Сказочник и его дети [Олег Александрович Сабанов] (fb2) читать постранично, страница - 3

райские кущи, сделавшиеся вмиг неуютными, он стал рыскать по убегающим в густую зелень тропинкам, но всякий раз, как ему казалось, возвращался на прежнее место. Вскоре его терпение лопнуло и Гильен, проклиная ароматный лабиринт, шагнул прямиком в колючий куст, как тут же проснулся, словно ужаленный вонзившимися шипами. К разочарованию сказителя с пробуждением исчезла лишь иллюзорная боль от приснившихся шипов, а навеянная горькими словами Иды тяжесть на сердце перекочевала в явь.

Ранее герои написанных историй также являлись сказочнику со своими сетованиями на криво прорисованную линию судьбы, а иногда и с решительными требованиями ее немедленного исправления. Вот только автор быстро забывал о подобного рода видениях и даже относился к ним с известной долей иронии, считая их побочным явлением головокружительного полета писательской фантазии. Однако с каждой новой сказкой увещевания мистических визитеров оставляли все более глубокие следы в душе Гильена, и он сам не свой старался поскорее увековечить рукописи в широком тираже печатного слова, чтобы тем самым покончить с обуревавшими соблазнами изменить уже казавшиеся ему идеальными произведения. Теперь же, после крика души бедняжки Иды, сочинитель ясно почувствовал щемящую жалость к своему творению, точно горькие слезы источала близкая ему женщина.

Боясь сойти за сумасшедшего, Гильен скрывал контакты с призраками даже от друзей, но сейчас решил навестить знакомого стихотворца Осберта, которого уважал за остроумие и редкостный талант, чтобы описать ему свою ситуацию и попросить дружеского совета.

Обрадовавшись появлению сказочника, поэт чуть было не задушил его в радушных объятиях прямо на пороге своего дома, а когда радость от встречи немного улеглась и напившиеся чая приятели раскурили длинные трубки, внимательно выслушал историю желанного гостя, предварительно пообещав сохранить разговор в тайне.

– Знакомая история! – выслушав Гильена произнес стихотворец, небрежно махнув рукой. – Всякое творение художника – часть его души, по сути, родимое чадо. Другое дело, как к нему относиться! Лично я сразу отпускаю его в мир, а иногда силком выгоняю за дверь. И, знаешь, оно, обычно, быстро находит приют в библиотеках, книжных лавках, коллекциях, даже чуланах, где прекрасно себя чувствует. А ты натура мнительная, сердобольная, потому и привязываешься к выдуманным персонажам, изводя себя попусту. Сам посуди: выйдет ли что путное, если повзрослевшие детки так и останутся с родителями в их доме?

– Но пока есть возможность подправить описание их бытия они приходят ко мне, жалуются, умоляют, – смущенно вставил сказочник.

– Иначе и быть не может! Поэтому совет мой в том, чтобы быть с ними строже, проявить, так сказать, отцовский характер и не идти у них на поводу. Пусть знают свое место! Вскоре все встанет на свои места. А для переключения внимания лучше заняться зачатием новых литературных отпрысков, – Осберт подмигнул и хитро улыбнулся своей заросшей физиономией. – Процесс одновременно мучительный, прекрасный и, главное, заставляющий художника забыть обо всем на свете – ты знаешь не хуже меня.

Вполне удовлетворенный дружеским наставлением стихотворца, Гильен твердо решил с этого дня по мере возможности игнорировать незваных гостей, пока они сами не исчезнут, когда рукопись окажется у издателя. Будто почуяв его серьезный настрой, герои новой сказки не тревожили автора весь остаток вечера и последующую ночь, однако ранним утром, перед самым пробуждением, он увидел во сне закованного в пыльные доспехи королевского рыцаря Теобальда, ведущего под уздцы усталого вороного коня, покрытого красно-золотой попоной.

– Да будет воля твоя, создатель! – зычно приветствовал сочинителя израненный воин. – В отличие от большинства своих соплеменников я безмерно счастлив в твоем идеальном мире! Что может быть прекраснее для ратника, чем по протяжному зову труб отправиться в поход, не на жизнь, а на смерть драться с врагами и каждый раз с иссеченным щитом победителя возвращаться к своей верной возлюбленной!

Гильену редко приходилось слышать подобные, исполненные неподдельной благодарностью речи. В массе своей персонажи его историй всегда на что-либо сетовали, ища отцовского участия и помощи.

– Но не наскучил ли тебе раз за разом повторяющийся отрезок из твоей доблестной жизни? – поинтересовался сказочник, тронутый словами рыцаря.

– Судите сами: я осознаю себя с первыми упоминаниями обо мне в тексте и успеваю в ритме бешеной скачки пережить слепую преданность короне, безумное упоение схваткой, восторженную радость победы, всепоглощающую силу любви – все то, ради чего есть смысл появляться на свет. В конце сюжетной линии память о безумном вихре событий стирается, поэтому чего-чего, а повторений я точно не замечаю.

– Получается, я поселил тебя в раю навечно, – заключил сочинитель, задумчиво подняв брови.

– Во всяком случае до тех пор, пока в народе будет жить ваше