю, что ответить. А пусть знает правду! И я утвердительно киваю.

– Но ты справилась, – говорит он, улыбаясь. – Самый невероятный минет в моей жизни. Честно говоря, если бы не знал, что ты никогда раньше… я бы убил того, кто научил тебя так делать.

Всё-таки, эта ночь не будет такой ненормальной, как предыдущая, Макс даже разговаривать может.

Он целует меня, медленно и долго. Он держит мою голову руками, но не прижимается ко мне. Поэтому я не обращаю внимания на его мягкие подталкивания к стене до тех пор, пока он не разворачивает меня к ней лицом. Он кладёт обе мои руки на стену, ласкает руками груди, трётся вновь восставшим членом о ягодицы. Потом накрывает мои руки своими, и я чувствую, как его ствол скользит у меня между ног, лаская промежность. Я оттопыриваю попу, подставляясь, и вот уже его член в движении ловит дырочку, и он вдвигается внутрь. Такой восхитительно толстый! Я готова взять все свои слова про размер обратно, ведь, будь он меньше, разве чувствовала бы я тогда каждый его сантиметр каждой клеточкой своего тела так ярко?

Я поднимаюсь на цыпочки и выгибаю спину, хочу, чтобы он вошёл как можно глубже. Макс тоже хочет – он держит меня руками за талию, но иногда мне кажется, что ноги у меня отрываются от пола от его сильных толчков. Но я всё же ниже него, подстроиться непросто, и в какой-то момент Макс сдаётся. Он относит меня на кровать и овладевает сзади, поставив на колени. Мне больше нравится, когда мы с ним лицом к лицу, но так он проникает в меня до упора. Я чувствую себя бабочкой, проткнутой насквозь, бьюсь на его члене, но апогей всё не наступает. Сдвигаю ноги, заставив Макса расположиться вокруг меня, в таком положении я его чувствую гораздо сильнее. А он склоняется надо мной и берёт мои раскачивающиеся от толчков груди в ладони. Выкручивает соски, катает между пальцами, сладко и почти больно. Продолжая сильно качать, одну руку смещает на моё горло, другую опускает и всовывает между моих сомкнутых ног, зажимает промежность и клитор. Впивается губами в мою шею, по ощущениям, там завтра будут засосы. Одновременно чуть сжимает горло, давит снизу рукой и до основания входит – и я разрываюсь в сумасшедшем оргазме. Увлекаю его за собой, сжимаю и заставляю кончать тоже, наполнять меня семенем. И впервые в моей голове мелькает мысль о том, что мы и без вмешательства Ба ведём себя так, будто срочно решили обзавестись многочисленным потомством.

Глава 19. Жанна. Дети.

Просыпаюсь с трудом, спать хочется неимоверно. Понимаю, что почти лежу на Максе, голова на его груди, нога закинута на его бёдра. Слышу, как где-то рядом мерно и сильно бьётся его сердце. Сам он С улицы в окна светит солнце, на кухне гремит посудой Ба. Значит, уже вернулась от соседки. Надо подниматься, скоро она не выдержит и сюда ворвётся. Но глаза сами закрываются обратно, в голове плавают обрывки прошлой ночи. Мне показалось, что этой ночью я Макса узнала. Мы с ним очень давно знакомы, так мне мерещилось ночью. И он всё шептал мне что-то на странном языке, понятное и не очень, а я ему даже отвечала. Он называл меня «дилекта»⁴, да, точно, помню, когда у нас снова получилось так, как в субботу утром перед поездкой.

Мы ненормальные, почему нас так друг к другу тянет? Ведь живут же люди вместе, учатся, ходят на работу, а у нас времени и сил ни на что, кроме секса, не остаётся. Только мы, только друг для друга, только вместе. Отпускать его боюсь, страшно, вдруг что-нибудь ему помешает вернуться.

Открываю глаза и поднимаю лицо, сразу натыкаюсь на серьёзный взгляд Макса. Серые глаза в рамке тёмных ресниц смотрят почти сурово. Что такое? А-а… понятно, осторожно ногу убираю. Я вообще здесь ни при чём, это он сам, да… взял и возбудился.

Он склоняется надо мной и нежно целует. Меня пугает его нежность, она мне не понятна. Её легко спутать с сожалением, и с извинением, и с… Лучше страсть, его страсть всегда проста и легко объяснима.

Макс снова откидывается на спину и тянет меня на себя. Я сама его целую, прикусываю нижнюю губу зубами.

– Давай сама, я слишком громко, – говорит он тихо, и усаживает меня сверху. Мы зажимаем член между телами.

Я сдвигаюсь пониже, ласкаю его ствол руками, размазываю пальцем по головке капельку смазки. Потом приподнимаюсь на коленях и направляю в себя, медленно опускаюсь на это толстое большое чудо. Каждый раз для меня, словно первый, так он сильно меня раздвигает.

Необыкновенно остро ощущаю, как глубоко Макс вошёл в моё тело. Но шевелиться не получается, коленями достаю до постели, но не упираюсь. Слишком большой для меня мой мужчина.

– Макс, мне никак, не могу пошевелиться. Не достаю ногами до кровати, – шепчу ему, и Макс садится. Снова целует и встаёт, а я, держась за шею, обхватываю его ногами за талию. Макс быстро движется, держа меня под ягодицы. Потом устаёт и опускает меня на ноги, и мы заканчиваем как вчера, стоя. Как это неприятно, когда надо тайно. Нельзя говорить и стонать, показывать друг другу свои чувства. А говорят, что кого-то адреналин ещё и заводит, ну, не знаю, лично мне – не очень.

Надо одеваться, но я бы очень хотела помыться после такой ночи. Придётся идти к Ба, просить тёплой водички. Поэтому накидываю халат, завязываю и иду на кухню. Макс в одних джинсах, слышу, ступает за мной следом.

– Доброе утро, Ба, – говорю ей громко. Она стоит спиной к нам, сегодня снова бесконечной недовольной. – Дай, пожалуйста, тёплой воды помыться.

– Что, накачал тебе напоследок? – Ба резко разворачивается к нам. – А ты чего, вообще, вскочила? Иди, полежи лучше, чтоб семя прижилось.

Чего угодно ожидала, но такого – честно, нет. У меня от стыда горят щёки, оглядываюсь назад и первый раз в жизни вижу смущённого Соло с полыхающими ушами.

– А чего меня стесняться? Я-то баба старая ужо, говорю, как есть… – дошло, что ли, насколько переборщила. – За водой в байню идите, там тёплой воды полно, ещё не остыла.

Точно, как я сама не догадалась? Ба никогда не проветривает баню в первый день после мытья, чтобы можно было брать тёплую воду. Мы выходим во двор, снимаем с бельевой верёвки вчерашние полотенца. Идём по тропинке к бане.

– Ну, как тебе? Вообще нормально! – негодую я на «тактичную» и понимающую родственницу. Макс усмехается, но от комментариев воздерживается. Молча закрывает на крючок дверь бани изнутри.

Я скидываю халатик и оглядываюсь на Макса. Он стоит, не раздеваясь, опираясь спиной на стену. В бане ещё действительно тепло, правильно Ба сказала, смыть ночной пот вполне подходит. Набираю тазик воды, плещу на себя, на грудь, на плечи. Как мне помыться снизу, когда Макс на меня так внимательно смотрит?

Ладно, пусть смотрит. Набираю ковшик воды и приседаю на корточки, к нему боком.

– Подожди, – Макс подходит, забирает у меня ковшик и протягивает руку. Поднимает меня, и я обнаруживаю, что он тоже уже голый. И возбуждённый! Снова! Упирается мне в живот набухшим членом.

Он ведёт меня к первому полку, что как раз на уровне его бёдер. Сажает меня на него, широко раздвигает мне ноги.

– То, что она говорит, так заводит, – бормочет он, погружая в меня пальцы и извлекая их обратно с лёгким хлюпающим звуком. И сразу же заменяя пальцы членом. – Будто специальные слова знает! О, у тебя тут всё так красиво припухло…

А ведь он прав, Ба это может! Но как же Максу удаётся, мы же с ним только что были… Глубокие толчки мешают мне думать, всё, что могу – это ощущать нарастающее удовольствие внутри. А-ах! Как это… каждый раз всё лучше.

– Макс! – вскрикиваю я и замечаю его коварную улыбку. Он немного меняет угол входа и снова бьёт, раз, два, три. Всё, меня опять уносит. Хорошо хоть, можно вскрикнуть без страха.

Макс опирается руками о полок, я вишу на его шее. Замечаю, как чуть подрагивают у него руки. Честно говоря, мы оба очень устали, завалиться бы поспать, но сегодня мы едем обратно в город. Макс помогает мне спуститься с полка, и мы помогаем друг другу помыться. Никакой эротики, просто нежно.

Не могу отделаться от навязчивых мыслей. Вот, значит, какие они – отношения с Максом. Бесконечный порноролик со мной в главной роли. Лично мне при этом кажется, что это постоянное желание – не совсем нормально. Но ведь когда-нибудь всё изменится, ничто не длится вечно. Например, он привыкнет ко мне и перестанет так безусловно и яростно желать… У меня внезапно сжалось сердце, да так, что пришлось опереться на стену. Будто я уже скучаю по этому Максу, уже потеряла его, ненасытного и только моего. Фу, глупая какая, сказала бы Ба, ещё ничего не случилось, а ты…

– Жан, ты в порядке? – встревоженно спрашивает Макс. – Надо было сначала позавтракать, потом идти мыться.

– Нормально, я нормально, – бормочу я, опираясь на его руку. Что-то и вправду внезапно стало очень дурно.

До дома Макс меня снова доносит. Сейчас придумает себе, что мне стало плохо от секса. Нет, неправильно, от любви. Вон, опять какое серьёзное лицо сделал. Но на воздухе дышать становится намного легче, и у дома я уже улыбаюсь.

Мы неспешно завтракаем, хотя по времени уже ближе к обеду. Ба принесла от соседки и свежего молока, и творога, да и от ужина много еды осталось. Под её строгим присмотром ем творожную массу с сырым яйцом, а Макс смотрит на это удивлённо.

– Для здоровья ей надо, – снисходит Ба до объяснений. Вроде, притихла наша заводчица котиков, во всяком случае, не отпускает дурацких замечаний. И до отъезда день проходит мирно.

Мы посовещались и ехать решили после обеда. Встали поздно, так что времени совсем немного осталось. Походили, погуляли по деревне. Посмотрели на сады и на загоны, где пасутся коровы и овцы.

– Здесь так здорово, я б остался, – улыбаясь, говорит Макс.

– И жил бы с Ба, под её неусыпным контролем? – удивлённо спрашиваю его. Нет, я, блин, не согласна!

Макс смеётся и к себе меня прижимает. Под его рукой всегда так спокойно.

– Тут ещё вечерами эти поют… кузнечики, вроде. Стрекочут так уютно, в городе такого никогда не бывает, – рассказываю ему. – А весной, в мае, птахи разные, соловьи ночами заливаются.

– Смотри-ка, у них есть трактор, – удивляется Макс, когда мы проходим мимо соседской фермы. – И комбайн!

– А что в этом такого? Механические приборы тут работают отлично, – замечаю я. – Будь здесь электричество, здесь бы любые приборы работали, ну, кроме тех, кому нужен сетевой сигнал. Телефоны, телевизоры и всякое такое. Я однажды привозила ноут, так он работал, пока батарея не села.

– Так надо здесь ветряк поставить, – задумывается Макс. – Сейчас можно любой купить. Или сделать самому, для этого немного и надо – раздобыть генератор, лопасти, инвертор…

– Э-э, нет, я не по физике, точно, – смеясь, прерываю его. – Я исключительно гуманитарий.

Макс хмурит тёмные брови, наверное, считает, сколько механизмов надо.

– А ты не думала, что это, возможно, самостоятельный, отдельный мир, и в нём может быть совсем другая физика? – вдруг спрашивает он. Я давно знаю, что Макс очень умный. Была уверена в этом, ещё когда даже мы не были с ним знакомы.

– Не проверишь – не узнаешь, – смеюсь я, и мы, обнявшись, идём дальше.

Может и не вовремя, но решаю попробовать поговорить о важном. То есть, о том, что меня волнует. А ещё волнует Ба, как вчера стало понятно. И очень интересно, волнует ли это Макса.

– Макс, скажи, а вот когда мы… занимаемся любовью, – начинаю я осторожно. – Ты не считаешь, что нам…

Я судорожно ищу верные слова, а Макс мне не помогает. Он остановился и смотрит на меня напряжённо.

–… стоило бы предохраняться? – вот, вроде, говорю разумно.

– Я думал об этом, – вижу на его лице облегчение. Он снова обнимает меня и увлекает дальше по дороге. – Я даже пытался. Но ты знаешь… Не могу я. Не могу вовремя остановиться.

Я молчу, мне надо всё обдумать. Есть и другие способы, надо просто посетить аптеку. Размышляя, не сразу замечаю, что мой мужчина снова напрягся.

– Ты не хочешь детей вообще или от меня? – спрашивает вдруг каким-то чужим голосом.

Это неизвестная науке заразная болезнь, я так понимаю. Ба ему в компот, видимо, не только самогону подлила. Но он спрашивает вполне серьёзно, и нужно ответить. Я вообще себя без него уже не представляю, так что если и будут у меня дети, то только от него. Так и скажу, вот этими самыми словами. Пусть знает правду.

– Если у меня и будут дети, то только от тебя, – говорю мягко. Встаю на цыпочки, тянусь и целую его в губы. – Просто у нас универ, учёба, какие-то планы на жизнь были… Ты что, готов все бросить?

– Да похуй! – выругался Макс и осёкся. Глазами в мою сторону опасливо стрельнул. А, понятно, в обществе у него немного другой имидж, он у нас не ругается при дамах. – Не всё ли равно, когда они появятся, дети, если мы вместе? Ведь мы же вместе?

– Вместе, вместе, – шепчу ему и обнимаю за шею, прижимаюсь к нему всем телом. Я на что-то больное наступила, сама не знаю, на что. – Ладно, ладно, раз хочешь, пусть будут…

Мы возвращаемся к дому в молчании, размышляя каждый о своём. И я чувствую, как растёт внутри, где-то глубоко в душе очень тёплое и большое, просто переполняющее чувство. Я смотрю на Макса и вижу на его лице отражение такого же светящегося тепла. На самом деле, я очень рада. Макс хочет, чтобы у нас с ним были дети, это ли не счастье?

Глава 20. Макс. Арат и тенебрис.

Когда мы вернулись к дому, Ба упаковывала нам сумку. Фрукты, овощи – «немного», она сказала, а по-моему, на роту солдат. Смешная у Жанны бабка, хоть и резкая, но видно, как её любит. Я свою бабушку не знал, деда тоже. Когда мать умерла, отец просто увёз меня в другую страну. Сказал, не мог там без неё оставаться, где всё напоминало. Теперь, конечно, старики уже умерли, столько лет прошло.

Я вмешиваться не стал, а Жанна сопротивлялась и что-то говорила Ба. Настаивала на том, чтобы не брать хотя бы картофель. Я с ней не согласен, но пусть, ей виднее. Жанна привыкла и словно не замечает волшебства этого места. Здесь всё другое – воздух слаще, ночи темнее, да и еда намного вкуснее.

С появлением Жанны в моей жизни стали оживать скупые рассказы отца, которые я привык воспринимать, как сказки. И я стал слишком много думать. Не скажу, что очень доволен, до этого было привычнее и проще, что ли. Сейчас слишком многое стало важным, и это волнует, не даёт покоя. Нарушает моё равновесие.

Я отнёс сумку в машину и вернулся в дом, чтобы застать Жаннино прощание с Ба. Бабка выглядела взволнованной, гладила Жанну по плечам и волосам, что-то шептала. Моя девочка чуть устало кивала и обещала, что всё будет в порядке, просила не беспокоиться.

– Обязательно позвони, как доедете, – наказывает Ба строго, и Жанна соглашается. – Через два часа схожу до леса.

Я не стал мешать, вышел на крыльцо, вдохнул пьянящий летний воздух. Сейчас мы снова вернёмся в дождливый сентябрь, в промозглый мир людей, машин, супермаркетов. В мир суматохи и толчеи, мир без волшебства. Хотя мне лично нашего с ней общего волшебства вполне хватит.

Жанна выходит из дома одна, и мы садимся в машину. Пристёгиваю её ремнём, глажу по рукам. Оглядываю серьёзное личико с блестящими глазами, и её тёплый ответный взгляд находит отклик где-то глубоко внутри меня, вызывает не слишком понятные мне самому чувства.

Строптивая старуха не вышла попрощаться. Я не думаю, что она конкретно меня невзлюбила, она отреагировала бы так на любого. Но ощущение, что тут, кроме ревности, есть ещё что-то, не проходит. Сажусь за руль, пристёгиваюсь, завожу машину. Я упускаю что-то важное, по-настоящему серьёзное и ясно понимаю это. И если не сейчас, то, возможно, так никогда об этом и не узнаю. Шансы не даются бесконечно.

Глушу мотор, отстёгиваюсь. Перегибаюсь через подлокотник к Жанне, притягиваю её к себе для поцелуя.

– Подождёшь меня, я быстро? – говорю в её мягкие губы, и, не удержавшись, сжимаю рукой нежную грудь. – Посиди здесь, мне надо спросить кое-что.

Жанна смотрит на меня удивлённо, но не возражает, и я выхожу из машины. Возвращаюсь в дом, нарочно громко хлопаю дверью. Потому что не знаю, как начать разговор, мы с Ба за эти сутки почти не перекинулись ни словом. А поговорить с ней мне жизненно необходимо.

В коридоре темно, но я слышу, что Ба снова на кухне – оттуда доносится постукивание и скрябание. Вхожу на кухню. Долбанные двери! Всё-таки не вписался. Потираю лоб, смотрю на неё, низенькую и словно квадратную, стоящую ко мне спиной у кухонного стола. Опираюсь спиной о притолоку, ищу слова, чтобы сразу не послала. Вот ведь характер! К такой по прямой не подъедешь.

– Что стоишь? Говори, коли пришёл! – не оборачиваясь, проговорила моя будущая мегера-родственница. Как всегда, недружелюбным сварливым тоном.

– Вы не бабка ей, – немного помолчав, начинаю я утвердительно. Как я понял? Да всё просто – у них нет абсолютно никакого физического сходства. Старуха не отвечает, с остервенением растирает что-то в каменной ступке. И я продолжаю: – А кто?

Молчание было таким недовольным и длительным, что я уже решил, что на этом наша беседа и закончилась.

– Одна я девочку растила, так что я ей и мать, и отец, и вся остальная родня, – говорит, наконец, Ба.

– Прятали её, – продолжаю нарываться я, достаю из кармана амулет Жанны. Ба смотрит на оберег, раскачивающийся на шнурке, зажатом в моей руке. Провожает взглядом, когда я старательно прячу его обратно.

– Хотела для неё лучшей доли, – сухо отвечает она.

– Чем я? – чувствую, что начинаю закипать, не могу понять её категоричной непримиримости ко мне.

– Без костров и пожарищ, войн за троны и королевства, подвигов, жертв, ранних похорон и плача по любимым… Нормальной, пусть и всего лишь человеческой, жизни! – Ба говорит громко, отвешивая слова резко и тяжело. – Обычной семьи, мужа и детей.

Что сказать… Вроде, я не из героев, в подвигах пока не замечен. А эти её «королевства», это из каких братьев Гримм?

– Как ты вообще смог к ней приблизиться? – уже чуть спокойнее спрашивает бабка. И я понимаю, что она имеет в виду свой талисман.

– Она его потеряла, – говорю. – Я к ней полез, она сказала «нет»…

– О, она всё-таки пыталась, – перебила меня Ба, и в голосе её прозвучало даже некоторое уважение. И продолжила, уже громче и с осуждением. – И тогда ты поступил, как любой Высший – ты предъявил свои права! А этому она уже не могла сопротивляться…

– Я не Высший, я арат, – не совсем понимаю, в чём, собственно, разница, но отец говорил, что она есть. Замечаю шок на лице женщины. – Вы хотите сказать… что Жанна равнодушна ко мне, а я её принудил?

От одной этой мысли внутри всё холодеет. Как бы я хотел быть просто человеком, без всей этой паранормальной чепухи. Просто любить и надеяться на взаимность, потому что я уже люблю.

– К счастью, нет, – успокаивает меня Ба осторожно, а я вдруг замечаю, что деревенский налёт полностью исчез из её речи, как по волшебству, – Она увлечена тобой, иначе бы я тебя не стерпела.

– Что значит «предъявил права»? – меня этот вопрос не на шутку беспокоит, я так и не понял, что произошло в тот день между нами.

– Когда она сказала «нет»… что дальше было?

– Я… знаю, что сказал что-то… и Жанна убежала… Мне потом говорили, что в коридоре потемнело, и пронёсся ветер, – вспомнил я рассказ Валета.

– В тот момент ты на Ажан женился! – Ба неожиданно сдавленно рассмеялась. – Получил её единственно возможным способом, что ж…

А у меня в голове что-то взорвалось. Ажан, её зовут Ажан! Моя чёрная «А» на груди!

– У этой фразы при том же звучании на протяжении времён смысл несколько менялся, но первоначально – да, это были слова брачного обряда, – продолжает рассказывать странная бабушка, которая так и не призналась, кто она такая. – «Объявляю своей и жду послушания», такой смысл был у этих слов на заре времён, в эпоху Первых. Тогда вступали в брак по обоюдному согласию, и от невесты требовалось ответить. «Объявляю принадлежность и требую подчинения» – стало означать, когда Первые дети стали делить миры. Тогда впервые появились династические и межрасовые браки, и согласие несчастной девушки уже никого не интересовало. А позже этой фразой даже брали в рабство. Поэтому, что случилось, зависит от того, какой ты сам придашь ему смысл. Она дала тебе ответ?

– Да, – мои губы сами собой расплылись в улыбке. – Этой ночью. «Тууссам»⁵, так она сказала. Это же ответ?

– Да, ответ, причём ритуальный, – Ба нахмурилась. Значит, ей тоже не всё понятно. Мы дети этой планеты, откуда нам знать древние замшелые ритуалы?

– Меч моего рода носит имя «Ажан», – говорю я. Смотрю на суровое морщинистое лицо старухи, ей очень не нравится происходящее, это очевидно.

– Мораг! Ах, Мораг… значит, она знала, – Ба качает головой, и на лице у неё такая печаль, что даже не по себе. – Мать её. Увидела и поняла, что в будущем её котёнка не будет её самой, зато будешь ты. Вот и устроила принадлежность, чтобы мимо не прошёл. С рождения тебе малышку предназначила. Но теперь вопрос в другом – что дальше? Ты сумеешь её защитить, арат? Ты овладел творящей силой, познал свою сущность?

– Нет, – моя очередь хмуриться. – Отец говорил, неведение – моя защита… что все ответы получу, когда обрету сущность. Но я… всё ещё просто человек.

– Вот же… – бросает бабка в сердцах и задумывается. – Крайне нелогичное поведение для арата.

– Да вы тоже, кстати, логикой не страдаете, – говорю ей. – Вы знаете, что Жанна спит при включённом свете? Боится, сама не знает, чего. Почему вы не расскажете ей, чего на самом деле опасаться? От кого её нужно защищать? Недалеко ушли от моего отца.

Ба легко развернулась и, подхватив стоящую у стола клюку с чёрной, похожей на костяную, ручкой, направилась ко мне через кухню. Я эту палку давно заметил, она не пользовалась ею при ходьбе, но всегда держала где-то рядом. По мере приближения она становилась тоньше и выше ростом, исчезали смуглый цвет кожи и возрастные морщины, а волосы удлинялись и струились пышными непокорными волнами. Обалдев, наблюдаю, как ко мне подходит Высшая, сногсшибательно красивая и очень юная, намного моложе Элен даже внешне, укрытая, как плащом, чёрными, слегка волнистыми волосами. Одной рукой она держит на весу за шнурок, обвивающий её шею, оберег, очень похожий на кулон Жанны. Видимо, именно от него зависит её облик.

– Мужики! Независимо от расы и статуса, сначала всё одно, пест отрастает, токмо потом мозги, – говорит она звонко, но с интонациями Ба. Она поднимает клюку и осторожно касается ею моего лба, а я замечаю единственный изъян этой яркой красоты – руки у девушки до локтей обезображены ожоговыми рубцами. – Не суди ни о ком по тому, что он сделал, всегда интересуйся, зачем.

– Вы – Высшая! – мямлю я, и она смеётся, колокольчато и мелодично.

– Я – да. А вот ты… Хм, а может, ты и сможешь её защитить, – задумчиво произносит она и опускает кулон на грудь, снова принимая гораздо более комфортный облик Ба. Разглядывает тёмную ручку палки, на которой виден очень яркий голубой след. – Интересно, почему он этосделал…

– Мой отец? – спрашиваю, и она кивает. Я вспоминаю разговор, услышанный мной на больничной автостоянке. – Мне кажется, я недавно понял. Он дал мне возможность выбрать, каким быть.

– Что ж, возможно, возможно. Да и будь ты воспитан традиционно, не стоял бы сейчас здесь, – говорит… неловко называть её «Ба», но другого имени я не знаю.

Скептически задираю бровь, и женщина продолжает.

– Араты всегда держались особняком от других рас. Единственные из Первых детей блюли чистоту крови. Для них не существовало межрасовых союзов, дед рассказывал, что они скорее бы вымерли, что, в конечном итоге, и случилось. Никто во Вселенной, говорил он мне, не видел аратов уже несколько десятков тысяч лет.

– Странно, – замечаю я.

Это очень важный для меня разговор, я так долго ждал, чтобы завеса неведения приоткрылась хоть немного. Но при этом – как же мне тяжело. Как говорится, теперь моя жизнь не будет прежней, а в ней мне не всё не нравилось.

– Мачеха рассказала мне накануне, что араты и тенебрисы создавали союзы. Это так естественно, сказала она, ведь и те, и другие – крылаты. Правда, рождаются у них только котята, но…

– Это ложь, – заявляет Ба. – Вагусы, вот они были крылаты. У аратов не было крыльев, сила их в ином. И странно, что ты говоришь, что твоё родовое оружие – меч. Дед говорил, что орудие всех аратов – булава. Что до союзов с тварями, то не было их. Был в древней истории только раз … и никто не знает, кто у них может родиться.

– Почему вы называете таких, как Жанна, тварями?

– Там, где я родилась и выросла, откуда мы с Мораг пришли, они считаются настоящим бедствием. Живут большими стаями, в непроходимых, труднодоступных местах, воруют скот, сообща могут и быка загнать и унести. Местные даже не подозревают об их человеческой форме, так и зовут их – «тёмные твари».

Ба задумалась и замолчала. Столько информации, противоречащей моей привычной жизни! Я ощущаю, как в очередной раз с треском ломается моё мировоззрение, моё представление о мире и о моём месте в нём.

– Что стало с ними? – я погребу под завалами эту прежнюю жизнь, но должен всё узнать. Так просто надо.

– Арат и тенебрис полюбили друг друга единственный за всю многомиллиардную историю раз, – Ба начинает рассказ, задумчиво теребя свой талисман. – Полюбили безусловно, страстно и всепоглощающе. Настолько, что нарушили все законы и совершили обряд. Они не только сочетались браком, но и слились. Это потрясло всю древнюю общественность, сказал дед, потому что это был чудовищный, противоестественный мезальянс.

Вообще-то, я спрашивал о родителях Жанны. Не могу привыкнуть называть её «Ажан», для меня «Ажан» – это двуручник. Но и эта история необходима мне для понимания происходящего.

– По легенде, они теперь там, с Ним. С Создателем, как все невинно погубленные души.

– Невинно погубленные?

– Как ещё назвать убийство во имя непонятно кем навязанных идеалов? Меня всегда интересовал вопрос – откуда все знают, какова эта самая «Воля Создателя»? Он вам прислал письмо с подробными указаниями? Правда? Потому что, прикрываясь Его волей, творились самые невероятные преступления. Против жизни, против мироздания. И я очень хотела бы знать, кто автор этих замечательных инструкций. А он, безусловно, существует. – Ба гневно уставилась в окно. – Арат и тенебрис, Меар и Антола, знали, что нарушили Каноны, поэтому не сопротивлялись суду, который приговорил их к казни. В назидание остальным. Убить аратора нелегко, и поэтому их сначала разлучили. Антолу убили араты, тайно, и Меар уже не хотел жить. Он сам просил о смерти. Я запомнила эту историю, потому что она показалась мне такой красивой и чудовищно несправедливой… Вечера в Оре были длинные, и дед рассказывал мне всё, что только мог вспомнить.

Да, я безумно этого боюсь, разлучиться с Жанной. Готов в уборную вместе ходить, только бы всегда была перед глазами.

– А что с её родителями? – это мой последний вопрос на сегодня. Больше я просто не выдержу.

– На них напали поздно вечером, в темноте, на улице. Я не знаю, кто это были и зачем им понадобилась тенебрис. И Мораг бы ушла, сильная была, не то, что вы, желторотики… но вот папаша ейный… – Ба махнула рукой в сторону окна, и я увидел, что Жанна вышла из машины, – … бросился семью защищать. Мораг не оставила его. Он погиб сразу, где ему было тягаться с визитёрами из Верхнего мира, а её они забрали. Сгинула уж, наверно, в ихних борделях… Меня не было с ними, поэтому я мало что могла бы рассказать Жанне.

А я, как зачарованный, уставился на Жанну, стоящую на лёгком ветру с развевающимися чёрными волосами. Смотрит куда-то напряжённо, похоже, на входную дверь. Моя жена, ну надо же!

– Только они втроём были. Жанне тогда было всего пять лет, и в тот день она первый раз перевернулась, забилась в какую-то щель в окне. Там я её и нашла наутро, в подвале… дрожащую и перепуганную. Она потом долго не говорила, а когда отошла, не помнила, что произошло. И никто ничего не мог рассказать, свидетелей не было, – по голосу слышу, что Ба тоже устала. – Только они знают, что был котёнок. Почему сразу не забрали – кто ж их разберёт. Может, не ко времени было. Но они придут, не сомневайся, что-то есть в тенебрисах такое, за что их повсеместно повыловили. Знали бы, что в Оре их ещё много, так и туда бы наведались, наверно.

Оказывается, можно прожигать щедро отпущенные Создателем века на поиски удовольствий, как Элен, а можно вот так – помогать, спасать чью-то жизнь. Заботиться о сиротке.

– Да, выбор есть всегда, – улыбаясь, говорит Ба. Словно в ответ на мои мысли.

Неужели я так прост, что она читает меня, как открытую книгу?

– Иди уже, прост-не прост, а то она сейчас придёт сюда, – рассмеялась женщина колокольчатым смехом Высшей. – Ты просто громкий.

Глава 21. Макс. Они.

С Жанной я столкнулся уже на крыльце. Подхватил её, встревоженную, на руки, а она замерла в моих руках столбиком. Смотрит сверху на меня сверху своими невероятными глазищами, а я, как дурак, улыбаюсь и наглядеться не могу, так соскучился.

– Макс, прошёл час, если уже не больше, – говорит моё чудо недоумённо. – Что ты там делал? Всё в порядке?

– Всё нормально, – говорю. – Ба не пострадала.

– Ты! – Жанна шлёпает меня по плечам, и я ставлю её на землю. И целую. Да, чёрт, меня не было так долго!

– Ну, поехали? – спрашиваю и веду к машине. – Ты чего вышла, ждать устала?

– О чём вы говорили? Обо мне? – волнуется Жанна. – И что она сказала?

– Рассказала мне все твои секреты, – вру я и завожу машину. Так, проверить, как она пристегнулась. – И велела на тебе жениться.

– Макс! – возмущается котёнок. – Ты не хочешь побыть серьёзным?

– Ты совсем не хочешь замуж? – паясничаю я, не могу остановиться. Нервное, точно. Как я скажу ей, что сделал? – Жаль, но придётся. Ба сказала, что я, как честный мужчина, просто обязан жениться. Даже уже немного поздно. Мы же с тобой… мы уже…

Да, малыш, уже женаты. Я тебе скажу попозже. Дождусь подходящего момента, когда ты точно не будешь против.

Я гоню машину по ровной грунтовке, и мы неумолимо приближаемся к пограничному лесу. Короткий волшебный уикенд закончился, начинаются немагические будни. Ловлю себя на том, что всё же заткнулся. Жанна тоже молчит, не пойму я, что там происходит в её головке.

– О чём ты думаешь? – спрашиваю серьёзно.

– Всё о том же, о чём думаю всю эту неделю, – отвечает она, улыбаясь. – О тебе, конечно.

Неожиданно. Потрясающе. Я в восторге! Не могу сдержать улыбку. Я уж думал, только я от такой херни страдаю. Но вдвоём – справедливо, вдвоём с ней я согласен.

– Так что ты решил, останешься у меня? – спрашивает Жанна.

– Конечно, – я утвердительно киваю. Да, котёнок, ну куда я от тебя теперь денусь? Только я совсем без шмоток, придётся, наверное, съездить домой. Можно, конечно, новые купить, но это будет ещё не скоро, а одежда понадобится мне уже завтра утром.

Въезжаю в тёмный лес. Вообще-то, это, по сути, не лес, а граница другого мира. Потому что внутри никакого леса не видно, и через несколько секунд выезжаем на той стороне, в человеческом мире.

А здесь совсем другая погода – низкие чёрные тучи, почти штормовой ветер. Возможно, будет дождь или град, или всё сразу. Деревья с утроенной силой скребут, будто бросаются на машину. Не пускают? Да ладно, примерещится же такое.

Темно кругом, и я включаю фары на дальний. Брякнули телефоны, загрузилась в навигатор карта. Отлично, навигатор не даст мне заблудиться.

– Мне надо доехать до дома, взять одежду, – предупреждаю Жанну.

– Я с тобой, – говорит она нервно. – Можно?

Сам не хочу её оставлять, но, а вдруг там Элен? Не могу допустить, чтобы Жанна стала свидетелем очередной безобразной сцены. Лучше, наверное, всё-таки отвезти её домой и съездить одному. Я же быстро.

– Я могу посидеть в машине, – в голосе Жанны звучит неуверенность и усталость. Вспоминаю, что мы почти не спали. Были заняты более интересными и приятными делами. К своему удивлению, замечаю, как мгновенно отозвалось тело, и в паху уже привычно зашевелилось. Твою мать, это сколько же можно? Да уймись ты, Жанна устала!

– Отдохни лучше, я быстро сгоняю, – смотрю на неё и с удивлением обнаруживаю, что Жанна спит, повернув голову в мою сторону. Да, глаза закрыты, дыхание ровное и глубокое. Выглядит такой нежной и юной. Вот так муж, совсем заездил девчонку. В целом, это хорошо, пусть поспит, мне как раз стоит всё обдумать.

Вспоминаю разговор и себя ругаю. Я столько не спросил, так ещё много белых пятен. Про аратов и их силу, например, и про то, кто такие Первые дети. Про тенебрисов подробней, и конкретно про Жанну. Я ведь даже не знаю, сколько лет моей любимой, и как они жили все эти годы. Ну, об этом я смогу расспросить саму Жанну, например, сегодня вечером, после того, как… после секса, короче. Странно называть это сексом, для меня это значит намного больше. Чёрт, да не сейчас, я же веду машину! Самому смешно – я, словно подросток, у которого недавно впервые встал конец и теперь дёргается от каждого намёка.

Василёво позади, теперь по трассе доедем быстро. Ба сказала, через два часа выйдет из Кармана, чтобы позвонить Жанне. Интересно, а как она заряжает мобильник, ведь в деревне нет электричества? Много ещё вопросов осталось, за один разговор ничего толком не узнаешь.

Тёмный сентябрьский вечер, освещённый красноватыми фонарями, стоящими вдоль трассы, по-настоящему мрачен. Удары сильного бокового ветра по машине почти сдвигают её с траектории, а ведь это тяжёлый внедорожник. По приборам – на улице плюс десять, но с ветром по ощущениям будет точно меньше. В салоне тепло, и я рад, что Жанна спит и ей удобно. Потому что в целом обстановка вокруг жутковата.

Осталось немного, я уже вижу зарево впереди – там находится город. Сегодня небо над городом имеет кислотно-зелёный оттенок, и на этом фоне клубятся тёмные комковатые тучи. Выглядит нереально, как в каком-то хоррор-фильме. Того и гляди, выскочат из кустов мерзкие плотоядные твари. Передёргиваю плечами, пытаюсь стряхнуть тревожность. Да всё нормально, просто было слишком много впечатлений и мало здорового сна. Но сегодня ночью мы поспим спокойно, я надеюсь.

Въезжаю в город. Нет, быстро не выйдет – все едут с выходных, впереди рабочая неделя. Отвлекает мобильник в держателе на панели. Входящий звонок. Нет, такого номера я не знаю. Да я вообще раньше таких номеров никогда не видел – вместо кода оператора три единицы, дальше семь нулей. Колеблюсь, но скидываю странный звонок, опасаясь, что рингтон разбудит Жанну. Да, она зашевелилась, поменяла позу и даже пару раз моргнула. Но не проснулась, снова закрыла глаза.

Медленно двигаюсь в потоке машин, смотрю в навигатор – вроде, впереди без пробок. Мимо проносится скорая с сигналкой, где-то воет чья-то противоугонка, мерно пикает погрузчик у строительного магазина. Обычный городской шум после Кармана кажется слишком громким, и он будит Жанну. Она зевает, прикрывая рот ладошкой, трёт глаза, садится на сиденье ровно. В общем, вылитый котёнок спросонья. Представляю, а если бы Кира так себе глаза потёрла, то такую бы спецназовскую маску нарисовала, что истерику слышали бы… Впрочем, не надо о Кире. Это теперь в прошлом.

Усмехаюсь. Смотрю, как сонно котёнок моргает, и чёрные ресницы взлетают, как у бабочки крылья.

– Мы уже дома? – спрашивает. Удивляюсь, как нежно звучит её голос.

– Почти, – отвечаю я. Через десять минут подъезжаем к арке у её двора. Провожу её до подъезда, а потом поеду.

– Поезжай, – останавливает меня Жанна, когда я собираюсь отстегнуться. – Я дойду, здесь же близко. Только, Макс, постарайся, пожалуйста, побыстрее. Нет, лучше будь осторожен на дороге.

– Не переживай, Ба сказала, меня убить очень трудно, – отшучиваюсь я, но Жанна остаётся серьёзной. Чмокает меня в щёку, подхватывает сумочку и выходит из машины.

Я смотрю с минуту, как она исчезает в арке, и всё же глушу мотор, выхожу следом. Поеду, как только загорится свет в окнах квартиры. Хожу по тротуару, верчу в руках ключ от машины. Мимоходом про себя отмечаю, что на улице сегодня непривычно пусто. Неужели горожан настолько напугала непогода?

Открываю дверь машины, снова пялюсь на окна. В них темнота, да и вообще в доме почему-то этим вечером не светится ни одно окно. Надо было пойти с ней, не такое тут и время. Или поехать вместе, чёрт с ней, с Элен, может, там её и нет давно. Что за нахрен… Пойду следом, проверю, всё ли в порядке.

Сдавленный короткий женский вскрик, словно унесённый ветром, долетел неясно откуда. Блядь, я мудак, отпустил её одну и стою тут, караулю! Я бросаю брелок внутрь салона и, хлопнув дверью, срываюсь с места. Я бегу так, как никогда раньше не бегал.

Миную арку, влетаю во двор, несусь к парадной. Заперто! Домофон в подъезде, я забыл совсем. Но я же слышал! Женский голос, совершенно точно! В смятении оборачиваюсь и вижу – в глубине двора, в темноте между домов мерцает странный купол. Не слишком большой, полупрозрачный, переливается зеленоватым светом. Как ни странно, он находится довольно далеко от парадной Жанны. Из-под купола наружу не доносится ни звука, а под ним мечутся странные тени – видно, как бьётся о землю крупное тёмное тело, около него, словно танцуя, мельтешат несколько фигур поменьше.

Я прибавлю, я успею! Чувствую, как бежать становится легче, и длиннее шаги, медленнее время.

Я врываюсь под полусферу, проваливаюсь с лёгким треском. Вижу большую чёрную кошку, спелёнатую серебристой, на вид металлической сетью. Она вырывается и воет протяжным низким звериным криком, катается по земле и пытается содрать путы. Вокруг неё семь существ, странного вида и, как мне кажется, весьма скромных размеров. Шестеро разворачиваются ко мне, седьмой продолжает направлять на Жанну серебристый цилиндр. Он что-то нажимает на своей трубке, и сеть сжимается. Эти уроды поломают ей крылья!

Они общаются между собой, понимаю я, слыша нечленораздельную речь, похожую на полусвист-полуклёкот. Жаль, что я не понимаю, о чём они лепечут, было бы полезно. Существа в одинаково серых комбинезонах бросаются на меня, но я выше и намного сильнее. Сила поёт во мне, гудит, никогда ещё не чувствовал в себе такой мощи. А ещё меня питает ярость, настолько всепоглощающая, что оглушает. Взмахиваю правой рукой, одновременно ухожу вперёд и влево – я намерен прорваться к Жанне. Они ссыпаются на землю, валятся друг на друга, а ведь я, по-моему, их даже не успел коснуться. Двое остаются лежать, как поломанные куклы, но один, с зеленовато-коричневой кожей, чем-то стреляет в меня, и я чувствую множество мелких уколов в бедро. Раздавлю его ногой! Как мерзкого слизня.

– Шарр, сюда! – слышу вопль, оказывается, их язык довольно примитивен. Существо с трубкой отворачивается от Жанны, направляет это непонятное оружие на меня. Вижу, как срывается сеть с кошки и летит в мою сторону, на автомате закрываюсь согнутыми руками. Она облепляет их и почти фиксирует, но я с усилием вцепляюсь в ячейки пальцами, рву эту чёртову сеть. Да, раздираю кожу до крови, но когда капли моей крови попадают на серебристую поверхность, странный материал начинает шипеть и испаряться белым, густым, едко пахнущим дымом.

Выхватываю взглядом Жанну – она обнажена, скорчилась на коленях, согнувшись и обхватив себя руками. Ужас на её лице я никогда не забуду. Уходи отсюда, малыш, если я смог войти, то и ты уйти сможешь! Но её словно приклеили к месту. Нет, мне сейчас нельзя отвлекаться.

– А-а-а… – взрывающим мозг голосом верещит зеленоватый, уходя от моей руки виртуозным уклоняющимся бегом по дуге купола. – Да не сетью, Шарр, вали его парализом! Выставляй массу на балаэна и вали, пока он не призвал оружие и нас всех не укокошил…

Круг – это хорошо. Ловлю зелёного, опрометчиво приближающегося ко мне с другой стороны, левой рукой и отправляю, как шар в боулинге, в пытающихся подняться серокожих. На секунду упускаю из вида гуманоида с трубкой. А зря! Он уже пощёлкал в настройках своего аппарата, и, когда я разворачиваюсь к нему, в меня летит нечто. Сгусток энергии? Тёмно-серая мерцающая клякса похожа на агрессивную снежинку или растопыренного паука. Эта хрень прилетает мне прямо в грудь. Удар. Боль. Мгновенное онемение. Ноги подломились, и я падаю с высоты своего роста.

Я лежу на земле и не могу пошевелиться. Хорошо хоть, в сознании и соображаю. Краем глаза я вижу, что Жанны под куполом уже нет, и это отчасти успокаивает меня. Напрягаю свои внутренние ресурсы, не собираюсь валяться тут недобитым оленем. Скоро, надеюсь, я смогу подняться.

Ещё вижу нападавших, их осталось, по ходу, только трое. Остальные на земле, то ли ранены, то ли убиты. Хилые, много ли им надо. Уцелевшие боятся ко мне приближаться.

Вдруг раздался рвущийся звук, похожий на треск разрываемой ткани, но такой громкий, словно рвётся сама материя бытия. Купол над нами мигнул и исчез, и я увидел, что мы находимся внутри другого – большего купола бело-голубоватого цвета. Кроме нас, под ним два десятка существ в одинаковой чёрно-синей униформе. Головы у всех закрыты шлемами, на лицах чёрные глянцевые непрозрачные щитки. А так, на вид, вполне себе люди, обычного роста, средней комплекции, не великаны. В руках у них трубки, похожие на трубку Шарра, но чёрные и длиннее. У всех кобуры на поясах и бёдрах, там тоже какое-то оружие. Они рассредоточены по периметру этой полусферы, замерли в одинаковых позах. Похоже, нас почтили вниманием некие служители закона. Как всегда, вовремя, в точности, как наши.

– Внимание! Всем оставаться на местах, – приказал громкий механический голос. Язык другой, но тоже понимаю без вопросов. – Вы находитесь в зоне проведения специальной операции Службы правопорядка и обеспечения Равновесия. Операция курируется начальником СПИОР, Главой Службы безопасности Единого Совета Яннаром Тарда лично. Будьте готовы предъявить документы, оружие и личные вещи для обязательного досмотра.

Мне показалось, что нападавшие издали дружный стон. Малоприятная раса, дегенеративные морды, щуплое телосложение. Эти, в чёрном, как будто покрупнее и покрепче, что ли.

Думаю, ещё немного, и я смогу встать. Это если мне позволят. Появление чёрных все усложнило. Как и с нашей полицией, можно ожидать, что сначала загребут всех, а потом уже будут разбираться. Как же хорошо, что здесь уже нет Жанны! Спасибо, Создатель, я всё-таки успел!

Глава 22. Жанна. Бегство.

Я упала на холодный асфальт тротуара на локти и коленки совершенно обнажённая. Одежда приказала долго жить, как обычно бывает при превращении одетой. Странные существа, имеющие что-то звериное во внешности, что на меня напали, отвлеклись на Макса. Да, это точно он, я уверена, хоть в таком виде вижу его впервые.

Я вошла в арку, потом в тёмный двор, в котором почему-то сегодня не горел ни один фонарь. Мне было не по себе, я с трудом оторвала себя от Макса. Но такого мужчину, как он, надолго к своей юбке не привяжешь, заскучает. Да и какая у меня юбка, с тоской вспоминаю я о своих джинсах и безразмерных одёжках. Надо привыкать его отпускать, думаю я, чтобы Макс хотел возвращаться. Но всё равно – хочется скорее закрыться в квартире, чтобы он быстрее вернулся, и всё стало снова нормально. Не могу без него, даже так недолго.

