Монокль. Рецензии на книги Михаила Гундарина [Владимир Буев] (fb2) читать постранично, страница - 25

лишь походя упомянуты в заключительном «треке», как спетые на самом последнем и самом успешном концерте музыканта. Как на последнем издыхании. Или как финальный (ну, ладно, так и быть, пусть дембельский) аккорд. Семь песен. У Гундарина не семь, а двенадцать. И не песен, а «треков»-рассказов: «дембельский» аккорд Цоя переплюнут.

Сквозная тема всех «треков» – отношение к 80-м и 90-м годам прошлого столетия.

80-е годы, вплоть до 1988-го, лирические герои могут любить или не любить, но сам автор их любит («остановись мгновенье, ты прекрасно!»). А вот начиная с переломного 88-го и все 90-е, чего уж скрывать, и сам автор не жалует (а то и ненавидит), и персонажи/лирические герои его книги того же мнения, как милые животные, включая ослика Иа, из советского рисованного мультфильма «Винни-пух и день забот». Да и к нулевым, и десятым отношение не ахти какое (у всех авторских «эманаций», хотя вроде и получше, чем к лихим девяностым).

Сквозной сюжет «треков»: все или подавляющее большинство героев (и лирических, и «просто» героев/персонажей, то есть названных по именам или фамилиям) бедны, как церковные крысы, пардон, мыши. И все от этого чувствуют себя неудачниками или в творчестве, или по жизни. И ужасно от этого страдают. То ли лишние, то ли маленькие люди (как гоголевский Акакий Акакиевич), то ли «в одном флаконе» и «оба хуже», как в советское время партийные уклоны. Думаете Фрейд? А я думаю, что нет! Просто совпадение! Тема неудачника к автору книги не относится: он широко известен среди читателей и народа, писуч и удачлив как в жизни, так и в творчестве.

Прочесть весь текст книги можно быстро – откликнуться сложнее, ибо надо, включая заскорузлую «советскую» память, суметь правильными словами и тоном описать пересекающиеся множества и накладывающиеся одни на другие аллюзии и ассоциации. Чтобы не накосячить в цитатах, требуется не раз и не два возвращаться к текстам самих цоевских песен (что, кстати, тоже хорошо).

И при этом я не уверен, что везде понял гундаринские месседжи правильно (если вообще их понял), ибо авторское мышление оригинально, специфично и практически всегда подразумевает не просто двусмысленность, а поливариативность. Так и должно быть в эпоху множества правд и взглядов на один и тот же объект/предмет/феномен/на одну и ту же истину (а не только на множество правд). Хотя, как говорят, если по одному и тому же поводу в одной и той же голове формируется два разных/противоположных мнения, то это уже признак шизофрении.

P.s. И в качестве таблетки для памяти перечислим все источники/составные части не марксизма, но авторского вдохновения. Выстроим их вереницей в затылок друг к другу, не по скромности или зазнайству, а по алфавиту. Разве что самого Михаила поставим первым, ибо он есть во всех треках (как автор), а Цоя вторым, ибо не будь Цоя, не было бы и гундаринских «#ПесенЦоя».

Все остальные творцы, по порядку номеров рассчитайсь! Первый, второй… Апдайк, Арним, Астафьев, Базиле, Белов, Блок, Борхес, Булгаков, Гайдар (Аркадий), Гейне, Герцен, Гёте, Гоголь, Гончаров, Горький, Гофман, Гримм (братья), Данте, Джойс, Дойл, Ерофеев, Замятин, Ильф и Петров (позволим себе вольность не отделять Петрова от Ильфа и не переносить его в алфавитном порядке/спике вслед за Пелевиным и Перо), Крылов, Лем, Лермонтов, Лукьяненко, Майнринк, Мандельштам, Манн (Томас), Маяковский, Метерлинк, Островский (Александр), Пелевин, Перо, Пруст, Пушкин, Распутин, Розанов, Рубина, Рыбаков, Сологуб, Толстой (Лев), Тургенев, Уэллс, Холичер, Шелли, Шукшин, Эко, добрая треть/четверть авторов и эллинистической литературы в части её сексуальной специфики, и ещё куча писателей второго-третьего-четвёртого эшелонов.

Я никого не забыл? Добросовестный читатель, если прочтёт книгу Гундарина до конца, наверняка меня дополнит, ибо кое-где я сделал нарочитые упущения, а кое-где, как ни тщился, истока/полного набора источников не увидел. При этом к перечисленным писателям-поэтам жуть как хотелось добавить: «и все остальные тоже».

В целом, то ли Миша (позвольте мне называть так моего друга, с которым я учился в МГУ) примазался к песням Цоя и ко всем остальным пластам мировой литературы, то ли я – к прозе Миши (а через него – и к Цою, и ко всем остальным «мировым пластам»).

…Когда заканчивал писать этот текст, край одного глаза косил в сторону, улавливая признаки того, как шевелились шторы (балкон был приоткрыт). Когда смотрел на шторы прямо («глаза в глаза»), ни одного признака шевеления не наблюдалось: балкон застеклён, поэтому ветра/воздушных волн быть не могло.

Может, это тоже самая настоящая аллюзия к первому рассказу Миши о сумасшедшем старике? Я ведь тоже дядька в возрасте (чуть не написал: мудреца).

Примечания

1

В книге очень много технических «очепяток».

(обратно)

2

Алексей Рыбин. «Кино с самого начала».

(обратно)