Умный маленький поросеночек (Сказки Венгрии и Румынии) [Автор неизвестен - Народные сказки] (fb2) читать онлайн

УМНЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ПОРОСЕНОЧЕК Венгерские и румынские сказки

ФАСОЛЬ ДО НЕБЕС Венгерские сказки

Перевод А. Красновой и В. Вождаева

ФАСОЛЬ ДО НЕБЕС

ыло это там, где этого не было. Семью семь стран надо пройти да еще дальше зайти, вот там и жила одна бедная женщина. У нее был единственный сын и всего одна коровенка.

Однажды у них в доме вышла вся еда, и, чтобы не помереть с голоду, им пришлось погнать на ярмарку последнюю коровенку.

Провожала женщина своего сына, наказывала ему:

— Ступай, сынок, отведи коровушку на ярмарку. Да смотри продай ее хорошо, больше ведь нам надеяться не на что.

Погнал сын коровенку на ярмарку, и там сразу же нашелся на нее покупатель. Тут же ударили по рукам и — готово дело, променял мальчуган коровушку на одну фасолинку.

Принес эту фасолинку мальчик домой и показывает матери.

Заплакала мать, запричитала, ведь вот как обманули ее сына.

А мальчик утешает:

— Не горюйте, маменька! Старик, который сменял у меня коровенку, сказал, чтоб я эту фасоль посадил сегодня же, а наутро, дескать, увижу, что из нее вырастет.

Посадил паренек фасоль под окном. От нетерпения он даже ужинать не стал. Лег спать не евши.

Наутро, проснувшись рано, он увидел из окна, что фасоль росток пустила. Да такой большой, что и верхушки не видать!

Вышел паренек во двор, чтобы на росток полюбоваться.

Вышел, смотрел, смотрел, да куда там, так и не увидел верхушки — высоко-высоко в небо она ушла.

Тогда мальчик сказал:

— Вот уж фасоль так фасоль! Заберусь-ка я, маменька, на ее вершину.

Отговаривает мать парнишку, просит его и не пытаться и не лезть. Но он все-таки не послушался — полез.

В самый полдень полез паренек вверх по фасоли. Лез-лез, лез-лез и так высоко забрался, что у него даже голова закружилась, но он не унывал и карабкался по стеблю — все выше и выше. До тех пор взбирался, покуда не стукнулся головой о потолок. А в потолке маленькая щель была.

Заглянул в нее парнишка и увидал, что кругом светло.

«До самой верхушки фасоли я добрался, — подумал он, — а теперь посмотрю, что там дальше».

Собрался с духом и выбрался через щель наверх.

И увидел он неподалеку домик.

«Сейчас уже все равно вечер, — решил паренек, — попрошусь-ка я переночевать. А утром спущусь вниз, домой».

Он подошел к домику, приоткрыл дверь; его встретила женщина и спросила:

— Как ты забрался сюда, мальчик? Смотри, как бы тебя не увидел мой муж, семиглавый дракон. А то он тебя тут же съест.

Паренек стал просить женщину, чтоб она спрятала его, так как он очень боится дракона.

Женщина спросила:

— Мальчик, ты есть хочешь?

— Хочу, тетенька! Проголодался я очень, — ответил паренек. — Со вчерашнего дня ничего не ел!

Женщина дала мальчику поужинать, и он поблагодарил ее за гостеприимство.

— Ну, а теперь прячься поскорее, — сказала она, — а то придет мой муж и, ежели увидит тебя здесь, уж, верно, убьет нас обоих. Но куда тебя спрятать, чтобы он не нашел?

Призадумалась женщина, не знала, куда запрятать мальчика. А потом догадалась — принесла корыто, положила под кровать и велела мальчику лезть под него.

Как ни хотелось мальчику спать, но он так был напуган, что даже глаз не сомкнул.

И вот, когда часы пробили полночь, вдруг кто-то заколотил, застучал в дверь.

Пришел семиглавый дракон. Он нес под мышкой черную курицу. Положил ее на стол и сказал:

— Снеси яйцо!

Курочка сразу же снесла золотое яичко.

Дракон опять крикнул ей:

— Снеси еще яйцо!

И курочка снова снесла яичко. Он ей опять сказал:

— Снеси яйцо!

И пока дракон приказывал, курица все неслась.

Наконец дракон проголодался и закричал:

— Жена, ужинать собери!

Подала жена еду на стол, и дракон стал закусывать.

Поужинавши, он велел жене принести ему скрипку. Играл он, играл на ней и вдруг почуял чужой запах.

— Жена, никак кто-то чужой у нас в доме?

— Да что ты, муженек, — ответила жена, — никого чужого здесь нет.

— Как же нет! Подать его сюда! Тотчас же! Иначе я тебя разорву.

Стала женщина успокаивать его. До тех пор уговаривала, пока он не утихомирился. Снова заиграл дракон на скрипке и так играл, покуда не заснул в кресле.

Тихо спал дракон, даже не храпел. Женщина тоже спать легла. А мальчик навострил уши.

Когда он услышал, что они оба заснули, то тихонечко вылез из-под корыта, взял под мышку черную курицу, в другую руку скрипку, выбрался из дому и бросился бежать.

Бежал, бежал, но когда уже стал спускаться в щель, через которую выбрался наверх, то оглянулся назад посмотреть, не гонится ли за ним дракон.

А дракон уже мчался за ним по следу.

До смерти перепугался паренек и быстро-быстро спустился по стеблю фасоли вниз.

На земле, возле стебля, лежал топор, паренек схватил его и сразу срубил им стебель.

А дракон-то как гнался за парнишкой и спускался вниз по стеблю, так и грохнулся на землю.

Упал он и сломал себе все лапы и все свои головы. Тогда мальчик сжег его, чтоб никто больше не боялся дракона и чтобы на земле даже следа от нечисти не осталось.

Потом паренек пошел к матери, а она-то, бедняжка, уже горевала по пропавшему сыну.

— Не печалься, матушка, — сказал он. — Теперь у нас и еды, и питья, и золота будет вдоволь.

— Да откуда бы? — спросила мать. — Коровенку ты продал, дали тебе за нее всего-навсего одну только фасолинку. А теперь, ежели курицу продадим, так за нее и того меньше получим!

— Эту курицу мы ни за что продавать не будем! — ответил мальчик.

Он внес курочку в дом, посадил ее на стол, погладил и сказал:

— Снеси яичко!

И курочка сразу же снесла ему золотое яичко. У матери даже рот и глаза раскрылись от удивления. Да так раскрылись, что пареньку пришлось отвести ее к лекарю, чтоб тот закрыл ей и глаза и рот. Вот пусть никто так не дивится, а то с ним такое может приключиться!

Потом они вернулись домой, и курочка несла им золотые яйца до тех пор, покуда они не разбогатели.

Тогда они построили себе дом. И купили уже не только корову, а и волов, и лошадей, и одежду себе хорошую справили. Мальчик играл на скрипке, а матушка его сидела и слушала.

Если кто не верит, пусть сам проверит!

МАЛЕНЬКИЙ СВИНОПАС

Быль то или небылица, а за далекими морями, за стеклянными горами, там, где стоит печка без боков, для печенья пирогов без жару, без пару, без углей и дров, а выпекаются в ней семьдесят семь лепешек, одна к одной, одна лучше другой. Уж больше этого мне не соврать, разве только то, что сейчас хочу рассказать.

Так вот там жила бедная женщина. Был у нее один только сын. Ему бы свиней пасти впору, да он их не пас, а только проказничал да шкодил всякий раз, и никакого толку от него не было. Даже свинопасы — и те не брали его в подпаски. Как ни пыталась матушка его на ум-разум наставить, ничего не выходило. Никакого проку не было в мальчишке. Только что одно прозвище — свинопас.

Так вот этот никудышный свинопас прослышал, будто один богач собирается выдать замуж свою дочку. Да только за того, кто так сумеет спрятаться, что и она его не найдет.

— Ну, свинопас, — сказал он сам себе. — Теперь не осрамись, покажи людям, что и ты не лыком шит!

И свинопас собрался в путь-дорогу. Мать напекла ему лепешек в золе, он сунул их в суму, накинул на плечи подбитую ветром шубу и — в путь.

Шел, шел через долины и овраги, через горы и буераки, то лесом шел, то степью, уже и лепешки были на исходе, а усадьбы богача все не было и не было.

Вот уж целую неделю шел, шел свинопас, уже и последнюю лепешку съел, но ни усадьбы, ни дома, ни богача самого и в помине не было. Идет маленький свинопас, есть хочет, пить хочет, во рту пересохло, язык, словно взбитая клецка, распух.

«Что же делать? — думает свинопас. — Пропадешь ни за что!»

Пошел дальше. Вдруг видит — колодец, а на вороте его сидят два белых голубя. Подошел к ним маленький свинопас.

— Ну, голубки, я вас съем, а то иначе с голоду помру.

А голубки в ответ:

— Не тронь ты нас, свинопас, лучше вытяни нам ведро воды, нам больно уж пить захотелось. А за добро — добро и жди!

Голубки так упрашивали его, что свинопас не стал их губить. Подошел к колодцу, вытянул ведро воды, дал голубям попить, сам тоже напился доброй студеной водицы и пошел дальше.

Жажда теперь прошла, но зато живот свинопаса ворчал, как пес на цепи.

В степи свинопасу повстречалась хромая лиса.

— Ну, лиса, — сказал свинопас, — думай обо мне что хочешь, как хочешь, только я тебя съем.

— Не ешь, — взмолилась хромая лиса. — Полдник несу своему сынку. А вот за добро — добро и жди! Когда-нибудь я тебе еще пригожусь.

У свинопаса от голода глаза на лоб полезли, но он сказал «ладно» и не тронул лисы.

Шел маленький свинопас, спотыкался от усталости и от голода. Шел по пашне, шел по пару, по жнивью… Все крошки в своей суме подобрал и съел. Но что крошки для голодного брюха?

Шел свинопас, качаясь, как былинка на ветру, думал, что уже конец его подходит, что до места он не доберется и домой не вернется.

Вдруг пришел он к большому озеру.

«Дай, — думает, — посмотрю, нет ли тут чего-нибудь, что съесть можно было бы».

Спустился к воде и видит, что возле самого бережка рыбка бьется. Он быстро потянулся к ней, схватил и вытащил из воды. Но рыбка взмолилась:

— Не тронь ты меня, маленький свинопас, отслужу я тебе за твою доброту.

Долго смотрел маленький свинопас на рыбку, уж больно красива она была, чешуя так и сверкала на солнце; отпустил он рыбку обратно в воду.

Нелегкая штука голод — маленький свинопас уже пожалел, что пустился в путь.

Но теперь все равно, жалей не жалей — назад не повернешь.

Шел, шел свинопас дальше. Опять увидел колодец с воротом, а на вороте двух белых голубей.

— Больше вам меня не упросить, не одурачить, — сказал свинопас голубям. — Теперь я уже ни на что не посмотрю и съем вас.

Взмолились белые голуби, стали просить свинопаса, чтобы он их пощадил. Обещались сослужить ему за то верную службу.

— Да вы все обманываете меня, — сказал маленький свинопас, — а я, как дурень, слушаю и верю. Что мне, с голоду, что ли, помереть?

Хотел было он съесть голубков, но те так упрашивали, так умоляли пощадить их, что свинопас достал им из колодца ведро воды, сам тоже напился и пошел дальше.

Теперь свинопас уже взаправду решил, что больше ему не вынести и пропадет он от этого страшного голода. Уже сам он не помнил, сколько времени был в пути. Решил, будь что будет!

Шел он долго-долго и наконец дошел до палат, в которых жил богач. Глядит, у самых ворот стоит хозяин. Маленький свинопас почтительно поклонился ему. Богач ответил поклоном.

— Да как же ты, маленький свинопас, попал сюда, куда даже птица не залетает? — спросил он. — Что ты здесь потерял?

Маленький свинопас рассказал ему, зачем пришел. Сказал он, что слышал, будто хозяин выдаст дочку только за того, кто так сумеет от нее спрятаться, что она его не найдет. Вот он, дескать, тоже хочет попытать счастья, может, что у него и выйдет.

— Ладно, сынок, ладно, — сказал богатый хозяин. — Но, видишь, здесь уже девяносто девять голов посажено на колья — коли плохо спрячешься, твоя будет сотой.

Маленький свинопас не струсил, только сказал, что уж как-нибудь постарается.

Затем они вошли в дом. Маленький свинопас признался, что очень голоден. Ему дали еды, и наелся он досыта.

На другое утро, как только свинопас поднялся, хозяин подошел к нему и попросил спрятаться, прежде чем встанет его дочка, так как иначе ему вряд ли это удастся.

Метался, метался маленький свинопас, никак ума не мог приложить, куда бы спрятаться. Вдруг увидел на окне белых голубков, тех самых, что встретил в начале пути. Открыл он окно, голуби ему и говорят:

— Пойдем с нами, мы тебя унесем.

Маленький свинопас поверил голубям, не стал отказываться. А те умчали его, словно ветер, и спрятали за спину солнца.

Поднялась хозяйская дочка, вышла в сад, сорвала самую красивую розу, потом повернулась на каблучке и сказала:

— Вылезай-ка, маленький свинопас, ты ведь там, за солнцем!

Ух, и злость взяла маленького свинопаса, да и напугался он. Но что поделаешь? Он вылез из-за спины солнца и пошел прямо на кухню.

На другой день маленький свинопас встал чуть свет, поглядел в окно и увидел на дорожке, что вела к дому, лису. Пошептался свинопас с лисой, и она отвела его на семь миль под землю.

Хозяйская дочь вышла в сад, сорвала самую красивую розу, повернулась на каблучке и сказала:

— Вылезай-ка, маленький свинопас, ты сидишь под землей, в семи милях от меня.

Что же делать? Вылез свинопас и оттуда.

На третий день он пошел к озеру, где жила маленькая рыбка. Она уплыла с ним в самый глухой закоулочек озера и спрятала его на самое дно.

«Ну, — подумал про себя маленький свинопас, — здесь уж ей меня не увидать! Пусть попытается найти».

Но хозяйская дочка вышла в сад, сорвала самую красивую розу, повернулась разок на каблучке и сказала:

— Вылезай-ка, маленький свинопас, не сиди там, на дне озера!

«Ну, пришел мой конец! — подумал маленький свинопас. — Видать, сотый кол достанется на мою долю. Коли три раза нашла она меня, то и в четвертый раз мне несдобровать».

Лег свинопас поспать, хотел отдохнуть, да какой уж тут сон? Всю ночь маялся, но так и не придумал, куда бы получше спрятаться. Утром, на рассвете, он приметил в окне двух белых голубков, тех, что последними встретил у колодца. Когда они увидали его, один из них сразу улетел, а другой остался.

Свинопас впустил голубка в окно, а тот голубок сказал ему:

— Идем скорее, ты превратишься в прекрасную розу, и я тоже розой обернусь.

Так они и сделали. К полудню в саду распустились все бутоны. Чудесные цветы цвели повсюду.

Хозяйская дочь вышла из дому, чтобы сорвать самую красивую розу, и увидела в саду два одинаково прекрасных цветка. Какой же выбрать из них? Она сорвала оба и приколола их себе на грудь.

Потом повернулась раз на каблучке, но маленького свинопаса не увидела, повернулась второй раз и опять не увидела.

— Ну, отец, — сказала девушка, — не вижу я маленького свинопаса. Так хитро умудрился он спрятаться, что даже мне его не найти.

— Да как же так, дочка? — усомнился хозяин. — Ты еще разок повернись на каблучке, может, и увидишь.

Тогда одна роза голубем слетела с груди девушки, а вторая превратилась в маленького свинопаса.

Девушка так и обомлела, увидав его перед собой.

А свинопас обнял девушку и сказал:

— Прекрасная любовь моего сердца, я твой, ты моя. Теперь только смерть разлучит нас.

Они обнялись, поцеловались. Посмотрел на них отец: и маленький свинопас и дочь — хороши, пригожи, стоят они рядом, словно два цветка. Он до того красив, что ему только она под пару, а она так хороша, что только он ей ровня. Вот и сыграли свадьбу. Счастливо зажили маленький свинопас и его молодая жена. Живут они, верно, еще и сейчас, если не померли.

ДВА ВОЛА С ГОРОШИНУ

А было это там, где и в помине этого не было. За океаном было большое море, посреди моря большой остров, посреди острова высокая гора, на вершине горы большое тысячелетнее дерево. У того дерева было девяносто девять ветвей, на девяносто девятой ветви висела сума с девяносто девятью тайниками, а в девяносто девятом тайнике лежала книга в девяносто девять страниц, на девяносто девятой странице той книги были написаны такие слова: «Тот, кто эту сказку слушать не станет, счастья себе никогда не достанет, а тот, кто слушать ее не пойдет, у того пусть нос расщеплется, как ключ от ворот». Так-то вот!

Жил там бедный-пребедный человек. По соседству с ним жил человек еще беднее его. У одного был сын, у другого дочь, и порешили два бедняка поженить своих детей. Пусть уж лучше будет одна нищенская сума, а не две!

Порешили и поженили своих детей.

Как-то раз молодая сказала мужу:

— Послушай, хозяин! Хоть ты и не больно верующий, а все ж попробуй поститься по пятницам: авось Бог тебя за это вознаградит.

Муж послушался совета и в пятницу не съел ни кусочка. Но Бог ему ничего не дал.

«Бог с ним, с этим Богом, — подумал бедняк. — Попытаюсь-ка попоститься семь дней».

Но Бог не дал ему ничего и за семидневный пост.

«Ну, парень, хватит, — подумал бедняк. — Если бы его святейшество захотело, то уже, наверное, что-нибудь бы дало».

Задумался бедняк и сказал своей жене:

— Послушай, жена! Напеки мне лепешек на дорогу, хочу до Бога дойти и узнать, почему он беднякам не помогает.

Напекла жена мужу лепешек, простился он с ней и отправился в путь.

К полудню он пришел в Херецкий лес. Там он встретил седого старца, который пахал целину на волах, да не на простых, а крохотных-крохотных, величиной с горошину. Бедняк отвесил ему поклон. Старик тоже поклонился в ответ и спросил, куда он держит путь.

— Иду искать Господа Бога, — сказал бедняк. — Семь дней я постился, а ему и невдомек, теперь хочу дознаться, почему он мне ничем не помог.

— Пустое ты затеял! — ответил седой старец. — Вот лучше я тебе помогу, подарю этих волов с горошину, и заживешь ты на славу. Только смотри никому их не продавай, сколько бы тебе за них ни сулили.

Погнал человек домой дареную животину и на следующее утро поехал с волами в лес. Телегу он со всего мира собрал: кто ему дал колесо, кто дышло, кто что — так он ее и сколотил.

Приехал бедняк в лес, срубил дерево, распилил, разрубил. Но больше двух полешек не рискнул положить на телегу: не надеялся он на своих крошек волов. А они-то — даром что крохотные — были волшебными волами. И когда бедняк хотел уже тронуться в обратный путь, один из них заговорил:

— Что же ты, хозяин, всего два полешка положил? Нагрузи-ка телегу доверху, чтобы она прогибалась под тяжестью. А то налегке стыдно в деревню въезжать!

Бедняк только головой замотал. А вол опять говорит:

— Не бойся, грузи как положено.

Бедняк собрался с духом, нагрузил телегу доверху, как только мог.

Волы и повезли воз. Сами идут впереди, крохотные, а воз за собой везут огромный. Только выехали они из лесу, как повстречали графа и судью. Те так и опешили; да и впрямь ведь диковина, что такие крохотные волы везут целый воз с дровами. Граф спросил:

— За сколько ты, бедняк, продашь мне эту пару волов?

— Не продажные они, сударь, — ответил бедняк.

Граф рассердился и сказал бедняку, что если он за день не выкорчует, не вспашет, не заборонит и не засеет Херецкий лес, то не видать ему больше своих волов.

Опечалился бедняк. Что ж теперь ему делать?

— Не горюй, хозяин, — промолвил один из волов-крошек, — ты только раздобудь плуг и все, что нужно, а за нами дело не станет.

Бедняк достал все, что нужно: со всей деревни собрал сколько было плугов, борон, сеялок. И поехал на волах в Херецкий лес.

Как доехали они туда, один из волов сказал своему хозяину:

— Ты, хозяин, ложись да поспи, а мы сами со всем управимся.

Бедняк послушался: лег, заснул, а как проснулся, видит — всю пашню уже заборонили, засеяли. Тогда он поехал домой и доложил судье, что работу закончил. Поскакали граф и судья к лесу, осмотрели все вокруг и никакого, даже самого малого изъяна не нашли.

— Ну, — сказал граф бедняку, — если ты за один день не уберешь у меня все сено с лугов, то так и знай, что останешься без волов!

Пригорюнился бедняк, а вол с горошину опять его утешает:

— Не кручинься, хозяин. Ты только ляг в борозду и поспи, а мы уж сами управимся.

За день они все убрали. Взвалили сено на одну телегу, да так высоко ее нагрузили, что бедняк, сколько голову ни задирал, верха не увидал. Вот как высоко было!..

Когда подъехали к замку, бедняк зашел к графу и сказал:

— Сиятельный граф! Привез я тебе сено. Но ты уж изволь сдвинуть с места свой замок, а то мне с моими волами никак не въехать во двор.

Граф не стал и слушать бедняка и заместо благодарности так дал ему по шее, что тот чуть с ног не слетел. Увидели это волы с горошину, потянули телегу, наехали на замок, колесом зацепили, дернули — замок и перевернулся. А граф со злости чуть не лопнул.

— Слышишь, бедняк! — закричал разъяренный граф. — Если ты не свезешь меня вместе с судьей в преисподнюю, то у тебя и волов не будет и самому тебе несдобровать. Я хочу знать, что там делается!

Эх, тут уж бедняк совсем пригорюнился. Да как же он завезет туда графа, ежели никогда и видеть не видел, и слышать не слышал, где она есть, эта самая преисподняя. Но тут один из волов заговорил:

— Да не горюй ты, хозяин, туда им и дорога!

Тогда бедняк запряг волов, граф и судья взобрались на телегу, и волы с горошину повезли их к преисподней. Волы-крошки с разбегу подкатили туда, ударились головой в дверь преисподней, та распахнулась, а граф и судья кувырком полетели вниз. Только их и видели.

— Ну, теперь, хозяин, поворачивай обратно! — сказали волы.

Бедняк так и сделал.

И с той поры ни граф, ни судья никогда больше на земле не показывались. А бедняк со своими волами с горошину живет счастливо и поныне, если, впрочем, не помер.

ИСКАТЕЛЬ БЕССМЕРТИЯ

Быль это или небылица, а за семью странами да за семью океанами, в боку развалившейся печи, да и не в печи, не в печурке, а в семьдесят седьмой сборке одной старушечьей юбки жила-была белая блоха. Так вот на спинке той блохи стоял огромный город, а в городе жил человек, и был у него добрый сын. Уж как этот человек надеялся на сына — и наукам он его всем обучил и ремеслам, а потом отправил в чужие края жизнь повидать, судьбу испытать.

Много лет скитался сын по разным странам, наконец отец упросил его вернуться домой. Но пока юноша странствовал, нрав его совсем переменился. Стал юноша грустным и задумчивым. Как увидел старик сына таким, то и сам предался великой печали. Все думал и гадал — что за причина такой перемены? И про себя решил, что сын, верно, влюблен и потому тоскует.

Однажды случилось так, что они остались дома вдвоем, и отец сказал сыну:

— Милый сын, чем ты опечален? Не любовь ли снедает сердце твое? Быть может, невесту тебе подыскать?

— Нет, отец! — ответил сын. — Не любовь и не женитьба тревожат меня. Одна мысль не дает мне покоя, терзает денно и нощно. Все о том я думаю, что мы должны помереть. Уж как бы мне хотелось найти такую страну, где смерть была бы не властна. Вот я и решил: пусть ног не снесу в пути, а страну такую найду.

Пытался старик отговорить сына, но юноша ни в какую не сдавался. На другое утро он повязал себе на пояс саблю и пустился в путь.

Когда он вышел за пределы своей страны, то вдруг увидел, что огромный орел сидит на вершине дерева и бьет когтистыми лапами по веткам, стараясь их отсечь. Не успел еще юноша толком разглядеть орла, как птица слетела к нему, перекувырнулась и, превратившись в человека, спросила удивленного парня:

— Ты что смотришь, братец?

— Да вот диву даюсь, — ответил юноша, — никак не пойму, зачем ты ломаешь вершину дерева?

На это орел ответил:

— Такая уж на нас кара наложена — и ни мне, ни моим родичам не положено умереть до тех пор, покуда я не выкорчую это дерево с корнем. Однако уже поздно, пора и работу кончать. Пойдем ко мне домой, путник, передохнешь у меня.

Юноша согласился, и пошли они в дом орла. У орла была красавица дочка. Она приветливо встретила их, тут же накрыла на стол и подала ужин. За ужином орел спросил юношу, куда он идет и что ищет, и юноша рассказал, что он бродит по свету и ищет страну, в которой смерть была бы не властна.

— Ну, братец, — ответил орел, — значит, ты нашел, чего хотел. Надо мной и родичами моими смерть не властна, пока я с корнем не выкорчую то дерево. А к тому времени пройдет шестьсот лет. Поженитесь с моей дочкой и живите у меня счастливо.

— Ох, дорогой отец, — молвил юноша, — все бы это ладно, однако ж через шестьсот лет вам все равно помереть придется, а я ищу такие края, где смерть никогда не имела бы власти.

Пыталась уговаривать юношу и дочка орла, но и это не помогло. Тогда она подарила ему на память шкатулку, а в шкатулке был ее портрет.

— Милый юноша, — сказала девушка, — уж раз ты ни за что не хочешь остаться у нас, возьми хоть это на память! У шкатулки этой чудесное свойство: коли ты устанешь, загляни в нее, а когда заглянешь, мой портрет увидишь и тогда помчишься ты быстрее мысли и скорее вихря по земле, по воздуху, куда захочешь.

Юноша поблагодарил девушку за шкатулку, положил подарок в карман и поутру, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, пустился в путь.

Шел он, шел пешком по большаку, а потом, когда одолела его усталость, вспомнил о шкатулке, вытащил ее, открыл, взглянул на портрет орлиной дочери и подумал: «Хочу лететь, как быстрый ветер!» И тут же поднялся над землей и полетел, как быстрый ветер. Пролетел он уже порядочно, достиг высокой горы и увидел, что какой-то лысый человек накладывает лопатой землю в корзину и носит ее вниз. Юноша опустился на землю, остановился и стал с удивлением смотреть на него. Лысый человек тоже остановился и спросил юношу:

— Ты что это, братец, глазеешь?

— Смотрю вот, зачем твоя милость носит отсюда корзинами землю?

— Ой, милый мой братец, — ответил старик, — такая уж на нас кара лежит. Ни мне, ни моей семье не положено помереть до тех пор, пока я корзинами не снесу отсюда всю гору и не выровняю место, где она стояла. Но вот и вечер наступил, пора кончать работу.

Старик подошел к юноше и предложил ему заночевать. Так и пошли они вместе в дом лысого старика. А у этого хозяина дочка была еще во сто крат красивее, чем у первого. Приняла она их радушно, ужин на стол собрала. За ужином старик спросил юношу, куда тот держит путь. На это юноша ответил, что странствует по свету и будет странствовать до тех пор, покуда не найдет страны, где смерть над людьми не властна.

— Что ж, тогда ты дошел до желанного места, — ответил лысый старик. — Ведь сказал же я тебе, что я и семья моя обречены на жизнь, что мы не можем умереть до тех пор, пока я не снесу всю ту высоченную гору вниз и не заровняю места, где она стояла. А к тому времени пройдет восемьсот лет. Поженитесь с моей дочкой, вижу я, что вам не скучно вместе, и восемьсот лет проживете всласть.