Почти дошла до парадной, когда услышала тихий голос. Я обернулась, но никого не увидела, и тогда меня позвали снова. Чуть дальше, из глубины двора, тихо произнесли моё имя. Мне б уйти, но я, словно под гипнозом, пошла на зов. Потом – этот прозрачный пузырь, странные существа, и я от испуга перевернулась.

От ужаса мысли спутались, и даже в голову не пришло, что я могу защищаться. Что могу нападать, рвать когтями, зубами, да чем угодно – я ведь и крупнее, и сильнее этих тварей. Но паника задушила разум, я припала к земле и по-кошачьи закричала.

Когда они опутали меня сетью, под купол ворвался… гигант, да, так будет верно. Огромный мужчина ростом под три метра, мощный, но удивительно подвижный. С лицом Макса, но в такой превосходной степени прекрасного, что заходится сердце. Не узнать нельзя – это его глаза сейчас мечут ярко-голубым, без белков, светом под низкими в разлёт бровями. Его рот в ярости гневно и презрительно кривит губы. Упрямый подбородок, прямой нос. И волосы, будто живущие собственной жизнью, они извиваются у лица и на глазах становятся длиннее. И вокруг этой огромной фигуры завихряется, потрескивает и гудит, как около высоковольтной линии, невероятная, непостижимая Сила. Макс, наверное, сам не знает, насколько сейчас страшен. Арат, обрётший сущность, в необузданном гневе.

Полулюди набросились на него и оставили меня в покое. Дрожа от пережитого страха, помогая себе руками, отползаю к краю полусферы. Надо убраться в сторону, чтобы не мешать ему сражаться. Макс с ними быстро покончит – половину он уложил, наверное, одним ударом. Вот это мощь! С таким можно вообще ничего не бояться. Но тут Макс отвлёкся, и недолюди его чем-то повалили.

У меня сжалось сердце, я почти к нему бросилась, но побоялась ещё хуже все испортить. Вдруг они просто скрутят меня и утащат, а Макса оставят здесь, во дворе, валяться! И я просто скорчилась в комок у самого края полусферы, надеясь, что про меня не скоро вспомнят.

– Тш, Ажан, – слышу вдруг свистящий шёпот. Это Ба, а она откуда здесь взялась? Осторожно поворачиваю голову и вижу, что Ба подцепила край купола своей клюкой с чёрной ручкой и изо всех сил приподнимает.

– Вылезай, быстрее, кому сказала, – шипит Ба. – Долго мне не удержать, нас заметят.

И я поползла на четвереньках, с трудом протиснулась в узкую щёлку. За куполом Ба вздёрнула меня на ноги, накинула на голое тело своё пальто и потащила меня, босую, ко второму выходу из двора.

– Ба, но там же Макс! – я сопротивляюсь и тащу её обратно. – Он же…

– Да пошли ты! Надо ты ему, он придёт! А не надо, так что уж… – продолжает шипеть на меня Ба. – Пошли! Не будь, как твоя мать!

Не понимаю, при чём тут мама. Позволяю ей себя тащить. Ба вытаскивает меня на проспект, где стоит знакомое такси, и запихивает в салон на заднее сиденье, сама садится рядом. Водитель, наш знакомый таксист из Василёво, дядя Толя, оборачивается, чтобы поздороваться, но видит моё состояние и деликатно молчит.

Дядя Толя не глушил мотор, и машина сразу срывается с места, увозя меня в сторону безопасного Кармана. Подальше от межпланетных бандитов. Подальше от Макса. Слёзы сами начинают литься из глаз. Там же Макс! Нет смысла спасаться одной, без него мне всё равно… не жить.

– Как ты узнала? – спрашиваю Ба и закрываю лицо руками.

– Как-как, – она, как обычно, сварлива, но слышно и ещё что-то в голосе, похожее на испуг. – Иван, муж Людмилы, собрался в Сосновку, отвезти картошку на продажу, по заказу, да взять солярки в трактор. Ну, дак я с ним и напросилася, думаю, даром, что раньше, зато не пехом. А как выехали из пограничного леса, я и увидела зелёный свет над горизонтом. Мне всё сразу понятно и стало – в тот день, когда мать твоя исчезла, тоже было ненастье и зелень на небе.

Не могу говорить, слёзы текут по щекам, просто льются, даже без всхлипов.

– Ну, а дальше… Я сначала тебе позвонила, но у тебя телефон был вне зоны. Потом позвонила твоему Максу, а он сбросил. Хотела сказать, чтобы ехали в какое-нибудь людное место, в магазин там, или все равно куда, где народу побольше. А когда не дозвонилась… вези, говорю Ивану, меня быстрее в Сосновку, а оттудова уже позвонила Толе.

– Что про маму? – плачу я. – Почему ты так сказала?

– Потому что, ежели она б спасалась сама, эти твари не стали бы убивать твоего отца. Гнались бы за ей, но она бы смогла уйти, а его бы не стали и трогать. Так-то, Ажан…

Я зарыдала в голос. Отчего всё так не просто-то, а? Мои отец и мама могли выжить, могли, но не выжили. А теперь ещё и Макс…

– Не реви, – прикрикнула на меня Ба и пихнула мне в руки большой носовой платок. – Чай, ещё не мёртвый.

Я тряслась на сиденье, зажав платком рот и нос одновременно. Дядя Толя вёл машину по оживлённым вечерним улицам, неуклонно приближаясь к выезду из города. И вот мы снова на шоссе.

– Придётся заехать в Карман, – сухо сказала ему Ба, и дядя Толя молча согласился. Обычно он высаживал нас у поворота, и мы шли несколько километров пешком. – Она, вон, босиком. Не дойдёт.

А я подтянула под себя голые ноги и развернулась на сиденье, сквозь слёзы глядя в заднее стекло на удаляющийся город. Небо над городом, затянутое плотными тучами, сохраняло ядовитый зелёный окрас. И казалось светлее в той части города, откуда уносила меня небольшая дяди Толина машина. Внезапно где-то над тучами мигнуло ярким белым светом, очертив контур огромного диска, нависшего, казалось, над всем многомиллионным городом. Плоское днище гигантского летательного аппарата, испещрённое окружностями и линиями, с несколькими дорожками бегущих по нему голубоватых огней, показалось буквально на мгновение и исчезло вместе со вспышкой. Сразу же мы почувствовали толчок, от которого содрогнулась земля, сопровождаемый звуком, похожим на близкий и поэтому страшный раскат грома. И всё. Исчез зелёный цвет, и небо сделалось просто тёмным, с редкими светлыми пятнами между тучами. Там, за тучами, луна, поняла я.

– Зря ты меня увезла, – глухо говорю Ба, садясь на сиденье ровно и стискивая руки на коленях. – Там больше нет никого. И Макса нет.

Так подсказывает мне сердце, его нет больше в этом мире. А я есть. Они приходили за мной, но я – есть, а Макса нет.

– Я тебя увезла, чтобы ему было к кому возвращаться, – вскинулась Ба почти зло. – Коли бы вас двоих повязали, вы бы оба сюда уже не вернулись. И не думаю, что были бы вместе. Так что нечего на меня…

Она права, конечно, в чём-то права. А в чём-то и нет. Как ей объяснить, что даже если Макс вернётся, я его уже всё равно потеряла? Потому что он не простит. Я сбежала, как крыса с тонущего корабля, бросила его, спасаясь сама. Предала. Он не простит. Я бы не простила.

Остаток пути я сижу и смотрю в окно. Ничего не вижу и ничего не ощущаю. Обнимаю себя руками, пальто неприятно скребёт и царапает голое тело, ноги замёрзли. Как же я ненавижу свою слабость! Малодушная и трусливая, совсем не такая, как мама. Не сражаюсь за своё, веду себя всё время, как жертва. Ничего не решаю, со всем смиряюсь, всегда соглашаюсь. Макс другой, ему такая, как Кира, куда больше подходит. Яркая, умная, активная девчонка, под стать ему самому.

Дядя Толя поворачивает к Карману. Отстранённо замечаю, что сейчас ветер стих, и деревья неподвижны. Из-за туч вышла луна, и все вокруг серебрится в её свете. Волшебный ночной пейзаж удивляет своим покоем.

Мы минуем пограничный лес, и в Кармане такая же картина, но теплее. Только я этого совсем не ощущаю. Мне всё так же холодно, и болит голова, как от простуды. Тело ломит, выгибает, как от непосильной физической нагрузки. Равнодушно вспоминаю, что мне всё-таки тоже сегодня досталось.

Подъезжаем к дому, маленькая деревня спит, не светится ни одно окно. Открываю дверь машины, пока Ба расплачивается, суёт дяде Толе несколько красных бумажек. Надо же, в голову никогда не приходило спросить, откуда у нас деньги. В чьей квартире я живу, или как получить документы. Мне уже пятьдесят лет, а по документам – двадцать. На всём готовом сижу, сама ни к чему не способна.

Выхожу из машины, ступаю голыми ногами по мокрой от росы траве. Даже не верится, что мы с Максом уехали отсюда всего несколько часов назад. Мерно стрекочут кузнечики где-то в кустах, подчёркивая картину мирного сна. Бреду по тропинке к дому, меня шатает. Захожу в тёмные сени, потом в коридор. Лунный свет проникает в окна, и привычная обстановка делается неузнаваемой. Тикают часы, что так понравились Максу. Кроме них, в доме не слышно ни звука. Даже мыши тут не живут, и не бывает насекомых. Подхожу к часам, открываю дверцу, останавливаю их, не надо больше тикать. Зажечь, что ли, лампу? Да и так всё видно. Подхожу к кровати, где прошлой ночью мы с Максом спали, вижу тёмное что-то на светлом покрывале. Поднимаю – это его чёрная футболка, которую он сменил после бани. Забыл. Прижимаю её к лицу, она ещё Максом пахнет, такой вкусный, такой родной запах.

Слёзы кончились, из глаз не падает ни слезинки. Залезаю на кровать прямо в пальто, скрючиваюсь, подтягиваю к себе грязные коленки. Зарываюсь лицом в его футболку, двумя руками её прижимаю.

Входит в комнату Ба, зажигает лампу. Чувствую, что она стоит и на меня смотрит. Потом слышу, как она подходит, на кровать рядом со мной садится. Гладит меня по волосам, тяжело вздыхает. Пусть только не говорит, не могу больше ничего слушать! И не надо меня жалеть, я всё это заслужила. Я любимому не помогла, не встала, как равная, рядом. Не достойна я такого мужчины, мне бы дома сидеть, вышивать, вон, крестиком, на большее я не способна.

***

Я проснулась утром с ощущением, что лучше всего не просыпаться. В окна светит июльское солнце, неподалёку кудахчут куры. Брякает чем-то на кухне Ба, оттуда доносится запах пищи. Наверное, вкусный, но меня от него воротит. И мерзкий привкус во рту, как после рвоты.

Я всё ещё в пальто, укрытая одеялом. Понимаю, что Ба укрыла меня ночью, когда я внезапно заснула. Неловко сажусь на кровати, вытаскиваю себя из-под одеяла. Стягиваю пальто, подхожу к зеркалу и оглядываю себя уныло. На голове колтун, локти и колени в земле. На теле проступили тонкие синяки-полоски от сетки. Блин, мне не хочется даже помыться, вообще не могу шевелиться.

– Пойдём, покормлю тебя, – Ба возникает в дверях, вытирая руки полотенцем. Как всегда, строгая, скупая на чувства. А я просто стою, и всё, что могу – это хлопать глазами. Она осматривает меня с видом опытного психиатра. Проходит в комнату, достаёт из шкафа тёплый пушистый халат, с нижней полки выуживает мои объёмные мохнатые тапки.

– Нет, не дело, пойдём в баню, помогу тебе обмыться, – командует Ба, и я привычно подчиняюсь. Она забирает из кухни ведро горячей воды, и мы идём друг за другом в баню. Ба наливает воду в тазик, намыливает для меня маленькую мочалку.

– Да проснись ты, Ажан, – всовывает она мочалку мне в руки. – Он не умер! Вот вернётся, а ты тута… Дошла до ручки! И тебе, может, теперь не только о себе заботиться надо.

Я намыливаюсь и стучу зубами. В бане холодно сейчас, и хоть в тазике вода и тёплая, меня колотит. Но зато действительно просыпаюсь. Мою волосы, уже холодной водой, горячей на всё не хватило. Обливаюсь ещё одним тазом холодной, наскоро вытираюсь. Эта бодрость какая-то злая, горькая, но всё же это лучше, чем тупая апатия пробуждения.

Ба не дождалась меня, оставила мыться. Кутаюсь в халат, подсушиваю волосы уже мокрым полотенцем. Иду к дому, полотенце надо повесить на бельевую верёвку. А Ба, оказывается, с утра уже бельё постирала, подхожу и вижу на верёвке постиранную футболку Макса. У меня ком подкатывает к горлу, я сжимаю кулаки, почти рву зажатое в руках полотенце. Вот зачем она! У меня от Макса больше ничего не осталось.

Задыхаюсь, так хочу закричать в своём горьком гневе. А на самом деле стою и сжимаю в руках чёртово полотенце. Бросаю его на верёвку, не расправляя, и иду медленно в дом, запахивая халат поплотнее.

Вхожу на кухню, сажусь у стола тихонько. Ба передо мной на стол ставит исходящую паром кружку.

– Выпей, тебе сейчас это надо, – говорит, и я над кружкой наклоняюсь. Вдыхаю – это не чай, но запах кажется таким знакомым. Да, этот запах мне напоминает… да, раннее детство. Мне кажется, Ба меня в детстве часто этим отваром поила.

– Ну, поила, тогда тоже было надо, чтоб кошмары не снились, – отвечает Ба недружелюбно. Она что, читает мои мысли? Это поэтому я ничего о родителях не помню? А сейчас она… стирает мне память о Максе? И футболку вот постирала. Нет! Я не хочу забывать ни одного мгновения.

Отодвигаю кружку, привычно бью в пустую тарелку яйца. Надо есть, надо, придётся заставить себя проглотить хотя бы их. Апатия сменилась злым упрямством, слишком долго я была безучастной и покорной.

– Ты себе нашла очень непростого парня, – неожиданно говорит Ба, а я смотрю на неё удивлённо. Не верится даже, что она снизошла до объяснений. – Даже я не осмелилась бы с ним…

Что значит «Я»?! Она же старая уже!

Сегодня утро чистосердечных признаний? Ба осторожно снимает с шеи свой оберег, кладёт на край стола. На моих глазах молодеет и становится девушкой, очень красивой. Высокой и стройной, с меня ростом, с длинными чёрными, с красноватым отливом, волосами, заплетёнными в толстую косу.

– Макс вот заметил, что я не бабка тебе, а ты всё не видишь. А я так привыкла да полюбила тебя, что и не думала открываться.

– Почему сейчас? – спрашиваю. Мне вообще её поведение не понятно.

– Чтобы ты увидела, что я не старая, и вполне тебя понимаю. И говорю тебе, что надо жить дальше, пусть без него, но жить обязательно надо! – «Ба» подошла ко мне и поправила мокрые волосы. Потом уселась рядом и обняла, крепко прижала меня к себе. – Мы уже столько пережили с тобой, хорошая моя, моя девочка. Ты ж как дочка мне! Надо жить, Ажан!

– Не могу, – сдавленно бормочу я и отодвигаю тарелку. У меня на глаза снова наворачиваются слёзы. – Опаивать меня зачем? Я хочу о нем помнить!

– Да, это действительно… твоё право, – слегка виновато отвечает Ба. – Только я думаю, что он больше не вернётся, так что… зачем душу рвать.

Да, где-то сейчас тётя Нина. Ба, хоть и «ведает», и знает про силу слов, как она это называет, но сочувствия в ней, как в топоре, что голову рубит.

– Просто правда, Ажан, часто горькая, – глухо говорит девушка, отворачивается от меня и взмахивает рукой куда-то вверх. – Там его мир, не здесь.

– Как хоть зовут тебя? – спрашиваю. Что мне теперь делать? Вместо Ба у меня незнакомая девчонка. А красивая какая…

– Чужие люди мне дали имя, звать меня Ниоткела, – говорит девушка грустно и решительно надевает на шею кулон, быстро превращаясь в крепкую старуху. – Но ты зови «Ба», а жить будем, как прежде. Мне твоя мать жизнь спасла, а я обещала позаботиться о её котёнке. Да не доглядела.

Нет, «жить, как прежде» мы уже вряд ли будем. Столько лжи, манипуляций и напрасных обманов! Я теперь не знаю, можно ли кому-то верить.

– Тогда, перед отъездом, – спрашиваю, и это почти единственное, что меня волнует. – О чём вы с Максом говорили?

– Макс – арат, но его отец не учил его пользоваться силой. Да он вообще почти ничего не знает. Мне повезло – у меня был дедушка, он и сделал из меня настоящую Высшую. А у Макса не было никого. Вот он и заинтересовался моими сказками, помнишь, я в детстве много тебе рассказывала.

Ага, сначала рассказывала, а потом отваром поила. Наверное, чтобы не задавала лишних вопросов и не помнила, как по настоящему выглядит Ба, потому что мне кажется, что «бабушкой» она стала не сразу.

– Ладно, я отвечу на твои незаданные вопросы, чтобы вернуть доверие. Квартира, где ты живёшь, твоего отца. Он был простой человек, но замечательный мужчина, сильный, умный, добрый и красивый, сейчас такие редкость. Твоя мать его полюбила. Всё, что знаю о нападении, выудила из твоих скомканных несвязных детских рассказов и воспоминаний. Ты сказала, что мама сильно стукнула тебя по попе, и ты стала котиком. И ты очень испугалась, потому что мама громко кричала, а страшные чужие дяди били папу. Прости, но я не могла позволить тебе такое помнить.

Мне показалось, что Ба смахнула слезу. Да, наверное, по возрасту она для меня и вправду, как бабушка. Сколько же живут такие, как она, как Макс… и такие, как я?

– Очень долго, и такие, как ты, тоже, – сказала Ба сухо. – Так что крепко подумай, хочешь ли ты провести несколько сотен лет в напрасном ожидании своего Макса.

– Ты считаешь, хорошо будет, если я не смогу рассказать своему ребёнку о его отце?

– Ещё неизвестно, есть ли ребёнок. Да и рано, ой, рано тебе ещё…

– Макс сказал, у нас случилось Слияние. Ещё в городе. Я и сама не совсем понимаю, но…

Ба в ужасе прижала ладонь к губам и уставилась на меня округлившимися глазами.

– Арат и тенебрис, Меар и Антола! Великий Создатель, дарующий второй шанс… – забормотала она, осеняя себя странным знаком в виде перечёркнутого ромба так же, как люди – крестом. – А я его самогоном! Решила своею властью вами распорядиться…

И я впервые вижу, как моя железная Ба плачет.

Глава 23. Яннар Валерио Тарда. Борт «Магнум II», флагманского корабля боевой флотилии СПИОР.

В этой планетной системе он очутился впервые. Да он вообще впервые за десять лет вылез из своего кресла в кабинете Главного Управления тринадцати Департаментов Службы правопорядка и обеспечения Равновесия, этого космического мегаофиса-станции, расположенного в географическом центре вверенной первому Департаменту территории. Конечно, будь здесь планета, даже безжизненная, Управление расположили бы на ней и устроились бы с большим комфортом. Но планеты не было.

Яну казалось, ещё немного, и он превратится в Тардара, своего прародителя, который однажды сел в своё кресло в саду на Патриуме и запретил себя беспокоить. Он вспомнил, как отец привозил их с братом в святую святых рода Тарда, тот самый сад, и показывал им, ещё совсем мальчишкам, крупную, как будто каменную фигуру в огромном резном кресле. В волосах старца гнездились местные птицы, борода поросла зелёным мхом, ступни погрузились в почву, а между пальцами пробились синеватые травы. Отец, конечно, уверял, что это тот самый Тардар, но Ян был уверен, что он над ними подшучивает. Дед-то каменный, хотелось сказать ему, не видно, что ли, но он сдержался. Все-таки, воспитание прежде было на высоте, не то, что нынче.

Тардар сел в кресло, чтобы смотреть на запад, говорил отец, чтобы видеть последний в своей жизни Путь. Они, вагусы, истинные странники этого мира, единственные, кто ещё может не только видеть Путь, но и открывать, а после – следовать Пути. А ещё они, возможно, последняя Первая кровь во Вселенной, невообразимо прекрасной, замечательно разнообразной, любовно обустроенной ими обители, где сами они теперь живут тайно, скрываясь.

Ян впервые покинул свой мрачный кабинет и удобное кресло, из которого, увы, никакого Пути не было видно, ради участия в выпускных испытаниях Академии Единого Совета. Искренне удивился, когда не обнаружил на своих чёрных волосах седины да паутины, которыми вполне можно было обрасти за столько лет бездействия. Нет, конечно, все эти десять лет он двигался, принимал пищу, совершал гигиенические процедуры, осуществлял командование СПИОР, но в пределах кабинета, что немыслимо для вагуса, поэтому и воспринимал это неподвижностью. Даже его пост Главы Службы безопасности Единого Совета ни разу за десять лет не потребовал его присутствия на Консиладе, где с охраной унылых долгих заседаний вполне успешно справлялась Гвардейская служба Дворца Совета.

Ян вспомнил своё последнее посещение заседания Совета, мероприятия, чем-то напоминающего долгие похороны. Да и от кого их защищать, членов Совета, если там собрались почти только одни сервады? За длинным столом, условно разделяющим Главный зал на две половины, сидели с одинаковым выражением лиц очень похожие между собой существа. Во всяком случае, для Яна они были все, словно близнецы – одинаково длинные постные лица с небольшими глазами под кустистыми бровями, длинные носы, скупые прорези ртов, тонкие волосы невыразительного цвета. По мнению Яна, внешний вид любого сервада характеризовался одним словом – длинный. Длинные руки, длинные ноги, высокий рост при субтильном телосложении с узкими плечами – всё, казалось, говорило об их слабости, но Ян знал, что это не так. Видимая хрупкость, подчёркиваемая свободными одеждами серых и коричневых оттенков, на поверку оборачивалась жилистостью и недюжинной силой. Но настоящая сила сервадов в другом, и Ян понимал, что такое его знание по-настоящему опасно. Сервады стали практически правящей расой Вселенной, поскольку обладали ментальной силой, способностью влиять на чужой разум. Так стоит ли удивляться, что сейчас они представляли в Совете планеты, на многих из которых не только никогда не жили, но даже и не ступали?

Иногда Яну казалось, что сервадов связывает коллективный разум, как бывает у некоторых видов инсектаров. Они жили всегда общинно, своей диаспорой, на трёх ближайших к Консиладу планетах. Понимали друг друга с полувзгляда, и Ян, хранящий свою принадлежность к Первой крови в тайне, в их присутствии всегда чувствовал себя неуютно. Именно поэтому редкость контактов с Советом всячески им приветствовалась, а его пост Главы СПИОР снабжал его достаточным количеством уважительных причин и поводов отсутствовать на Консиладе. Тарда быстро понял, что если при этом идти навстречу хотя бы половине инициатив правящей верхушки, то, в целом, сложится весьма привлекательная и не внушающая подозрений картина плодотворного сотрудничества и интеграции на всех уровнях власти.

Одна из таких инициатив, а именно, итоговая аттестация кадетов-выпускников Силового отделения Правоохранительного факультета Академии Единого Совета в условиях, максимально приближённых к реальным, и вынудила Яна взойти на борт флагмана и отправиться в звёздные просторы. И сейчас, неся на борту помимо команды пятьдесят готовых к выпуску курсантов, «Магнум II» доставил их к месту контрольного зачёта.

Ну, не совсем, конечно, к месту, вернее, совсем не к тому, но на то Ян и начальник СПИОР, чтобы принимать неожиданные, но обоснованные решения, направленные на получение наилучшего результата. Результатом в данном случае он считал проведение выпускных тестов в условиях настоящего задержания. Это позволило бы не только выявить действительный уровень подготовки студентов, но и провести полноценный рейд, отправив десяток-другой бандитов в трудовые поселения на станцию-изолятор.

А ещё он использовал служебное положение в личных целях. И это был не секрет – скорее, неразгласимая и опасная тайна. Потому что ловить на этих неизвестных ему задворках Вселенной Ян намеревался собственного брата.

Мало кто знает, что младший из братьев Тарда – самая тёмная личность в бандитской Вселенной. Наглейший из шелетов⁶, обозвавшийсебя «Верум»⁷, он не гнушался никакой грязи, не отказывался ни от каких заказов, будь то просто сложно, невыполнимо или полностью бесчестно. И радостно марал всем своим существованием одно из самых чистых для любого Высшего понятий. Наверное, Ян единственный понимал, что стоит за этим восстанием против мира, в котором они выросли, Ян и его брат – Аяр Деумондо Тарда.

– Ойер, проследите, чтобы мы появились в точке выхода в полной маскировке. Они не должны знать о нашем внимании преждевременно, – Ян сосредоточенно отдавал команды. – Ничего не предпринимать, наша позиция – наблюдение.

– Есть, мэйнер Тарда, – чётко отрапортовала Ойер. Да, в этом году до выпуска допущены несколько девиц, дожидаться дома мужей и беречь тепло очага нынче не в моде. – Всё готово к выходу.

А то с них станется, вон, как руки дрожат от нетерпения. Другое дело, что пятьдесят Высших для одного задержания слишком много. Придётся выбрать, кого задействовать, и Ян ещё не решил, кого взять, лучших или худших из курсантов. Правду сказать, в этом году уровень подготовки у них примерно одинаков. Будущие стражи Равновесия радуют результатами предварительных тестов и приемлемой физической формой.

«Магнум II» вышел из прото-тоннеля и, неровно дёрнувшись, завис в заданной точке. Все находящиеся на борту ощутили медленно затихающую вибрацию под ногами, и по маннаверу пронёсся тихий недоумённый ропот запоздалого испуга. Хорошо хоть, вроде, щиты на месте.

– Кто в Тоннельной? – заорал Ян, не пытаясь соблюдать Протокол субординации.

– Кадет Парп, – доложил второй помощник. – Он предъявил разрешение на управление, у него первый уровень допуска…

– Один?! – мэйнер почувствовал, что теряет самоконтроль.

О, Создатель! Ян про себя взмолился о терпении. Допустить курсанта к тоннельному переходу, они же тренировались только на мелких академических флаерах! Да такую махину, как «Магнум», должны в тоннеле вести как минимум трое, и то, после тщательных расчётов и перепроверок. Теперь они вряд ли смогут открыть тоннель на планету, придётся войти в атмосферу. Ян не обманывался насчёт мягкости и незначительности финального толчка – этот Парп не удержал корабль. Значит, в Тоннельной сейчас находится овощ, более не пригодный для несения службы. Жаль, видимо, талантливый был мальчишка, если один смог провести по тоннелю такой корабль, пусть и чудом не разложив их всех на прото.

– Медицинскую пару в Тоннельную, – распорядился Ян устало. – И прото-наладчиков отправьте, пусть оценят масштабы повреждений. Главу Тоннельного расчёта Мело, допустившего к управлению кадета и поставившего под угрозу выполнение миссии и наши жизни, немедленно взять под стражу до выяснения обстоятельств. На сегодня всё, разойтись по каютам до получения дальнейших указаний. Службе наблюдения о движении на преследуемом судне докладывать мне на локер⁸ лично. Всем покинуть маннавер.

Ян опустился в капитанское кресло, наблюдая, как стремительно пустеет командная палуба, последовательно отключаются верхние люмены, оставляя только неяркий пульсирующий свет приборов. Огромное помещение без обычно наполняющих его служащих завораживало его своим размером и появляющимся эхом. Ян вспомнил, как отец, смеясь, рассказывал, что тяга к огромным палатам была у всех Первых детей. Они тогда были на Патриуме, осматривали покинутые дворцы Первых. А сейчас Патриум закрыт даже для посещений, в том числе, и для наследников этих дворцов, Указом Единого Совета. Ян представил себе эту огромную планету без единого живого существа, за исключением птиц и червей, чьи невероятные белокаменные дворцы в окружении сине-зелёной и красноватой растительности покрываются мхами и лишайниками, ветшают, обрушиваются с чудовищной высоты крошащимися кубами, погребая под собой память. Память о настоящих властителях Вселенной.

А сейчас перед ним другая планета, небольшая и дружелюбно-зелёная. Много воды, континенты, выглядит обычно. Как и тысячи других курортных планет, на которые едешь, чтобы побыть никем, просто обычным жителем Вселенной. Что потребовалось Аяру здесь, на отшибе путей и галактик?

– Блатта-ам, подготовьте, пожалуйста, мне справку по планете, – проговорил Ян, нажав нужный контакт в локере. Громоздкая вещь, чтобы носить на руке, но на руке удобнее всего, так что придётся терпеть. Устало откинулся в кресле. Нет, он устал от скуки, подумал Ян, от бесконечного и бессмысленного круговорота дней, не несущих в себе ничего для него лично.

Он снова согнул перед собой руку с массивным браслетом локера, обхватившего его широкое запястье, и стал искать код локера Аяра. Он и сам не понимал, чего ему хотелось больше – вновь обрести брата или избавить Вселенную от отступника Верума. На что он надеется, идя на этот разговор с ним? Тем не менее, Ян отправляет запрос на вызов с видеорядом, но крайне удивляется, получив подтверждение. Жми кнопку, Ян, Аяр ответит. И Ян нажимает, понимая вдруг, как соскучился по нему. Они не виделись… да, пожалуй, все эти десять лет.

– Приветствую, – говорит Аяр, то есть Верум, вальяжно развалившись в кресле, закинув ноги куда-то на рычаг управления, похоже, бортовым орудием.

– Да, светлого дня, – отвечает Ян, думая о том, что нельзя выдать себя, показать, что он, Ян, Аяра видит в прямой досягаемости. – Как ты? Чем занят?

– Мне беспокоиться? – Аяр усмехается, и Ян разглядывает лицо брата на достаточно чётком изображении. На мгновение ему кажется, что все мерзости, которым тот так самоотверженно отдаётся не один десяток лет, уже видны на этом красивом лице. Нет, показалось. Ян всегда считал, что Аяр из них двоих был более… нет, не то чтобы красивым, но обладал более смазливой и мягкой внешностью. Он пошёл в мать, говорил отец. Но ухмылка мазнула по лицу Аяра и угасла, вернув выражение горькой сосредоточенности.

– Доблестный страж Равновесия связался со мной, чтобы спросить, как мои дела? Думаю, стоит одеть лишний скутум⁹, – Аяр тоже разглядывает Яна. – Не спрашиваешь, где я? Не просишь перестать сходить с ума?

– Наверное, уже поздно, – Ян грустно усмехается. – Не думал, что так сходить с ума из-за женщины вообще возможно. Я понимаю, столетия безрезультатных поисков кого хочешь доведут до безумия, но ты ведь не только отринул Род и развалил Корпорацию семьи, ты пошёл против всего мира, против всего, чему нас учили… Почему?

– Они не были безрезультатными, – прошептал Аяр, и Яну показалось, что глаза его блеснули безумием. – Я нашёл её, нашёл ту, что отдала мне верум. Когда это случилось, она уже год как вышла замуж.

Невероятно, то, что он говорит. Просто невозможно. Физический верум – это такое грандиозное событие, что о нём уже не слыхивали не один десяток тысяч лет. Стоит ли удивляться, что Аяр двинулся головой, лишился разума? Когда девушка, с которой он провёл самую невероятную ночь в жизни, исчезла без следа и без единого слова, оставив у него на груди магический знак истинной чистоты и любви, похожий на причудливый цветок, единственным смыслом жизни Аяра стало найти её. Ибо мужчина, позволивший веруму погрузиться в своё тело, более не найдёт ни утешения, ни радости ни с одной женщиной, кроме возлюбленной. Жестокая причуда Создателя! Потому что верум, этот символ настоящей любви и верности, дающий мужчине необыкновенную силу, стал для Аяра проклятием. А если бы она выбрала меня, подумал Ян и содрогнулся, хватило бы у меня сил остаться со светом?

– Она вышла за него с моим ребёнком в животе, Ян, – сказал Аяр глухо. – Вышла за нынешнего Главу Совета.

– Каким ещё ребёнком? – про браки между сервадами и женщинами из Высших Ян неоднократно слышал. Такие себе браки, бездетные, кратковременные. Для чего это сервадам, если только не… ради власти?

– У нас было Слияние, Ян, сам знаешь, такое не бывает без зачатия. А через год после свадьбы она исчезла, и Глава Совета жену оплакал.

– А ребёнок?

– Нет, ничего про её ребёнка не слышал, будто и не было, – Аяр запускает руку в свои длинные тёмные волосы, и Ян замечает, что под его лёгкой небритостью прячется осунувшееся лицо. – Так что не уговаривай, я здесь для соблюдения баланса. Если сервады и Совет – это такое добро, я просто обязан быть по ту сторону. Я тоже блюду Равновесие, брат.

– Где ты? – всё-таки спрашивает Ян.

– А я где-то на задворках Вселенной, – Аяр снова нагло ухмыляется, и теперь он не Аяр, потерявший любимую, он снова шелет Верум. – Есть тут одно дельце.

Верум машет чем-то, зажатым в руке, перед локером, каким-то документом со знакомым знаком. Знаком Равновесия.

– Что это?! – взрывается Ян. – У тебя Мандат Совета?! Ты выполняешь поручения тех, кого всей душой ненавидишь?

– Не вижу, как ещё к ним подобраться. Всё, брат, не ищи меня. Конец связи.

Локер гаснет, прерывая трансляцию и оставляя Яна каменеть в кресле. Ясно, что девушка, скорее всего, погибла, не могла она родить и остаться в живых без Аяра, не хватило бы жизненных сил одной произвести на свет дитя Первой крови. Но Аяр! Создатель, как он додумался взять грязный заказ под Мандатом? Совсем заигрался со своей местью. Никто и не вспомнит потом, что был когда-то такой Верум. Те, кто выполняют подобные поручения Совета, считай, уже фактически мертвецы. Да, так и будет, если не вмешается старший Тарда.

Глава 24. Яннар Валерио Тарда. Борт «Магнум II», орбита Земли.

«Магнум» висит на орбите планетки уже несколько дней. Ян посетил свою каюту только раз, поспал часа четыре и вернулся на маннавер. Принять душ и поесть можно и там, а вот сон… С возрастом спать хотелось всё реже, и Ян иногда даже волновался. Это всё от скуки, говорил он себе, жизнь не наполнена событиями, разум спокоен, эмоции не посещают его. Ну, как же, вот за брата поволновался и смог поспать. Да, такая жизнь не по ним, не по детям Первых. Подвигов не хватает. Свершений.

– Светлого дня, мэйнер, – прошелестел от входа Блатта-ам, шагая медленно и неслышно. Яну показалось, что голос старика стал ещё тише, чем буквально месяц назад. Видимо, недолго он будет радовать Яна своей эрудицией и мудростью. По правде сказать, в таком возрасте служить в Службе правопорядка уже не полагалось, но Ян учёл нежелание Блатта-ама возвращаться на Алвеариум в лоно семьи, и оформил его в своё личное распоряжение. Ян помнил учёного столько же, сколько себя самого. На памяти мэйнера старик был единственным инсектаром, дожившим до столь преклонных лет, в то время как на его родной планете сменилось уже несколько десятков поколений его «пра»-потомков. С юных лет Блатта-ам служил ещё его отцу, а сейчас энциклопедические знания вкупе с неисчерпаемым любопытством, приправленные многосотлетним жизненным опытом, сделали старика незаменимым советчиком. И его единственным другом, хотя в этом Ян сам себе не признался до сих пор.

– Я подготовил то, что вы просили, – сказал Блатта-ам и устремил свои фасеточные глаза на планету, в разных ракурсах и масштабах отображённую на обширной панораме.

– Давай, развлеки меня, пока я со скуки совсем не умер, – Ян устало откидывается на спинку кресла.

– Что, Аяр говорил с тобой? – Блатта-ам не спешит топить командира в глубине своих познаний. Он единственный на корабле, и, возможно, во Вселенной, кто знает, что Ян чистокровный вагус, а его драгоценный брат – отпетый бандит Верум. И тайны эти свято хранит, чем и заслужил вечное доверие Яна.

–М-да, показывал Мандат Совета, – Ян поднимается с кресла и подходит к большому круглому столу, за которым расположился учёный. Этот стол предусмотрен на маннавере для проведения стратегических совещаний, но используется редко. Ян устраивается в кресле рядом, и теперь они разглядывают планету вдвоём.

– Плохо, он отрезает себе все возможные пути возвращения.

Ян молчит. Он согласен, так что тут скажешь.

– Начнём, – шелестит Блатта-ам, и это означает, что больше не будет отступлений от темы, а от Яна потребуется все его внимание.

– Планета по Единому кодеру обозначается как «0000000232» класса «А+» группы Медиум.

Так, семь нулей и трёхзначный номер обозначает, что планета открыта очень давно, миллионы, может, даже миллиарды лет назад, переводит для себя Ян. Класс «А» – обитаема, «+» населена разумными существами, а медиум – это размер. Да, среднего размера шарик, бывают и мельче.

– Уровень доступа – «минус», «минус», – продолжает старик.

– Нет доступа? – удивляется Ян. – Вот прямо ни туда, ни оттуда?

– Да, Яннар, – пожимает узкими плечами учёный. – Причём если я могу ещё понять запрет доступа на планету, то запрет её покидать мне не понятен. Цивилизация на планете техногенная, стремятся в космос, ищут, как они это называют, «Контакт», но самостоятельно покинуть планету обитания не в состоянии.

– Почему? – поинтересовался Ян.

– Даже если они построят соответствующий корабль, и изобретут топливо, способное двигать этот корабль в течение многих световых лет… а мы с тобой знаем, что это в принципе невозможно… жизнь существ, населяющих планету, в настоящее время слишком коротка, чтобы успеть в течение жизни хотя бы просто покинуть свою звёздную систему. Про то, чтобы куда-нибудь добраться за её пределы, речи не идёт вовсе. То есть, без нашей науки и творящей силы они отсюда самостоятельно не выберутся.

– Так, ясно, а что с населением? – спросил Ян, всё более задумываясь над тем, что тут могло понадобиться Совету. И кому конкретно из Совета.

– А вот население здесь весьма примечательное. Я отправил вниз пару эксплоров и получил генетические образцы и кое-какие культурно-исторические справки. Аборигены называют свою планету «Земля», себя – «Человечество» или «Люди», и «Человек» – одна особь, соответственно. Чувствуешь аналогию? Вы тоже называете себя людьми по отношению к другим расам. При этом планета не является для них родной, я выявил ряд несоответствий между физическими характеристиками планеты и биологическими особенностями обитающих на ней гуманоидов. Изначальной их родиной являлась некая планета с меньшей гравитацией, возможно, очень большого размера, где снижение гравитации происходило за счёт огромнейшего расстояния от ядра до коры. При этом, несмотря на очевидную принадлежность к одному виду, имеются и различия, что позволяет с уверенностью выделить три основных группы, ну, или расы, среди местного разумного населения. Возможно, эти расы появились на Земле не одновременно и из разных мест. Так вот, генетически земляне практически полностью повторяют Первых детей, но без творящей силы. Напоминает отливку скульптуры из одной формы, но все копии после первой слегка… не то.

– Генетический мусор? – предположил Ян. А что, с Первых детей станется сплавить на удалённую планету неудачные результаты экспериментов по воспроизведению себе подобных.

– Нет, не сказал бы, – инсектары не страдают нетерпением, поэтому никогда не торопятся. – Их мозг лишён тех отделов, которые у Первых и у Высших отвечают за выработку и взаимодействие с синей водой¹⁰. Кстати, на этой планете вообще её нет ни капли в естественном виде. У некоторых особей упомянутые отделы мозга отсутствуют полностью, у других имеются редуцированные зачатки, и такие чувствуют, замечают присутствие Высших. Но самое главное – это безусловная генетическая совместимость и способность к воспроизведению именно одарённых творящей силой существ. У людей, по отношению к Высшим, рецессивный генотип, что позволяет им воспроизводить копию более сильного родителя.

– Спрятанный народ, – задумчиво сказал Ян, припоминая фреску в одном из дворцов Патриума. Древняя легенда, воплощённая талантом и фантазией какого-то артема. «Исход филаморов», пояснил отец, пока они с Аяром глазели, открыв рот, на длинную череду бредущих стенающих людей, на вид таких же, как они сами, исчезающих в радужном зареве огромного портала. Яна поразило тогда, что люди явно не хотели, многие плакали и кричали, но шли. Матери несли детей, мужчины сгибались под тяжестью нагруженного скарба, старики поддерживали друг друга. Сейчас бы он, конечно, задался другими вопросами. Например, кто эти преступные вагусы, проложившие Путь, и куда он ведёт. Совершенно ясно, что над порталом подобных размеров работали несколько его соплеменников и, скорее всего, фаберов, чтобы его закрепить.

– Толку-то теперь, – проговорил он. – За миллионы лет репродуктивная изоляция сделала своё дело. Вряд ли и теперь мы совместимы.

Поверить такому было немыслимо, ведь это означало, что исчезновение Первых детей, самых сильных творящих рас во Вселенной – тщательно подготовленный акт пассивной агрессии. И начался он с исчезновения в неизвестном направлении филаморов, их сопутствующей расы, что уничтожило шансы этих самых Первых на сохранение расы в первичном, дарованном самим Создателем виде. Так уж вышло, а может, было задумано Создателем, что Первые его дети не были многочисленны. То, что произошло после, смешение Первых детей и других народов, одарённых и не одарённых творящей силой, появление гибридов – Высших, ничем иным, как деградация, не назовёшь.

– Так дело в том, что не было её, изоляции-то. История Земли пестрит разношёрстными богами. Я думаю, и Первые, и, позже, Высшие искали потерянную идеально совместимую, подходящую для воспроизводства расу. И некоторые находили. Спускались на планету, правили, подталкивали в развитии. Улучшали породу. Многие сотни тысяч, может даже, миллионы лет. И чрезвычайно редкое, но встречающееся появление на Земле у абсолютно неодарённых родителей детей, обладающих толикой творящей силы, подтверждает мои догадки. Также присутствуют признаки сохранившейся родовой памяти расы – у людей имеется мёртвый язык, латынь, весьма напоминающая язык Первых детей, при том, что «латинского народа» никогда не существовало, и религия, в которой имеется Бог-творец, по аналогии с Создателем. Хотя, это может быть как раз культурным влиянием новоявленных «богов»…

А Ян вдруг подумал, что там, внизу, возможно, где-то ходит женщина, которая, конечно, не преподнесёт ему верум, зато сможет родить сына. И вагусы не исчезнут из этого мира, как когда-то араты, беллаторы, фаберы и прочие, претендующие на звание Первых. А может, его женщина ещё вообще не родилась.

– Есть ещё кое-что о планете. Тот, кто их, людей, сюда отправил, явно не учёл или тогда ещё вовсе не знал этого обстоятельства. Я всё думал, как так вышло, что на Земле нет синей воды, ведь таких планет не бывает во Вселенной. Кстати, люди это называют «магия», красиво, правда? И понял, только когда обследовал планету прото-сканом. Видимо, первоначально синей воды планете досталось несоразмерно много, настолько, что реальность не выдержала и размножилась. Заметь, я не говорю – раздвоилась или растроилась, потому что не знаю, сколько в итоге реальностей получилось. Итак, в результате мы имеем редкое явление, так называемую «Розу миров», пока я насчитал порядка пяти миров, но их может быть и больше. И Земля для них этакая серединка цветка, абсолютно не магическая, не волшебная, скрепляет, держит их вместе.

– Это может как-то отразиться на предстоящей операции? – спросил старика Ян.

– Зависит от того, какое задание получил… Аяр, – Блатта-ам не назвал брата «Верум», и Ян был ему искренне за это благодарен.

Локер Яна издал тихий сигнал. Не вглядываясь, он принял поступивший вызов.

– Мэйнер Тарда, – наконец-то, сообщение от службы наблюдения. – С наблюдаемого объекта на планету открылся странный портал, через который вниз спустилась группа из семи существ – шесть грексов под руководством серпентада. Верум корабль не покидал.

Аяр! Что может быть хуже, чем безумный вагус? Он открыл Путь своей творящей силой, не боится выдать ни себя, ни его, Яна. Мог бы, просто избил бы урода.

– Есть координаты их выхода?

– Да, мэйнер, есть конкретное место. Точка выхода – крупный по меркам планеты город.

Ян забегал пальцами по локеру, настраивая общее оповещение.

– Внимание, – загрохотало по палубам. – Пилотной группе явиться на маннавер! Подготовить корабль для входа в атмосферу планеты на двигателях. Маскирующие щиты не снимать! Штурмовому отряду в количестве двадцати курсантов, начиная с конца списка, подготовиться к высадке и задержанию группы шелетов.

Всё моментально пришло в движение, маннавер оказался вдруг полностью заполнен. Усиливающийся гул свидетельствовал о запущенных и разгоняющихся двигателях, и сухие приборные сообщения показывали штатный режим работы без отклонений. Штурмовая группа в количестве двадцати кадетов, полностью экипированных, замерла в портальном отсеке маннавера. Наверное, и спали в полной амуниции, подумал Ян, усмехаясь. А это кто тут у нас? Ойер! Ян был уверен, что она не входит в двадцатку с конца списка.

– Вместо кадета Парпа, мэйнер, – вытянувшись, отрапортовала она, правильно истолковав пристальный взгляд Яна.

Точно, он забыл, что Парп ещё в медотсеке. К счастью, парень не полностью выбыл, но восстановится ещё не скоро. Да и в Тоннельной пока идут работы.

– Назначаетесь старшей группы, – буркнул Ян. – Полный рапорт по локеру сразу после спуска и установки фаера¹¹.

