Синеет речка Тара [Константин Васильевич Домаров] (fb2) читать постранично, страница - 5

берегу. От страха у меня перехватило дух. Я ухватился обеими руками за отца, а он улыбнулся мне и сказал:

— Трусенок! — И огрел Игреньку кнутом.

Мы влетели в широкую улицу, точно с неба съехали. Куры с кудахтаньем шарахнулись во все стороны, чей-то пестрый теленок смотрел на нас удивленно, едва успев отскочить от дороги за канаву.

Ходок подкатил к большому темно-золотистому дому с голубыми наличниками на больших окнах, с красными водосточными трубами и красным петушком над слуховым оконцем крыши. Отец ловко соскочил на землю, загремел железным кольцом в тесовой калитке.

— Открывайте! Гостей принимайте!

Глухо звякнула цепь, послышался хриплый лай. Калитка растворилась, и показался дедушка Андрей — пегобородый, с непокрытой седой головой. На нем синяя косоворотка, серые глаза улыбались.

— А-а! Вона кто ко мне пожаловал! — сказал он. — Милости прошу!

Он торопливо подбежал к ходку, стал целовать Ваньку, потом и меня. Жесткая борода его щекотала мне лицо, и я смеялся. От дедушки пахло дегтем и рыбой.

Отец уж распахнул широко ворота, и мы очутились в просторной ограде. Кругом чистота, травка зеленая — гусиный лапчатннк. Захотелось побегать, покувыркаться даже.

С высокого крыльца сошла полная женщина — бабушка Александра. Она чмокнула меня в щечку и помогла вылезти из коробка. Мне и Ваньке сказала:

— Побегайте, поразомнитесь, токо к собаке не лезьте — укусит.

В небе низко кружил коршун. Были видны его черные когти, прижатые к желтому брюшку.

— Кр-р-р-а-а-ул! — подал условный сигнал серый петух с кроваво-красной короной на голове, и хохлатки насторожились, головы скосили, глядя вверх.

Ванька камушек нашел и запустил им в коршуна. Камушек взвился чуть выше бревенчатой бани и упал где-то на огороде между высоких огуречных грядок. Коршун, однако, улетел, а мы с Ванькой пошли под навес сарая. Здесь стоял наш Игренька и жевал овес, беря его мягкими губами из белого корытца. В углу навеса были сложены друг на друга сани, а рядом стояла кошевка. Нарядная кошевка, вся в каких-то блескучих заклепках, вороненая, изнутри обшита и обита серым войлоком.

Обшарили мы ту кошевку, обнюхали, залезли в нее и развалились на кожаной подушке. Я вообразил себя Иваном-царевичем, едущим в золотой карете за своей невестой — Еленой Прекрасной.

Под навес влетели ласточки и спрятались в гнездах, что были слеплены прямо надо мной на толстом бревне.

— Давай поймаем? — предложил я Ваньке.

Но он сказал поучительно:

— Ласточек зорить нельзя. Воробья можно, а ласточек нельзя. Пойдем-ка лучше борова посмотрим. Слышишь, как он хрюкает?

В самом деле, совсем рядом где-то хрюкал тот боров, говорил будто: ох, ох, объелся, чуть не сдох.

Ну, свиньи у нас и свои были — ничего интересного. А вот разве у дедушки Андрея… И мы с Ванькой повернули вертушку, открыли тяжелую дверь и вошли в вонючий котух. В темноте за перегородкой рассмотрели мы четыре большущих свиньи. Одна из них пестрая, точно дегтем вымазанная, и мы ей, наверно, сразу же понравились. С ласковым похрюкиванием подошла она к загородке и просунула между жердин свой белый пятачок с двумя черными дырочками. Глаза у свиньи горели красными огоньками, щетина на холке торчала.

— Хрю-хрю! — сказал Ванька и потянулся к свинье, стал чухать у нее за ушами.

Хрю-хрю! — довольно отозвалась свинья. — Хрю!

— Хрю-хрю! — сказал и я и тоже потянулся к белому пятачку.

Хрю-хрю! — ответила и мне свинья, будто, поздоровалась. Но как только я взял ее за твердое рыло, она вдруг мотнула башкой и клацнула клыками. Мне показалось сперва, что пальцы мои остались в ее зубастой пасти, и я испуганно загорланил во всю ивановскую. Тут же в котух вскочил дедушка Андрей и огрел свинью чем-то так, что она взвизгнула посильнее меня и метнулась в угол; откашливаясь сердито: кхрр! кхрр!

— Ах ты, якори тебя! — сказал дедушка Андрей и подхватил меня на руки. Вынес на двор, стал осматривать мои руки. — А ну, что она тут с тобой изделала?

На пальцах у меня были только вмятины от зубов.

— Ну ты, пострел, больно смел, — сказал дедушка Андрей и легонько шлепнул меня.

Из конуры — опрокинутой набок деревянной бочки — навстречу мне вылез старый пес Полкан. И Ванька тут как тут очутился.

— Полкан! Полкан! — позвал Ванька.

Я забыл о свинье и тоже подошел ближе к собаке, которая смотрела на меня добрыми коричневыми глазами.

— Полкан, р-р-р! — зарычал Ванька.

— Р-р-р! — поддержал я. — Гав!

Гррр! — утробно откликнулся старый пес, опуская книзу поседевшую морду и скаля желтые клыки. Я в страхе отступил, но Ванька вдруг со всей силой толкнул меня на собаку. Я не слыхал, как треснули мои новенькие штанишки. И не закричал я, а схватился лишь за то место, где, как мне показалось, был вырван порядочный кусок мякоти. И так мне стало горько, когда обнаружил, что не кусок мякоти вырван, а клок моих новеньких холщовых штанишек.

Ваньке отец накрутил до малиновой красноты