Зал ожидания (сборник) [Андрей Сергеевич Терехов] (fb2) читать постранично, страница - 34

научил тебя всему, что знаю. Тренировать технику ты и сам можешь – хватит тратить время впустую. Но напоследок я кое-что покажу тебе.

Илай подходит к старому видеомагнитофону и с чавканьем скармливает кассету.

– Это Джимми Хендрикс. Помнишь, мы учили его партию?

Тео едва заметно морщится.

– Не любишь ты такую музыку, я знаю. Но ты посмотри, как он играет.

Тео наблюдает за гитаристом и никак не может понять, что имеет в виду учитель.

– Дурень, да ты на лицо его посмотри!

– Лицо?

– А руки? Ну? Слепой хрен, да он же своими зубами играет на гитаре! Слышишь? Голыми нервами! Отдает себя всего этой песне. Часть своей гребанной жизни отдает! Вот! Вот, что никто тебя не научит делать! Ты должен жить музыкой. Жить, умирать и заново возрождаться с каждой своей песней. Играть ее так, как будто с тебя содрали кожу. Жгут на костре как Жанну, мать ее, Д'Арк! И пока этого не будет, Тео, ты не станешь музыкантом. Будешь макакой, которую научили вкладывать буквы и копировать ужимки, будешь кем угодно, только не собой.

Сейчас

– Тео! Что у тебя с лицом? Ты будто мертвеца увидел, – Дейл выходит навстречу из зала. – Где Серхио?

Тео вздыхает и рассказывает о предательстве друга. Неожиданно приходит жуткая мысль:

– До выступления меньше пяти минут, а мы без вокалиста.

– Ну, мы можем сыграть и так, бешеный пес, – предлагает Дейл. – Песни, по-любому, классные. Тео? Помрем, так с музыкой! – Дейл смотрит на него со странной надеждой.

Ждет решения.

***

– У-у нас н-неб-большие и-измен-нения, – Тео подходит к микрофону на негнущихся ногах. Гитара мерзко гудит, начиная разгоняться. – Черт! Простите!

Тео выводит регулятор громкости до нуля и снова придвигается к микрофону. На сцену капает кровь из рассеченной брови.

"Не заметили?"

– Н-наш в-вокал-лист н-не может у-участвовать и-и-и… – от волнения Тео начинает задыхаться и, чтобы сказать хоть слово, требуется огромное усилие. – И-и…

– Че за дибил? Уберите его! – орут со смехом из зала. Там вперемешку заключенные, телевизионщики и охранники.

– З-Заткнулись! П-песня называется "К-китайские ш-ш-шарики".

Не слушая недовольный ропот, Тео снова поднимает уровень звука и берет первые ноты вступления.

В глубине здания раздается сирена, и несколько тюремщиков срываются с мест.

"Нашли. Сколько у меня минут? Две? Три?"

Зал наполнился тихим перебором – не то осенний блюз, не то песни средневековых трубадуров. Всего понемножку: барокко, соул, рок, классика. Зрители затихают.

Они слушают Тео и не знают, что его сломанные пальцы от боли еле держат медиатор, что кровь Эда заливает струны, делает их липкими и непослушными. Что холодный, нервный пот застилает глаза, и Тео уже не видит ни гриф, ни сидящую впереди толпу.

Он видит черно-белое лицо Рона Уиллера, и оно трясется, как рельсы под колесами поезда, и с каждой секундой приближается пронзительный крик Джины.

Топот охраны по коридорам, мигают красные огни.

Раскаяния нет.

Тео все играет, и вместе с закипающей мелодией сплетаются внутри сотни чувств: ненависть, радость, страх, отчаяние, боль, любовь, свобода – все, что терзало и наполняло жизнь в последние месяцы.

Оно собирается плотным комком, поднимается к горлу и першит там на связках. Звук сирены и нарастающий визг Джины вдруг сливаются с ЕГО песней. С песней, которая еле слышно играет в голове.

Директор Райли отвечает на телефонный вызов и мрачнеет с каждой секундой. Топот ног все громче, топот оглушает, резонируя с грохотом железного барабана.

Раскаяния нет, если только черно-белая картинка внутри, которую можно заставить двигаться и звучать. И Тео колотит, Тео лихорадит, Тео знобит изнутри.

Вступление заканчивается; он нажимает ногой педаль. Одинокая нота, нежная, немного джазовая, перерастает в металлический рев "перегруза".

– Давай, Тео! – подбадривает сзади Дейл.

И Тео начинает петь.