— Да, — ответил юноша, — премного благодарен, но я хочу найти такое место, где смерть вовсе над людьми не властна.

Потом он встал, пожелал гостеприимным хозяевам доброй ночи и пошел спать.

На другой день все они поднялись спозаранку, и теперь уже девушка попросила юношу остаться. Но он не согласился. Тогда она подарила ему на память золотое кольцо. А кольцо то было волшебное — стоило только повернуть его, как владелец сразу оказывался на том месте, где хотел. Юноша взял кольцо, поблагодарил за него прекрасную девушку, распрощался и пустился в путь.

Шел он по большаку. Вдруг вспомнил про кольцо. Повернул его на пальце и подумал: «Хочу полететь на край света». Закрыл глаза. Когда через мгновение открыл их, то увидел, что он в прекрасном городе, на главной его улице. Увидел множество красивых, чудесно одетых людей, попытался было заговорить с ними на двадцати семи разных языках (юноша знал столько языков), но ни на одном из них ему не ответили. Тогда он опечалился: как ему быть, как поступить? До тех пор он бродил унылый, покуда не повстречался ему человек, одетый так же, как и сам юноша. Он окликнул его на своем языке, а тот ответил.

— Что это за город? — спросил юноша.

Человек сказал, что это столица голубого королевства. Сам король умер, царствует его красивая и милая дочь, она владычит над семью странами, так как из всего королевского рода, кроме нее, никого не осталось. Юноша поблагодарил за ответ и спросил, не может ли незнакомец свести его к королевскому дворцу.

— С удовольствием, — ответил незнакомец. Он повел юношу ко дворцу и там с ним распрощался.

Вошел юноша во дворец и увидел, что на лестнице сидит королевна и вышивает. Он направился прямо к ней. А девушка, завидев красивого гостя, повела его в свои хоромы и там приняла честь по чести.

Узнав о помыслах юноши, девушка предложила ему остаться у нее и вместе с ней управлять страной. Но юноша ответил королевне то же, что орлу и лысому старику. Он сказал, что хочет поселиться в такой стране, где смерть не властна. Тогда королевна взяла юношу под руку, ввела его в боковую горницу, указала на пол. А пол горницы был так густо утыкан иголками, что даже одну-единственную и ту воткнуть уже было бы некуда.

— Юноша, видишь ты это великое множество иголок? — спросила королевна. — Так вот, пока все они не иступятся в шитье, ни я, ни моя семья умереть не можем. А к этому времени пройдет тысяча лет. Если останешься у меня, то мы с тобой поживем и поцарствуем.

— Да, — ответил юноша, — но через тысячу лет все равно придется помереть, а я ищу такую страну, где бы смерть никогда не имела власти.

Как ни уговаривала юношу королевна-вышивальщица — все было напрасно. Он твердо решил продолжать начатый путь. Тогда королевна обратилась к нему с такими словами:

— Вижу я, что никак тебя не удержать, так возьми от меня на память хоть золотой прутик. Прутик этот волшебный, и, коли понадобится, он превратится в то, во что ты пожелаешь.

Юноша положил подарок к себе в карман, поблагодарил королевну, попрощался с ней и снова отправился в путь-дорогу.

Едва он вышел из города, как увидел, что дорогу ему преградила большая река, а на тот берег реки пологом спускается небо. И дальше идти нельзя, там — край света.

Тогда юноша решил пойти вверх по течению реки.

Он шел некоторое время вдоль берега, и вдруг глазам его представился сверкающий замок, висевший прямо в воздухе над рекой. Как юноша ни всматривался, никакой тропинки, никакого мостика, который бы вел в замок с земли, он не нашел. А уж как захотелось ему зайти в это диковинное строение. Вдруг он вспомнил про золотой прутик, что ему королевна-вышивальщица подарила. Он вынул его, швырнул на землю и пожелал, чтобы прутик превратился в мост, ведущий в диковинный замок.

И прутик тут же превратился в золотой мост.

Юноша не заставил себя долго ждать, ступил на золотой мост и стал по нему подниматься. Но когда он подошел к воротам, то увидел, что замок стерегут страшные невиданные звери — такие, о которых он даже в сказках не слыхал.

Испугался юноша, в страхе оглянулся вокруг. Вдруг из окна его увидела хозяйка замка и тут же послала служанку с приказом, чтобы звери не трогали пришельца.

Служанка быстро сбежала вниз и повела юношу мимо стражи навстречу прекрасной хозяйке.

Когда юноша предстал перед владелицей замка, она сказала ему:

— Вижу я, ты человек смелый и настойчивый, но хочется мне знать, зачем пришел сюда и куда путь держишь?

Юноша ответил ей, что ищет страну, где смерть была бы не властна.

— Ты дошел до цели! — ответила хозяйка. — Я королева жизни и бессмертия. Здесь уже никакой смерти тебя не одолеть.

Она усадила юношу, пригласила к своему столу.

И остался юноша жить у королевы.

Вот уже почти тысячу лет жил в блестящем замке, но эти неисчислимые годы пролетели с такой быстротой, как, бывало, прежде полгода, проведенные на земле.

Как раз в ту ночь, когда исполнилось тысячелетие со дня его жизни в замке королевы бессмертия, юноше приснился сон. Приснилось ему, будто он веселится дома вместе с отцом и матерью. И его охватила такая тоска, что, встав поутру, он сразу же сказал королеве жизни и бессмертия, что хочет побывать дома — еще раз взглянуть на своих родителей. Диву далась королева бессмертия.

— Милый, что это тебе в голову пришло. Ведь твои отец с матерью померли давным-давно. Тому уже лет восемьсот, а то и больше. От них и следа не осталось.

Но разубедить юношу ей не удалось. Пришлось согласиться.

— Если ты на самом деле хочешь покинуть меня, так не уходи, по крайней мере, до тех пор, пока я не снаряжу тебя в дорогу.

И она повесила ему на шею две бутылочки: золотую и серебряную. Потом ввела его в маленькую комнату, в углу ее открыла маленькую дверцу и сказала:

— Наполни свою серебряную бутылочку водой, которая хранится здесь. Это вода не простая: на кого бы ты ни брызнул ею, тот сразу помрет.

Когда юноша наполнил серебряную бутылочку этой водой, хозяйка ввела его в другую, боковую комнату замка. Там в углу виднелась такая же дверца, ведущая в подпол. Девушка открыла ее, наполнила водой, что хранилась под полом, золотую бутылочку и сказала:

— Послушай, юноша! Эта вода просочилась из скалы бессмертия, и есть у нее одно чудодейственное свойство: если кто-нибудь умер даже четыре или пять тысяч лет назад, но ты найдешь хотя бы одну его косточку, то брызни на нее, и он тут же оживет.

Юноша поблагодарил королеву жизни и бессмертия за подарки, попрощался с ней и пустился в путь.

Вскоре он пришел туда, где жила королевна-вышивальщица, но едва признал город, так он изменился.

Юноша вошел во дворец. Там стояла такая тишина, будто в нем никогда никто и не жил.

Поднялся юноша по дворцовой парадной лестнице и увидел, что королевна сидит, уткнувшись в свою вышивку. Он тихонько подошел к ней, окликнул ее, но она не шелохнулась. Юноша побежал в комнату, пол которой был когда-то весь утыкан иголками. Комната была пуста. Ни одной иголки не оказалось в ней. Последняя иступилась в вышивке королевны, так она и умерла.

Тогда юноша схватил золотую бутылочку, брызнул из нее на королевну, та вдруг подняла голову и заговорила:

— О милый друг, как хорошо, что ты меня разбудил. Видно, я очень долго спала.

— Ты спала бы до скончания века, — ответил юноша, — если б я тебя не оживил.

Попрощавшись, юноша направился прямо к лысому старику.

Уже издали заметил юноша, что вся гора снесена. Когда же подошел ближе, то увидел, что старик положил под голову корзину, рядом с собой лопату, да так и умер. Юноша тут же вытащил свою золотую бутылочку, обрызгал жидкостью лысого старика и воскресил его.

Не дослушав слов благодарности, юноша распрощался со стариком и заторопился к орлу. От могучего дерева не осталось и следа. Орел с корнем выдолбил дерево, а сам, раскинув крылья, уткнулся клювом в землю и умер.

Юноша вынул золотую фляжку, обрызгал жидкостью орла, тот стал оживать, собрался с силами и заговорил:

— Ой, как я долго спал; спасибо, милый друг, что ты меня разбудил.

— Ты спал бы до скончания века, — ответил юноша, — если б я не воскресил тебя.

Только тогда понял орел, что он уже однажды умирал. Он вспомнил юношу, поблагодарил его и пообещал отплатить за добро добром.

Юноша распрощался с орлом и пошел дальше. Вскоре он пришел к тому месту, где некогда стоял дом его отца. Но от дома не осталось и следа.

Ближе подошел юноша и увидел, что на месте, где стоял дом, теперь сернистый пруд, который шипит, бурлит и жжет, как сливянка.

Юноша уже совсем было потерял надежду увидеть отца с матерью и с горя повернул обратно. Но когда он вышел за околицу, кто-то вдруг окликнул его:

— Стой, юноша! Ты пришел куда надо — вот уже тысячу лет я ищу тебя.

Оглянулся юноша и узнал ту, что окликнула его. Это была старуха смерть.

Юноша тут же повернул кольцо на пальце и с быстротой мысли очутился у орла. Оттуда он попал к лысому старику, потом к королевне-вышивальщице. Но смерть мчалась за ним с такой скоростью, что, когда юноша был уже одной ногой в замке королевы жизни и бессмертия, смерть схватила его за вторую ногу и сказала такие слова:

— Стой, ты принадлежишь мне!

Королева жизни и бессмертия увидала их и стала из окна выговаривать смерти: что, мол, ей нужно здесь? Ей нечего делать в этой стране, где все равно ей ничто не подвластно.

— Да, — ответила смерть, — но одной ногой он в моей стране, и та принадлежит мне!

— Да. Но ведь половина его, бесспорно, моя, — ответила королева жизни. — Какая же тебе будет выгода, если мы его разделим пополам, ни мне, ни тебе не будет пользы от этого. Вот что я тебе скажу: войди ко мне, на этот раз я тебе позволяю. Мы решим дело спором меж собой.

Смерть согласилась, вошла в замок королевы жизни и бессмертия, и та предложила закинуть юношу на седьмое небо, как раз за спину утренней звезды.

— Если я сумею подбросить его так, что, летя вниз, он упадет в мой замок, — сказала королева, — тогда он будет принадлежать мне. Если же он упадет за стену замка, то достанется тебе.

Смерть не стала перечить.

Тогда владычица бессмертия поставила юношу посреди замка и так ударила его ногой, что он взлетел прямо к звездам и исчез из виду, затерялся.

Но когда она ударяла в него ногой, то сама слегка качнулась и опасалась поэтому, что он упадет за стенами замка. С нетерпением ждала королева жизни его возвращения.

Наконец она увидела высоко-высоко нечто вроде крохотной осы. Это и был юноша. Не отрывая глаз, следила королева за тем, куда он упадет.

Еще мгновение — и он упал как раз на стену замка.

Но ведь уговор-то был, что юноша должен упасть в самый замок! А вдруг он со стены упадет в объятия смерти!

Испугалась хозяйка, но тут подоспел легкий южный ветер и свалил юношу со стены прямо в сад. Не утерпела королева, бросилась к нему, подхватила его и внесла на руках в замок.

Потом, не медля, королева приказала всему народу принести веники, зажечь их и горящими метлами вымести смерть из замка.

С тех пор смерть уже никогда больше не переступала его порога.

А юноша с хозяйкой замка до сих пор живут счастливо. Если кто не верит, пусть навестит их на краю света, где они до сих пор живут в замке, что висит над рекой в воздухе. И когда он войдет туда, то сразу узнает, что сказка эта — сущая правда.

ДУРАЧОК-ПРОСТАЧОК

Жил на свете бедный человек. Жил и помер. И оставил в наследство троим сыновьям одного быка. А те порешили между собой так, что каждый из них выстроит по стойлу, и в чье стойло бык зайдет, тому он и принадлежать будет.

Порешили и выстроили.

Двое старших сыновей выстроили такие стойла да так разукрасили их, что даже попу и то в них жить было бы не зазорно.

Третьего сына все кругом считали малость придурковатым. Он и сплел быку простое стойло из березовых ветвей.

А бык — только его отпустили, побежал прямо в стойло, что выстроил третий сын.

Два старших брата рассердились. Но делать было нечего. Со стойлами они все сами затеяли, ну и пришлось им уступить быка младшему брату — дурачку-простачку. А тот накинул быку веревку на шею и прямиком повел его на ярмарку.

Когда он шел по большаку, вдруг поднялся сильный ветер. Дуплистая ива, что стояла на обочине дороги, заскрипела, как немазаная телега.

«Гм! — подумал про себя дурачок-простачок. — Она, верно, хочет купить моего быка».

— Эй, что ты дашь за него? — крикнул ей парень. Но ива только скрипела и скрипела в ответ.

«Эге! — подумал парень. — Я вижу, она хочет, чтобы я ему обломал рога».

Он вмиг отбил быку оба рога.

А ива все скрипела и скрипела на ветру. Тогда дурачок-простачок снова закричал:

— Значит, нет у тебя денег? Не беда, было б счастье!

Спустя немного он снова крикнул:

— Бери быка, а за деньгами я приду на будущей неделе.

С этим он привязал быка к иве, а сам пошел домой.

Дома братья спрашивают его:

— Ну что, дурак, продал быка?

— А как же! — ответил дурачок-простачок.

— Кому ж ты его, дурак, продал? — допытывался старший брат. — Уж не иначе, как надули тебя здорово.

— Не ваша это забота! — сказал дурачок-простачок. — Я славно пристроил быка. Продал его за сорок форинтов дуплистой иве!

— А где ж твои деньги?

— Она отдаст на будущей неделе, когда я мимо буду проходить!

Старшие братья стали потешаться:

— Дурак ты, дурак, каких больше на свете не сыщешь! Хорошо же ты быка продал! Как продал, так и выручишь! После дождичка в четверг деньги и получишь!

Братья смеются над ним, а дурачок-простачок будто и не слышит.

Через неделю он снова пошел к дуплистой иве и стал просить у нее денег, а та твердит одно:

— Не дам! Не дам!

— Вот как! — сказал парень. — Так-то ты слово держишь?

Взял дурачок-простачок топор, ударил им по иве, да так, что она с одного замаха на землю свалилась. Смотрит дурачок-простачок и видит под ивой большущий котел, и весь до краев полон деньгами.

Тогда парень сказал иве:

— Знаешь что? Из этих денег я заберу столько, сколько ты мне должна, а остальные тоже возьму, на расходы.

И он вытащил котел, просунул в его ручку топор, взвалил на спину и пошел, не останавливаясь до самого дома.

Пришел домой, увидали братья уйму денег, пошептались между собой и порешили, что деньги им больше пригодятся, нежели этому дурачку.

— Убьем его ночью, — шепнул один.

— А потом бросим в воду, — сказал другой.

Но у дурачка-простачка, как говорится, ушки были на макушке: услышал он, о чем шептались его злые братья.

Убежал он из дому ночью и пошел прямо с жалобой к королю. А у этого короля была дочка. От смертной тоски во дворце она предавалась такой печали, что никто не мог ее рассмешить. Но когда дурачок-простачок рассказал о своей беде и девушка услышала, что он быка продал иве, она рассмеялась звонко, заливисто, даже колокольчики, что росли на окрестных лугах, и те зазвенели.

Тогда король сказал:

— Вот это парень! Не чета моим дуракам придворным. Я пообещал, что тот, кто сумеет рассмешить дочку, получит ее в жены. Слову своему я не изменю. Отдам тебе дочь и полцарства в придачу, а братьев твоих велю повесить.

— Ваше величество король! — сказал дурачок-простачок. — Не вешайте вы их, бедняков. Не от хорошей жизни позарились они на мое добро. Да и пригодятся еще люди в нашем государстве!

— Ладно, — сказал король. — Пусть будет по-твоему.

Сыграли они свадьбу и закатили пир, да такой, что семь дней и семь ночей пировали — даже лошади и те пили не воду, а вино.

А потом молодые сели в яичную скорлупку и поплыли по Кикилле, а когда на берег сойдут, то к вам в гости придут.

ЗАМОК НА СОЛОМИНКЕ

Жил некогда король. Было у него три сына и три дочери. Дочери эти всю жизнь жили взаперти во дворце, и сыновья короля так ни разу и не видели своих сестер. Как-то осенью перед вечером братья собрались с духом и решили попросить отца дозволить им прогуляться с сестрами по саду. Бросили жребий: кому пойти к отцу? Выпал жребий самому старшему. Он и пошел к королю.

— Добрый день, наш светлейший отец-король! — сказал юноша.

Король же, вместо того чтобы ответить на приветствие, схватил саблю и метнул ее прямо в сына. Сын испугался и убежал. Вернулся к своим братьям. Они и спрашивают его:

— Что сказал наш отец?

Постыдился юноша признаться, что в страхе убежал от короля, и только сказал братьям:

— Пойдите и вы к нему, он вам скажет то же, что и мне сказал.

Пошел к отцу средний сын.

— Добрый день, светлейший отец-король!

Но король вместо ответа метнул свою саблю и в него. Средний сын тоже испугался и бросился прочь.

Последним пошел младший сын. Войдя в королевские покои, он обратился к отцу с такими словами:

— Добрый день, мой светлейший отец-король! Выпустите на час наших сестер, мы с ними хоть по саду прогуляемся.

Вместо ответа король метнул саблю и в младшего сына, но юноша отскочил в сторону, и клинок вонзился в дверь. Королевич выхватил саблю из двери и с поклоном подал ее отцу.

Старый король сказал:

— Я вижу, сын мой, что из тебя выйдет толк. Будь по-твоему. Дочерей я выпущу, но смотри, если с ними что приключится, то прощайтесь с жизнью.

И он выпустил из светлиц дочерей. Обрадовались юноши и пошли с сестрами в сад гулять.

А в саду орешники роняли листья. Листья кружились, ветер гнал их, они падали к ногам сестер и братьев.

Беззаботные, веселые, гуляли по саду юноши, любуясь листьями, цветами, не замечая даже, что делается кругом.

Вдруг, совсем незаметно для всех, исчезла старшая королевна. Забегали братья и сестры, заметались, а королевну так и не нашли. Да мало того, пока искали старшую, приключилась беда и с двумя другими сестрами. Исчезли и они.

Юноши совсем приуныли. Что же теперь делать? Что будет с ними?

А в это время отец призвал их к себе и, узнав о случившемся, закричал:

— Отдать бы вас на расправу палачу! Но я этого не сделаю. Однако даром это вам тоже не пройдет. Убирайтесь из дворца, с глаз моих долой. И не вздумайте возвращаться до тех пор, покуда не разыщете своих сестер.

Опечалилась королева. Были у нее дети, и нет их больше. Собрала королева своим сыновьям припасов в дорогу, а самому младшему дала еще колечко и сказала:

— Сынок, если приключится с тобой какая беда, так поверни кольцо камешком к ладони, и все твои желания исполнятся.

Вскочили братья на коней и уехали из отцовского замка, быть может, навеки.

Ехали они, ехали и доехали наконец до перекрестка. Там они сказали друг другу:

— Расстанемся, братья. Разъедемся на три разные стороны, попытаем счастья, поищем сестер.

Младший брат поехал налево. Ехал он долго-долго, пока не доехал наконец до королевского дворца. И подумал он:

«Надо бы заехать во дворец, да только одежда у меня неподходящая, за дорогу больно поистрепалась».

Но юноше уж очень захотелось побывать во дворце. Он взял и зашел во двор. Однако сказался не королевичем, а садовником.

По дороге к дому садовника ему повстречалась старая служанка. Она спросила:

— Откуда это ты? Нашелся, слава богу!

Тут надобно сказать, что у садовника был сын точь-в-точь такой же, как королевич. Давно уже он пропал без вести, и служанке показалось, что перед нею стоит сын садовника.

Юноша подивился словам старой служанки, а потом признался ей во всем, и служанка так ему посоветовала:

— Скажи садовнику и его жене, что ты их сын. Уж как они будут рады-радешеньки.

Королевич так и сделал. Он вошел в дом старого садовника и сказал:

— Здравствуйте, батюшка и матушка! Давно я вас не видал.

— Благослови тебя бог, сынок! — ответил старый садовник. — Где ты был? Где пропадал?

— О, — сказал юноша, — я хотел мир повидать и про все разузнать. Королевнам ведь нашим никак не угодишь, им все лучших и лучших цветов подавай. Вот я и ушел набраться ума-разума и теперь уже кое в чем разбираюсь.

То-то была радость у стариков родителей. Подумать только — вернулся сын из долгих странствий! Им и в голову не приходило, что это не их сын.

Угощали они его чем только могли. А в воскресенье поутру надо было отнести трем королевнам три букета цветов.

Старый садовник сказал сыну:

— Ступай, сынок, нарви цветов, да смотри, чтоб самых красивых. Свяжи их в три букета, а я отнесу их во дворец.

Вышел королевич в сад и повернул на пальце кольцо камешком к ладошке. Перед ним сразу же вырос маленький человечек.

— Что прикажешь, дорогой хозяин? — спросил он.

И, едва заслышав приказание, человечек в мгновение ока принес букеты цветов, да такие, каких во дворце еще не видывали!

Понес их старый садовник во дворец и поставил там в зале перед королевнами. А те, как взглянули на них, от радости чуть не бросились обнимать старика садовника. А одна подбежала к отцу:

— Светлейший отец наш государь, идите, идите скорее. Такой красоты вы еще не видывали!

Побежал король, побежала и королева, прямо в зал прибежали. А там — цветы. Остановились король и королева и долго не могли прийти в себя от изумления. А когда пришли в себя, спросили старого садовника, где он раздобыл такие букеты. Ведь в саду своем они таких цветов и не видали. Старый садовник ответил:

— Эти цветы не я сажал, не я растил. Вернулся мой пропавший сын. Только он один и умеет вырастить такую красоту.

Тогда король спросил:

— Почему же ты не прислал его ко мне? И не представил даже?

На что старый садовник ответил:

— Светлейший король мой, уж больно исхудал он за время странствий, а потому решил не показываться при дворе, пока не примет прежний вид.

Вернулся старый садовник домой и сказал сыну:

— Ну, сынок, и хвалили же меня за цветы!

— Это еще что, отец, — сказал юноша, — мы лучшие цветы вырастим.

Опять настало воскресенье. Молодой садовник снова вышел в сад и повернул на пальце кольцо. Перед ним вновь вырос маленький человечек.

— Что прикажешь, дорогой хозяин?

— Собери три букета, еще лучше прежних!

Маленький человечек исчез и в тот же миг вернулся с цветами. Молодой садовник отнес их отцу, а тот пошел с букетами в королевский дворец.

Увидели королевны цветы и от радости только что не бросились целовать старика. Позвали отца и мать, чтобы и те поглядели на красивые цветы. Взглянули король и королева на букеты, и король сказал:

— Да разве можно только восхищаться такой красотой. Надо созвать министров, пусть они подсчитают, сколько стоит каждый цветок.

Собрались министры, посмотрели цветы и решили, что стоят они дороже полмира.

Тут уж накормили, напоили садовника, да не молодого садовника, а старика, так что он едва до дому доплелся.

На третье воскресенье старый садовник опять сказал своему сыну:

— Сынок, сегодня уж ты сам отнеси цветы во дворец.

— Нет, — сказал юноша, — мне еще рано во дворец идти. Придет время — пойду. Нынче еще отнесите цветы вы, батюшка.

— Ладно, сынок, — ответил ему старый садовник. — Ступай приготовь букеты.

Вышел королевич в сад. Опять повернул кольцо на пальце камешком к ладошке, и снова перед ним вырос маленький человечек и спросил его:

— Что прикажешь, дорогой хозяин?

— Мой милый, верный слуга, — ответил ему юноша, — принеси ты мне такие букеты, каких во всем мире нет!

И что же? Принес человечек такие букеты, каких во всем мире не сыскать. Молодой садовник отнес их отцу. Старик едва жив остался от удивления.

— Где ты их собираешь, сынок? — спросил он. — Ведь в саду ни одного такого цветка нет.

Тогда юноша, чтобы не раскрывать своей тайны, ответил ему:

— Как же нет? Они растут не в саду, а на лужайке, возле канавы, а туда никто не ходит.

— Откуда бы ты их, сынок, ни приносил, но хорошо, что ты их нашел, — сказал старик и отправился с цветами во дворец.

Когда молодые королевны увидели эти цветы, то от счастья они чуть ума не лишились. Снова побежали звать отца с матерью. Король и королева пришли.

— Ой, ой, — сказали они, — да разве можно на такую красоту только самим смотреть! Надо, чтобы на эти цветы министры поглядели, оценили их, сколько они стоят.

— Ой, ой, ой! Ай, ай, ай! — собрались министры и разахались, диву давались. И сказали они, что цветы эти дороже всего мира. Тогда старого садовника напоили, накормили досыта и велели ему обязательно прислать во дворец сына, который выращивает такие расчудесные цветы.

Вернулся домой старый садовник и сказал обо всем этом юноше.

— И вправду, сынок, почему бы тебе не пойти во дворец? Теперь уж никак нельзя не пойти.

— Верно, отец мой, — сказал юноша. — Теперь самое время, пока королевская семья в сборе и министры еще не разошлись. Пойдите, прошу вас, к королю и скажите ему, что я приду, но только при условии, что он выдаст за меня замуж свою старшую дочь.

— Как же так, — ответил старый садовник, — ведь она королевская дочь, разве король согласится? Вот если бы ты королевичем был — другое дело.

Юноша сказал на это старому садовнику:

— Счастье не в том, чтоб королевичем родиться, а в том, чтобы такие цветы вырастить! Иди, отец!

И было же смеху во дворце, батюшки мои! Король с королевой решили, что старик совсем рехнулся.

— Что ж ты, старичина, совсем спятил? — со смехом сказал король. — Как же ты мог подумать, что королевна — и вдруг выйдет замуж за простого садовника!

— Знаю я, что короли не отдают своих дочерей за простых людей, — ответил старый садовник, — да вот сын мой наказал мне посватать вашу дочку. «Счастье не в том, — сказал он, — чтобы родиться королевичем, а в том, чтобы такие цветы вырастить…»

— Больно смел твой сын! — рассердился король. — Коли он так отважен, передай ему — пусть сам придет и сам посватается!

Пришел старик домой и говорит сыну:

— Король сказал так: коли ты смел, так приди сам и сам посватайся.

Юноша вышел в сад, повернул кольцо на пальце камешком к ладошке, и вмиг перед ним вырос маленький человечек.

— Что прикажешь, дорогой хозяин?

— Приведи ты мне, — ответил юноша, — оседланного коня. Да такого, прекраснее которого есть только два на свете.

— Ну что ж, — сказал маленький человечек, — долго ждать не придется.

Исчез и тут же появился с оседланным прекрасным конем, прекраснее которого были только два коня на свете. А поперек седла вдобавок лежали еще сверкающие шитьем одежды.

Переоделся юноша в новые одежды, вскочил в седло, тронул коня и поехал кружным путем в королевский замок.

Когда королевны увидели его через окошко, обрадовались, да так, что и описать нельзя. И начался меж ними спор: каждая захотела выйти за него замуж. А жениться-то он мог только на одной!

Наконец и сам король увидел, что кто-то въезжает во двор.