Ян наблюдал на панораме, как «Магнум II» погружается в облака, укрывающие планету. И поморщился, представив себе количество объяснительных рапортов, которые придётся написать. Аборигены, конечно, не увидят корабль, на нём маскировочные щиты, но эти же самые щиты окрасят небосвод в зеленоватый цвет. Припишут погодной аномалии, не больше. Но, по Конвенции Зиарта, он, Ян, должен заручиться разрешением от правительства планеты, или, как минимум, от Единого Совета, на присутствие не только в атмосфере, но даже на околопланетной орбите. Ян с чувством помянул Зиарта, этого недоноска-правозащитника «ущемлённых народов». На получение всех разрешений Яну потребовалось бы не менее года, а с учётом интереса кого-то из членов Совета к Земле, положительная резолюция вообще маловероятна. Да о чём это он? Ян ни о каком интересе не знает и Мандата не видел, совершенно не в курсе. Да и при задержаниях многое теряется, не все выживают…

– Приготовиться! – гулко прозвучал механический голос. Так «Магнум» общается с командой. – До открытия портала по заданным координатам осталось три… два…

«Магнум II» закончил обратный отсчёт, и штурмовая группа исчезла в радужном сиянии. Такие порталы корабль может открыть только с близкого расстояния. Да, если бы не Парп, можно было бы отправить группу прото-тоннелем прямо с орбиты. Ян с нетерпением ждал сообщения от наладчиков, по предварительным отчётам работы должны закончить сегодня. Вот прямо сейчас! Но сообщение не приходило.

– Мэйнер Тарда, – раздался в локере голос Ойер. – Шелеты осмелились напасть на Высшего.

Глава 25. Яннар Валерио Тарда. Борт «Магнум II», атмосфера Земли.

Ойер вывела на экран изображение. Огромный какой, подумал Ян, разглядывая поваленного гиганта. Он подобных Высших ещё никогда не встречал.

– Редитируйте его, пакуйте преступников, жертву и на корабль, – распорядился Ян. Чем краткосрочнее будет их «дружеский визит», тем меньше объяснительных строчить придётся. – И, Ойер, не смейте устанавливать трансфер, как вы любите, на голову, хватит мне инвалидов в этом рейде. Осмотрите окрестности на предмет обнаружения личных вещей пострадавшего и предметов не местного происхождения.

Тут ещё кто больше пострадал, думает Ян, наблюдая, как кадеты в чёрно-синей униформе обездвиживают троих в серых комбинезонах, тела четверых упаковывают в портальные контейнеры. Этих перед тем, как изолировать, ещё лечить придётся, равнодушно отмечает про себя мэйнер. Видит, как Ойер устанавливает Высшему на грудь трансфер, и через минуту у неё в руках пузырёк с ярко-голубой жидкостью, а Высший возвращается в привычную «человеческую» форму.

– Что-то мало, – бормочет Ойер, взбалтывая и потряхивая бутылочку, а Ян удивляется чистому и яркому цвету, раньше ни у кого такого не видел. Хотя, нет, видел – такого же цвета полоса на знаке Равновесия, повсюду размещённого на «Магнуме», разделяет светлый и тёмный треугольники.

– Четыре медицинских пары на маннавер, – распорядился Ян по общей связи.

В портальном отсеке возникли контейнеры с телами, четыре поменьше и один большой, значительно больше первых. Медицинская служба приняла их, и в портальной проявились задержанные грексы, а после – штурмовая группа.

– Мэйнер Тарда, – обратилась к Яну Ойер, и он вздрогнул от неожиданно прозвучавших в её голосе странно-мягких модуляций вкупе с придыханием. Что это? Нежность?! Или просто волнение? – Задание выполнено – шелеты задержаны, пострадавший и нападающие транспортированы на корабль. Все найденные по месту задержания предметы упакованы в бокс для проведения дистилляции и анализа.

– Свободны, – отвечает Ян жёстко, не глядя на неё, и вызывает по локеру Блатта-ама. – Старик, ты мне срочно нужен.

***

Ян застыл в кресле на вновь опустевшем маннавере.

– Мэйнер, корабль Верума покинул орбиту планеты по прото-тоннелю. Координаты зашифрованы, точка выхода не определена, – поступает донесение от Службы наблюдения. Что ж, этого и следовало ожидать, энергетическое искажение от присутствия «Магнума» было столь значительным, что его засекли, как только они начали движение, не визуально, так по приборам. Аяр не дурак, быстро понял, в чём дело, и ретировался. Куда? Ян не удивился бы, если куда-то в сторону Консилада.

– Мэйнер Тарда, – принимает Ян сообщение из Тоннельной. – Повреждения устранены. Все готово к переходу.

– Четвёртой группе Ведущих явиться в Тоннельную, – почти радостно орёт Ян в локер. – Точка выхода – первая швартовая платформа Главного Управления СПИОР.

Вот так, убраться отсюда, как можно скорее. Ничего, что мигнёт при открытии тоннеля, по результатам контрольных тестов, вспышка длится полторы секунды. Зафиксировать изображение никто не успеет.

Небольшой толчок обозначил момент вхождения в тоннель. Теперь для всех на «Магнуме II» на несколько часов в панорамах застынет тёмно-синий беззвёздный фон, а корабль будет казаться неподвижным. Так всегда происходит при прото-движении, даже кажется, что время останавливается. Ян как раз сможет определиться, как поступить с жертвой нападения, может, заодно прояснятся мотивы Совета.

– Блатта-ам, отчёт нужен как можно скорее, – проговорил Ян в локер.

– Мне нужно ещё время, – отвечает инсектар, и Ян понимает, значит, действительно нужно. Блатта-ам не стал бы тянуть с отчётом напрасно. – Необходимо закончить исследование, проверить измерения. Ян, с этим парнем не всё просто. Обещаю отчёт по прибытию в Управление.

Ян от досады скрипнул зубами. Ладно, ждём прибытия в Управление. У него, кстати, ещё куча дел – надо аттестовать курсантов и придумать вескую причину посещения закрытой планеты. И поспать бы тоже не помешало.

В своей каюте Ян завалился на постель, сбросив только китель. Анатомическая кровать тут же приняла форму его тела, подстраиваясь под все выпуклости и изгибы, поддерживая позвоночник. Он выровнял дыхание и закрыл глаза. Привёл пульс в порядок, контролируя сердце, заставляя биться ровно. Через два часа полной неподвижности он понял, что заснуть не удастся. Зато план объяснительного рапорта обрисовался в законченном виде без обращения к Канонам Равновесия и сотне-другой дополняющих Указов. Он преследовал преступника, наблюдал за спуском десанта на закрытую планету, не мог остаться безучастным. Само собой, он отправил штурмовую группу, дабы воспрепятствовать творимому беззаконию. Лаконично и сдержанно, без эмоций, и, главное, правда. И понятно, почему главного зачинщика упустил – кто ж думал, что он не станет ждать, пока «Магнум II» вернётся на орбиту? А вот почему вообще возникла необходимость войти в атмосферу запретной планеты… Ян выругался про себя, помянув тьму и половой акт балаэнов. Парп! Пусть только вылезет из медотсека!

Едва заметный плавный толчок подтвердил выход из прото-тоннеля, и Ян поднялся. Направился на маннавер – необходимо проследить за стыковкой. Да, и ещё остаётся забранный с Земли мальчишка-Высший. По регламенту, Ян обязан предъявить неучтённое лицо, обладающее творящей силой, высочайшей Комиссии Совета. Но сначала надо дождаться отчёта от Блатта-ама.

Со стыковкой проблем не возникло. Неудивительно, на «Магнуме» самая квалифицированная команда среди всех тринадцати Департаментов, Ян каждого подбирал лично. Он снова сидел в своём мэйнеровском кресле, наблюдая в развёрнутой панораме, как быстро пустеет «Магнум» после стыковки. Сам он не спешил отправиться в свою привычную тёмную обитель, ждал визита инсектара. В последние годы Блатта-ам, с молчаливого согласия Яна, практически не покидал «Магнум», предпочитая маленькую тесную каюту своей небольшой, но отдельной квартирке в жилом отсеке Управления. Да и на пустом корабле их беседу точно никто не услышит.

Всё же не выдержал и встал, заходил по пустому залу. Отличное эхо, вполне в духе Первых, подумалось вяло. Остановился напротив символа, воплощающего всё, чему Ян посвятил жизнь. Равновесие – два треугольника, сверху светлый, снизу тёмный, отражены зеркально и разделены голубой чертой. Более странный знак трудно себе представить, решил Ян, подошёл и прижал ладонь к светлому треугольнику. Будто мог касанием и своей Первой кровью изменить расстановку сил во Вселенной.

– Сидишь в темноте? – прошелестел, наконец, долгожданный голос. Ян оторвал руку от светлого поля, взмахнул ею, и маннавер по контуру чуть засветился.

– Ты никогда не думал, что изображено под видом Равновесия? – спросил Ян инсектара.

– Если верить последней версии Совета, голубая черта посередине – это сервады, Хранители Равновесия, как они сами себя провозгласили. Ну, а треугольники – здесь просто, свет и тьма. Хотя в такой интерпретации я бы заменил голубой цвет на серый.

– Кто, по-твоему, был гарантом Равновесия при Первых детях?

– Араты, Ян, пахари, что создавали и засевали миры. Они правили и стояли на страже, – Блатта-ам раскладывал на столе бумаги и приборы. – И сейчас мы с тобой об этом поговорим.

Блатта-ам подошёл к глухой стене, не занятой оборудованием и панорамой, и нарисовал худой рукой символ открытия. Стена моментально стала прозрачной, открыв их обозрению молочно-белый куб изолятора. «Магнум» любит, когда с ним общаются таким образом, подумал Ян, ведь в большинстве случаев корабль выполняет механические команды. Да у него вообще способностей невероятное количество, а используется только необходимый минимум.

Он подошёл к Блатта-аму и уставился в изолятор вместе с ним. По абсолютно пустому помещению взад-вперёд упруго ходил юноша, ну, или это Яну он казался юношей на фоне себя самого. Хотя он отдавал себе отчёт, что, поставь их рядом, непосвящённым трудно было бы решить, кто из них старше. Да, правильнее сказать, ходил молодой мужчина. Из выданного ему комплекта одежды на нём были лишь свободные брюки, обувь тоже валялась в углу. Рельефное тренированное тело, отличный рост, выше любого из аттестованных сегодня кадетов, а ведь там были исключительно Высшие самых сильных родов Вселенной! Проходя в очередной раз по небольшому помещению, юноша поравнялся с невидимыми ему наблюдателями, замер и, резко развернувшись, шагнул к стене и уставился прямо в глаза мэйнеру. Ян едва сдержался, чтобы не отпрянуть. Почувствовал! Молодой хищник, подумал Ян, он не засидится в клетке.

– Приступим? – стараясь незаметно отшагнуть назад, предлагает мэйнер учёному. Тот на юношу странно смотрит, как будто долго не видел и соскучился.

– Он арат, Яннар, возможно, единственный во Вселенной. Был ещё его отец, но то ли исчез, то ли погиб, я не понял…

– Погоди, ты что, прочитал мальчишку мемографом? – удивился Ян, теперь понятно, на что потрачено время. Блатта-ам кивнул. – Ну, и что там?

– Тебе, холостяку, смотреть не рекомендую – обзавидуешься… – Яну показалось, что старик улыбнулся. Впрочем, кто их, инсектаров, разберёт, что эта гримаса значит. – Там у него такая девочка…

– Давай по порядку, – распорядился Ян, он не любит, когда над ним шутят.

– Я все проверил, анализ крови, частота и вид излучения его карулы – все подтверждает его происхождение. И, Ян, он сын арата и аборигенки. Мать не выжила, как я понял, видимо, отец не присутствовал при родах. Возраст – сто двадцать лет. Говорит и думает на языке, который на планете называется «русский», но владеет всеми пятью основными языками. Уровень знаний по меркам землян высокий, так как успел закончить несколько учебных заведений разного профиля. Но по нашим критериям – увы. Что ещё… Ты ведь помнишь общие сведения об аратах? Из учебной программы или из рассказов?

– Помню рассказы отца, что у аратов была странная система воспитания, с уклоном в аскезу. По их Канону, многое им было нельзя, закаляли характер и обретали контроль над силой лишениями и болью, странные условия для брака. Не более одного ребёнка, и чтобы жену не любить. В общем, ужас.

– Дополняю, – кивает Блатта-ам, листая бумаги. Привязанность к листкам – это у него по старинке, сейчас все предпочитают инфоары. – Творящую силу невозможно изъять или отнять, как у Высших – он её сам вырабатывает, как миниреактор. Если у Высших в среднем имеется от трёх до пяти энергетических желез и лимитированный резерв карулы, то у юноши их десятки, и не только в головном мозге, а у каждого жизненно-важного органа. Но главный источник – сердце, и пока оно бьётся, синяя вода будет восполняться, а пока она поступает – сердце будет работать. И поэтому убить арата возможно, только если он сам не хочет жить, а его творящие возможности… безграничны. Думаю, эта их система воспитания была задумана, как фактор сдерживания их мощи.

– Подожди. Они что… всемогущие? Такое возможно? Есть подтверждение твоим словам? – у Яна множились вопросы. – Ещё где-то?

– А кто их исследовал? – Блатта-ам не сдержался и передёрнул узкими сутулыми плечами. – Думаю, я первый. Раньше не было ничего, кроме пары замеров, слишком давно араты исчезли. Кроме того, тот, кто его вырастил, сделал ему подарок – юноша не знает ничего ни об аратских запретах, ни о Первых детях, да вообще ничего не знает. Практически ни о чём в нашем мире.

– Постой, – Ян пытается осмыслить услышанное. – Ты хочешь сказать, его вообще сейчас ничего не сдерживает? Только совесть?

Глава 26. Яннар Валерио Тарда. Борт «Магнум II», Главное Управление СПИОР.

Блатта-ам ответил не сразу, как будто раздумывая, стоит ли это делать.

– Сам он себя сдерживает – отрицает свою сущность, считает себя человеком, – сказал он, наконец. – При этом получает всё, что хочет, сам того не замечая. Ян, это грубая, сырая, но невероятно мощная сила.

– Тот, кто его вырастил, не подарок ему сделал – он подложил бомбу под всё наше мироустройство, – глухо пробормотал Ян и забегал по маннаверу. – Одному Создателю известно, чего ему захочется в следующий момент.

– Смотри, что творит, – с умилением сказал Блатта-ам, и Ян снова встал с ним рядом. Арат, в очередной раз пересекая изолятор, бросил взгляд на стену, и из неё выдвинулась узкая полка-кровать. Не сбавляя шага, он прошёл мимо, и кровать, словно подумав, разложилась ещё дважды, став почти в три раза шире. Юноша приблизился и улёгся на неё по диагонали, закинув руки за голову.

– Макс это делает, потому что не знает, что это невозможно, – с явным восхищением констатировал инсектар. Да, подумал Ян, «Магнум II» не укомплектован подобными спальными местами, не только в изоляторах, но даже в каютах команды и его собственной. Если только в более шикарных пассажирских апартаментах кровати немного походят на эту. Конечно, стандартная койка на корабле не рассчитана на человека подобного роста и телосложения, она регулируется по длине, но это всё. Может, и он, Ян, поэтому не спит на «Магнуме»? Потому что сравнить незнакомца по комплекции он мог только с собой или с Аяром. Вот что значит кровь Первых!

– Ты говорил с ним? – спросил старика Ян. – Он представился?

– Видел в мемографе. Максимус Уолдо Феррано эс Соуло, так его зовут.

– Он ещё и Душа? – мэйнер задохнулся.

– И… у него есть жена, возможно, она даже беременна. Ты понимаешь, что это значит?

Ян понимал, прекрасно понимал, что если мальчишка не вернётся вовремя, его жена умрёт родами, а у них во Вселенной появится ещё один… мститель. Арат без тормозов.

– Ты считаешь, я должен отпустить его? – Ян не смотрел на инсектара, пребывая в редком для него смятении чувств.

– А ты намерен встать между ним и тем, чего он хочет?

Мэйнер не ответил, раздумывая над ситуацией и её возможными последствиями. Как ни крути, а решение будет сложным.

– Ты же понимаешь, что по Регламенту я должен предъявить его Совету, слишком много свидетелей видели его, – сказал Ян глухо. – Невзирая на своё отношение и то, что подсказывают мне разум и сердце.

– Я прошу тебя, Яннар, – за всю историю их знакомства Блатта-ам никогда ещё его ни о чем не просил. – Подумай, сильно подумай, и не отдельно о мальчике с его жизнью или о Совете с его интересами. Подумай о Равновесии, что случится с ним, когда Совет попытается закрыть последнего арата в своих казематах-лабораториях, где тот не пожелает оставаться.

– Тогда… – у Яна вырвался тяжёлый вздох. – Полагаю, мне потребуется твоя помощь.

– Да, мэйнер, конечно, – инсектар стал привычно спокоен и уравновешен. – Тем более, что мальчик принёс всё с собой.

Блатта-ам отвернулся от изолятора и направился к столу с бумагами. Зашуршал, складывая листки в стопку и освобождая стол. Придвинул к себе бокс, видимо, с личными вещами арата.

– Кстати, а чем они его шандарахнули, такого всесильного? – этот вопрос периодически всплывал в голове, но всё время отодвигался более важными вещами. – Завалили ведь, смогли…

– А, – инсектар небрежно отмахнулся, мол, не стоит и внимания. – Они выстрелили в него парализом. Параметры мощности настроены на браконьерскую охоту на балаэна, масса тела триста тонн, время неподвижности семьдесят два часа. Китов парализуют, и после трое суток доят из них карулу. Неплохо, да? Никакие запреты не могут удержать, ни отсечение рук, ни столетнее заключение на Солуме. Слишком ценный продукт они добывают. Я думаю, даже Совет иногда не брезгует…

– Так, а мальчишка что? – прервал Ян рассуждения старика.

– Ничего, – Блатта-ам снова пожал плечами. – Пришёл в себя и поднялся на ноги через десять минут после транспортировки, в медотсеке. В общей сложности, был парализован двадцать пять минут. Анализы никаких последствий для организма не выявили.

Ян вернулся к столу, на котором инсектар раскладывал предметы из бокса. Плоский прибор, какое-то украшение на обрывке шнурка – не густо, парень был, что называется, налегке.

– Смотри, это было при нём, – Блатта-ам взглянул на Яна, чтобы убедиться в полном его внимании, и взял в руки плоский агрегат. – Средство связи, я так понимаю. Обладает замечательным свойством – в руках Высших работает без привычного энергопотребления. Вот, попробуй сам. Сейчас оно отключено, но если ты возьмёшь в руки…

Старик пихнул плоский чёрный прямоугольник Яну в руки, и у того засветился экран.

– Интерес для нас представляет только это изображение, – Блатта-ам потыкал пальцем в малопонятные значки, и Ян увидел на экране чёрного зверя с крыльями.

– Тенебрис! Да у них там на Земле просто заповедник какой-то! – мэйнер внимательно разглядывал великолепное создание с чёрными распахнутыми крыльями и лоснящейся в свете местной звезды шерстью. И что особенно приятно, живое. Единственный раз, когда ему случилось встретить это существо прежде, они изучали труп, найденный в неприличном районе Вулгара лет сорок назад. Тогда ничего и никого не нашли, кстати, ниточка оборвалась. А в целом, картинка складывается.

– За ней приходили? – Ян бросил короткий взгляд на инсектара, и тот утвердительно кивнул. Откуда Ян знает, что тенебрис самка, он и сам не понял, но знает. Да по ней видно, что это она, девочка, в общем.

– Зачем Совету тенебрис? – Ян снова смотрит на старика, но тот качает головой.

– Не только Первых детей не изучали, про тенебрисов сведений ещё меньше. Надо расследовать, Ян. Похищать жителей закрытых планет для каких-то неведомых целей, тайно, нанимая шелетов – это весьма дурно выглядит. Но вернёмся к вещам. Взгляни-ка на это.

Блатта-ам аккуратно подцепил кулон за шнурок, не касаясь на вид деревянной поверхности.

– Перед тобой уникальная вещица, сверхсильный артефакт с Оры, – инсектар положил амулет обратно на стол.

– Ещё одна сказочка. Это тот самый легендарный мир, где синей воды столько, что она течёт реками и стоит озёрами? И куда не войти, не выйти…

– Входы трудно найти, но они существуют, – заявил Блатта-ам уверенно.

– Никто из тех, кто ушёл в Ору, официально оповестив о том общественность, не вернулся. Или оттуда нет выходов, или нет такого мира, и ещё что-то.

– Зато были те, кто вернулся оттуда, но при нашей жизни туда не уходил. Из чего можно сделать такой вывод – в Оре существует некая аномалия, скорее всего, временная, ну, или не в ней, а связанная с переходом. Возможно, нельзя предугадать, в какое время попадёшь, входя и выходя с Оры. Может, в прошлое, а может, в будущее. Тем не менее, один из таких путешественников оставил труд, в котором обобщил все свои впечатления и знания. Конечно, официальная наука этот труд не признала, так как автор, Поларг Аонна, не рождался до сей поры во Вселенной. Был признан фальсификатором, осмеян и забыт. Но я воспользовался этой книгой, и смог подвеску опознать.

Ян молчал, слушал и постепенно осознавал – да это сенсация! На удалённой закрытой планете обитают считающиеся исчезнувшими существа, проживает уникальный потерянный народ, и, судя по всему, находится вход или даже входы в легендарный, полностью магический, мир! И мэйнер не сразу заметил, как замечательно всей этой истории подходит чужое, совсем недавно услышанное им слово – «магический».

– Артефакт называется «Ведар», – продолжал между тем Блатта-ам. – Аонна полагал, что название происходит от двух слов – «Ведая», так зовутся в Оре знахарки и колдуньи, и «Дар». Это позволяет предположить, что для полноценного функционирования амулет должен быть именно подарен, а не куплен или отнят. На изготовление такого чуда уходило до десяти лет: кристалл синей воды, а в Оре встречаются и такие, внедрялся с помощью надреза в тело особенного дерева, тьела, произрастающего в труднодоступных областях с повышенным излучением карулы. От этого древесные волокна и росли такими перекрученными, видишь?

Ян присмотрелся – точно, слои дерева будто свивались в причудливые узелки и розетки.

– Когда надрез зарастал, в том месте образовывалась шишка, которуюсрезали и очень аккуратно обрабатывали. Форма чаще бывала такой, каплевидной, но возможна также круглая, овальная… да любая, зависит от размера нароста и фантазии автора. А вот свойства закладывались ведаей ещё при помещении кристалла в деревянную плоть, и если всё сделано правильно, артефакт выходил невероятно сильный и безотказный. Да, кристаллическая карула есть поистине неиссякаемый источник волшебства…

– Какие свойства у этого? – нетерпеливо спросил Ян.

– Трудно сказать точно, ведь он у нас неправомочно. Излучение мощное, но остальные свойства нуждаются в уточнении. Однако, кадет Ойер примеряла его по моей просьбе, и на целых десять минут, пока она сама не сняла амулет, я не мог сфокусировать на ней внимание.

Вот, значит, что предлагает старик. Скрыть арата от Комиссии артефактом, отводящим глаза. Что ж, может и сработать. А может, и нет. В любом случае, надо всё обдумать.

– А когда этот Ведар был на кадете, – Ян с осуждением взглянул на инсектара. – Излучение от подвески фиксировалось приборами?

– В том-то и дело, что я полностью забыл о том, чем был занят буквально только что, – старик виновато покачал глазастой головой. Понимает, значит, что нарушил кучу правил Академии, согласно которым использование курсантов в научных опытах не просто порицалось, а было делом наказуемым. – Кстати, Ойер вызвалась участвовать добровольно, предъявив подписанный тобой Аттестат о выпуске. Появление на борту необычного Высшего породило некоторый ажиотаж среди девочек-курсанток. Так-то…

Старик засобирался уходить, намереваясь предоставить Яна нелёгким раздумьям. Вещи задержанного и мемо-капсулу, впрочем, оставив на столе.

– Посмотри ещё мемограмму мальчика. Прошу тебя, Яннар, поговори с ним и прими правильное решение. – Блатта-ам медленно побрёл к двери, но перед тем, как выйти, оглянулся. – Не забудь, что Равновесие – не есть победа добра, а всего лишь баланс…

Ян посидел немного в гулкой тишине и загрузил в локер мемограмму. После просмотра снова мучительно думал, запустив пальцы в непокорные чёрные пряди. Детство у мальчишки было как детство, с играми, приятелями, школьными занятиями и прочим. Учили Макса, конечно, другим вещам, чем, скажем, его и Аяра, но зато и свободы было больше, не в пример им. Заинтересовал отец юного арата. Это сколько ж ему лет, если он, Ян, в свои четыреста с небольшим выглядит почти как ровесник Макса, а его отец визуально раза в два, а то и в три, старше? Суровое лицо, седина на висках, горькая складка у губ говорит о том, что мужчина повидал за свою жизнь лишений и утрат. Чего стоит одно только воспоминание сына, когда его отец однажды в сердцах заявил мачехе, что за всю свою «чрезвычайно долгую» жизнь был счастлив только год, что случился после свадьбы с матерью Макса. Подросток не придал тогда значения его словам, не понял, о чём шла речь. И нет никаких сомнений, что он умышленно воспитал сына в неведении, преступил Канон и традиции. Но вот зачем? Макс рос добрым, непоседливым и очень любознательным ребёнком, и немало требовалось сил, чтобы не уступить этому пытливому уму и требовательному настырству. Впрочем, Яну показалось, что родитель скоро понял, что выбранный им метод работает, и утвердился в своём намерении не открывать сыну древних тайн. Вот, например, момент, когда он предложил Максимусу призвать древнее оружие Рода, и как от души хохотал, когда ребёнок призвал почти двухметровый двуручный меч. Да, суровый арат смеялся, как ненормальный, потому что знал, знал, как никто другой, что оружием аратов с самого Творения является булава. Что ж, сказал он, Ажан решил порадовать тебя. Сделал вид, что это нормально. Но Ян-то видел, помнил ещё барельефы дворцов Патриума. И этот меч был словно оттуда, но от прикосновения мальчика легко сменил на вид каменную поверхность на серебристо-металлическую, подёрнутую голубой вязью замысловатого узора. Что тогда призвал юный Соуло, чьё оружие явилось ему? То, что он явно сильнее отца, если орудие Рода не просто отозвалось ему, ещё подростку, а даже поменяло облик, чтобы «порадовать», безусловно. А может, вообще, все Каноны – это такие кандалы для Первых детей, как и другие общепринятые традиции и привычные знания? Вроде того, что у каждой расы определённое оружие и определённые, данные Создателем, творящие умения. Что, если все Первые дети были всесильны? Ян поёжился. Крамольные мысли…

В целом, не так всё плохо. Общие понятия добра и зла у мальчишки имеются, не полностью отморозок. Немного субъективные, конечно, но это как раз понятно – он никогда не воспринимал себя частью Космоса или Вселенной, так что взяться осознанию вселенского добра или зла просто неоткуда. Парень силён и добр, поэтому к нему так тянет и землян, и других существ без разбора. Блатта-ам вот проникся. Есть в нём какая-то детскость, ну, или наивность, что ли. Неопытный ещё. Но и не озлобленный, и это прекрасно. Теперь от Яна зависит, превратится ли этот необработанный, но многообещающий материал в сокрушающее оружие, опасное для Вселенной, или в созидающее существо, весьма полезное ей. Смотреть на последние сцены, яркие картины внезапной влюблённости и удушающей плотской тяги Ян почему-то не смог. Как ни пытался призвать на помощь холодный разум и безэмоциональный научный подход, все время ловил себя на предвзятом отношении. Очень похожем на порицание. Жизненный опыт Яна недвусмысленно и не раз показывал ему, что отдаваться чувствам нельзя. Более того, очень опасно. Сцена Слияния, просмотренная вполглаза, резанула по нервам острее всего. Бедный Аяр! Ян в очередной раз проникся жалостью к брату. После такого в себя так просто не придёшь, а у Аяра был ещё и верум. Ситуация без вариантов.

Глава 27. Макс. Источник.

В своих ожиданиях не ошибся – меня загребли вместе с хилыми серорожими. Упаковали в мешок и подняли на корабль. Ну, я думаю, что на корабль, потому что мешок не позволил мне увидеть процесс транспортировки. Ипать, что ж мне так везёт-то?

Пошевелиться смог, когда мешок с меня сняли и уложили на стол в белом помещении, похожем на медицинскую лабораторию. Оказалось, я на столе полностью без одежды, а вокруг столпились… существа. Потому что некоторые из них точно не люди, вон этот, например, с глазами-фарами и усиками на голове. Похож на помесь гигантского жука или таракана с человеком, но опасным не выглядит. Или вот эта красавица с острыми ушками, длинным хвостом с кисточкой на конце и изогнутыми когтями вместо ногтей. На Земле сказали бы – «эльфа», но, вроде, в нашем фэнтези у эльфов только острые уши, без этих хищных наворотов. У неё, наверное, и клыки имеются, для полноты комплекта. А вот основная масса всё же люди, хотя нет, правильнее сказать, Высшие. Красивые, стройные, этакие улучшенные человеки.

Я сажусь, спускаю ноги со стола, и толпа дружно отшагивает назад. Плевать, что голый, прятаться не буду. Я вообще не намерен здесь задерживаться, кто тут у вас главный?

Тем не менее, терплю, пока меня осматривает, я так понимаю, доктор, весь в белом, а мужик-таракан записывает всё, что он говорит, в маленький вроде блокнот. Потом у меня берут кровь из пальца, как всё знакомо. Удивлённо говорят о чем-то между собой, третий уже язык, пока не понимаю. Несколько Высших, опять же в белом, подготавливают странные приборы, в них я должен встать. Да, только мне не по росту, и приходится подождать, пока перенастроят.

Наконец с анализами покончено, и мне выдают запечатанный пакет с чем-то серым и мягким, и второй – похоже, там обувь. Значит, в первом должна быть одежда.

– Вы можете одеться, прошу вас, – говорит мне пожилой таракан миролюбиво.

Рву пакет, вытряхиваю на стол содержимое – отлично, куртка и брюки. Натягиваю свободные штаны, хорошо, что по размеру подходят, не зря измерили всего вдоль и поперёк. Слышу дружный вздох женского персонала больнички – это что? Да ну, женщины, они такие… женщины! Даже в космосе привалило счастье.

– Пройдите, пожалуйста, за мной, – приглашает меня… а, он называется «инсектар», я понял. Мы выходим в огромный гулкий коридор. Вообще-то, я не знаю, как это называется на космических кораблях, но размеры поражают. Это не просто корабль, это что-то невообразимо огромное! Стены здесь не белые, похожие на камень тускло-серого цвета, и тоже толпятся всевозможные диковинные создания. Контингент в чёрном также присутствует, среди них есть девушки. Теперь они без шлемов, и я вижу, что на Землю спускались исключительно Высшие. Удивительно видеть столько сверхлюдей сразу в одном месте.

Толпа у медотсека не смеет следовать за нами, и скоро в звонкой пустоте перехода мы со стариком остаёмся вдвоём. То, что инсектар весьма немолод, понимаю по скорости его движений, а приглядевшись, замечаю и другие приметы. Вот по Ба нельзя было сказать, что она старуха, так резко она двигалась и бурно негодовала. Только сейчас понял, что именно это её выдавало. Но сейчас рядом со мной шёл очень старый мужчина, могу точно сказать. Несмотря на то, что я раньше никогда не видел представителей этой расы, а на покрытом хитиновыми щитками лице не разглядеть возрастных морщин.

– Послушайте, уважаемый… – говорю, старательно воспроизводя язык, на котором он со мной общался. Кто бы ещё сказал, как к ним обращаться! – Мне необходимо срочно вернуться на планету, откуда вы меня забрали. Поэтому хотел бы видеть вашего командира, если позволите. Дело не терпит отлагательств.

– Ничем не могу помочь, юноша, – проскрежетал старик, не оглядываясь, следуя вперёд. – Мэйнер Тарда знает о вас, необходимо дождаться его решения. Вас пригласят.

Какого драного лешего! Да я пока тут прохлаждаюсь, Ба увезёт Жанну и спрячет так, что я никогда не найду! После такого нападения я бы на её месте так и сделал. Хорошо хоть, что на этом корабле её точно нет, в этом я уверен.

– Какого рода решение мэйнер должен принять? – спрашиваю. В конце концов, это моя судьба зависит от этого решения, и я имею право знать.

– Решение, каким образом вы предстанете перед Единым Советом Вселенной, – отвечает старик.

– Что?! Но мне не надо… Да что, вообще, происходит? Мне просто нужно назад, на Землю! Я что, какие-то законы нарушил? – влип, так влип, как же теперь вернуться? – Я же только защищался!

– Я знаю, Максимус, знаю, – инсектар сочувственно покачал большеглазой головой. – Но таков порядок. Яннар Тарда честен и справедлив, верьте, что он примет правильное решение. Верьте, что вернётесь.

Старик повернулся к серой шершавой стене и изобразил рукой какой-то замысловатый знак. На стене появилась белая гладкая дверь, которая тут же распахнулась.

– Ожидайте здесь, он вызовет вас, – мой провожатый предложил мне пройти внутрь.

Дверь тут же закрылась за моей спиной, а я очутился в полностью белом и абсолютно пустом помещении. С некоторых пор не люблю белый. Это совсем не цвет чистоты, это цвет пустоты, не больше. И даже присесть не на что, вот оно, инопланетное гостеприимство. Впрочем, на месте мне сейчас не усидеть, все трясётся внутри. Я встрял по-полной, сколько времени уйдёт на процедуру представления какому-то Совету? И потом, очевидно, уже этот Совет будет решать мою участь. Что они могут решить? Отпустить, не отпустить? Вряд ли. Что-то здесь другое.

«Убить арата нелегко, и тогда они разлучили их», – прозвучало в моей голове голосом Ба. Так, кажется, произошло у той древней парочки? Как он позволил, я не понимаю. А ты как позволил, спрашиваю себя, ты мог что-то сделать?

Хотя, нет, не так, там был суд, который приговорил арата и тенебрис к смерти, и только после их разлучили. Как? Как это могло произойти, если они знали о приговоре, знали, что умрут? И разлучились. Какая странная покорность судьбе. Представил себе чувства того, древнего, в разлуке. Тоже, наверное, ждал чьего-то «справедливого решения». А после вдруг узнал, что любимой уже нет… Изнутри полыхнуло такой болью, что я не устоял, пошатнулся и был вынужден опереться о гладкую белую стену. Я его чувствую, этот разрыв – от меня словно оторвана часть, без которой невозможно быть. И вот я, вроде, здесь, а на самом деле меня нет, потому что весь я сейчас – ожидание. Все замерло во мне, будто на вздохе, тревожно и напряжённо, в предвкушении, когда я снова стану целым, и можно будет дальше жить. Смотреть на неё, дышать ею, ощущать её рядом. Только тогда я смогу видеть мир вокруг и полноценно в нём участвовать.

Я отстранился от стены и с удивлением заметил на ней голубой отпечаток своей ладони. Приложил руку обратно и вновь убрал. Отпечаток замерцал, запульсировал, в стороны от него побежали голубые искры. Вскоре голубого стало больше, а после на голубом фоне сложились белым в ровные строчки знаки-буквы. Корабль… общается со мной? Как живой? Или без «как»?

Ещё бы прочитать. Необходимо узнать, что на стене. А может…

– Скажи мне, – я прикладываю руку к стене снова.

– Я приветствую последнего из Рода Душ на своём борту, Правитель Соуло. Как жаль, что не довелось дождаться Вас на Патриуме, мой господин.

Какой Патриум? Кто говорит со мной? Что, или, правильнее сказать, кого они запихивают в свои долбанные корабли?!

– Кто ты? Назови себя, – я отступаю от стены на два шага и озираюсь вокруг.

– Я… «Магнум II», флагманский корабль флотилии Службы правопорядка и обеспечения Равновесия, теперь всего лишь корабль. Но движет мной творящий источник, до своего изъятия с Патриума принадлежащий Вашему высокому Роду. К сожалению, присутствие Вашего источника на моём борту означает, что Дворец Соуло, скорее всего, рухнул, и у Вас нет больше дома. Приношу соболезнования, мой господин.

– Спасибо. Я тоже рад, – отвечаю и потираю рукой саднящую грудь. – Встретить здесь кого-то, не совсем мне чужого. Значит, Патриум – моя родная планета?

– Колыбель Первых детей, – отвечает этот гигантский межгалактический «Титаник» ровным механическим голосом, но мне всё же кажется, что я уловил тень эмоции в его бесчувственном звучании. – Родовые Дворцы всё ещё ждут возвращения наследников. Ещё не всё погибло. И раз Вы здесь, возможно, у Патриума теперь есть надежда.

Вот как! На меня уже возлагают надежды, а мне надо на Землю. Вечный конфликт – долг или чувство.

– Я здесь в плену, – говорю. – У меня жена на Земле осталась. Любимая! Понимаешь?

Мне показалось, или в белой комнате раздался едва слышный смешок.

– Вас нельзя пленить, мой господин, – поясняет дружелюбный механизм. – По статусу невозможно. А по творящей силе – тем более. Соуло не просто так правили Первыми детьми с самого Творения.

– Те, кто захватили меня против воли, видимо, не в курсе, какая я важная птица, – не могу сдержать улыбку. – А ещё меня собираются предъявить Единому Совету Вселенной. Может, знаешь, чем это мне грозит?

– Заключением, – голос зазвучал глухо и медленно. – Как только они поймут, кто Вы… Вас с почтением пригласят на Консилад и никогда не выпустят за его пределы. Несмотря на Ваше могущество, есть отработанные механизмы воздействия, и Совет сделает всё, чтобы Вы не смогли даже приблизиться к Патриуму, пока там ещё есть, что грабить.

– Значит, я не должен туда попасть, на этот…

– Консилад, – подсказывает «Магнум».

– Да, туда. Более того, я должен срочно вернуться на Землю. А ты помочь можешь? Я вообще правильно понимаю, что, раз ты источник моего Рода, ты должен мне повиноваться? Какие связи существовали между источником и Родом?

– По большому счёту, действительно должен. Творящие источники объединяли Род, питали каждого его члена, давали возможность творить большее волшебство, чем возможно с помощью индивидуальной творящей силы. Принимали в себя творящую энергию почивших, так что в каждом источнике Рода содержится память и сила предыдущих поколений. Хранили Дворцы – дома Первых детей, ибо эти величественные здания, воздвигнутые исключительно волей и невероятным творением Первых, не выстоят без карулы, коей созданы.

– А как Совет грабит Патриум? Разве такое возможно в высокоразвитом, цивилизованном мире?

– Сначала на Патриуме запретили жить, якобы, из-за опасности обрушения Дворцов. Ну, это смешно, потому что источники хранили древние палаты, и разрушение им не грозило. И поначалу разорялись Дворцы сгинувших Родов, ну, или объявленных пресёкшимися, изымались предметы искусства, роскоши, артефакты и носители творящей силы. А так как официально Первые дети исчезли, растворились в Высших, то пресёкшихся Родов было множество. Потом сервады придумали способ изъятия творящих источников. Это всегда не давало им покоя, так как сами они творящей силой не обладают. И они вообще закрыли Патриум для посещений, полагаю, для вывоза источников живых, существующих Родов. Патриуму грозит гибель, он и так теперь больше похож на великолепное, но заброшенное кладбище. А когда на нём не останется синей воды, руины поглотят колыбель Первых, а природные катаклизмы завершат дело. Слишком много было на Патриуме творения, и сейчас баланс нарушен. Нельзя вывозить творящие источники с этой планеты.

– Если б дело было на Земле, я бы мог попробовать тебя себе отсудить, в качестве компенсации… за дворец… – бормочу под нос. – А здесь свои порядки. Типа, ноги унёс и радуйся, что цел и не догнали. Так ты не ответил – помочь можешь?

Молчит корабль. И уже не одну минуту. Я скидываю обувь в угол, к уже валяющейся там куртке, и принимаюсь мерять шагами свою небольшую тюремную камеру.

– Что, тоже конфликт между чувством и долгом? – я безрадостно усмехаюсь. – Только у тебя наоборот, что-то вроде – помочь хочешь, но не должен?

«За Вами наблюдают», – звучит в моей голове уже не механический, а мелодичный и приятный голос. Он и так может?

Помещение по-прежнему белоснежно-белое, стены не прозрачные. Откуда наблюдают, думаю я, стремительно покрывая шагами небольшую по длине комнату.

«Стена слева», – подсказывает мысленно «Магнум», и я разворачиваюсь и делаю шаг к левой стене. Ничего. Если там и есть кто-то, мне ничего не видно.

Продолжаю ходить, мерно, нервно, дёргано.

«Отдохните лучше, скоро силы понадобятся», – корабль выкидывает из стены узкую койку, больше похожую на диванчик в зале ожидания. Иду дальше.

«Ладно», – койка стала шире. Уговорил! Подхожу и падаю на кроватку.

– А почему ты назвал меня Правителем? Потому что последний? Но мой отец жив! – обращаюсь мысленно к источнику. – Мой отец, Маркус Феррано Дуало эс Соуло!

– Маркус эс Соуло был последний ребёнок, тайно представленный источнику Рода, и было это уже более двух тысяч лет назад. Но Правитель, он же Глава Рода – сильнейший возрастом старше двухсот лет, а Маркус никогда сильнейшим не был. Так что, несмотря на свою молодость, это ты, Максимус, ты гораздо сильнее своего отца, да и многих прошлых Глав Рода. Редкий, удивительный дар Создателя, особенно, если учесть, что ты родился в немагическом мире и не от аратской женщины.

– И я нарушил этот… как его, Канон, – продолжаю я уговаривать «Магнум». – Моя жена – тенебрис. Что там про чистоту крови…

– Что дозволено Правителю, то не дозволено… всем подряд, – тихо отвечает корабль. – Толкование Канонов уже несколько миллионов лет было отпущено сервадам. Прежний порядок личного общения Глав Родов с источниками был нарушен, хотя кому, как не нам, знать об истинном смысле Канонов. А о чистоте крови скажу – нет сильнее крови во Вселенной, чем у Рода эс Соуло, какую бы женщину его представитель себе не выбрал.

– То есть, вместо того, чтобы обратиться к своим источникам, Первые дети отступились от них и поверили лживым, извращённым толкованиям Канонов? Стали жить неправильно? Араты, например, стали блюсти чистоту крови, в то время как им чужая кровь была вообще не страшна. И поэтому исчезли?

– Да, мой господин. Всё-таки, Маркус эс Соуло был невероятно умён, он вырастил Вас вдали от этой скверны.

– Получается, источник – это не фонтан неодушевлённой творящей силы?

– Корни знания об источниках лежат в Легенде о Создателе и Творении. Рассказ потребует времени.

– Рассказывай, время есть пока.

– Наша Вселенная ведёт своё летоисчисление с момента Творения, забывая при этом о сути этого акта. Главный смысл которого есть Великая жертва Создателя. Создатель, а до Творения – некое высокоразумное существо, встретил на просторах Метавселенной¹² нечто ранее неизвестное, чуждое всей природе существующего мира. Особую энергию, лишённую разума, чувств и самосознания, но при этом обладающую невероятным потенциалом творения и алчности. Итак, у Создателя было тело и душа, у неизвестной субстанции – жгучая потребность их иметь, и они столкнулись в схватке. Ну, так говорили, но на самом деле, я думаю, что безумная карула набросилась на Создателя, стремясь пожрать его. Она объяла его и проникла внутрь. Обрела его душу, поглотила тело. Но Создатель не сдался и не растворился в ней. И в беззвучном его крике страшной боли родились волны Творения. Невероятной величины голубые волны творящей энергии, теперь уже одушевлённой, нёсшие в себе зерна души Создателя, прокатились по Метавселенной и навсегда изменили её. Появлялись новые миры, необратимо менялись старые, и голубые брызги того, что впоследствии назвали синей водой, творящей энергией или карулой, оседали в телах новых миров. Первая волна Творения принесла новой Вселенной несколько творящих рас – Первых детей Создателя, лучших его созданий, ибо они более всех других были похожи на него самого и несли в себе драгоценнейшие крупицы его духа. До сих пор ведутся споры, было ли этих рас пять, или семь – неизвестно. Но не все одушевлённые брызги превратились в живых, облечённых телами существ, некоторые так и остались… одушевлёнными брызгами. Они и стали творящими источниками. Не знаю, почему, то ли творящей энергии в них оказалось слишком много, то ли, наоборот, души, то ли подходящего для тел материала не нашлось, то ли так было задумано Создателем. По сути, стали ещё одной первой расой, только бестелесной.

– А в чем жертва-то? – не понимаю смысла этого подвига. По-моему, так этому Создателю просто крупно… не повезло.

– Создатель – не бог для Первых и Высших, он реально существующая персона. Его и сейчас можно увидеть – он горит синей звездой без созвездия в тёмной части Вселенной. Дух его был настолько силён, что смог противостоять каруле, не позволил ей уничтожить мироздание, заразил её семенем разума. Создатель замкнул хищную тварь на себе, превратил её алчность в созидание и всё ещё сражается за нас. Вечно пожираемый, навсегда одинокий, бесконечно страдающий…

– Ладно, ладно, я понял, – говорю, и даже как-то стыдно. Такой вот я недалёкий. – Очень жаль будет расстаться с тобой, источник Соуло, просто невероятно жаль…

Я задумался. Так и не понял, что собой представляет мой родовой источник, какого размера, как связан с кораблём. Можно ли разделить их. Ясно, что увести с собой на Землю весь гигантский звездолёт я просто не решусь, чтобы не повлечь этим межпланетный конфликт и преследование. Но источник мне очень нужен, вот просто жизненно необходим.

– Мне тоже жаль, мой господин, – прошептал в моей голове тихий голос.

В комнате раздался щелчок, и из стены выдвинулся маленький столик.

– Время приёма пищи, – механически сказал «Магнум» вслух.

Глава 28. Макс. Оппозиция.

Еда, что-то такое мутно-белое в белой тарелке, доверия не вызывала.

– Содержит весь спектр необходимых именно Вашему организму веществ, Максимус, – заверил источник голосом корабля.

– Выглядит не очень, – говорю я, но беру в руку столовый прибор, отдалённо похожий на земную ложку, а больше смахивающий на уменьшенное лодочное весло. Вкус соответствует виду, но в целом, съедобно. И я заставляю себя эту кашу проглотить.

После еды снова заходил по комнате. Как же медленно тянется время! Я просто чувствую его неспешный, неторопливый ход. Внутри меня медленно кипит ядовитый коктейль эмоций – ярости, гнева, нетерпения, тоски, просто грусти… Личные чувства причудливо сплетаются с острым ощущением глобальной несправедливости. По сути, сейчас Вселенная существует и кормится, как стая шакалов, на трупе великой погубленной цивилизации Первых детей. А мы, я и другие такие же чудом уцелевшие «последние из Рода», проживём свои жизни в тишине и забвении, радуясь, что просто выжили.

