Друг, брат, отец: Персональные связи московского правителя с татарской элитой в конце XV — начале XVI вв. [Булат Раимович Рахимзянов] (fb2) читать постранично, страница - 2

здоровьем Абдыл-Летифу царю так быти непригоже. И ты не всхочешь его у себя кормити, Бог нам дал, улусы у нас есть, и ты его к нам отпусти. Наше прошенье инаково учинишь, то тебе брату нашему непригоже.

Право упрекать Ивана выводилось Менгли-Гиреем из факта, что Абдыл-Латиф был его «сыном»: «нам он дитя». Юный Джучид был его сыном не только потому, что он женился на Нур-Салтан (биологически Менгли-Гирей отцом Абдыл-Латифа не являлся). Отношения «отец-сын» отражали также и возрастную разницу в поколение между ними. Важным было то, что Менгли-Гирей взял на себя политические обязательства «отцовства» по отношению к юному Джучиду. На нем, как на «политическом отце», соответственно лежала обязанность присматривать за тем, чтобы все его «сыновья» — т. е. все младшие Джучиды-родственники, принявшие его ханскую власть и патронаж — были бы хорошо обустроены и имели бы соответствующее уважительное отношение. Это включало в себя, помимо всего прочего, поддержку материального положения («кормити») и наделение его людьми («улусы»).

Иван также принял обязательства «отцовства» по отношению к Абдыл-Латифу. Можно вспомнить, как Нур-Салтан декларировала: «а коли его к тобе пошлю, то ведает Бог, да ты ему и отец». Теперь, в неприятной для них новой ситуации, крымские родственники Абдыл-Латифа настаивали на том, что Иван обязан выполнять свои обязательства как «отца».

Это был не первый раз, когда Иван принимал на себя «отцовские» функции в отношениях с Джучидом. Когда Мухаммад-Амин бежал в Московию в 1485 г., летописцы приписывают ему обращение к Ивану быть его «отцом». Подтверждение этого также находится и в дипломатических документах. К примеру, в 1489 г., в письме Ивана Ногаям, он обозначал Мухаммад-Амина как своего «брата и сына» («И посадили есмя на том юрте на Казани своего брата и сына Магмет Аминя царя».

Крымские родственники Абдыл-Латифа агрессивно настаивали на полной реабилитации. Резкий отказ великого князя спровоцировал не менее резкое возражение со стороны Менгли-Гирея. Если Иван не сделает Абдыл-Латифа снова своим «сыном», хан разорвет свой союз с Москвой. Перед лицом повторяющихся протестов Крыма Москва перешла на более примирительный тон. В конце 1508 года преемник Ивана III Василий III согласился на прощение Абдыл-Латифа и вновь подтвердил официальные отношения с заблудшим Джучидом. Данный акт включал в себя возобновление образных «родственных» связей с Абдыл-Латифом и наделение его московской территорией, где он и его родственники и люди могли бы поселиться.

Церемония и документация, сопровождавшие «прощение» хана, была весьма детальной. Крымцы требовали, чтобы великий князь признал хана «другом и братом», в то время как еще в 1504 году, при жизни Ивана III, их требования не простирались далее «друга и сына». В итоге, московские представители согласились на «друга и брата».

Договор не продлился более четырех лет. Весной 1512 года Крым предпринял поход против Московского княжества. Это привело к финальному разрыву отношений между Москвой и Бахчисараем. Москва обвинила Абдыл-Летифа в соучастии, и он вновь был заключен под стражу.

В течение последующих пяти лет было сделано еще несколько запросов, касающихся Абдыл-Латифа. Василий был готов использовать Абдыл-Латифа как дополнительную карту в переговорах с Крымом, но в то же время неохотно мирился с мыслью отпуска его в Крым.

К осени 1517 г. компромисс был наконец достигнут. Вместо того чтобы ехать в Крым, либо оставаться в Московии, Абдыл-Латиф должен был быть послан в Казань к Мухаммад-Амину. Казанский хан был тяжело болен, что остро поставило вопрос о престолонаследии. Пока шли окончательные приготовления между сторонами, Василий III согласился на прощение Абдыл-Летифа и отослал его в Каширу. Он также согласился назвать его «сыном и братом», что, возможно, должно было символизировать «патерналистскую» функцию, исполняемую Василием, когда он представлял Абдыл-Латифа как наследника престола в Казани.

Однако судьба распорядилась так, что Абдыл-Латиф больше никогда не увидел Казань. Будучи в Кашире и дожидаясь утряски всех организационных вопросов, он вдруг неожиданно заболел и умер 19 ноября 1517 г. Мухаммад-Амин вскоре последует за своим братом и покинет этот мир в декабре 1518 года.

Смерти Абдыл-Латифа и Мухаммад-Амина знаменуют собой конец целой эры. Начиная с конца 1480‑х гг. и далее на протяжении 1490‑х гг., Иван III установил особые личные связи («образное родство») с двумя братьями-Джучидами. Если для крымского хана Менгли-Гирея и его ногайской жены Нур-Салтан московский великий князь был «братом», то в случае с сыновьями Нур-Салтан его статус варьировался от «друга» до «брата» и достиг своего апофеоза в роли «отца». В совокупности с торговыми связями и военной мощью эти отношения обеспечивали Москву рычагами воздействия для установлении своего влияния в средневолжском ханстве — Казани.

Однако сами Джучиды были далеко не