Моя музыка полна тобой (СИ) [D_n_P] (fb2) читать постранично, страница - 2

густую шапку волос, пока он играет что-то медленное. Огладить тонкую кожу, натянувшую кадык, очертить размах ключиц в вырезе футболки. У него всегда такая прохладная ямка между плечом и шеей, и пристроить туда гудящую голову хочется до смерти.

В прошлый раз дверь была закрыта. И у тебя нехватка Мин Юнги в крови, зудит кожа, соскучившаяся по его прикосновениям. Поэтому рука нетерпеливо тянется к изогнутой ручке, дрожит в предвкушении. Вдруг ты замираешь, так до нее и не дотронувшись. Из-под двери льется чувственная мелодия, совсем как в ваши первые дни, когда чувств было по макушку, когда дышали одним на двоих кислородом, когда Мин Юнги еще улыбался, играя тебе. Только вот в мягкие переливы музыки вплетается женский голос, непонятно, но ласково воркующий слова. И вторящий ей низкий хриплый.

Рука падает, как плеть. А вместе с ней, кажется, и сердце — пробивает ребра и катится, подпрыгивая, вниз по ступеням. Воздух заканчивается одним глотком, но тебе его больше не надо. Зачем дышать, если весь кислород, вся жизнь остаются в чужой маленькой квартире с пианино. Музыкант Мин Юнги там, за хлипкой перегородкой, а тебе надо уходить, тебя там больше не ждут. И ты прислоняешься устало к стене, замираешь на последние 5 минут. Медленно уходишь, как старуха, еле волоча ноги, так и не проверив, закрыт ли замок.

Все правильно. Первые дни сентября греют землю, ложатся длинными тенями на улицы и дома. Лучи блеклого солнца уже не светят закатами в маленькое окно, не красят всполохами белую стену. Последние аккорды вашей мелодии давно отзвучали, а ты только сегодня это поняла.

Путь домой ты просто не помнишь. Выйти из машины и доползти до квартиры — задача невыполнимая, потому что там и всегда — ты теперь одна. От собственных чувств так больно, что хочется выть. Разодрать где болит, вынуть из головы воспоминания неправильного счастья. Хочется забыть каждую секунду, проведенную с ним. И ты падаешь головой на руль, больше не сдерживаешься. Боль исходится слезами, ведь он так жесток. Его чуткий музыкальный слух всегда ловил звук дизельного мотора твоей машины, гудящей, как трактор в тишине городской окраины. Он все знал. И все спланировал. И слезы катятся через ладони, капая на руль, пока твоя жалкая любовь выдирается с корнем.

С ней он разговаривал. А тебя только втрахивал во все поверхности.

***

Весеннее солнце рисует золотые узоры по окнам твоего кабинета, отвлекая от совещаний. Солнечные лучи пляшут по распечаткам тезисов предстоящих встреч, по куче рабочих блокнотов, играются с кончиком дорогой ручки, привлекая твои мысли и почти уже смутные воспоминания.

Но они не оранжевые. И поэтому живется как живется.

Сегодня ты на обед идёшь одна, потому что твой менеджер в очередной раз дуется, получив зарплату в разы меньше, а ты, взлетевшая ракетой по карьерной лестнице, получаешь столько — девать некуда. Но карьера — единственное, что спасало тебя от грузных, тяжких мыслей. Карьера и кофе-брейки, где ты слушала ваши общие планы на выходные, на следующее лето, на жизнь, на ближайший отпуск ( ” — Сейшелы? Мальдивы? Гавайи? — О нет, только не Гавайи… — Тогда Мальдивы? — Пойдет»). Мальдивы, значит Мальдивы — твой менеджер никогда ни о чем не спрашивал, а тебя это устраивало. Его фотография в гавайской рубашке на тумбочке около кровати, облитая оранжевыми пятнами света, всегда была перед глазами, когда тебя раскладывали по мятому белью, брали сзади, оттягивая голову за строгий хвост, вбиваясь резкими толчками, насаживая до упо…

Куда угодно, только не на Гавайи, я оплачу.

Мальдивы были замечательные, море тёплое, песок белейший, и ты за руку с милым парнем. И никто не виноват, что в темноте бунгало, под зажмуренными веками над тобой склонялся, целовал медленно, ласкал, любил неторопливо совсем другой. Любил не так… Не жадно, тесно, втискивая себя нагло, скользя настойчиво и горячо, до опустошения, выжимая стоны и всхлипы.

Просто никто не виноват, что твое сердце осталось в маленькой квартире на окраине города.

И ты думаешь, может пройтись после обеда до музыкального магазина, купить своему менеджеру гитару, на которую он уже пару месяцев течет слюной, вдруг собравшись учиться на гитариста. Синдром офисного работника — в своих увлечениях хватающийся то за одно, то за другое, и ни разу ничего до конца не исполнивший. Тебе не сложно купить. А ему не сложно принять.

Солнце облизывает кончики твоих лаковых совсем не удобных туфель, пока ты неторопливо идёшь от ресторанчика до магазина за углом. День такой светлый, такой ясный, и хочется расстегнуть кремовый пиджак, высвободить из-под гнета пуговиц тонкую фривольную сорочку, спрятанную под строгим офисным костюмом. Да и, собственно, кто тебе мешает? Ты не в офисе.

Нащупываешь последнюю пуговицу, щурясь от резкой смены света и полумрака помещения,