Вспоминаю о напрасно погибших древнем арате и его тенебрис. Да сколько их было, положивших жизни в угоду чьей-то жажде власти! Прости, брат, кажется, я тоже обложался. Столько тысячелетий ждать этого шанса, но нас снова разделили. Только она жива, моя Жанна, она там, на Земле. И она не одна, она с Ба, а та не даст нашу девочку в обиду. Но Ба женщина, всё-таки женщина, что сможет она противопоставить им – Единому Совету или Вселенной? Ничего, только спрятать Жанну и самой спрятаться вместе с ней.

От мыслей о Жанне сжимается сердце, а раньше я вообще не замечал, что оно есть у меня. Где-то гибнет великий Патриум, которого я никогда не видел, а я, этакий «Правитель Соуло», трясусь, как мышь, от одной только мысли, что больше не увижу девчонку. Нет, не девчонку – жену. Самую прекрасную, трепетную, упоительно-сладкую, трогательно-нежную женщину во Вселенной! Это больше долга и совести, ближе отца и матери, нужнее воздуха. Можно без родины, без неё нельзя. Я ведь вырос при живом отце сиротой без роду, без племени, и только в Жанне обрёл свою ось вращения. Вокруг неё закрутился мой мир, в ней одной смысл и причина моего существования.

– Мэйнер Тарда желает видеть Вас, – возвестил «Магнум» своим металлическим голосом. На белой стене, кстати, левой, прорисовалась белая же дверь.

Я выудил из угла комнаты обувь и куртку, оделся и подошёл к двери. Дверной ручки нет, и я просто положил руку на гладкую поверхность. Дверь беззвучно отворилась наружу, предлагая мне войти в большое помещение за ней.

И я вхожу, ожидая увидеть серые стены и простор похожего на станцию метро коридора, а попадаю в огромный зал. Он кажется пустым, потолок и границы его теряются в темноте, от моих шагов отражается гулкое эхо. Зал неярко освещён лишь в центре, где пол и высокий потолок соединяются вертикальной перемычкой. На перемычке гигантский знак – два треугольника, сверху светлый, снизу тёмный, между ними светится ярко-голубая полоса. Источник! Решил присутствовать на встрече? Уж слишком светится этот голубой. Под знаком, на небольшой приподнятой площадке, кресло. У него что тут, трон, что ли?

Иду уверенно к этому постаменту, положение моё в этом мире, как я понял, выше почти любого из живущих. Имею право, это почти что мой корабль, уговариваю я себя.

По мере приближения вижу, что в кресле сидит крупный мужчина, молодой и черноволосый. Неподвижность его позы и мимики кажется настолько неестественной для живого существа, что, когда он вдруг заговорил, я невольно вздрогнул.

– Спокойных дней, Максимус эс Соуло. Меня зовут Яннар Тарда, я мэйнер этого корабля… и многих других, как Глава Службы правопорядка и обеспечения Равновесия, – раздался звучный низкий голос, удивительно ровный и бесстрастный. – У вас есть вопросы? Например, кто мы? Где вы? Ещё какие-нибудь?

– Здравствуйте, – отвечаю привычно, по-земному. – Вы уже сказали, кто вы, а также упомянули, что я на корабле. Поэтому единственное, что я хотел бы узнать, когда вы меня отпустите и как мне вернуться обратно… на родную планету.

– Эм… возможно, я несколько неудачно выбрал слова для начала знакомства, – в ровном голосе мэйнера зазвучали, наконец, почти живые человеческие модуляции. – Поэтому спрошу – вам известно, кто такие Первые дети и какова ваша собственная раса?

– Да, мэйнер Тарда, о том, что я арат, мне известно с детства, о Первых детях узнал вот… совсем недавно.

– Представлюсь иначе, Максимус – я вагус чистой крови Первых. И в этом нет моей заслуги – Род Тарда не был выдающимся, но был настолько многочислен, имел столько ветвей, что, заключая браки внутри Рода, мы дотянули до настоящих дней. Правда, теперь от всего Рода остались только я и мой брат, на нас прервётся, видимо, линия чистой крови, но… мы ещё есть. И вы – есть, – Тарда впился в меня острым цепким взглядом. – И, глядя на вас, я понимаю, что ещё есть надежда, ведь Первые дети не исчезли полностью. Есть и другие Первые чистой крови, только надо их найти. И тогда у нас будет, что противопоставить Единому Совету. И не мне объяснять вам, как вы нужны здесь, в родном вашем мире. Вы, как знамя, как символ для Первых детей, последний арат правящего Рода…

– Проще говоря, вы меня приглашаете в оппозицию? – спрашиваю, усмехаясь. Ба словно в воду глядела, упоминая о сражениях, подвигах и борьбе за троны.

– Нет сейчас никакой оппозиции, нет Первых детей, официально есть только Равновесие и Единый Совет Вселенной. Но чем больше я думаю о сложившейся ситуации, тем больше понимаю, жертвами какой изощрённой интриги все мы стали. И если вам не чужды идеи справедливости…

– Мне никакие идеи не чужды, особенно – справедливости, – говорю я этому начинающему революционеру. У них тут единственная оранжевая революция вселенского масштаба затянулась на миллионы лет, а на Земле всего за пару тысяч уже всяких перестроек перепробовали. Спокойно можно брать нашу небольшую планету за образец – как не надо делать. – Поэтому прошу вас, помогите мне вернуться на Землю. Я не могу её потерять, мою жену.

– По действующему Регламенту вы должны предстать перед Комиссией Единого Совета, как неучтённое лицо, наделённое творящей силой, – сказал Тарда глухо, снова каменея. – Именно Комиссии предстоит решить, как с вами поступить. И если только они узнают, кто вы, и откуда прибыли, ни о возвращении, ни о каком-либо сопротивлении можно больше не помышлять. Земля – планета, запрещённая для доступа, а живут на ней филаморы, которые должны были обеспечить воспроизводство чистой крови Первых детей.

Вот он заладил… Идеи о чистой крови на Земле тоже бывали, закончилось всё геноцидом миллионов ни в чём неповинных людей. Мне кажется, понятия «чистая кровь» и «справедливость» не должны упоминаться вместе.

– Как у вас строго – учёт, контроль, баланс, он же Равновесие… Полный космический бухучёт. А скажите, Яннар, – обращаюсь к суровому мэйнеру. Ну, он же называет меня по имени, я терплю. – Вам известно, на чём летает ваш корабль?

– На синей воде? – спрашивает безжизненным голосом, вскинув на меня глаза.

– Не просто на синей воде, а на творящем источнике с Патриума, – получаю удовольствие, глядя на ошеломлённое лицо крутого космического полицейского. – Я вот никогда не бывал на Патриуме, а вы?

– Только в детстве, – тихо сказал вагус. – Отец возил нас с братом, тогда ещё не ввели запрет посещений… Так вот почему они закрыли планету!

– Спасите Патриум, Тарда, откройте доступ на Землю и введите её в Совет Вселенной, дайте мне возможность увидеться с любимой. И через сотню-другую лет я, пожалуй, буду готов к сотрудничеству, – как там учит земная наука «Менеджмент»… хороший руководитель не должен всё делать сам, важно правильно делегировать свои обязанности.

Молчание затянулось. Но лицо Яннара больше не было каменным, а по блеску синих глаз и крепко сжатым челюстям угадывалось напряжённое раздумье. Наконец он тряхнул головой и зашевелился.

– Комиссия прибудет завтра утром, – нормальным живым голосом сообщил мэйнер, поднимаясь и легко сходя со своего трона. – Идём, заберёте свои вещи.

Тарда направился в темноту, разводя руки в стороны и совершая малопонятные пассы. Но корабль его понял, и зал мягко осветился по контуру, снова поражая меня своим размером.

– Каково назначение этого стадиона… э-э, помещения? – я не удержался от вопроса, следуя за мэйнером к огромному чёрному круглому столу.

– Это маннавер, командная палуба, – отвечает Ян охотно. Какие же тогда общие габариты у этого судна… – Максимус, подойдите. Наденьте это завтра после утреннего приёма пищи.

У нас на Земле есть слово «завтрак», вспоминаю с ностальгией. А мэйнер продолжает:

– Это же ваша вещь? Знаете о его свойствах? Блатта-ам сказал, чтобы амулет работал правильно, он должен быть подарен.

– Да, жена подарила мне его, – отвечаю, и от приступа острой тоски почему-то щиплет в носу.

– Повторяю, после утреннего приёма пищи, и не забудьте снять его с себя после отбытия Комиссии с «Магнума», не раньше. Не забудьте снять, а то вас в нём и покормить забудут, не то, что на Землю отправить. Слишком сильный артефакт.

Запихиваю оберег в карман штанов, беру в руки телефон и вопросительно смотрю на Тарда.

– Да, забирайте, – соглашается он. Толку-то сейчас от телефона, думаю я, батарея всё равно разряжена. Перед тем, как запихать в карман, замечаю тонкую голубую полоску вокруг тёмного экрана. Что это с ним, облучился? Каким-нибудь космическим излучением…

– Осталось придумать, каким именем вас представить Комиссии, и откуда вы родом.

– На Земле я ношу имя «Макс Соло», так что скажите им правду. Чем меньше приходится врать, тем правдоподобнее выглядит ложь. А родился я в стране, которая называется Британия, или Англия, почему бы тоже не воспользоваться… мол, удалённая, малоизученная планета на отшибе. Есть же у вас планеты без имён, только с номерами, а местное население вполне могло дать ей имя, не внесённое в списки.

– Так и поступим. Вы, главное, амулет не забудьте надеть, – говорит мэйнер и заминается, но всё же продолжает, – Максимус, вы не могли бы… призвать оружие Рода?

– Мой господин, – шепчет в моей голове источник, пока я с удивлением перевариваю своеобразную просьбу, заставившую меня усомниться в душевном здоровье этого молодого и сильного мужика. – Не отказывайте ему, прошу! Для него это… как чудо, как волшебство! Покажите ему Ваш Ажан.

– Не уверен, смогу ли, – отвечаю про себя заступнику и смотрю на правую ладонь с чёрным крестом. – Я его призывал только в детстве, а когда он явился, подумал, что это отец заставил его показаться.

– Нет, господин, это на Ваш призыв он пришёл. Вы сильнейший из Рода, никогда не сомневайтесь в этом. Зовите его.

Я кивнул мэйнеру и, на всякий случай, отошёл подальше. Как это сделать? Принять эффектную позу и красиво помахать руками, чтобы произвести впечатление? Решил обойтись без позёрства. Сосредоточился, закрыл глаза и опустил немного вперёд голову, расставил для устойчивости ноги и сжал руки в кулаки. И захотел, очень сильно пожелал вновь увидеть перед собой древний клинок. Пол под ногами ощутимо вздрогнул, и откуда-то издалека, снаружи послышался жуткий скрежет ломаемых металлоконструкций.

– Полегче, глупый ребёнок, – зашипел в моей голове корабль-источник. – Ты крушишь стыковочный механизм!

Но я сосредоточен только на своём желании, и правая моя рука поднимается вперёд и вверх, из ладони бьёт столб голубого света. И из этого света сплетается, становится материальным сначала снизу, потом всё выше, до перекрестья, к навершию рукояти исполинский двуручный меч, сверкая обновлённой сталью клинка, играя ярко-голубыми буквами имени. Рука моя покоится на высоком навершии, словно он выпал, вылился из моей ладони. Так он всё это время был со мной, понимаю я вдруг. Надо учиться, пробовать самому, узнавать, что я могу, опытным путём, потому что учить меня некому…

Обхожу Ажан вокруг, оглядываю, потом отпускаю руку. Он всё равно стоит, не шелохнётся, и мне кажется, что выглядит он всё новее.

– Как раз под ваш рост в истинной форме, – восхищённо говорит Яннар, вставая рядом, а я удивлённо смотрю на него. – Это вы сейчас метр девяносто, а в истинном виде все три будете. Нам даже пришлось вернуть вас в обычную форму, чтобы поднять на «Магнум».

Значит, я обрёл сущность. Даже не заметил. Да, чувствовал себя сильнее, но думал, что от злости.

– А вы, Яннар, в каком возрасте обрели сущность? – надеюсь, меня не сочтут наглым. – И как выглядит ваша форма?

– Я воплотился впервые в двести, а мой брат, Аяр – в сто пятьдесят, ну, у него были обстоятельства… вроде ваших. У нас, вагусов, форма не такая крупная, как ваша, метра под два с половиной, но у нас есть крылья… как у птиц, только огромные.

Ясно. Подхожу к мечу, кладу руку на навершие, зову его обратно, в каком там месте моего тела он обосновался. Кстати, какая интересная мысль! А я все гадал, откуда у моего организма такие потрясающие, ранее не замеченные ресурсы выносливости. Да ну, чепуха какая, знак-то на руке был, не на члене. А всё же…

Так же, как до этого дома, Ажан осыпался на пол горсткой каменной пыли. Освещение на маннавере погасло, потом снова зажглось, но неуверенно как-то.

– Не мог без спецэффектов, капризная железяка, – прошептал в голове источник. Я проверил – чёрный крест снова на ладони.

– Спасибо, – сказал Ян уже совсем по-человечески. – Отдыхайте до утра, после Комиссии закончим.

На другом конце зала вновь появилась дверь, и я покинул маннавер.

В камере-комнатушке всё так же пусто и бело. Кровать разложилась сразу же, как только закрылась дверь, в своём увеличенном виде. Думать о завтрашнем дне не хотелось, общаться тоже. В том, что поступаю правильно, я не сомневался. Ну не может половина человека принести кому-то пользу, свободу или ещё какие-нибудь блага. Половина человека скорее погубит всех и себя, чем кого-нибудь спасёт. Мне нужно назад, я это ощущаю каждой клеткой своего существа, и нужно как можно скорее. Тянущее чувство, этот угловатый ком, ворочался внутри, царапал и мешал. Предчувствие беды, вот это что, точно.

Я скинул куртку и ботинки и завалился на кровать.

– Я – землянин, – говорю вслух и закрываю глаза. – Это единственный мир, который я знаю.

***

– Мой господин, – ясно сказал источник в моей голове.

– Утренний приём пищи, – бесстрастно объявил «Магнум». С ними никакие будильники не нужны, отпетая парочка. Но когда я поднимаюсь, у меня болит и ломает всё тело. В чём дело? На корабле непривычная для меня сила тяжести или пища? Подхватил космический вирус?

– Обычные последствия для разделённых молодожёнов после Слияния, – комментирует мысленно источник.

– И ей тоже плохо? – беспокоюсь я вслух, работая местной типа ложкой.

– Может, даже хуже, – отвечают мне. – Она хрупкая, как я понял.

Спешно доедаю несимпатичную кашу и напяливаю оберег. Шнурок короткий совсем, под самое горло, но придётся потерпеть, другого нет. Скорее бы Комиссия, мне срочно, немедленно нужно назад!

Одеваюсь, застёгиваю куртку, чтобы скрыть амулет. Сижу на кровати, ожидая, но белая дверь появляется только минут через тридцать.

– Пройдите на маннавер, Комиссия Единого Совета ожидает вас, – сообщает «Магнум», и я резко срываюсь с места.

У двери торможу – надо войти спокойно. Мне не о чем беспокоиться, говорю себе, это обычная процедура. Скажу, что способности проявились недавно. А какие способности-то? Вот об этом мы с Яном не договорились. Придётся врать экспромтом. Тьфу ты, не врать, не врать, говорить исключительно правду!

Вхожу на ярко освещённый маннавер. Сегодня у круглого стола расставлены серебристые стулья, всё как будто приготовлено для дружеской встречи. У стола стоит группа из пяти высоких гуманоидов, рядом с ними стоят мэйнер, инсектар и доктор, который меня осматривал. Подхожу к ним, не торопясь, стараюсь ни о чём не думать.

– Правильно, думайте о какой-нибудь чепухе, а ещё лучше крутите в голове какую-нибудь невинную фразу, – тихо мысленно шепнул источник. – Не привлекайте внимания.

Я подошёл и остановился, пробормотал приветствие вроде того, каким меня вчера встретил Ян. Пять членов Комиссии, столь явно между собой похожих, как будто вылупились из одной икринки, было, воззрились на меня, но уже через пару секунд отвели глаза. Длинные, тощие, чуть согбенные фигуры с измождёнными лицами, одетые в широкие балахоны серого цвета, внушали какой-то подсознательный страх, хотя внешне казались субтильными, даже ломкими. Они не знают чувств, понял я, ничего внутри, только эмоциональная пустота и холод.

– Ну, что же, уважаемые господа, присядем и занесём в Единый Реестр Высших этого чудесного юношу, – пригласил сервадов к столу мэйнер Тарда. – После чего он сможет, наконец, подать документы для поступления в Академию Единого Совета. Увидел кадетов на заключительных испытаниях, был так восхищён, но вот незадача – сам поступить не может, так как не занесён в Реестр…

Тарда заливался соловьём. Инсектар рядом с ним кивал глазастой головой, словно подтверждая слова мэйнера. А я исподтишка разглядывал сервадов. Не такие уж они и одинаковые, решил я спустя какое-то время, когда мы уже расселись у стола. Они разные по комплекции, и по цвету тонких невзрачных волос. И по положению своему в их сервадском обществе. Вот, например, у двоих, что покрупнее, одежды однотонные и из более качественного материала, он даже на вид кажется мягким. Трое других одеты в балахоны грубой ткани, а на груди некий знак, похожий на стилизованную лилию, стебли которой закручены в круг. Смахивают на земных монахов, в том числе, и своими постными рожами, вдруг подумалось мне, да и повадки, как я уяснил по рассказам, иезуитские. Но вот эти, в однотонном, явно светские, а вот эти, с цветком – нет, похоже на какой-то орден. Но, кажется, я отвлёкся и упустил нить беседы.

– Что скажете, Соло, готовы послужить на благо Равновесия? – мэйнер Тарда благожелательно взглянул на меня, но тут же вынужденно отвёл глаза. Это на что он только что меня подписал?

К счастью, отвечать не пришлось. Члены Комиссии интересовались чем угодно, только не мной – как ведёт себя «Магнум II» спустя десять лет после выпуска, часто ли требуется техническое обслуживание, каковы результаты выпускных тестов пятидесяти кадетов, что были вверены Яну восемь дней назад… Наконец, Тарда пригласил членов Комиссии совершить экскурсию по кораблю, и вся компания дружно поднялась.

– Я, с вашего позволения, воздержусь – здоровье не позволяет предпринимать такие длительные прогулки, – негромко сказал инсектар, и все понимающе закивали.

– А, так подписать-то, подписать забыли, не будем задерживать молодого человека, – и Ян с ловкостью прожжённого фокусника подсунул высочайшей Комиссии бумаги. Так, закорючки поставлены, гости, увлекаемые под локоток к очередной белой двери, присмотрены. Мы остались с инсектаром на маннавере вдвоём. Восемь дней, восемь дней, Ян проводил экзамены восемь дней назад, крутится в моей голове…

Глава 29. Макс. Долг и чувство.

– Почти всё, – с облегчением сказал старик. – Я только прошу вас, Максимус, дождитесь мэйнера, не уходите от нас, не попрощавшись. Он должен вам кое-что передать.

– Не попрощавшись? – смотрю на сумасшедшего таракана в полном шоке. – Как я вообще могу отсюда уйти?

– Вы можете почти всё, чтоб вы знали. Всё, сынок, ты понимаешь? – отвечает он очень серьёзно, но смотреть на меня всё же не может. Представляю, каких усилий стоит ему со мной под оберегом говорить. – Именно поэтому вам важно желать с полным осознанием того, что вы точно этого хотите и для чего, ине желать того, чего нельзя. Разве мэйнер Тарда не сказал?

С ума сойти! Не может быть! Не верю! Но есть у меня один вопрос…

– Скажите, сколько я здесь пробыл? – я с трудом облёк в слова свою тревогу.

– Сегодня девятый день, как «Магнум» принял вас на борт, – ответил старик, старательно глядя в сторону.

– Но как? Мне кажется, прошло не больше пары дней, – продолжаю недоумевать, я же и спал на корабле только раз.

– Э-эх, молодость, нетерпение! Быть может, вам казалось, что время слишком медленно идёт?

Да, мне казалось, точно помню. Но я не думал… Просто охренеть!

Яннар Тарда вернулся спустя час. Я с облегчением снял с шеи оберег Жанны и бережно спрятал в карман. Смотрю, как мэйнер приближается к нам через маннавер размером с хорошую городскую площадь, и пытаюсь обуздать нетерпение. То, что сказал инсектар, по-настоящему пугает. Я что, теперь обязан контролировать каждую свою мысль?

– Всё прошло нормально? – интересуется старик у командира.

– Мне всё труднее экранировать мысли, – пожаловался Ян, потирая виски. – Словно они становятся сильнее. Твой метод даёт сбой, Блатта-ам, если сервады узнают, что я Первый, не быть мне больше Главой СПИОР.

– Сервады читают мысли? – поразился я.

– Не только читают, но и с лёгкостью управляют, – Ян коротко взглянул на меня, словно не веря, что смотреть уже можно.

– Сложность в том, что нельзя экранировать абсолютно все мысли, подобная пустота вызовет подозрения. Что ж, значит, нужно схему доработать, – ответил ему старик. – Яннар, почему вы не предупредили юношу, как опасны его неосознанные желания?

– Думал, что будет ещё время. Надеялся пробудить в нём чувство долга, – после недолгого молчания признался вагус и добавил, – но долг спит, когда бал правят чувства. Недаром Канон аратов обязал их избегать эмоций.

– Не надо так, – мягко предостерёг его Блатта-ам. – Может, мальчик прав, и сейчас просто не время…

– А сами вы когда-нибудь любили? – спрашиваю мэйнера, заранее зная ответ. Как можно объяснить любовь человеку, которому не знакомы чувства? Да я дышать нормально не могу, если она не дышит со мной рядом одним воздухом! Но это каждый должен испытать на собственной шкуре.

– Долг и любовь несовместимы, – резко бросает Тарда. – Либо долг убивает любовь, либо любовь препятствует исполнению долга. Но я знаю свой долг, и намерен его нести.

– Что есть такое долг, Яннар? – как-то скрипуче спросил инсектар. – Не что иное, как обязательства, которые мы принимаем на себя в час, когда в силах их исполнить. И через какое-то время обнаруживаем, часто с удивлением, что окружающие воспринимают то, что некогда мы возложили на себя добровольно, как наш долг, и требуют от нас его непременного исполнения. Это не долг Максимуса, это долг Рода Соуло, который они несли, пока могли. Возможно, самый важный сейчас долг для нашего юного арата – это продолжить Род, не дать ему угаснуть. И для вас, как последнего вагуса, это тоже должно стать первоочередным долгом.

Старик замолчал, переводя дух после столь длинной для него речи, упёрся взглядом в блестящую поверхность стола. И такой безнадёжностью и печалью повеяло от его сухой, согнутой возрастом фигуры, что я впервые усомнился в правильности своего выбора. И понял – я обязательно вернусь.

– Не долг правит миром, мэйнер Тарда, – говорю и стараюсь верить в это изо всех сил. – Только любовь. Именно она заставляет нас принять на себя долг. Любовь вращает наши миры и не даёт им остановиться. Сама Вселенная возникла из неё, ведь Создатель пожертвовал собой от любви, не из чувства долга. Я вернусь! Я обязательно вернусь, чтобы мой сын или дочь, когда они у меня будут, смогли увидеть Патриум. Свободный, возрождённый, обитаемый Патриум.

Тарда смотрит на меня со странным выражением, будто ждёт, что сейчас я хлопну его по плечу и заявлю, что пошутил.

– Мэйнер, – зову его, а он продолжает молча сверлить меня глазами. – Мне надо спешить, все мои чувства вопят о приближающейся беде. Что вы хотели мне передать?

– Вот, – Тарда вытащил из кармана чёрного кителя небольшой предмет. – Локер. Средство связи и общения. С нами. Блатта-ам доработал его немного, и этот сможет даже передавать небольшие предметы через прото-пространство. Уникальная вещь, их во Вселенной только два пока.

Мэйнер протянул мне небольшой ромб, состоящего из чёрного и белого треугольников, и наскоро объяснил принцип работы. Да, гораздо проще и удобнее наших телефонов.

– Время не ждёт, идём в Тоннельную, – почти приказал он, и даже Блатта-ам поднялся. Заторопился вслед за командиром, пытаясь двигаться с несвойственной ему скоростью, но, поравнявшись со мной, вдруг запнулся и чуть не упал. Я едва успел подхватить старика, удивляясь про себя невесомости его тела, и мы остановились. Яннар, ушедший далеко вперёд, оглянулся, словно спрашивая о причине задержки, и Блатта-ам, благодарно похлопав меня по плечу, отстранился и продолжил путь.

Через очередную белую дверь мы прошли в зал с тёмно-синими стенами и потолком, недосягаемым взгляду в своей высоте. В центральной части зала треугольником расположены три консоли, оснащённые голубыми экранами. Тарда подошёл к каждой и сосредоточенно ввёл какие-то данные, обошёл все три ещё раз, проверяя введённую информацию. Указал мне на светлую платформу между консолями.

– Встаньте в круг, Максимус, – велел он. – Мы переместим вас в точку, откуда забрали. Постарайтесь не шевелиться во время перемещения и не вмешайтесь в процесс своими… э, неосознанными желаниями.

– Не оставляй её одну, сынок, когда придёт время, – загадочно сказал старый инсектар. – Чудесная девочка. Из неё выйдет замечательная мать…

– Мы вас всегда ждём, и светлых дней, – пробормотал мэйнер, вновь обходя консоли и что-то нажимая.

– Спасибо, – едва успел сказать я, как Тоннельный зал вокруг меня исчез.

Я ожидал чего угодно, плохо представляя себе сам принцип перемещения – разрывающего на части давления, бешеной скорости, от которой орёшь, не останавливаясь, мелькания незнакомых энергий, проносящихся мимо звёзд и планет. Что такое это их прото-пространство, даже не спросил, так рвался на Землю. Пешком бы ушёл, если б мог. Прото – что-то первичное, исходное, но это всё, до чего я могу дойти своим умом. Поэтому, когда стены Тоннельного зала растворились, оставив меня в беззвучном, будто бы космическом, но беззвёздном пространстве, я удивился. Ведь если пространство без звёзд, откуда свет? Чёрно-синее нечто чем-то неярко освещалось, иначе я бы не видел его цвет. Шевелиться боялся, и думать тоже. Но когда попытался прикинуть, сколько времени нахожусь в этом прото-ничто, то понял, что не знаю. Зато осознал, что тусклое голубоватое свечение исходит от меня, а после ощутил присутствие других… объектов – некоторые казались гигантскими неясными тенями и угадывались своей ещё большей темнотой на тёмном же фоне, другие, наоборот, выдавали себя подобным моему свечением. Потребности дышать не ощущаю, просто нахожусь, зависнув без движения, в нигде.

Мир вокруг появился так же сразу, как исчез зал, откуда я отправился. Сероватый сумрак, то ли вечер, то ли утро перед рассветом, проступил внезапно, скрадывая, смазывая контуры домов Жанниного двора. Первым звуком, который я услышал, был стук моего сердца, где-то в ушах. Через несколько минут я понял, что не дышу, и первый вздох вышел судорожным, рваным. Земной воздух, воздух города, но всё же живой и ароматный, хлынул в лёгкие, прохладный и упоительно родной. Наполненный запахом молодой листвы, цветущей сирени и недавнего дождя… Запахом поздней весны.

Нет! Я покинул Землю в сентябре, а вернулся… весной? Весной… Нет, не весной, и это не предрассветный сумрак, это долбанные белые ночи! Я в июне, в июне я… года какого? Отчаяние сжало горло, непоправимое что-то уже произошло.

– Вж-вж, – телефон в кармане ударил по бедру вибрацией, и я дёрнулся. Вот уж этого точно не может быть, он давно разрядился. Медленно сую руку в карман, с опаской, словно ожидая достать ядовитую змею.

– Осваиваюсь на новом месте, – прошептал голос в моей голове, и я окончательно обалдел. Я увёл с «Магнума» источник!

– Ты что тут делаешь? – спрашиваю тихо вслух, стараюсь как можно строже. Услышать меня некому, на дворе ночь, не светится ни одно окно.

– Связь с Родом первостепенна. Я принял решение, раз Род мой жив и существует, оставить службу и последовать за Вами. Эм… Любопытный у Вас механизм, много лишних деталей, конечно, но, несомненно, вызывает интерес. Тут что, не знают другой энергии, кроме электрической?

Я внутренне поёжился, прикидывая масштаб грядущих неприятностей. Неизвестно, что на личном фронте, вдобавок ещё Ян, Единый Совет и источник.

– Давай договоримся, – говорю тихонько, направляясь к парадной Жанны. Попутно замечаю, что смятые осенью кусты убрали, на этом месте теперь клумбы и газон. – Я – Макс, не господин, и называй меня на «ты». Придумай себе имя. Уж если дальше вместе жить…

– Да, госпо… э, Макс, договорились, – радостно соглашается источник и затихает.

А на парадной домофон, и дверь закрыта. Что делать? Набираю номер её квартиры, но Жанна или спит, или её там нет. Ещё раз набираю – нет ответа. Берусь за ручку двери, мне надо всё проверить. Хочу открыть, и дверь сдаётся, открывается со звуком, будто бы меня впустили. Вхожу в подъезд и медленно иду по лестнице. Иду и признаюсь себе, что так боюсь, что сердце бьётся где-то в горле, и захватывает дух.

Я перед дверью. Я отсюда вышел всего лишь несколько дней назад, но сейчас мне кажется, что очень давно. Звоню в звонок, раз, другой, третий, прислушиваюсь – нет, в квартире тишина. В досаде бью по двери кулаком, сажусь на корточки под ней, обхватываю голову руками. И что теперь? Не стоило шуметь, ну, хорошо ещё, никто не вышел на площадку.

В пустом подъезде полумрак и тишина. Поднимаюсь, сидеть нет смысла. Я должен войти, должен своими глазами увидеть, что её там нет. А вдруг она не хочет открывать, не хочет меня видеть? Толкаю дверь легонько, щёлкает замок, в открывшемся проёме я вижу тёмный коридор. Решаюсь и вхожу, закрываю за собой дверь, ищу рукой выключатель. А после, как Жанна, обхожу все комнаты, включаю свет, задёргиваю занавески. Зачем? От этого мне легче, будто она здесь, со мной.

В квартире пахнет нежилым, её тут нет давно. А в спальне не заправлена постель – мы торопились в ту субботу, опаздывали к Ба. На кухне в раковине грязная посуда. Хожу по комнатам – вот сумка, с ней она ходила в универ, учебники все здесь. Да что случилось? Жанна бросила учиться, исчезла, переехала, пропала? Не знаю. А может быть, за это время снова было нападение, и в этот раз им удалось? Но то, что Жанна здесь не появляется с тех пор, как мы вдвоём отсюда вышли – это очевидно.

– Эй, в телефоне, можешь запустить его? Мне срочно нужно знать, какой сегодня день.

Вытаскиваю мобильник из кармана, экран горит небесно-голубым. Смотрю на дату – точно, двадцатое июня, и год другой, явился ровно девять месяцев спустя.

Сижу на кухне, думаю, что делать. Проверить, где машина. Вот это, кстати, не вопрос – она на штрафстоянке, где ж ещё. Уверен, что эвакуировали сразу, здесь нельзя надолго парковаться. Значит, я без транспорта, без денег, без одежды. Иду в прихожую и в зеркало смотрю, что там на мне одето – да-а… Костюм напоминает наш спортивный, у куртки капюшон, но материал – подсвечивающийся серый. Такого на Земле я никогда не видел, не придумали ещё.

Пора идти. Я выключаю свет, смотрю с минуту на постель, где мы с ней спали. И любили. И словно снова вижу, как в то утро нагая Жанна бегает по спальне, как примеряет оберег у зеркала, и вспоминаю наше отражение. И отворачиваюсь, резко и без колебаний. Я выхожу и притворяю дверь, прошу её закрыться. Слышу, как тихо щёлкает замок. Работает! Привыкнуть пока трудно, но возможно. Тут главное, плохого не желать.

Спускаюсь вниз, миную двор и выхожу из арки – машины нет, конечно. В ней банковская карта, документы. Иду по линии и вспоминаю, где тут поблизости есть банкомат. Да вроде, за углом был раньше. Сейчас три ночи, и мосты разведены. Натягиваю капюшон поглубже, вхожу в фойе офиса банка и мысленно зову источник.

– Включай, нам надо денег снять, – командую тихонько.

– Да можно и без телефона, – шепчет мне быстро осваивающий новую реальность магический друг с явными криминальными наклонностями.

– Нельзя, законы надо соблюдать, – мысленно отвечаю. – Тогда никто не станет нас ловить.

А сколько денег надо… Лучше взять немного, ну, тысяч сто-сто пятьдесят, не больше, чтобы доехать и сменить одежду. Не знаю, кстати, сколько там, на карте. И никогда не знал.

Запихиваю деньги в куртку, и думаю, где б переодеться. И, кстати, денег на одежду можно было не снимать. Сегодня мне везёт, и адрес ночного магазина в интернете быстро нахожу. Тут рядом, можно прогуляться. Никогда не понимал, зачем кому-то круглосуточно одежда, а вот гляди, и пригодилось самому.

В пустынном освещённом зале магазина две девушки-консультанта и охрана, больше никого. Сюрреалистичная картина – за окнами светло, во всём торговом центре ни души. Как будто я один живой остался. Прошу мне сразу показать, что надо, а надо сразу всё – и нижнее бельё, и пару или две спортивных брюк, плюс джинсы и носки, футболки, куртка, обувь. И сумка, чтобы это всё в неё впихнуть. В примерочной примерил и сразу оделся, и, наконец, почувствовал себя собой. Теперь по-настоящему вернулся, выгляжу привычно, как всегда. Проверяю одежду с «Магнума», деньги, локер кладу в карманы лёгкой кожаной куртки, во внутренний карман пихаю телефон. Что делать с ней? Нет, выкинуть не поднимается рука. Пускай, на всякий случай, будет. Пригодится. Возьму с собой, сложу в сумку, на самое дно. Я поднимаю брюки с пола, выворачиваю, встряхиваю их. Из брюк вываливается что-то, со звонким стуком. Так, Жаннин оберег, забыл совсем. Но что-то падало ещё, я точно слышал стук металла о выложенный плиткой пол. Озираюсь вокруг себя и вижу ложку, которая весло. Когда это я её загрёб? Перед Комиссией, наверно, так нервничал, что неосознанно пихнул в карман, потому что раньше за собой клептоманских привычек не замечал. Да фиг с ней, и её сую в карман. На память.

Оплачиваю шмотки телефоном, наличку оставляю. Не знаю, куда меня ещё сегодня занесёт.

– Какой у вас необычный смартфон, – замечает одна из продавщиц. – Или вы просто забыли отключить фонарик?

Смотрю на телефон, а он сияет голубым. Вот что творит, паршивец, светиться-то зачем!

– Забыл, конечно, – отвечаю, улыбаясь, и прячу артефактный телефон в карман. Девушка смотрит на меня, как зачарованная. Отвык уже… ну, ладно, есть проблемы поважнее.

Я покидаю магазин, спокойный и почти уверенный в себе. Я знаю, что я буду дальше делать. Искать! И обязательно найду.

Глава 30. Макс. Чистая вода.

Остаток ночи коротаю в кафе на набережной, пью третью чашку кофе. Вкус кофе кажется таким… божественным! Сижу за столиком и жду, когда сведут мосты, чтоб можно было ехать. И свежий влажный воздух, и улицы, и небо на рассвете в лёгких белых облаках – я чувствую себя почти счастливым в это утро. Вернулся! Главное, что снова на Земле. А Жанну я найду. Начну искать с Кармана, надеюсь, что и закончу там.

Источник тихо возится во внутреннем кармане, и изредка прерывает утреннюю тишину вибрацией. Интересно, как он влез туда, ну, в смысле, в телефон… ведь есть же разница между мобильником и огромным звездолётом.

– Не тесно? – спрашиваю мысленно.

– Немного, – источник отвечает мне не сразу. – Я думаю, что батарею надо доставать. Бессмысленная вещь, зря место занимает.

– Ты собираешься всегда там оставаться? – удивляюсь я. Нет, это не дело, это же как прослушка в телефоне, а с другой стороны – какие бесконечно широкие возможности открываются…

– Так я смогу везде тебя сопровождать, – мечтает источник. – И помогать, и защищать…

– Как бы наоборот не вышло, – улыбаюсь. Всё-таки, с ним мне легче, с ним я не один. Да и вообще, он умильный. – Имя-то придумал?

– Не получается.

– Ну, как-то же к вам Главы Родов обращались, вспоминай. А, может, имя у тебя уже есть?

– Я Соуло, вот всё, что мне известно.

– А может, в честь того, кого ты больше всех любил, – предлагаю, но он не отвечает. Ладно, пусть подумает ещё.

Ну, наконец-то! В шесть часов ловлю такси и называю место. И вижу, что таксист, молодой и крупный парень, хотел сначала отказаться, потом подумал и, словно нехотя, кивнул. Озвучил сумму, смотрит на меня, надеется, не соглашусь. А я доволен, мне не до торгов. Отлично, значит, едем.

Ещё раз глубоко вдыхаю влажный речной воздух, от солнца жмурясь, и открываю дверь. Сажусь на заднее сиденье, ставлю рядом сумку. Как непривычно ездить пассажиром, привык уже, что сам всё время за рулём. Смотрю в окно – машины, люди, магазины. Дома, проспекты, утренняя суета. Как я скучал! Я только сейчас понял, как сильно люблю этот мир, а раньше всё было настолько привычно, что и не замечал.

Достал из кармана ложку – всё-таки, странное изделие. Наши ложки удобнее, причём намного. Непонятный материал.

– Кондаг, редкий ценный металл, – мысленно сказал источник.

– А почему тогда из него ложки на корабле сделаны? – мысленно же спрашиваю его.

– На «Магнуме» всё лучшее, он же флагман. Хотя я тоже всегда удивлялся.

– А что в этом кондаге особенного? – у нас тоже всякие чудики любят столовые принадлежности из драгметаллов, золота там, серебра. Я лично предпочитаю нержавеющую сталь, вполне достаточно. Для вилок и ложек.

– Сам увидишь.

Ну ладно, раз увижу… Механически кручу в руках странный столовый прибор. В зеркало заднего вида замечаю, что таксист кидает на меня изучающие взгляды, и, похоже, уже давно.

– Что, братан, недавно освободился? – спрашивает он, а я от неожиданности с силой сминаю чудную ложку в руках, скручиваю её пальцами.

– Да, недавно, – отвечаю, когда до меня доходит, что он принял меня за сидельца. Видимо, рожа у меня такая… говорящая. Или характерно счастливая. Но, по сути, он прав – я ведь действительно освободился.

– Я вот тоже месяц назад чуть не сел, – таксист явно увидел во мне родную душу. – Но пронесло. А мог бы. Что делать, думаешь, я хотел? Так жизнь такая, денег вечно не хватает. Отца нет, матери таблеток не купить, ёпа-мать, не на что. Вот и пришлось, раз подвёз, подождал, пока они там свои дела сделают, да другой. Коготок и увяз…

Слушаю его, кручу в пальцах пластичную гладкую массу, безучастно смотрю в окно. Да, я не знаю нужды и никогда не знал, ни в чём. А кому-то детей кормить не на что. А может, думаю и вытягиваю, свиваю пальцами в спираль длинную серебристую субстанцию, вот просто пожелать, как у Стругацких, счастья? Для всех, для каждого… Вдруг получится.

Такси сворачивает с автострады в сторону Василёво, осталось недолго. За окном ярко светит солнце, по обе стороны от дороги буйствует растительность, щебечут птицы. Таксист молчит, задумался. Я тоже молчу, ко мне подступает волнение. Смотрю на ложку в руках – Создатель, во что она превратилась? На ладони у меня изящная штучка, как венок, свитый из тонких стеблей, похожа на тот знак на груди у сервадов. И даже подобие самого цветка имеется, не такой, конечно, изящный, как мог бы быть, но то, что это цветок – видно каждому.

– Верум! – благоговейно прошептал в голове источник. – Немыслимо…

Мы проезжаем Сосновку.

Нам налево, – говорю водиле у развилки, и он сворачивает с дороги.

– Ты к кому сюда? – спрашивает меня, кинув короткий взгляд в зеркало. – К матери, к девчонке?

– К жене, – отвечаю честно. – А ты женат?

– Да нет пока… не встретил ещё, – говорит таксист. – Была одна, да не вышло. Ты, говорит, всё время на работе, а я молодая… Мне в клуб хочется, и в театр, и в ресторан, и в отпуск на какие-то острова. А, говорю, тогда понятно. Ну, и не стал больше звонить. А ты? Давно женился?

– Нет, недавно, – настроение у меня резко портится, да я и недели не был женат, когда это всё случилось. – Слушай, сейчас поворот будет, левый, без знака. Останови здесь.

– Так до ближайшей деревни ещё километров пятнадцать, – тычет парень в экран навигатора, но съезжает на обочину и глушит мотор. – Тут ничего нет. Куда ты пойдёшь?

– Мне здесь надо выйти. Спасибо, ты реально помог, – говорю я и протягиваю ему деньги. У таксиста падает челюсть. Да ладно, не настолько там и больше.

– Спасибо, конечно, но… не возьму я, – отказывается мужик наотрез. Вот нравятся мне русские, у них совесть просыпается в самый неожиданный момент, причём в тех, в ком её присутствие вообще трудно заподозрить.

– Бери, – говорю с нажимом и открываю дверь. И, под влиянием момента, протягиваю ему серебристый веночек. – Вот, держи, на память. И знаешь, завязывай с криминалом. Не стоит оно того.

Подхватываю сумку и выхожу. Не оборачиваясь, знаю, что парень смотрит мне вслед в полном ахуе. Пусть, думаю я, спускаясь с асфальта на грунтовку и закидывая сумку за спину.

Иду широкими шагами, прислушиваюсь, а такси всё не уезжает.

– Ты ему сегодня жизнь спас, – говорит источник.

– Как это? – спрашиваю.

– Он сегодня должен был на какое-то дело со своими ехать, но вместо этого повёз тебя. А их там ждали, завязалась перестрелка. Все, кого не перестреляли, попали под арест. А ещё ты подарил ему верум, и сегодня вечером, в Василёво, он в баре девушку встретит, свою, настоящую, женится через год…

– Откуда ты всё это знаешь? – вот сказочник, заливает мне тут.

– Я – энергия, мысль – энергия, информация – энергия… Так что мне ли не знать.

– Творящая сила – энергия? – не знаю, почему, но удивляюсь.

– А что, по-твоему?

– Не знаю, я думал, может, какая-то… что-то вроде жизненной жидкости.

– Ты о моче, что ли? – нагло кидает шпильку источник. А я, вообще-то, о крови. Вот ведь умник, всё желание отбил общаться.

Я и так нервничаю. Я приближаюсь, я уже близко к Карману. Даже взмок, то ли денёк слишком солнечный, то ли от страха. Шагаю по пустой дороге, вокруг зелёные поля под голубым небом. Лёгкий ветерок не остужает, лишь подчёркивает, как сегодня жарко. Пытаюсь сдержать нетерпение, как я понял, такие порывы особенно опасны. Не могу думать о том, что меня ждёт. Боюсь не увидеть Жанну, и увидеть тоже боюсь.

– Жаль, что Аяру Тарда не попалась такая безделушка, – говорит вдруг источник тихо и с сожалением. – Его ещё можно спасти.

– Это кто? Братец нашего мэйнера? – спрашиваю.

– Да, он свою любимую потерял, уже лет двести как. И ребёнка тоже не нашёл. Теперь сводит счёты с жизнью, и всё никак не удаётся, – источник рассказывает сухо и безэмоционально. На «Магнуме» наслушался всякого, видимо. – Но, при его старании и настойчивости, у Яннара есть все шансы брата потерять.

Теперь понятно предубеждение Тарда перед чувствами. У него брат гибнет от любви, захочешь тут сам лезть в такое. Всё же, мы не люди, с нами «разлюбил – пошёл, нашёл другую» не пройдёт.

Миную заросший черёмухой и ольхой участок дороги. Задумавшись, подхожу к пограничному лесу и, не останавливаясь, в него вступаю. Не сбавляю шаг, иду и радуюсь его плотной тени. Здесь не жарко, сквозь тёмные, густые лапы елей не пробивается солнце. Через пару минут понимаю и резко торможу – да я по лесу иду, а раньше здесь не было никакого леса! Помню, на машине мы в него въезжали и сразу появлялись по другую сторону, в Кармане. Чувствую, как меня охватывает ужас. Где Карман? Исчез? А как же те, кто в нём жили?

Сдерживая панику, возвращаюсь к дороге. Стараюсь ступать строго там, где уже точно проходил. Вываливаюсь на дорогу, беру под контроль мысли. О плохом нельзя думать, просто вход… изменился почему-то. Оглядываюсь по сторонам, ищу хоть какие-то приметы. Пытаюсь вспомнить, не видел ли по дороге сюда другие повороты. Замечаю, что дорога не заканчивается здесь, где мы раньше въезжали, она просто поворачивает налево. Идёт вдоль леса, заросла травой, но сейчас в траве видны следы колёс. В траве намяты колеи большой машиной. Возможно, внедорожником, но в деревне, знаю, есть только трактора. Ну, или были. Иду по следу метров двести, а дальше колеи исчезли. Значит, здесь тачка сворачивала в лес. Стою и думаю. Да что тут думать… я иду за ней.

Вступаю в лес, и мрачная тень накрывает меня на секунду, а после я оказываюсь в вязкой темноте. Похоже чем-то на прото-пространство, но вокруг нет чёрной синевы. Только мрак. Не останавливаюсь, надеюсь лишь, что правильно иду, и через несколько минут миную пограничный лес.

Карман! Пришёл, попал… Только бы не побежать! Иди спокойно, говорю себе, но шаг сбивается, становится всё шире и быстрее. Да хрен с ним, я её сейчас увижу!

