Да воздастся каждому по делам его. Часть 3. Ангелина [Ирина Критская] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

любовь? А потом кушать пойдем, у нас кашка сегодня с вареньем. А потом сказки будем читать в спальне, ты любишь сказки?

Она еще что-то быстро говорила ему на ушко и тихонько сдирала с ребенка заскорузлую рубашку, отмачивая ткань от ссадин.

– У него, чесотка, идиотка, – Верка сзади зло сопела и ворчала, – А у тебя ребенок маленький, малохольная. Пусть вон сам cебя, вонючку, трет, ему уж лет пять, а то и шесть. Вполне может помыться.

– Отвали. Иди вон белье чистое принеси, а это вынеси. И ножницы дай.

Аля осторожно мыла ребенка, поставив его ножками в шайку. Он поскулвал, крепко держался за ее руку, но терпел. Завернула в полотенце, посадила на лавку, быстро стригла ножницами легкие, как пух волосенки, с отвращением смахнув с руки здоровенную толстую вошь. Снова мыла, сменив воду и таз. И когда окончательно вытирала румяную красивую мордаху и стриженную под ноль головку, малыш положил щеку на ее плечо и засопел… Уснул.

А в дверях толпилось еще с десяток замурзанных ребят.

В скрипучем автобусе было полно народу. Аля стояла в самом конце, вернее висела, держась за штангу и дремала. Ее мотало из стороны в сторону, но у нее не было сил открыть глаза. Потом она тряслась в электричке и проснулась только от того, что старушка – соседка по лестничной площадке, оказавшаяся с ней в одном вагоне, потрясла ее за плечо.

– Детка, милая… да что же ты себя замучила так… Давай сумку твою, а сама куклу-то подбери, ты уж ее всю в грязи вывалила. Дочурке везешь?

– Ага. Ей годик сегодня.

– Да больно уж мала еще деточка. Кукла, с нее ростом, небось. Вон какая. И где достала-то!

– Пусть будет! Нормально, она поймет. Кирой куклу назовем.

Дверь открыла Евдокия, улыбчивая, радостная, в фартуке и косынке, вытирая руки от муки. Пахло пирогами и домашним вином. Нарядная Ирка стояла в своем стульчике у стола, на темно-рыжих кудряшках был чудом закреплен огромный бант. За столом сидел отчим, в мундире и совершенно трезвый. Мать в шелковом платье в алых маках и высоко подобранными черными, уже седеюшими волосами, казалась молодой и счастливой. На столе в вазе букет роз, шикарная коробка конфет, темная здоровенная бутыль, несколько салатов, бутерброды с икрой и колбасой. Казалось все уж и забыли про Гелю. Она тихонько прошла, села к столу. Ирка радостно запрыгала в стульчике, потянулась к матери, но, увидев огромную, взлохмаченную от долгой дороги, куклу, сморщилась и заревела. Отчим подхватил девочку на руки, сунул кучерявого медвежонка. И тихонько качал, посадив на острое колено, как на лошадку…

Ноябрь в этом году был на редкость противным. Правда, когда он бывает хорошим, этот последний месяц перед долгой зимой? Геля металась между дочуркой, интернатом и матерью с ее проблемами и вечной неустроенностью. Анна начала часто болеть, у неё крутило суставы, резко взлетало давление, и она по несколько часов лежала, положив мокрое полотенце на голову. В такие дни Аля (правда теперь, она уже почти забыла это свое, детское имя, и, как-то незаметно стала Ангелиной, Гелей. Казалось, что вместе с детской тоненькой шкуркой, она сбросила и своё нежное имечко) рвалась на части и часто брала Ирку с собой. Там, в светлой тишине класса, разместившись со всем своим нехитрым хозяйством на заднем ряду, девочка что-то лопотала на своем языке, пеленала медвежонка Мишку, перевязывала ему лапку и делала укольчик тоненьким карандашом. Ребята могли часами возиться с ребенком, они ее обожали.

– Петка, дай.

Девочка тянула к светловолосому Петьке ручку, в такие минуты тот готов был отдать все, что она просила. Но иногда голубые глаза мальчишки сверкали ревностью, особенно когда Геля нежно ласкала дочь.

– Какой-то он все ж сумеречный…

У злюки Верки был свой язык, которым она точно определяла каждого из воспитанников, и, несмотря, на вздорный характер и явную нелюбовь к детям, ошибалась редко.

– Ты бы держала Ирку подальше. Ишь – сверкает своими пуговицами.

– Вер, не дури. Несчастный ребенок.. Ты знаешь, что он два дня в картонной коробке, завязанной веревкой провел, пока его не нашли? И не жрал дня три. А пил ли? Там все мозги перекособочило, его вытягивать надо, за уши, его любить сейчас надо, а ты злобишься.

– Ну ты у нас одна такая жалостливая, а все скоты.

– Ладно. Успокойся. Все будет хорошо.

Жуткий ор, переходящий в плач, такой знакомый и жалобный, натянул нервы до предела, и Геля бросилась на звук. Крик доносился из соседнего класса, где осталась Ирка с тремя воспитанниками рисовать красные звезды карандашом в альбоме. Геля вихрем влетела. На полу, вся трясясь, как в лихорадке, орала Ирка, показывая пальчиком куда – то в сторону. Петька стоял у окна, отвернулся и всем своим видом показывал, что он тут не при чем, и ему все до лампы. Двое ребят сидели на скамейке и испуганно смотрели на влетевшую воспитательницу. На полу, пришпиленный за лапы иголками, лежал кудрявый Мишка. Его мягкий животик был безжалостно вскрыт. Ошметки ваты валялись на полу.

Геля подошла к Петьке, присела.