Утренний свет [Надежда Васильевна Чертова] (fb2) читать постранично, страница - 2

сиреневые палисадники.

От этой улицы, самой старой и как бы главной в поселке, шли боковые улочки, называемые здесь «линиями».

Все улицы и «линии» небольшого поселка при станции Прогонная устремлялись в просторную, перемежавшуюся реденькими перелесками весеннюю степь с набухшими колеями дорог и черными проталинами земли, которые с каждым днем все заметнее оттесняли подтаявшие островки последнего снега.

От станции к далекому горизонту, утонувшему в синеве лесов, стремительно убегала железнодорожная линия — невысокая насыпь с сизыми, холодно поблескивающими рельсами. По главной улице поселка, — она, как и площадь, называлась Вокзальной, — тянулось вымощенное крупным булыжником шоссе, по-местному именуемое «дамбой». Дамба связывала поселок со старинным городком, лет двенадцать тому назад ставшим центром района. На середине дороги, между вокзальным поселком и городком, возвышалось новое, стройное, ребристое здание элеватора.

Клавдия шагала по тропинке, проложенной вдоль домов с палисадниками. Навстречу, со степи, летел упругий, порывистый ветерок. На улице никого не было. Клавдия замедлила шаги, крепко, обеими ладонями, вытерла сухие глаза (так в минуты волнения делала мать, Клавдия бессознательно ей подражала) и, вспомнив о своем сменщике, невесело усмехнулась. Яков любопытен, как последняя девчонка. Но что, собственно, может она сказать о Качкове? Она знает Качкова ничуть не больше, чем Яков…

Клавдия приостановилась возле чьего-то палисадника, осторожно забрала в ладонь глянцевую безжизненную веточку сирени, нагнулась, хотела понюхать — и вдруг тихонько засмеялась. Неправда, неправда! Она так много знала о Павле Качкове, но… только для себя знала. Никто на свете — и сам Павел — не подозревал, сколько она успела о нем всего передумать, сколько перечувствовала и, главное, навоображала!

Она зашагала медленнее, перебирая в памяти встречи с Павлом. Было это совсем не трудно, — такими мимолетными случались и встречи и разговоры. Куда чаще, богаче, ярче «встречалась» она с Павлом в своем потаенном воображении!

Качков появился на станции Прогонная недавно, уже после Нового года. Суховатый, подтянутый, в своем кожаном пальто и пушистой ушанке, он сначала представился Клавдии каким-то проезжим дорожным инспектором. Она постоянно видела через широкое окно аппаратной, как этот «инспектор» проходил по перрону, и провожала его «кожаную» фигуру рассеянным взглядом.

Так было вплоть до того собрания поселковой молодежи, на которое ее позвали. Она недолюбливала собраний и всегда томилась где-то на последних скамьях, как самая заправская «молчальница», — при одной мысли, что она может появиться на трибуне, ее бросало в дрожь.

Но на этот раз, войдя в темноватый зал деповского клуба, она сразу увидела нездешнего парня в полувоенном костюме с белейшим подворотничком. Широкоплечий и светловолосый, — одна прядка у него упрямо торчала на макушке, — он стоял спиною к ней, но обернулся на стук двери и внимательно, из-под тяжелых век, глянул на Клавдию. Именно в это мгновение она ощутила нечто вроде острого толчка в сердце и оттого смешалась и побагровела до слез. Ей пришлось даже спрятаться за широкой спиной молодой стрелочницы. Оттуда, из своего убежища, она принялась разглядывать Качкова. Без громоздкого пальто и ушанки он оказался молодым, не старше Якова, стройным, сероглазым парнем. По-военному подтянутый, с медлительной и как бы неохотной улыбкой, он решительно не был похож ни на одного поселкового или деповского парня.

Собрание началось ровно в назначенный час, Павел рассказал молодежи о годовщине Красной Армии, не произнеся ни одной из тех примелькавшихся «ораторских» фраз, которые проходят мимо ушей. Клавдия впервые не только «отсиживала» собрание, а слушала и глядела прямо в белозубый рот Павла. Своим глуховатым голосом он рассказал о Ворошилове, о Фрунзе, о Чапаеве и Буденном, о страшных боях на Волге, в Сибири, в Крыму, о величии и бессмертии славы нашей армии.

После собрания молодежь, особенно парни, плотно окружили нового секретаря, и он, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, оживленно говорил, объяснял, поглядывая на парней внимательными, весело поблескивающими глазами. Клавдия, не узнавая себя, упорно толклась тут же.

— Во, язык у личности подвешен, — попробовал подшутить Яков.

— Помалкивай, галантерея! — сурово оборвал его парень, крепко сжимавший папиросу в темных от деповской копоти пальцах.

«За мать, что ли, дразнят?» — подумала тогда Клавдия, мельком оглянув крупную фигуру Якова: мать у него торговала в галантерейном ларьке на вокзале.

Вот с того все и началось у Клавдии. Она следила и боялась пропустить момент, когда Павел появится на вокзале; стала узнавать его быстрые, отчетливые шаги по каменному полу зала ожидания, и все в ней замирало и останавливалось, если Павел приближался к окошечку телеграфа.

Скоро Клавдия вызнала, что Качков квартирует на тихой