Вечный всадник [Варлен Львович Стронгин] (fb2) читать постранично, страница - 2

на кровать лицом к стене и сразу засыпал. А на встречу с писателем пришел. Сел на последний ряд и сжал губы.

Писатель удивил всех своим обычным видом. Похож на бухгалтера или агронома, не работяга, но и не белоручка. Одет скромно, но чисто. И лицо ничем не выдающееся. Только необычно глубоко сидят усталые глаза, наверно, от тяжести увиденного и пережитого.

Тихонов представил писателя, тот засмущался, начал беседу нескладно, говорил сбивчиво, но потом все уверенней и уверенней, оживился, усталость скрылась за одухотворенностью, он рассказывал о своей работе, об интересных случаях, а под конец вдруг занервничал, но взял себя в руки и сказал: «Дорогие товарищи, вы героические люди. Я это говорю вам прямо в глаза. Вы проникаете в глубь земли, добываете из ее недр нефть и газ, не только дающие нам энергию, но и засоряющие воду и воздух. За это когда-нибудь — и быстрее, чем многие думают, — придется расплачиваться нашим потомкам, а может, и нам самим». Писатель от смущения поправил очки, а буровики застыли в недоумении. Даже Тихонов не сразу сообразил, к чему клонит писатель, но потом стал доказывать, что просторы здесь необъятные и промышленные оазисы не нарушают экологического равновесия, что добыча нефти и газа поможет решить хозяйственные и оборонные проблемы. Писатель, с одной стороны, соглашался, а с другой — стоял на своем, считая, что разрушение природы, где бы оно ни происходило, и рост химического производства ведут к гибели жизни на планете и спасти ее может конец гонки вооружений и полный, безоговорочный мир.

Буровики не все поняли, насчет гонки вооружений и мира поддержали писателя, а в остальном посчитали его неправым, но обижаться на него не стали, поскольку каждый человек, даже писатель, может ошибиться.

И вдруг Петька Молчун побагровел от напряжения и громогласно, четко изрек: «Правда! Все правда!» Буровики растерялись, не знали, как реагировать на слова Петьки, и промолчали, спорить с ним не решились. А помбур Пантелеев, окончивший лишь семилетку, сказал, что, возможно, они в чем-то и не докумекали, а писатель человек ученый, думающий, в этом его работа, и вдруг он до такого допер, до чего у них мозги просто не дошли из-за отсутствия должной тренированности.

«Если бы мы не то делали, то нам бы такие деньги не платили!» — сказал Пряжников — самый старший по возрасту в бригаде, бережливый и аккуратный мужичок. Рабочие засмеялись, даже Тихонов улыбнулся и стал объяснять, что писатель думает глобально, то есть широко, о будущем всей планеты, и боится, что наступит время, когда исчезнут леса, погибнут реки.

— До такого не дойдет! — уверенно сказал Пряжников. — Люди не допустят. Как же без леса? Мы лишнего не берем! Сколько нужно — не более!

— А сколько потребуется через сто лет?! — спросил Лешка Кубыкин.

— Через сто? Кто нужно посчитает. А ты сейчас за собой смотри. Поменьше окурками швыряйся. Отчего пожары? От сухости и от окурков тоже!

— Я же не курящий! — удивленно заметил Лешка.

— Я не о тебе лично сказал, а вообще! — объяснил Пряжников и направился к буровой.

Пряжникова в бригаде недолюбливали за въедливость, ворчание, часто подшучивали над ним, порою до издевки, но внутренне уважали, ценили за его уважение ко всему, что создано человеком, за удивительную, наверно, впитанную в кровь бережливость и аккуратность. Зимой, входя в помещение, никто так быстро и плотно не закроет за собой дверь, как Пряжников, — теплом дорожит. Идет к вахте — не пропустит, поднимет любую годящуюся для печи или костра деревяшку. На трубы не наступит, на дизель не облокотится, а однажды, когда из земли полыхнуло газовое пламя, он стоял растерянный, подавленный и, будучи не в силах обуздать огонь, бормотал: «О боже! Спаси господи! Это что же получается?! В каждую секунду вылетают на ветер двадцать нейлоновых рубашек! О господи!»

— А может, десять или тридцать? — спросил у Пряжникова Лешка Кубыкин. — Ты откуда знаешь?

— Японец сказывал!

— Какой еще японец?

— Что машины привозил. Капиталист. В темных очках, за ними глаз не видно. Может, и плохой человек, но тут я ему верю. Двадцать штук вылетают. Как одна. О господи!

Жилистый, крепкий мужичок Пряжников, хотя фигурой и лицом был невидный, курносый, и настолько, что такого теперь вряд ли где еще сыщешь, но жену с собой привез крупную, осанистую. Живут не ссорятся, друг для друга, лишнего не тратят, одеваются просто, деньги кладут на книжку, копят. «Небось на «Жигули» собираешь?» — как-то спросил у Пряжникова Лешка. «Не бойсь, — ответил Пряжников, — в очередь не стану, не бойсь. Зачем мне «Жигули»? Трактор — это вещь!» — «А кто тебе продаст трактор?» — «Кто-нибудь продаст. Слыхивал, можно взять на БАМе. Где подальше. Там без своей машины, без того же самосвала, на работу не берут. Для вида где-нибудь притопят машину или малость покореженную спишут, а потом починят, покрасят и продают новичку. Он на ней заработает сколько нужно и другому продает. Может, и не так все,