Но это на машине до деревни быстро, а пешком идти, наверно, с час. Иду, смотрю вокруг и вспоминаю – а ведь в Кармане не июнь сейчас. Когда мы приезжали в прошлый раз, из сентября попали в июль. Значит, если там сейчас июнь, здесь должен быть… апрель! Да, точно. И вправду, здесь как-то по-весеннему свежо. Тепло на солнце, но совсем не жарко. На обочинах уже вылезает маленькая травка, а деревья и кусты укутаны оливковой дымкой только зарождающейся листвы.

Ну, наконец, я подхожу к деревне. Обеденное время, видимо, поэтому на улице не видно ни души. Стою, с дороги вижу домик Ба. Я не могу дышать, так бьётся сердце. Я не могу идти, я не могу… решиться. Схожу с дороги на тропинку, сворачиваю к бане, бросаю сумку на скамейку у стены.

Иду обратно, я просто… пока снаружи посмотрю. Я подхожу к окошку кухни, ожидая увидеть хотя бы Ба. Да, кухня её любимое место обитания, как я понял. Но Ба не там нет. Зато за кухонным столом, в какой-то снова безразмерной кофте, сидит, я вижу, Жанна. Девочка моя! Я не могу дышать, смотрю на её тонкие, любимые черты. Мне кажется, она как будто похудела, и под глазами тени. Или это тени от ресниц? Она опёрлась головой о руку, другой рукой бездумно крутит карандаш. Рисует? Волосы пушистыми кудрями обрамляют грустное и бледное лицо. Обстригла свои чёрные, блестящие, как шёлк, великолепные волосы. Болела? Источник говорил, ей тоже плохо. Она не чувствует меня, не замечает, что я здесь стою.

За домом слышу шум. Да, звук автомобильного мотора, подъехал кто-то, там, со стороны дороги. Машину заглушили, хлопнула, потом ещё раз, дверь. Ба выучилась на права? Смотрю на кухню, мне в окно прекрасно видно, сейчас узнаем, кто сюда войдёт.

Потом услышал стук входной двери, а дальше звук исчез, из дома плохо слышно. Вот дверь открылась, и вошёл… Мотыль! Я задохнулся. Но заставил себя стоять и смотреть.

Мотыль поставил на пол белые пакеты, и что-то Жанне говорит. Я слышу только голос, но что он говорит – неясно, придётся досмотреть это кино без звука. Привёз продукты, я так понимаю, он что ли, помогает им? Не помню только, чтоб они дружили и общались, Мотыль её вообще не одобрял.

А Жанна подняла на него глаза и что-то ответила, тихо и коротко. У Мотыля стало лицо такое обеспокоенное, и, что-то говоря, он подходит к ней. Берёт стул и садится рядом, обнимает за плечи. Она молчит, сидит, повесив голову. Нет, делает такое движение плечами, будто хочет скинуть руку. Но Мотылёв не отпускает, и громче начинает говорить. И он её целует, да, в волосы, в район виска, но он её целует!

Какого черта! Я ещё не знал секунду назад, войду ли к ним! Быть может, если бы я видел, что Жанна счастлива, что рада ему, я бы, может быть, ушёл. Ушёл… Нет, не ушёл бы! И не уйду.

Иду ко входу в дом, не помню, чтобы когда-нибудь был так взбешен. Вот так друг! А говорил «Она как мышь!», но стоит только отвернуться… Иду, бросаю двери с шумом. Я еле сдерживаюсь, чтобы ничего не поломать. А Ба что, поощряет? Где она, вообще? Пока мой типа «друг» подкатывает к Жанне…

Вхожу на кухню, и Мотыль от Жанны отлетает. Немая сцена. Лучше мне сейчас молчать. Я не смотрю на неё, сверлю его глазами. И если не тупой, то сам сейчас поймёт – нам срочно надо пообщаться.

– Э-э… Макс! Откуда ты? – как-то неубедительно удивляется Мотыль. – И кстати, здравствуй. А я заехал… продукты вот привёз.

Но я молчу. Я вижу Жанну. Она по-прежнему сидит, но карандаш выскользнул из её тонких пальцев, и руки бессильно упали на стол. Её глаза… в них столько боли! Губа дрожит. И через минуту, очень медленно, она пытается встать, опираясь на стол и придерживая рукой большой живот. Вот, значит, как! Теперь я вижу, в чём причина… нежности такой.

– Пойдём, проводишь, – Мотыль, наконец, вспоминает, что он мужик, вообще-то. Что ж, пойдём.

Выходим и стоим, молчим. Взаимно. Мотыль закуривает и держит сигарету трясущейся рукой. И через пару затяжек начинает.

– Она пришла ко мне сама, где-то через пару недель после того, как ты исчез. Тебя искала, просила показать, где ты живёшь. Всё думала, что ты просто не хочешь её видеть. Макс, где ты был, мать твою? – ах, как занервничал, даже опустился до ругательств.

– Мать мою не трогай, – говорю. И жду продолжения. Пусть скажет что-нибудь такое, чтобы я его не убил.

– Мы съездили к тебе, там пусто. Ни тебя, ни Элен, дом нараспашку. Ну, и что… Вот, помогаю, чем могу. Жанна взяла в университете академку, после твоего ухода здоровье у неё пошатнулось, да и сам видишь, куда ей сейчас учиться…

Вот сука! Дальше говори.

– Я, кстати, всё хотел сказать тебе спасибо. Поначалу. За Киру. – Мотыль обманул мои ожидания, повернув разговор в другую сторону. – Мы с ней теперь вместе. Я же прекрасно знаю, что, если бы ты не исчез, она бы никогда не посмотрела в мою сторону. А я так о ней мечтал!

Вот так вот. Нельзя думать о плохом. Нельзя сначала делать, потом думать. Если бы не сдержался, сколько бы беды сейчас натворил.

– Я тебя недавно только понял, – продолжает откровенничать Вовка.

– Ты о Кире? – спрашиваю.

– Нет. О Жанне, – выдаёт этот камикадзе. Вот ведь всё, оправдался, но неймётся придурку. – Она, как глоток чистой воды. Знаешь, как на долгой вечеринке, когда ты уже хлопнул виски, шлифанул шампанским, полирнул водкой и запил всё это пивом…

– Освежает? – усмехаюсь я недобро.

– Нет, жизненно нужна, – говорит он тихо, а я сжимаю кулаки до хруста. Я, сука, ценю откровенность, но зубы этому мудиле сейчас выбью. А он всё не заткнётся. – Я даже подумал, если ты не вернёшься, попробовать стать для неё кем-то…

Тут Мотыль видит моё лицо и отшатывается от меня, уворачивается от уже летящего в него кулака.

– Да ты сдурел совсем, Макс! Другом, я имел ввиду – только другом!

– А живот у неё так, по дружбе появился? – меня просто трясёт, выворачивает, когда я думаю о том, что она была с ним, что он посмел её касаться.

– Это ты, придурок! Ты! Сделал и свалил! – Мотыль орёт на меня, его тоже проняло. – Она же кроме тебя, урода, не видит никого! Жанна беременна от тебя! Вот, блядь, урод-то!

И, бормоча ругательства, Мотыль направился к машине. Тачку сменил, смотрю, тоже «Гелендваген», прямо близнец моего. Странный мужик. Как там его назвала профессорша в универе? Замысловато как-то. А, «не абсолютно привлекательное добро». Мотыль открыл дверь, залез в машину и сидит, не уезжает. Потом, спустя минут пять, вылезает и идёт обратно.

– Ты это… извини. Наверное, ты прав, и что ещё ты мог подумать? – говорит он с сожалением.

– И ты извини, – отвечаю, не чувствуя никакого раскаяния. – Спасибо, что помогал Жанне.

Снова молчим. Мне, похоже, всё-таки придётся к нему обратиться.

– Вов, послушай, ты не мог бы узнать, на какой штрафстоянке моя машина? И сколько там денег надо, чтобы забрать, – прошу его. – Думаю, её сразу эвакуировали.

– Машину твою мы нашли на следующий же день, как вы пропали, – рассказывает Мотыль. – Ни тебя, ни Жанны. В универе не появились. Ну, мы и решили зайти, проведать голубков, но квартира заперта. На проспекте стоит твоя тачка, открытая, кстати, а брелок валяется в салоне. Мы не знали, что и думать. Как её не обнесли? Только чудом, да ещё потому, что люди боятся таких машин, хрен знает, какой бандит на ней ездит. Решили машину отогнать, и тут тоже… Ты как на ней, вообще, ездил-то? Топливо на нуле, аккумулятор полностью разряжен. Так что эвакуировать всё же пришлось, но она не на штрафстоянке, а у Мерца на даче. Можешь забирать.

– Пригонишь? – я достаю из кармана и отсчитываю бумажки.– Тут на бензин, и за эвакуатор…

Я думал, он откажется, но нет, взял деньги. Значит, нормально всё. Там и за продукты для моих девчонок хватит.

– Спасибо, – говорю ещё раз, и мы пожимаем руки. Почти как друзья. Почти, потому что я ему никогда не поверю снова, после того, что услышал.

Глава 31. Макс. Жена.

Смотрю, как Мотыль садится в машину и уезжает. Вот и правильно, пусть катится отсюда. К Кире.

– Ну что, померялись писюнами? – тихо спрашивают за моей спиной. Ба! Обнять её сейчас готов! Потому что боюсь идти к котёнку.

– Он так-то не плохой парень, – продолжает Высшая. – Просто ещё не понимает, что надо искать своё, а не заглядываться на твоё. Раз твоё – значит, лучшее, такой у него сложился стереотип.

– А вы что же, молча смотрели, как он лезет к Жанне? – спрашиваю возмущённо.

– Ну, он же помогал, даже не знаю, как бы мы справились сами. А с Жанной у него не было шансов, тенебрисы создают пару лишь раз в жизни. А, не знал? Так что иди, вымаливай… за всю гадость, что ты о ней подумал.

И я иду. На брюхе буду ползать, только бы она меня простила.

– Это было… феерично! – с сарказмом сказали в моей голове. – Достойно наследника великого Рода! И я спрашиваю себя…

– Давай не сейчас, хорошо? – пытаюсь заткнуть фонтан вековой мудрости. – После поговорим.

Вхожу на кухню и стою у двери. А Жанна по-прежнему сидит у стола, закрыла лицо руками. Подхожу к ней тихо. Смотрю на стол у окна, где она раньше сидела. Там, на листке – я, только будто старше и какой-то хищный. Рисовала меня в сущности? Возможно. Молча опускаюсь на колени.

– Котёнок, – громко шепчу я и отнимаю от лица её руки. – Прости меня…

Я целую её хрупкие пальцы, прижимаю к своему лицу. Потом поднимаю голову, смотрю в её лицо.

– За что? – спрашивает Жанна одними губами, но я понимаю, слышу её.

– За всё. Прости, что долго, – говорю, и на лице её появляется робкая, дрожащая улыбка. – Я спешил, как мог.

Я обнимаю колени любимой, прижимаюсь лицом к её точно похудевшим ножкам, и Жанна гладит меня по волосам, перебирает пальцами. Как она справилась, если её девять месяцев ломало, беременную? Мотыль сказал, здоровье пошатнулось.

Поднимаю голову, встречаюсь с её прозрачным взглядом. Она осунулась, но всё же кажется ещё красивее, так бывает? Беременна. От меня. И я хочу её касаться, но боюсь, не знаю, как надо. Никогда не общался с беременными женщинами, совершенно не понимаю, что делать. Поднимаюсь с пола, сажусь рядом на стул, тяну Жанну к себе на колени. Прижимаю к себе и целую любимые нежные губы. И в этом поцелуе вся моя любовь.

– Где ты был… так долго? – спрашивает Жанна дрожащим голосом, прижимаясь ко мне лбом и цепляясь за шею.

– На корабле, – говорю задумчиво и глажу её по спине. – Девять дней я был на корабле. А вернулся – здесь уже лето, представляешь? Скажи лучше, как ты? Чувствуешь себя нормально?

Жанна затряслась. Заплакала!

– Котёнок, ну не плачь, не надо, – растерянно уговариваю её. – Ну, что мне сделать, чтобы ты простила?

– Это… от радости, – пытаясь унять рыдания говорит она . – Уже не верила, что ты вернёшься. Что покинешь родной мир.

– Родной мир у меня здесь, – отвечаю и улыбаюсь. – А ещё у меня здесь родная ты.

Хочу снова её поцеловать, но Жанна останавливает меня с мягкой улыбкой, прикладывает пальчик к моим губам.

– Можешь поздороваться, – говорит она тихо и прикладывает мою руку к животу. – Он тебя тоже давно ждёт.

А мне страшно. Такой большой уже живот, я боюсь трогать. Но не сопротивляюсь и через мгновение ощущаю, как изнутри её тела меня толкнули. Будто пнули ножкой. Я зачарован, прижимаю руку к животу, глажу осторожно нашего ребёнка. Ребёнок! Не думал я, что всё случится так быстро – и мужем-то не успел побыть, как стал отцом! Но это такое странное чувство… это настоящее волшебство, не то, что мои дешёвые трюки.

– Маленькая, – говорю, и мой голос ломается. – Как же так… Как так быстро…

– Ты не рад, – констатирует котёнок расстроенно и хочет встать с моих коленей. Хочет от меня уйти.

– Нет! Очень рад, – говорю и прижимаю её… нет, прижимаю их к себе. – Просто меня не было девять дней, а для тебя прошло девять месяцев. Как же ты смогла… как справилась одна? Ты такая молодец, родная моя… Я так к тебе спешил, но чуть не опоздал…

Как же страшно осознавать, что через пару дней для меня, а для неё – через пару месяцев, я бы мог её уже не застать.

– Я просто ждала тебя. Я всегда буду тебя ждать, Макс, – шепчет мне моя хрупкая жена. – Но ты лучше больше не уходи, не оставляй меня одну.

– А волосы? – спрашиваю, глажу короткие гладкие пряди.

– Отрезала два месяца назад, – Ба вошла на кухню и скинула на спинку стула шерстяной платок с крепких плеч. – Ножом, в знак траура, обкорнала всю голову. Это они ещё отросли, видел бы ты её тогда. Уж я ругала-ругала, да толку…

Я внутренне содрогаюсь. Знал бы, что тут происходит, на «Магнуме» точно бы с ума сошёл. А потом представил – я мучился в разлуке несколько дней, а она девять месяцев, в неизвестности, беременная.

– Голодный? – спрашивает Ба, и я киваю. Смотрю на Жанну, а она крутит головой, мол, не хочет есть.

– Не ест? – спрашиваю у Ба.

– Да чего только не перепробовала, но не накормить и всё. Плохо да плохо, вот не знаю, может, хоть с тобой поест, – Высшая сокрушённо качает головой, а я думаю, что нам надо с ней поговорить. Наедине.

Жанна на моих коленях притихла, прижалась ко мне, уткнулась лицом в шею. Как будто, она легче дышит, заснула? Эти наши волшебные примочки, Слияния и прочие ритуалы, для чего они нужны, если реально убивают?

– Пойдём, Жан, помоем руки, потом покушаем, – уговариваю, как ребёнка, ссаживаю с колен любимую, увлекаю к рукомойнику, пока Ба накрывает на стол. Она такая беззащитная, а теперь ещё и неловкая, в своём положении.

Мы моем руки, по очереди, вернее, я намылил свои и её заодно, поливаемся у раковины.

– Да хватит, как дети малые, вон какие лужи развели, – ругается Ба беззлобно, отвешивая мне профилактический шлепок полотенцем. Но в голосе её слышится облегчение, ей тоже было не сладко, с беспокойной беременной Жанной.

– Ну, рассказывай, – говорит Ба за обедом.

– Они забрали меня на корабль, обследовали, – пытаюсь рассказать вкратце. Замечаю, что Жанна слушает очень внимательно, мнёт в руках комочек хлеба. – Представили Комиссии Единого Совета и занесли в Реестр какой-то… а, Реестр Высших. Уговаривали остаться. Там у них революция назревает. Но я отказался.

У Ба такое потрясённое лицо, она даже рот открыла. Поворачиваюсь к задумчивой Жанне, хорошо, что она сидит слева, удобно. Что ж, как будущему отцу, можно начинать тренироваться. Беру её ложку и, зачерпнув супа, держу над тарелкой.

– Любимая, – говорю ей. – У нас там ребёнок голодный. А ты умеешь сама кушать? А давай я покормлю тебя, за папу, за маму…

Жанна смеётся, хочет отобрать у меня ложку. Но сдаётся, и в первый раз рот открывает. Потом выдёргивает из моих пальцев, и вторую ложку ест сама. Ба смотрит на нас удивлённо. Но рада, вижу, что рада.

– Отказался? – возвращает она моё внимание к разговору.

– Да я с ума сходил от беспокойства, чувствовал, что срочно нужно обратно, – лучше бы она не расспрашивала при Жанне, не надо её сейчас волновать. Не сказать бы только, что я обещал когда-нибудь вернуться.

– Ну, революция. А ты-то им зачем понадобился? – не понимает Ба.

– Я нужен вместо флага, – смеюсь я, но потом серьёзно поясняю: – Долг Рода. Моя фамилия – Соуло.

И вижу, что Ба смотрит на меня с новым выражением, с опаской, что ли, или с испугом.

– Ешь, котёнок, – напоминаю вновь подвисшей с ложкой в руке Жанне.– Я тут, кстати, кое-кого привёз. Фактически родственника. Вот, познакомьтесь.

Встаю из-за стола, достаю из внутреннего кармана куртки телефон.

– Позвольте представить – Творящий источник Рода Соуло, – объявил я и, обращаясь к источнику, – мы дома, можешь свободно общаться, даже вслух.

– Макс, наследник, у нас наследник, – дрожащим шёпотом провозгласил источник в моей голове, а вслух сказал, – Светлых дней, дорогие дамы. Очень рад знакомству.

– Как? – Ба сжала свои натруженные ладони у груди. – Как такое возможно? Ты был на Патриуме?

– Вот поэтому революция и намечается, что сервады разоряют Патриум, – говорю. – Наш Патриарх, например, был изъят с Патриума и водил флагманский корабль космической полиции.

– Эй, кажется, я придумал тебе имя, – мысленно позвал я источник.

– Не скажу, что доволен, – отвечает он мне так же мысленно. – Попахивает нафталином.

Пока я размышляю, откуда ему известно про земное средство борьбы с молью, Ба убирает со стола.

– Информация – энергия, – напоминает мне источник в голове.

А Жанна съела почти весь суп в тарелке и теперь явно клюёт носом. От чая отказалась.

– Пойдём, я провожу тебя, – зову её в комнату. – Поспи.

Я помогаю ей лечь, накрываю пледом.

– Не уходи, – говорит она слабо и уже с закрытыми глазами. – Полежи со мной…

Я забираюсь к ней за спину, укладываюсь аккуратно. Обнять её боюсь, вдруг ей будет тяжело. Но она сама поднимает руку, ждёт, когда я подам ей свою. Тянет на себя, заставляет прижаться всем телом к её спине и затихает под моей рукой. Вдыхаю слабый запах мелиссы, идущий от её волос, чувствую тепло худенького тела. Как много ей хочу отдать – сил, здоровья, своего тепла. Держись, мой котёнок, маленький, но такой стойкий.

Я лежу рядом с ней, пока она не засыпает. Потом осторожно выбираюсь, стараясь не потревожить её чуткий дневной сон. Смотрю на неё пару минут, на её нежные черты, такие остро прекрасные в своей тающей хрупкости. Нет, я не буду просто ждать, когда случится непоправимое. Я не могу, просто не могу её потерять, как когда-то отец маму.

Иду на кухню. Ба сидит за столом над чашкой уже остывшего чая. Присаживаюсь за стол, нужно всё обсудить, пока Жанна спит.

– Ты не представляешь, как я тебе рада, – говорит Ба, поднимая на меня глаза. – Может, ей хоть полегче станет.

– Во-первых, хочу спросить, что произошло со входом, – не стоит терять время, котёнок может в любой момент проснуться. – Я сегодня реально испугался, что не смогу к вам попасть.

– Так иногда бывает, не знаю, почему, – отвечает женщина. – Вход смещается в пределах нескольких сотен метров, не больше.

– Во-вторых, – начинаю и заминаюсь, трудно об этом говорить. – Хочу спросить, есть ли план. Как будем рожать? Осталось два месяца только, даже меньше, нужно подготовиться.

– Как-как… – Ба снова переходит на ворчливый тон. – Так и будем. Родим, когда время придёт. Здесь будем рожать, в Кармане.

Меня поражает её легкомыслие. А ещё она сказала – «когда время придёт». Прямо как Блатта-ам.

– Вы когда-нибудь принимали роды?

– Случалось, – спокойно отвечает Ба.

– У Высших? У Первых? У тенебрисов? – не верю я, тогда бы она не была так непоколебима и уверена в себе.

– Нет, ни у Высших, ни у Первых не приходилось, но…

– Моя мать умерла, рожая меня. Отец говорил, что у нас такое не редкость. Мы должныподготовиться, сделать всё, чтобы спасти Жанну.

– Это, наверное, единственное, что мы с дедом не обсуждали, – с сожалением говорит Ба, а я напрягаюсь.

– На корабле был один старик, учёный. Так вот, он сказал, чтобы я не оставлял Жанну одну, когда придёт время. Я тогда не понял. Но сейчас думаю, что он говорил о родах.

– А давай спросим источник, – предлагает Ба. Точно! Как я сам не додумался.

Зову его, но ответа нет. Что за фигня такая?

– Да слышу, слышу я, – наконец, раздаётся вслух после продолжительной паузы. – Думаю просто, как сформулировать.

И источник помолчал ещё немного.

– Дитя Первой крови надлежит производить на свет исключительно в присутствии отца, который поддержит роженицу, поделится с ней своей жизненной силой, – наконец, сказал он вслух. – Но в нашей ситуации… я даже не знаю. Девочка ослаблена, она не Первая и даже не Высшая. Я не уверен, сможешь ли ты помочь ей своим присутствием, Макс, так как её энергия – золотое пламя – не есть энергия творения… Вот, сказал.

– Что значит – «не есть энергия Творения»? – я не понимаю этих тонкостей про пламя. Ну почему, почему мы не люди?

– Ну, вот твоя, и моя, кстати, энергия – голубое пламя, чистого, яркого цвета. Вагусы «горят» тёмно-синим, беллаторы – красным огнём. У артемов энергия оранжевого цвета, у фаберов и ферраров – зелёного и фиолетового. Никто из Первых детей, никто из их потомков – Высших, не имеет такого золотистого огня, как твоя супруга. Вот, например, альта¹³, что с тобой за столом, происходит от крови беллаторов и вагусов, она унаследовала красное пламя оборотней, но у неё оно более тёмного цвета. Осмелюсь предположить, что и дары у неё преимущественно по той линии. Вы, уважаемая госпожа, что умеете? Думаю, горело отлично, потушить не всегда удавалось. А в животную форму перекидываетесь? Или всё-таки крылышки заполучили?

Я слушаю, но воспринимаю с трудом. А по лицу Ба вижу, что ей-то как раз всё понятно.

– Да, по материнской линии я – Барраг, но оборачиваться не приходилось, – сказала она. – А вот про отца я ничего не знаю. И никто не знал, даже дед. Мама встретилась с отцом один раз, тайно, прежде чем дед насильно выдал её замуж.

– Как хорошо вы друг друга понимаете! – говорю с сарказмом. – Может, и мне объясните?

– Барраги – очень сильный Род беллаторов, из Первых, – недовольно пояснил источник. – Беллаторы все были оборотни, берсерки, гении войны, обращались в битве в яростных чудовищ. Барраги, вроде, в сущности были огромные чёрные псы, но в других Родах встречались и прочие животные, в основном, крупные кошки и волки. Их дары Творения – огонь, и некоторые способности к врачеванию. Вот так и жили – одной рукой калечили, другой спасали. Ну, про вагусов ты знаешь, эти с крыльями, могли открывать Путь, странствовать без кораблей. Чего не понятного…

– Так всё же – что значит «не есть энергия Творения»?

– То и значит, в прямом смысле. Ты – дитя Создателя, твоя жена – нет. Ваши энергии имеют разную природу.

– Как такое возможно? – спрашиваю снова. Ну не укладывается такая метафизика в моей голове, что поделать. – Ведь ребёнок у нас получился…

– Есть одна мысль, но я не полностью уверен. Лучше бы посоветоваться ещё с кем-то. Например, с Блатта-амом, очень умный старик, – сказал источник с уважением. – Он меня, кстати, и надоумил, что я могу выбирать, что связь с Родом возникла раньше, чем связь с кораблём. С ним единственным на «Магнуме» и общался.

Вот как! Да, поговорить бы с ним. Но страшно нарваться на Яна. Думаю, он там сейчас рвёт и мечет, потому что вряд ли теперь «Магнум» пригоден для полётов.

– Обязательно поговорю, – обещаю я. – Но позже. Пусть мэйнер… успокоится немного. Пока сам буду думать, что можно сделать. Насколько наши энергии несовместимы? Ты хочешь сказать, что она не сможет принять мою энергию, а своих сил родить ребёнка ей не хватит?

Тихий шорох отвлекает моё внимание, и я оборачиваюсь к двери. Жанна! И сколько она там уже простояла?

– Я умру? – тихо спрашивает она, и в глазах у неё что-то промелькнуло. То самое золотое пламя, как монета на дне колодца.

– Нет, конечно, глупенькая, – я вскакиваю, роняя стул. Ба вздрагивает и тоже поднимается. Идёт к кухонному шкафчику, достаёт чистые чашки.

– Чаю попьём, – говорит она спокойно. Ну, хоть кто-то у нас в своём уме.

Я притягиваю Жанну к себе на колени, и мы пьём чай. Чудесный чай с мелиссой, заваренный Ба, которая кидает на меня весьма говорящие взгляды. Знаю, я придурок. Теперь Жанна будет мучиться, переживать, как будто мало ей было забот.

Но выглядит котёнок лучше, и после чая мы даже выходим на улицу, погулять. Мы идём по дороге, окружённой весенней зелёной дымкой, а в придорожных канавах уже торчат жёлтые солнышки мать-и-мачехи. Меня беспокоит, не легко ли Жанна одета, а она расспрашивает меня про корабль. Но рассказывать почти не о чем, ведь я его толком и не видел.

– Ты знаешь, какой он огромный? – восклицает котёнок. – Он накрывал весь город, Макс. Гигантский, плоский диск. Как я ругала себя, что не помогла тебе!

– А я радовался, что ты успела уйти, – отвечаю ей. – Не знаю, как бы мы выбирались оттуда вдвоём. Думаю, нас бы не отпустили.

И мы замолкаем, снова проживаем тот вечер. Смотрю на неё и вижу, что она устала, тяжело оперлась на мою руку. Разворачиваю её, и мы идём обратно.

– Не хватает, да? Тележки из магазина, – я меняю тему. Нечего грустить, вспоминать плохое. – Вот сейчас бы ты, наверное, с удовольствием прокатилась.

И Жанна улыбается очень светлой улыбкой, да, тот вечер нас тогда сильно сблизил. Но нужно где-то присесть, отдохнуть, а то мы не дойдём до дома. Вот, например, можно пойти, посидеть на скамейке у бани.

– Что с Вовой? – спрашивает Жанна. Волнуется за него? Морщусь недовольно.

– А что с ним? – прикидываюсь дурачком. – Сел в машину и уехал.

– Вы поссорились? Из-за меня? – по-моему, Мотыль не достоин её тревоги. – Ты его снова ударил?

– Не будет лезть к моей жене, – говорю сквозь зубы, уж слишком Жанна добрая.

– Жене?! – упс, вспоминаю, что об этом я сказать ей не успел.

Глава 32. Макс. Последний раз.

Мы подходим к бане, и я помогаю ей сесть на низкую лавочку. Сам приседаю перед ней на корточки, беру её руки в свои.

– Ты только не волнуйся, котёнок, – говорю ей тихо. – Это мне Ба объяснила. Что в первый день нашего знакомства я на тебе женился. Помнишь, я нёс какой-то бред в коридоре? Вот это оно и было. Как оказалось, очень своевременно.

Я нерешительно кладу руку на её живот, и Жанна накрывает её своими руками. Поднимаю на неё взгляд – да за то, чтобы она всегда на меня так смотрела, всё готов отдать! Я сажусь с ней рядом на скамейку, обнимаю за плечи. И Жанна подставляет мне губы для поцелуя. Я целую этот сладкий рот и впервые отчётливо понимаю, какой трудной будет моя жизнь… в ближайшие месяцы.

– А я тогда, в первый день, так рассердилась на тебя, – говорит котёнок, улыбаясь. – А сама всё думала, что впервые вижу тебя так близко… и что от твоей улыбки захватывает дух.

Надо же… Я не знал. Думал, внимания не обратила. И мы снова целуемся, совсем не как будущие родители, а как влюблённые подростки. Дурею от неё и забываю обо всём, как будто не было всех этих тревожных дней-месяцев, как будто не предстоит нам впереди тяжёлое испытание.

Мы сидим на лавочке ещё с полчаса, пока вечерняя прохлада не сменяет дневное тепло, и идём ужинать. Я могу её нести? Не знаю, боюсь задавить ребёнка. Поэтому просто схожу с тропинки в ещё небольшую траву и помогаю идти, придерживаю её за плечи.

На кухне Ба накрывает на стол, задумчиво как-то. Телефон лежит на буфете, и у меня складывается впечатление, что только что они с источником оживлённо общались. Не спрашиваю ни о чём, помогаю Жанне разуться.

Моем руки, садимся за стол. Ужин проходит почти в полном молчании. После ужина помогаю Ба убраться на кухне, и почти сразу надо ложиться спать, ведь электричества в Кармане нет, а при лампе… ну, чем без освещения займёшься?

Впервые задумываюсь, как мы все будем ночевать. Да уж. Я хотел бы лечь с Жанной, но вдруг ей будет неудобно? Спросить Ба? Но оказалось, Жанна всё уже решила. Появилась в дверях кухни, в халатике, накинутом на свободную тонкую белую ночную сорочку, и молча, с ожиданием уставилась на меня. Я в ответ вскинул на неё вопросительный взгляд.

– Идём спать, Макс, – зовёт она меня и протягивает руку.

– Да я грязный, котёнок, чтобы с тобой ложиться, – отвечаю, но за руку её беру.

– Завтра байню стопишь, – Ба зыркнула на меня сердито, – так отмоешься. А сейчас иди, не расстраивай её.

Мы идём в большую комнату, на ту самую кровать, на которой в первый приезд ночевали. А Ба, интересно, где спит? А, вижу, дверь в углу нашей комнаты, там, вроде, ещё комнатушка крохотная есть.

Молча раздеваюсь, забираюсь на кровать, потому что Жанна не ложится, ждёт, когда я лягу. Хочет спать с краю. Наверное, ей так удобнее. Жду её и укрываю нас обоих одеялом.

В доме воцаряется тишина и темнота. Жанна лежит ко мне спиной, моя рука лежит на ней, и она переплела свои пальцы с моими. А я лежу, стараясь не прижиматься к ней, потому что тело… оно живёт по своим законам и ни фига не понимает, что секс теперь для нас под запретом.

Жанна полежала немного и зашевелилась. Неудобно? Поёрзала и прижалась попой к моему паху. Член, почувствовав касание желанного нежного тела, дёрнулся. Жанна замерла, я тоже. Даже дыхание затаил.

– Макс… – раздался её шёпот в темноте, и она повернулась на спину. – Поцелуй меня…

А я сомневаюсь. Нельзя! Вот просто чувствую опасность. Но Жанна тянет свою ручку под одеялом и осторожно сжимает мой напряжённый конец, сдерживаемый лишь тонким трикотажем боксёров.

– Макс, пожалуйста, – просит любимая. И я целую. Как её не целовать? Вообще невозможно.

Котёнок наглаживает меня через трусы, такая сладкая и жестокая ласка. Потом тянет вниз резинку, хочет коснуться голой кожи.

– Не надо, – я ловлю её руку, не позволяю. Мне и так трудно сдержаться.

– Ты не хочешь меня… такую, – говорит она горько и все попытки прекращает.

– Ну, что ты, малыш, – шепчу ей сквозь поцелуи, чувствуя себя полным козлом. – Просто тебе нельзя уже, срок большой, да и Ба… спит за стенкой, услышит.

– Макс, мне это очень нужно, понимаешь? – Жанна гладит меня по щеке, тянет на себя за шею, и я снова склоняюсь над ней и целую в мокрые глаза. – Очень нужно побыть с тобой ещё раз. Последний раз!

Вот я сука! Это я сделал это с ней! Козлина похотливая, она, между прочим, не хотела. Говорила тогда, я помню, что надо предохраняться. А сейчас нельзя позволить, чтобы она думала о том, что мы занимаемся любовью последний раз. Поэтому я сам стягиваю трусы под одеялом, и радостный член касается своей горячей плотью её нежной, кажущейся прохладной, кожи, не прикрытой сбившейся сорочкой.

Я впиваюсь в её рот, ласкаю одной рукой увеличившиеся груди. Безумие нашего положения захватывает меня, и я тоже думаю, а вдруг этот раз у нас последний? И хочу ласкать всё её тело, пусть и сильно изменившееся, но такое же отзывчивое и желанное, как прежде… Желанное всегда.

Я опускаюсь к её груди и сдвигаю с плеч тонкие лямки сорочки. Впиваюсь в соски ртом, поочередно, а она вздрагивает и тихо стонет. Грудь стала чувствительней, я понял. Сползаю с кровати и подтягиваю её за ноги к себе, открывая бёдра. Любимый запах сносит крышу, и я прижимаюсь щекой к её гладкому бедру, тяну дорожку поцелуев почти от самого колена. Пока не касаюсь нежного лобка. Свежий дынный аромат кружит голову, я остервенело впиваюсь в неё, мою девочку, мою единственную. Ласкаю пальцами узкий вход, понимаю, как сильно она меня сейчас хочет. И я могу войти в неё так, когда она раскинулась передо мной на спине, но боюсь, что не сдержусь, войду слишком глубоко. Поэтому снова забираюсь на постель.

– Ляг на бок, котёнок, – прошу её, пребывающую в полузабытьи. Помогаю ей повернуться и немного приподнимаю её бедро.

Направляю член между нежных губок и вхожу, медленно, протяжно. Меня выгибает от ощущений, там так узко… Создатель, как я об этом мечтал! Я слышу тихий долгий стон Жанны, и мне бы вспомнить про Ба, но я уже захвачен движением. Я стараюсь качать медленнее, но так выходит слишком глубоко, и я срываюсь на более быстрый, но поверхностный ритм. Так я не могу целовать любимую, но могу сжимать рукой её груди, закрываясь лицом в душистые волосы, и прикусывать нежное ушко. Чувствую, как тесно сжимает меня её тело, обхватывает, тянет внутрь, не могу сдержать хриплый ах. Она сокращается с неимоверной силой, вскрикивает сама и утягивает меня за собой в пучину, омут яркого оргазма. И окружающая нас темнота на мгновение расцвечивается золотыми и радужными искрами.

Мне бы отдышаться… Всё ещё чувствую её последние сокращения, не хочу из неё выходить. А член доволен, да, говорит, давай отдохнём и пойдём на второй раунд. Поэтому аккуратно отстраняюсь, думаю, как в полной темноте найти трусы.

– Котёнок, ты брызжешь энергией, как бенгальская свеча, – шепчу расслабленно-томной жене, целую в висок.

– Спасибо… любимый, – шепчет она сонно, и я замираю. Она сказала «любимый», впервые сказала так! И сердце вдруг сжалось – ну как, как я без неё буду?

Ты это брось, приказываю себе, ничего подобного не случится. И она сильная, очень сильная, я тоже буду стараться. Справимся вместе, обязательно справимся, Ба поможет… поговорим с Блатта-амом, у него спросим… у кого б ещё спросить, можно ли нам трахаться… как же сладко!

Утро возвестило о себе петушиным криком и приглушенными голосами на кухне. Солнце бьёт в зашторенные окна, я один в постели. Ничего себе, когда это Жанна проснулась, да ещё так, чтобы я не услышал? Слышу с кухни её голос, она что-то щебечет, рассказывает Ба с радостной интонацией. Ей вторит источник. А голоса Ба не слышно, она молчит почему-то.

Вылезаю из кровати, добываю из сумки свободные трикотажные брюки. Подумав, натягиваю футболку, нечего светить перед Ба голым брюхом.

Выхожу на кухню, здороваюсь, умываюсь.

– Макс, ты представляешь, – звонко восклицает Жанна, – Ба сегодня проснулась в «новых покоях», как она сказала!

Я смотрю на неё и любуюсь, как она хороша в это утро. Я её такой весёлой и бодрой даже до беременности не видел. Так, о чём она говорит… «в новых покоях»… и что это значит?

– В каких таких новых? – спрашиваю, и Жанна тянет меня за руку, показывать.

Во-первых, вход в «покои» прямо из коридора, не из комнаты, где мы спали. Во-вторых, по площади там добрых полдома, не меньше. В большой светлой комнате стоят односпальная кровать, тумбочка и кресло. Видимо, это обстановка каморки Ба, перенеслась сюда вместе с владелицей.

– Но Пат говорит, что он этого не делал, – сообщает котёнок. Кто это, Пат? А, Жанна сократила Патриарха до Пата, я так понимаю. Что ж, так гораздо лучше. – Но ты, он сказал, мог бы… Ты что, правда такое можешь?

Откуда я знаю? Блатта-ам говорил, всё могу, но это звучит совсем нереально.

Возвращаемся на кухню, завтракать. Жанна уже поела, наливает мне кофе. Ба молчалива, пребывает в своих раздумьях. Мне почему-то перед ней стыдно, неловко за то, что ночью не сдержался. Думает обо мне, наверное, чёрт те что. Мне кажется, Ба вообще недолюбливает мужчин, возможно, у неё есть причины.

После завтрака идём с ней, она учит меня топить баню. Показывает, как разжигать печь, откуда брать дрова и носить воду. Жанна сидит на скамейке, греется на солнце, вытянув ножки и прикрыв глаза.

– Вы не подумайте, я умышленно ничего такого не делал, – говорю Ба, когда мы склоняемся с ней над печной дверцей. – Просто в какой-то момент беспокоился, что мы вам мешаем.

Ба молчит, только поджимает губы.

– Осуждаете меня? – мне очень важно, чтобы она не думала обо мне, как о похотливом животном, не думала, что я Жанну заставил.

– В деревне, где я выросла, бабы до родов мужей принимали, что было делать… Мужицкую нужду так просто не оставишь, он же сразу найдёт, куда сходить, вот и приходилось, – рассказывает Ба. Это что же за деревня такая?

– Я не собирался, понимаю, что ей нельзя уже, – пытаюсь я оправдаться. – Но Жанна… нашла такие слова… Сказала, что в последний раз. Я не мог её так расстроить…

Ба поднимает голову и смотрит на меня, изучающе, с прищуром.

– Ты этот бред выкинь из головы, про «нельзя», – говорит она, налюбовавшись моей смущённой мордой. – Всё можно, если она хочет. Понял?

Я понял. Как хорошо, что вопрос разъяснился, так намного легче.

– Да ты и сам, наверное, заметил? – продолжает Ба тихо. – Она сегодня счастлива, как птичка. Так что старайся. Довольна мама – здоров ребёнок.

Потом мы практически шёпотом беседуем о родах. Соглашаемся, что в человеческой клинике рожать нельзя, слишком много странностей у нас, и срок в одиннадцать месяцев, и возможные выбросы энергии… Нельзя, заметят, что мы другие. Купить услуги гинеколога… пригласить в Карман… Тоже нет. Всё потому же. Ба думает, что надо съездить в город, кое-что прикупить – литературу, инструменты, лекарства. Я, в принципе, согласен. Тем более, что хочу купить лёгкое складное кресло для Жанны, чтобы можно было отдыхать где угодно, гуляя. А ещё я думаю, что надо придумать что-то с удобствами, ну, хотя бы с освещением и водой. Но это лучше обсудить с источником, чем с Ба. Главное, она не против.

После обеда приехал Мотыль, пригнал мою машину. Я его почти простил, так что позволяю увидеться с Жанной. В моём присутствии, конечно, под неусыпным надзором. Она сегодня просто светится, и Мотыль тоже получает свою порцию улыбок. Вижу, он заворожён, такой он её ещё не видел. Вовка кидает на меня странные взгляды, словно не верит, что она могла поправиться всего за сутки. Да, такие уж у нас привязки, но он-то об этом не знает.

Мотыль погостил с полчаса и собрался обратно, говорит, за лесом его ждёт Валерка. Я его отвезу, пешком идти всё-таки долго, а мне не трудно. Вижу, что лицо котёнка омрачилось.

– Пятнадцать минут, Жан, ровно столько меня не будет, – обещаю я, и Ба поддерживает меня – ей не стоит ехать.

Выезжаем из деревни, двигаемся к пограничному лесу. Мотыль молчит, но я вижу, что его что-то беспокоит.

– Макс, у неё срок девять месяцев уже, – всё-таки решается он. – Почему она не рожает? Как ты можешь быть так спокоен? Отвези её в больницу, в конце концов, это же ненормально!

Вот она, дружба с людьми, надо было раньше думать. Что ему ответить? Как выкрутиться? Я не знаю. Не скажешь ведь, что мы вообще не люди.

– Во-первых, я не спокоен, я тоже переживаю, – начинаю я уверенно, придётся сказать правду, но не всю. – Во-вторых, такое очень редко, но бывает, когда беременность длится дольше девяти месяцев. У нас в семье такое случалось. А в больницу я могу её отвезти только насильно, потому что Жанна туда не хочет.

Но его мой ответ не удовлетворяет. Правда, разговоров он больше не заводит, но понятно, что считает меня безответственным похуистом. Как бы не замутил спасательную операцию наш излишне взволнованный «друг».

За лесом едем ещё с километр, прежде чем вижу машину Валета. Он стоит на жаре, курит, опёршись на капот своего «Ниссана».

Глушу мотор, выхожу из машины. Вот его я искренне рад видеть. Здороваемся, жмём друг другу руки. Валерка оглядывает меня с головы до ног, вопрос вертится у него на языке, но он молчит. Да, он не спрашивает, где я был, и за это его ещё больше уважаю.

Он докуривает, они с Мотылём садятся в тачку и уезжают. Мне тоже пора, в Кармане волнуется Жанна.

По пути завожу с источником разговор об удобствах. Рассказываю ему об идее поставить ветряк, думаю вслух, какие приспособы надо купить.

– Не понимаю, зачем всё это, – заявляет Пат. – У тебя есть я, что ещё нужно?

– В деревне три дома, не только наш, – отвечаю ему. – Ты что, готов питать все? Придётся тогда тебе всегда сидеть в Кармане. Для бесперебойной работы. Да и как объяснить это людям? Кстати, странно, что Мотыль не заметил, что дом увеличился.

– Ну, я старался, – сказал источник и задумался. Ненадолго.

– Три маленьких дома не проблема. Дворец Соуло был сопоставим по размерам с «Магнумом», так что дело не в этом. А вот всегда оставаться в Кармане… Кстати, что это за мир?

– По-твоему, это мир? Ба считает, что это что-то между.

– Это мир, я уверен. А с миром сначала нужно познакомиться, прежде чем обустраиваться надолго. Знаешь, с некоторыми мирами можно договориться, жить тогда будет легче. Кстати, когда мы поговорим с Блатта-амом?

– Не знаю, по-моему, ещё рано.

– Да как бы уже не поздно, – парирует Пат. – У тебя же локер, вызови их. Ты правильно сказал вчера, надо спешить.

– Хорошо, попробуем, только доедем до дома, – я сдаюсь, он прав. Нет смысла тянуть, со стариком нужно поговорить как можно быстрее.

Глава 33. Макс. Ведар.

Подъехав, ставлю машину на лужайке перед домом. Оглядываю внедорожник с удовольствием, всё-таки, с ним будет полегче. Можно выехать из Кармана по любой необходимости, да и без неё тоже можно. А теперь нужно пойти, быстрее успокоить котёнка.

Нахожу Жанну у бани, Ба как раз закончила там убираться, и трубу в печке закрыла.

– Всё, давай собирайся мыться, – говорит мне Ба строго. Похоже, она перестала воспринимать меня исключительно как вредоносное существо с членом, а решила считать вторым ребёнком. Что ж, это дорогого стоит.

– Пат считает, что нужно срочно связаться с инсектаром, ну, тем учёным с корабля, я вам рассказывал, – говорю Ба. – Я бы хотел, чтобы вы присутствовали. И вы, и Жанна.

В конце концов, я рассудил, что если Жанна будет в курсе, ей не будет так страшно. Потому что нет ничего страшнее неизвестности. Смотрю на Ба – она кивает, соглашаясь, и мы втроём идём к дому. А я прокручиваю в голове, думаю, как построить беседу с Яном.

Мы устраиваемся на кухне вокруг стола. Сам признаюсь, что источник здесь, на Земле, со мной. Ищу в куртке локер, ставлю его на стол, вспоминаю нехитрую инструкцию. Так, жмём белый треугольник, контакт в локере всего один, поэтому просто надо нажать ещё раз.

Ян отвечает быстро, я вижу изображение – полностью белое помещение. Вроде, это их лазарет, ну, где меня осматривали. Да, похоже. По окаменевшему лицу мэйнера понимаю, что он в полном раздрае.

– Светлых дней, мэйнер Тарда, – приветствую по их обычаю. – Почему вы не покинули корабль?

– Не думаю, что в ближайшем будущем меня ожидают светлые дни, – отвечает Ян, медленно расхаживающий перед локером. Странно, обычно он носил коммуникатор на руке, на левой…

– Яннар, я должен вас попросить о беседе с Блатта-амом, мне срочно нужна его помощь, – не нравится мне его вид, что-то явно нехорошее случилось. Или из-за потери источника переживает?

– Вряд ли, Максимус, Блатта-ам теперь способен кому-нибудь помочь, взгляни, – мэйнер, пребывая в расстроенных чувствах, не замечает, как преодолевает барьер официального отношения ко мне. Он поворачивает установленный на столе локер в сторону, и я вижу старика. Да, дело плохо, он лежит без движения на больничной койке с поднятым изголовьем, к тонким рукам тянутся несколько трубок. Большие фасеточные глаза подёрнулись плёнкой, пластинчатые покровы посерели.

– Он прожил столько, сколько не удавалось прожить ни одному инсектару, а всё оттого, что всё время находился рядом с творящей силой сначала отца, потом моей. Но и этому, видно, есть конец.

