Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
равнодушно.
А ребятишки не выдержали, побежали навстречу строю, прыгая через кювет, не в силах дождаться, пока взвод сам выйдет на грязную, в щепках, мусоре, ледке и лужах весеннюю дорогу.
Но мы вышли на дорогу, подравнялись, и Пащенко сказал хмуро:
– Запевай! – и поскольку сразу не запели, добавил: – Стрельбицкий!
Витька откашлялся и запел. Голос у него был глухой, хрипловатый, мужественный. Если бы Витька бстался жив и ему пришло в голову стать со временем эстрадным певцом, его бы называли «безголосым» или «микрофонным».
За Ленинград, за город наш любимый,
На бой с врагами уезжаю я.
Не забывай, подруга дорогая,
Пиши мне письма, милая моя.
И еще не дав совсем затихнуть Витьке, мы подхватили несколько медлительный, как бы раскачивающийся припев:
Не забывай, подруга дорогая,
Про наши встречи, клятвы и мечты.
Расстаемся мы тепе-ерь,
Но, милая, поверь —
Дороги наши встретятся в пути…
Помкомвзвод рассчитал правильно, мы грохнули припев как раз поравнявшись с бараком, и сразу же несколько женских ищущих лиц появилось за стеклами, за перекрещением наивных бумажных полос.
Мы миновали барак и лихо, с песней, под женскими взглядами пошли в сторону расположения, но метров через пятьдесят Пащенко скомандовал:
– Правое плечо вперед! – и взвод нестройно развернулся.
– Давай снова! – сказал помкомвзвод, поскольку песня уже окончилась, и Витька начал снова:
За Ленинград, за город наш любимый…
– и снова у самого входа грянул наш припев и снова мы миновали барак, уходя теперь уже в обратную сторону. И опять Пащенко развернул поющий взвод.
– Стрельбицкий, новую!
Витька откашлялся. Родом он был с Урала, из самых сухопутных мест, но имел пристрастие к морским песням.
Взвод снова шел к бараку.
На заводе был он машинистом,
А когда настал двадцатый год,
Он с отрядом первых коммунистов
Добровольцем уходил на флот.
Взвод поравнялся с бараком.
– На месте! – крикнул Пащенко.
И взвод, маршируя на месте, перед входом в барак, под взглядами изумленных женщин и обалдевших от счастья мальчишек, загремел:
Эх! В гавани, в далекой гавани
Пары подняли боевые корабли.
На полный ход!
Уходят в плаванье с Кронштадтской гавани,
Чтоб стать на страже советской земли.
Неожиданно помкомвзвод приказал мне выйти из строя.
– Доложите лейтенанту, помкомвзвод спрашивает: может ли взвод следовать в расположение? – сказал он совсем хмуро и не глядя на меня.
– Есть!
После яркого апрельского солнца в барачном коридоре было темно. Лишь вдалеке, в противоположном его конце, были тоже открыты двери наружу. Я остановился, не зная, куда идти, и зажмурился, чтобы отвыкнуть от света.
Мимо кто-то прошаркал по коридору, – Третья дверь налево! – негромко произнес женский голос.
Первая, вторая, третья… Я с ходу постучал.
– Да-да, – сказали мне, и я вошел.
Я уже полгода жил в нашей землянке с крохотным окошечком. Она была тесной, но теплой и уютной. С какой умиленностью вспоминал я о ней в походах, как мечтал спуститься по ее сбитым ступенькам и как бывал счастлив, возвращаясь в нее! Но ведь я совсем забыл и упустил из виду, что существуют бараки, а в них комнаты, залитые апрельским солнцем, а в комнате кровать с никелированной спинкой и коврик, и салфеточки, и репродукция «Девятого вала» на стене.
Эта комната ослепила меня настолько, что я не сразу заметил лейтенанта Каретникова, хотя он находился на самом виду. В своей зеленой шинели он стоял, ловко облокотившись на спинку стула, шапка его лежала на столе, а темные волосы падали на лоб.
Против него у стола сидела она. На ней был халатик, вероятно, из байки, в каких-то цветочках. Она с сочувствием подняла на меня большие голубые глаза, и в тот же миг я полетел в их глубину, жутко и неотвратимо, как при прыжке, пока не раскрылся купол, и мучительной болью пронзило отчетливое сознание, что она и эта комната и вся ее жизнь не имеют ко мне никакого отношения.
…Пары. подняли боевые корабли. На полный ход…
– доносилось с улицы.
– Товарищ лейтенант, разрешите обратиться,, – Иду! – кивнул он раздраженно и взял со стола шапку. – В общем, я сказал.
– Поживем – увидим, – ответила она спокойно.
…Чтоб стать на страже родимой земли…
Лейтенант Каретников вышел на крыльцо и, красиво коснувшись кончиками пальцев виска, поблагодарил взвод за песню. Я стоял у него за плечом, очень гордый, что нашел-таки лейтенанта.
– Ведите людей! – сказал он помкомвзводу и по обыкновению остался сзади, но не успели мы отойти и полкилометра, как он вышел вперед. Мы сразу поняли, что будет. И действительно, лейтенант оглянулся на взвод, кивнул и протяжно крикнул: – Взво-о-д! Бег-оо-м! За мно-ой!…
Метров сто взвод держался
Последние комментарии
10 часов 7 минут назад
12 часов 41 минут назад
13 часов 9 минут назад
13 часов 16 минут назад
7 часов 32 минут назад
16 часов 19 минут назад