Пригляделся король, видит — сидит на коне незнакомый рыцарь. Испугался король, подумал, уж не едет ли он объявить войну. Как подумал об этом король, вскочил, побежал навстречу незнакомцу, поклонился ему низко:

— Добро пожаловать, сынок, откуда ты приехал, прибыл?

Юноша поклонился в ответ.

— Прошу прощения, государь, еду я из дома старого садовника, а сам прихожусь ему сыном. Не узнали меня?

От таких слов король даже речи лишился. Где уж там страх — его как не бывало. А вот любопытство совсем одолело короля. В самом деле, у садовника и такой сын!

— Что ж, сынок, откуда бы ты ни приехал, входи в комнату, — сказал наконец король, придя в себя от изумления.

Когда они вошли во дворец, король велел позвать королеву и дочерей. Король сказал королеве:

— Погляди-ка на этого парня. Это — сын садовника. Слыхала, что он задумал? Жениться на нашей дочери! Да виданное ли дело, чтобы королевская дочь выходила замуж за простого садовника.

Тогда королевская дочь закричала, да так громко, что даже за окном было слышно:

— А я выйду за него, отец! Все равно выйду!

Вот до чего она его полюбила!

Ну, а потом накрыли стол и все сели ужинать. Когда поели досыта, молодой садовник поговорил с королевной и поехал домой.

На другой день после обеда юноша снова вышел в сад, повернул кольцо на пальце. Перед ним, как и вчера, вырос маленький человечек и спросил:

— Что прикажешь, дорогой хозяин?

Молодой садовник сказал:

— Приведи мне коня лучше вчерашнего и одежду приготовь еще краше.

Не успел юноша и оглянуться, как уже все было перед ним: и конь и одежда. Переоделся юноша, вскочил на коня и снова, другим кружным путем, поехал в королевский двор.

Вот уж была радость! Все — и король, и королева, и дочери — решили, что это не вчерашний гость, а другой. Глядели на него, наглядеться не могли.

Когда сели за стол, молодой садовник спросил:

— Светлейший батюшка-король, до каких пор мне к вам ездить? Вот вчера побывал я у вас и уехал. Нынче снова приехал и опять, наверное, уеду один. Когда же мы с вашей дочерью поженимся?

Тут только и догадались король с королевой, что и сегодняшний гость все тот же сын садовника. И король ответил:

— Что ж поделаешь, сынок, трудную задал ты мне задачу. Не положено, чтобы я, король, взял тебя зятем во дворец. Смеяться будут надо мной другие короли. А чтобы ты увел мою дочку в дом садовника, тоже не годится. Однако парень ты хороший, ладный, раз уж полюбились вы друг другу, бери ее. Только с одним условием — увези свою невесту так далеко, чтобы я больше ее не видел.

Обрадовался молодой садовник.

— Что ж, — сказал он, — и увезу. В воскресенье заеду и увезу.

В воскресенье перед рассветом, еще за полночь, королевич опять повернул кольцо на пальце камешком к ладошке, и вмиг вырос перед ним маленький человечек.

— Что прикажешь, дорогой хозяин?

— Построй замок такой же, как у короля, но только не на земле, а в воздухе, чтобы он висел там на соломинке. И поселюсь я в нем со своей молодой женой. Будет замок далеко-далеко от короля, дальше и не придумаешь, будет он недосягаем, недостижим и все-таки близко.

К рассвету замок был уже готов. И был он точь-в-точь как королевский. Только висел он высоко над землей, в воздухе, на длинной тонкой желтой соломинке.

Он застил свет, и ни один луч не мог пробраться в окна королевского дворца. Сам король решил даже, что наступила вечная тьма и что он уже никогда больше не увидит солнца. А тут еще королева-жена стала его пилить, ругать, будто он был повинен в том, что кругом темным-темно.

— Иди, — говорит, — старая свинья, погляди, не держит ли какой разбойник зорьку на привязи, что никак не рассветет!

Пошел старик король по росной траве, батюшки мои, босой, в одной рубахе и портках.

Идет король и смотрит все наверх, хочет узнать, вправду ли наступила вековечная тьма или по какой другой причине солнце не встает. Идет король, горюет. Который час, и то узнать не может — кругом темно и все часы невидимы во тьме.

И вдруг видит, в высоком небе прямо над его дворцом висит замок. Колышется он там, наверху, словно золотое гнездо.

Вернулся король к себе и говорит жене:

— Поди погляди, какое чудо!

Выбежала королева за ворота, а за ней король, и стали они вдвоем смотреть на диковинный замок.

— Ой, батюшки, — сказала королева, — да ежели соломинка переломится, да ежели замок упадет, так у нас все в прах побьет, расшибет!

Прошли они маленько вперед и видят, батюшки мои! Из их дворца, из самых покоев, наверх, в замок, что на соломинке висит, ведет красивая лесенка. По ту и другую сторону лесенки виноград посажен, деревья. На деревьях этих спелые яблоки, груши, птицы на ветвях сидят, песни распевают.

Как увидел король эту лесенку, так и говорит жене:

— Пойдем, королева, поднимемся, посмотрим, что там в замке, внутри.

Поднялись король с королевой по лесенке, вошли в замок, что на соломинке висел, и увидали, что там, в замке, молодой садовник с их дочерью поселились.

— Сынок, — спросил король, — кто ж этот замок выстроил?

— Этот замок, — ответил молодой садовник, — я выстроил за ночь. Как вы пожелали, так я и сделал. Вы же сами говорили, стыдно будет, коли люди узнают, что вашим зятем во дворце садовников сын живет. И стыдно будет вам, сказали вы, если б вашу дочь я в садовничий дом увел. Так вот и построил я этот диковинный замок, чтобы вы довольны остались: и для людей он недосягаем, и от вас поблизости.

Сыграли они свадьбу чин чином, и поселились молодые в новом доме. Вот уж и медовый месяц миновал. Стал королевич на охоту ездить. Жену свою он любил горячо, но душа его рвалась к подвигам, и жаждал он повидать мир.

Молодой королевне это было не по душе. И она решила: коли муж ее и впредь будет ездить на охоту, она разыщет своего прежнего возлюбленного. А найти его — чего проще. Только что первую записочку она написала, а молодой принц уж и явился, будто в гости. Сговорились они, как королевича обмануть, хитро это у них вышло. А принц все на одном настаивал, чтобы королевна выведала у мужа, какая такая у него сила, что за одну ночь он выстроил этакий замок.

Вернулся домой королевич, а в сумке у него два зайца да два фазана. Дал он их поварихе, чтобы она ужин сготовила. Вот подала их повариха на стол, а королевна будто невзначай спрашивает:

— Милый мой муженек, скажи, в чем твоя сила, что ты такие букеты собрал, замок чудесный построил? Ведь простому человеку это никак не сделать. Тут либо волшебство какое, либо черт тебе помогал?

— Не допытывайся, — ответил королевич. — Все равно тебе от этого никакого проку не будет.

Но хитрая женщина не отставала.

— Как же так, муженек, — сказала она, — я, королевна, вышла замуж за тебя, простого садовника, а теперь, когда я прошу тебя о такой малости, ты мне отказываешь?

Не по сердцу пришлись эти слова королевичу, обидными ему показались. Но он стерпел и сказал:

— Ангел мой, если уж так тебе хочется, я могу рассказать, в чем моя сила. Видишь это кольцо? — сказал он и протянул руку. — Так вот, если я его поверну камешком к ладошке, тотчас явится мой слуга, и он исполнит любое твое желание.

Загорелись глаза у королевны.

— Так поверни его скорее, — сказала она.

Королевич повернул кольцо камешком к ладошке, и тотчас перед ним вырос маленький человечек.

— Что прикажешь, дорогой хозяин? — спросил он.

— На этот раз я тебе ничего не приказываю, — сказал ему королевич. — Иди, друг, отдыхай целую неделю.

Поблагодарил его маленький человечек и исчез. А королевна сказала:

— Милый мой муженек! Кольцо это надобно крепко беречь. Беречь как зеницу ока. Ты лучше сними его с пальца да положи на столик возле кровати или куда захочешь. А то к чему его зря таскать, еще потеряешь!

Послушался королевич, снял кольцо с пальца и положил его на столик, что стоял у изголовья кровати. Молодые легли, еще долго ласкали друг друга и заснули только глубокой ночью.

Но что же случилось? А случилось вот что. Под кроватью лежал принц, накрытый корытом. Убедившись, что королевич крепко спит, он вылез из-под корыта, схватил кольцо, надел его на палец и быстро повернул камешком к ладошке. Тотчас же вырос маленький человечек и спросил его:

— Что прикажешь, проклятый хозяин?

— Приказываю тебе, — сказал принц, — поднять этот замок и унести на вершину скалы за семьдесят семь стран отсюда. А этого негодяя, что спит здесь, унеси вот на тот холм, положи на траву, пусть он там отоспится.

Маленький человечек сделал все, как ему приказали: уложил своего хозяина на траву, а замок вместе с принцем и королевной унес за семьдесят семь стран и поставил там на вершину самой высокой скалы.

Утром, когда король встал, солнце уже заглядывало в окно его спальни.

«Как же так? — подумал король. — Ведь свет не проникает сюда с тех пор, как мой зять построил свой замок на соломинке. Что же случилось? Солнце-то снова светит, как и раньше».

Вышел король за ворота и смотрит — нет на соломинке замка.

Кликнул король стражу, та собрала народ. Все друг друга спрашивают, куда девался замок, что на соломинке висел. Все спрашивают, а никто не знает.

Вдруг сам король увидал на склоне холма человека, который крепко спал.

— Бегите скорее к нему! — закричал король. — Быть может, он видел, как замок исчез.

Побежала стража к холму. Разбудили королевича. Только он проснулся, как тут же вспомнил о кольце. И видит — нет кольца. Сразу догадался королевич о том, что его жестоко обманули. Сошел с холма и сказал королю:

— Светлейший батюшка король! Ну и коварная же у вас дочка — обманула она меня.

Король попытался утешить его:

— Не печалься, сынок. Есть у меня, кроме этой, еще две дочери. Выбирай из них любую. Отдам за тебя.

— Нет уж, увольте, светлейший король, — сказал юноша. — Из такой семьи мне жена не нужна. Попрощаемся лучше. Пойду я странствовать по свету, покуда не найду этих негодяев-обманщиков.

Королевичу дали денег на дорогу, одели его, и он пустился в путь на быстром коне.

Ехал он, ехал и наконец приехал в темную чащу. Пробираясь сквозь нее, королевич все думал о том, где бы ему отдохнуть. Вдруг видит он перед собой хижину, сквозь маленькое окошко свет струится. Решил королевич зайти и попроситься на ночлег.

Постучался. Дверь открыла старуха и, выслушав его, пустила в дом. Это была мать ветров. Она так сказала королевичу:

— Сынок, спрячься ты лучше под корыто. А то вернется мой постоялец, семиглавый дракон, и разрубит он тебя на куски.

Залез королевич под корыто, укрылся там и стал ждать. Старуха вышла из хижины, должно быть, постояльца встречать. И вдруг, думали ли вы, что свершится такое чудо? Входит в хижину сестренка королевича, младшая королевна, пропавшая тогда, когда все братья и сестры гуляли в саду.

— Милый братец, как ты сюда попал? — спросила королевна. — Ведь люди с земли здесь еще никогда не бывали, если не считать тех, кого насильно привел мой муж, семиглавый дракон. Однако надо торопиться, не ровен час он вернется. Тогда тебе несдобровать. Видишь эту склянку с жидкостью? В ней сила моего мужа. Выпей ее, и ты легко поборешь дракона.

Только она это сказала, как королевич разом опорожнил бутылку. А в это время кто-то уже колотил в дверь стопудовой палицей.

— Ой, батюшки, пришел дракон!

А дракон уже ввалился в хижину и сказал:

— Здорово, свояк! Зачем пришел? Да, впрочем, сам знаю — ищешь свою сестру, мою жену. Но прежде чем начать беседу, давай-ка поборемся. На чем хочешь биться — на саблях или на палицах?

— На саблях, — ответил королевич.

Сошлись. И что же? У дракона оказалось меньше сил, чем у трехнедельного цыпленка. В семь замахов королевич поотрубил все его семь голов.

Вернулся королевич в хижину, а там уже вместе с его сестрой старуха, мать ветров, сидит. Только вошел он, стали они его спрашивать, куда он путь держит.

— Куда? — говорит королевич. — Сам не знаю, куда сейчас идти. Ищу я замок, что на соломинке висит. Не слыхали о нем?

Мать ветров сказала:

— Нет, не слыхала я о таком чуде. Но сыновья мои, ветры, по всему миру летают, весь облетели, в каждом уголке побывали, в каждый закоулочек заглянули. Они, должно быть, знают о том замке, да нет сейчас сыновей, летают они. А если позвать их, такая заваруха поднимется… ветры ведь, как им не бушевать! А сейчас самая уборка, люди складывают в стога сено.

— Все равно зови, — сказал королевич, — иначе как узнаешь, где замок теперь?

Поприлетали ветры. Со всех сторон, отовсюду налетели. Закружились. И возы с сеном как ехали по дороге, так вместе с волами поднялись на воздух и по-над дорогой полетели. В одном поместье у барина сорок человек баб и мужиков сено в огромный стог складывали, а барин их все поторапливал, понукал — так все сорок человек и барин сорок первый вместе с сеном на воздух взлетели.

Вот как все это было.

Прилетели ветры, злятся:

— Мать, зачем ты нас от дела оторвала, все нас ругают, клянут, что мы не вовремя прилетели.

— Ладно, сынки! — говорит старуха. — Успокойтесь. Надо мне у вас для хорошего человека совет спросить. Не слыхали вы о замке, что висит на соломинке, а то, может, и сами видели его?

— Зря ты нас тревожила, мать, — сказали ветры. — Мы о таком замке, хотя и весь мир облетели, повсюду побывали, а и слыхом не слыхали.

Тогда королевич распрощался с сестрой и старухой и пустился куда глаза глядят — искать пропавший замок.

— Наберись терпения, — сказал он сестре. — Придет время, вернусь за тобой.

Уехал он. Долго ехал, уже семью семь стран миновал и приехал в страну, которую населяли быки.

Встретил королевич огромного быка. Бык его спросил:

— Куда держишь путь, всадник?

Королевич ответил:

— Ищу замок, который на соломинке висит. Не слыхал ли ты о нем?

Пошел король быков к себе в королевский двор, затрубил в трубу. Пришли быки, что твои буйволы, громадные, с лапами, как у медведей. Когда шли они, над дорогой пыль поднялась в человеческий рост.

Пришли быки, король их и спросил:

— Не слыхали ли вы, быки, о замке, который висит на соломинке? А то еще, может, и сами видели?

Никто из быков не слыхал о замке и не видел его.

Поутру королевич снова пустился в путь. Ехал, ехал, уже семью семь стран оставил за собой, когда приехал в страну мышей. Мыши ходили по земле огромные, как рыжие коровы.

— Сколько же вас? — спросил королевич. — А где же ваш король?

Нашелся и мышиный король. Вышел он вперед, а королевич его спросил:

— Не слыхали вы, ваше мышиное величество, о замке, что на соломинке висит?

Мышиный король ответил:

— Сейчас созову свой народ. Мыши весь мир обошли — им ли не знать, где что находится.

Вышел старый мышиный король во двор и велел заиграть в трубу. Прибежали мыши. Столько их пришло, сколько травинок в поле. Стал мышиный король их считать, все ли налицо. Считал, считал, считал — одной мыши не досчитался.

— Нет одной мышки, — сказал король. — А может, вы слышали, где такой замок, что на соломинке висит? Ни одна из вас не слыхала? Плохо! Эх, где же та мышка запропастилась? Уж не кошка ли ее сцапала? Или, может, другая беда с ней приключилась? Но коли приключилась бы иная беда, так остальные мыши знали бы.

И вдруг, батюшки мои, бежит маленькая шустрая мышка. Мышиный король на нее как набросится:

— Ты где, негодница, пропадала? Ты где шатаешься, когда я приказал всему народу собраться?

— Светлейший король, — говорит ему мышка в ответ. — Простите меня великодушно. Была я в семьдесят седьмой стране. Там стоит замок из чистого золота. Дверь замка была открыта, и я вошла в нее. Когда я услыхала приказ о возвращении, дверь уже захлопнулась. И сколько же я времени потеряла, покуда дырочку прогрызла. Ведь замок-то из чистого золота. Даже всю шкурку на спине себе ободрала. Вот как тяжко мне пришлось!

— Что это за замок такой? — спрашивает ее король.

— Чудное что-то рассказывают о нем, — говорит мышка. — Будто прежде висел этот замок на соломинке.

— Эх, черт побери! — вскричал мышиный король. — Его-то мы как раз ищем! Ну, ладно. Хорошо, что ты знаешь, где замок. Ты пойдешь с этим молодцом и покажешь ему дорогу. Отправляйся!

Обрадовался королевич.

— Ну, — сказал он королю мышей, — вот тебе мой сказ: среди твоего мышиного народа нашлась мышка, которая укажет мне дорогу к замку. За это, когда я вернусь обратно, я построю в твоей стране такой амбар и засыплю в него столько зерна, что твоим мышам не придется больше бегать по сторонам и все вы всегда будете сыты.

Король мышей поблагодарил королевича, и тот пустился в путь: положил в карман сдобную булку, посадил туда мышку — ешь, мол, вдосталь — и вскочил на коня.

Помчались они быстрее ветра. Еще и дня не прошло, а они уже были у подножия замка.

Королевич расседлал своего коня, а сам прилег возле него отдохнуть. Уже солнце закатилось и вечер наступил, когда проснулся королевич. А принц с королевной в это время болтали в замке о том о сем и не подозревали, что королевич настиг их.

Вдруг шустрая мышка сказала:

— Дорогой мой хозяин! Ты принес меня в своем кармане к самому замку, но как мы достанем кольцо, если я буду сидеть в твоем кармане? Надо торопиться, пока еще не закрыли ворота замка.

— Твоя правда, — согласился королевич и выпустил мышку на волю.

Мышка незаметно проскользнула в замок, дождалась, когда закрыли ворота и принц с королевной легли спать. Да и долго ли пришлось ей ждать? Они ведь ложились рано. Бояться им было нечего, и они ночью держали кольцо на столике у кровати. Только принц и королевна уснули, мышка схватила кольцо, юркнула в щелочку и была такова.

Еще и ночь не минула, а мышка уже сидела перед королевичем и глядела, как он надевает кольцо на палец. Повернул королевич кольцо камешком к ладошке, и тут же перед ним вырос маленький человечек и спросил его:

— Что прикажешь, дорогой хозяин?

— Приказываю тебе, мой милый слуга, — сказал королевич, — взять этого негодяя, что спит там на моей кровати, вынести вон и положить на самый крутой склон скалы. Пусть он там выспится.

Потом они отправились в обратный путь. Шли они через леса, пробирались через чащи кустарников и наконец зашли в дремучий лес.

Посреди леса была лужайка, а посреди лужайки, где росли цветы, стояла хижина. Королевич решил, что время позднее и пора подумать о ночлеге. Он постучался и спросил, нельзя ли здесь переночевать.

— Что ты, сынок, — открыв дверь, сказала ему в ответ старуха. — Да как же ты попал сюда, куда даже птица не залетает? Ну, делать нечего, теперь уж и думать поздно, сейчас прилетит мой сын, девятиглавый дракон, и растерзает тебя. Залезай-ка скорее под кровать, а там накройся жестяным корытом.

Только залез королевич под корыто, глядь, входит в хижину его средняя сестра, пропавшая в тот день, когда они гуляли в саду.

— Милый братец, — сказала она. — И спросить тебя некогда, как ты попал сюда. Прилетит сейчас девятиглавый дракон и разорвет тебя на куски. Вон видишь, склянка с жидкостью стоит. В ней вся его сила заключена. Выпьешь эту жидкость — и дракона одолеешь легко.

Только она это сказала, как королевич разом опорожнил склянку. А тут и дракон ввалился. Вышли они на поляну биться, а дракон-то оказался слабее двухнедельного цыпленка. Все головы ему королевич поотрубил: с девяти замахов — девять голов.

— Ну, сестренка, — сказал королевич, — теперь поедем домой вместе.

Пустились они в путь. Шли недели, месяцы, может быть, даже год. Наконец они снова зашли в темную, густую чащу. Посреди чащи была поляна, и посреди поляны стояла хижина. Королевич сказал своей сестре:

— Вот тут мы и переночуем.

Им открыла дверь старая ведьма.

— Здравствуй, бабушка! — поклонился ей королевич.

— Счастье твое, что ты бабушкой меня назвал, — сказала ведьма, — а то я выколола бы тебе оба глаза! Зачем пришел, говори?

— Переночевать, бабушка! — сказал королевич.

— Ладно, ночуйте, — сказала ведьма. — Только поживее прячьтесь под корыто, не то мой сын, двенадцатиглавый дракон, придет.

В самом деле, сыном этой старухи был двенадцатиглавый дракон. Не успел королевич со своей сестрой спрятаться, как в хижине появилась их старшая сестра.

— Братец, — сказала она, — скорее выпей жидкость из этой склянки. В ней вся сила дракона заключена, иначе не миновать тебе смерти.

Едва успел королевич опорожнить склянку, как в хижину ворвался дракон.

— A-а, человечище! — закричал дракон. — Сейчас я тебя разорву на двенадцать клочков и потом все клочки съем!

— Чем так кричать, — сказал королевич, — ты попробуй лучше со мной сладить.

— Ладно! — заревел дракон. — Давай биться. На чем, на палицах или на саблях?

— На саблях! — сказал королевич.

Вышли они на поляну, а дракон-то, дракон — слабее трехдневного цыпленка оказался. Королевич за двенадцать взмахов отрубил его двенадцать голов.

Потом он вернулся в хижину, вкусно поужинал со своими сестрами, а затем все улеглись спать.

Поутру королевич взял двух сестер, посадил в карман шуструю мышку, положил ей сдобную булочку на дорогу и тронулся в путь.

Через день они прибыли в страну мышей. Тут королевич повернул кольцо камешком к ладошке, и перед ним вырос маленький человечек.

— Что прикажешь, дорогой хозяин? — спросил он.

— Построй амбар, — сказал ему королевич, — наполни его пшеницей и кукурузой. Амбар построй такой большой, пшеницы и кукурузы засыпь в него столько, чтобы мышам не приходилось ходить за провизией в чужие страны.

Король мышей долго благодарил королевича за такой дар и сказал маленькой шустрой мышке:

— Ну, мышка, так как это счастье выпало нам из-за тебя, то я назначаю тебя главным хранителем зерна в амбаре.

А королевич продолжал свой путь. Надо сказать, что свою жену, ту самую, которая убежала с принцем, он взял с собой. Бросить ее в замке он не решился, она бы погибла там. Убить — тоже духу не хватило. «Пусть хоть служанкой будет», — подумал он.

Вот и добрались они наконец до матери ветров. Там их ждала третья сестра, та, которую он самой первой освободил. Отдохнули они с дороги. А наутро королевич решил, что довольно с него приключений, да и сказке пора кончаться. Повернул он кольцо на пальце камешком к ладошке, и перед ним вырос маленький человечек.

— Что прикажешь, дорогой хозяин? — спросил человечек.

— Принеси ты мне опять тот замок. И чтобы завтра поутру мы все пятеро были в нем, и чтобы висел он на соломинке над королевским дворцом.

Настал рассвет. Старый король проснулся. Что за диво? Хотя уже время, а утро никак не приходит. Выбежал во двор, смотрит — как и прежде, висит на соломинке замок. Побежал король обратно, жену поднял, кричит:

— Слышь-ка, вставай, жена! Видно, наш дорогой зятек вернулся. Пойдем поглядим на него, поздороваемся.

Поднялись король и королева по лесенке и вошли в замок, что на соломинке висел.

И правда, не ошиблись, там был их зять, и дочка их была, и три сестры королевича.

— Милые дети мои, откуда вы взялись, явились? — спросил король.

— Откуда? — ответил королевич. — Я мог бы вам ответить, конечно. Да вы лучше свою дочь спросите, она знает откуда.

Опечалился король.

— Что с ней будешь делать теперь? — спросил король у королевича. — В темницу ли бросишь, казнить ли велишь или помилуешь?

Королевич ему в ответ:

— Светлейший батюшка, я не жесток. Была она мне женой, женой и останется. На другой твоей дочери женится мой средний брат, а на младшей — старший.

Отдохнули они и на другой день в путь пустились: шесть королевен и младший королевич.

Мчались они быстрее ветра — маленький человечек им и тут помог. Когда доехали до перекрестка трех дорог, повернул королевич кольцо на пальце камешком к ладошке, и тут же перед ним вырос маленький человечек.

— Хозяин дорогой, что прикажешь?

Королевич ему сказал:

— Сделай так, чтобы братья, с которыми я здесь расстался, пришли сюда.

Исчез маленький человечек и в ту же секунду вернулся. Оба брата с ним тут как тут.

Расцеловались братья.

— Где же вы были? — спрашивают они друг друга.

— Глядите, — сказал младший, — я даже невест везу для вас. А не понравятся, обратно отвезем.

Понравились, да еще как!

Приехали братья с сестрами и невестами домой, в страну своего отца-короля. Как увидал он их всех целыми и невредимыми, так и сказал им:

— Ну, милые мои сыновья, теперь я могу и помереть. Желание мое исполнилось, все вы собрались вместе. А еще лучше — и помирать не стоит, коли такая радость пришла.

Сыграли они свадьбу, да не одну, а целых три. Да такие свадьбы удались, богатые и хмельные. Там и сестры королевича себе женихов нашли. А он сам с женой после свадьбы вернулся к своему тестю, поселился в замке на соломинке и до сих пор живет в нем, если не помер.

Все. Больше сказок нет.

СМОРОДИНКА

Быль это или небылица, а за семью морями жила старая вдова. У той вдовы росла красавица дочка. Она очень любила смородину, за это, видно, и прозвали ее Рибике, что значит — Смородинка.

Вот старуха вдова померла и осталась Смородинка сиротою.

Кто о бедняжке позаботится? Пришлось Смородинке задуматься, как же ей быть теперь, каким делом заняться, чтобы не помереть с голоду.

В том же городе, где и Смородинка, жила одинокая старуха. Прослышала она о том, какая хорошая и красивая девушка эта Смородинка, и послала к ней соседку сказать, что с радостью возьмет к себе девушку и станет ее кормить до самой своей смерти. А Смородинка за это будет помогать ей по хозяйству.

Поселилась Смородинка у старухи.

Переделав всю работу за день, Смородинка садилась у окна и вышивала или вязала. Никто ее не трогал, не обижал, как не раз случалось с сиротами.

В том же городе жил богач. У него было три сына. Однажды они проходили мимо дома, где жила Смородинка, и как раз той порой, когда она сидела у окна и вышивала. Самый младший из братьев увидел ее и сразу полюбил, да так крепко, что и жизнь ему стала не в жизнь, еда не в еду, питье не в питье, он все только о Смородинке одной и думал.

И Смородинка полюбила его. А богач, как узнал, что сыну его приглянулась бедная девушка, разгневался и велел слугам увезти несчастную Смородинку на край света и там бросить.

Тщетно бродил младший сын под ее окном. Была Смородинка, и не стало Смородинки, не увидит он ее больше никогда!.. День-деньской грустил он, тосковал, словно голубок на ветке.

Но вот однажды богач позвал к себе всех трех сыновей и сказал им:

— Тот, кто из вас принесет мне полотно в сто аршин шириною и в сто аршин длиною, да притом такое, чтоб продевалось сквозь кольцо золотое, получит третью часть моего добра.