А дело не только в творящей силе вагусов, внезапно понимаю я. Последние десять лет старик сдружился с источником Соуло, самым мощным из существующих источников. И нетрудно сопоставить две вещи – момент, когда Пат оставил корабль, и ухудшение здоровья старого инсектара. Скорее всего, Блатта-ам знал, не мог не знать, чем это ему грозит, но всё равно помог источнику покинуть «Магнум». Это так важно было, чтобы я и Пат соединились, что инсектар практически пожертвовал ещё несколькими годами жизни?

Что будет теперь с нами? С мэйнером? Ведь Тарда одинок, бесконечно одинок! У него, кроме этого старого таракана, ближе нет никого. Во всей Вселенной. Мэйнер говорил что-то про брата, но где он, этот брат? Всё это проносится в голове за считанные секунды и вызывает к жизни отчаянный порыв. Я могу, Блатта-ам, ты сам сказал, я всё могу! И я желаю, я просто велю ему жить, велю не оставлять нас.

– Максимус… – раздаётся слабый, едва слышный голос. – Не держи меня, время пришло… Какой же ты ещё мальчишка…

– Мы все без тебя пропадём, не справимся, – говорю ему. Что же делать… – А Ян? Как он один?

Выглядит инсектар плохо. Да что говорить, выглядит умирающим. Я мучительно пытаюсь хоть что-нибудь придумать, и что-то крутится в голове, но ускользает, не могу ухватиться, поймать мысль. Смотрю на Жанну – она рядом со мной, вцепилась в мою руку, и в глазах у неё столько сочувствия! Если бы сочувствием одним можно было исцелить, Блатта-ам обязательно бы исцелился. И тут мой взгляд падает на Ба, скромно отошедшую к окну, чтобы не попадать в зону видимости локера.

– Ба! – восклицаю я. Нашёл. Может быть. – Ну, придумайте что-нибудь! Может, у вас есть что-то, какая-нибудь висюлька, чтобы поправить здоровье старику. Помогите ему. А он поможет нам, нам всем.

Смотрю на неё и теряю надежду – Ба замерла и мне не отвечает. Да, само собой, так не бывает. Блатта-ам умирает, ему уже не до наших бед. Дальше мы как-нибудь сами. Бесценный источник знаний и великой доброты, инсектар покидает нас.

Но Ба медленно подходит к столу, и теперь её тоже видят на «Магнуме». Она снимает с шеи свой оберег, становясь прекрасной Высшей. И я замечаю, как впивается в неё глазами Ян. Как он может в такую минуту интересоваться женщинами?

– Давай, Макс, – Ба кладёт оберег в мою руку. – Заряди его, вложи всё, что ты хочешь, чтобы в нём было.

Я смотрю на деревянную каплю с причудливым узловатым узором и вызываю в себе бешеное, неистовое желание. Желание здоровья, силы, многих лет впереди, лёгкости и ясности ума для Блатта-ама.

– Аччипире¹⁴, Ведар, – говорит Ба, когда ладонь и талисман в ней наливаются ярким голубым светом.

И мы поражённо наблюдаем, как голубое свечение исчезает, словно впитываясь в тёмное дерево.

– Я, Ниоткела Барраг, приношу тебе, Блатта-ам, в дар Ведар, который я сама взрастила. Носи, не снимая, да будут твои лета долгими и дни светлыми, – Ба закрыла мою ладонь своими изуродованными пальцами, светящимися красным светом. – Можешь отправлять, Макс…

Высшая обессиленно опустилась на стул рядом с Жанной. Она и свои силы в талисман вложила? Да, похоже. Он и так был мощный, а теперь должен стать как минимум втрое сильнее. Кладу оберег на тёмный треугольник локера, жму светлый треугольник, и через несколько минут мы видим, как Ян поднимает артефакт за шнурок в своём медотсеке.

– Давай, Яннар, – тороплю я мэйнера, словно раздумывающего, стоит ли пробовать, или лучше не мучить умирающего.

– Чтобы подействовал, нужно немного времени, – говорит Ба. – Поднимется на ноги не раньше, чем через сутки. Если вообще поможет.

– Что ж, Ян, тогда прощаюсь, – говорю я Тарда, одевающему шнурок на инсектара. – Свяжемся завтра, примерно в это же время.

Вижу, как Ян согласно кивает, отключаю локер.

За столом тишина. Все мы подавлены и серьёзны. Тягостное зрелище умирающего старика подействовало на нас, как отрезвляющий холодный душ. На фоне радости от встречи, радости от того, что мы снова вместе, бессилие перед смертью показалось тем более страшным и удручающим, что далее грозило коснуться своим ледяным дыханием и нас.

– Я думал, ваш оберег меняет внешность, – без интонации говорю Ба.

– Этот особенный, многое может, – она слегка пожимает плечами. – В нём не только кристалл, в нём кровь… дорогого мне человека.

И здесь драма. Смотрю на её прекрасное, сосредоточенное лицо с упрямо сжатыми губами. Вот кто из нас никогда не сдастся. Столько силы в одной маленькой женщине! И теперь понятно, почему Ба не хотела расставаться с амулетом. Но надо как-то выбираться из этой печали.

– Он поправится, – объявляю громко. – Всё будет хорошо, и у нас, и у них.

– Пойдём, пройдёмся, Макс, – вдруг говорит Жанна и встаёт из-за стола. Отличная мысль. Нам всем надо немного отвлечься.

– Вы с нами? – спрашиваю Ба, и она соглашается, но потом внезапно передумывает.

– Не надо мне ходить по деревне без оберега, здесь меня такую не знают, – поясняет она сухо. – А вы сходите, подышите воздухом.

А оберег Жанны, тот, что у меня, может, его можно под что-то приспособить? Молча иду в комнату, роюсь в сумке.

– Посмотрите, его не получится использовать? – кладу деревянный кулон на кухонный стол перед Ба. – Спас меня на корабле, между прочим, от пристального внимания высокой Комиссии.

Ба взглянула на меня с удивлением и, наклонившись, всмотрелась в амулет.

– Ты его надевал? – спрашивает она недоумённо – И что, сработало?

– А вы сомневаетесь? Без него я бы уже, наверное, любовался красотами где-нибудь на Консиладе. Ну, пошли? – говорю ожидающей меня Жанне.

– Про баню не забудь, – задумчиво говорит мне в спину Ба.

– Я с тобой? – загорается Жанна. – В баню?

– Для тебя жарко ещё, – строго говорит ей женщина. – Плохо станет.

– Не станет, мы проветрим, – упрямится котёнок.

– Сначала погуляем, – беру жену за руку, и мы выходим на улицу.

Идём медленно, рук не разнимая. Переживаю, как Жанна восприняла тяжёлую сцену. Я-то хотел, чтобы она не боялась, а вместо этого снова расстроил. Смотрю на неё – а она не выглядит подавленной, несмотря на явное неравнодушие к незнакомому ей старику. Да, наверное, всё дело в том, что Жанна Блатта-ама совсем не знает. Она никогда не общалась с ним, он для неё чужой. Подтягиваю её за руку к себе, обнимаю за плечи. Жанна в ответ обхватывает меня за талию. Она смотрит на меня снизу вверх и неожиданно широко улыбается.

– Что? – спрашиваю серьёзно. Сам всё ещё нахожусь не в своей тарелке.

– Я не бесчувственная, – говорит любимая и гладит меня по спине своей маленькой ручкой. – Я просто в тебя верю, Макс. Всё получится, вот увидишь.

А я не уверен. Но то, что она верит – это большая радость. И огромная ответственность. Когда в тебя верят, нельзя оступиться, нельзя обмануть ожидания. Тем более, ожидания любимой. И я вдруг понял, ясно осознал, что от меня требуется. Я обязан стать очень, очень верующим человеком, и поверить я должен в самого себя. Только тогда у нас появится шанс.

Только как поверить, если я даже не знаю, как это работает? Не знаю, почему у меня всё происходит так, а не иначе? Как по мне, так некоторой толики удачливости, к которой я уже привык, вполне достаточно. К полномасштабным чудесам я пока не готов.

– Надо тебя учить, – сказал источник в моей голове. А ведь я оставил телефон с этим шпионом дома. – Начиная с азов. И как можно быстрее.

– Так учи, – мысленно отвечаю ему и поглядываю на жену. Всё же, сегодня она выглядит намного лучше и крепче, чем вчера.

Мы прохаживаемся по дороге, здороваемся с соседями. Похоже, мужчины ведут хозяйство сообща, понимаю я, слушая разговор мужа подруги Ба с другим, которого тот называет Серым. Этот Серый, то есть Сергей, ковыряет видавший виды, но ещё крепкий трактор. Правильно, скоро начнётся сезон, техника должна быть в порядке. Нормальные мужики, спокойные, крепкие, не старые ещё. Но живут здесь, за цивилизацией не гонятся.

Я окидываю окрестности взглядом – всё-таки я прихожу к мысли, что надо поставить настоящий ветряк, без магии. Мы мало ли, где будем, а ветряк останется, будет электричество давать. И без творящей силы. А не поговорить ли с местными, не пригласить ли поучаствовать в моём проекте, пока не начался посадочный сезон? Точно, обязательно подойду к ним попозже, как только прояснится с Блатта-амом.

– Не устала? – спрашиваю притихшую задумчивую Жанну.

Она молча отрицательно качает головой. Думает о чем-то, мне не говорит.

– Завтра мы снова свяжемся с «Магнумом», а послезавтра поедем в город, – любуюсь на личико котёнка, поднятое ко мне в удивлении.

– Зачем? – спрашивает она. – Все вместе поедем?

– Да, вместе, – отвечаю. – Объявляю Большой шоппинг. Тебе наверняка что-нибудь срочно нужно. Нам нужно. Например, пелёнки, распашонки всякие. Тебе лучше знать, что надо.

– Говорят, примета плохая, заранее покупать приданое для ребёнка, – с сомнением говорит Жанна. – А с другой стороны, когда и покупать, если не заранее?

– Чепуха это, такие приметы. А что Ба говорит, останется в «новых покоях» жить? Если да, то можно в старой комнате сделать детскую. Ну, мы же не сразу отсюда уедем… или как ты думаешь?

– Нет, конечно, сразу не уедем. Здорово ты придумал, про детскую, мне в голову не пришло. Спросим у Ба, всё-таки, это её дом.

Мы медленно бредём к дому, сегодня обошлось без привала. Но кресло для неё я всё-таки куплю.

Дома застаём Ба на кухне в её привычном виде низенькой коренастой бабки. Значит, и этот оберег не простой, раз у неё получилось с личиной. Ба собирает ужин. А мне надо идти помыться, наконец.

Жанна выдаёт мне большое полотенце, чистую одежду беру в сумке. Жена на неё задумчиво смотрит.

– Я переложу одежду в шкаф? – спрашивает она у меня.

– Давай, – говорю. – Ты как, со мной?

– Нет, иди один, вымойся спокойно, – когда это она успела передумать… видимо, котёнок не уверена в себе и своей привлекательности, даже после этой ночи. – Я потом, попозже, Ба со мной сходит, поможет.

А, понятно, ей нужна будет помощь, так а я не против, в общем-то… Ладно. Не стоит, я тоже не железный, пусть так, как она решила.

В бане стараюсь мыться быстро, но тщательно. Как-никак, на мне всё ещё космическая грязь. Тороплюсь обратно, под прозрачный взгляд своей любимой. Я возвращаюсь, по пути вешая полотенце на верёвку, а Ба и Жанна уже ждут и уходят в баню сразу же после меня. Выхожу на крыльцо, на свежий воздух, что говорить, не привык я к бане… весь такой городской житель. Но вынужден признать, что никогда не чувствовал себя таким чистым, просто до скрипа.

Зову источник, почему бы не пообщаться, раз мы одни.

– С чего начнём? – спрашивает Пат. – Мы же будем учиться?

– С элементарного начинай, как для ребёнка, – говорю, вздыхая. Как он резво за меня взялся…

– Хорошо. Расскажу для начала о видах энергии. Не физической, естественно. Элементарный вид энергии, доступный для любого разумного существа – энергия мысли… Что? – недовольно отреагировал источник на мой скептический «хм».

– Ничего, продолжай, – суровый у меня учитель.

– Здесь на первый план выступает уровень мышления. К сожалению, на Земле высокий уровень мышления имеют единицы. А вообще, не только на Земле. Как будто умышленно кто-то создаёт условия жизни, при котором эффективное мышление невозможно. Основная масса населения Вселенной занята проблемами выживания. То есть, единственное, о чём они думают – это как заработать средства к существованию, а далее – как их эффективно потратить. Всё, как правило, это предел. Для большинства. О прочих материях – творчестве, идеалах, устройстве мира – задумываются единицы. Ещё меньшее число людей и нелюдей хотят и пытаются что-то изменить. При этом значительная часть настолько боятся думать… ладно, просто боятся, что, для того, чтобы подавить в себе этот неизбежный процесс, прибегают к различным средствам изменения сознания. Да, и я в курсе, что ты лично с одним из них уже знаком… Так, о чём я… А, средства изменения сознания. Лицемерно называя сие действо снятием стресса или поиском вдохновения. Поверь, никакое искусственно вызванное состояние никогда не сравнится с полётом мысли свободного, незамутнённого всяким дерь… гадостью всякой, короче, разума. Это при том, что сильная, концентрированная мысль даже одного человека представляет собой ощутимую энергетическую величину. Что уж говорить о высоконаправленной мысли, объединяющей некую общность людей? А если не людей, а, например, Высших? Понимаешь, какой масштаб примет мышление? В этом случае образуется единое энергетическое пространство, поле, законы которого определяет не физика, нет, а качество и направление объединяющей идеи. Почему я тебе это всё рассказываю… Энергия творения, по сути, родственна энергии мысли, это её и дочь, и сестра. Твоё творение неосознанно, вызвано к жизни твоим тайным или явным желанием при полном отрицании создания. Тебе необходимо принять и согласиться, что ты это можешь. Принять, что тебе дано более, чем многим существам во Вселенной. Синхронизировать эти два часто не параллельных у тебя потока энергии. Прислушаться к себе и попытаться понять, как это происходит, когда случается. Я тебе честно скажу, что никогда ещё ни один творящий источник не обучал творению никого из телесно одарённых собратьев. Раньше, правда, хватало живых носителей карулы. Мы выступали в качестве резервуара силы, поддержки при великих масштабных актах творчества, хранили Род и Дома Рода, но так, как равных, живых, так, как ты меня, нас никогда никто не воспринимал, и я это очень ценю, чтоб ты знал. Так что учиться нам придётся вместе, можно так сказать. Да таких, как ты, и не было никогда. Или очень давно. Всех аратов с младенчества психически увечили, во всяком случае, никто неосознанно творить не мог, как ты, такого я точно не припомню. А если бы подобное произошло в период расцвета расы, это сочли бы стыдным, всё равно, что… например, мочиться в постель по ночам. Это запретили бы, потому что больше так никто не может, понимаешь?

– Почти, – честно признаю. Ему врать всё равно бесполезно, он лазит у меня в мозгах.

– Работай, старайся осознавать себя, что ты делаешь и почему, чего при этом хочешь достичь. О, кстати, пойди, встреть малышку, она уже вышла. Вот с этого и начни – почему ты её выбрал?

Ах, ты ж мать…

– Мне Ба рассказывала историю древнюю, про арата и тенебрис, которые полюбили друг друга и погибли из-за этого. Возможно, я её не выбирал, так просто… предрешено, – уклончиво предполагаю я, направляясь к бане.

– Тогда осознай первое – ты не тот арат-неудачник, ты – не он. Тот парень просто взял и умер, ты бы не стал умирать ни за что. И второе – ты бы не позволил убить любимую, ты только подумай – он позволил убить свою жену! А, как тебе? Всё ещё считаешь, что вы похожи? Вот и я о том же. Так что ты её выбрал, поверь. Вспомни тот день, в какой момент она вдруг стала тебе необходима. И ты многое о себе поймёшь, – сказал мысленно источник и… исчез. Из моей головы, во всяком случае.

Глава 34. Макс. Наречение.

Жанна сидит на скамейке у бани, усталая и очень розовая. На мокрой голове намотано полотенце, ещё одно в руках. Она протягивает мне руки, и я поднимаю её на ноги, подхватываю, обнимаю со спины. У входа кидаю её полотенце на верёвку, и мы заходим в дом.

– Там, на плите, стоит чайник горячий. Налей мне, пожалуйста, чаю, – просит котёнок и падает в комнате на нашу кровать. – Сегодня ещё постели надо сменить.

Она стаскивает полотенце с головы и становится похожа на мокрого птенца, с этими своими короткими непослушными чёрными волосами. Приношу в комнату её чай, сажусь рядом. Смотрю на всё ещё розовое лицо, на точёные черты, короткий аккуратный носик, высокий чистый лоб, зовущие губы. Большущие глаза, сейчас притенённые опахалами длинных ресниц, под мягко изогнутыми бровями. Так почему я её выбрал… Увидел и захотел? Понял, как красиво она будет отдаваться? И как здорово смотреться… подо мной? Фу, да нет, конечно. То есть, то, что захотел, несомненно, но вот чего захотел… Она сказала «нет», неужто в этом дело?

Я вспоминаю, глядя на неё. А ведь для меня это недавно было, недели две всего назад, а кажется, что так давно. Я подошёл к её столу, вообще не знал, что делать. И подошёл из-за Игры. А если бы не Игра, я пошёл бы? Не знаю, вокруг неё уже вились потенциальные кавалеры, я не люблю быть в очереди жаждущих. Ну ладно, я всё же подошёл, что дальше… и сел на стол. Она посмотрела на меня, вернее, на то, что оказалось перед самым её носом. Ширинка, ё-моё. И встала с разгневанным лицом. Да, не впечатлил. Может, это меня и заело? Жанна встала и посмотрела на меня, а мне тогда захотелось протянуть руку и проверить, настоящая ли она. Такая она была… другая. Слишком гладкая кожа, сияющие глаза, блестящие волосы. Она сказала своё «нет», а почему я не отстал? Попёрся следом, чего хотел? Чтобы конкретнее послали?

Знаю я. Да и не только я, Мотыль вот тоже заметил. Она была чистая. Эта чистота светилась в ней изнутри. Я такой чистоты внутренней никогда не видел, я не мог её просто отпустить, не мог не попытаться прикоснуться. Вот чего я жаждал, чистоты и смысла. В ней был смысл, ради неё стоило. Бороться за неё, жить, любить. Потому что если она полюбит, то по-настоящему. Я по-другому не мог просто. Поэтому я её выбрал. Спрыгнул.

– Макс, эй, Макс, – котёнок тормошит меня за руку, и, похоже, уже давно. – Ты чего, заснул? Ба пришла, пойдём ужинать.

– Задумался, – говорю и наклоняюсь, целую её в кончик носа. – Источник задал мне задачку.

– Он тебя учит? И домашку задаёт? – недоумевает Жанна.

– Точно, – стягиваю её с постели и забираю чашку. – Пошли, чистая моя.

После ужина помогаю Жанне менять постельное бельё, и мы долго путаемся в углах пододеяльника, смеясь и тряся одеялом, перекидываясь подушками. Наконец, усталые, падаем в свежую постель. Жанна в коротенькой сорочке, я – демонстративно голый. Да, готов ко всему, если ты хочешь, малыш.

– Макс, а давай сразу, без долгих вступлений, – шепчет Жанна между поцелуями. Но я не зверь, я убедиться должен, что она хочет и готова.

И я стараюсь, как сказала Ба. И только потом соединяюсь с ней, томной и очень влажной. Сам изнываю от своей рассудительности и терпения, поэтому надолго меня не хватает. Так я совсем скорострел стану, мелькает в голове туманная мысль, привыкну, что раз, два и… хватит, хорошенького помаленьку.

И снова утро. Жанна рядом, но уже проснулась. Опять изучала меня, спящего. Интересно, что она там видит? Заглядываю в её широко распахнутые глаза, мне кажется, что золотой отблеск на дне становится больше. У её кошки, помню, глаза полностью золотые. Я целую её, прихватываю зубами нижнюю губку и отстраняюсь.

– Толкается, – говорит Жанна, и я кладу руку на её живот, да, действительно, сегодня наше чадо очень активно. – Чуть не с рассветом меня поднял.

– Думаешь, это «он»? А если там девочка? – спрашиваю, прижимаю руку чуть сильнее к вдруг выпятившемуся острому углу, хочу понять, какой он, наш ребёнок. – Может, ему не нравятся наши… эм, упражнения?

– Ой, – Жанна резко скатилась с постели и, на ходу подхватив халат, быстро выскочила из комнаты.

Одеваюсь, выхожу на кухню.

– Доброе утро, – приветствую Ба, хлопочущую над завтраком. Неловко всё же, мы как бы так удобно сидим у неё на шее… и ножками болтаем. Она кивает, не отвлекается, варит кофе.

– А Жанна… – начинаю я.

– Обычное дело по утрам, срок уже большой, – говорит Ба. – Понеслась в туалет, терпеть не может совсем.

– Давайте, я чего-нибудь помогу, – предлагаю. Есть у меня совесть. Но Высшая отказывается, как всегда молча, просто отрицательно качает головой.

– Умывайся да садись, всё уже, – говорит Ба, раскладывая по тарелкамовсянку.

– Я уже предупредил Жанну, а вас ещё нет, – завожу разговор насчёт завтра. – Как вы смотрите… Завтра с утра выехать в город, закупить всё, что может потребоваться… на ближайшие месяцы?

– Да перестань уже выкать, я тебя и старше, может, только лет на сто, – говорит Ба недовольно. – Почему нет, давай поедем.

Жанна умывается и присоединяется к нам за столом. С удовольствием отмечаю, что уговаривать кушать её больше не надо. Я не зря спешил, я был абсолютно прав – я здесь нужен. Да хотя бы только ради того, чтобы она нормально себя чувствовала и ела. И синяки под глазами исчезли. Только волосы, чуть вьющиеся на концах, короткие, а так она отлично выглядит. Нет, ей и с такой причёской хорошо, но раньше волосы у неё были, конечно, просто роскошные… Жалко.

– А ты уже придумала имя ребёнку? – неожиданно даже для себя спрашиваю любимую, и она застывает с ложкой в руках.

– Сын, у нас будет сын, Макс, – она смотрит на меня серьёзно. Точно, так и источник сказал, будет «наследник». А Жанна продолжает, опустив глаза и отворачиваясь в сторону. – Имя… Если бы ты не вернулся, я бы назвала его, как тебя – Макс. А теперь не знаю. А ты?

– Теперь, когда он вернулся, это решать уже не вам, – говорит Ба. – Это не просто ребёнок, это арат правящего Рода. Спрашивайте источник, детки.

Мы с Жанной недоумённо переглянулись. Она посмотрела на меня, не удержалась и прыснула.

– У тебя такое лицо уморительное, – выдаёт котёнок, улыбаясь. Ну, конечно, я ж, когда с ней любовью занимался, и предположить не мог, что творю такое общественно-полезное дело, как обеспечение преемственности наследования. Полный бред…

– Имянаречение наследника правящего Рода подчиняется строгому регламенту, – сказал Пат вслух. – Имя обязательно должно было быть на языке Первых, своей структурой показывать принадлежность к расе и династическую преемственность внутри правящего Рода. Ничего удивительного, что чаще всего Соуло звались Маркусами, Максимусами и Магнусами.

– Заметь, – продолжил источник мысленно, только для меня. – Сервады назвали корабль, на который поместили меня, родовым именем Соуло. А потом, видимо, сами испугались содеянного. Так корабль и стал… флагманом Службы правопорядка. Новейший, мощнейший боевой корабль, оснащённый по последнему слову… имеющий на борту, кстати, пассажирский отсек весьма роскошного класса.

Любопытно. Правильно, что испугались. Я и сам Пата боюсь. Вернее, справедливо опасаюсь.

– Нет, – говорю своим имянарекателям. – Как меня малыша называть не надо. А что, все имена должны быть на «М»? Кроме того, правление Соуло в прошлом, сейчас во Вселенной правит Единый Совет. Так что за важность такая, давать ребёнку непонятное древнее имя?

Присутствующие за столом ощутимо напряглись, даже кофе стал вдруг каким-то осуждающе-горьким, и я понял – наследник будет наречён со всеми преференциями.

– Ладно, что там со структурой? – придётся, видимо, смириться, с неизбежным.

– Структура имени достаточно проста – имя собственное, и только одно, далее идут фамилии матери, потом бабки и, непосредственно, фамилия Рода. Араты чтили своих женщин, – с готовностью ответил Пат.

– Как звали твоего отца? – обращаюсь к притихшей Жанне.

– Вальбек, Александр Вальбек, – говорит вместо неё Ба.

– А почему тогда я – Архипова? – удивляется жена. – Ты же говорила…

– Архиповыми семья назвалась в революцию, чтобы остаться в стране. Тогда выбора особо не было, – Высшая небрежно махнула рукой. – Но настоящая фамилия была Вальбек, мне его мать, твоя настоящая бабка, однажды рассказала.

Мои познания латыни, конечно, куцые совсем, но кое-что я всё же знаю.

– Если откинуть греческие корни… A lex – почти то, что надо. Законный. Как думаешь, Пат, может, назовём в честь отца Жанны? – прошу совета у источника. В конце концов, надо думать и о том, как потом с этим именем жить человеку.

– Достойный выбор, – соглашается Ба.

– Алексус Вальбек Уолдо эс Соуло… – задумчиво произносит Пат, и я вижу, как проясняется лицо котёнка. Ей нравится. – А в миру, на Земле вполне может быть Александром Вальбеком или Алексом Соло. Что ж, неплохо. Осталось только дождаться, и если обстоятельства рождения в корне не поменяют наши планы…

Ну, зачем было напоминать об этом? Наша маленькая семья сразу погрустнела и приуныла.

– Пат! – шиплю мысленно.

– Да, зря… – шепчет он в моей голове и продолжает вслух. – Ну, бывает же, что дети рождаются при каких либо ярких событиях, в дождь, снег или в бурю. И нарекают тогда дитя соответственно – например, «Бурерождённый»…

Какая прелесть! У него есть чувство юмора. Жанна и Ба тоже хихикают, трудно переварить столько высокородного пафоса разом.

Мы сообща убираем со стола. Вдруг возникшая семейная общность, эта родственная атмосфера совместных решений, которой я раньше не знал, а теперь сделался причастен, оказалась неожиданно притягательной и желанной. Как будто я с ними по праву, не вынужденно, как с Элен и отцом, а по настоящему родству и близости. Да, получается, жена – действительно ближе отца и матери. Жена и те, чей образ мысли подобен твоему.

После завтрака Ба уходит осмотреть участок и инструмент, как она говорит, а нас оставляет на хозяйстве. И мы с Жанной сидим на кухне, чистим овощи к обеду и болтаем.

– Она не может без земли, – говорит котёнок о Ба. – Каждую весну и лето горбатится на участке, причём количество насаждений год от года неуклонно растёт. А в эту весну я ей не помощница, не знаю, как она справится.

– Справимся, – успокаиваю Жанну.

– Но ты ведь… не такой, – неуверенно начинает любимая, а я скептически задираю бровь. – Ты городской, не привык…

– Ну, не знаю, мы, когда в штатах жили… я, правда, тогда был ещё подростком, но… мы с отцом работали на ферме, сначала нанимались, потом свою купили.

Интересно… Вот только сейчас многие странности становятся явными – зачем нам это надо было, если, как я впоследствии понял, в деньгах мы никогда не нуждались? Вот так он, отец, меня воспитывал, трудом и личным примером. Так что я, в принципе, многое умею и могу делать. Да, он меня не учил пользоваться творящей силой, он меня учил творить по-земному. Руками и головой.

Возвращается Ба, задумчивая, почти хмурая. Подкидывает дров в плиту и выдворяет нас из кухни. Бульон у неё готов, овощи почищены, сказала она, обед будет через тридцать-сорок минут. А пока мы свободны, можем заниматься чем угодно.

Мы с Жанной выходим на улицу. В ожидании обеда и последующего сеанса связи с «Магнумом» можно развлечься беседой с источником, посидеть на скамейке, например. Зову Пата, пусть учит, у меня от любимой нет секретов.

– Ты, главное, Макс, корректируй направление, уточняй и спрашивай, что тебя больше интересует. И надо начинать практиковаться. А сейчас поговорим о творении. В общем, так сказать. Сам понимаешь, творить можно одной силой, из ничего создавать материю, или с помощью готовых материальных ресурсов, иначе говоря, сырья. Сочетание настоящего сырья и творящей силы, конечно, предпочтительнее, так как деяние будет долговечнее и крупнее. И в том, и в другом случае полезно, а, зачастую, и необходимо знать особенности процесса как он есть, без магии. Так что отец тебя неплохо подготовил. Зная законы и особенности, ты и с пустыми руками многое сможешь. Например, внезапно поднявшийся в чистом поле лес для праздных зрителей будет выглядеть чудом, возникшим на пустом месте. Но ты должен понимать, что в почве лежит огромное количество спящего семени, и твоя задача сначала пробудить их, напоить и заставить расти быстрее. Нет, даже не думай, заруби себе в мозгу – шуточки со временем даром никому не обходятся. Ты, вон, к рождению сына едва успел. Так что выращивай свой лес по-другому, уговаривай, стимулируй, но не меняй ход времени.

– А при чём тут время и то, что Макс «едва успел»? – спрашивает Жанна.

– Что, не похвастался? – едко бросил источник. – А он на корабле, пока с ума от безделья сходил, всё думал, как медленно тянется время. Ну и вот, его пожелание исполнилось.

– Макс? – котёнок взглянула на меня почти с ужасом.

– Да нечаянно вышло, – бормочу я. – Торопился очень…

– Просто запомни – мысль материальна даже у существ, не обладающих творящей силой. Твоя же мысль материальнее в десятки раз, если не больше.

– Пойдём, Макс, Ба зовёт, – потянула за рукав куртки Жанна. Точно – Ба открыла окно на кухне и машет. Обед готов, значит.

Глава 35. Макс. До Творения.

Обедаем быстро и почти без разговоров. Также спешно пьём чай, убираем со стола.

Наконец, ставлю локер на чистый, пустой стол, жму светлую кнопку. Секунды ожидания кажутся бесконечными, но, в конце концов, изображение появляется. То же помещение, что и вчера – медотсек «Магнума», сияет белизной и стерильностью. В кадре крупным планом мэйнер, он принял наш вызов и отходит от локера, открывая нашему взгляду больничную койку Блатта-ама. Инсектар сегодня сидит, так высоко поднято изголовье кровати, на нём нет никаких трубок, и умирающим он не выглядит. Даже панцирные пластины больше не белые – теперь они светятся голубым светом. Немного нереально смотрится, но зато не отдаёт скорой смертью.

Видимо, поэтому и Ян сегодня выглядит почти довольным. На его суровом лице спокойная полуулыбка, подвижная, живая мимика придаёт ему выражение мягкости и почти человеческой теплоты.

– Светлых дней, Максимус, тебе и твоей уважаемой супруге, – говорит мэйнер, присаживаясь на полупустую кровать Блатта-ама. Потом замечает Ба, сидящую рядом с Жанной. – И членам семьи, конечно…

– И вам здрасьте, – отвечаю, изучая взглядом инсектара. Это не дело, что он такой синий, потому что любому во Вселенной понятно, какая сила питает его. Араты не так давно исчезли, чтобы об их энергии уже забыли. – Как вы себя чувствуете, уважаемый…

– Майорам, – подсказывает мысленно источник, и я повторяю за ним вслух. Кстати, совсем забыл, выкладываю телефон, отчётливо светящийся таким же голубым сиянием, как и Блатта-ам, на стол перед локером. Замечаю, что лицо Яннара на мгновение утрачивает благодушное выражение и становится непримиримо-враждебным, но он делает над собой усилие и принимает безучастный вид.

– Добрых дней, мой мальчик, – отвечает мне Блатта-ам, пытаясь спустить ноги с постели.

– Куда вы? Лежите, ещё рано бегать, – останавливает его мэйнер. – Отсюда тоже хорошо видно. Могу подкатить стол с локером, но вставать…

– Хотел взглянуть поближе на юную госпожу, – бормочет старик, пока вскочивший Ян подтягивает локер к кровати, отчего изображение прыгает и трясётся.

– Яннар, может, проясним момент с источником? – предлагаю я мэйнеру. Меня не устраивает, если в такой важный разговор будут вмешиваться негативные эмоции по другому поводу, пусть и не менее важному.

– Нет времени, Макс, он всё ещё слаб, долгого разговора не выдержит. Мы это обсудим один на один, позже, – бросает Ян. Блядь, звучит, как натуральная угроза. – Так что давай, спрашивай по делу, что ты хотел. Важное что-то, раз ты старика почти из могилы поднял.

Вот что-то есть общее у источника и мэйнера. Без балды совсем, следить же надо за языком. Ладно, раз нет времени…

– Майорам, вы были правы – моя жена беременна. И источник поделился со мной открытием, что я не смогу помочь ей при родах, так как наши энергии имеют разную природу. Сказал, что она – не дитя Создателя, – я перевёл дух. – И до тех пор, пока не посоветуется с вами, отказался делиться соображениями. Но как такое может быть? Ведь Жанна беременна, значит, биологически мы совместимы.

– Соло… – позвал Блатта-ам, и мой обитаемый телефон засветился сильнее. Он что, называет источник моей адаптированной земной фамилией? А что… соответствует, Пат такой один, во всей Вселенной.

– Долгих лет, кариам¹⁵, – говорит источник вслух. Обращается персонально, по-другому, чем меня учил. – Тебе лучше?

– Старые кости иссохли, и кровь почти не бежит по венам, но я жив, – крякнул старик. – И даже почти весел… и рад вас всех видеть. Так что ты нашёл в нашей девочке?

– Её энергия – золотое пламя, Блатта-ам, ты встречался с такими созданиями прежде?

– Я – нет, а вот Яннару приходилось видеть, – старик замялся.

– Я осматривал труп, – рубанул наш бравый мэйнер, и Ба качнулась в сторону Жанны, сделав такое движение, будто хочет зажать ей уши. – Причём, в животной форме. Давно, лет сорок с лишним назад. Понятно, что у трупа никакой энергии не было, даже посмертная тень уже отошла. И мы ничего не нашли, никаких зацепок, тем более, что на следующий день тело истаяло, оставив после себя только пук чёрной шерсти и перьев. Которые тут же разметал невесть откуда взявшийся на космическом корабле ветер. Это всё. Из этого происшествия я вынес только одно – мы напрасно полагаем, что всё во Вселенной нам известно.

Смотрю на котёнка – у неё такое лицо, такие глаза! А Ба в отчаянии, ясно, она уверена, что это была Мораг, мать Жанны.

– Итак, что мы имеем – неизвестная энергия, самоуничтожающееся после смерти тело и древние легенды, которые ничего не объясняют и мало что описывают, – произнёс Блатта-ам задумчиво. – Но ведь у них получилось, вот он, результат… А если пойти другим путём… Как ты сказал, друг мой, не дитя Создателя…

– Я сказал, что её энергия – не есть энергия Творения, – беспардонно перебил источник.

– Нет, – старик отмахнулся, словно от назойливой мухи. – Все мы знаем, что Создатель породил множество существ, и не всё из них наделены творящей силой, вот сервады, к примеру, ею не обладают. Я тоже, кстати. И ты говоришь, она – не дитя Создателя и обладает энергией, которая не есть энергия Творения… А почему мы думаем, что история Вселенной началась с Творения? Было же что-то до него, иначе откуда он взялся, этот наш Создатель… Или по-другому, почему мы считаем, что это первое Творение? Да, верно, надо вот так… Творения, видимо, происходят периодически во Вселенной, и творятся они различными силами и творцами… и, очевидно, элементы предыдущих Творений могли сохраниться где-то… при возникновении уникальных условий и обстоятельств…

– Что с этим делать, Блатта-ам? – пытаюсь подтолкнуть учёного к готовому рецепту. – Как сохранить ей жизнь во время родов?

Старик прервал бормотание и устремил на меня свой теперь бесконечно голубой фасеточный взгляд, быстро теряющий фокус и вновь обращающийся внутрь себя самого.

– Нужны анализы, замеры, эксперименты… лабораторные исследования, короче. Нет никаких поводов пока думать, что ей не хватит своих сил, или что Максимус не сможет ей помочь. Они уже объединялись, так что, вероятно, настроены друг на друга. Скажите, дорогая, вы можете заставить свою энергию проявиться физически, например, показаться на ладони?

Жанна сначала молча помотала головой, потом выставила перед собой руку и вперилась в неё взглядом. Но изящная ручка не засветилась. Тогда я взял её за руку и попытался вызвать своё голубое сияние, а после направил его в маленькую ладошку жены. Голубой свет медленно впитывался в бледную тонкую кожу, пока Жанна вдруг не вскрикнула, отдёрнув руку и прижав её к груди. Так она просидела несколько секунд, испуганная и взволнованная, после чего медленно вытянула руку и раскрыла ладонь.

На «Магнуме» ахнули. На ладони Жанны, подчёркивая снежную бледность её кожи, лежал крупный голубой кристалл.

– Кристаллическая карула, – прошептал Блатта-ам. – Что ж, всё-таки некое взаимодействие имеется… она не потребляет, но перерабатывает…

– Госпожа, – очень почтительно сказал Пат. – Не дитя Создателя, она, возможно, его сестра.

– Что-то вроде, – согласился инсектар. – Максимус, это необходимо изучить, сделать всё, чтобы удостовериться, что опасности ни для матери, ни для ребёнка нет. Твоя очаровательная жена уникальна, и могу только представить, насколько уникален будет ребёнок. Я приглашаю вас сюда, на «Магнум», здесь отличная лаборатория. Пока ещё есть возможность воспользоваться прото-переходом, потому что через пару недель ей уже нельзя будет путешествовать таким образом.

Я замер. Только в кошмарном сне мне могло присниться, что я отпустил Жанну и сына на «Магнум» или куда бы то ни было с Земли.

– Вы можете посетить нас вдвоём, если опасаешься за девочку, и даже всей семьёй, – продолжил старик, а Ян кивнул, подтверждая, что да, мы можем.

– Я не могу принять такое решение один, – говорю я, холодея. Чтобы мы не решили в итоге, это решение будет мучать меня, пока всё не разрешится через пару месяцев. А может, и до конца моих дней, если случится непоправимое.

– Спасибо большое, что приняли в нас участие, – вдруг решительно сказала Жанна и крепко сжала мою руку. – Но я уже не способна к путешествиям.

Котёнок нарочито неловко поднялась, опираясь на мою руку, и продемонстрировала свой уже очень большой животик.

– Мы обязательно навестим вас, как только Алекс немного подрастёт, – мягко сказала она, называя ещё нерождённого сына по имени и шокируя наших друзей. – А пока можно изучить это.

Жанна положила кристалл на белый треугольник.

– Макс, отправь, пожалуйста, – попросила она меня. Котёнок играет какой-то спектакль, мне остаётся только подыгрывать, не вмешиваясь. Ладно, жму на тёмный треугольник.

Разглядываю в локере слегка вытянувшиеся лица Яннара и инсектара. Но старик приходит в себя первым.

– Спасибо за бесценный дар, юная госпожа, – благодарит он Жанну. – Это чрезвычайно редко встречающееся явление, творящая сила в виде камня. И я понимаю ваше нежелание покидать родные пенаты в таком состоянии… и буду рад увидеться с вами, в любое время, когда у вас появится такое желание или необходимость. А, Яннар…

Блатта-ам прервался и откинулся на спинку-изголовье. Он устал, мы слишком затянули беседу.

– Что про девочку-Высшую, которую ты видел? – продолжает он слабеющим голосом.

Мэйнер жестом указывает ему на Ба. Та ёжится, передёргивает плечами, неожиданно для себя оказавшись в центре внимания. Старик присматривается к ней, медленно скользя большими глазами по её старушечьей личине, пока взгляд его не останавливается на обереге на шее женщины.

– О! – коротко восклицает он. Узнал безделушку, ещё бы, он же держал оберег в руках. – Ещё и талантлива! Снимите амулет, пожалуйста, альта… не знаю, как вас называть.

– Меня зовут Ниоткела Барраг, – Ба медленно сняла с шеи оберег, и две пары глаз впились в неё взглядами – Ян ищущим, а Блатта-ам восхищённым. Я напрягся, чем-то мне это напоминает, как мои ребята реагировали на Элен.

– Да, ты прав, – сказал старик, не скрывая удовольствия. – Она очень, очень на него похожа. Просто одно лицо, не будь она нежной девочкой… Сколько вам лет, невероятное создание?

– Сто восемьдесят, – Ба всегда немногословна, а сейчас разговор ей явно не нравится в силу своей непонятной подоплёки.

– Я полагаю, вам я обязан своим относительным здоровьем? – Блатта-ама очень интересует Ба, и это её пугает. – Что ж, большое спасибо. Искренне восхищаюсь вашим талантом. Кто учил вас изготавливать подобные замечательные артефакты?

– Учила приёмная мать, дома, на Оре. Я там родилась, – отвечает Высшая, недоумевая.

– Вот тебе и ответ, Яннар, куда делась жена Главы Совета… и почему Аяр не смог найти ребёнка. Она ушла от него, сбежала в Ору. Чтобы проверить, тебе достаточно узнать девичью фамилию жены Главы Совета. Но, может быть, альта Барраг пожертвует нам пару волосков из своей великолепной косы?

Ощущение дискомфорта у Ба достигло апогея, лучше вмешаться, пока не произошло что-нибудь по-настоящему неприятное.

– Ян, что происходит?

– Ничего, это дело семейное, – резко отбривает меня мэйнер.

– Не надо так, Яннар, – вставляет инсектар.

– Ну, тем более, раз семейное. Ба мне родственница теперь, прекрати её пугать и будь добр объясниться, – я понимаю, что наша Ба и сама может за себя постоять, но при мне ей не придётся этого делать.

– У моего брата должен был родиться ребёнок, – словно нехотя рассказывает мэйнер. – Но мать ребёнка сначала вышла замуж за высокопоставленного сервада, а непосредственно перед родами бесследно исчезла. Она сломала жизнь Аяру, он искал её больше года, нашёл, когда она уже стала чужой женой. Потом ещё с сотню лет безрезультатно искал ребёнка. Я просто заметил, как похожа твоя родственница на моего брата… у него такая внешность, не совсем рядовая, он похож на нашу мать, признанную красавицу. Вот, собственно, и всё.

– Мама умерла в родах, – бесцветно сказала Ниоткела, наматывая пару длинных волосков на палец. Получившееся колечко она положила в локер и, не колеблясь, отправила его на корабль. – Дед успел вскочить в её портал и появился в Оре сутки спустя, когда всё уже было кончено. До конца жизни не мог простить себе её смерти. И этого брака, которого она не желала. Так что не только у вашего брата жизнь оказалась сломана.

– Спасибо, – сказал Ян, передавая генетический материал Блатта-аму. – Я безмерно благодарен. И прошу извинить. Максимус?

– Да, до встречи, – обнимаю Жанну, наблюдаю, как прощаются источник, Ба и инсектар. Жанна тоже сказала своё тихое «До свидания». Локер погас.

Глава 36. Жанна. Быть счастливой.

Я сижу на кровати в одной сорочке и наблюдаю, как раздевается Макс, готовясь ко сну. Великолепное тело переливается тугими мышцами под нереально гладкой, покрытой свежим загаром кожей. Он нагнулся, снимая брюки, и его рельефная спина напряглась. Но вот джинсы стянуты, и он выпрямляется во весь рост, а я наслаждаюсь игрой красивых ягодиц. Макс швыряет брюки в кресло и подходит ко мне, а я могу любоваться на широкую грудь, твёрдый, идеально подтянутый живот и мускулистые длинные ноги. Мой взгляд, словно магнитом, притягивается к его животу и ползёт ниже, где под боксёрами с низкой посадкой видна внушительная и очень, очень интересная выпуклость. Мой муж – ходячий секс. Но самое сексуальное в нём – это его взгляд, когда он поднимает моё лицо за подбородок и целует, так нежно, как только он может.

Мне по-прежнему очень нравится на него смотреть, но последнюю неделю я ловлю себя на том, что испытываю нечто, похожее на глухое раздражение. Или зависть. Как легко и свободно он двигается! По-моему, это как-то нечестно – любовью занимались мы вдвоём, а носить ребёнка и жить в этом раздутом теле приходится мне одной. И всё-таки, до чего же Макс хорош. Привыкну ли я когда-нибудь, что он такой?

Интересно, оставит боксёры или снимет… Правильно, оставит. Мы больше не занимаемся любовью. Не потому, что Макс не хочет, а потому, что это стало очень затруднительным. Всё равно, что заниматься сексом с очень крупным колобком. Живот стал настолько огромный и кажется таким тяжёлым, что я даже по дому передвигаюсь с трудом.

Макс погасил лампу, забрался на постель и помог мне лечь. Сейчас он примется гладить живот, тихонько разговаривать с ребёнком. Потом мы заснём в обнимку, а утром я проснусь одна. Как всегда.

Макс вернулся почти полтора месяца назад, когда я уже перестала надеяться. Тот день ничем особенным не выделялся и обещал стать одним из длинной череды моих одинаково одиноких дней. Его появление – как чудо, как волшебство… я не думала, что можно быть такой счастливой! От кончиков ресниц до кончиков пальцев на ногах, я была счастлива абсолютно. Макс был… ну, почему был, он и сейчас очень нежен, носится со мной, как с антикварной вазой. Сначала мы занимались любовью каждый день, но и здесь… больше не было страсти, была его бесконечная нежность. А мне так хотелось иногда, чтобы он не сдерживался, взял меня неистово, как раньше, как он может. Но моя беременность уже «слишком далеко зашла», чтобы просить о подобном. Макс бы меня не понял. А я, в свою очередь, не понимаю, как можно считать привлекательной женщину с таким огромным животом.

А потом начались эти разговоры о спасении меня. До них мне и в голову не приходило, что я должна бояться. Когда во время последнего разговора со старым учёным встал вопрос о посещении их лаборатории, я всерьёз испугалась. Макс не ответил Блатта-аму категорическим отказом, как я втайне надеялась, и тогда я справедливо рассудила, что, раз речь идёт о моей жизни, то и решать мне. Я не оставлю их, Макса и Ба, не покину Землю. Если и придётся умереть, я умру тут, среди родных. Тем более, что никто точно не знает, что я такое. А значит, и помочь всё равно не смогут.

