Случай в департаменте [О Генри] (fb2) читать постранично, страница - 3

черного сюртука, на секунду заколебался. Но истина в конце концов победила:

— О нет, сударыня. Я не губернатор. Я имею честь состоять уполномоченным по страхованию, статистике и истории. Чем могу быть полезен, сударыня? Может быть, вы присядете?

Женщина машинально опустилась на пододвинутый ей стул. Она раскрыла дешевый веер — последний знак исчезающей элегантности. Одежда ее говорила о том, что она дошла до крайней нищеты. Она смотрела на человека, который — она уже знала это — не был губернатором, и видела, что лицо его, потемневшее и обветрившееся за сорок лет жизни на вольном воздухе, светится добротой и искренностью, а также суровой, безыскусственной учтивостью. Она видела также, что глаза его сини и ясны. Точно такими были они, когда он оглядывал горизонт в ожидании набега индейцев. Его губы были так же твердо сжаты, как и в тот день, когда он пошел против самого льва, Сэма Хьюстона, и открыто бросил ему вызов. Это было в тот год, когда выход из Федерации служил основной темой разговоров. В настоящее время и манерой держать себя и одеждой Люк Кэнрод Стендифер старался создать подобающий престиж искусствам, которым он служил — страхованию, статистике и истории. Он отказался от небрежного туалета, к которому привык дома. Теперь, в шляпе с широкими опущенными полями и сшитом в талию сюртуке, он выглядел ничуть не хуже, чем другие администраторы штата, хотя его ведомство, по общему признанию, было наименее значительно из всех.

— Вы хотели видеть губернатора, сударыня? — спросил уполномоченный тем тоном, которым он всегда говорил с женщинами.

— Я сама как следует не знаю, — ответила женщина в замешательстве. — Как будто бы — да. — И тут, внезапно тронутая сочувственным взглядом собеседника, она разразилась потоком жалоб.

Это была одна из тех нехитрых историй, в которых люди привыкли замечать скорее утешительное однообразие, чем скрытый в них трагизм. Старая повесть о несчастном замужестве, о жестоком бессовестном муже — разбойнике, расточителе, буяне, человеке совершенно аморальном, не обеспечивающем ей даже самых скудных средств к существованию. Да, да, в своем падении он зашел так далеко, что ударил ее. Это случилось накануне — вот здесь, на виске, у нее еще сохранился синяк, — она оскорбила его высокоблагородие тем, что попросила у него немного денег, ей не на что было жить. И все-таки, как истинная женщина, она находила оправдание своему тирану: он был пьян; он редко оскорблял ее таким образом, когда бывал трезв.

— Я думала, — продолжала она грустным голосом, — что, может быть, администрация штата согласится поддержать меня. Я слыхала, что такую поддержку оказывают семьям старых поселенцев. Мне говорили, что штат давал землю людям, которые сражались за него против Мексики, заселили страну и помогли изгнать индейцев. Отец мой во всем этом участвовал, но ничего не получил. Он не хотел ничего брать. Мне казалось, что по этому делу мне нужно повидать губернатора, вот я и пришла сюда. Если моему отцу что-нибудь причиталось, то, может быть, можно сделать так, чтобы это перешло ко мне.

— Весьма возможно, что вы правы, сударыня, — сказал Стендифер, — но большинство ветеранов войны и старых поселенцев получили свои земельные наделы. Все же мы можем для большей верности навести справки в земельном управлении. Вы разрешите узнать имя вашего отца?

— Амос Кольвин, сэр.

— О боже! — воскликнул Стендифер и даже привстал, расстегивая свой тесный сюртук. — Вы — дочь Амоса Кольвина? Но ведь мы с Амосом Кольвином целые десять лет были связаны более тесными узами, чем два отпетых вора. Мы вместе дрались с индейцами, гоняли скот и охраняли границу почти по всему Техасу. Я припоминаю теперь, что однажды уже видел вас. Вам было лет семь и вы ездили взад и вперед на маленькой рыжей лошадке. Мы с Амосом остановились в вашем доме, чтобы заморить червячка, когда преследовали через округа Кэрнес и Би шайку мексиканских скотокрадов… Великий тарантул! И вы — та самая маленькая дочурка Амоса Кольвина? Не упоминал ли он когда-нибудь о Люке Стендифере?

Слабая улыбка тронула бледное лицо женщины.

— Мне помнится, — сказала она, — что он редко говорил о чем-нибудь другом. На каждый день у него в запасе была история о ваших с ним подвигах. Чуть ли не последнее, что я от него слышала, — это рассказ о том, как он был ранен индейцами и как вы подползли к нему по траве с кружкой воды, в то время как они…

— Да, да! Конечно! В этом не было ничего особенного, — быстро перебил Стендифер, громко откашливаясь и снова застегивая сюртук. — Но скажите, сударыня, кто это животное… простите, сударыня, кто этот джентльмен, за которого вы вышли замуж?

— Бентон Шарп.

Уполномоченный со стоном опустился в кресло. Эта милая, печальная, маленькая женщина в глухом черном платье, дочь его лучшего друга, — жена Бентона Шарпа! Бентон Шарп, один из известных «дурных» людей в этой части штата, в прошлом — скотовод, бандит, головорез, а ныне — шулер,