Сыновья собрали свои пожитки и отправились в путь-дорогу. Два старших сына были злые, и они сговорились так:

— Давай убежим от младшего, один он погибнет, и тогда все добро достанется нам!

Так они и сделали — ушли тайком от младшего брата; тот остался один и пошел как раз по той дороге, которая вела на край света.

Брел он, брел печально, прошел уже семь стран и не останавливался до тех пор, пока не попал на самый край света. Там он добрался до каменного мостика, и так как очень устал, то сел на перила. Сел и задумался. Что ж ему теперь делать? Вот он уже на краю света, а нет ни полотна и ничего, что можно было бы принести отцу.

Пока он так, задумавшись, сидел на мосту, из травы выскочила маленькая ящерица.

— Что пригорюнился, прекрасный юноша? — спросила она.

Юноша не сразу очнулся от задумчивости. Лишь когда ящерица снова повторила свой вопрос, он взглянул на нее и так ей ответил:

— Что пригорюнился? А тебе что до этого? Оставь меня, милая ящерица!

Ящерица глянула на юношу своими умными глазами.

— Зачем ты гонишь меня? — сказала она. — Не надо меня гнать. Я ведь тебе зла не желаю!

Юноша не стал ее слушать и снова погрузился в размышления. Но ящерица не унималась, все бегала возле него в траве.

— Да скажи ты мне, прекрасный юноша, какая печаль гложет тебя? Может быть, я сумею тебе помочь!

Тут юноша улыбнулся от души. Ну чем может ему помочь такая малютка? Он даже не ответил ей. Но ящерица все твердила свое:

— Откройся мне, прекрасный юноша, расскажи, что за невзгоды печалят тебя? А вдруг я смогу тебе помочь?

Тогда юноша ответил ей:

— Уж если тебе так хочется помочь, то я расскажу тебе все. Отец приказал нам, братьям, принести ему такой кусок полотна, который был бы в сто аршин длиною и в сто аршин шириною и все-таки продевался бы через колечко золотое. Братья мои и я отправились на поиски за этим диковинным полотном. Но кто знает, чем увенчаются все наши старания?

— Ну, если беда только в этом, — сказала маленькая ящерица, — тогда, быть может, я тебе помогу. Побудь здесь, я скоро вернусь.

И она исчезла в траве.

Пошла ящерица к паукам. Рассказала им, что ей надобно.

Пауки ответили:

— Ладно, ящерица, уж тебе ли не услужить. Только подожди немного. Сейчас мы для тебя изготовим полотно.

Тут же сотни пауков задвигались, закружились; прошло немного времени, и полотно было готово. Да еще какое! В сто аршин длиною и в сто аршин шириною и все-таки продевалось сквозь колечко золотое.

— Вот тебе, ящерица, полотно, — сказали пауки. — Готово оно. Бери, коли надо!

Взяла ящерица полотно, уложила в ореховую скорлупу и побежала к юноше.

А он все сидел на мосту и горевал. Вдруг юноша встрепенулся — что-то упало перед ним на землю. Глянул, а это ящерица орех обронила.

— Что ты принесла, маленькая ящерица? — спросил юноша.

— Я принесла то, что тебе нужно! — ответила ящерица.

— Что же ты могла принести?

— Кусок полотна в сто аршин шириною, в сто аршин длиною, да такой, что все-таки пройдет через колечко золотое.

— Да разве это полотно? — сказал юноша. — Это всего только орех!

— А ты раскрой его да посмотри, что в нем внутри!

Взял юноша орех, раскрыл его скорлупу и вынул из нее полотно.

Юноша все разворачивал, разворачивал полотно, но его было столько, что казалось, конца не будет.

Обрадовался юноша. Поблагодарил маленькую ящерицу за ее доброту и отправился домой.

Всю дорогу он нащупывал в своем кармане драгоценный орех.

У перекрестка трех дорог, на том самом месте, где когда-то покинули его старшие братья, он встретил теперь их обоих. Они восседали на высоченном возу, а под ними белели тюки полотна. Младшему брату они сказали:

— Эх, ты!Что ж с пустыми руками возвращаешься? Только время даром потерял! Зачем же тогда брался за дело, пустомеля?

«Ладно, — подумал про себя юноша. — Бахвальтесь, бахвальтесь, а вот дома еще посмотрим, кто из нас проку добился!»

Вернулись они домой. Двое старших братьев весь день таскали в дом тюки с полотном. А младший брат улыбался и помалкивал.

— Ну, сыновья! — сказал отец. — Дайте-ка взглянуть, что вы там раздобыли?

Стал он смотреть, да мерять, да сквозь кольцо тянуть полотна, что привезли старшие братья. Но ни одно из них не подошло.

Дошел черед и до младшего сына. Раскрыл он ореховую скорлупу, вытащил оттуда полотно и отдал отцу.

— Вот это диковинка! — сказал старик. — В сто аршин длиною и в сто аршин шириною и все-таки проходит в колечко золотое! Сын мой, ты — добычливый, третья часть моего добра по праву принадлежит тебе! А теперь, — сказал он, — я задам вам другую задачу: кто из вас добудет мне такую собаку, чтобы она в шкатулке поместилась и чтобы лаяла серебряным голосом, да чтобы слышно ее было за семью странами, тому выделю я вторую треть моего добра.

Снова пустились в путь трое его сыновей. Дошли до перекрестка трех дорог, и каждый из них пошел по своему прежнему пути.

Младший сын снова направился на край света, к маленькому каменному мостику. Он присел там и задумался. Ящерица опять выбежала из травы и стала сновать перед ним взад и вперед.

— Что с тобой, прекрасный юноша, чем ты так опечален? — спросила она.

— Эх, мудрая ящерица! — ответил юноша. — Отец мой приказал принести ему такую собаку, которая умещалась бы в шкатулке и лаяла серебряным голосом, да таким, который за семью странами был бы слышен!

— Достанем и это! — сказала ящерица. — Только наберись терпения. Я скоро вернусь.

И она исчезла в траве. Побежала прямо к карликам. Прибежала и сказала:

— Милые мои, нужна мне такая собачка, чтобы лаяла она серебряным голосом, да таким, чтобы за семью странами было слышно. И чтобы она поместилась в шкатулке!

— Ладно, — ответили карлики, — так и быть, отдадим тебе нашу собачку, ты всегда была к нам добра.

И один из карликов принес шкатулочку, в которой сидела маленькая собачка.

Взяла ящерица шкатулочку и побежала к юноше, да с такой быстротой, что не доглядела и споткнулась по дороге о соломинку. Споткнулась, упала, снова поднялась и побежала дальше.

Отдала ящерица юноше шкатулку, но приказала в пути не раскрывать ее, так как если собачка выскочит, то потом ее вовек не найти.

Счастливый, направился юноша домой. Ни за что на свете не стал бы открывать шкатулочку!

На перекрестке трех дорог он встретил братьев и чуть не подавился от смеха, когда увидел, что они вели на веревках больших и маленьких собак.

Когда братья подошли к отцовскому дому, старик так рассвирепел, что едва не выгнал старших сыновей вместе с их собаками. А собаки были такие голодные да злые, что своим лаем подняли на ноги не то что всю деревню, а всю округу!

Последним подошел младший сын, он вытащил из кармана шкатулочку и передал ее отцу в руки.

Теперь к нему перешла и вторая треть отцовского добра, потому что у его собаки голос был серебряный и слышен был за семью странами, а сама она умещалась в маленькой шкатулочке.

Старик задал сыновьям третью задачу.

— Кто найдет себе самую красивую невесту, тот получит и третью, последнюю часть моего добра! — сказал он.

Снова отправились сыновья в дальний путь.

На этот раз младший сын уже совсем не надеялся, что ящерица, как бывало прежде, поможет ему. Но все-таки он пошел по той же дороге, что и раньше.

Когда юноша дошел до мостика, который стоит на краю света, он присел так же, как и в первый и во второй раз, и стал ждать доброй удачи.

Ждать пришлось недолго. Маленькая ящерица была тут как тут.

— Что с тобой, прекрасный юноша, опечалился чему? — спросила она.

— Ой, маленькая моя! — сказал юноша. — Если я не найду себе самой прекрасной невесты, то не исполню отцовского наказа.

Ящерица сказала ему:

— Так вот какую тебе задали задачу, прекрасный юноша! Слушайся меня, я помогу тебе и в этой твоей беде.

Юноше уже не терпелось узнать, что ему ящерица скажет.

— Послушай, прекрасный юноша, — сказала она. — Схвати ты меня за самый кончик хвоста и ударь что есть силы о перила моста. Только при этом отвернись и гляди на своего коня. Тогда у тебя будет самая прекрасная невеста на земле!

Такого совета юноша не ожидал.

— Нет, дорогая моя ящерица! — ответил юноша. — Этого я ни за что не сделаю. Уж как я тебе обязан, а ты хочешь, чтобы я тебя убил.

— Что ж, — сказала маленькая ящерица, — значит, не будет у тебя прекрасной невесты.

Юноша никак не соглашался убить маленькую ящерицу. Уговорами своими она довела его чуть ли не до слез. А он никак не давал согласия. Однако ящерица умоляла его до тех пор, пока он все-таки ее не послушался.

Нагнулся юноша, схватил ящерицу за кончик хвоста и так ударил ее о перила, что бедное существо разлетелось на тысячу частей. А сам он в это время глядел на своего коня.

Вдруг кто-то заговорил за его спиной:

— Ну, прекрасный юноша, теперь оглянись!

Оглянулся юноша и чуть не ослеп от блеска, от невиданной красы. Чудесная девушка стояла перед ним. На лбу ее горело солнце, на груди — месяц, а на коленях по звезде. Такой красоты он еще не видел ни разу — ни наяву, ни во сне.

Прекрасная девушка обратилась к нему:

— Теперь веди меня к своему отцу. Знаешь ли ты, кто я такая? Я та самая Рибике-Смородинка, которую ты видел в окне у старухи. А в ящерицу превратил меня твой старик отец. Но ты освободил меня. И теперь только лопата да кирка, которыми могилу роют, разделят нас с тобою. Я знаю, что ты любишь меня, и согласна быть твоей женой.

Юноша не знал, куда деваться от радости. А Смородинка все продолжала говорить:

— Теперь я превращусь в старуху. А то, если твои братья увидят меня, они, наверное, тебя убьют, и не бывать тебе моим мужем, а мне твоей женой.

Как сказала Смородинка, так и сделала. Превратилась в старую, дряхлую старуху. Волосы ее были всклокочены, растрепаны, словно сено на возу.

Когда они повстречались с двумя старшими братьями, то те стали дразнить младшего:

— Ох, и хороша же невеста! Красавица писаная! И молода, и стройна, и прекрасна! Погоди же, выгонит тебя отец из дому.

Старик ждал их уже возле ворот. Когда он увидел невесту младшего сына, то решил, что сын насмехается над ним, и так разгневался, что вправду едва не выгнал его со старухой. Но Смородинка была проворна. Старик не успел даже рта раскрыть, как она мгновенно преобразилась в молодую девушку, румяную, как заря.

Разве могли с ней сравниться невесты старших братьев?

— Ну, сынок, все мое добро по заслугам принадлежит тебе, — сказал отец. — Ты исполнил все три моих желания. А вы двое, — сказал он двум старшим сыновьям, — идите на все четыре стороны. Вы бестолковые да еще злые!

Младший сын женился на Смородинке, и они устроили такую свадьбу, что столы ломились от яств, и вкус этих яств у меня еще до сих пор во рту.

А Смородинка с молодым мужем здравствуют еще и поныне.

СЫН БЕЛОЙ ЛОШАДИ

А было это там, где и в помине этого не было. За далеким морем жила на свете белая лошадь.

Вдруг у этой белой лошади родился сын, мальчик как мальчик. Кормила его белая лошадь семь лет, а потом сказала:

— Видишь, сынок, это большое дерево?

— Вижу.

— Так вот, заберись на самую его верхушку и сдери с него кору — сверху донизу.

Забрался мальчик на верхушку дерева, попытайся содрать кору, как белая лошадь велела, но ничего у него не вышло.

Тогда белая лошадь снова кормила его семь лет. Опять велела она ему забраться на дерево, да еще более высокое, и содрать с него кору сверху донизу.

Забрался мальчик на дерево и как потянул, так и содрал всю кору сверху донизу.

Тогда белая лошадь сказала ему:

— Ну, сынок, вижу я, что ты набрался сил. Ступай себе с миром, теперь мне уже и умереть не страшно.

С тем она и умерла.

Мальчик ушел далеко.

Вот он шел, шел по дороге, увидал густой лес и вошел в него.

Шел, шел он по лесу и вдруг встретил человека, который срывал кору с самых высоких деревьев, да так легко, как иной лен теребит.

— Добрый день! — сказал Сын белой лошади.

— Добрый день, собака! Слышал я о Сыне белой лошади, хотелось бы мне с ним силой померяться.

— Что ж, пойдем, ведь это я!

Стали они биться, но едва только начали, как Сын белой лошади сразу же хлопнул Кородера об землю.

— Да, вижу, что ты сильнее меня! — сказал Кородер. — Возьми меня в помощники.

Сын белой лошади согласился и взял его в помощники. Теперь их было уже двое.

Вот шли они, шли и встретили человека. А человек этот так легко дробил камни, Как иной крошит хлеб.

— Добрый день! — приветствовал его Сын белой лошади.

— Добрый день, собака! Слышал я о Сыне белой лошади, хотелось бы мне с ним силой померяться.

— Что ж, пойдем, ведь это я.

Стали они биться. Но едва только начали, как Сын белой лошади поднял Камнедробителя и тут же хлопнул его оземь.

— Вижу я, не устоять мне против тебя! — сказал Камнедробитель. — А знаешь что? Возьми ты меня к себе на службу, я верно буду служить тебе до самой смерти.

Сын белой лошади взял его на службу, и теперь их было уже трое.

Вот они шли, шли, вдруг встретили человека. А человек этот так гнул железо, как другой из теста крендели лепит.

— Добрый день! — приветствовал его Сын белой лошади.

— Добрый день, собака! Слышал я о Сыне белой лошади, хотелось бы мне с ним силой померяться.

— Что ж, пойдем, ведь это я.

Долго, долго они бились, но одолеть друг друга никак не могли. Тогда Железосгибатель подставил ножку Сыну белой лошади. Тот рассердился, вскочил да так хлопнул Железосгибателя оземь, что тот не знал, как и встать.

И этого он тоже взял к себе на службу. Теперь их стало уже четверо.

Шли они, шли, глядь — завечерело. Вот порешили они где-нибудь приютиться. Построили себе хижину.

На другой день Сын белой лошади сказал Кородеру:

— Ты останься здесь, свари кашу, а мы пойдем на охоту.

Но едва успел Кородер разжечь костер и заняться стряпней, как вдруг, откуда ни возьмись, выскочил маленький человечек: сам он маленький-премаленький, а борода у него длинная-предлинная.

Кородер, как увидел его, испугался, не знал, куда деваться со страху. А тот еще как крикнет:

— Я длиннобородый Бакараст, дай сюда кашу! А коли не дашь, выложу ее тебе на спину и съем со спины!

Кородер испугался и сразу же отдал кашу. Длиннобородый Бакараст съел и вернул ему пустой котелок.

Охотники пришли домой, а есть им нечего. Рассердились они, поколотили Кородера, но тот не сказал им, куда девалась каша.

На другой день дома остался Камнедробитель.

Только он начал стряпать, как подскочил длиннобородый Бакараст и потребовал у него кашу:

— А если не дашь мне, я съем ее на твоей спине!

Камнедробитель не дал ему каши. Но длиннобородый Бакараст не думал шутить: он прижал Камнедробителя к земле, поставил горячий котелок на его спину и так стал есть кашу.

Возвратились трое охотников домой с охоты, а Кородер только посмеивался: он знал наперед, что длиннобородый Бакараст отнимет кашу и у Камнедробителя.

На третий день дома остался Железосгибатель. Но те двое ни ему, ни Сыну белой лошади не рассказали, почему оба раза остались они без каши.

Бакараст подошел и к Железосгибателю, попросил у него каши, а когда тот не дал, то поставил горячий котелок на его голый живот и так стал есть кашу. Трое охотников вернулись домой. Но еды не нашли и что есть силы поколотили Железосгибателя. А Сын белой лошади не мог никак в толк взять, почему все его три помощника не сварили каши.

На четвертый день остался дома сам Сын белой лошади. Остальные трое, уйдя на охоту, целый день смеялись над ним. Они-то знали, что длиннобородый Бакараст придет за кашей и к нему.

И на самом деле, так оно и вышло. Подошел длиннобородый Бакараст, только не повезло ему: Сын белой лошади привязал его за бороду к большому дереву.

Пришли трое дружков домой с охоты и видят — каша стоит на столе и пар так и валит от нее. Наелись они досыта, и тогда Сын белой лошади сказал:

— Пойдемте, я вам что-то покажу.

Он повел их к дереву, к которому привязал длиннобородого Бакараста, но того и след простыл: Бакараст ушел и унес с собой дерево.

Тогда все четверо пошли по его следам. Шли они семь дней и семь ночей и вдруг наткнулись на большую дыру. Через нее, видно, и спустился длиннобородый Бакараст под землю.

Стали они советоваться, что им делать, как им быть, и наконец решили, что спустятся следом за ним.

Кородер сплел корзину, свил из веток длинную веревку и велел спустить себя в преисподнюю, но предупредил, что, если он дернет за веревку, пусть его сразу поднимут. Едва спустился он на четверть глубины, как испугался, дернул за веревку, и его подняли наверх.

— Я храбрее, я спущусь, — сказал Камнедробитель.

Но с трети пути и он запросился наверх.

Тогда Железосгибатель сказал:

— Эх вы, трусы! Спустите меня! Тьма кромешная и та мне не страшна.

Он спустился до половины пути, а дальше спускаться побоялся. Дернул за гуж, и его подняли на землю.

Сын белой лошади сказал:

— Спустите меня, авось я-то не испугаюсь!

И, конечно, он не испугался. Спустился под землю, вылез из своей корзинки и решил осмотреться кругом.

Бродил он там под землей взад и вперед и вдруг приметил маленький домик. Вошел в него и кого же там увидел? Самого длиннобородого Бакараста. Тот сидел в хижине и смазывал жиром свою бороду и подбородок, а на очаге кипел котелок с кашей.

— Ну, старик, — сказал ему Сын белой лошади, — хорошо, что ты нашелся. Хотел ты съесть кашу с моего живота, а теперь я съем кашу с твоего живота.

Он схватил длиннобородого Бакараста, хлопнул его оземь, вылил кашу на его живот и так ее съел. Потом вывел Бакараста из дома, привязал к дереву и пошел дальше.

Вот он шел себе и шел, подошел к большому замку, окруженному медным полем и медным лесом.

Обошел замок кругом, потом вошел в него. В замке его встретила прекрасная девушка. Увидела она человека с земли и испугалась:

— Что тебе надо здесь, человек? Сюда ведь даже птица не залетает!

— Да я гнался тут за одним старичком, вот и забрел сюда, — ответил Сын белой лошади.

— Ну, тогда прощайся с жизнью. Вернется мой муж, трехглавый дракон, и убьет тебя. Спрячься скорей!

— Не стану я прятаться, — отвечал Сын белой лошади. — Я его осилю.

Только он это произнес, как появился дракон.

— Ну, собака, — сказал он Сыну белой лошади, — теперь ты помрешь! Пойдем биться с тобой на медный ток.

И они начали биться. Но Сын белой лошади тут же повалил дракона и отрубил все три его головы. Затем он вернулся к девушке и сказал ей:

— Освободил я тебя, красавица, подымемся со мной на землю.

— Милый мой освободитель, — ответила девушка, — у меня ведь здесь внизу еще две сестренки, тех тоже драконы похитили. Освободи их, и саму, красивую из нас отец отдаст тебе в жены да в придачу отвалит еще половину своего добра.

— Ладно, — сказал Сын белой лошади. — Пойдем поищем их.

Они отправились на поиски.

Вот шли они, шли, и встретился им на пути серебряный замок, окруженный серебряным лесом и серебряным полем.

— Ты спрячься здесь, в лесу, — сказал Сын белой лошади девушке, — а я пойду за твоей сестрой.

Девушка спряталась в лесу, а Сын белой лошади вошел в замок. В замке его встретила девушка, она была еще красивее первой. Как увидела она его, испугалась и закричала:

— Человек с земли, как ты попал сюда, куда даже птица не залетает?

— Пришел освободить тебя.

— Ой, напрасно ты пришел. Вот вернется мой муж, шестиглавый дракон, и разорвет тебя на куски.

А дракон уж тут как тут. Как увидел он Сына белой лошади, так сразу же признал его.

— Эй, собака, — закричал он ему, — ты убил моего брата и за это должен умереть! Пойдем биться на серебряный ток.

Пошли. Бились они долго. Сын белой лошади победил. Он повалил дракона на землю и отрезал все его шесть голов. Потом он взял обеих девушек и пошел с ними дальше, чтоб освободить их самую младшую сестренку.

Вот они шли, шли и вдруг набрели на золотой замок, окруженный золотым лесом и золотым полем.

Здесь Сын белой лошади спрятал обеих девушек в лесу, а сам вошел в замок. Его встретила красавица. Она чуть не обмерла от удивления.

— Что тебе надо здесь, куда даже птица не залетает? — спросила она его.

— Я пришел тебя освободить, — ответил Сын белой лошади.

— Ой, напрасно ты трудился. Вот придет мой муж, двенадцатиглавый дракон, и раздерет он тебя, разорвет на клочки.

Едва она это успела сказать, как страшно затрещали ворота.

— Это мой муж запустил в них булавой, — сказала девушка. — А ведь он еще в семи милях отсюда! Но он мигом будет здесь. Милый юноша, спрячься поскорее!

Но если бы Сын белой лошади даже захотел, все равно бы ему не спрятаться, дракон уже был тут как тут.

Только он увидел Сына белой лошади, как сразу его признал:

— Ну, собака, хорошо, что ты пришел. Убил ты моих братьев, и если в тебе была бы даже тысяча душ, все они погибнут. Убью я тебя все равно, на клочки разорву. Но пойдем на золотой ток, там поборемся.

Долго они бились и никак не могли одолеть друг друга.

Наконец дракон так ударил Сына белой лошади, что тот ушел по колено в землю. Тогда Сын белой лошади вскочил и ударил дракона так, что тот погрузился в землю по пояс.

Вскочил дракон и снова ударил Сына белой лошади. Тот ушел по грудь в землю. Тогда Сын белой лошади разъярился, вскочил и так хватил дракона по плечу, что тот погрузился в землю, только головы торчали наружу.

Недолго думая, Сын белой лошади выхватил свою саблю и отрубил дракону все его двенадцать голов.

Потом он вернулся в замок и увел с собой всех трех сестер. Подошли они к той корзинке, в которой спустился в преисподнюю Сын белой лошади, но, как ни пытались, никак не могли усесться в ней вчетвером.

Тогда Сын белой лошади посадил девушек в корзину, а сам остался внизу и стал дожидаться, пока и за ним спустят корзину.

Ждал, ждал он три ночи, три дня. Бедняга, конечно, мог так хоть век прождать. Помощники его, вытянув девушек на землю, обрадовались и решили, что они сами доставят их домой. Зачем, дескать, спускать корзину для Сына белой лошади, пусть он лучше останется там, под землей.

Сын белой лошади ждал, ждал корзины, наконец терпение его кончилось. Потерял он надежду, что его вытащат из-под земли, и прошел прочь, понурый, унылый.

Едва успел он немного пройти, как вдруг разразился страшный ливень. Он укрылся своей шубой. А дождь все лил и лил. Сын белой лошади решил отыскать для себя хоть какой-нибудь кров.

Оглянувшись, он вдруг увидел гнездо грифа, а в нем трех погибавших под дождем птенцов. Он не только что не тронул их, но пожалел малышей, покрыл их своей шубой, а сам залез под куст.

Вдруг прилетела мать грифов.

— Кто же это вас укрыл? — спросила она сыновей.

— Мы не скажем тебе, а то ты его убьешь.

— Да что вы! Я его не трону. Наоборот, хочу его поблагодарить.

— Вон он лежит под кустом.

Мать грифов подошла к кустарнику и спросила Сына белой лошади:

— Как мне отблагодарить тебя за то, что ты спас моих сыновей?

— Не нужно мне ничего, — ответил Сын белой лошади.

— Нет, ты чего-нибудь пожелай. Не можешь ты уйти без моей благодарности.

— Ну, тогда отнеси меня на землю!

А мать грифов сказала:

— Эх, если бы кто-нибудь другой посмел меня об этом попросить, — знай, что не прожил бы он и часу! А ты пойди возьми три хлеба и три окорока. Привяжи хлеб с левой стороны, окорока с правой. Как поверну я голову направо, дай мне один хлеб, поверну налево — сунь мне в клюв окорок. А ежели не станешь этого делать, я тебя сброшу.

Сын белой лошади сделал все так, как ему велела птица-гриф. И они полетели на землю.

Летели они уже долго, вдруг птица-гриф повернула голову направо, тогда Сын белой лошади сунул ей в рот хлеб, потом налево, он сунул ей окорок. Вскоре она съела еще один хлеб, еще один окорок, и наконец все было съедено.

Уже пробился свет с земли, когда вдруг птица-гриф повернула голову направо. Сын белой лошади схватил нож и отрезал себе правую руку. Сунул ее в рот птице-грифу. Потом она повернула голову налево, тогда он отдал ей свою правую ногу.

К тому времени, как она съела и это, они долетели доверху и спустились на землю. Но Сын белой лошади не мог сдвинуться с места: он лежал на земле, как скованный, — не было у него ни руки, ни ноги.

Тогда птица-гриф вытащила из-под своего крыла бутылку с вином и отдала ее Сыну белой лошади.

— Ну, — сказала она ему, — за то, что ты оказался таким добрым и отдал мне свои руку и ногу, вот тебе бутылка вина, выпей ее.

Сын белой лошади выпил вино. И что же? Вы бы не поверили, если бы не я это рассказывал, — у него вдруг выросли и рука и нога, да и силушки прибавилось против прежнего в семь раз больше.

Птица-гриф улетела обратно под землю. А Сын белой лошади пустился на розыски своих помощников.

Он шел себе и шел, вдруг ему повстречалась большая отара овец. Он спросил чабана:

— Эй, чья эта отара?

— Да вот трех богачей: Железосгибателя, Камнедробителя и Кородера.

— А покажи, старик, где они живут.

Чабан показал ему дорогу. Вскоре он дошел до замка Железосгибателя, вошел в него.

Железосгибатель, увидев Сына белой лошади, так испугался, что у него в глазах помутилось, он забыл даже, на каком свете находится.

Сын белой лошади схватил его и вышвырнул в окно, да так далеко, что тот свалился за край земли.

Потом Сын белой лошади взял девушку, повел ее к Камнедробителю, того тоже вышвырнул вон, а Кородер, когда узнал, что Сын белой лошади вылез из-под земли, от испуга сам помер.

Тогда Сын белой лошади собрал всех трех девушек и отвел их к отцу.

И обрадовался же старик, увидев своих дочерей! А когда он узнал про все то, что случилось, то выдал младшую дочку за Сына белой лошади и отдал им половину своего добра.

Устроили они веселую свадьбу и зажили счастливо и, может быть, живут и поныне, ежели не померли.

ПТИЧКА

Жил-был старик, и было у него трое сыновей. Пришло время, стал старик совсем дряхлым. И вот решил он утешить свою старость пением птиц.

Понастроил у себя во дворе скворешен, и когда самая высокая из них была готова, то на ее маковку вдруг села какая-то птичка и запела. Услышал старик пение и так помолодел от него, будто ему снова стало двадцать лет.