Макс не спрашивал меня о причинах такого резкого отказа, и я не поняла, как он к этому отнёсся. Но время от времени я ловила на себе его иногда изучающий, иногда какой-то голодный взгляд. Видимо, он ждал моих объяснений, а я ждала его вопросов. Ну, а после разговаривать стало банально некогда.

На следующий день состоялся объявленный Максом Большой шоппинг, растянувшийся на два дня. С утра мы втроём сели в машину и отправились в город, который встретил нас неприятным сюрпризом – невероятной жарой. Поэтому решено было оставить меня в квартире, во избежание лишних осложнений со здоровьем. Макс и Ба целый день носились по городу и что-то закупали, не особо посвящая меня в подробности. Я потихоньку убиралась в квартире, где девять месяцев назад мы оставили всё в беспорядке, собираясь вернуться в неё через сутки. Вымыла посуду, вытерла пыль, пропылесосила, перестелила постельное бельё. Потом приготовила простенький ужин. Макс и Ба появились только к вечеру, взмыленные и усталые. Привезли мне пирожных, чтобы не возмущалась. Чуть не поругались из-за попытки уступить друг другу душ. В общем, как будто сто лет вместе прожили.

На следующее утро меня вывезли в магазин для новорождённых, где мы гуляли все втроём. Скупили, на мой взгляд, кучу ненужных вещей и игрушек, но Ба и Макса вдвоём остановить очень трудно. Как-то они друг на друга дурно влияют. Ну, вот зачем столько? Даже если малыша одевать в новую одёжку каждые два часа, ему накупили вещей на десять лет вперёд. Потом я попросилась в магазин товаров для рукоделия, а ещё всякие краски-карандаши купить, и обои для детской, и кроватку… а, кроватку Макс вчера уже купил, за бешеные деньги… ужжас! От жары и усталости кружилась голова, гудели ноги. В тот день я поняла, что ненавижу шоппинг. Это совершенно не моё. И вообще, это не шоппинг, а натуральный кошмар.

Мы пообедали в кафе и отправились покупать продукты. С этим получилось побыстрее, потому что руководила Ба, Макс послушно возил тележку и таскал пакеты в машину, а я молча ходила за ними следом. В супермаркетах, несмотря на погоду, всегда так упоительно прохладно! Наконец, забив машину под завязку, мы покатили домой, в сторону Кармана.

Начиная со следующей недели Макс развил бурную деятельность. Оказывается, он заказал оборудование для ветряка с доставкой в Василёво. Договорился с местными мужчинами, что строить его они будут сообща, а он взамен поучаствует в посадочном сезоне. С удивлением узнала, что Макс умеет водить не только внедорожник, но также трактор и даже тягач, что выяснилось, когда он на арендованном тягаче с манипулятором несколько дней перевозил ветряк в Карман. При этом он с утра умудрялся позаниматься с Патом, потом летел на свою стройку. В середине мая на пару недель они прерывались, засевали окрестные поля, даже распахали пару новых участков. Потом снова строили. Поздно вечером он приходил, наскоро мылся в холодной бане, ужинал и буквально падал в нашу постель.

– Нормальный мужчина должен быть занят, – осадила меня Ба, когда я вздумала вдруг пожаловаться ей на одиночество. – Чего ты хочешь, чтобы он сидел с тобой рядом и вздыхал, маялся от безделья? Он молодец, а работа помогает ему не думать о плохом, не бояться.

Макс боится? Чего ему бояться? Боится, что я… За меня боится, поэтому не проводит со мной время? Странная логика у мужчин.

Поэтому эти минуты перед сном, пока мы ещё не заснули, поистине драгоценны. Единственное время за весь день, когда мы вместе.

Я лежу рядом с его горячим большим телом, слушаю глубокое дыхание, которое делается всё ровнее. С приходом лета спать вместе становится всё неудобнее, нам и тесно, и жарко. Но Макс стоически ложится со мной рядом, а может, ему просто всё равно, он мгновенно вырубается и не чувствует ничего. А я, бывает, полночи лежу без сна.

Всё, Макс крепко спит. Я тихо поднимаюсь с постели и накидываю халат, по стенке добираюсь на кухню попить воды. Потом выхожу на крыльцо – посидеть, подышать воздухом, подумать.

Конечно, неуёмная активность Макса заразительна. Я поначалу, глядя на него, занялась шитьём. Ба выдала мне отрез батиста, и я сшила руками, чтобы было мягче, несколько рубашечек и чепчиков, очень маленьких, на первые дни для сынишки. Потом нарисовала эскиз детской, в глубоком синем цвете. При этом выяснилось, что мы для ремонта не всё купили. Макс долго эскиз изучал, потом сказал, что ему нравится. Но не подорвался мчаться в город, покупать клей и краску и помочь не предложил. И на другой день я, ругая про себя внимательного мужа, отправилась приводить комнатку в порядок. Я открыла дверь и обомлела – мой замысел воплотился до мелочей! Не веря глазам своим, вошла, коснулась рукой синих фактурных обоев, оттенённых белыми крашеными панелями. Окно как будто стало больше, на нём лёгкие белые шторы. Как подходит к детскому белому комоду с латунными ручками купленная белая же кроватка, и в ней сидит большой белый медведь на тёмно-синем стёганном одеялке. И пеленальный столик, тоже белый, рядом с ним плетёное кресло с мягким сиденьем. Всё настоящее… Макс! Его мастерство растёт. Я устыдилась, потом загордилась, а после расплакалась. Сердце сжалось, от нежности и признательности. А ещё от страха за нас. Макс, он необыкновенный! Чуткий, он чувствует меня с самого начала. Ну, за исключением пары раз, вроде первого секса. Да, промахи и у него бывают.

– Это наша общая беда, всех женщин, – тихо сказала Ба, подойдя к двери и заглядывая в детскую. – Нам всегда недостаточно. И вместо того, чтобы быть счастливыми, мы всё время придумываем поводы быть несчастными.

Ба тогда обняла меня за плечи и увела на кухню пить чай.

– Вспомни, ещё полгода назад ты была бы счастлива всего лишь узнать, где он, а сейчас, когда он с тобой, тебе кажется, что он уделяет тебе недостаточно времени, – Ба подвинула ко мне поближе тарелку со свежей клубникой. – Поешь, пока не кормишь, потом нельзя будет. Ты же носишь ребёнка от любимого, это такое счастье… Ты даже не представляешь, какое…

У Ба на лице отразилась такая тоска, что мне в очередной раз стало стыдно. И правда, совсем расклеилась что-то, всё у меня есть, а я ропщу. Сама всё порчу, как будто действительно не желаю быть счастливой.

На улице темно и прохладно. Здесь я обычно сижу с полчаса, бывает дольше. Иногда со мной разговаривает Пат, пытается приободрить. Он тоже думает, что я боюсь. А я не боюсь уже, я жду с нетерпением, когда же наступит этот день. Потому что очень устала от своей неповоротливости, живот тяготит меня, а ещё я очень хочу увидеть нашего мальчика. Сына. Моего ребёнка от Макса.

Что ж, надо идти спать. Осталось посетить туалет и можно вернуться в постель. Крадусь в комнату, в свете луны вижу, что Макс разметался по постели. Да ему одному на ней тесно, как мы помещаемся вдвоём? А спать пока не хочется, и я забираюсь с ногами на диван, с трудом нахожу удобное положение. Подкладываю под голову декоративную подушку, вытягиваю ноги. Ничего, потерпеть осталось недолго, скоро, скоро уже мы родим и… а-ах, я с наслаждением зеваю… и всё будет хорошо… точно будет…

Я проснулась внезапно, в полной темноте, не понимая, где я, от страшного грохота. Вслед за которым раздалось короткое, но раскатистое ругательство. Я так испугалась, что раньше бы подскочила, но сейчас огромный живот надёжно прижимал меня к дивану. В комнате шумно выдохнули, фыркнули, словно где-то в темноте, среди мебели, бродило крупное животное. Кто-то большой, размером с быка. Жалобно скрипнул задетый огромной тушей стол, что-то покатилось и упало на пол. На столе была ваза, вроде, не разбилась… Комната осветилась голубым светом. Я испуганно заморгала, пытаясь сфокусировать взгляд после сна, и попыталась привстать, опираясь на локти. Раздался звук тяжёлых шагов, а следом огромное человеческое тело рухнуло на колени рядом со мной.

Макс! Что с ним происходит? Как он оказался в сущности здесь, в доме? Мне страшно. Это от него исходит свет, и эти его словно живые волосы потрескивают и гудят. Он сидит на коленях рядом с диваном, на котором я нечаянно заснула, огромная голова склоняется ко мне.

– Котёнок, – подобным раскату грома голосом говорит он и касается моего лица огромной рукой. Сейчас моя голова, по сравнению с его ладонью, как крупный апельсин, который можно и раздавить ненароком. Я едва сдерживаюсь, чтобы не шарахнуться от него. Кто знает, что происходит в его мозгах, когда он меняется? Смотрю на идеальное, словно высеченное из камня лицо – на нём тревога и нежность, а у меня сердце сейчас выпрыгнет из груди. Это те же чувства, как если бы к вам нежно склонился… например, невыразимо прекрасный мраморный памятник в каком-нибудь музее. В два ваших роста. У меня, во всяком случае, такие ощущения.

Но я сдерживаю свой страх. Я не отвернусь от Макса, не стану бояться любимого. Он не причинит мне вреда. Я хватаюсь за его огромную руку и осторожно сажусь на диване.

– Макс, что случилось? Что это был за грохот? – спрашиваю его, намеренно обращаясь к его «человеческой» части, и слышу, как тихонько отворилась дверь Ба в коридоре. А потом по полу легко зашлёпали босые ноги.

Я прижимаю ладошки к его лицу, а Макс наклоняет голову, подставляя ласке свою волшебную шевелюру. Я немного опасаюсь его трогать, когда он весь гудит от творящей силы, но, в конце концов, когда мы показывали наше взаимодействие Блатта-аму, карула Макса не причинила мне вреда. И я запускаю руки в эти длинные пряди, а Макс снова шумно выдыхает. Я ласкаю его волосы, и сияние вокруг него становится ярче. Мои пальцы пощипывает, как от слабого электрического тока, и по всему телу бегут мурашки, но это скорее приятно, чем больно. Что-то рядом с нами падает на пол с лёгким стуком, так сыплются с шеи порванные бусы, а мы замерли в этой странной ласке. Но вскоре я замечаю, что Макс постепенно приходит в себя, уменьшается, возвращается в своё нормальное состояние. Стихает потрескивание, гаснет свечение, а вот волосы… на ощупь волосы стали длиннее, чем были до этой ночи.

– Жанна, – тихо говорит Макс срывающимся хриплым голосом и прижимается к животу лицом, а я слышу удаляющиеся шаги Ба. – Я проснулся, протянул руку, а тебя рядом нет… Я чуть с ума не сошёл, вскочил, сам не понял, что перешёл в сущность. Я, по-моему, проломил потолок головой… Не делай так, это очень страшно – не найти тебя рядом, в темноте.

Мы снова ложимся вместе. Что такое «неудобно», если у нас всё так непросто?

Когда он уходил утром, я крепко спала. Мне не мешало солнце, нагло ворвавшееся в окно, и стук посуды на кухне. Я проснулась, когда услышала голос Макса где-то в коридоре. Наверное, пришёл обедать. Потом раздались быстрые шаги, и комната наполнилась ароматом. Так может благоухать… роза, великолепная роза тёмно-красного цвета, попыталась я определить, не открывая глаз. Кровать рядом со мной продавилась под тяжестью Макса.

– Доброе утро, – промямлила я, потягиваясь и задирая над головой руки.

– Добрый обед, – засмеялся муж и поднёс душистый цветок к моему носу. – Просыпайся, соня. У нас на стройке тупик, так что сегодня я весь твой. Вставай, пойдём кушать.

Я открыла глаза – да, это роза, ярко-красная с благородными чёрными тенями, такие встречаются на старинных картинах. Так плотно набитая причудливо свёрнутыми лепестками, что тонкий стебель сгибается под тяжестью великолепного цветка. Это мне?

– О-о-о, откуда такое чудо… – тяну я и понимаю. Макс вырастил свой «лес» из роз. Он смог, у него получилось. Он действительно всё может. Да я, как бы это ни звучало, замужем почти за богом! Ну, по земным меркам.

Мы выходим на кухню обедать. Ба хлопочет у плиты, о ночном происшествии не упоминает. Интересно, а она испугалась? Потом спрошу у неё, только не при Максе.

Но на столе стоит вазочка-конфетница, наполовину полная голубых кристаллов.

– На полу собрала сегодня утром, – поясняет Ба, заметив моё недоумение. Так это они сыпались на пол, когда я гладила Макса по волосам!

– А почему у вас тупик на стройке? – спрашиваю, покончив с первым. Даже не знаю, стоит ли есть второе… Тяжело от еды. Лучше просто попить чаю.

– Тупик… технологический, – ответил Макс, отложив ложку. – Мы вырыли котлован, залили бетоном площадку-основание, смонтировали всё, что можно собрать на земле. И теперь дело за установкой башни, а для этого нужна спецтехника… кран, короче. Вот я и хотел посоветоваться…

Макс посмотрел на Ба. Она ответила ему внимательным взглядом. Всё-таки хорошо, что Ба примирилась с его существованием в моей… да теперь уже в нашей жизни, и относится к нему всерьёз и нормально. Это просто здорово, а то, помню, в наш первый приезд… Вот был кошмар…

– Мы уже даже все коммуникации провели и установили фонарный столб на «плошади», – Макс ткнул пальцем в потолок. Я задрала голову – и правда, висит светильник! И когда только успел? Наверное, и розетки тоже установили.

– А спросить я хотел… Вы же здесь давно живёте, как тут люди? Я сам пока не понял, так, вроде, нормальные мужики, но что, если я смонтирую ветряк один… без крана? Они не истернут? – Макс уставился на Ба в ожидании ответа. Но она не спешила, раздумывала.

– С одной стороны, они живут тут, в Кармане. То есть, в курсе, что мир совсем не такой, каким его считают большинство людей, – Ба встала налить всем чаю. – Они знают, что чудеса существуют. С другой, они их пока не видели. Не знаю даже, что ответить тебе, Макс. Конечно, не хотелось бы сюда приглашать лишних чужих людей. А что ты хочешь сделать?

– Хочу попробовать собрать всю конструкцию самостоятельно, с помощью творящей силы.

– Уверен? Считаешь, что готов?

– Да я-то уверен, – Макс беззаботно рассмеялся. – Не сбежали бы только от нас соседи после этого. Надо как-то аккуратно выяснить. Поговорите со своей подругой.

– Дружить с людьми, не скрывая, кто мы, можно. Нужно только выбирать тех, у кого психика покрепче, – Ба покачала головой. – Но в соседях я не уверена.

– Тогда лучше бы их из Кармана на время выманить. Или узнать, когда их не будет. А потом скажем, что наняли кран и бригаду рабочих, – Макс размешивает чай ложкой. – И чем быстрее, тем лучше. Хочу успеть…

Он стрельнул в меня глазами и неожиданно улыбнулся.

– Ты совсем не боишься?

Я для приличия непонимающе похлопала глазами.

– Нет, – говорю. – Скорей бы уже это случилось.

– Устала, – констатировал Макс. – А пойдём во двор, я вам покажу, чем сегодня утром занимался.

И мы втроём выходим на улицу. У входа в дом, по обе стороны от крыльца появились два кустика плетистых роз, усыпанные цветами, уже довольно большие, высотой с метр. А ночью не было их, когда я на крыльце сидела – я бы обязательно почувствовала запах.

– Мне розы никогда не удавались, – восхищённо сказала Ба, нежно касаясь пальцами тугих бутонов. – Да тебя и без ветряка не скроешь. Где это видано, чтобы за ночь выросла такая красота? Пойду, дойду до Людмилы, спрошу, когда в город поедут…

Глава 37. Жанна. Ветряк.

Через три дня соседи сообща отправились в город – на выпускной к детям. Они у них в одном колледже учились и благополучно закончили в этом году, вот так удачно сложилось. Ба предупредила их, что на этот день мы закажем кран и рабочих, и они, конечно, не возражали. Не удивлюсь, если они ещё и задержатся с возвращением, лишь бы не сталкиваться с чужими и не платить сообща с нами за кран. Нет, я нормально отношусь к людям, просто оцениваю реально.

Макс с утра отвёз соседей в Сосновку, предложил сам, чтобы быть уверенным, что они благополучно отбыли. А вернувшись, сразу занялся сборами на стройку.

– Тебе лучше перейти в сущность, принять естественный облик, так будет легче осознавать, чувствовать силу. Более крупное тело даёт и большую мощь творящей силы, – наставляет Макса источник. – Э-эх, вот бы и мне… что-то побольше…

Из телефона Макса выступил наплыв, словно потёк ярко-голубой субстанции. И правда, похоже на воду, синюю воду.

– А говорил, не жидкость, – поддел Пата муж. – А в какой форме обитают источники на Патриуме? Что это, ёмкость или механизм?

– На Патриуме были купели, такие специальные… ну, как чаши, только большие, отделанные кондагом. Слушай, а может, поэтому на «Магнуме» и было столько изделий из кондага? Чтобы удержать нас… меня… узнали, что мы имеем к нему склонность…

– Слушай… – протянул Макс, подражая Пату. – Всё хотел спросить, а «Магнум» теперь летать-то может? Или без тебя всё пропало?

– Может, конечно, – и наплыв на телефоне стал больше. Мне его даже жалко стало, как ему, наверное, плохо в таком маленьком приборе. – «Магнум» под завязку залит синей водой, так что он вполне пригоден к полётам. Просто он стал не такой мощный… – Пат помолчал немного, потом добавил: – И умный.

– Мне надо что-то, чтобы прикрыться, не хотелось бы разгуливать голым и портить одежду, – Макс совет источника воспринял всерьёз, и Ба выдаёт ему белую простынь. – И пересадить куда-то Пата, хотя бы на время. Мне понадобится его помощь.

– Я тоже пойду с тобой, – говорю ему, я уже даже оделась.

– Пойдём все вместе, – радуется Пат.

– Это опасно, – отвечает муж, а я готовлюсь прослушать лекцию о том, что беременным хомячкам не место на стройке, но Макс говорит совсем другое. – Я буду отвлекаться на тебя. Я думал, со мной сходит Ба.

Вот как так? Я тоже хочу увидеть творение!

– Но меня нельзя оставлять одну, – заявляю капризно и развожу руки в стороны, демонстрируя живот. Как будто его можно скрыть. – Я же могу это… того. Вот вернёшься, а ты уже отец.

Макс не отвечает, и тогда я добавляю с сарказмом:

– И вдовец. Возможно.

Сразу же сожалею о своей глупой выходке, потому что Макс меняется в лице, на него просто больно смотреть. И он молчит и отворачивается от меня.

– Ты пойдёшь, – наконец, говорит он сквозь зубы. – Но будешь делать так, как я скажу. Сидеть там, где покажу. И молчать.

Ну вот, разозлился. И даже хочется подойти, прижаться к нему, попросить прощения. Но я молчу. Нечего меня дома забывать.

Мы выходим на улицу, и Макс указывает нам на внедорожник. А что, мы разве поедем? Молча открывает для меня дверь на заднее сиденье и, как всегда, проверяет, хорошо ли я пристегнулась. Похоже, со мной не разговаривают. Да, язык мой…

С другой стороны ко мне садится Ба, и Макс подаёт ей на колени большую керамическую миску, в которой временно разместился Пат. Потом закидывает в багажник кресло, которое он купил для меня в городе, и небольшую скамеечку для Ба и садится за руль.

Стройка обнаружилась в километре за деревней, и за эти месяцы туда накатали настоящую дорогу. Вот почему понадобилась машина, я бы, конечно, сама не дошла. Наплоской вершине высокого холма виднеется обширная, выступающая из земли площадка, залитая бетоном. В её центре возвышается бетонный цилиндр, окружённый какими-то штырями, видимо, это и есть основание башни ветряка. Растительности на холме практически не осталось, но строительного мусора не видно, молодцы, всё за собой убрали. Сам ветряк, вернее, его части, лежат рядом с площадкой – три огромных трубы, какие-то длинные штуки… а, Макс говорил, это лопасти, и некий агрегат, ещё в упаковке, размером примерно с полмашины. Почему я решила, что это части ветряка? А они все одинаково выкрашены в белый цвет.

Мы выгружаемся из машины. Я стою у подножия холма, открыв рот – ну не думала я, что всё это такое большое! Как это можно собрать одному? Эти трубы длиной на вид не меньше десяти метров, и в диаметре самая большая, видимо, нижняя – метр или больше. Лопасти такой же длины, и как Макс собирается их… Я понимаю, что не одной физической силой, но представить очень трудно. Мне хочется подойти поближе, чтобы реально оценить размеры, но боюсь, что не залезу на холм самостоятельно. А Максу некогда со мной возиться.

– А почему так далеко от деревни? – спрашивает Ба.

– Да это недалеко, решили вынести сюда, здесь, всё-таки, местность повыше, да и шум не будет так мешать.

– Шум? – удивляюсь я. С Ба он разговаривает, можно и мне попытаться. Но Макс не отвечает.

– Макс, ты уверен? – Ба сильно переживает. Она не скрывает тревоги и невольно озвучивает мои мысли. – Я не думала, что это такая громадная конструкция… как ты сможешь…

– Да этот ещё не самый огромный, – усмехается мой сердитый муж. – Я долго думал, примеривался, хотелось взять модель покрупнее – у них и мощность больше, и ресурс. Но понял, что промышленный ветрогенератор я в Карман не протащу. Физически. Вот они большие, сто двадцать метров высотой. А это так… Переходная модель.

– А сколько же этот будет высотой? – спрашиваю тихонько, не надеясь на ответ.

– Тридцать шесть, – оттаял мой любимый. Как хорошо, что Макс отходчивый и не может долго дуться.

Муж достаёт из машины Пата, потом моё кресло и стулик Ба. Их он относит к единственному небольшому дереву, обнаружившемуся неподалёку, и ставит в его тени. Точно, скоро станет жарко, надо сесть под каким-то прикрытием. Только не слишком ли далеко? Нам же будет плохо видно.

– А как всё это будет работать? В Кармане практически никогда не бывает ветра, – вдруг осенило меня, и я даже подняла руку вверх и пошевелила пальцами. Ничего. – Даже сейчас – полный штиль.

– Это здесь, внизу ветра нет. А наверху ветер очень даже есть, – отвечает подкованный за это время Максом Пат и продолжает, понижая голос. – А что сейчас затишье… так он неделю целую переговоры вёл, чтобы в день установки не было ветра.

– С кем переговоры? – не понимаю я. Да ещё про ветер.

– С миром. Просил принять нас и позволить. Не знаю, до чего договорились. Как он смог… здесь странный, необычный мир, но у Макса получилось.

Какая интересная жизнь у моего мужа! Полная захватывающих событий и интересных знакомств. Кажется, я уже просто устала удивляться. А Ба удивлена, это видно.

– Что думаешь делать? – вопрошает Пат из своей миски, обращаясь к вернувшемуся Максу. – Уменьшить силу тяжести или поменять свойства материала?

– А как лучше? – Макс вытаскивает из багажника простынь и хлопает дверью. Он отходит за машину, я так понимаю, собирается принять сущность и не хочет нас смущать. А я хочу посмотреть, я ещё ни разу не застала, как это происходит, и вообще… Я понимаю, Ба нельзя, а мне-то можно, я ж жена! Чего я там не видела, голого Макса, что ли, уговариваю я себя и разворачиваюсь, чтобы рвануть вслед за ним. Но Ба ловит меня за руку.

– Не нервируй его, – шипит она мне на ухо. – Ему предстоит очень трудная работа. Да что с тобой сегодня, я не знаю…

И Ба встряхивает мою руку, сердито сверля меня глазами.

– И так, и так нормально, – говорит источник. – Ты, прежде чем подняться наверх, меня не забудь… опусти в миску руки. Потом заберёшь к подножию башни, поставишь так, чтобы не мешала.

Из-за машины выходит громадный обнажённый мужчина с обёрнутым вокруг бёдер куском ткани, завязанным на крепкий узел. Нет, в сущности я буду называть его «арат», иначе запутаюсь в них. Впервые у меня появляется возможность разглядеть его при нормальном освещении. При дневном свете гудящая вокруг огромной фигуры энергия выглядит, как марево, дымка, словно исходящее от него тепло. Замечаю, что Ба выглядит шокированной. Точно, она же ещё толком не видела Макса таким.

Он совершенен, как бог – мощное широкоплечее тело с узкими бёдрами, объёмной мускулатурой, сильными руками, ростом метра три, наверное. Идеальной лепки голова на широченной, но пропорционально длинной шее выглядит неожиданно изящной. Его прямые тёмные волосы уже достигают лопаток. У арата более массивное телосложение, нет и следа юношеской гибкости мужа, и более жёсткие, суровые черты лица, чем у «моего» Макса. Он как атлант, оставивший свой вечный пост, и наплевать, что рухнет здание… Вот кто такие были земные божества, думаю я. И понятно, почему в древности так популярны были одежды без кроя, хитоны и прочие тоги. Среди землян тогда было полно таких, как Макс, а они воплощались туда-обратно, кроенная одежда рвалась. А куску материи всё нипочём, замотался и ходи себе. Всегда будет, чем прикрыть… общечеловеческие ценности.

Макс опускается на колени рядом с импровизированной чашей Пата и погружает в неё большие ладони. Места хватает едва-едва. Голубая энергия обволакивает его руки, впитывается в кожу. Потом Макс подхватывает чашу, поднимается на ноги. Оглядывается на нас и молча, взглядом указывает на устроенный в тени уголок. Да, там мы должны быть. И Ба стискивает мою руку, будто ждёт от меня сопротивления, и ведёт к креслу. Садится рядом, но продолжает держать за руку.

Макс поднимается на холм, и из-за преувеличенных размеров его фигуры перспектива ломается – кажется, что вершина холма намного ближе к нам, чем есть на самом деле, а части ветряка выглядят меньше. Он устанавливает чашу у подножия конструкции, и источник поднимается над краями керамического сосуда голубой искрящейся шапкой. Да он же огромный, осеняет меня, иначе и быть не может, он же могущественный источник Рода, некогда правящего Вселенной! Ему и бассейн велик не будет.

Макс снова спускается вниз по холму, по пути кидает задумчивый взгляд на трубы будущей башни, потом на нас. Ой! Мне показалось, что крайняя, самая большая труба дрогнула.

– Нет!!! – раздался громкий раскатистый голос Пата, совсем не такой, каким он обычно разговаривает с нами, а больше похожий на голос Макса в сущности. Как будто у него тоже есть другое состояние, настоящее, и в нём и голос иной. – Не смей об этом думать, не смей!

Но огромная труба уже сдвинулась с места. Многотонная, до этого устойчиво лежавшая наверху довольно крутого в этом месте склона холма, нижняя часть башни вдруг преодолела упоры, вдавив их в почву, и заскользила вниз. Сначала медленно, но постепенно набирая скорость, она покатилась, вращаясь и подпрыгивая, в нашу сторону.

Ба вскрикнула и сжала до боли мою руку. Вскочила и тянет меня из кресла. Но я не могу подняться, я смотрю во все глаза заворожённо, словно не осознавая, что это смерть моя несётся с холма. Ведь он же сказал сидеть здесь…

Макс дёрнулся и побежал наперерез несущейся вниз опоре на пределе сил, стремясь опередить её. На секунду контуры его фигуры смазались от невероятной скорости, с которой он двигался, а в следующий миг арат возник у подножия холма, прямо перед неуклонно приближающейся трубой. Встал между нами и ею, расставив ноги для устойчивости, подавшись корпусом вперёд. Приготовился ловить трубу голыми руками?!

– Используй Ажан, – гремел источник, озаряя весь холм голубым сиянием с несколькими более ярко выраженным лучами, – как новый дополнительный упор…

Макс его услышал, но сделал по-своему – из его правой руки столпом голубого огня вылился огромный меч выше меня ростом. Арат развернулся и вонзил двуручник, успешно управляясь, впрочем, одной рукой, прямо перед нами, загнав в почву наполовину. И развернулся трубе навстречу.

Макс и основание башни встретились у подножия холма. Бесшумно, абсолютно беззвучно. Я слышала только своё тяжёлое дыхание, да бешеный пульс бился где-то в горле. Я не поняла, успел ли арат коснуться металлической громадины. Он шёл к ней, выставив вперёд руки, когда она вдруг взлетела перед ним, окуталась голубым светом и замерла. У него получилось, он взял её под контроль!

Усилия для этого потребовались немалые, и большое тело забугрилось вздувшимися, напряжёнными мышцами. Макс с видимым трудом поднимал вверх руки, и вместе с ними поднималась труба. Он качнулся вперёд и сделал шаг, потом ещё один. Труба, зависшая в воздухе, плыла перед ним, удаляясь от нас. Добравшись почти до вершины холма, Макс остановился. Он замер, и напряжение стало отпускать его. Взял мысли под контроль, поняла я, а до этого, значит, удерживал эту штуку действительно практически грубой силой и одним желанием. Труба словно вдруг стала лёгкой, как пушинка, так легко Макс развернул её в воздухе вертикально и ювелирно посадил на основание и торчащие вокруг него штыри. Взлетели в воздух, зависли на секунду и, повинуясь лёгкому жесту Макса, точно опустились на штыри несколько металлических штук… наверное, гайки? Закрутились с шуршащим скрежетом.

Макс с секунду полюбовался на установленный первый ярус, потом развернулся и легко побежал к нам. Я навсегда это запомню – кажется, что земля вздрагивает, когда её касаются ноги этого мощного атлета с развевающимися за спиной длинными волосами и глазами, залитыми ярким голубым светом. Фантастическая картина…

Макс приблизился и опустился передо мной на колени, чтобы быть одного роста.

– Испугалась? – спрашивает он с тревогой, что в исполнении арата звучит немного угрожающе.

Но я только молча хлопаю глазами, вцепившись руками в подлокотники кресла. Макс непонимающе оглядывает меня.

– Я же велел тебе молчать! – наконец, доходит до него, и в грубом низком голосе звучит раскаяние. – Создатель, я не думал… Прости, котёнок, я погорячился. Как ты себя чувствуешь? Тебе не плохо? Хочешь уйти отсюда?

А я не хочу отвечать, хоть и могу теперь говорить. Просто качаю головой, я собираюсь остаться. Хочу досмотреть шоу. А ещё в моей голове бьются нехорошие, пугающие мысли. Это что же, если он скажет «Умри», я умру? Или, наоборот, «Живи»… Что было бы, если бы он сказал не дышать? И любовь у нас, она… настоящая? Или тоже по приказу? Нет, тогда он ещё не умел такого, тогда он просто мог чего-то сильно хотеть. Вот как, значит, всё у нас было… А люблю ли я Макса? По-настоящему? Или мои якобы чувства навеяны его желанием уложить меня в постель?

Не добившись от меня вразумительного ответа, но удостоверившись, что я в порядке, Макс оставил нас и вернулся к ветряку, расстроенный и преисполненный сожаления. Надеюсь, это не помешает ему закончить работу. Проходя мимо, он притормозил и протянул руку к торчащему из земли мечу. Тот дёрнулся, но не освободился. Просто налился светом и пронзил ладонь хозяина. Исчез в его теле! Будто и не было. А Макс продолжил путь.

– Нет, Ажан, нельзя так думать, – Ба сочувственно погладила меня по руке, заметив мою напряжённую позу и прикушенную губу. Как она хорошо меня знает. Или у меня на лице всё написано? – Он не хотел, не такой он… не желал тебе зла. Он же очень добрый, как я тут поняла недавно. Я думаю, он тебя любит, по-настоящему. И ты любишь, не сомневайся. Уж я-то тебя изучила за все эти годы. Но, конечно, аккуратнее надо быть… в семейных разборках.

И Ба замолчала, задумалась о чем-то. Как-то странно, и куда только делся её тяжёлый характер? Сколько её помню, с ней редко когда было легко. Хотя можно предположить, что она всего лишь оценила Макса по достоинству. Ведь он совсем не такой, не тот блестящий избалованный мальчик-мажор, каким кажется на первый взгляд.

Я снова обращаю внимание на происходящее на вершине холма и вижу парящую в воздухе третью, самую тонкую часть башни. Вторая уже находится на своём месте, надёжно скреплённая большущими болтами с первой. Это, наверное, труднее – поднимать на такую высоту. Последняя труба, конечно, легче первых, но должна располагаться намного выше. Но я не вижу, чтобы Макс что-то делал руками, руки расположены на уровне талии. Он что, поднимает трубу взглядом?

Идеальная стыковка третьей трубы, выглядит легко и просто. Ап, и готово. Я поднялась на ноги, втайне радуясь своей свободе, и подошла чуть ближе. Макс как раз закончил сборку креплений последней части. Стройная белая башня увенчала холм, стрелой устремляясь в голубое небо.

– Осталось посадить гондолу и ротор, – заорал он мне и потряс над головой руками, сцепленными между собой в замок.

Радуется, что у него получается. Радуется, потому что думает, что я его простила. А я что? Ну, что я… Наверное, простила. Мой муж – почти бог. А у богов полно всяких закидонов, также, как и у небогов, впрочем. Мне ещё не самый пропащий бог достался!

Оставшиеся пара часов работы пролетели быстро. Солнце уже вовсю жарило, и я больше не рисковала покидать кресло. Тем более, что наша спасительная тень стремительно сокращалась, отступая перед натиском раскалённого светила. Взмыленный Макс заканчивал с ветряком, и даже отсюда, от подножия холма, был виден блеск его влажной от пота кожи.

Сначала он установил лестницу и смотровую площадку для обслуживания механизма ветряка на самом его верху, потом тот самый агрегат в упаковке. Последними смонтировал длинные, но явно не такие тяжёлые лопасти, после чего прибежал вниз – перевоплощаться. Когда он вышел из-за машины в одних джинсах, явно с великим трудом натянутых на покрытое испариной тело, и в обычном виде, я решила, что скоро мы, наконец-то, вернёмся домой.

Но Макс поднялся обратно на холм и стремительно полез вверх по башне. Там он возился ещё минут сорок, что-то настраивал, подключал. Эта картина вызывала у меня приступы головокружения – на такой высоте, на солнцепёке… Вот я бы точно давно свалилась оттуда, даже не будучи беременной. А сейчас, когда от столь бурно проведённой первой половины дня самочувствие моё стремительно ухудшалось, я не могла на такое даже смотреть.

Ба обеспокоенно поглядывала на меня, периодически предлагала воды или передвинуть кресло, но я уже не хотела ничего. Мечтала только о том, как приду домой и сразу лягу, а пока расплывалась в кресле безвольной и бесформенной лужицей. Да ещё Алекс ворочался и шевелился, поджимая, видимо, мочевой пузырь, потому что я внезапно и очень срочно захотела в туалет. Конечно, здесь, на улице, об этом не могло быть и речи, ни о том, чтобы присесть в кустиках, ни о том, чтобы потом подняться. Поэтому я терпела, изо всех сил надеясь, что смогу продержаться до дома.

Макс! Ну, сколько же можно! Когда он уже закончит?!

Глава 38. Макс. День «Х».

Домой мы вернулись сильно за полдень, часа, наверное, в три. Жанна так вымоталась, проведя столько времени на улице, в летнем зное, что мне пришлось её самому сначала усаживать, а после доставать из машины. Ещё это неприятное и досадное утреннее недоразумение с трубой. Да, мне ещё тренироваться и тренироваться, а пока я просто-напросто опасен для окружающих.

Дома котёнок сразу потребовала отвести её в туалет, забыв о своём обычном стеснении. Потом немедленно отправилась на кровать, отказавшись от еды и питья. Мы с Ба переглянулись и поняли, что день, которого мы все так ждём и боимся, не за горами.

По очереди сходили сполоснуться в баню, потом тихо, молча пообедали. Разговаривать не хотелось, да и воодушевление от того, что в итоге у меня всё-таки получилось с ветряком, куда-то делось. Потому что оказалось, что самое важное – совсем не это, самое важное – это она. А я забылся, увлёкся своими успехами, делами. Чуть не проглядел её… снова.

После обеда Ба решила подготовиться – на всякий случай, как она сказала, и отправилась к себе, где оборудовала специальный уголок, некое подобие операционной. Или, правильнее сказать, родильного места. Принялась наводить стерильность.

А я налил чаю с лимоном, в последнее время Жанна всё время просила кислого, и отправился в комнату, к жене. Пусть не ест, но пить-то ей необходимо. Поставил чашку на тумбочку и присел рядом. Она не пошевелилась, не открыла глаз. Очень бледная, снова с кругами под глазами, она выглядит слишком юной, слишком хрупкой, слишком слабой для родов. Как жертва насилия, у которой выбора не было, а насильнику было наср…плевать, короче, было, что ей всего тринадцать. Понимаю, что несу бред, но не могу избавиться от мысли, что всё у нас должно было быть по-другому. Мы даже не успели по-настоящему узнать друг друга, насладиться счастьем, свободой, любовью. Виню себя, а виноват ли я? Но больше некого.

Странно это, бояться её потерять из-за ребёнка, о котором тогда и не задумывался, и не предполагал. Гляжу на неё и думаю об отце. Как он мог смотреть на меня и не думать каждый раз о том, что я убил женщину, которую он любил? Или, может, такова была его цель – ребёнок, а всё остальное побоку?

– Пат, – позвал я мысленно, осторожно забираясь за спину к Жанне, укладываясь и пряча лицо в волосах любимой. – Как мой отец, Маркус эс Соуло, оказался на Земле? Прибыл сюда в погоне за ребёнком чистой крови?

Пат, после нашего первого совместного опыта взаимодействия сегодня, тоже, как выжатый лимон. Приехал домой в своей миске крошечной голубой лужицей объёмом с горсть и без лишних разговоров уполз в телефон.

– Нет, это случайно получилось, он такого не планировал, – громко прошептал источник в моей голове. – Маркус желал исполнить долг Рода так, как он его себе представлял. Мечтал вернуть Соуло в мир живых, к власти во Вселенной. Именно это он сообщил мне, тайно придя за советом и напутствием.

– Почему тайно?

– Тогда уже считалось, что араты, не только Ваш Род, а все, исчезли, вымерли во Вселенной. Любой обнаруженный арат бесследно исчез бы в лабораториях Единого Совета. И Маркус мечтал вернуться громко и по праву, которое никто не сможет оспорить. Для этого, мой господин, он и проник на Землю – искал вход в Ору. Судя по всему, нашёл.

– Чего это ты опять завыкал? Я думал, мы договорились, – удивляюсь я.

– Вы больше не ребёнок, мой господин, сегодня Вы показали, что сила покорилась Вам. И пусть не всё пока проходит гладко, Вы станете величайшим из Рода, предки гордились бы Вами…

– Давай, завязывай, – прошу его, пока не приказываю. – Я, знаешь, тоже ценю то, что между нами возникло – наше равное, свободное общение, оно мне очень дорого и нужно. Зачем ему в Ору?

– Об Оре ходят легенды, что там беспрецедентное количество синей воды – целые реки, озёра, водопады. Многие пытались проникнуть в этот сказочный мир, чтобы решить свои проблемы или реализовать амбиции путём силы, считая, что обладание чрезмерным ресурсом сделает их сильнее… желаннее… свободнее. Мало кто понимает, что с ней, этой силой, делать дальше, но обрести её желали многие. А Маркус знал, у него был очень конкретный план. Вот только с Орой не всё просто, словно этот мир защищает себя и Вселенную от честолюбцев и дураков. Во всяком случае, никто пока не смог. И Ора и Вселенная всё также неизменны.

Жанна пошевелилась, попыталась перевернуться на спину и обнаружила меня рядом.

– Макс… – сказала она слабо. – А принеси мне чаю…

Осторожно перелезаю через неё, сажусь рядом и помогаю ей сесть, подаю чашку.

– Как хорошо, что не горячий, – шепчет она и откидывается обратно на кровать.

– Как ты себя чувствуешь? – у неё такое изнеможение впервые, и я начинаю всерьёз беспокоиться. Не стоило тащить её на стройку, ну, а как было оставить её дома? Ведь она так хотела поехать.

– Вроде лучше, – прошелестела Жанна сохнущими губами. – Ещё немного полежу…

Но на вид – нисколько не лучше, нездоровая бледность никуда не делась, щёки впали, да и вообще черты лица словно заострились. Неужели такое возможно просто от усталости?

– Малыш, как мне жаль… – шепчу и наклоняюсь над её лицом, прижимаюсь щекой к её щеке. Поднимаю голову и заглядываю в эти глаза, ставшие вдруг пронзительными и бездонно-мерцающими.

– Чего… жаль? – хрипло шепчет любимая.

– Я помню, ты говорила. Ты же не хотела этого ребёнка, не хотела детей… пока. А я…

– Я его хочу, очень хочу! Я его люблю уже, дурак! – сказала Жанна, устремив гневный прямой взгляд на меня. – Когда тебя не было, я так радовалась этой беременности, потому что так… так ты не ушёл совсем, ты оставил мне часть себя. Я тебя люблю, Макс… всегда буду любить.

Мне плакать хочется, когда она так со мной говорит. Как будто прощается. И я тоже хочу сказать ей, как сильно люблю, но не могу. Физически. Горло сдавило спазмом, в груди ломит, и я только могу наклониться и прижать её к себе, пропустив под плечи руки.

– Не жалей… не бойся. Может, наш сын важнее для Вселенной, чем даже ты… и, тем более, я… – продолжает шептать Жанна. – Да и ты не потеряешь меня. Просто прикажи мне жить. Прикажи дышать.

Она замолчала. Заснула? Я осторожно отстранился и заглянул в её лицо. Глаза у неё открыты, но смотрит она в никуда. Потом ресницы опустились, и я услышал глубокое ровное дыхание. Фух, пусть поспит.

Я осторожно поднялся и пошёл к Ба. Постучал и отворил дверь. В комнате стоит лёгкий запах хлорки, а Высшая заканчивает, судя по всему, уже не в первый раз, мыть полы. Да у неё и так везде стерильность, к чему эта чрезмерность?

– Она просыпалась? – спросила Ба, сдувая лезущую в глаза прядь волос. – Поесть не захотела?

– Просыпалась, но только попила, – отвечаю.

– Да, зря мы вытащили её сегодня, ой, зря-я-я, – запричитала бабка. – Ей ж ещё две недели ходить…

– А по-моему, всё чётко, – растерянно вспоминаю. Да, похоже, именно в этих числах одиннадцать месяцев назад мы в первый раз и… да-а… раньше-то не мог посчитать?

Ба выводит меня из комнаты, отправляет за дровами.

– На всякий случай воды нагреем, – говорит она. Сама идёт выносить ведро и полоскать тряпку.

– Пат, – прошу мысленно источник. – Присмотри за Жанной.

– Конечно, – так же мысленно. – Пока спит.

Я приношу дров, растапливаю плиту на кухне. Возвращается Ба, долго моет руки с мылом. Потом уходит проверить котёнка.

– Выглядит плохо, – жалуется она, вернувшись. – Может, надо разбудить, чтобы поела и разделась? В одежде тяжело спать.

– Не надо, – мне не хочется мучать любимую. – Я пойду, к ней лягу, буду караулить, мало ли.

– Иди-иди, – отпускает меня Ба. – Я тоже прилягу, вот ещё дров подложу, да и…

Я возвращаюсь в нашу комнату и ложусь к Жанне за спину. Мне кажется, что дышит она хорошо, легко. Может, всё-таки просто устала и перегрелась? И утром мы проснёмся, и всё будет, как всегда. Но сон ко мне не идёт, я лежу и перебираю в голове всё, что за эти месяцы узнал о родах.

Я, конечно, буду с ней. Вдруг всё же смогу помочь, хоть чем-то. Пойду до конца, как говорится, отвечать так отвечать. Страшно, конечно, но надо. Не уверен, что смогу выдержать её боль и муки. Ничего нет хуже, чем страдания дорогого человека, и твоя неспособность их облегчить.

Жанна спала и почти не шевелилась. Я иногда прикладывал руку к животу, но, кажется, Алекс сладко спал вместе с мамой. Незадолго до рассвета она внезапно открыла глаза и повернула голову в мою сторону.

– Я думала, ты спишь, – сказала Жанна негромко. – А почему не спишь-то?

Голос у неё стал намного твёрже, понимаю с облегчением, сон пошёл ей на пользу.

– Не спится, – говорю. – Переживается.

Котёнок улыбнулась, мягко и ласково.

– Ты хоть ел? – спрашивает.

– Да мы забыли про ужин, так перепугались. А вот ты даже не обедала. Сейчас-то хоть проголодалась?

– Да не знаю, наверное, поела бы… – Жанна улыбается и озирается вокруг, будто её тут давно не было.

– Ну, пойдём тогда, совершим набег на кухню, – я встаю с неразобранной постели и протягиваю ей руки, помогаю подняться.

– Только сначала в туалет, – смущаясь, говорит котёнок. – И срочно. Ой!

И мы, стоя посреди нашей спальни, наблюдаем стремительно увеличивающуюся лужицу, расползающуюся вокруг босых ног Жанны. Я не знаю, что делать. Бежать за тряпкой?

– Сейчас уберём, – успокаиваю я растерянную и испуганную жену, не знающую, куда деть глаза от неловкости.

В коридоре сталкиваюсь с Ба – она выходит из комнаты в халате, но на лице ни следа сна. Тоже, значит, крутилась в постели, не отдохнула. А теперь услышала голоса и решила выйти, проверить.

– Что там у вас? – спрашивает приглушённым голосом.

– Да мы не дошли до туалета, я за ведром с тряпкой, – говорю скороговоркой, пытаюсь просочиться мимо неё.

– Макс, это воды, – говорит Ба теперь уже громко. – Создатель, во дураки-то, как дети малые. У Жанны отошли воды! Мы всё-таки рожаем. Ну, иди, ладно, тряпка всё равно нужна.

И Высшая завязала халат поясом и отправилась к Жанне. Я бегом выскочил на улицу, зачерпнул ведром воды из дождевой бочки, бросил в него тряпку и так же спешно вернулся обратно. К моему приходу Ба уже вытерла котёнку ноги полотенцем и обула её в тапки. Потом не спеша достала из шкафа большое чистое полотенце, длинную ночную сорочку и белую простынь.

