Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
международных отношений. Таким образом, теоретический поиск и конкретно-исторический очень отчетливо взаимодействуют как раз в данной ситуации — при преодолении искусственного раздела исторической науки на «всеобщую» и «отечественную».
Есть и некоторые специальные методические трудности, с которыми я встретился, обратившись к занятиям «русистикой». В частности, вот одна из них, довольно характерная. Западные историки отнюдь не считают ненаучным, цитируя тексты XVI–XVII вв., несколько модернизировать их язык, как и орфографию. Такое цитирование источников в общем является общепринятым, в том числе даже в самых академических сочинениях историков. К тому есть веские причины. То, что было нормой, на прошедших этапах истории того или иного языка, не исчезает вовсе, уступая место новым нормам, но очень долго сохраняется в малообразованных и периферийных общественных кругах. Поэтому устаревшие тексты невольно воспринимаются нами несколько свысока: они ассоциируются с современными архаизмами и провинциализмами. Образ автора текста помимо нашего сознания из «старого» превращается в «старомодный», мы снисходительно прощаем ему какую-то недостаточную образованность, неумелость и провинциальность, либо, напротив, смешноватую манерность. Ничего этого на самом деле не было в рамках языковой культуры своего времени. Западные историки не хотят, чтобы читатель ощущал своих предков как «наивных» — они переводят его речь на язык современного передового человека. Никто не усматривает в этом нарушения интересов исторической науки, и только филологическая наука заинтересована в интактных древних текстах. Упорство «русистов», оправдываемое академизмом, делает историю России прошлых веков несколько дикой. Иные специалисты замечали этот психологический крен и пробовали перешибить традицию цитирования, противопоставляющую в восприятии читателя умному автору курьезного предка. Так, М. Н. Тихомиров пришел к выводу о назревшей необходимости цитировать древнерусские тексты в исторических сочинениях (разумеется, речь не идет об археографических изданиях) в переводе на современный русский язык, но не встретил понимания… Разумеется, перевод старых текстов на современный русский требует не максимализма, а минимализма и величайшей осмотрительности, но сказанное объясняет, почему я присоединился к М. Н. Тихомирову (с которым мы обсуждали этот вопрос) и предлагаю читателю все цитаты из русских документов XVII в. в минимально модернизированной редакции или с приведением в скобках параллельных оборотов.
Этот текстологический вопрос — только малая иллюстрация к обильным трудностям, возникающим перед историком, восстанавливающим место России в системе европейских государств.
Для такой задачи мною не случайно выбрано время Тридцатилетней войны. Она была первой всеевропейской войной. По крайней мере, начавшись как одна из «религиозных войн», она к началу «шведского периода» выявила лежавшие в глубине общеевропейские политические противоречия и вовлекла участников, все менее олицетворявших те или иные церковные тенденции. Тем самым Тридцатилетняя война очень важна для исторического уяснения понятия «Европа».
Следует в то же время напомнить, что Тридцати летняя война не была обособленным или вновь возникшим историческим явлением. Она входит в комплекс других предшествующих вооруженных конфликтов, служивших отражением в политической международной сфере глубинных и коренных процессов генезиса капитализма в недрах феодальной Европы. Несколько глубоко различных войн предшествовали Тридцатилетней и исторически подготовили ее или влились в нее. Это прежде и более всего война Нидерландов за независимость против Испании. Война, начавшаяся с Нидерландской революции и закончившаяся с Вестфальским миром. Другой корень — средиземноморские военные конфликты конца XVI — начала XVII в., где ключевым был вопрос борьбы за Средиземноморье между Турцией и Испанией, а также Австрией, итальянскими торговыми республиками, Францией. Далее, это военный комплекс борьбы за Балтийское побережье. И наконец, это русско-польские военные столкновения, в основном на почве борьбы за украинские, белорусские и западнорусские земли.
I
Европа
Тридцатилетняя война была первой собственно европейской войной, т. е. войной не двух-трех держав, а почти всех стран Европы, объединенных в две мощные коалиции.
Главным стержнем, вокруг которого группировалась совокупность европейских политических проблем XVII в., стал вопрос
О Габсбургской империи, или, по терминологии современников, об Австрийском доме. Именно этот центральный вопрос решался в первую очередь на полях Тридцатилетней войны[7]. Габсбургская проблема имела в свою очередь две стороны: западноевропейскую и восточноевропейскую.
В Западной Европе в течение почти полутораста лет до Вестфальского мира, т. е. с начала XVI в.,
Последние комментарии
2 часов 9 минут назад
2 часов 37 минут назад
2 часов 44 минут назад
4 часов 19 минут назад
5 часов 47 минут назад
7 часов 27 минут назад