Не мешкая, обратился он к сыновьям и велел им непременно поймать эту птичку.

Тогда самый старший влез на дерево, добрался до скворешни, но только он хотел схватить птичку, как она вспорхнула и улетела.

Старший сын поглядел ей вслед и далеко-далеко вдали увидел лес. Юноше показалось, что птичка села на дерево, стоявшее на самой лесной опушке.

Спустился старший сын на землю и сказал отцу:

— Отец, видел я, куда птичка улетела. Пойти мне за ней, что ли?

— Непременно, сынок, иди! И чем скорее ты ее принесешь, тем будет лучше, — ответил ему старик, и сын стал собираться в дорогу.

Он собрал себе полную кошелку еды, подвязал саблю к поясу, взял с собой собаку, оседлал коня и поехал в путь-дорогу.

Был уже поздний вечер, когда старший сын добрался до опушки леса. Он разжег костер и сел ужинать.

В это время мимо него, тявкая, пробежала лиса. Юноша сказал своей собаке:

— Ступай, мой верный пес, поймай лисицу, зачем она шмыгает взад и вперед и тявкает.

А лиса услышала эти слова и крикнула в ответ:

— Ты обратишься в каменное изваяние вместе со своим псом и лошадью!

И юноша окаменел вместе с псом и лошадью.

На другое утро средний сын добрался до самой скворешни. Он тоже пытался схватить птицу. А птичка снова улетела, и юноша увидел то же самое, что и его старший брат.

Слез средний брат с дерева на землю и сказал:

— Отец, я видел, куда полетела птичка. Поехать мне за ней, что ли?

И так же, как старший брат, он собрал еды в кошелку, взял с собой саблю, позвал собаку, сел на лошадь и поскакал.

Время уже клонилось к вечеру, когда он доехал до леса. Едва только взялся за ужин, как мимо него с тявканьем пробежала лисица.

Тогда средний брат сказал:

— Ступай, мой верный пес, поймай лисицу. Чего она рыскает вокруг да около и тявкает?

А лиса закричала:

— И ты станешь каменным изваянием вместе со своим псом и лошадью!

И юноша окаменел вместе с псом и лошадью.

На третье утро птичка снова запела. Теперь уж полез за ней младший сын. Но едва он протянул руку, как птичка вспорхнула и улетела.

И младший сын увидел тот же лес и то же дерево, что и его братья. Он тоже спустился на землю, взял котомку с едой, саблю, оседлал коня и поехал. Когда доехал до места, уже завечерело. Юноша разжег костер и принялся за ужин. В это время мимо него, тявкая, пробежала лисица, а он ей сказал:

— Милая моя лисичка! Не тявкай ты на меня, лучше подойди сюда, сядь да поужинай со мной.

— Поужинала бы я с радостью, — ответила лисица, — да вот боюсь твоей собаки.

— Не бойся, — сказал юноша, — я ее привяжу.

Он вытащил веревку и привязал собаку к дереву.

Когда они отужинали, лиса спросила:

— Ты что, думаешь, птица сидит на этом дереве?

— Конечно, — ответил юноша. — Я видел, как она прилетела сюда.

На дереве виднелся какой-то выступ, его и принял юноша за птичье гнездо.

— Ой, что ты говоришь! — сказала лисица. — Птичка эта уже невесть как далеко улетела. Но ты не печалься, мы ее раздобудем. Эта птичка живет в Голубом королевстве, а страна эта за семью странами. В саду Голубого короля растет груша. Груша эта не простая, а дуплистая. Вот в самое большое дупло дуплистой груши и прилетает птица, там она живет и выводит своих птенцов.

Рассказала это лиса и вдруг превратилась в красивого молодого человека. Лиса достала себе коня и пустилась в путь вместе с младшим сыном.

Долго ли, коротко ли они ехали, вот уже семь стран миновали и прибыли наконец в тот город, где стоял дворец Голубого короля. Путешественники остановились на постоялом дворе. Оставив лошадей в конюшне, они пошли поглядеть, что делается в городе. Когда они приблизились к королевскому саду, лиса сказала:

— Вот оно, то грушевое дерево, которое ты ищешь! Только берегись! Птичку-то поймать легко. Но когда будешь спускаться с дерева, груши сами силком начнут лезть к тебе в рот, и если ты хотя бы невзначай надкусишь одну, то дерево так зазвенит, что подымется вся королевская стража.

Как сказала лисица, так все и вышло. Взобрался юноша на дерево, а птичка сама ему в руки далась, и спрятал он ее у себя на груди.

Но когда он спускался вниз, то груши прямо силком полезли ему в рот. Юноша даже дохнуть боялся, как бы ненароком не тронуть груши. И вот он уже добрался до самой нижней ветки. Тут он вздохнул поглубже, чтобы сил набраться. И тогда одна груша, улучив мгновение, ударилась о его зубы — юноша нечаянно надкусил ее.

Раздался трезвон. Стража вмиг была тут как тут и схватила юношу. К счастью, лиса в образе человека все время стояла за забором, и, когда юношу повели к королю, она побежала за ним.

Голубой король сказал юноше:

— Повесить бы тебя надо за то, что ты пришел в мой сад воровать, но я помилую тебя, да только при одном условии.

Юноша спросил:

— Какое же это условие?

Голубой король ответил ему:

— На берегу Голубого моря стоит расчудесный дом, а в том расчудесном доме живет девушка. Ежели ты сумеешь ее похитить и привести ко мне, я отпущу тебя на волю.

Юноша сказал:

— Жизнь у меня одна, и смерть у меня одна — я попытаюсь!

Он вышел из королевского дворца, держа птичку за пазухой, и лиса сразу подошла к нему.

— Видишь, — сказала она, — я же говорила тебе — не тронь груши. А с этим делом тебе еще труднее будет справиться. Но поручать его тебе я не стану — сама возьмусь за него. Ради тебя я сделаю все. Приголубил ты меня, не то что твои братья.

И вот они пустились в путь. Дошли до Голубого моря, стали на берегу и смотрят — на другом берегу стоит прекрасный дом и в нем девушка прекрасная живет.

Думали, думали, как бы им переправиться. Пуще всего ломал себе голову юноша.

А лиса сорвала возле бережка лопух и смастерила из него лодку и весло.

Сели они оба в лодку и переправились через море.

Когда они добрались до другого берега, лиса толкнула ногой лодку, и она превратилась в пару золотых туфелек, а сама лиса обратилась в старого сапожника, да такого старого, что борода у него висела, как мочалка.

И вот принялась лиса-сапожник прогуливаться с туфельками под самыми стенами дома.

Увидела девушка золотые туфельки и крикнула:

— Эй, бедняк сапожник! Принеси-ка сюда золотые туфельки, я куплю их у тебя.

— Простите, — учтиво ответил старый сапожник, — я ведь больно стар, и нелегко мне к вам подняться. К тому же и туфельки то ли еще подойдут, то ли нет. Вы бы соизволили, барышня, спуститься сюда да здесь их и примерить.

Что ж поделаешь? Девушка спустилась и примерила туфельки. И подумать только! Туфельки так пришлись ей по ноге, будто приросли к ней.

Залюбовалась девушка золотыми туфельками, а старый сапожник вдруг закричал:

— Хип, хоп, туфельки мои! Унесите нас туда, куда я хочу!

И они мгновенно очутились на другом берегу моря. Там юноша заговорил с девушкой.

— Мы ведь, — сказал он, — похитили вас для того, чтоб отвести к Голубому королю. Знакомы ли вы с ним?

Девушка пришла в уныние:

— Как же, я знаю его! Но я лучше помру, а за него не пойду.

Лиса спросила:

— Сударыня, а за этого юношу пойдете?

— Конечно, — ответила девушка. — Уж как я радовалась, думала, женой его буду.

— А вы, барышня, не горюйте, будете его женой. А я выйду за Голубого короля, — сказала лисица.

И они отправились дальше.

Вот прибыли путники в столицу Голубого короля. Остановились на том же постоялом дворе, что и прежде, и поставили своих лошадей в конюшню. Лиса перекувырнулась и превратилась в барышню, такую же точно, как та, что привезли они из-за моря. Отличить их друг от друга нельзя было никак.

Тогда юноша сказал девушке:

— Душа моя! Будь терпелива. Сейчас я отведу эту барышню к Голубому королю, а дальше все она сама спроворит.

И как же обрадовался Голубой король, увидев барышню!

Он сразу же собрал своих министров, друзей, и они начали готовиться к свадьбе. Просили остаться и юношу, что привел невесту, но тот не согласился, ушел, сказав, что торопится домой. Уже все уселись за стол, когда вдруг один из министров сказал:

— Всем наша сиятельная королева хороша, один только у нее изъян.

Гости спросили:

— Какой же у нее изъян? Если уж у такой сиятельной королевы изъян, то у кого его нет?

А министр на это ответил:

— Не в обиду будь ей сказано, а только глаза у нее лисьи.

Кто же не обидится на такие слова? А тем более невеста, если ей говорят, что у нее лисьи глаза!

Невеста тихонько спустилась под стол, перекувырнулась и превратилась в пышнохвостую лису. Она выбежала из комнаты и пустилась наутек.

Когда гости пришли в себя от изумления и бросились за ней вдогонку, ее и след простыл.

Лиса вернулась на постоялый двор.

— Ну, — сказала она юноше, — собирайтесь скорее, и пойдем!

Они быстро собрались и пустились в путь.

Только подошли они к знакомой лесной опушке, где юноша угощал лису ужином, как лиса спросила его:

— Видишь те каменные изваяния?

— Как же их не видеть, — ответил юношу, — вижу.

— Знаешь ли ты, что это твои старшие братья, оба брата вместе с лошадьми и собаками.

— А как же они здесь очутились? — спросил юноша.

Лиса ответила ему:

— Да так, дружок, что они натравили на меня своих собак, и я превратила их в каменные изваяния. Хотелось бы тебе увидеть их живыми?

— Как же не хотелось бы, — ответил юноша, — ведь все должны любить своих братьев.

— Хорошо, — ответила лиса, — я их оживлю, но как бы ты об этом не пожалел.

— Никогда я об этом не пожалею, — ответил юноша.

Тогда лиса подошла к каменным изваяниям, ударила по ним прутиком и сказала:

— Очнитесь и живите!

И тут же оба брата очнулись и стали как все люди.

И пошли они все вместе.

Часть пути с ними вместе шла и лиса. Вдруг она сказала:

— Дорогой мой юноша, дальше мне с вами не по дороге.

Они распрощались друг с другом. Юноша поблагодарил лису, лиса поблагодарила юношу и пошла восвояси.

Юноша, его два брата и девушка продолжали путь.

Разыгралась зависть у старших братьев, идут они и так и пышут злобой против юноши.

— Да слыхано ли, чтоб первым женился младший в семье?

— Нам такой красавицы никогда не раздобыть, — говорили они меж собой, — даже если всю землю обойдем.

И порешили они убить младшего брата.

Самый старший отстал, младший этого не заметил, и тогда старший снес ему голову саблей.

Эх, быть бы горю да беде, но лисица-то все знала наперед. Прибежала она и видит, что голова юноши уже далеко откатилась от туловища. И вот, как назло, не оказалось у лисы целебной травы, а она знала, что только эта трава и может помочь горю.

Забегала лисица туда-сюда и вдруг увидела змею. А змея-то держит в пасти целый пучок целебной травы.

— Эй ты, послушай, — сказала лиса змее, — дай мне немного целебной травы.

— Как бы не так, — ответила змея, — семь лет я искала ее, а теперь, выходит, тебе должна отдать.

Лисица рассердилась, наступила змее на хвост. Та оглянулась, спесиво зашипела, хотела ужалить дерзкую лису. А целебная травка тут и выпала у нее из пасти.

Лиса быстрехонько схватила траву и бросилась бежать к юноше. Хорошенько натерла травой его шею и приставила к ней голову. И вдруг та приросла, и даже лучше, чем прежде.

А юноша после этого сразу очнулся.

— Ой, — сказал он, — как я крепко спал!

— Если бы не я, — ответила ему лиса, — спать бы тебе до скончания века и еще на два дня дольше. Ведь говорила же я, что убьют тебя братья и невесту твою отнимут. Видишь, — продолжала она, — так и случилось. А впредь берегись, мне дальше с тобой идти нельзя.

Они попрощались, и юноша пустился в путь-дорогу. А лиса подумала про себя:

«Сколько же добра я сделала этому юноше, оценит ли он?»

И придумала лиса так: забежала вперед, легла поперек дороги, прикинулась мертвой. Подошел юноша к этому месту, видит — лежит на дороге дохлая лиса. У него сердце зашлось:

«Уж не моя ли лиса?»

Ворочал он, рассматривал ее — а лисы ведь все одинаковы — и никак не мог угадать, она это или нет. Тогда он решил про себя так: она ли, нет ли, но он не оставит ее так на земле.

Вырыл юноша саблей яму, такую, чтобы лиса могла в ней поместиться, постелил в ней шелковый платок, на него положил лисицу, прикрыл ее сверху другим шелковым платком и мягким мхом. Когда он уж начал было засыпать яму землей, лисица вылезла из нее.

— Ну, — сказала она, — вижу я, милый юноша, что помнишь ты добро. Теперь мы простимся: пришло время тебя покинуть. Никогда мы больше с тобой не увидимся.

С тем лиса и ушла.

Вернулся юноша обратно к отцу, а птичка все еще была у него на груди. Он посадил ее на часы, и птица чудесно запела.

Старик вскочил совсем помолодевший.

— Милый сын мой, кто же эту птичку принес?

— Я принес ее, отец! — ответил меньшой.

И он рассказал, как с ним поступили братья.

Старик спросил меньшого сына:

— Так что же ты хочешь сделать с братьями?

— Они заслужили смерть, но я не стану их убивать. Дай им, отец, денег, коней, и пусть живут, как хотят.

Уехали два злобных брата, а меньшой женился на своей невесте. И поныне живут еще, если не померли.

Вот и все.

СЕЛИКЕ, ЯНОШ И ЕГО ДРУЗЬЯ

Быль это или небылица, а за морем-океаном жил человек. Был у него сын по прозванию Янош. Однажды отец сказал Яношу:

— Ступай, мой сын, семью семь стран повидаешь, назад вернешься, тогда, может быть, из тебя какой-нибудь толк и выйдет.

Привязал Янош себе к ступням подорожную траву, взвалил на спину кожаную суму, в руки взял корявый посох и отправился людей повидать, себя показать.

Шел он, шел и вдруг на дороге встретил длинного-предлинного сухопарого верзилу.

— Добрый день! — приветствовал его верзила.

— Добрый день! — ответил ему Янош. — Кто ж ты такой?

— Я — Молниеносный. Как примусь бежать, так мчусь быстрей молнии.

— Неплохо было бы, если б ты и взаправду так быстро бегал, как рассказываешь, — сказал Янош.

Как раз в ту пору из лесу выскочил быстроногий олень. Только что Янош увидел его, как тут же сказал Молниеносному:

— Коли ты такой бегун, так поймай мне этого оленя!

Молниеносный не заставил себя долго ждать, подвернул свои порты и помчался за оленем. Верите ли, нет ли, но я сам был при том, как рассказывали, будто Молниеносный настиг оленя за три прыжка.

Когда Молниеносный привел к Яношу оленя, Янош предложил:

— Хочешь быть моим дружком? Тогда пойдем вместе.

— Что ж, я готов! — сказал Молниеносный.

Теперь они пошли уже вдвоем, болтая по дороге о том о сем, как вдруг им встретился широкоплечий, здоровенный детина.

— Добрый день! — приветствовал их широкоплечий детина.

— И тебе того пожелаю! — ответил Янош на его приветствие. — Кто ты таков?

— Я — Подними-гора! — сказал детина. — Какую угодно гору снесу на своей спине.

— Эх, давай испытаем! — сказал ему Янош. — Это хорошо, если ты правду говоришь.

Тогда Подними-гора взвалил себе на плечи высокую гору и потащил ее, словно мешок с шерстью.

— Хорошо, хорошо! — закричал Янош. — Может, и ты пойдешь с нами?

— Что ж, я готов!

Теперь они пошли уже втроем. Через некоторое время встретили человека с огромной высокой грудью.

— Добрый день! — приветствовал их широкогрудый человек.

— И тебе того желаю! — ответил Янош на его приветствие. — Кто ты и чем занимаешься?

— Я — Ветродув и могу дуть так сильно, что от одного моего дуновения крыши, как пушинки, взлетают на воздух; одним выдохом я сдуваю сразу двести — триста самых толстенных деревьев.

— Ну посмотрим, — ответил ему Янош, — испытай свою силу вон на тех больших дубах, что стоят вдали. Если ты уж такой молодец, то сдуй их!

Тогда Ветродув подул с такой силой, что деревья вырвались из земли и полетели, кувыркаясь в воздухе, словно щепки или подхваченные вихрем сухие травинки.

— Вот это хорошо! — сказал Янош. — Не хочешь ли и ты пойти с нами?

— Что ж, я готов!

Теперь они побрели уже вчетвером.

Вскоре встретили человека со стрелой и луком.

— Добрый день! — приветствовал их лучник.

— И тебе того желаю! — ответил Янош на его приветствие. — Кто ты таков и чем занимаешься?

— Я — Бей без промаху, я так умею целиться, что с камня, не задев его, могу сбить горошинку.

— Что ж, покажи свою удаль, — сказал ему Янош, — правда ли то, что ты говоришь.

И он положил на камень горошину, а Бей без промаху сбил ее стрелой, пущенной из лука. И стрела не задела камня, хотя горошина была махонькой, ну не больше блошиной печени.

— Такого я еще не видывал! — сказал Янош. — Может, и ты пойдешь с нами?

— Что ж, я готов!

Теперь их было уже пятеро. Так они шли себе, шли, вдруг повстречали низкорослого коренастого мужчину.

— Добрый день, — приветствовал их человек.

— Доброго дня и тебе пожелаю, — ответил Янош на приветствие. — Кто же ты таков и чем занимаешься?

— Зовут меня Петером. Коли я ухо к земле приложу, то узнаю все, что думают и делают люди.

— А не хочешь ли и ты с нами пойти? — спросил его Янош.

— Почему бы нет, я готов, — ответил Петер.

Так шли они, шли, семью семь стран прошли, за стеклянные горы зашли, туда, где короткохвостый поросенок землю роет, и еще дальше пошли, и вдруг пришли они в страну, где жил и властвовал очень богатый и могущественный король.

У него была дочь, и такая она была невиданная красавица, что ни в сказке рассказать, ни пером описать. И легкая она была всем на удивление: мчалась, словно ветер, так что ноги едва касались земли. Недаром звали ее Селике, что значит «ветерок».

И вот король провозгласил на всю страну, что он выдаст свою дочь замуж только за того, кто ее перегонит. Но кто не уверен в быстроте своих ног, оповестил король, пусть лучше не пытается — ежели он отстанет от Селике хоть на шаг, его повесят, и ноги его больше никогда не коснутся земли.

Приходило множество бедных, богатых и всяких важных господ, но всех их перевешали на высоких деревьях. Ноги их уже больше не коснулись земли.

Дошел об этом слух и до шести друзей-приятелей. Недолго думая, они тут же отправили к старому королю Молниеносного, чтобы тот попытал счастья, показал, на что он способен.

Ворвался Молниеносный к старому королю и сказал:

— Государь мой, я хотел бы бежать наперегонки с твоей дочкой.

— Ладно, сынок, — ответил старый король, — приходи ко мне завтра чуть свет.

Утром спозаранку Молниеносный был уже в королевском дворце. И сколько же там было народу! Видимо-невидимо людей собралось посмотреть, кто кого перегонит: Селике ли этого долговязого верзилу или он ее. Я говорю вам, народу было столько, что конца-края его не было видно.

И вот они побежали. Молниеносный перегнал Селике в три прыжка и пришел к назначенному месту намного раньше нее.

Стыдно стало девушке, что победил ее чужестранец, но что же было делать? Так уж случилось!

— Ладно, сынок! — сказал Молниеносному старый король. — Вижу, что и ты способен кое на что. Но, думается мне, дочка моя, наверно, больна, иначе ты бы никак ее не обогнал. Придется вам еще раз завтра бежать наперегонки.

АМолниеносному-то что? Ему все нипочем. Завтра так завтра.

На другое утро, когда уже высоко поднялось в небе солнце, у королевского дворца началось состязание.

Народу пришло поглазеть столько, сколько звезд на небе.

Селике как ни старалась, а Молниеносный все же опять перегнал ее и пришел к назначенному месту первым.

Девушка готова была от стыда сквозь землю провалиться.

— Ну, сын мой, — сказал Молниеносному старый король, — бегите еще наперегонки. Так уж положено: все и всегда решается на третий раз.

Пусть так. Молниеносный согласился и на это.

А Селике, чтобы больше не терпеть поражения, послала в подарок Молниеносному чудодейственный алмазный перстень: если кто его наденет на палец, то не то что бежать, а и ходить уже не может.

Узнал об этом Петер, но никому ничего не сказал, только шепнул что-то Бей без промаху.

На другой день Селике и Молниеносный снова вышли в поле. На этот раз у Молниеносного было кольцо на пальце, и он сам не понимал, что с ним случилось — едва переступал ногами.

Только бегуны приготовились бежать, как Бей без промаху схватил свой лук, натянул его, выстрелил и сшиб с пальца Молниеносного драгоценный камень. А в нем-то и было волшебство. Как только его Бей без промаху сшиб? Ну, просто чудо!

Тогда Молниеносный сразу почуял, что легкость снова вернулась к нему. Он в три прыжка настиг Селике и прибежал гораздо раньше нее к назначенной цели.

Тут уж девушка чуть не лопнула от злости. Какой-то проходимец в подвернутых портах и вдруг победил ее!

Шестеро друзей подошли к королю и сказали, что им не нужна девушка. Вместо нее они просят столько золота и серебра, сколько может снести Подними-гора.

А девушка, увидев Яноша, сразу же перестала сердиться и стала такой же кроткой, как прежде, потому что как ни говори, а Янош был молодец хоть куда.

Старый король тут же приказал привезти сто телег золота и серебра, и все это навалили Подними-горе на спину. Но тот даже не поморщился, не почувствовал этого груза.

Тогда король заставил принести все свои драгоценности, собрать все ножи, вилки, ложки, подсвечники — словом, всю золотую и серебряную утварь, и все это они тоже наложили на спину Подними-горе.

Друзья распрощались с королем и пошли в обратный путь.

Но старый король пожалел, что отдал все свои драгоценности каким-то незнакомцам, и такое принял решение: отправит он вслед за ними свою дочку, а сам сделает вид, будто это они похитили ее. Потом пошлет вслед за ними солдат, чтобы они изрубили этих незнакомцев в куски, а драгоценности вернули ему обратно.

Но Селике обо всем догадалась прежде, чем ее отец задумал свой коварный план. И пока он замышлял свои козни, Селике убежала, ушла с шестью молодцами через горы и долы.

Когда король узнал об этом, он страшно рассердился и тотчас послал вслед за ними в погоню целое войско.

Но Петер приложил ухо к земле, послушал и сразу сказал, что за ними гонится целое войско.

— Ну, друзья, здесь мы, наверное, и сложим наши головы. Отец Селике послал за нами войско и отдал приказ изрубить нас на мелкие куски, а Селике вместе с драгоценностями немедленно вернуть домой.

— Эх, и трус же ты! — рассердился Ветродув. — Да и недогадлив! И пуглив очень! Все это пустяки. Вы, друзья, присядьте здесь, отдохните, а уж я сам рассчитаюсь с ними!

И он стал дуть изо всех сил. Дул, дул, не переставая, и вскоре поднялся такой ураган, что все солдаты вместе с лошадьми и повозками взлетели на воздух, закружились, упали за самый край земли.

Тогда Ветродув убедился, что уж больше это войско не увидит звездного неба, и перестал дуть.

Пошли приятели дальше. Шли, шли и пришли в дом отца Яноша.

Тут они поделили меж собой несметные сокровища, все разбогатели и зажили хорошо.

А Янош женился на прекрасной Селике. Они сыграли веселую свадьбу, варили в котлах, подавали в корытах, одних супов разных было девять, а уж мясных блюд и на пальцах не счесть!

МАЛЕНЬКИЙ ЯНКО

Быль это или небылица, а за далекими морями, за стеклянными горами жил на свете бедняк бондарь с женою и сыном по имени Янко Киш.

Рос, рос Янко, и вдруг отец его помер. В семье больше добытчиков не было, и бедная вдова с сыном не знали, как жить дальше, что делать. Оплакивали покойника бедняжки и горевали: как им быть теперь?

Маленький Янко больше не ходил в школу. Ему даже есть было нечего, а не то что в школу ходить да деньги за учение платить.

Тогда Янко взял инструменты отца и, как сумел, смастерил кадушку. Потом другую, потом бочку, поделал еще разной мелочи и пошел на ярмарку. Продал все, получил малую толику денег и, счастливый, поспешил домой.

По дороге, на окраине города, он увидел ребятишек. Они с гиканьем и свистом гнались за котенком, наконец окружили его и поймали.

Янко подошел к ребятам и спросил:

— Что вы делаете, друзья?

— А не видишь разве? Кошку хотим убить.

— Полно, ребята, — сказал Янко. — Оставьте вы ее, бедняжку, лучше отдайте мне. Вот вам за нее грош.

— Давай сюда! — прокричал самый старший из мальчишек.

Янко Киш отдал ему грош, взял кошку на руки и пошел домой.

Мать, как увидела его, сразу же спросила, где это он раздобыл котенка. Рассказал Янко Киш, а мать как начнет причитать:

— Что ты, сыночек, делаешь? И зачем ты взял котенка? Ведь и самим-то есть нечего!

— Не печалься, матушка, — ответил Янко Киш. — Одной худобой больше будет в доме. Где две худобы, там и третья проживет. А молочка я котенку куплю.

Пошел, купил котенку молока. Напоил его, а сам за работу взялся.

К следующей ярмарке Янош снова смастерил несколько посудин и продал их. Когда возвращался домой с деньгами, то, как и в первый раз, увидел мальчишек. Подошел к ним и спросил:

— Вы что делаете, друзья?

— Не видишь разве, собачонку хотим убить.

— Полно, ребята, — сказал Янко. — Бросьте вы ее, бедняжку, или лучше отдайте мне. Вот вам за нее грош.

Он взял щенка и понес домой. Мать, как увидела их, так и закричала:

— Где ты раздобыл эту собачонку?

Янко рассказал ей, а она запричитала:

— Да зачем же ты, сынок, принес домой собачку, когда нам и самим-то есть нечего?

— Не печалься, матушка, — ответил Янко. — Где три худобы, там и четвертая проживет. Я куплю щеночку молока, и он будет жить с нами.

Ушел, купил собаке молока, а сам взялся за работу. На следующей неделе Янко опять понес свои изделия на ярмарку и продал их. По дороге домой он снова увидел ребятишек.

— Что вы делаете, друзья? — спросил Янко Киш.

— Не видишь разве, змею хотим убить.

— Полно, ребята, — сказал Янко. — Лучше отдайте ее мне. Вот вам грош.

Отдали.

Янко понес змею домой, а мать, увидев ее, закричала:

— Сынок, да зачем же ты принес домой эту страшную гадюку? Неужто ты и ее хочешь вырастить?

— Матушка, — сказал Янко Киш, — не сердитесь. Где четыре худобы — там и пятая проживет. Я ей тоже куплю молочка.

Потом он опять стал работать и понес свои изделия на ярмарку. Продал все, но по дороге домой не встретил никого.