– Мы пошли готовиться, – объявила она, подталкивая Жанну к выходу в коридор. – Оставь тут. Я позже уберу, время ещё будет. Принеси лучше в мою комнату воды, и горячей, и холодной. Помогу нашей девочке обмыться. Переодену. А, ещё надо табуретку с кухни принести.

Паника настолько овладела мной, что я с трудом понимаю, о чём она говорит.

– Макс! – Ба понимает, что со мной происходит, и пытается достучаться до моего сознания. – Быстрее! И перестань метаться, до самого момента ещё очень далеко.

Ба немного успокаивает меня, зато сильно пугает Жанну. У неё становится такое лицо… Боится, что будет долго мучиться. Как я слышал, это один из главных женских страхов перед родами. Но жена быстро берёт себя в руки и даже посылает мне робкую, странноватую улыбку. Ох…

Она может, значит, и я могу. Я, в отличие от неё, большой и сильный. Поэтому вот так – выкинь все дурацкие мысли из головы и делай, что сказано. Отношу в комнату Ба всё, что она просила – по ведру горячей и холодной воды, тазик из бани, табуретку. А в комнате Ба тем временем пугает Жанну большой зелёной клизмой. Это что, тоже надо?!

Но меня отсылают. Зрелище не для нежных и впечатлительных самцов, сказала Ба и велела приготовить завтрак. Вхожу в полутёмную кухню, падаю на стул. Состояние такое… смесь радостного возбуждения с первобытным всепоглощающим ужасом.

– Контролируй себя, Макс, – говорит негромко источник. – Ни одной лишней мысли или глупого желания, вроде «ускорить» или «прекратить страдания», «избавить от мучений» и «закончить это всё», понял? Не забывай об этом, думай и желай сегодня исключительно положительно и правильно, и всё будет хорошо.

– Спасибо, – говорю ему, а самому страшно до дури.

Чтобы сделать поесть? Ну, думаю, в таких экстренно-больничных условиях яйца вкрутую вполне подойдут, тем более, что Жанне нельзя теперь кушать, сказала Ба. Потому что вырвет. Как же жалко котёнка…

Ставлю на горячую плиту маленькую кастрюльку с куриными яйцами, параллельно варю кофе. Ба приходит минут через двадцать, очень быстро съедает свой завтрак и выпивает чашку кофе.

– Чтобы поел, – приказывает она мне сурово. – Мне тут ещё один умирающий лебедь не нужен. Какой с тебя помощник, если ты сам будешь… Понял?

Я киваю, Ба снова уходит к Жанне. Заставляю себя поесть, жую без аппетита. Прислушиваюсь, но у девчонок в комнате пока тихо.

Ба выпускает Жанну примерно через час, и почти сразу начинаются первые, ещё слабые схватки. Котёнок уверяет меня, что ей не больно, ложится на нашу кровать. Я сижу рядом и ей не верю. Но через пару часов схватки становятся чаще и сильнее, и Жанна уже не может скрывать. Её лицо искажается от боли, между бровями залегает вертикальная морщинка. А ещё через пару часов она уже не может лежать и встаёт. И мы ходим, очень медленно ходим по комнате взад-вперёд, и жена иногда замирает, прячет лицо на моей груди и глухо стонет. Ба сидит в кресле рядом и засекает частоту схваток, качает головой.

– Ба, мне кажется, когда я немного тужусь, мне становится не так больно, – чуть не плача, говорит Жанна ещё через пару часов.

– Так ты можешь порваться, ещё слишком рано. Пойдём, я посмотрю тебя. Макс, поможешь ей лечь, – говорит Ба, и мы выходим в коридор.

Не удивляюсь, обнаруживая в комнате Ба за ширмой настоящий родильный стол с упорами для рук и ног, мы его с ней вместе и покупали. Но вот небольшой автоклав с полным набором хирургических и гинекологических инструментов на тумбочке, подключённый к новенькой розетке, для меня новость. Кидаю на неё взгляд – лицо у Ба непроницаемо, а Жанна, вновь скрученная болью, по сторонам не смотрит. Чуть поодаль стоит небольшой стол, на нём аккуратные стопки пелёнок и салфеток. Вот и вся обстановка за ширмой.

Помогаю жене устроиться на столе, но при мне ей очень неловко. Она смущается, боится лечь, беспокоится, что сорочка задерётся.

– Уймись, здесь он ничего не увидит, кто ж его пустит, – бормочет Ба, заходя между разведённых столом ног Жанны и приступая к обследованию. Потом уступает мольбам жены и накидывает ей на колени простынь.

– Шейка открылась, – с некоторым недоумением говорит Ба. – Почему же схватки такие нерегулярные?

– Ба, Алекс там не задохнётся? Воды отошли уже часов семь назад, как он там… – беспокоится котёнок. – А-а-а…

Глухой, но громкий стон прервал её вопрос, и тело Жанны выгнулось на столе от боли.

– Давай будем рожать уже. Как снова начнётся, тужься, моя хорошая… Вот сейчас, на счёт три.

И следующие три часа Жанна тужилась, мы тоже тужились вместе с ней. Но безрезультатно. А схватки теперь были чаще и гораздо, гораздо больнее. Вызывая у Жанны уже не стоны, а вскрики и рыдания. Да, она плакала, теряя последние силы, истощая свои и без того стремительно тающие жизненные ресурсы.

Я держал её за руку и понимал, что без посторонней помощи Жанна не родит.

– Я сделаю надрезы, – вдруг заявила Ба, и в руке её серебристо блеснул скальпель. – И кровь послужит смазкой, а дело пойдёт быстрее. Наверное, ребёнок крупный, папаша-то вон, бугай какой.

– Нет! – в истерике заорала Жанна, и тело её от всплеска эмоций вдруг смазалось по контуру радужным сиянием. – Макс!!! Не дай ей меня резать!!! Я сама, скажи ей, что сама! Мы сами! Да? Мы сами…

Жанна разрыдалась. Я посмотрел на Ба, очень прямо и настойчиво, и не отводил глаз, пока она не сдалась и не отложила скальпель.

– Не смей переворачиваться, Ажан, мы не знаем, как это скажется на ребёнке, – приказала Ба, и радужное сияние постепенно сошло на нет.

– Да помоги же ей, – прошептал Пат. – Помоги!

– Давай, любимая, – говорю своей малышке. – Давай, мы с тобой вместе.

И Жанна напрягается изо всех сил, а я отдаю ей, хочу, чтобы она жила, дышала, взяла у меня сил… хочу, чтобы у неё получилось. От неимоверного усилия тело её снова выгибается на столе, и кажется, что сейчас не выдержит позвоночник.

– Давай, Ажан, я уже вижу головку, – взволнованно говорит Ба. – Только не останавливайся сейчас, ты молодец, хорошая моя…

А Жанна кричит, она стискивает мои пальцы своей ручкой, почти ломая кости, и от этого нечеловеческого напряжения вдруг вспыхивает вся золотым светом, ярким и слепящим.

– Ещё немного, ну… Давай-давай-давай…

Только дыши, думаю я на пределе, живи, любимая, не уходи от нас. Я думаю так, так желаю, что мысли мои скоро можно будет трогать руками.

Почти исчезая в золотом сиянии, Жанна вырывает свою руку из моих пальцев и уже двумя руками вцепляется в упоры. Мне кажется, я слышу металлический скрип, стол начинает вибрировать и трястись. Жанна кричит страшным, натужным криком, снова выгибается, потом голова её закидывается назад, и тело обмякает.

– Мальчик, – удовлетворённо говорит Ба, и через секунду наш сын заявляет о себе громким, закатывающимся младенческим криком.

Я чувствую себя оглушённым. Не верю, смеюсь, но мне кажется, что по щекам текут слёзы. Я беру безвольно повисшую руку жены и целую, прижимаю к своему лицу. Да я сейчас ноги ей готов целовать, не то, что руки. Создатель, у нас получилось, получилось! И моя любимая жива. Спасибо, спасибо… Я сам не понимаю, кого благодарю, но знаю, что кого-то точно надо, того бесконечно доброго и любящего, кто вмешался… кто помог нам.

Ба быстро обслужила младенца, перевязала пуповину и поднесла к Жанне.

– Макс, порви сорочку, – скомандовала она обалдевшему мне и, отвечая на мой недоумевающий и, наверное, туповатый взгляд, пояснила: – Нужно приложить к груди.

Я надорвал вырез сорочки, и Ба осторожно уложила нашего сына на обнажённое тело Жанны так, чтобы он мог дотянуться до груди. Ребёнок сразу же зачмокал, а котёнок снова расплакалась, но теперь тихо и счастливо.

– Он такой красивый! Макс, правда же? Самый красивый на свете… – тихо говорит жена сквозь слёзы, а я не смотрю на ребёнка, я смотрю только на неё, на любимое усталое лицо с кругами под глазами, столь сильно мерцающими золотым, что чёрного, за исключением тонкого ободка вокруг радужки, почти не осталось. Смотрю на волосы, влажно прилипшие ко лбу, изящную шею, когда она поднимает голову, стремясь посмотреть на сына, тонкие руки, очень легко касающиеся маленького тельца. Смотрю, как будто в первый раз её вижу. Как будто она снова какой-нибудь амулет сняла, а я её вдруг заметил.

– Ну что, отдохнула? – вдруг спрашивает Жанну Ба, и та испуганно вскидывает на неё взгляд. – А теперь нужно ещё немного постараться, послед-то не вышел. Макс, забери ребёнка.

Ба посмотрела на застывшего в ступоре меня, чертыхнулась, подцепила Алекса пелёнкой и, обойдя стол по кругу, всучила мне в руки. Жанна тревожно проводила сына взглядом.

– Не урони хоть… папаша! – припечатала меня Ба и добавила, удаляясь: – Так и держи, двумя руками, одна – под головой и плечиками, вторая под попой. Давай, Ажан, держись за эти штуки, это легче, чем ребёнка, ну, милая…

А я стою и разглядываю то, что мне дали. И ради вот этого влюблённые во всех мирах так яростно стремятся соединиться?! Просто существо, спокойно помещающееся на двух моих ладонях, ничем не напоминает тот медийный детский образ, коего выдают за новорождённого в рекламе памперсов и детского питания. Никакой пухлости и круглых глазок. Складки, правда, есть, но больше похожие на алкогольную отёчность. А так – длинноватое несуразное тельце с впалой грудью и беззащитным животиком, длинные тонкие ручки-ножки, вытянуто-сплюснутая голова-фасолина с чёрными волосиками, припухшая мордочка с закрытыми глазами, красноватая кожа… И только крохотные тонюсенькие пальчики на ручках и ножках говорят о том, что перед нами человек, а не личинка инопланетного гуманоида.

Минут через пятнадцать Ба подошла и забрала малыша. Унесла за ширму, где на кровати заранее приготовлены для него первые его распашонки, пелёнки, одеяльца. Я сразу же взглянул на Жанну и удивился её молчаливой неподвижности. Она лежит на столе с вытянутыми вдоль тела руками, ноги сняты с отведённых от стола упоров, глаза закрыты. Ба прикрыла её простынёй до подбородка, до самого неподвижного лица, и золотое сияние, изрядно поубавившееся, но до конца не исчезнувшее, окружает тело в белом словно саване светящимся ореолом. Внезапно мне стало страшно, я бросился к столу, откинув с дороги ширму, отмечая краем сознания погнутые ручные металлические упоры, и схватил Жанну за руку. Холодная! Я выронил руку, чтобы тут же снова схватить и прижать к губам в остужающем кровь ужасе.

– Да спит она, спит, – сказала Ба за моей спиной. – Я ей дала снадобье одно, чтоб отдохнула. Пойдём, покажу, как обращаться с дитём.

И Ба оторвала меня от жены и увела к Алексу.

– А почему у неё руки такие холодные? – спрашиваю Ба, а голос охрип. Она молча пожимает плечами. Не знает…

Ба показывает, как надевать на кроху простой марлевый подгузник, потом туго пеленает, насильно вытягивая ручки и ножки и фиксируя их пелёнкой.

– Ужас какой, – говорю я. – Зачем так делать? Ему же больно и неприятно, наверное, даже не пошевелиться. И почему не памперс? Написает и проснётся.

– Эти ваши памперсы – вред один… и пеленать по первости надо туго, дитё в утробе без движения лежит, и сейчас может испугаться, махнув ручкой, или себя поранить. Правильно всё я делаю, а ты смотри, учись.

– Можно Жанну перенести? На нашу кровать?

– А чего нельзя, можно. Иди тогда, разбери постель. Нет, лучше смени бельё и тогда неси уж.

Я сорвался в нашу спальню. Содрал с постели покрывало и несвежее бельё и оперативно постелил чистое, благо, опыт уже есть. Рванул обратно, у дверей снова перешёл на шаг. Войдя, кинул взгляд на Ба, копошащуюся возле ребёнка, и повернулся к Жанне.

Глава 39. Макс. Материнский инстинкт.

И будто натолкнулся на стену. Забыл, как дышать. Онемел. Умер.

Над пустым столом и смятой простынёй медленно таяло золотое облако, оставляя после себя отдельные искры, танцующие в сумерках наступающего вечера. Войди я минутой позже, не застал бы даже его. Рвануло сердце, исчезли мысли, только боль в груди настойчиво напоминала, что я жив.

Ба глянула на меня искоса и резко выпрямилась, оборачиваясь назад, к столу. Охнула, прижала к груди натруженные руки.

– Что это? – спрашиваю чужим голосом, пустым таким, подобный голос у живых я слышал только у Тарда. – Она умерла?

Ба медленно двинулась к столу, цепляясь по ходу за мебель. Подошла и неверяще огладила простынь руками, отступила на шаг, заозиралась.

– Нет, быть не может… – прошептала она. – Нет, нет… Всё же нормально прошло, она даже не порвалась. Просто заснула… что же это?

Я почувствовал себя пустым. Нет, не одиноким, не брошенным, просто иссякнувшим, как давно высохший колодец. Казалось бы, теперь, когда всё самое трудное позади, когда мы только что преодолели наше первое серьёзное испытание и заслужили немного отдыха и тихого счастья, наша история… закончилась. Оборвалась, не оставив надежды, просто прекратила быть. Мой мозг не может этого принять, поэтому банально отключается. Такая своеобразная защита от перегрузки. Это хорошо, что внутри меня пусто, ни мыслей, ни желаний, хотя бы никто не пострадает. Потому что я ничего не хочу.

За окнами сильный порыв ветра подхватил пустое ведро, загромыхал отогнувшейся жестиной на крыше сарая. Хлынул дождь стеной, редкий гость в Кармане, и вслед за ним почерневшее небо раскололось раскатом грома, потом ещё одним и ещё. Алекс тоненько жалобно заплакал. Невероятная по силе гроза накрыла деревню…

***

Я сижу на крыльце с закрытыми глазами, подставив лицо обеденному июльскому солнцу. Вышел на минуту, освежить голову перед тем, как идти спать. Сегодня моему сыну неделя. Моему. Не нашему, только моему. Сегодня вечером, через пару часов наступит этот радостно-несчастный праздник. День, когда мы с Алексом встретились и остались одни. Нет, Ба, конечно, с нами, слава Создателю. Я бы не справился с младенцем один, однозначно.

Первые три дня мы с Ба и Патом не спали около Ала вместе. Потрясённые, скорбящие и непонимающие, мы старались найти какие-то ответы и подход к ребёнку, что, как выяснилось, оказалось совсем не просто. Потому что Алекс не ел, не спал и беспрестанно орал. Ему нужна была мать и её молоко, а всю другую еду он сразу же срыгивал – ни свежее, ещё тёплое козье молоко, которое приносила соседка, ни жидкая овсянка, сваренная Ба, не задерживались в нём ни на минуту. Всё, что изредка удавалось впихнуть в него без последствий – это немного кипячёной воды. Через три дня Алекс чуть успокоился и стал орать только днём, а мы с Ба решили разделиться. Я остаюсь с ребёнком ночь и утро, а Ба – с обеда до ночи отпускает меня отоспаться. Вот только непонятно, чем он живёт, если не кушает. Беспокоюсь о нём, он такой крошечный. Жанна не простит мне, если с сыном что-то случится.

Ловлю себя на том, что думаю о ней, как о живой. Не могу по-другому, она будто где-то далеко, не со мной, но не мёртвая, нет. Туда нельзя вернуться, прийти, проехать, нельзя её найти, попросить прощения. Я даже не сказал ей по-нормальному, что люблю.

Солнце припекает, сияя на безоблачном синем небе Кармана. Поэтому, когда по моему лицу скользнула тень, на несколько секунд избавив от жгучих лучей, мне показалось, что повеяло необычной прохладой. Это что, птица? Ну, тогда эта птица размером не меньше журавля будет, а я никого, кроме мелких птах, в Кармане никогда не видел. Да и такой парящий полёт свойственен, скорее, крупному хищнику на охоте, чем одинокому аисту или журавлю. Вскакиваю, выхожу от дома на дорогу и кручу головой. Нет, никого не видно, а птицу, даже вдалеке, я бы заметил. И облаков нет. Показалось?

Да я вообще скоро свихнусь, возможно. Разве можно остаться нормальным, если тело твоей любимой буквально на твоих глазах… как там сказал Блатта-ам – самоуничтожается? Как раз тогда, когда оставалось только жить долго и счастливо. Ба тоже была потрясена. Хотя, мне кажется, что она-то о тенебрисах должна знать гораздо больше, ведь она дружила с матерью Жанны. Они были долго знакомы, вместе пришли на Землю. Странно. Может, Высшая просто не считает нужным поделиться со мной? Тогда это просто жестоко.

Иду в дом, моя очередь спать. Ба с утра разожгла плиту, приготовила нам завтрак и обед и сейчас воркует с Алексом. Пока на руках, он плакать не будет. Ну, а когда останется один в кроватке, я проснусь, просто не получится спать, если он плачет. Так что я уже не помню, когда спал нормально.

Ложусь на диван в одежде. Всё равно спать недолго, часа четыре. На нашу кровать с того дня я ни разу не ложился. Не могу там один.

***

– Макс, – тихонько тормошит меня Ба. – Уже стемнело. Ляг на большую кровать, я Сашеньку к тебе положу, вместе поспите.

Поднимаюсь, иду, шатаясь, к кровати.

– Поел? – спрашиваю, несмотря на то, что фактически сплю на ходу.

– Как всегда, – вздыхает Ба.

Она кладёт спящего Алекса, снова туго спелёнатого, на половину кровати к стенке, я ложусь с краю. Надо осторожнее, не раздавить мелкого во сне, думаю, и снова закрываю глаза. Но нарушенный сон не спешит возвращаться, да и бдительность – ибо «не раздави» – заставляет быть настороже, и через несколько минут я уже разглядываю в полумраке личико спящего сына. За неделю он немного округлился и стал больше похож на ребёнка, с чего только, непонятно. Три дня назад мы первый раз искупали Алекса, Ба сказала, пора смыть родовую грязь, и с тех пор на его головке красуется чёрный пушок, смешной такой, мягкий. Длинные ресницы, как у мамы, лежат на щёчках, а выражение мордахи скорбное какое-то. Строгое. Он на неё похож, наш сын. Не могу смотреть, глаза слезятся, и я осторожно встаю с кровати. Подкладываю вокруг него под матрас подушки, чтобы он не подкатился к краю и не упал на пол, и выхожу из комнаты. В принципе, Алекс ночью почти всегда спокойно спит, на удивление, так что я ничем не рискую. Странно толькото, что спит он крепко, не плачет, но утром всегда оказывается распелёнат, со сложенными ручками под щёчкой. И никогда не бывает мокрым, не писается по ночам. А ведь ему неделя только, разве так бывает?

На кухне беру из шкафчика чашку, проверяю – как всегда, Ба оставила мне на плите горячий кофе. Наливаю, сажусь за стол, когда вдруг слышу странный сигнал. Оглядываюсь – это локер за стеклом буфета, над ним изображение двух маленьких белых крыльев со щитом в центре. Это герб, ну, а поскольку контакт в локере единственный, то делаю вывод, что герб Яннара.

– Тарда, – подтверждает мою догадку Пат.

А я боюсь разбудить сына, но ответить нужно. Выхожу на улицу, оставляю дверь открытой. Из-за жары окна во всём доме нараспашку, только в комнате, где находится Алекс, закрыты во избежание сквозняков. Так что я обязательно услышу, если ребёнок заплачет. Да я бы попросил Пата последить, но хочу, чтобы он присутствовал при разговоре с Яном.

Ставлю локер на сиденье детской качели, ещё одна преждевременная городская покупка, сажусь на крыльцо и принимаю вызов. Появляется изображение – Ян сидит, опустив голову. Потом поднимает лицо, смотрит на меня прямым, твёрдым, но пустым взглядом. Кладёт что-то в локер, жмёт отправку.

– Здравствуй, Яннар, – сдержанно говорю ему, прежде чем отосланное им возникает в локере с моей стороны. Даже не знаю, как, когда это получилось, что мы перешли на «ты».

– Здравствуй, Макс, – отвечает он почему-то по-нашему. Значит, дни у него снова перестали быть светлыми.

Локер чуть брякает, и в нём появляется посылка – оберег Ба. Даже говорить ничего не нужно.

– Он ушёл, – говорит Тарда бесцветно. А я думаю – не помогло, так же, как Жанне. Но Ян продолжает: – Он просто снял амулет, Макс… и его не стало…

Что?! Вот просто снял?

– Почему? – говорю почти шёпотом, не понимаю.

– Мы с Блатта-амом долго думали, как доложить Совету об исчезновении источника, – на лице у мэйнера блуждает выражение странноватой задумчивости с явным оттенком отчаяния. – Нашли в этом происшествии кучу многообещающих возможностей – ведь если творящий источник, привязанный к кораблю, может самовольно в любой момент его покинуть, значит, нельзя строить такие корабли. Без источника они не функционируют, как задумано, слишком громоздкие для обычной синей воды, не хватает мощности. И от этого отпадает надобность вывозить источники с Патриума, ведь сфера их применения для существ, не обладающих творящей силой, весьма узка… Но Единый Совет не принял во внимание наши доводы, и высочайшим Указом «Магнум II» велено укомплектовать другим «усиленным источником энергии» в самые короткие сроки…

Ян прервался, откинулся на спинку кресла, изучая настойчивым взглядом моё лицо. Сегодня он находится в кабинете, тёмном и мрачном. Как он с ума не сойдёт, проводя столько времени в таком унылом месте?

– «Магнум II» был экспериментальным образцом, ты знал? Старик не говорил с тобой об этом? – поинтересовался он. Я отрицательно кручу головой. Блядь, да у меня просто нет слов на это дерьмо, которое зовётся «жизнь»… – И перенёс и привязал источник Соуло на «Магнум II» именно Блатта-ам, больше ни у кого не получилось. Перерыл все архивы Первых и открыл древний способ привязки с помощью кондага, который является проводником творящей силы. Ну, и когда Совет принял своё решение, Блатта-ам принял своё…

– Мне жаль, – искренне сожалея, говорю я. Наше положение, и так нелёгкое, стало ещё более сложным.

– Выглядишь… неважно, – констатировал Тарда очевидную реальность. – Что-то случилось?

– У меня родился сын, – начинаю я, но продолжать абсолютно не хочется. Не хочется рассказывать о Жанне, как будто если не говорить об этом, то ничего и не было. А ещё я не хочу, не могу принимать соболезнования. Ни от кого.

– Поздравляю, – на лице мэйнера мелькает выражение неподдельного удивления, быстро сменяющееся напряжённым вниманием. Он снова долго изучает моё лицо, но молчит. Не спрашивает, он понимает, что это единственное радостное событие того дня, а после произошло нечто, не подходящее для обсуждения.

– Я понял, – произносит он задумчиво. – Тебе сейчас и так нелегко. Что ж, до встречи. Буду ждать, когда ты будешь в силах общаться. И Макс… ты держись, не сдавайся.

Я киваю, отключаю локер. Тяжело как на душе. Надо привыкать, что в жизни теперь плохого всегда будет больше, чем хорошего, и это плохое имеет тенденцию к бесконтрольному размножению. Пат за всю беседу не уронил ни слова, ни мысли.

– Скорбишь? – спрашиваю молчуна, потерявшего лучшего друга. Пат не отвечает, он никогда не говорил, как относится к инсектару, но я и так знаю. – А о кондаге? Ты знал? Получается, ложку с корабля мне в карман подсунул Блатта-ам… чтобы ты смог уйти со мной…

– Догадывался, но не был уверен, – отвечает Пат, словно нехотя.

– Почему тогда не остановил, почему позволил отдать наш единственный предмет из кондага практически незнакомцу?

– Иногда нельзя вмешиваться в ход событий, нарушать цепочку закономерностей, чтобы произошло то, что должно в будущем случиться, – источник переходит на нравоучительный тон. – В твоём порыве я увидел… волю Создателя.

– Но ведь ты не можешь без него. Именно поэтому в наше с тобой первое творение ты был так обессилен, – укоряю его, но единственным ответом мне становится громкий стрёкот кузнечиков в полной темноте. Жара прошедшего дня даже ночью напоминает о себе густым, словно тягучим, воздухом.

– Максс, веррниссь в дом… – шипящим шёпотом говорит вдруг источник в моей голове. Киваю, да, надо посмотреть, как там Алекс. Саша, как называет его Ба.

Поднимаюсь, захожу в сени, стараясь ступать бесшумно. Вроде, всё тихо. Иду на кухню, возвращаю локер на место. Отпиваю остывший кофе из чашки, прислушиваюсь. В доме тишина, но еле слышные звуки какой-то возни доносятся из нашей спальни. Алекс проснулся и пытается выпутаться из пелёнки? Если так, то вскоре раздастся его плач.

Я крадусь, едва дыша, заглядываю в комнату через открытую дверь. И сначала мне кажется, что ничего необычного в тёмной комнате я не вижу, но, присмотревшись, замечаю странность. Будто чёрная ночная тень укрывает кровать, где спит Алекс, а ведь на постели белое бельё. И будто бы я слышу невнятное причмокивание и прерывающийся, едва слышный, но удовлетворённый голосок сына, и какое-то странное шуршание, похожее на трение ткани о что-то упруго-шершавое. Негромкий вибрирующий звук, напоминающий мурлыканье довольного кота, сопровождающий этот непонятный, почти незаметный шум, подтверждает мои опасения – на кровати вместе с Алексом находится неизвестный зверь.

Я делаю осторожный шаг в комнату, и под моей ногой предательски скрипит деревянная половица. Темнота на кровати замолкает, и из непроницаемой тьмы вдруг появляются два золотых светящихся удлинённых глаза, которые следят за мной с очевидным подозрением и угрозой. Тихое кошачье предупреждающее подвывание заставляет меня замереть на месте.

– Макс, назад! – слышу с трудом различимый шёпот Ба. – Отходи аккуратно, не делай резких движений.

Вот как? Но там мой сын! Я что, должен его оставить? И я протягиваю руку и щёлкаю выключателем, освещая комнату резким электрическим светом, вынуждая существо на кровати показаться.

И с оторопью наблюдаю, как огромное, чёрное, как ночь, животное на кровати поднимается, упираясь передними лапами, встаёт во весь рост, разворачиваясь. Это тенебрис! Я это понимаю, видя чёрные огромные крылья, но этот тенебрис страшный… совсем другой. Вот уж действительно тварь! Это существо пугает до дрожи в коленях – оно гораздо больше Жанны, тяжелее и опаснее. Поджарое хищное тело с резким переходом низкой объёмной грудины к животу, очень мускулистые, жилистые длинные лапы, украшенные на суставах кожно-костяными наростами с небольшими шипами, горбоносая, частично скрытая такими же наростами удлинённая морда. Неширокую, но очень глубокую грудь украшают уже не наросты, а целые пластины. Такие же шиповатые пластины идут по спине, переходя на хвост и основание крыльев. Это создание уже больше похоже не на пантеру, а на гепарда, только киль груди гораздо ниже. Да, летать этому существу наверняка легче, чем Жанне – тело выглядит более приспособленным и вёртким.

Прозрение, кошмарное открытие накрыло ужасом. Я ведь называл Жанну котёнком, я же подсознательно понимал. Я соблазнил ребёнка! Помню, мне казалось, что она похожа на земную пантеру, а то была всего лишь детская пухлость. Она была ещё котёнок-подросток, отсюда эта толстолапость, приятная на ощупь пушистость, чуть неповоротливое тело. А сейчас передо мной взрослая особь, агрессивная и смертоносная, между костистых лап которой машет ручонками мой ребёнок.

Тварь зашипела, с переходом в низкий вибрирующий рык, распахивая пасть, оснащённую огромными, чрезвычайно острыми зубами. Легко сошла с кровати, аккуратно переступив через Алекса и застучав жуткими когтями по дереву пола.

А что она здесь забыла, вдруг приходит мне в голову. Стоп. Получается, она каждую ночь приходит и, пока я без сна нарезаю круги вокруг дома или отрубаюсь на своём диване, кормит и, видимо, вылизывает ребёнка, иначе, почему он утром сухой, чистый и распелёнатый? Её привёл материнский инстинкт, это Жанна! Любимая ко мне вернулась…

– Нет! Не надо! – вскрикивает Ба, когда я делаю ещё один шаг навстречу длинношеему чёрному монстру. В прижатых ушах и оскаленной морде которого сейчас невозможно даже предположить мою спокойную, уравновешенную любимую. Но ведь однажды у меня получилось её вернуть, ведь получилось же…

Тенебрис группируется, грациозное тело опасно сжимается перед прыжком. Она бросается на меня с раскатистым рычанием, оттолкнувшись от пола и помогая себе в прыжке широкими крыльями, отчего несоизмеримо увеличивается её скорость.

Сильные лапы ударяются в мою грудь, огромные клыки клацают в сантиметре от моей шеи. Я падаю, понимая, что намного легче неё в своей человеческой форме, да и вообще, стоило бы чем-то прикрыться. Отпихиваю лязгающую, словно охотничий капкан, зубами морду вдруг ставшими сильнее и больше руками, скидываю её в сторону и поднимаюсь на ноги. В сущности мне здесь не разогнуться, но выхода нет, в человеческом виде она меня быстро одолеет. Тенебрис идёт на новый заход – прыгает снова, и я вынужден подставить под её челюсти левую руку, по которой быстро расползается металлическая поверхность только что образовавшегося наруча. Всё-таки есть польза от неосознанного творения! Белые клыки скользнули по металлу, и, пользуясь её минутным замешательством, я откидываю её вглубь комнаты, где она тяжело приземляется, ломая стол. Успокоилась?

Нет, она поднимается и берёт разбег. Я, наконец, с ужасом понимаю, что она меня не пугает, а всерьёз намерена убивать. Чего я хотел, она же защищает детёныша. Так что мне, возможно, придётся… Нет! Нет-нет-нет!

Тварь налетела на меня со скоростью пушечного ядра, метя прямо в шею. Я слегка уклонился, и она вонзила огромные зубы в левое плечо, выкидывая нас инерцией разбега в коридор. Деревянные стены сминаются от удара двух тяжёлых неестественных тел, и мы вываливаемся, выкатываемся на улицу через большой пролом в стене. Смазанным пятном вижу побелевшее от ужаса лицо Ба с прижатыми ко рту руками. Да, наверное, стоило мне рассказать…

Тенебрис рвёт плечо зубами и выпускает, вновь пытаясь подобраться к моему горлу. Я снова пытаюсь прикрыться рукой, и тварь хватает меня за незащищённую левую кисть, дробя кости. Выворачиваю её морду правой и с трудом выдираю левую руку. Пытаюсь отодвинуться, вылезти из-под неё, сжимаю за шею двумя руками, наплевав на боль в раненной ладони, но шея у неё длинная, и она вот-вот до меня доберётся. Не даёт мне подняться, дерёт похожими на собачьи когтями грудь, закрытую металлическими щитками. И небольшие металлические квадраты сдаются, слетают с меня под натиском этих невероятно твёрдых когтей. Мы катаемся по земле, вернее, это тенебрис меня катает, и я уже чувствую на лице её жаркое дыхание. А из дома слышится плач нашего сына, вдруг лишившегося того тёплого и вкусного, что он привык получать каждую ночь, и обнаружившего себя в полном одиночестве…

На секунду, она отвлекается на его плач всего на секунду (блядь, ну, конечно, она же мать!), но я пользуюсь этим шансом. Я бью её кулаком, бью любимую кулаком сбоку в голову. И она отлетает от меня, снеся своим телом крыльцо, и замирает чёрной неподвижной грудой.

Ба выбегает из пролома, бросается к ней. Она боится, но потом всё же осторожно касается руками. Чёрная туша идёт радужной рябью, являя обнажённое женское тело. Белое хрупкое тело моей любимой. Ба склоняется над ней, плача.

Я поднимаюсь с трудом, встаю сначала на колени. Из многочисленных царапин и порезов от клыков и когтей сочится кровь, разодранное плечо кровоточит гораздо сильнее, но сейчас это не важно. Скидываю сущность, будто надоевшую спецодежду, пошатываясь, иду к Жанне. Отодвигаю рыдающую Ба, сгребаю в охапку неподвижное бессознательное тело. Опускаюсь на землю, прижимаю Жанну к себе, укачиваю на груди. Хорошая моя, я так люблю тебя, думаю я, ты только дыши, любимая, не оставляй меня. Я уже так без тебя устал… так устал терять…

Эпилог. Шесть месяцев спустя.

– Сынок? Алекс? – я заглядываю в круглое жизнерадостное личико сына, пытаясь поймать его взгляд. О, этот пытливый взгляд! Взгляд шестимесячного крохи, полностью довольного собой и жизнью, уверенного, что так будет всегда, а мир вокруг исключительно добрый.

– Слышал, ты сегодня был молодец? Старался, как мог? – продолжаю я пытать пока бессловесного героя. – Всех умаял, мать довёл…

– Гу, – говорит Лекс, трогая руками моё лицо и хватая за нос. Ловлю эту растопыренную и уже сильную лапку и целую в ладошку. Алекс всегда чутко реагирует на упоминание слова «мама», думаю я и бросаю взгляд на кровать, где без сил упала эта самая мама, как говорится, без задних ног. Так сладко спит, что даже похрапывает.

Алекс, конечно, пока ещё не ходит, но весьма активно ползает. Он научился слезать с большой кровати, подползая к краю задом и отправляя вперёд сначала ножки, потом тяжёлую попу, вцепившись ручонками в покрывало и мигрируя на пол вместе с ним. Этот необыкновенно полезный навык открыл перед ним широчайшие возможности. Настолько обширные, что всё, что выдвигается и распахивается, вроде дверок шкафов и тумбочек, пришлось привязать и заклеить, дабы избежать обрушения и разграбления. Но и без них мир для сына оставался полным тайн и неожиданных открытий.

Сегодня, например, на него с подоконника падал цветочный горшок, лишь в последнюю секунду внезапно изменивший траекторию полёта. Потом был перевёрнутый горячий чайник, острый ножик на кухне и двухчасовые поиски ребёнка, вдруг исчезнувшего с радаров всех троих воспитателей в замкнутом пространстве дома. Так что к моменту моего возвращения из города Пат истерично заявил, что он больше не может, Ба сослалась на головную боль, а Жанна просто отрубилась на кровати.

– Ну вот, одни мы с тобой остались, – продолжаю вещать я чудо-ребёнку, внимающему с необычайной серьёзностью. – А знаешь, сынок, давай я поделюсь с тобой жизненным опытом.

Я уселся в кресло, удерживая Ала перед собой столбиком, и продолжил.

– На свете много важных вещей, сын, но некоторые из них важнее прочих, ибо дают возможность радостно заниматься остальными. И самая главная задача любого мужчины – найти свою, правильную женщину… да… – я задумался ненадолго. – И что в этой связи я хочу тебе сказать, сынок – не будь, как я! Не трать своё время, начиная поиски с блестящих красоток, столь сильно увлечённых собой, что на тебя им банально не хватит времени. Ну, сначала, конечно, стоит поступить учиться. И профиль вообще не важен, образование ты когда-нибудь и потом получишь, так что выбирать надо тот ВУЗ, где много девочек. И вот тут не повторяй моих ошибок, выбери сразу самую скромную девчонку и, быть может, тебе повезёт, как и мне. И в твоей жизни тоже будет смысл.

– Макс, – сквозь сон бормочет Жанна, переворачиваясь на бок и зевая. – С кем ты разговариваешь?

– С Алексом, – говорю и предвкушаю. Вот сейчас начнётся. Ну, вот, вот… Сейчас!

– Макс, ему же только шесть месяцев, – котёнок снова сладко зевает и утыкается носом в подушку.

– А-а… И-и-ах-ха, – обиженно начинает Лекс и крутит головёнкой, на которой уже появились настоящие чёрные волоски. Я уже говорил, сын всегда очень чутко реагирует на маму, которая сейчас так неосмотрительно обнаружила себя, подав голос. Испортила всю маскировку.

– И-и-и-а-а-а-а, – с надрывом заходится Алекс, и я его понимаю – он же слышал, она не спала, ну, и как так? Самому иной раз хочется так же.

Рот Алекса изгибается грустной скобкой, а личико морщится под градом воистину крокодильих слёз.

– Ну ладно, иди сюда, – зовёт нас… нет, это она Ала зовёт, мама. – Макс, давай его сюда.

Я опускаю сына на кровать возле Жанны, которая уже расстегнула ворот домашнего свободного платья, обнажив одну грудь. Алекс жадно впивается ртом в её розовый сосок, а я отворачиваюсь, мучаясь ревностью от этой вопиющей несправедливости. Как-никак, я познакомился с ней первым! Нет, даже подумать боюсь её снова коснуться, слишком сильны ещё воспоминания о событиях шестимесячной давности. А вот Ал не боится, поэтому… как там говорят? Дорогу смелым!

– Пока вы кушаете, я схожу, вымоюсь, – предупреждаю жену, вытаскивая из шкафа полотенце. Да, они уже объявили мне сразу по приезду, что стопили сегодня баню, и все втроём намылись.

Выхожу из дома в задумчивости, быстро прохожу по тропинке между сугробов к маленькой старой баньке.

Тогда, шесть месяцев назад, наша семья почти раскололась. Из-за взаимного непонимания и обид. После чудесного, но местами ужасного возвращения Жанны я не был уверен, что мы сможем остаться вместе, сохранить нас.

Как оказалось, о том, что тенебрис является по ночам, знали и Ба, и Пат. Промолчали, но выделили мне ночные часы для дежурства. Так и не понял, на что они рассчитывали? Что мы благополучно изувечим друг друга, может, даже убьём? Ну, на Пата долго злиться я не смог, это всё равно, что злиться на самого себя, но с Ба не разговаривал больше месяца. Могла бы хоть объяснить, что под влиянием мощного стресса от родов и просто потому, что пришло время, организм Жанны переродился, но не совсем правильно, с частичной утратой самосознания (то есть, котёнок напрочь забыла, что она человек). Я потом узнал, что такое взросление у тенебрисов называется «войти в полную силу». Но про ребёнка помнила, и именно инстинкт матери вернул её в дом. И эти двое знали, видели, как я мучаюсь, и молчали. Нет, я зря простил обоих…

Я с ума сходил от того, что мог её убить. Ясно, что выбора у меня, по сути, не было, она бы разорвала мне горло, но я ударил Жанну, будучи в сущности. Мог и убить, и покалечить. Нам просто повезло, что всё обернулось просто обмороком.

Жанна же винила себя. В очередной раз меняя мне повязки на плече и левой руке, она чуть не плакала при виде страшных ран.

– Почему ты не залечишь эти стрёмные царапины? – на третью перевязку спросил мысленно Пат с осуждением.

– Тихо ты, – цыкнул я на него. Как ему объяснить, что мне нужно, чтобы она меня касалась… хотя бы так. Ведь взаимное чувство вины делало пропасть между нами всё глубже.

Через месяц этой адской жизни мы поговорили. Вот просто сели втроём за стол и выорали друг другу всё, что накипело. Пата тоже звали, но он отказался. Он вообще какие-то неправильные выводы для себя сделал, снова стал звать меня на «вы» и «господин»… Болезнь прошла спустя примерно пару месяцев.

И всё, вроде, вернулось на круги своя, всё, кроме нас с Жанной. Я продолжаю спать на диване, потому что на моём месте спит теперь Алекс. Это очень удобно, потому что так Жанне не надо вставать ночью. Да и вообще, я больше не собираюсь… просто не вынесу этого всего снова. Не хочу, чтобы ей было так плохо. Так что вопрос с сексом придётся решать как-то иначе. Возможно, найти кого-то, лучше за деньги. О чём тут вообще говорить? Даже смешно. У меня ж и не встанет ни на кого теперь, кроме неё.

Задумавшись, неторопливо разделся, набрал в тазик тёплой воды. За эти месяцы уже привык к бане, но всё равно жарко, так что я сильно горячей водой не моюсь.

– Макс, – слышу я тихое от двери. Жанна! Она зачем здесь? Пугаюсь, как девственник, даже хочется чем-то прикрыться. Но тело немедленно реагирует на голос любимой, и я старательно отворачиваюсь, пряча срам, как говорит Ба.

– Я считаю, пришла пора поговорить, – продолжает она, а я думаю – разве может быть начало ужаснее? Именно после таких разговоров двое, чаще всего, разбегаются навсегда.

– Я всё ждала, что ты сам поднимешь эту тему, но ты молчишь. Ты зачастил в город… У тебя кто-то появился? – я слышу, что Жанна подошла сзади совсем близко.

– Нет… – что с голосом у меня… будто во рту каша.

– Учти, откушу голову, – Жанна прижимается к моей спине обнажённым телом и, обняв, гладит живот, опуская руки всё ниже и ниже. Что она делает? Ей же нельзя, у неё там ещё не зажило. Нет, я не смогу…

Но она ласкает меня, настойчиво и, что совсем немыслимо для неё, даже нагло. Я просто слышу, как разваливается на куски моя решимость.

– Или ещё что-нибудь… важное, – смеясь, говорит она. – Иди ко мне, любимый…

Создатель, как я слаб! Поворачиваюсь к ней, прижимаю к себе стройное, тонкое, такое желанное тело. И вспоминаю, что так и не сказал ей, так и не смог вслух…

– Я так тебя люблю, – говорю в эти мягкие губы, целую её, снова, спустя столько времени ощущая невыразимо прекрасный аромат. Пьянящий, одуряющий аромат свежей дыни.

Примечания

1

Ego Maximus Waldo Ferrano es Soulo, in nomine Creatoris, iure Summi Pontificis, annuntio meum et expectans oboedientiam (лат.) – Я, Максимус Уолдо Феррано эс Соуло, именем Создателя, по праву Высшего, объявляю принадлежность и требую подчинения (не точно, прим. автора).

(обратно)

2

Soulo (лат.) – душа

(обратно)

3

Рефлексия (от лат. Reflexio – обращение назад) – способность человеческого мышления к критическому анализу и самоанализу. Считается важнейшим средством самопознания и самосовершенствования человека (прим. автора)

(обратно)

4

Dilecta (лат.) – возлюбленная.

(обратно)

5

Tuus sum (лат.) – я твоя.

(обратно)

6

Шелет (от лат. Scelestus – уголовный) – преступник (прим. автора)

(обратно)

7

Верум (от лат. Verum – истинный) – символ истинной чистоты, любви и верности, преподносимый возлюбленному девушкой у Первых детей. Редкое магическое явление, верум порождается женским телом после искреннего и первого акта любви. Соединяет пару навсегда (прим. автора)

(обратно)

8

Локер (от лат. Loqui – говорить) – средство связи (прим. автора)

(обратно)

9

Скутум (от лат. Scutum – щит) – защитный бронекостюм (прим. автора)

(обратно)

10

Синяя вода, она же карула (от лат. Caerula – синий) – творящая сила, источник магии во Вселенной (прим. автора)

(обратно)

11

Фаер (от лат. Sphaera – сфера) – силовой защитный изолирующий купол (прим. автора)

(обратно)

12

Метавселенная в данном случае – Вселенная до Творения

(обратно)

13

Altior (лат.) – высший

(обратно)

14

Accipere (лат.) – прими

(обратно)

15

Производное от лат. Amicus carissimus – дорогой друг (прим. автора)

(обратно)

Оглавление

Глава 1. Макс. Новенькая.

Глава 2. Жанна. Странный день.

Глава 3. Макс. Клоунада.

Глава 4. Жанна. Оберег.

Глава 5. Макс. Очаровательный плохиш.

Глава 6. Макс. Тёмная тварь.

Глава 7. Жанна. Первый раз.

Глава 8. Жанна. Хорошие девочки любят подонков.

Глава 9. Макс. Ажан.

Глава 10. Макс. Без остатка.

Глава 11. Макс. Семья.

Глава 12. Макс. Афродизиак.

Глава 13. Жанна. Абсорбент.

Глава 14. Макс. Любишь?

Глава 15. Жанна. Баш на баш.

Глава 16. Жанна. Слово не воробей.

Глава 17. Жанна. Ба.

Глава 18. Жанна. О разведении котиков.

Глава 19. Жанна. Дети.

Глава 20. Макс. Арат и тенебрис.

Глава 21. Макс. Они.

Глава 22. Жанна. Бегство.

Глава 23. Яннар Валерио Тарда. Борт «Магнум II», флагманского корабля боевой флотилии СПИОР.

Глава 24. Яннар Валерио Тарда. Борт «Магнум II», орбита Земли.

Глава 25. Яннар Валерио Тарда. Борт «Магнум II», атмосфера Земли.

Глава 26. Яннар Валерио Тарда. Борт «Магнум II», Главное Управление СПИОР.

Глава 27. Макс. Источник.

Глава 28. Макс. Оппозиция.

Глава 29. Макс. Долг и чувство.

Глава 30. Макс. Чистая вода.

Глава 31. Макс. Жена.

Глава 32. Макс. Последний раз.

Глава 33. Макс. Ведар.

Глава 34. Макс. Наречение.

Глава 35. Макс. До Творения.

Глава 36. Жанна. Быть счастливой.

Глава 37. Жанна. Ветряк.

Глава 38. Макс. День «Х».

Глава 39. Макс. Материнский инстинкт.

Эпилог. Шесть месяцев спустя.

*** Примечания ***