Рождественские истории [Валера Нематрос] (fb2) читать постранично, страница - 3

как жало миноискателя, левитирует над экраном между «написать» и «позвонить».

К разговору я, пожалуй, пока не готов.

Вылезает клавиатура. Эмоджи. Слева вверху куча говна с глазами, как самый используемый смайл и доминирующий компонент моей личности. Буквы выстраиваются друг за другом.

«Привет! Как ты там?»

И это уже немало.

***

Через время – минуту, день или тысячу лет – со спины подходит Коробов и хлопает меня по плечу.

– Старик, пойдем, машину переставишь.

Собираюсь вступить в диалог, но цензурных слов мне недостает, а омрачать праздник матом не хочется, поэтому предпочитаю не обращать внимания.

Коробов вынужден обойти меня и сесть напротив.

– Стари-и-и-ик, – трясет он мое предплечье, – мне ехать надо. Теща ждет.

Я не большой мастер пантомим, но «мне похуй» получается вполне сносно.

– Блядь, да ты издеваешься?! – багровеет он.

Молча киваю.

Он в ответ изображает «закипающий чайник», что с его и без того постоянно красным ебалом выходит довольно убедительно.

Вертит этим самым ебалом по сторонам то ли в поисках поддержки, то ли настенных часов – подчеркнуть важность момента и неумолимость времени для тещи. Делает это мощно, порывисто, обдавая меня затхлым бризом.

Наконец встает, тыкает в мою сторону указательным пальцем, каждая фаланга которого может похвастаться шевелюрой Эйнштейна.

– Я еще вернусь! Никуда не уходи!

***

Я и не собираюсь. Коллеги сворачивают свои тесные рабочие мирки, чтоб довезти их домой и там так же аккуратно развернуть, занять оборонительные позиции в пассивном противостоянии с женами, мужьями, детьми, собаками и хомяком. Уравнение с множеством проигравших.

– С наступающим! Пока! – Маринка улыбается. Улыбка ее не красит, но и не портит.

Она работает на семнадцатом, и ради этого «пока» ей нужно выйти из лифта на пятнадцатом, сделать неслабый крюк, оказавшись рядом с моим рабочим местом. Здесь как нигде уместно сравнение с гландами через жопу.

Ее гланды мне уже не видны – Маринка, не дождавшись ответа уходит – но я успеваю крикнуть в удаляющуюся жопу:

– Давай! Береги себя и печень.

Я никогда не приглядывался к ее жопе, но сейчас она кажется ничего. Уместной, логичной, нужным фрагментом мозаики окружающего хаоса.

Этаж пустеет.

***

Теперь, кажется, все ушли. До меня никому нет дела, но это и неудивительно, мне и самому нет дела до всех. Даже освещение сменили на дежурное. И это тоже символично – я как сущность, как нечто мыслящее и действующее, важен для окружающей действительности, для этого офиса, не больше, чем дуновение сквозняка или сопля, размазанная Кравцовой по тыльной стороне столешницы в момент, когда ее никто не видит. Никто кроме меня.

Как следует поднапрягшись испускаю громогласный пердеж. Самый верный способ выяснить, остался ли в офисе кто-нибудь еще. Пердю я раскатисто и достаточно звонко, чтоб звук добил до крайних уголков этажа, но недостаточно для того, чтоб он вернулся ко мне эхом. Ни возгласов возмущения, ни восторженных аплодисментов.

Наверное, так звучит одиночество.

***

Делай, что должен, и будь что будет. В последний раз под этим девизом я насрал старшине в котелок, а в предпоследний спиздил три ведра колхозных яблок.

Медленно иду по коридору свою «последнюю милю». Должно быть так шагал среди остальных петрашевцев Достоевский по Семеновскому плацу морозным декабрем полных сто семьдесят лет назад.

Моя рука не дрожит, ухватывая холодный хром дверной ручки. Десятилетия онанизма дают о себе знать. Распахиваю дверь и смотрю своему страху в лицо.

Так же твердо страх смотрит в лицо своему мне.

Первым отвожу глаза. Процедура подготовки не сложная и не требует времени. Она требует железной выдержки и несгибаемой воли, а я этим не богат.

Боль накрывает даже не волной, а каким-то лоскутным одеялом.

– А-а-а-а-а, блядь! – кряхчу я сквозь стиснутые зубы.

***

– Да ну не волнуйтесь вы так, – успокаивает меня доктор Дададзе и вгоняет в мою залупу зонд.

– Это просто мазок на флору, – улыбается медсестра.

– У-у-а-а-э-э-э! – контраргументирую я. Выяснилось, что мазок – это не только главное отличие Моне от Мане или пенальти Баджо в 94-м, а уролог так и вовсе не тот чудик, который гоняется за летающими тарелками. Надо валить из этой конторы, где премия по итогам года зависит в том числе от прохождения диспансеризации. Тридцать первого декабря переться на другой конец Москвы, чтоб получить порцию унижения и боли.

– Могли бы и предупредить, – хмуро смотрю я на него исподлобья, надевая штаны.

– Предупреждаю, – не глядя на меня, записывая что-то в мою медкнижку, отвечает Дададзе, – когда впервые после процедуры захотите помочиться, вас ждут примерно те же ощущения.

Лучше бы он молчал. Ожидание смерти хуже самой смерти, равно как ожидание секса хуже самого секса или ожидание зарплаты хуже самой зарплаты.

– А в остальном вы абсолютно здоровы, – улыбается он.

***

Стою, ухватившись за полотенцесушитель, жду, когда сердце успокоится, а последние капли