Работал Янко Киш, работал и растил своих зверей. Змея за полгода выросла, стала совсем большой, и однажды обратилась она к Янко:

— Дорогой мой хозяин, садись на меня!

Янко Киш сел верхом на змею, и она подвезла его к корчме, что стояла на околице деревни. Здесь змея сказала Янко, чтобы он попросил у корчмарши бутылку вина. Пока хозяйка наливала вино в бутылку, змея провезла Янко через полдеревни.

— Ну вот, дорогой мой хозяин, — сказала змея. — Корми меня еще полгода, и тогда, покуда хозяйка будет наполнять бутылку вином, я провезу тебя вокруг всей деревни.

Они поехали домой, и Янко еще заботливей, чем прежде, кормил змею. Тем временем и собачонка превратилась в огромного пса. Стала выше двухгодовалого теленка. А маленький котеночек стал огромным котом, что твой котел в полмеры. Вот тогда-то змея и обратилась к Янко:

— Любимый мой хозяин, садись на меня.

Янко Киш сел на змею. Они снова подъехали к деревенской корчме, и, покуда корчмарша наливала вино в бутылку, змея с Янко успела проползти вокруг всей деревни.

После этого они пустились в странствия. Янко ехал на змее, а собака и кошка бежали по бокам — одна с одного боку, другая с другого.

Шли, шли они и ушли за моря, за реки, за озера, за стеклянные горы. Наконец увидели гору, поросшую высокими деревьями. На склонах горы было множество нор. Из каждой норы, как из окна дома, выглядывала здоровенная мышь. Норы шли рядами, словно дома. А по улицам ходили вооруженные мыши в парадных мундирах. Янко Киш только диву давался. А собака окликнула одного разодетого мыша:

— Скажи, земляк, где мы находимся и что это за страна?

— Вы пришли в страну мышей, — ответил мыш. — У нас сейчас большие дела творятся. Началась народная война из-за того, кому быть королем. Два мыша хотят стать королями. Принц Гербице и принц Фортунат. Я из войска Фортуната. Он стоит за народ, и народ теперь за ним идет. У тех войско большое, а у нас побольше вдвое!

Так за разговором они достигли столицы мышей. И здесь Янко Киша повели в королевский дворец. У входа во дворец гуляла мышь в парадном мундире и с ружьем на плече. Она и повела Янко к королю.

Только они вошли, король спросил Янко:

— Кто ты и по каким делам прибыл сюда, в наши владения?

Янко Киш рассказал, что он странствует по свету, и попросил у короля разрешения проехать через его владения.

— Хорошо, — сказал Фортунат, — но при одном условии, что ты пойдешь вместе с нами против принца Гербице.

Янко вспомнил, что он сам бедняк, и охотно согласился.

На следующий день они вступили в сражение с войском Гербицы. Янко с собакой и кошкой произвели страшное опустошение среди мышей. Очень скоро армия принца была разбита. Схвачен был и сам Гербице. Трибунал сразу же вынес ему смертный приговор, и он был казнен на площади при всем мышином народе.

После этого начался великий пир. Пили они, ели, сколько съесть смогли, сколько выпить сумели. Янко с кошкой, собакой и змеей не отставали от мышей. Ели, пили вволю. И только после пиршества позволил король Фортунат Янко ехать дальше.

Прощаясь с гостем, король Фортунат подарил ему свисток.

— Будет трудно тебе, — сказал Фортунат, — свистни только, и сразу объявится помощь.

Поблагодарил Янко Киш Фортуната и отправился на своей змее дальше. По обе стороны рядом с ним бежали собака с кошкой.

Снова шли они, шли, покуда не пришли в большой лес. Все глубже, глубже забирались в него. Все темнее, мрачнее становилось вокруг. Наконец они дошли до такого места, где в каждом дереве было дупло. И оттуда вылезали огромные кошки. Они вылезали из одного дупла и влезали в другое. Так и путешествовали из дерева в дерево. Увидев их, Янко Киш замер от удивления. Вдруг нему подскочила огромная кошка и, глядя на Янко Киша и его спутников — змею, собаку и кошку, спросила:

— Что вам здесь нужно?

И тут же, не дожидаясь ответа, схватила Янко за руку и повела куда-то.

Янко Киш поначалу подчинился. Но вскоре опомнился, и тут его беспокойство взяло.

— Кошка, — спросил Янко Киш, — куда ты меня ведешь?

— К королю, — ответила кошка. — Ты должен ему сказать, зачем пришел сюда.

Они прошли еще немного и дошли до места, где стоял одинокий дуб. Вокруг дуба ходили огромные кошки, вооруженные до зубов. Сюда-то и привели Янко Киша — это было жилище короля. Янко вошел во дворец короля кошек, а собаку, кошку и змею оставил на улице.

Не успел он переступить порог, как король призвал его к ответу. Янко Киш рассказал ему, что они заблудились, заехали в его владения случайно и хотят продолжать путь дальше.

Узнав, что Янко Киш странствует не один и что при входе во дворец его ждут змея, собака и кошка, король захотел взглянуть, нет, не на змею и уж, конечно, не на собаку (какая порядочная кошка станет смотреть на собаку) — захотел кошачий король взглянуть на кошку Янко Киша. Едва они ступили за порог дворца, как король ринулся к кошке Янко Киша и закричал:

— Наконец-то я нашел тебя, дочь моя! — и поведал, что дочь его заблудилась в лесу еще маленьким котенком, когда собирала цветы, и с тех пор пропала без вести. — Нашлась, нашлась моя дочь! — восклицал король кошек, крепко сжимая ее лапы и с любовью глядя в ее зеленые глаза. — Великое тебе спасибо, Янко Киш, — сказал король, — за то, что ты спас ее.

Король щедро наградил золотом Янко Киша и велел слугам проводить его до самой границы.

Уже три дня и три ночи ехал Янко Киш на своей змее. Собака бежала позади. И вдруг они попали в страшное место — оказались среди диких псов. Беда уже вот-вот готова была разразиться над ними. Псы набросились на них всей сворой. Еще мгновение — и они растерзали бы неутомимых путешественников, но тут вдруг залаяла хорошенькая маленькая собачка и приказала диким псам успокоиться. Псы повиновались маленькой собачке — это была их принцесса — и мгновенно притихли. Янко и его товарищи только диву давались и не могли понять, что тут происходит. Вдруг принцесса кинулась собаке Киша на шею и стала ее целовать:

— О милый мой брат, где ты был до сих пор? Как ты вырос! Как возмужал! А я-то думала, что ты давно погиб.

И задали же пир в честь принца! Целую неделю во дворце шел пир горой, и все благодарили Янко Киша. Только когда все съели да все выпили, отпустили Янко со змеей в долгий путь.

Ехали они, ехали. И вдруг увидели перед собой стеклянную гору. Как же перейти через нее? Ведь склоны у нее гладкие, скользкие!

Вспомнил Янко Киш про свисток, что ему принц Фортунат подарил, свистнул в него. И сразу же перед Янко появилась мышка, она вручила ему маленькую шкатулку и мгновенно исчезла.

Янко Киш открыл шкатулку и нашел в ней молоточек и много-много готовых ступенек. Он вколотил ступеньку в стеклянную гору и стал на нее. Потом вколотил другую и снова сделал шаг кверху. Потом еще одну и еще одну. Так, вколачивая впереди себя ступеньки, Янко Киш благополучно взбирался по ним и благополучно добрался до вершины. И там перед ним предстал замок несказанной красоты. Змея сказала Янко Кишу:

— Дорогой мой хозяин, видишь ты этот замок? Это жилище моего отца, короля змей. Мы сейчас в стране змей.

И они увидели кругом множество разноцветных змей, только теперь эти змеи были вовсе не страшны и даже смотрели на них приветливо.

Янко со змеей вошли в замок. Змея представила Янко своему отцу. И когда тот узнал, что это Янко воспитал змею, обрадовался и сказал:

— Пожелай чего хочешь, все исполню.

А змея шепнула Янко Кишу:

— Не бери ничего, кроме кольца с мизинчика короля! Стоит человеку прикоснуться к этому кольцу, как у него будет все, чего бы он ни пожелал.

Услышав это, Янко Киш сказал королю:

— Дай мне кольцо, что на твоем мизинце.

— Какой толк в одном кольце? Ты большего пожелай, — ответил король змей. — Хочешь, я дам тебе столько золота, сколько не вывезти за двенадцать лет на двенадцати телегах, в которых запряжено по восьми волов в каждую.

Но Янко Киш не пожелал ничего, кроме кольца. Когда король змей убедился, что паренек стоит на своем и ничего, кроме кольца, не берет, то отдал ему это кольцо.

Они пировали вместе еще целую неделю. Потом змея проводила Янко Киша до собаки. Собака до кошки, а кошка до дому.

Дома Янко сказал своей матери:

— Матушка, я хочу жениться. Пойди во дворец, попроси для меня руку королевны.

— Сынок, — ответила бедная женщина. — Да как же ты подумать мог, что король отдаст свою дочь за тебя. Ведь мы так бедны, что нам даже есть нечего! Зернышка пшеницы и того нет!

— Как же нет? — рассмеялся Янко Киш.

Он вынул свое кольцо и только прикоснулся к нему, как сразу явилась фея и спросила его:

— Что тебе нужно, мой добрый повелитель?

Янко отвечал:

— Пусть в нашем доме будет полно пшеницы. Чтобы пустого уголка не осталось.

Фея исчезла, а пшеница повалила в дом, да так, что Янко с матерью пришлось живо выбраться на улицу.

Потом Янко снова вызвал фею и приказал принести себе в золотой шкатулке драгоценные камни. Как Янко сказал, так и случилось.

Через миг перед ним засверкали несметные сокровища. С этой шкатулкой драгоценностей и отправил он мать свататься к королевне.

Придя к королю, бедная женщина рассказала, зачем она пришла, и передала подарок. Король удивился: на вид женщина бедная, а драгоценности принесла — невиданные.

«Не сразу же отдавать дочь за неизвестного юношу. Надо испытать, так ли уж он богат на самом деле», — подумал король. И сказал матери Янко Киша:

— Вот что, голубушка, я отдам дочь за твоего сына, но только при условии, что он за одну ночь выстроит себе дворец в семь раз лучше моего и проложит от него дорогу к моему дворцу, и чтобы была дорога эта в двадцать сажен шириной, и чтобы по обеим сторонам дороги были посажены фиговые деревья, и чтобы на каждом дереве сидело по соловью, и чтобы каждый соловей пел без умолку. Вот тогда я и отдам свою дочь за твоего сына.

С этим и вернулась домой мать Янко Киша. Рассказала она обо всем сыну, а сын ответил:

— Не беда, матушка, все это обойдется.

Он погладил кольцо и приказал фее, чтоб она исполнила все, как велел король, и чтобы его, Янко Киша, с матерью спящими перенесли в новый дворец.

Рано поутру короля разбудили соловьи: они разливались, прищелкивали, свистели, распевали на деревьях.

Вскочил король с постели, распахнул окно и видит: перед ним на горке дворец стоит, ровно в семь раз лучше королевского, и между ними дорога в двадцать сажен шириной, и вся обсажена по ту и другую сторону фиговыми деревьями, и на каждом дереве по соловью.

Вот какой жених у королевской дочери!

Обрадовались и король и дочка его. И отдал король Янко Кишу свою дочь в жены.

Закатили они большой пир, веселились три года подряд и зажили счастливо. А после смерти короля страной стал управлять Янко Киш. И управлял он по справедливости, по бедняцкому своему разуму, по народной мудрости.

ПЕТЕР И ЖЕЛЕЗНОГОЛОВЫЙ ЧЕЛОВЕК

Однажды там, где его и в помине не бывало, жил на свете бедняк. У него был единственный сын. Как-то раз бедняк сказал своему сыну:

— Вот что, сынок, кормил-поил я тебя, покуда мог, а теперь уж не могу, сил нет, бедность не позволяет. Ступай, сынок, куда глаза глядят, наймись к кому-нибудь в услужение. Хороший работник нигде не пропадет. Верь слову, если бы не бедность, если бы дела у меня шли получше, ни за что бы тебя не отпустил; ну, а теперь уж поступаю, как могу.

Бедняк Петер — так звали паренька — положил кусок черствого хлеба в суму, закинул ее за спину, взял в руки корявый посох и пустился в путь. Уже семью семь стран прошел, а службы не нашел.

Однажды в пути он встретил старика и поздоровался с ним:

— Добрый день, дедушка!

— Добрый день, сынок. Куда путь держишь?

— Службу ищу.

— Что ж, поступай ко мне, я тебя возьму.

Тут же сторговались, по рукам ударили. Жизнь Петера с тех пор пошла как по маслу; с работой он управлялся легко, да и дела-то у него было только что ходить за двумя лошадьми. И еще надо сказать, что год у старика состоял из трех дней.

Когда настал последний вечер, Петер получил от старика один орех. Старик охотно держал бы Петера и дальше, но парня больно уж потянуло домой и он ни за что не хотел оставаться. Увидел старик, что Петера не уговорить, и не стал его удерживать — на другой день отпустил с миром.

Невеселый возвращался Петер домой. Обидно было, что не сумел он спросить со старика хорошей платы за свою работу.

«На что мне этот орешек? — думал Петер. — На него ведь даже сала не купишь. К чему нести его домой? Только срамиться».

Присел он на берегу реки, взял да и расколотил орешек.

И что же? Хотите верьте, хотите нет, но только я сам там был как раз, когда об этом шел рассказ: из орешка так и повалили лошади, волы, овцы — конца и края им не было видно!

«Как же их теперь пригнать домой?» — ломал себе голову Петер.

От огорчения он чуть локти себе не кусал. Вдруг к нему подошел Железноголовый человек и сказал:

— Ты что, парень, плачешь?

— Да как же мне не плакать? — ответил Петер. — Был у меня орешек, расколотил я его сдуру, а из него повалила вся эта скотина. Что ж мне теперь делать с ней? Как домой пригнать?

— А ты послушай, сынок, что я тебе скажу. Если ты мне пообещаешь никогда в жизни не жениться, то я все это стадо до одной головы загоню обратно в орех.

Петер был на все согласен и тут же дал обещание никогда не жениться. Тогда Железноголовый свистнул, и вся скотина хлынула обратно в ореховую скорлупу да так поспешно, что коровы, лошади, волы и овцы чуть не передавили друг друга. Когда же последняя овца, переступив край скорлупы, убрала свою заднюю ногу, орешек сам собой закрылся. Петер преспокойно сунул его в карман и пошел домой.

Едва только он подошел к воротам отцовского дома, как снова расколотил орешек, скорлупка от удара раскрылась, и из него опять повалила скотина в таком множестве, что не было ей ни конца, ни края.

Увидев эту уйму лошадей, волов, овец, отец Петера уставился на них с таким удивлением, как баран на новые ворота.

Потом он стал допытываться у сына, откуда тот взял столько скотины. Петер рассказал ему все с самого начала: как он поступил в услужение к старику, как получил орешек в уплату за работу, как Железноголовый загнал скотину в орех и какое он ему поставил условие при этом, — обо всем, как я говорю, рассказал он по порядку.

Спустя некоторое время они продали часть скотины, на вырученные деньги купили виноградники, и вскоре бедняку так повезло, что он стал первым хозяином на селе.

Так они жили да поживали, но однажды отец сказал Петеру:

— Сынок, время-то, гляди, уходит, пора тебе жениться.

— Эх, отец, — ответил Петер, — нельзя мне жениться! Ведь я дал зарок Железноголовому, что до самой смерти останусь холостым.

— Пустое, — сказал отец. — Какой еще там зарок? Если ему не хочется, чтобы у тебя была жена, так это его печаль. А впрочем, коли он придет сюда, то ведь в конюшне всегда стоит наготове оседланный добрый жеребец. Ты ускачешь на нем, и нет такой силы, которая догнала бы тебя. Железноголовый сразу потеряет твой след, а ты, сынок, вернешься домой, и заживем мы опять, как рыбы в воде!

Так оно и вышло. Петер женился на черноволосой девушке, да такой красивой, что все люди диву давались.

В ту самую пору, когда гремела музыка на свадьбе и гости да хозяева лихо отплясывали чардаш, вдруг возле дома появился Железноголовый и крикнул в окно:

— Братец, ты помнишь, что пообещал не жениться никогда?

Увидав в окно Железноголового, Петер тут же выскочил из дому, побежал прямо в конюшню, вывел оттуда жеребца и поскакал на нем прочь с такой быстротой, что Железноголовый даже след его потерял.

Ускакал Петер на своем добром жеребце за семью семь стран, за стеклянные горы, туда, где короткохвостый поросенок землю носом роет, и наконец подъехал к маленькому беленькому домику, в котором жила дряхлая старуха. Он отворил дверь и сказал:

— Добрый день, бабушка!

— Добрый день, сынок, как ты попал сюда, куда и птица не залетает?

— Бегу, бабушка, убегаю!

— Если ты, сын мой, что-нибудь натворил, то уходи туда, откуда пришел.

— Ничего я, бабушка, не натворил, гонится за мной Железноголовый человек.

— Пустое! Есть у меня собачонка, она услышит, когда он еще за семь миль будет отсюда.

Сказав это, старуха вышла на кухню, растопила печку и стала жарить и парить угощение для гостя. Едва Петер успел поесть, как залаяла собачонка.

— Ну, сынок, собачонка залаяла, уезжай.

Петер вмиг оседлал коня и вскочил на него. Когда он уже отъезжал, старуха сказала ему:

— Стой, сынок! Вот тебе платок и булка в фунт весом. Возьми положи их в суму, они тебе еще пригодятся.

Поблагодарил Петер старуху за ее доброту, положил булку да платок в суму и ускакал.

За семью семь стран ускакал Петер, за стеклянные горы, и еще дальше, туда, где поросенок носом землю роет, и еще того дальше и вдруг опять подъехал к маленькому беленькому домику, в нем тоже жила дряхлая старуха. Петер вошел к ней и приветствовал такими словами:

— Добрый день, бабушка!

— И для тебя, сынок, пусть день будет добрым! Как ты попал сюда, куда и птица не залетает?

— Я бегу, бабушка, убегаю!

— Сын мой, если ты что-нибудь набедокурил, то иди отсюда восвояси.

— Ничего я, бабушка, не набедокурил, а за мной гонится Железноголовый человек!

— Пустое! Есть у меня маленькая собачонка. Она залает, когда он еще за семь миль будет отсюда.

Сказав это, старуха вышла на кухню, жарила, парила, чтоб гость не ушел от нее не накормленным. Потом, когда Петер наелся, собачонка залаяла.

— Ну, сынок, залаяла собака, пора тебе уезжать!

Петер быстро оседлал коня, вскочил на него. Когда он уже отъезжал, старуха ему сказала:

— Подожди, сыночек, чуток, вот тебе булка в фунт весом и платок, положи их в свою суму, увидишь, что они тебе пригодятся.

Поблагодарил Петер старуху за подарки и сунул их в суму. Теперь у него были уже две булки и два платка.

Пришпорил Петер коня и помчался, полетел, как быстрый ветер, дальше стеклянных гор и даже дальше тех мест, где короткохвостый поросенок носом землю роет, и того еще дальше.

До тех пор он скакал, покуда не подъехал к маленькому беленькому домику. Он вошел в домик и там снова увидел только маленькую сгорбленную старушку. Поклонился ей:

— Добрый день, бабушка!

— И тебе желаю того же, сынок. Но как ты попал сюда, куда даже птица не залетает?

— Бегу я, бабушка, убегаю.

— Если ты, сын мой, в чем провинился, тогда убирайся отсюда восвояси.

— Ни в чем я, бабушка, не провинился, за мной гонится Железноголовый человек.

— Что ж, сынок мой, есть у меня собачонка, которая почует его и станет лаять, когда он будет еще за семь миль отсюда. Ты пока ложись отдохни, а я сбегаю на кухню, состряпаю тебе что-нибудь, голодный от меня не уедешь.

Так она и сделала. Вышла на кухню, растопила печку, нажарила, напарила столько, что Петеру было съесть не под силу. Когда, наконец, обед пришел к концу, собачонка залаяла.

— Ну, сынок, лает собачка, собирайся, да только прежде чем уедешь, возьми эту булку в фунт весом и этот платок. Теперь у тебя три булки и три платка; я ведь знаю, что мои сестрички тоже дали тебе по булке и по платку. Ехать ты будешь семь дней, семь ночей без отдыха, на восьмые сутки подъедешь к месту, где будет большой пожар. Трижды ударишь по пламени тремя платками и, когда оно расступится, проезжай без всякого страха. Но как будешь проезжать между двумя стенами пламени, левой рукой брось за спину три булки.

Поблагодарил Петер старуху за добрый совет и за подарки, сел на своего коня и умчался.

Семь дней, семь ночей скакал он без отдыха. На заре восьмых суток он и вправду подъехал к месту, где был большой пожар. Петер трижды ударил платками по пламени, пламя расступилось и встало с двух сторон прохода, как две огненные стены.

Проезжая меж ними, Петер кинул левой рукой за плечи три булки. И они мгновенно превратились в трех псов. Он дал им имена: Тяжелый, как земля, Крепкий, как железо, Чуткий на ухо.

Петер успел уже миновать проход между двумя стенами огня, когда к месту пожара подъехал Железноголовый человек. Но пройти сквозь огонь он не мог — стены сомкнулись перед самым его носом. Тут он со злости чуть не отгрыз себе руки и ноги. Но этим разве поможешь? И он крикнул Петеру вслед:

— Погоди, проклятый! Ускользнул ты от меня, но ничего! Придет время — не уйдешь от меня. Хлебнешь еще горюшка!

Прокричав это, Железноголовый все же не уехал обратно. Он прилег возле огня и стал ждать.

А Петер, успокоившись, что Железноголового бояться больше нечего, придержал своего коня и поехал себе тихонько шагом.

Ехал он, ехал и вдруг подъехал к маленькому беленькому домику. Соскочил с седла, открыл дверь и увидел, что возле печи на низенькой скамеечке примостилась совсем высохшая дряхлая старушка и прядет, а подле окна сидит красивая девушка, с лицом румяным, как роза, и с глазами, сверкающими, точно два черных жука. Красавица расчесывала свои золотые волосы, такие длинные, что доходили ей до пят. Петер поздоровался, и они приветливо ответили ему.

— Как тебя занесло сюда, сынок? — спросила старуха.

— Я, бабушка милая, место ищу.

— Судьба тебя послала, сыночек! В самое время приехал. Можешь ко мне наняться.

— С радостью, бабушка!

Старуха наняла Петера. Жизнь его стала сплошной масленицей. Он пахал, иногда ездил со своими собаками на охоту. Если приносил какой-нибудь дичи, то золотоволосая девушка готовила ее так вкусно, что прямо пальчики оближешь.

Однажды, когда Петер остался дома с девушкой один, зашла речь о том, откуда он родом. Потом девушка спросила его, как сумел он проехать через пламя. Петер рассказал, что он трижды ударил по огню тремя платками и тогда пламя расступилось перед ним.

Девушка верила и не верила тому, что рассказал Петер, и, когда однажды он ушел из дому, она взяла три платка, трижды ударила ими по огню, и огонь, будто по чьему-то велению, расступился перед ней.

С тех пор как Петер ушел у него из-под носа, Железноголовый все лежал и дожидался его возле огня. Когда же он приметил проход, то, не теряя ни мига, проскочил сквозь него.

Увидев его, девушка так испугалась, что, ни жива ни мертва со страху, бросилась бежать к дому, а Железноголовый припустился за ней. Когда она добежала до дому, то упала без чувств прямо на пол в кухне, а Железноголовый ворвался за ней в дом и спрятался там — притаился под печью.

Вскоре Петер вернулся с охоты и увидал, что девушка лежит без чувств, а в руках у нее платки. Он поднял ее, уложил на кровать и не отходил от нее до тех пор, пока она не пришла в себя. Когда вернулся домой Тяжелый, как земля, он лег под печку и чуть не задавил Железноголового, который сидел там притаившись.

На другой день Петер запер своих собак в сарае, а сам пошел на охоту в лес.

Как только Железноголовый увидел это, он тут же бросился вслед за ним.

Петер заметил, что за ним кто-то гонится. Что ему оставалось делать? Он взобрался на дерево.

Тогда Железноголовый подошел к этому дереву и стал под ним.

— А ну, слезай-ка, висельник! — крикнул он Петеру. — Слезай живее! Помнишь, что ты обещал? А не помнишь, так я тебе напомню: ты дал зарок никогда не жениться.

— Ну, — сказал Петер, — вижу я, что смерть моя пришла. Только об одном прошу тебя: позволь мне три раза крикнуть!

— А мне-то что, — отвечал Железноголовый, — кричи хоть сто раз, покуда глотку не надорвешь. А шкуру с тебя я все равно сдеру и выдублю.

Петер стал кричать:

— Крепкий, как железо! Тяжелый, как земля! Чуткий на ухо! Милые мои собаки! Бегите ко мне! Спасите своего хозяина!

Услыхал Чуткий на ухо голос хозяина, хотя тот кричал издалека, и сказал двум другим псам:

— Слышите, хозяин нас зовет!

— Какое там зовет! — ответил Тяжелый, как земля. — Разве ты не знаешь, что он сейчас обедает?

И он влепил Чуткому на ухо здоровенную затрещину, чтобы тот не врал впредь.

Но в это время Петер крикнул снова и еще громче:

— Крепкий, как железо! Тяжелый, как земля! Чуткий на ухо! Милые мои собаки! Бегите сюда! Спасите своего хозяина!

Этот крик услышал уже и Тяжелый, как земля. Он сказал остальным:

— Слышите? Хозяин на самом деле нас кличет.

— Зачем стал бы он кликать, — сказал Крепкий, как железо, — сами ведь знаете, что он об эту пору обедает.

И теперь он влепил Тяжелому, как земля, здоровеннейшую затрещину. Пусть впредь не обманывает своих друзей!

Бедный Петер отчаялся, не знал, куда ему деваться и что предпринять: ведь собаки не откликнулись уже на два его зова. И он заорал во всю глотку, насколько духу хватило:

— Крепкий, как железо! Тяжелый, как земля! Чуткий на ухо! Милые мои собаки! Спешите, бегите! Спасите своего хозяина!

Этот крик уже услышал и Крепкий, как железо. Он сказал двум другим псам:

— И то правда, что хозяин кличет нас. Скорей побежим к нему на помощь!

Крепкий, как железо, разломал весь сарай, в котором они были заперты, и вся тройка псов помчалась в ту сторону, откуда доносились крики.

Они прибежали к дереву, на котором сидел их хозяин. Петер отдал им приказ, и собаки набросились на Железноголового. Разодрали его на клочки, на такие мелкие, ну, величиной с маковые зернышки!

С этих пор ведь и существует на свете мак.

Освободившись от своего преследователя, Петер слез с дерева и пошел домой. Там, проливая горючие слезы, он распрощался со своей хозяйкой и ее золотоволосой красавицей дочкой, которая дала ему на память золотое колечко с алмазом. Кольцо же это было заколдовано. Но ни девушка, ни Петер об этом ничего не знали.

Петер оседлал своего коня, сел на него и пустился в путь. Эх, и тяжело же было ему покидать этот беленький домик! Сердце его так и разрывалось, не хотелось расставаться с золотоволосой девушкой! Но что поделаешь: ему надо было спешить. Дома его ждали отец и жена. Ждут они его и не дождутся с той поры, как он уехал; и кто знает, быть может, томятся и горюют.

Петер подъехал к огню, вынул три платка, ударил ими по пламени, и оно распалось на две половины. Едва он миновал огонь, три его собаки, которые следовали за ним по пятам, снова превратились в три булки. Петер положил их в суму вместе с платками.

