В целом средненько, я бы даже сказал скучная жвачка. ГГ отпрыск изгнанной мамки-целицельницы, у которого осталось куча влиятельных дедушек бабушек из великих семей. И вот он там и крутится вертится - зарабатывает себе репу среди дворянства. Особого негатива к нему нет. Сюжет логичен, мир проработан, герои выглядят живыми. Но тем не менее скучненько как то. Из 10 я бы поставил 5 баллов и рекомендовал почитать что то более энергичное.
Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
собираюсь соблюдать в этих записках хронологический принцип повествования. Я писал их под знаком приближавшегося пятидесятилетия начала войны с германским фашизмом. Это во-первых. А во-вторых, мне кажется, что причудам моей судьбы должны соответствовать и ничем не стесненные прихоти моей памяти, обычно далекой от регулярной последовательности восстанавливаемых фактов. Да и не только моей. Наверно, бессистемная ассоциативность наших воспоминаний вообще в чем-то сродни разнообразию и непредсказуемости житейских коллизий, которые так щедро предлагает нам великий беспорядок Истории.
Поздняя осень 1942 года. У нас, в газете Волховского фронта, штатное прибавление: отныне нам положен свой уполномоченный СМЕРШа. Таковым оказался внезапно появившийся в расположении редакции капитан с чемоданом и вещевым мешком в руках. Приплюснутая, словно перебитая сильным боксерским ударом переносица придавала его и без того угрюмому выражению лица демонстративно зловещий характер. Самого беглого взгляда на прибывшего достаточно, чтобы сразу проникнуться по отношению к нему чувством живейшей антипатии. Судя по всему, он не только это за собой знает, но и каждый раз с удовлетворением отмечает произведенное на собеседника угнетающее впечатление. Он явно убежден в том, что именно эта особенность его облика как раз и является решающим достоинством подлинного особиста.
«Лицо, не оставляющее надежды» - так определил я для себя капитана при знакомстве.
Наш поэт Паша Шубин с ходу прилепил к новоявленному смершевцу кличку «Ломонос ». И получилось так, что это не слишком оригинальное прозвище было мгновенно подхвачено всем, как тогда говорили, личным составом, начиная от приданных редакции «Фронтовой правды» рядовых бойцов, не скрывавших своего иронического отношения к « сыщику », то и дело вызывавшему их на секретный разговор, и кончая редактором, который, по-видимому, смершевца побаивался. Не знаю, какие уж там былые грехи тревожили подполковника, но только он беспрекословно выполнил пожелание капитана, когда тот, осмотревшись, твердо заявил, что по роду своей работы нуждается в отдельном купе мягкого вагона.
В нашем редакционном поезде мягкий вагон был один, и по сложившейся еще в начале сорок второго года (когда газета была сформирована) традиции в нем обитала исключительно пишущая братия. Офицеры всех прочих специальностей жили либо в обычном жестком вагоне, либо по должностной принадлежности - кто в вагоне, специально оборудованном под наборный цех, кто в вагоне-ротации, кто в вагоне-электростанции и т. п. А некоторые предпочитали жилую солдатскую теплушку, где всегда, даже летом, топилась спасавшая от болотной сырости «буржуйка» и не умолкали рассказываемые на нарах самые невероятные фронтовые байки. Были также в нашем составе вагон-столовая, вагон-кла-довая, вагон-гараж, склад бумаги, склад горючего и пр.
А центром всего этого хозяйства были два вагона. Во-первых, легкомысленно приветливый, обшитый снаружи светлым деревом миниатюрный вагончик с зеркально бликующими на солнце оконными стеклами, бог весть какими судьбами сменивший свою довоенную принадлежность к таллиннскому пригородному движению на резиденцию нашего нынешнего редактора и его жены. И во-вторых, примыкающий к эстонскому - уже упомянутый, набитый до отказа людьми старый, мрачный мягкий вагон, не раз побывавший под бомбежками и однажды даже горевший, словом, нещадно расшатанный, скрипучий и холодный, ибо сквозь кое-как зашитые фанерой осколочные пробоины его продувало всеми ветрами.
Помню, как я впервые поднялся по ступенькам этого вагона-ветерана весной сорок второго года, конечно же, не подозревая, что отныне с ним будет связана моя фронтовая жизнь на протяжении почти четырех лет и что он будет моим пристанищем и летом, и зимой. Что я буду считать его родным домом, независимо от перемещений нашей газеты по железным дорогам вдоль Волхова, а затем, после ликвидации блокады Ленинграда - вдоль огромного по протяженности Карельского фронта. Что в этом прокуренном, прохваченном вековой стужей старом вагоне вместе с товарищами по редакции я в сорок пятом году, сразу после победы, пересеку всю страну - от Мурманска до Владивостока. И что расстанусь с ним окончательно где-то на запасных путях Уссурийска лишь после упразднения первого Дальневосточного фронта.
Но весной сорок второго года я так далеко не заглядывал. Даже мой скромный военный опыт успел научить меня жить сегодняшним днем и не строить планы на будущее. За спиной у меня были три месяца на Западном фронте в Краснопресненской дивизии народного ополчения, сутки боевых действий под Ельней, месяц в окружении да полгода лечения и службы в редакции иллюстрированных изданий Политуправления Красной армии, после чего я и был откомандирован, согласно поданному мной рапорту, на Волховский фронт.
В Малой Вишере, куда я добрался с трудом из Бологого, попав там под бомбежку, на каком-то маневровом паровозе,
Последние комментарии
7 часов 20 минут назад
7 часов 38 минут назад
8 часов 2 минут назад
8 часов 34 минут назад
9 часов 41 минут назад
11 часов 22 минут назад