Четыре демона. Том 1 [Арчи Вар] (fb2) читать постранично, страница - 4

лишь оборона и армия, а не простые деревни. Когда темный Лег сам всё увидел, груз его ответственности набрал вес, он тяжело вздохнул, представив, чем обернётся развязка.

Орта всегда был излишне чувствителен, но в его случае это не слабость, а личная проблема, морока с совестью и ответственный подход. Скажем так, сострадание и переживания не перекрывали темперамента, а если его разозлить, он быстро взрывался, забывая о подобных заморочках. Последствия таких срывов известны всем Сейтлерам. Дурная слава и трепет сводных сородичей перед его персоной появились задолго до назначения его на должность распорядителя ордена.

Асмодей с детства желал избавиться от повышенной эмоциональности, ибо она ему была ни к чему. Когда основная часть социума реагирует на тебя как на прокажённого или проклятого, как на существо, к которому опасно подпускать детей, и так происходит день ото дня, с самого рождения, вырасти добродушным сложно, не правда ли.

Ирманты сбились в обособленное меньшинство, где правили свои порядки, и со слюнтяями в его клане не церемонились. Сопереживание, чувствительность и прочие светлые побуждения у них не в почёте, зато силу и ум в искусстве войны Тёмные оценивали по заслугам, как никто другой. На основании кровного права и подборки всех нужных качеств Орталеон и получил место главы ордена Сейтлеров, когда подняли вопрос о переизбрании.

Принцип мышления Легов прост — каждый должен сделать всё, что требуется для решения возникших проблем, какими бы неподъёмными они ни казались. Не следует искать у других сочувствия и помощи, нужно ломать собственные пределы, взбираясь в гору с улыбкой и прямой спиной.

Взрослея, Орталеон не отступал от общепринятого стереотипа идеального Асмодея, дабы не осквернять память об отце, предельно порядочном, благопристойном и благочестивом Леге, восстановившем клан после тысячелетнего упадка и вернувшем ему вес в совете старейшин. Хоть он и отступился в конце своего пути, за один день разрушив труд всей жизни и исчезнув.

Орта тщательно проработал в себе каждую неугодную черту, обуздав их и избавив сознание от всех видов комплексов. Однако истину не искоренить, можно притупить или скрыть в сокровенных уголках разума, но в свой час сущность проявляется в поступках.

Ирмант всегда умело переступал внутренние пределы, игнорируя унижения и пренебрежение со стороны, нисколько не злясь, а выпуская весь негатив в мелкие пакости, непочтительные и дерзкие выходки, из-за которых по молодости у него возникало немало проблем. Его оправдано называли дебоширом.

Тяжелее ему давалось затуманивание собственного безразличия и пренебрежения внутренними кастовыми правилами, идеями и стремлениями перед сородичами. Во многом убеждения Легов для него стали чужды: слишком мрачные, твёрдые и ограниченные, они шли вразрез с его внутренней системой ценностей. Но кроме него, это знал разве что всего один Ас, близкий друг, родственная душа, и больше никого. Как бы то ни было, когда наступало время для дел, Ирмант всегда знал, как действовать, его особенности на качестве выполнения заданий не сказывались. Что до Асмодейских постулатов, Орта никогда ничего не критиковал, однако, получив власть, постепенно менял всё, что считал нуждающимся в реформации, и не только внутри диаспоры Тёмных, но и в своде ордена Сейтлеров.

Теперь Асмодей далеко не ребёнок и многое переосмыслил, однако светлые чувства в нём не погибли, хотя и ослабли, скрывшись глубоко внутри, чтобы жизненный опыт их окончательно не затушил. Добрые побуждения уступили место цинизму и усталому пренебрежению, порой оборачивающемуся серьёзными проблемами с высокопоставленными представителями расы, чьё самолюбие так нахально не раз задел Ирмант. Он мог учудить или сказать всё, что вздумается, и кому угодно, если считал нужным.

Смотреть на гибель людей с бездушной точки зрения холодного расчёта у Ирманта не получалось, он любил землян, возможно, сильнее, чем Асов, а потери Орталеону знакомы как никому в целой вселенной. Вырос без отца, так ещё и в сильно обмелевшей кадрами расовой прослойке. На фоне безысходности трагедии он всё же ощущал предвкушение от предстоящей войны, и никакие жертвы не могли сравниться с кипением крови, будто испытывал многократное чувство радости, подобного которому раньше не знал, обретая новый смысл жизни — сражение.

Подобная подоплёка и пробуждение жажды смерти даже пугали, казалось, что в нём проснулась та часть сознания, которую Ирмант в себе всегда отрицал. Словно наступил тот час, когда генная память возьмёт своё, подчинит себе уязвлённую гневом голову в самый неудобный момент, например, в бою и, возможно, на короткое время, но всё же завладеет им, а тогда произойти может многое. Подсознательное предвкушение убийства не есть хорошо, и Орта трезво осознавал своё отклонение. Боязнь упустить едва уловимый голос совести — единственная фобия Асмодея, порой доходившая до абсурда, противоречила здравому