По дороге он заехал ко всем трем старухам, каждой вернул платок и булку и поблагодарил за доброту.

Когда Петер вернулся домой, то первым делом спросил у отца:

— Где же моя жена?

— Так-то, сынок, — отвечал отец. — Как ты уехал, она предалась великой печали, не пила, не ела с горя, все бледнела, все желтела, как лист по осени. И вскоре ноги перестали носить ее, так она ослабла, а еще через месяц горе да печаль унесли ее в могилу.

Как только Петер услыхал это, он расплакался и плакал горько, как ребенок. Но что поделаешь! Прошло время, и наконец он примирился со своей судьбой, решил, что, значит, так оно и было суждено.

Спустя полгода как-то ночью Петеру приснилось, что он должен снять с левой руки и надеть на палец правой то алмазное кольцо, которое подарила ему золотоволосая девушка. Как только он проснулся, сразу так и сделал: тут же снял с кольцо с пальца левой руки и надел на палец правой. И что же? Хотите верьте, хотите нет, но так было на самом деле, я своими ушами слышал, как рассказывали: перед ним мгновенно очутилась золотоволосая красавица. И они сказали друг другу:

— Любовь моя, теперь уже ни лопате, ни кирке, ни могильной плите нас не разлучить!

Устроили веселый пир. Я тоже был на том пиру; на мне были шпоры из овсяной половы; Дунай и Тиссу впихнули в мешок, и когда я плясал, то ненароком пропорол шпорой мешок. С тех пор и текут Тисса и Дунай!

Вот как было, в сказке или наяву — этого сказать я точно не могу!

РОЗАН И ФИАЛКА

Жил на свете богатый человек. Была у него красавица дочка, по прозванию Фиалка, и вторая жена, сущая ведьма. Невзлюбила она свою падчерицу и однажды сказала мужу:

— Фиалку пора бы замуж выдать. Но я отдам ее только за того, кто выдержит три испытания.

Много женихов приходило к Фиалке на смотрины, а жениться на ней никто не мог — ни один не выдержал трех испытаний.

Прослышал об этом бедный сосед и сказал своему сыну Розану:

— Ступай взгляни на Фиалку, а коли полюбится, женись на ней. Я знаю ее отца — он добрый человек.

Розан собрался и отправился на смотрины. Там он перво-наперво поговорил с девушкой:

— Пойдешь ли ты, милая, за меня?

— Ой, и не затевай пустое! — ответила Фиалка. — Моя злая мачеха задаст тебе три задачи, и тебе их все равно не исполнить.

Розан не испугался, пошел к хозяину и сказал, что хочет взять Фиалку в жены. Как раз в это время тут была и мачеха.

— Коли выдержишь три испытания, то женишься на Фиалке, а не выдержишь — пеняй на себя, — сказала она. — Вот тебе первое испытание: видишь ту большую гору? Снеси ее, на ее месте посади виноград, собери его, а завтра, с утра пораньше, принеси нам отведать винца из того винограда.

Ушел Розан грустный, пошел прямо к Фиалке.

— Ты что загрустил? — спросила его девушка.

— Ой, не могу я выполнить просьбу твоей мачехи, и, значит, не будешь ты моей! Она приказал, чтоб я за ночь снес вон ту большую гору, на месте ее посадил виноград, убрал бы его, а завтра поутру уже угощал ее вином из того винограда.

— Коли беда только в этом, — ответила Фиалка, — ты ложись себе спать спокойно. А завтра утром встань спозаранок, оденься и приходи ко мне!

Розан лег спать. А на другое утро, выглянув в окно, увидал, что горы нет, а на ее месте растет виноград.

Розан оделся и пошел к Фиалке, а у девушки в руке стакан, полный красного вина.

— Вот, — сказала она, — отнеси старухе, пусть радуется.

Когда старая карга увидела, что Розан несет вино, она чуть не лопнула со злости, однако сказала:

— Первое испытание ты выдержал. Но видишь ли тот лес? Так вот, ты вырубишь его, сложишь дрова в кучу, вспашешь землю, засеешь, а завтра утром попотчуешь нас добрым пшеничным куличом.

Опечаленный, пошел Розан к Фиалке:

— А теперь твоя мачеха пожелала, чтоб я вырубил тот густой лес, сложил все деревья в кучу, вспахал землю, засеял пшеницей, а завтра утром попотчевал ее пшеничным куличом!

— Только и всего? Тоже не велика беда, — сказала Фиалка. — Ложись спокойно спать. Утром встань спозаранок и приходи ко мне.

Розан лег спать. Утром, как только он выглянул в окошко, увидал, что леса нет, дрова сложены в сторонке, а на поле только жнивье.

Розан оделся, пошел к Фиалке, а у нее на столе уже свежий кулич красуется.

Фиалка сказала:

— Отнеси его старухе!

Увидела старуха пышный, свежий кулич, еще пуще разъярилась и подумала про себя: «Ну, постой же, погоди, вот только выполни третью задачу — и конец твоей жизни!»

А вслух сказала:

— Есть у меня три жеребца, коли ты сумеешь их оседлать и объездить, Фиалка будет твоей.

Розан пришел к Фиалке и сказал:

— Помоги мне еще раз, милая Фиалка!

— Что же хочет теперь эта злая женщина?

— Она сказала, что у нее есть три жеребца и, ежели я сумею их оседлать и объездить, тогда ты будешь моей.

— Ой, милый мой! — ответила Фиалка. — Эта задача самая трудная. Первым жеребцом будет мой отец, старуха превратит его в жеребца. Но отца ты пощади, он ни в чем не виноват. Вторым будет моя злая мачеха, загоняй ты ее до полусмерти, ей это не во вред, а только на пользу пойдет. А кто третьим будет? Сам догадаешься, сердце тебе подскажет.

Розан пошел на конюшню, вывел старика, вскочил в седло, покружился немного, соскочил на землю и повел жеребца обратно в конюшню.

Потом он вывел старую ведьму, вскочил ей на спину, хорошенько пришпорил, надавал плетей. Ух, как она побежала!..

Когда она уже едва держалась на ногах, Розан привел ее обратно в конюшню.

— Ну, старая собака, — сказал он ей, — этого ты добивалась?

Он вывел третьего жеребца, легче перышка сел на него, потом слез, повел обратно в конюшню и вытер его шелковым платком.

На другой день Розан пошел к Фиалке.

Фиалка ему сказала:

— Выдержал ты все три испытания, а меня все-таки не отдают за тебя.

— Тогда мы с тобой убежим, — сказал Розан.

— Да разве от их глаз уйдешь, — ответила Фиалка.

— А мы сделаем так, — сказал Розан, — достанем иголку, уколем себе пальцы, по три капли крови капнем на стол. Ежели мачеха будет кликать нас по имени, три капли, пока они не высохнут, будут отвечать вместо нас.

Как порешили, так и сделали — убежали.

Чуть свет старая карга позвала:

— Розан, Фиалка!

— Я здесь! Я здесь! — ответили капельки крови.

Старая ведьма успокоилась, снова легла. А за это время Розан и Фиалка успехи отъехать уже далеко.

Мачеха снова позвала:

— Розан, Фиалка!

— Я здесь! Я здесь! — ответили капельки.

Успокоилась старуха, снова легла. Еще дальше отъехали Розан и Фиалка.

Тут старуха опять позвала:

— Розан, Фиалка!

Нет ответа. Молчат капельки крови. Высохли.

И вдруг Фиалка сказала:

— Оглянись-ка, что-то у меня ухо горит, чувствую, что отец гонится за нами.

Розан оглянулся и видит: старик несется за ними, словно ветер. Розан бросил назад частый гребешок, и за их спиной вырос густой-прегустой лес. Пока старик выбрался из него, они проехали уже семью семь стран.

Вдруг Фиалка снова сказала:

— Оглянись назад, отец опять догоняет нас.

Розан оглянулся.

— Вот он уже совсем за нашей спиной, — сказал Розан и кинул расческу, и из нее поднялись такие струи воды, что старик не посмел сунуться в них.

Он вернулся домой, а старуха его жестоко побила.

Теперь уж сама ведьма схватила помело, села на него и понеслась в погоню.

Вдруг Фиалка говорит Розану:

— Оглянись назад, у меня голова чешется, не старая ли карга за нами несется! Если это она, сделаем так: ты здесь озером разольешься, а я буду уточкой плавать по нему.

Так и сделали. К тому времени, как карга их настигла, Фиалка весело плескалась в озере. Но не была бы старуха злющей ведьмой, если б не разгадала, кто там плавает на озере.

Она слезла с помела и забралась в озеро.

— Постой же, скверная девчонка! — сказала она. — Не уйти тебе из моих рук.

Но Фиалка не сплошала. Заманила ведьму на самую середину озера, а сама внезапно выскочила на берег и снова обернулась девушкой. Розана превратила в парня. Они мигом схватили помело и понеслись на нем.

А старуха вернулась домой и хорошенько поколотила своего ни в чем не повинного старика.

— Ты виноват, что у тебя такая дочь! — сказала она.

И прокляла мачеха свою падчерицу, наколдовала так, чтобы Розан забыл ее.

А Розан и Фиалка все шли и шли, едва до дому не дошли, когда Фиалка сказала вдруг:

— Ты ступай вперед, а я здесь подожду. Как понадоблюсь тебе, придешь за мной. А пока я построю себе дом из тумана.

Пошел Розан один. Отец его как раз сидел у ворот.

— Да где же это ты ходил, скитался, что так долго не возвращался? — спросил он сына.

Но Розан забыл обо всем, что случилось, забыл и о Фиалке и ничего не сумел ответить.

— Хорошо, что ты вернулся домой. Я женю тебя, — сказал отец. — Завтра же сыграем свадьбу.

— Ладно, отец, самое время! — ответил Розан.

На другой день уже народ собрался на свадьбу. Фиалка, как увидела свадебное шествие, тут же смекнула, что к чему, и сказала одному нищему:

— Я отдам тебе и твоим друзьям-нищим свой дом, если вы все будете кричать то, что я вам велю.

Но нищие ответили, что им выгоднее попрошайничать, чем жить в пустом доме.

Мимо пробегали цыганята. Фиалка обратилась к ним:

— Бели будете кричать, что я вам скажу, то весь этот прекрасный дом будет вашим.

— Ладно, барышня, — ответили мальчишки, — будем кричать.

Когда Розан с невестой проходили мимо, десять цыганских ребятишек закричали:

— Подай на хлеб. Не забудь о несчастных сиротах, как забыл Розан о своей Фиалке!

Только тогда вспомнил Розан, что у него есть своя Фиалка.

Он тут же оставил свою новую невесту и побежал к Фиалке.

А невеста вернулась к своему прежнему жениху. У нее был жених, которого она любила. За Розана ее неволил выйти злой отчим, так как ее жених был беднее.

В конце концов все переженились — невеста со своим женихом, Розан с Фиалкой.

А цыганам достался большой дом. Вот уж они обрадовались! Ни у кого из них отродясь еще не бывало такого дома. Они легли в нем спать и только под утро почуяли, что очень озябли. Продрали глаза, оглянулись. И что же увидели? Над их головами звезды, под ними — зеленая трава. Дом-то был из тумана, и наутро туман весь рассеялся.

— Ну, — удивленно сказали цыгане все враз, — так ловко никто никогда еще нас не обманывал!

ХОРОШИЙ-ПРИГОЖИЙ

Жил некогда король. Была у него красавица дочка. А у соседа его было трое сыновей: один к одному, один другого краше, а самый младший — лучше всех. Недаром его звали Хороший-Пригожий.

Однажды король сказал, что отдаст половину своего королевства и в придачу свою красавицу дочку тому, кто раздобудет ему солнечно-лунного жеребца.

— А уж если не раздобудете его, — сказал король, — то прощайтесь с жизнью.

Хороший-Пригожий выслушал короля и сказал своим братьям:

— Пойдемте счастья искать! А коль не найдем, так и жизни нашей конец.

Король дал братьям коней на дорогу. Ехали они, ехали, пока не завечерело.

Доехали до трясины. Возле нее наткнулись на маленький домик. В домике жила старуха, она пустила братьев переночевать. И они рассказали ей, что едут искать солнечно-лунного жеребца.

— Солнечно-лунного жеребца вам не найти! — сказала старуха. — Дожила я до старости, а о нем и слыхом не слыхала.

Утром братья поскакали дальше. На прощание старуха дала Хорошему-Пригожему щетку.

— Возьми щетку. Она еще сослужит тебе добрую службу, — сказала старуха.

Ехали они, ехали; завечерело.

Возле другой трясины они снова наткнулись на маленький домик. В нем тоже жила старуха. Хороший-Пригожий ехал впереди, он соскочил с коня и попросился переночевать. Их пустили, и они рассказали старухе, что ищут солнечно-лунного жеребца, и спросили, не слыхала ли она о нем.

— Я уже, сыночки мои, состарилась, — сказала старуха, — но даже и слыхом не слыхала о таком жеребце.

Утром они снова пустились в путь. На прощание старуха дала им скребницу.

— Вот вам скребница, — сказала старуха, — она вам добрую службу сослужит.

У братьев был дядя-кузнец, они и спешили, хотели скорее до него добраться.

Двенадцать подручных работали у дяди, а сам он жил во дворце. Кузнец уже издали увидел, что едет Хороший-Пригожий со своими братьями. Он открыл им ворота, а когда они спешились, ввел их в дом, и племянники рассказали, зачем они едут.

Кузнец знал, где солнечно-лунный жеребец.

— На нем ездит младший сын Железноносой карги, — сказал кузнец. — Скачите до тех пор, пока не доскачете до диковинного, небывалого дома, в нем-то и живет Железноносая карга.

Ребята отдохнули у кузнеца. Он хорошенько подковал лошадей да еще дал в придачу подкову.

— Она вам, племянники, добрую службу сослужит, — сказал кузнец.

С тем он простился с ними. Сказал, что будет поджидать их на обратном пути и откроет ворота своего дома в самую пору.

Братья все ехали да ехали, покуда не доехали до диковинного дома. Хороший-Пригожий сказал братьям, чтобы они проехали вперед, а он-де их нагонит. А сам пошел к дому.

Хороший-Пригожий привязал своего коня к дереву. Бросил щетку, которую дала старуха, встряхнулся и кошкой оборотился. Подбежал к дому и начал скрестись у дверей.

Его впустили, он уселся на лавочке, замурлыкал и стал слушать.

Железноносая карга спросила свою сноху, жену самого старшего сына:

— Когда твой муж вернется домой?

— В десять часов, — ответила сноха.

Жена среднего сына сказала, что ее муж вернется домой в одиннадцать часов. А жена самого младшего сына Железноносой карги ждала мужа в полночь.

Услышав все это, Хороший-Пригожий соскочил с лавочки, подбежал к дверям и принялся скрестись; его выпустили.

Он вышел из дома, забежал за дерево, встряхнулся, человеком оборотился, сел на коня и поскакал следом за братьями. Торопил коня, погонял его, боялся, что сыновья Железноносой карги убьют братьев.

Ехали, ехали парни, доехали до трясины и увидели там мост и луг. Под мостом море воды протекало. Здесь они присели отдохнуть и заснули. Но Хороший-Пригожий стоял на берегу и не спал.

В десять часов возвращался домой самый старший сын Железноносой карги. Когда он подъехал к мосту, лошадь его вздрогнула.

— Ну, лошадка моя! Целы еще кости Хорошего-Пригожего? — спросил самый старший сын Железноносой карги.

— Целы! — ответил Хороший-Пригожий.

Кинулись они друг на друга, стали биться, и ни один не мог осилить другого.

В ту пору пролетал мимо ворон. Сын Железноносой карги крикнул ему:

— Ворон, ворон, милый ворон! Урони на меня одну каплю воды, я дам тебе мертвое тело.

А Хороший-Пригожий сказал:

— Ворон, ворон, милый ворон! Урони на меня одну каплю воды, я дам тебе два мертвых тела.

Ворон уронил каплю воды на Хорошего-Пригожего. Хороший-Пригожий поборол старшего сына Железноносой карги и отдал его ворону вместе с лошадью.

В одиннадцать часов ехал средний сын Железноносой карги. Когда он подъехал к мосту через трясину, то лошадь его вздрогнула, стала пятиться, не захотела на мост въезжать.

— Ну, лошадка моя! — сказал средний сын Железноносой карги. — Целы кости Хорошего-Пригожего?

— Целы! — ответил Хороший-Пригожий.

Кинулись они друг на друга. Долго бились, ни один не мог осилить другого.

Снова пролетел там ворон. Средний сын Железноносой карги крикнул ему:

— Ворон, ворон, милый ворон! Урони на меня только кашпо воды, я дам тебе мертвое тело.

А Хороший-Пригожий сказал:

— Ворон, ворон, милый ворон! Урони на меня хоть каплю воды, я, как и давеча, дам тебе два мертвых тела.

Тогда ворон уронил на него каплю воды. Хороший-Пригожий одолел среднего сына Железноносой карги и отдал его вместе с конем ворону.

В полночь подъехал на солнечно-лунном жеребце младший сын Железноносой карги. Еще издали было видно, как сиял и сверкал его конь.

Как только подъехал младший сын Железноносой карги к мосту, конь его вздрогнул, заартачился и никак не хотел въезжать на него.

— Что, лошадка моя, целы еще кости Хорошего-Пригожего?

— Целы! — ответил Хороший-Пригожий.

У моста сошлись они друг с другом, схватились. Долго боролись, ни один не мог совладать с другим. И снова над ними пролетел ворон и закаркал:

— Карр!.. Карр!

Младший сын Железноносой карги крикнул ему:

— Ворон, ворон, милый ворон! Урони на меня хоть каплю воды, и я дам тебе мертвое тело.

А Хороший-Пригожий сказал на это:

— Ворон, ворон, милый ворон! Урони на меня хоть капельку воды, я дам тебе два мертвых тела. Четыре ты уже получил от меня.

Ворон уронил каплю воды на Хорошего-Пригожего, и тот сразу же одолел младшего сына Железноносой карги. Потом он накинул на солнечно-лунного жеребца попону, чтобы он не светился, и разбудил своих братьев. Проснулись они, даже не ведая того, что здесь произошло.

— Поедем обратно, — сказал им Хороший-Пригожий.

Ехали они, ехали, наконец подъехали к дому Железноносой карги. Хороший-Пригожий привязал коня к дереву, оборотился кошкой и пошел скрестись к дверям. Его впустили, он вскочил на лавочку и стал слушать.

Снохи Железноносой карги сидели и плакали по своим мужьям, которых убил Хороший-Пригожий.

Самая старшая сказала так:

— Скоро Хороший-Пригожий будет возвращаться обратно; я выйду на обочину дороги, стану там прекрасной яблоней. Коли он хоть одно яблоко сорвет и съест, то лютой смертью помрет, а не съест, то яблоня схватит его.

— А я стану грушей, — сказала средняя сноха. — Ни один из братьев не пройдет мимо, чтобы груши не сорвать. Коли он ее съест, то лютой смертью помрет, а не съест, груша схватит его.

Младшая сказала:

— А я стану водой, чистой, как хрусталь. Хороший-Пригожий умается в пути, захочется ему водицы испить или выкупаться в ней — и тогда ему конец.

Соскочила кошка с лавочки, к дверям подобралась, выйти захотела. А Железноносая карга сказала своей старшей снохе:

— Давай-ка сюда эту кошку, уж не Хороший-Пригожий ли это? Ну, ежели он, горе ему!

Схватили женщины кошку, смотрят — и впрямь это Хороший-Пригожий.

— Ну и собака ты, Хороший-Пригожий! — закричала Железноносая карга. — Теперь ты в моих руках! Ты, средняя моя сноха, разыщи топор, а вы обе кота за ноги держите, на порог положите и ему голову отрубите.

Но пока они искали топор, кошка выскочила — и в окно! Выбежал Хороший-Пригожий на улицу, там встряхнулся, человеком обернулся, вскочил на коня и понесся, словно вихрь, — боялся, что братья его попадут в беду.

Еще немного, и он опоздал бы: хотели уже братья сорвать яблоко.

— Постойте! — крикнул Хороший-Пригожий братьям. — Я сам сорву!

Он выхватил саблю, вытер ее платочком, сбил одно яблоко, рассек его пополам, и яблоко тут же кровью излилось.

Поехали они дальше.

Вдруг смотрят, возле дороги груша растет. Только они подъехали к груше, Хороший-Пригожий снова выхватил саблю из ножен, вытер ее платочком, сбил грушу, рассек пополам, а груша тоже кровью излилась.

Когда они доехали до воды, ударил саблей Хороший-Пригожий воду, и она в кровь превратилась.

Только тогда рассказал он братьям, почему так поступал.

И отправились они дальше, к дому дяди-кузнеца.

Железноносая карга ждала, ждала своих снох, но, не дождавшись, села на помело и помчалась вдогонку.

Вдруг солнечно-лунный жеребец насторожился и сказал своему хозяину:

— Брось свою скребницу, милый мой хозяин, догоняет нас Железноносая карга!

Хороший-Пригожий оглянулся и видит, настигает их Железноносая карга. Он бросил скребницу, которую получил от старухи, и скребница сразу превратилась в такую непролазную грязь, что Железноносая карга как в нее попала, так и увязла по уши. Вот она уже выкарабкалась из грязи, поднялась и снова завалилась в нее. Долго билась карга, пока выбралась из грязи и помчалась вслед за Хорошим-Пригожим и его братьями. Но они тем временем уже успели ускакать далеко.

Вдруг солнечно-лунный жеребец снова насторожился и сказал своему хозяину:

— Брось свою подкову, милый мой хозяин, Железноносая карга настигает нас.

Оглянулся Хороший-Пригожий и видит, что Железноносая карга уже недалеко. Бросил он подкову, которую получил от дяди. Подкова острыми шипами вонзилась в ноги Железноносой карги. Заплясала она на месте от боли.

Увидал кузнец, что братьям грозит беда, открыл ворота. Железноносая карга уже огненным помелом коснулась лошади Хорошего-Пригожего, когда кузнец открыл ворота во двор. Братья влетели прямо туда и сразу закрыли железные ворота.

А Железноносая карга ничего не могла поделать, только ломилась в ворота и кричала:

— Просверлите дыру, чтоб мне хоть одним глазом глянуть на Хорошего-Пригожего!

— Не сверлите до тех пор, — сказал Хороший-Пригожий, — покуда клещи в кузнице не раскалятся.

Когда клещи в кузнице раскалились добела, братья просверлили дыру в заборе. Железноносая карга сунула в нее язык, они его ухватили раскаленными клещами и оторвали прочь.

Тут она не выдержала и убралась восвояси.

Вот уж тогда братья отдохнули.

Прошло время, Хороший-Пригожий сказал:

— Теперь можно с миром пойти и нам, больше Железноносая карга за нами гнаться не захочет.

Они попрощались с дядей-кузнецом и поехали домой.

По дороге встретили Мерзляка. На нем было девять шуб, девять доломанов и еще девять разных одежек, а он все-таки мерз. Хороший-Пригожий сказал ему:

— Пойдем с нами, мы еще доберемся до такого места, где и ты согреешься!

— Вот этого бы мне и надо! — сказал Мерзляк и пошел за ними.

Отправились они дальше. Вдруг встретили Бей без промаху. У того руки так и чесались — все хотелось ему метнуть кирпичом. Но некуда было метнуть, любая цель была не по нему — все казалась близкой.

Хороший-Пригожий сказал:.

— Пойдем с нами, мы еще доберемся до такого места, где ты найдешь подходящую цель.

— Вот бы дожить до этого, — сказал Бей без промаху и пошел за ними.

Отправились они дальше. Встретили Остроглазого. Он видел, что делается и за лесами, и за горами, и все-таки этого ему было мало — хотелось все дальше и дальше заглянуть.

Хороший-Пригожий сказал ему:

— Пойдем с нами, придет время, и ты, может быть, сумеешь заглянуть в такую даль, что наглядишься вдосталь!

— Это мне и нужно! — сказал Остроглазый.

Пошли дальше. Встретили Ненасытного, который, сколько ни ел, все никак не мог наесться.

Хороший-Пригожий сказал ему:

— Пойдем с нами, мы еще найдем такое место, где я тебя накормлю досыта.

— Вот это мне и надо! — сказал Ненасытный и присоединился к ним.

Пошли дальше. Встретили Выпей море. Когда ему случалось отхлебнуть глоток из реки Тиссы, она на шаг отходила от берега. Вот как он пил! А напиться вдоволь никак не мог!

Хороший-Пригожий сказал ему:

— Пойдем с нами, еще настанет время, что мы тебя напоим вдосталь!

— Хоть бы скорее! — сказал Выпей море и присоединился к ним.

Пошли дальше. Встретили Быстроногого. Сколько он ни бегал, никак не уставал — набегаться не мог.

Хороший-Пригожий сказал ему:

— Пойдем с нами, мы еще доберемся до такого места, где и ты набегаешься вдоволь.

— Это мне и нужно! — ответил Быстроногий и присоединился к ним.

Пошли дальше. Когда подошли к королевскому дворцу, их было уже девять человек.

Хороший-Пригожий заявился к королю и сказал, что привел солнечно-лунного жеребца. А король ответил на это:

— Теперь другая тебе задача нашлась: видишь, эта печь топится триста лет, и жарче ее нет; я отдам дочку только за того, кто в эту печь не побоится спать лечь.

— Пустяки, — сказал Хороший-Пригожий и перекинулся словечком с Мерзляком.

— Вот этого случая я и ждал давно!

Дрова, что были во дворе — шестьсот саженей, — он все сжег. А потом влез в печку и, просидев в ней всю ночь, все-таки не согрелся.

Утром король послал своего работника к печке, посмотреть, что там делается.

Работник пошел и увидел, что Мерзляк сидит в печи и все покрикивает, чтобы почаще подкладывали дрова, а сам дрожит, согреться никак не может.

Влез работник в печку, да и сгорел.

Хороший-Пригожий пришел к королю и доложил не только о том, что переночевал в печи, но и о том, что сожгли шестьсот саженей дров.

Король сказал в ответ:

— Вот еще задача одна: есть у нас триста откормленных волов и триста бочек вина, и тот, кто хочет получить в жены мою дочку, должен все это съесть и выпить.

Он поговорил с Ненасытным и Выпей море. Ненасытный ему ответил:

— Волов не обдирайте, только рога им сбейте. Свежевать их тоже не надо.

Выпей море сказал:

— Отбейте краны у бочек, а потом я и сам управлюсь.

Ненасытный враз уплел всех волов и не наелся. Кроме того, он подобрал все, что нашел кругом съестного, съел даже корочки сухие, что в шкафах завалялись.

Выпей море тоже выпил все вино из трехсот бочек, оставил только пустые бочки да обручи.

Хороший-Пригожий доложил королю, что все съедено и выпито. А король сказал:

— Теперь еще одна тебе задача! Вот уже триста лет, как заветный наряд дочери находится на самом краю света. Дочь мою получит только тот, кто это платье принесет. Я уже послал за ним одного человека.

Хороший-Пригожий сказал Остроглазому:

— Погляди-ка, далеко ли еще тот человек от края света?

Остроглазый глянул и увидел, что человек на таком расстоянии от края света, как отсюда до станции.

Услыхал об этом Быстроногий, предложил сбегать на край света. Побежал, догнал человека, повалил его на землю. Покуда тот в себя пришел, Быстроногий успел сбегать на край света и принести оттуда заветный наряд.

А тот человек сидел посреди дороги и, когда Быстроногий пробегал мимо, предложил ему присесть рядом. И только Быстроногий присел, как человек взял и сунул ему под голову лошадиную голову, чтоб тот заснул.

