Аид: иная судьба [Елена Владимировна Кисель] (fb2) читать постранично, страница - 222

есть… не только боги — и титаны, нимфы, кентавры… Ананка родила из себя самой то, что продолжало её: Путь, Жребий и Неотвратимость. Трех мойр, которые воплощали дорогу, которую проходит каждый. Элпис-Надежда родит иное. Иную веру. Иной миропорядок. Может быть — истребив при этом старый. И теперь даже мой сын Крон не сказал бы — сколько у вас впереди есть времени…

— Да, — сказал я.

— Разве тебе не страшно?

— Я был смертным. У каждого из них гораздо меньше времени, чем есть у нас даже и теперь. И от этого их жизнь только обретает большую цену.

— Наскучила вечность?

Она спрашивала — насмешливым, треснутым голосом, но в глазах жила тревога — и та, что уже поселилась в небесах вместо Ананки-Судьбы.

— Крон был бессмертен. И Ананка тоже. Вечности нет ни для чего и ни для кого, потому что рано или поздно вслед за тобой придет следующий. Иное поколение. Иное царство. Иная вера. В этом Ананка была права — умирая, мы порождаем новое. Кто знает, может, смысл в том, чтобы это новое было лучше нас?

Лучше? — спросила она глазами. Лучше, — кивнул я, указывая на ее младших сыновей — заляпанных собственной кровью, оскаливших клыки, шипящих драконьими головами. Я был смертным, Гея. Я видел, насколько жесток мир, которому теперь придется умереть.

Я соврал бы, если бы я сказал — не жалею, что убил его.

Но то, что родится и возмужает там, в небе, обязано быть лучше.

Потому что его породит Надежда.

— И куда направишься? — спросила мать-Земля. — На Олимп? Или в изгнание?

— Туда, где ее нет.

У мертвых совсем нет надежды — даже если они попадают в Элизиум. Так уж устроила дела в этом мире Ананка.

— Пока что, — пробормотала Гея, — пока что нет, Кронид. Надежда проникает повсюду. Придет час — спустится и к тебе. Чтобы обрушить своды царства, которые никогда ее не видели.

— Значит, подожду.

Начну прямо сейчас — Стикс вон уже растворилась, направилась в подземный мир. И мне пора.

— Пастушок, — окликнула Хтония. Долго всматривалась в лицо, потом спросила тихо: — Неужели ты правда надеешься, что то, другое… что придет вслед за нами… что оно будет лучше? Добрее? Милосерднее?!

— Не надеюсь, — сказал я, отворачиваясь. — Верю.

Вера, как известно, штука упрямая — попробуй еще, убей…

Больше меня не окликали, но взгляды я чувствовал спиной.

Наверное, так глядят на безумцев. Или на спасителей.

И на убийц.

* * *

Боги всегда рады принести что-нибудь в жертву. Смертных. Титанов. Новое племя. Других богов.

Приносил ли кто-нибудь в жертву — собственную эпоху?!

И если приносил — что чувствовал после этого?

Я вот ничего. Совсем ничего. Возвращаюсь туда, откуда никогда не уходил — но мне все равно придется туда вернуться…

Спокойным, медленным, размеренным шагом. И с каждым шагом в глухую даль отходит Олимп, получивший самую справедливую из правительниц. И Морской Мир, получивший горячий семейный очаг. Отходят даже — пламя и смерть, которые скоро воцарятся в цветущем Элизиуме.

Остаюсь я. Да еще эпоха — будто гадина с переломанным, перемолотым хребтом.

Смотрит на меня — глазами Гелиоса с неба, морских и речных божеств, глазами ветров…

— Ты убил меня, — шепчет, издыхая. — Я держалась на оси Ананки, и вот ты убил меня. Мальчик… что ты натворил…

Призраки эпохи бродят вокруг меня. Тянут руки. Сестры. Братья. Подземные чудовища. Титаны. Все — без разбора. Обращенные в тени.

Ты была жестока, — хочется мне сказать, но это отдает полынной горечью оправданий. А меня прозвали Милосердным. Ты была несправедлива. А меня прозвали Справедливым.

Наверное, все тираны и безумцы, желающие сломать свой век, рассуждают так. Считают его — самым несправедливым, самым темным, самым-самым…

И если ломают — швыряют в темную бездну неизвестности.

— Я подарила тебе трон, — стонет раненая эпоха. — Подарила правление. Подарила детей… жену… брата… любовь. Я подарила тебе так бесконечно много, а ты…

— У скольких ты отняла? Детей. Жену. Брата. Любовь. У скольких забрала бесконечно много и не дала взамен даже надежды?

Эпоха хныкает под ногами. Опасливо выглядывает из-за деревьев — ликами дриад, и поглядывает через овец Нефелы. В ручьях булькает. Везде — одно:

— Я не хочу умирать…

— Иногда приходится, — говорю я. — Особенно когда приносишь себя в жертву ради других.

— Ради… другой? — и в голосе умирающей эпохи богов и титанов я слышу — женскую ревность. — А кто тебе сказал, невидимка, что в этой новой эпохе будет время для вас?

Они идут рядом со мной — караваны призраков прошлого. Истаивающие храмы. Разбитые алтари и обомшелые статуи, которые видели славные жертвоприношения. Мимо пускаются в путь корабли — покидая родину. Отплывают… может, в Айгюптос, может, куда-то еще.

И мои подарки от эпохи. Мои дети. Сестры. Братья… они идут рядом со мною. Истаивая на ходу, взглядывая на прощание с укоризной.

Призраки будущего.

— В песнях, — говорю им я, но это их не утешает