Чеченские дороги [Эдуард Павлович Петрушко] (fb2) читать постранично, страница - 11


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

засопел:

– Ты-то боевик или как? И смотрю в его сторону, пытаясь рассмотреть его лицо.

– Какой я боевик, я механизатор! Трактора ремонтирую. В горы не разу не ходил. Оружие в руки не брал. Большая семья, кормить надо. Ваха тяжело вздыхает.

– А чего тогда арестовали? – и дергаю левой рукой, на которой наручники, взбадривая собеседника.


– Как брата Арби взяли… Приехали федералы и увезли в Нальчик. Ничего не объясняли. Только в тюрьме понял, что за какой-то «терроризм». А я механик, – повторил он. Помолчав, добавил: «Наверное, менять хотят». Сообразительный мужик! – подумал я.

Похищение людей на Северном Кавказе стало массовым явлением, как добрый вечер. Количество заложников исчислялось сотнями. Воровали строителей, журналистов, представителей власти. Человека увозили в неизвестном направлении с целью последующего его обмена или получения денежного выкупа. Грешили этим обе противоборствующие стороны. Продолжаю разговор:

– А ты с братом общаешься? Ваху передернуло: то ли от гнева, то ли от неприятного вопроса.

– Какой общаешься? Я его и не видел несколько лет. Как пошел он в эти… бандиты – террористы, больше и не видел я его. Разные у нас дороги. Да мы только по отцу братья, матери у нас разные, – помолчав, добавил: – Нет у нас ничего общего.

Угрюмое серое небо постепенно светлело, наливаясь нежным, стыдливым румянцем. Подъезжаем к Моздоку. Город в туманной дымке. На улице полная тишина, насколько возможная в городе, который никогда крепко не засыпал. Через двадцать минут идем по плацу, тишина, подъема еще в части нет. Отвожу Ваху в туалет и снимаю с него и себя наручники. У Рыжкова глаза красные, как у кролика, но бодрится. Думаем, как бы покимарить пару часов. Нашли пустую большую комнату с несколькими кроватями без матрасов. Говорю Диме:

– Иди и поспи, ты из-за руля третьи сутки не вылезаешь, я покараулю. Пристегиваю Ваху к кровати и предупреждаю, чтобы не шалил. Ложусь рядом, панцирная кровать громко скрипнула, словно обиделась, что ее потревожили в раннее утро. Сон не идет, в голове каша, тревожность, пульсируют какие-то эпизоды прошедшей ночи. В комнате смешался затхлый мужской пот и мышиная вонь. Ваха как ни в чем не бывало захрапел. В конце концов тревога ушла, оставив странную зудящую пустоту. Проваливаюсь в забытие на полтора часа. Будит Дима, уже выбрит и пахнет одеколоном.

– Иди в столовку поешь и этому принеси. Ваха не спит, он кажется довольным, понимает, что в его жизни происходят перемены в лучшую сторону. А самое главное – не бьют и кормят.

Ползу по плацу, как жук беременный. Вокруг порядок и дисциплина. Строем ходят взводы солдат, командиры орут «выше ногу, держим строй!». Абсолютно не вписываюсь в порядок, царящий вокруг – мятый, небритый, грязный, без знаков отличия. Неожиданно раздается крик. Не обращение, а именно крик:

– Военный, почему без знаков различия? Рядом стоит дежурный по части. Подполковник весь блестит – от начищенных сапог до кокарды. На руке красная повязка, рассмотрев меня внимательно, он впадает в истерику:

– Почему расстегнутый и грязный? Ты вообще пи – пи – пи? Мне казалось, что он меня сейчас сожрет. Глаза выпучил, нервничает, как пит буль перед схваткой, и мнет портупею. Прекращаю истерику, достаю ксиву и представляюсь, объясняя ситуацию. Подполковник сдулся, но все равно плюнул в спину:

– Понаехали, застегнись хоть! Отвечаю: есть и топаю дальше. Нежаркое весеннее солнце лениво встает над Моздоком. Оно светит снопом сияющих красок, словно слетевших с палитры восторженного живописца. На холодной синеве неба тает белоснежное маслянистое облачко. Никогда не подумаешь, что рядом в горах снуют боевики, гибнут люди, и идет война.

IX


Пленных летчиков мы так и не получили. Как оказалось позже, Снопок, которому мы передали Ваху Бараева, выцыганил за брата полевого командира 6 тысяч долларов США, собранных по копейке родственниками механизатора. А мы получили по шее. И ничего нельзя было изменить, время шагнуло вперед, оставив все позади.

Арби Бараев был убит, как собака, в июне 2001 года и похоронен на соседнем кладбище, а не родовом селе, где он расстрелял несколько человек. Его брат, надеюсь, и по сей день трудится механизатором у себя в Алхан-Кале.

И правда в этой истории посередине – на одном конце невиновный чеченский крестьянин с хитрым Снопком, а на втором – наши летчики. Война отбирает правду и мораль. Жизнь на войне – это как горная река, которая болтает тебя в водовороте событий как ничтожную щепку из сторону в сторону. И ты ничего особо не можешь сделать, чтобы изменить свое плавание, погружаясь в безумный водоворот людских судеб и трагедий.


Самое главное, что господь Бог отвел смерть от вертолетчиков. На самом деле они были у Гелаева в селе Комсомольское, и освобождали их другие люди. Но это уже другая история…


Художник обложки – Петрушко Эдуард Павлович.