Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
семья, перебивающаяся из кулька в рогожку. Разве на шестнадцать отцовских рублей в месяц прокормишь такую ораву? Работают в доме все. Мы, ребятишки, помогаем матери по хозяйству, пасем корову, старшие сезонничают на торфоразработках. И даже походы на реку Шошу, петляющую в лугах позади будки, даже прогулки в лес преследуют вполне определенные цели: наловить рыбы, набрать грибов и ягод, надрать корья. Приходить с пустыми руками не положено, и совестно. Зато дороже любых подарков и развлечений — уважение старших, идущая из глубины сердца теплая родительская ласка…
Я очень люблю мать, но особое почтение питаю к отцу. Оно родилось еще в раннем детстве.
Часами сидел я у насыпи, глядя как завороженный на проносящиеся мимо нашей будки поезда. Казалось, нет на свете силы, способной сдержать их бешеный бег. Однако мы, ребятишки, знали: отцу поезда подчиняются. Если он выйдет к полотну с красным флажком или фонарем, покорно заскрипит тормозами самый неукротимый курьерский…
Однажды вьюжной ночью я проснулся от грохота взрывов. Оказалось, отец обнаружил лопнувший рельс и, не надеясь, что машинист заметит красный сигнал, положил на рельсы Петарды. Они и задержали состав.
Этот случай так поразил мальчишеское воображение, что отец долго-долго представлялся мне человеком сказочной силы.
Впрочем, в отрочестве я понял еще другое: и отец, и я, и мои братья, и тысячи таких же простых людей оттеснены на задворки жизни, обречены на изнурительный труд, на безграмотность.
Мне повезло. Моя юность совпала с очистительной революционной бурей. В октябре 1917 года я вместе со своими фабричными дружками, Мишей Ягодкиным и Колей Медведевым, вступил в боевую группу, созданную городским Советом рабочих и солдатских депутатов. Этой группе поручалось задерживать контрреволюционные войска, направлявшиеся к Петрограду по железной дороге.
Командовал группой прибывший с фронта артиллерист, зять стрелочника Василия Григорьевича Лошкарева. «По знакомству» и я попал в эту группу вместе с сыном Лошкарева Иваном — очень сильным и скромным рабочим парнем.
Группа была малочисленной, оружия мы не имели, но все же смогли задержать несколько составов с солдатами, заваливая пути бревнами, выводя из строя семафоры.
Я считал себя счастливым человеком, когда попал в действующую Красную Армию и получил оружие.
Даже суровое боевое крещение не охладило мой пыл. Случилось так, что в одном из первых боев полк понес тяжелые потери. Наша рота была разбита. Из-за измены одного бывшего царского офицера в числе нескольких красноармейцев я попал в плен к деникинцам.
Вместе с командиром своего отделения, бывалым солдатом Андросовым, бежал из плена.
Попал в родной 20-й стрелковый полк. Опять бои, и опять окружение в занятой врагом Короче. Только через пять суток мы переправились через реку Корочку и без потерь вышли к своим. Уже тогда, во время скитаний по деникинским тылам, я твердо усвоил две истины. Первая — ив тылу врага останешься человеком, если не выпустил из рук оружия. И вторая — лучшим союзником за линией фронта является ночь…
Я лежал на койке и улыбался, а на меня косился забинтованный сосед, личность чрезвычайно флегматичная, крайне немногословная, но острая на язык — сапер Петр Пчелкин, прозванный ранеными за полноту и медлительность Шмелем.
У Шмеля перелом левой руки, гипс еще не снимали, но этот счастливчик мог ходить!
— Теперь наша пехота всех генералов попрет, — задумчиво и серьезно сказал Пчелкин, разглядывая мою физиономию. — Враз!
— Почему? — попался я.
— Да как же? Тебя, поди, скоро в строй выпишут. Сила!
Раненые загоготали. Я обиделся.
— Зато тебе не обрадуются саперы. Мало им таскать всего приходится, еще ты на шею сядешь!
Но смутить Петю Пчелкина оказалось нелегко.
— О саперах ты помолчи, герой, — спокойно ответил он. — Ну чего ты в саперном деле смыслишь?
— А чего тут смыслить? Землю роете.
— Землю… Эх ты, темень! Инженерные войска мосты тебе строят, вражеские препятствия для тебя разрушают, а когда такие, как ты, драпают, мы отход прикрываем. Те же самые мосты взрываем, дороги портим, чтобы вы опомниться могли! Да еще своими взрывами беляков в рай отправляем… Молчи уж лучше!
Я видел, что Шмель гудит сердито, защищая не себя, а свой род войск, о котором я действительно знал очень мало.
— Слышь, Петр, — попросил я однажды ночью, заметив, что соседу тоже не спится, — ты не серчай. Скажи лучше, это верно про вас, саперов, говорят, что вы кое-когда наступаете первыми, а отступаете последними? Только без вранья!
Пчелкин повернулся на койке:
— Иди к лешему!
Но как ни молчалив был Шмель, а лежать бок о бок с товарищем добрых три недели и не разговориться о своей армейской жизни невозможно. И Пчелкин рассказал мне о людях сильных, смелых и смекалистых, несущих на своих плечах большую тяжесть боев, о людях, которые созидают в кромешном аду войны, а если нужно — разрушают созданное,
Последние комментарии
17 минут 31 секунд назад
22 минут 16 секунд назад
26 минут 59 секунд назад
33 минут 28 секунд назад
59 минут 55 секунд назад
1 час 23 минут назад