Повесть о тараканах [Рауфа Рашидовна Кариева] (fb2) читать постранично, страница - 2

настольной лампой, и стал что-то писать.

Доктор так долго что-то писал, что я забеспокоилась. Я всегда, когда сильно болею, умирать собираюсь – кажется мне, что конец мой пришел. А тут: доктор смотрел меня минуту, а пишет целый медицинский трактат. Ну, всё, решила я, совсем я плоха, видимо – доктор пишет отчет о причинах моей смерти. Заранее.

Прошло еще какое-то время. Я устала ждать, лежа на этой тележке – страшно пошевелиться, еще упадешь. И решила заговорить с доктором: « Доктор, а что со мной?».

Доктор, не отрываясь от писанины, ответил: «Классика. Называется родильная горячка. Или сепсис. Или заражение крови. От этой болезни в 19 веке умирала половина рожениц. Но сейчас не страшно. Пенициллин творит чудеса».

Мой муж потом меня «поедом ел», что я поехала рожать в Душанбе. Его мама сказала ему, что от этой болезни можно умереть. Она объяснила ему, что родильная горячка у меня случилась, потому что «домик» ребенка – кусочек – остался в моем организме и загнил. (Чушь! Мне показывали послед. Он был целехонький). Муж поэтому с подачи своей мамы винил в моей болезни душанбинских врачей. Но я думаю, что простуда, нервозность после родов, застой молока – это были решающие факторы для распространения воспаления по всему организму по крови. А не «кусочек домика ребенка», по версии моей свекрови.

Меня отвезли в палату, положили на кровать у окна, и стали усиленно колоть пенициллином, каждые три часа, и постоянно что-то вливать в вену – поставили рядом капельницу.

Однажды через капельницу мне вливали донорскую кровь. Я даже разглядела на бутыле фамилию донора – много лет ее помнила, а потом забыла (эх, надо было записать).

Первые два-три дня в больнице прошли сумбурно. Я не вставала с постели. Только помню, что вела себя очень беспокойно: все время вопила, что, мол, мне то жарко, то холодно. Помню, что кто-то постоянно то укрывал меня, то убирал одеяла. Также помню, что мне примокали лоб салфеткой. Оказывается, так друг за другом ухаживали соседки по палате. Это я потом узнала, в дальнейшем: кому уже было полегче (ходячие), ухаживали за «тяжелыми» (лежачими).

И еще я запомнила, что неизвестно откуда, все время – так мне казалось – звучала музыка.

Потом я ожила и села на кровати. Огляделась. В палате, кроме меня, было 8 женщин. Кровати были панцирные, и возле каждой кровати стояла тумбочка. Посередине палаты стоял обеденный стол и несколько стульев: так как больница была «нечистая», септическая, еду нам приносили прямо в палату ( в обычных больницах в каждом отделении есть общая столовая и все кушать ходили туда). А у выхода из палаты находился огромный холодильник.

Я обернулась, выглянула в окно. За окном бушевал май. Свежая зелень разросшихся деревьев – не разглядишь ничего вокруг.

Первое, что я спросила, это «где я?» – не в смысле, вообще (я понимала, что я в больнице) – где эта больница в городе, а второй вопрос был о музыке. Я предположила, что музыка мне мерещилась.

Мне растолковали, что больница эта находится недалеко от площади Ленина. Если стоять лицом к памятнику Ленину, то слева будет кинотеатр Джами, а в больницу пройти надо правее, вглубь сквера. Больница большая, много разных корпусов и отделений. Есть и септическое – даже роддом – с отдельным выходом. Там рожают заведомо больные женщины. А в «септику» везут всех заболевших после родов – это и сепсисы, и маститы и прочие дела, связанные с инфицированием. То есть больница эта – «нечистая».

Я ничего не поняла относительно расположения больницы, так как ранее не подозревала существовании таковой. А музыка мне, оказывается, не мерещилась. Септическое отделение, где я теперь находилась, упиралось в забор между больницей и горсадом – городским парком. А за забором была танцплощадка. Там по вечерам были ТАНЦЫ.

Музыка с танцплощадки, слышимая мной в этой больнице, будила во мне бурю эмоций. Мне казалось, что я нахожусь в каком-то подземелье, закованная в кандалы. У меня болит все тело и все внутренности. Я мучаюсь и страдаю. А кто-то где-то радуется жизни и танцует. Я завидовала.

Но в тоже время, музыка радовала меня. От этих звуков теплело в душе: ведь есть шанс выздороветь и присоединиться к танцующим! Кстати, одну из песен, которую постоянно «крутили» на танцплощадке, я обожаю до сих пор. Она у меня ассоциируется со счастьем и надеждой. В этой песне есть такие слова: «Ты у калины жди, я к тебе прибегу».

Итак, первые дни в больнице были насыщены событиями особого характера, и тараканов – а рассказ мой именно о них – я не замечала.

Впервые я задумалась о них, когда увидела, как мои соседки по палате готовились ко сну. Они все затыкали уши ватой, а ножки кроватей обмазывали вонючими лекарственными мазями. Действие сие было прокомментировано: от тараканов. Такие же манипуляции сделала и я.

Утром, когда я проснулась и свесила с кровати ноги, нацелив их в стоящие рядом на полу тапочки, произошло мое первое впечатляющее свидание с тараканами. Они ночевали под тапками. Целым кланом. Штук тридцать, разных