Ждут Быстроногого обратно, а его все нет и нет.

— Погляди-ка, что там с Быстроногим? — сказал Хороший-Пригожий Остроглазому.

Тот глянул и сказал:

— Спит он, под головой у него лошадиная башка, а тот человек заветный наряд несет.

Хороший-Пригожий спросил Бей без промаху, не выбьет ли он лошадиную башку из-под головы Быстроногого.

— Как же, могу! — сказал Бей без промаху. — Да так, что обе башки разлетятся на куски!

— Нет, так негоже! — сказал Хороший-Пригожий. — Ты только лошадиную башку выбей!

— Постараюсь, — ответил Бей без промаху. Отыскали для него четверть кирпича, запустил он им так, что вышиб лошадиную башку из-под головы Быстроногого, и тот проснулся.

Проснулся Быстроногий и побежал к дому, догнал того человека, отнял у него заветный наряд. Оглянуться не успели, как он прибежал с края света и принес наряд домой.

Видит король — делать нечего. Хитри не хитри, а Хорошего-Пригожего не перехитришь, не переспоришь.

И получил Хороший-Пригожий в жены королевскую дочку. Устроили они веселую свадьбу и сейчас еще живут да поживают, коли не померли.

ЗЛАЯ МАЧЕХА

Жили однажды два соседа. У каждого была жена и по одной дочери. Вдруг грянула война и унесла одного из соседей, а у другого за это время умерла жена. Что им оставалось делать? Вот вдовец да вдова и поженились. Но вдова была недобрая, падчерицу свою била смертным боем. Не вынесла девушка такой жизни и ушла из дому.

Шла, шла она путем-дорогой и повстречала собаку. Окликнула ее собака и попросила вытащить кость, застрявшую в глотке.

— Сделай, девушка, доброе дело, — попросила собака, — не пожалеешь.

Девушка охотно вытащила кость. Собака дала ей кость и сказала:

— Если ты когда-нибудь не будешь знать, как поступать, то поднеси только кость к губам, и она тебе сразу подскажет.

Девушка попрощалась с собакой, поблагодарила ее за кость и за добрый совет и пошла дальше. Шла, шла. Вдруг видит, печь стоит. Только поравнялась с ней, а та громким голосом попросила вычистить ее.

— Сделай, девушка, доброе дело, — попросила печь, — потом не пожалеешь.

Девушка наломала веток, связала веник, выбрала сор из печи, хорошенько подмела возле печи, вычистила ее, любо-дорого смотреть! А печка дала ей свисток и сказала:

— Если тебе понадобится, то свистни только в свисток, тут же невидимкой станешь.

Распростилась девушка с печкой, пошла дальше. Вдруг увидела муравья. Бедняжка попал в яму и никак из нее не выберется. Он попросил девушку помочь ему. Девушка подсобила муравью, и тот сказал ей:

— Если ты в пути услышишь шелест, то знай, что за тобой гонится злая ведьма.

Попрощалась девушка с муравьем, поблагодарила его за добрый совет и пошла дальше. Шла она и вдруг подошла к золотым палатам. Вошла девушка и видит: палаты огромные, а сидит в них только одна злая старуха.

— Здравствуй, тетушка, — приветливо поздоровалась девушка — она еще не знала, какая перед ней злющая ведьма.

Но старуха не ответила на приветствие гостьи, а только спросила, зачем она пришла сюда. Рассказала девушка, что ищет место, хочет работать поступить.

— Ладно, я возьму тебя, — сказала старуха. — Дела у тебя будет немного: каждый день приберешь двенадцать комнат, только в тринадцатую — не входи. Войдешь — пожалеешь.

Еще она сказала девушке, что год у нее состоит из трех дней.

Первый день девушка и не вспомнила о тринадцатой комнате. На второй день ее стало любопытство разбирать, но она приложила кость к губам — и любопытства как не бывало. Так поступила она и на третий день. А вечером, когда закончился год, старуха поставила перед ней два ящика. Один был дорогой, узорчатый, золоченый, а второй был простой, облезлый деревянный ящик.

— Выбирай один из них, — сказала старуха, ткнув костлявым пальцем в ящики. — Бери любой, какой понравится, — и рассказала, что в золоченом ящике много красивых платьев, драгоценностей — богатое приданое, а в простом ящике — целебные снадобья, ими можно вылечить всех бедняков.

Девушка выбрала простой деревянный ящик. Как ни убеждала ее старуха взять другой, она стояла на своем.

— Ладно, — сказала старуха девушке, — но смотри, покуда до дому не дойдешь, ящик не открывай, а то беда случится.

С тем и отпустила ее.

Шла, шла девушка с ящиком в руке, вдруг услышала страшный шелест.

«Да что же это такое?» — едва успела она подумать, как вспомнила, о чем говорил ей муравей.

Девушка свистнула в свисток, который ей подарила печка, и стала сразу невидимкой. В тот же миг пронеслась над ней злая ведьма, но девушка-то была невидимкой, и старуха как ни пялила глаза, а увидать ее не могла. Шипя и рыча со злости, она повернула восвояси.

Подождала девушка, пока ведьма скрылась, и пошла дальше. Подойдя к околице своей деревни, она снова свистнула и на этот раз перестала быть невидимкой.

Петушок, сидевший на заборе, увидел ее уже издали и закричал:

— Кукареку, хозяйка, идет твоя падчерица вся разряженная, несет с собой золотой ящик, полный добра!

Злая мачеха не поверила петушку и согнала его с забора.

Как раз в эту пору девушка открыла калитку. Тут и мачеха и дочь ее заторопились в дом поглядеть, что принесла с собой падчерица. Так верите или нет, чтоб мне сквозь землю провалиться, коли вру, — в этом ящике, простом, деревянном, были только золото, да шелка, да парчовые одежды.

Гложет мачеху зависть!

На другой день она все жарила, парила, варила, пекла — снарядила наконец в путь-дорогу свою дочку, чтобы и та принесла себе приданое.

Вот идет уже не падчерица, а родная дочка злой мачехи и встречает вдруг собаку. Окликнула ее собака и попросила вытащить кость из глотки, сказала, что если девушка сделает доброе дело, то не пожалеет об этом. Но девушка кичливо ответила:

— Вот еще! — и добавила: — Я вытащу кость, и ты же меня укусишь.

И пошла дальше. Шла она, шла, вдруг видит, стоит у дороги печь. Только девушка поравнялась с ней, печь стала просить вычистить ее.

— Сделай доброе дело, — сказала печь, — сделаешь, не пожалеешь.

Но маменькина дочка ответила:

— Вот еще, стану я пачкаться! — и пошла дальше.

То же было и с муравьем.

Вскоре пришла она к золотым палатам невиданной красоты. Вошла в них и в первой горнице застала только злую старуху.

— Здравствуй, тетушка, — приветствовала она ее.

Но старуха, как и в тот раз доброй падчерице, не ответила на приветствие и только сказала:

— И ты хочешь пойти в услужение? Ладно. Возьму. Для тебя тоже год будет состоять из трех дней, и у тебя тоже не будет другого дела, как только убирать двенадцать комнат. Но в тринадцатую не входи. А войдешь — смотри, ох, и пожалеешь об этом.

Но упрямая маменькина дочка в первый же день и с раннего утра вошла в тринадцатую комнату. Вошла и увидела: ничего в ней нет, стоят только два ящика: золотой и деревянный. Посмотрела маменькина дочка на ящики и решила уйти потихонечку. Вышла, стала двери прикрывать, а они не закрываются. Сколько ни билась, не могла двери закрыть.

Вернулась домой старуха, увидала, что двери в тринадцатую комнату открыты, сказала:

— Ослушалась ты моего приказа, и теперь тебе больше у меня не жить. А чтобы ты не говорила потом, будто один день прослужила даром, войди в тринадцатую комнату и выбери себе любой из ящиков, но что в них — я тебе не скажу.

Девушка, не задумываясь, взяла золотой ящик.

— Хорошо, — сказала старуха. — Иди. Но смотри, пока до дому не дойдешь, не открывай ящик, а то тебе несдобровать!

С тем ее и отпустила.

Шла, шла девушка со своим золотым ящиком и вдруг услышала за собой страшный шелест. Не успела она обернуться, посмотреть, что это, как ведьма налетела на нее. Очнулась девушка наутро вся в крови, закоченевшая и едва живая поплелась дальше.

Шла она, шла — видит, нет сил дальше идти. Догадалась: «Дай, — думает, — погляжу, что за драгоценности в ящике лежат. Сразу сил прибавится».

Решено — сделано. Остановилась девушка, ящик на землю поставила, открыла… И что же? Из ящика выскочила змея! Бросилась на девушку и ну ее кусать, жалить. От ужаса пустилась бежать жадная дочка. Да так бежала до самого дома, что чуть дух не испустила.

Когда она была уже возле околицы деревни, петушок приметил ее издали и прокричал своей хозяйке:

— Кукареку, хозяюшка, идет твоя дочка, вся в крови она, ни жива ни мертва!

Но злая мачеха и на этот раз не поверила петушку и согнала его с забора. В тот же миг в калитку вошла ее дочь. И едва она успела рассказать все, что с ней было, как тут же упала мертвая. Вслед за ней от зависти к падчерице скончалась и злая мачеха. А дочь с отцом после этого зажили счастливо.

ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОКИ Румынские сказки

Перевод Н. Анисимовой, М. Малобродской, З. Потаповой, С. Кульмановой, Л. Микуниной, М. Фридман, Т. Ивановой, Т. Ханс

МОЛОДОСТЬ БЕЗ СТАРОСТИ И ЖИЗНЬ БЕЗ СМЕРТИ

или-были когда-то царь и царица. Ежели бы не жили, то и сказки бы этой не было. А было это в те годы, когда росли на тополе груши, а на раките — фиалки; когда медведи хвостами дрались; когда волки с ягнятами братались, обнимались-целовались; когда на подкову блохе уходило девяносто девять ока железа и прыгала блоха в небесную высоту да приносила нам оттуда сказки; когда писала муха на стене… Тот врать мастак, кто не поверил мне.

Жили-были великий царь и царица, молодые и красивые, но детей у них не было. Много раз обращались они к знахарям и лекарям, да все напрасно. Сколько они ходили по всяким звездочетам, просили их узнать по звездам, будут ли у них дети, а детей все нет как нет.

Наконец прослышал царь, что живет неподалеку в одной деревне старик знахарь, и послал за ним. Но старик ответил гонцам, что, если он кому нужен, пусть тот сам к нему придет. Собрались тогда в дорогу царь с царицей и вместе с боярами, солдатами и слугами отправились к старику в деревню. Старик, как только их увидел, тотчас вышел им навстречу и сказал:

— Добро пожаловать! Только зря ты, твое величество, ко мне пожаловал. Исполнение желания твоего принесет тебе одно лишь горе.

— Не твоя это печаль, — сказал царь. — А коли есть у тебя такое зелье, чтоб у нас дети родились, дай мне его.

— Есть у меня такое зелье, но родится у вас только один сын — Фэт-Фрумос^[1], и красив он будет, и всем хорош, и жалостлив — да не про вас.

Взяли царь с царицей зелье и, радостные, вернулись во дворец. Вскоре царица понесла. Все царство, весь двор царский и все сановники, узнав об этом, возликовали.

Не пришло еще время царевичу родиться, а он уж стал в утробе матери плакать, и ни один лекарь не мог его успокоить. Отец обещает сыну все блага земные, а тот все плачет, заливается.

— Успокойся, мой дорогой, — говорит царь, — подарю я тебе любое царство; замолчи, сынок, дам я тебе в жены любую царевну.

Обещает он ему и то и се и всякую всячину. Наконец, когда увидел, что ничем его не утешить, говорит царь:

— Замолчи, дитя мое, дам я тебе молодость без старости и жизнь без смерти.

Тут мальчик перестал плакать и родился. Ударили слуги в литавры и затрубили в трубы, и ликовало все царство целую неделю.

Чем больше рос мальчик, тем умнее и отважнее он становился. Ходил он в школу и к философам; над чем другие дети год бились, он с тем за один месяц справлялся. Царь не мог на сына нарадоваться. Да и все в царстве радовались тому, что будет у них государь такой же умный и ученый, как царь Соломон. Вдруг неизвестно почему стал мальчик грустить, сделался он задумчив и печален. И вот в тот самый день, как исполнилось ему пятнадцать лет, когда царь пировал за столом со своими боярами и сановниками, поднимается Фэт-Фрумос со своего места и говорит:

— Батюшка, настало время дать мне то, что обещал ты еще при моем рождении.

Опечалился царь, услыхав такие его слова, и говорит:

— Да как же, сынок, могу я сдержать такое неслыханное обещание? Ежели я тебе и обещал, так лишь затем, чтобы тебя успокоить.

— Коли ты, отец, не можешь мне дать молодость без старости и жизнь без смерти, пойду я скитаться по свету, пока не добуду того, ради чего на свет появился.

Бояре и царь пали перед Фэт-Фрумосом на колени и стали упрашивать его не покидать их страну. Говорят ему бояре:

— Отец твой уже стар, скоро мы возведем тебя на трон и дадим тебе в жены самую что ни на есть красивую девушку на свете.

Но ничто не могло заставить Фэт-Фрумоса отказаться от своего решения. Он был тверд как камень и стоял на своем. Увидел царь его упорство, согласился и стал собирать ему в дорогу припасы разные и все, что требуется.

Пошел Фэт-Фрумос на конный двор, где стояли самые лучшие в царстве кони, чтобы выбрать себе коня по душе. Но только царевич руку на коня положит и за хвост его схватит, тот с ног валится. Один за другим все кони у него и попадали. Наконец, когда уж собрался Фэт-Фрумос выходить, окинул он еще раз конюшню взглядом и заметил в одном углу запаршивевшего, в болячках, ледащего коняку. Подошел он к нему, и как только схватил за хвост, обернулся конь и говорит:

— Чего тебе надо, хозяин? Слава господу, помог он мне дожить до того дня, когда прикоснулась ко мне рука богатырская.

Вздыбился конь и встал как свечка.

Рассказал тут ему Фэт-Фрумос, что он задумал, а конь ему в ответ:

— Чтобы исполнилось твое желание, попроси у отца саблю, копье, лук, колчан со стрелами и ту одежду, какую носил он, когда был молодым; и еще ухаживай за мной сам шесть недель и корми меня овсом, а овес на молоке вари.

Попросил Фэт-Фрумос у отца, что ему конь велел, и приказал царь управляющему открыть все сундуки, чтобы мог царевич выбрать все, что ему понравится. Три дня и три ночи рылся Фэт-Фрумос в сундуках и наконец нашел на дне одного из них старое ржавое оружие и одежду, ту, какую носил его отец, когда был молодым. Принялся Фэт-Фрумос очищать от ржавчины старое отцовское оружие, и через шесть недель заблестело оно, как зеркало. За конем он тоже ухаживал, как тот ему наказал. Нелегкая была работа, но он со всем управился.

Как сказал Фэт-Фрумос коню, что оружие и одежда начищены и блестят, словно новые, конь тут же встряхнулся, вся парша и болячки с него сошли, и стал он таким, каким уродился: крепкий, статный, на спине четыре крыла. Увидел Фэт-Фрумос, как его конь преобразился, и говорит ему:

— Через три дня в путь отправимся.

— Да по мне, хоть сейчас, хозяин, — отвечает ему конь. — Только прикажи.

Через три дня весь двор и все царство поверглись в глубокую печаль. Надел Фэт-Фрумос доспехи богатырские, взял в руку саблю острую, вскочил на того коня, которого сам себе выбрал, и стал прощаться с царем, царицей, со всеми боярами, большими и малыми, с воинами и со всеми дворцовыми слугами. Все они слезно его упрашивали не уезжать, чтобы не приключилось с ним чего худого по дороге, чтобы не сложил он где-нибудь свою голову. Но Фэт-Фрумос только коня пришпорил и вылетел из ворот, как ветер. А за ним следом поехали возы с припасами и деньгами да сотни две воинов, что дал ему отец в провожатые.

Как выехал Фэт-Фрумос из царства своего отца и доехал до пустыни, роздал он все добро воинам и, попрощавшись с ними, отправил их назад. Себе он оставил припасов ровно столько, сколько смог увезти его конь. Направил царевич коня на восток и через три дня и три ночи доехал до большого поля, усеянного человеческими костями.

Остановился он здесь отдохнуть, а конь ему и говорит:

— Знай, хозяин, что заехали мы во владения ведьмы Геоноаи, а она такая свирепая, что еще ни один человек, который попадал сюда, не возвращался назад живым. Была она раньше, как и все женщины, но прокляли ее родители за то, что никогда она их не слушалась и вечно огорчала. Вот и превратилась она в ведьму. Сейчас она дома со своими детьми, но завтра мы встретимся с ней вон в том лесу. Прилетит она, чтобы тебя убить. Правда, страшна она, да ты не бойся, держи только лук наготове да саблю и копье под руками — пригодятся.

Легли они спать, но попеременно на часах стояли.

На следующий день на рассвете собрались они ехать через лес. Фэт-Фрумос взнуздал и оседлал коня, подтянул потуже подпруги, и тронулись они в путь. Вдруг слышат страшный грохот. Конь и говорит:

— Приготовься, хозяин, это ведьма приближается.

Ну и неслась же она, братцы, на пути ее деревья валились, так она мчалась. Но конь взвился над ведьмой как вихрь. Фэт-Фрумос пустил стрелу и попал ей в ногу, нога и отвалилась. Приготовился он во второй раз стрелять, но ведьма закричала:

— Погоди, Фэт-Фрумос, я тебе ничего худого не сделаю.

А как увидела, что он ей не верит, расписалась в том своей кровью.

— Если бы не твой конь, — сказала Фэт-Фрумосу ведьма, — пришел бы тебе конец, а так ты сам меня чуть не убил. Знай, что до сей поры ни один смертный не смел вступать в мои владения. Те же безумные, кто осмеливался, доходили лишь до того поля, где ты видел человеческие кости.

Направились они к дому ведьмы. И надо было видеть, как она Фэт-Фрумоса за стол сажала, как радушно принимала. Сидят они за столом, угощаются; вдруг ведьма застонала от боли. Вынул тотчас царевич из своей сумы ее ногу, приставил на место, нога сразу и приросла. Обрадовалась ведьма, потчевала она Фэт-Фрумоса три дня и три ночи, а потом предложила ему в жены любую из своих дочерей. Хоть и были они красоты несказанной, Фэт-Фрумос все же от них отказался и признался старухе по чести, чего он ищет; на это ведьма и говорит ему:

— Думаю я, что с твоим конем и твоей отвагой ты своего добьешься.

Через три дня снарядился Фэт-Фрумос дальше в путь-дорогу. Ехали они долго ли, коротко ли, проехали владения Геоноаи и выехали на широкое поле. Только с одной стороны того поля стоит трава высокая, а с другой все выжжено. Спросил царевич у коня, почему трава выжжена, а конь ему отвечает:

— Здесь владения другой ведьмы — Скорпии, старшей сестры Геоноаи. Обе они такие свирепые, что никак не могут ужиться друг с другом. Родительское проклятие обеих их обратило в чудовищ. Страшная вражда между ними: хочет одна у другой землю отнять. Когда Скорпия злится, изрыгает она смолу и пламя. Видно, опять повздорила она с сестрой, ходила ее выгонять из своих владений, ну и выжгла траву на своем пути; Скорпия — ведьма трехглавая, она еще злее, чем сестра. Отдохни немножко, а завтра с утра готовься к бою.

На следующий день подготовились они, как перед схваткой с Геоноаей, и в путь тронулись. Вдруг слышат такой рев и шум, какого никогда до той поры и не слыхивали.

— Будь наготове, хозяин, — говорит Фэт-Фрумосу конь, — это приближается к нам Скорпия.

Мчится ведьма в ярости, изо рта пламя пышет. Примчалась она, словно вихрь, но конь взвился над ней и опустился рядом. Фэт-Фрумос пустил стрелу и снес ей одну голову. Как снес он ей голову, заплакала ведьма, пощады запросила, обещала ничего худого ему не делать, а чтобы поверил он ей, расписалась в том своей кровью. Еще лучше Скорпия богатыря принимала, чем Геоноая. Он ей отдал голову, которую стрелой снес, и, как только ее на место приставили, приросла она, как прежде. Через три дня Фэт-Фрумос отправился дальше.

Проехал он владения Скорпии и — долго ли, коротко ли — доехал до цветущего луга, где царит вечная весна. Цветы там красоты невиданной, а запах от них такой сладкий, такой приятный, что и рассказать нельзя. Нежный ветерок над тем лугом веет. Остановились они отдохнуть. Конь и говорит:

— Много мы с тобой, хозяин, трудностей преодолели, но самые большие впереди; ждут нас теперь великие опасности, и если с божьей помощью мы с ними справимся — значит, мы с тобой и вправду богатыри. Неподалеку отсюда есть дворец, в нем-то и скрывается молодость без старости и жизнь без смерти. Окружен тот дворец высоким непроходимым лесом, день и ночь рыщут по тому лесу чудовища, страшнее которых на свете нет; тебе их никак не одолеть, пройти через лес невозможно, ну да мы как-нибудь постараемся-понатужимся, авось через лес и перескочим.

Отдохнули они денек-другой, опять к трудному делу приготовились. Конь весь напружился и говорит:

— Хозяин, подтяни подпругу что есть мочи, сядь в седло покрепче, за гриву мою ухватись и ноги поплотнее к бокам моим прижми, чтобы лететь мне было легче.

Поднялся он и в один миг очутился возле леса.

— Хозяин, — говорит опять конь, — сейчас все чудовища собрались во дворе, где их кормят, — самое время нам через лес перелететь.

— Летим, — отвечает Фэт-Фрумос, — и да поможет нам бог.

Поднялись они выше леса стоячего, выше облака ходячего и увидели дворец. Сиял тот дворец ярче солнца красного. Пролетели они над лесом, и только собрался конь опуститься у дворцовой лестницы, как задел копытом за верхушку дерева. Тут сразу весь лес зашумел, закачался, а чудовища зарычали, да так, что у Фэт-Фрумоса волосы встали дыбом.

В один миг Фэт-Фрумос с конем внизу очутились, и кабы не хозяйка дворца, тут бы им и конец пришел. А хозяйка дворца была волшебница, она как раз в это время кормила своих ребят — так она этих чудовищ называла.

Очень хозяйка обрадовалась, потому что до сих пор никогда человека не видала. Успокоила она чудовищ и на место их отослала. Ох, и красавица же была хозяйка — высокая, стройная, пригожая. Как увидел ее Фэт-Фрумос, так и замер на месте. А она ласково на него посмотрела и говорит:

— Добро пожаловать, добрый молодец! Чего тебе надобно?

— Ищу я, — отвечает ей Фэт-Фрумос, — молодость без старости и жизнь без смерти.

— Коли этого ты ищешь, — говорит ему хозяйка, — то нашел, что искал.

Сошли они с лестницы и вошли во дворец. Здесь встретили их еще две молодые женщины, и нельзя было сказать, которая из них моложе. Это были старшие сестры красавицы. Поблагодарил волшебницу Фэт-Фрумос за то, что спасла она его жизнь. Все три красавицы на радостях приготовили ему отменный ужин и подали на золотой посуде. Коню они разрешили пастись, где ему вздумается, а потом показали гостей всем чудовищам и крепко-накрепко наказали им царевича и коня не трогать, чтобы могли они спокойно ходить по всему лесу.

Попросили красавицы Фэт-Фрумоса у них остаться: скучно им было жить одним. Он не заставил себя упрашивать, поблагодарил, согласился и сказал, что ни о чем лучшем и мечтать не мог.

Мало-помалу попривыкли они друг к другу, рассказал им Фэт-Фрумос обо всем, что он испытал, пока до них добрался. А через некоторое время женился он на младшей сестре. После свадьбы разрешили ему сестры гулять всюду, где ему захочется. Но одну долину показали они ему лишь издали и сказали, что называется она Долиной Слез, и запретили туда ходить — от нее, мол, будет ему большое горе.

Прожил он там немало времени, но даже и не заметил, потому что оставался таким же молодым, каким пришел. Гулял он по лесу, не знал никаких забот, жил-поживал себе счастливо в золотых хоромах, в мире и согласии с женой и свояченицами, радовался ярким цветам и свежему, чистому воздуху.

Часто ходил Фэт-Фрумос на охоту, и вот однажды увидел он зайца, пустил в него стрелу — мимо, пустил другую — не попал; рассердился Фэт-Фрумос, погнался за зайцем, пустил третью стрелу и убил его. Но не заметил, несчастный, что, гоняясь за зайцем, попал он в Долину Слез. Взял он зайца, вернулся домой, но… что бы вы думали! Вдруг взяла его тоска по отцу с матерью. Не осмелился он признаться в этом хозяйкам дворца, но они, видя его грусть и печаль, сами обо всем догадались. Очень они тогда встревожились.

— Ах ты, несчастный, — говорят они ему, — ты зашел в Долину Слез!

— Да, дорогие мои, зашел, хоть и не нарочно. А теперь вот гложет меня тоска по родителям, но и вас я не в силах покинуть. Столько времени я с вами живу, а не могу ни на что пожаловаться. Пойду я взгляну еще разок на родителей, а потом назад к вам вернусь и больше уж вас никогда не покину.

— Не уходи от нас, любимый! — говорят ему они. — Уж сотни лет, как твоих родителей и в живых-то нет. Боимся мы, что если ты отсюда уйдешь, то никогда уж больше мы тебя не увидим. Не уходи от нас, потому чуем мы беду неминучую.

Но сколько ни уговаривали Фэт-Фрумоса жена, и сестры, и конь, не смогли они унять его тоску по родителям. Вконец иссушила она Фэт-Фрумоса. Наконец конь и говорит:

— Раз не хочешь ты меня послушать, хозяин, то теперь, что бы с тобой ни случилось, пеняй на себя. Я тебя предупредил, а теперь, если согласишься на мое условие, отвезу я тебя обратно.

— Соглашусь, — отвечает Фэт-Фрумос с радостью. — Говори, какое твое условие.

— Как приедем мы во дворецтвоего батюшки, то, если захочешь ты хоть часок там побыть, я тебя дожидаться не стану, а сразу же вернусь назад.

— Ладно, — говорит Фэт-Фрумос.

Приготовился он к отъезду. Обнялся Фэт-Фрумос с женой и сестрами, попрощался с ними и пустился в путь. Остались они одни, опечалились, плачут, убиваются.

Доехал Фэт-Фрумос до того места, где прежде были владения ведьмы Скорпии, а там — города возвышаются. Где прежде леса стояли, там теперь поля расстилаются. Поспрошали они одного-другого о ведьме и о ее доме, а те им в ответ, что только деды слыхали от прадедов такие небылицы.

— Как же так? — говорит им Фэт-Фрумос. — Я ведь здесь на днях проезжал.

Рассказал он им все, как было. Только посмеялись люди над Фэт-Фрумосом, словно он бредил или грезил наяву, а он, удрученный, поехал дальше, не заметив даже, что волосы и борода у него за это время поседели.

Доехал Фэт-Фрумос до владений Геоноаи, расспросил о ней и получил такие же ответы.

Никак не мог он понять, как же могло все так сильно перемениться за несколько дней. Еще сильней Фэт-Фрумос опечалился и поехал дальше. Седая борода отросла у него уже до пояса, а ноги под ним подгибались. Достиг наконец Фэт-Фрумос царства своего отца. Здесь тоже — другие люди, другие города, а старые так изменились, что и не узнать. Наконец доехал он до того дворца, где родился. Слез с коня, конь руку ему поцеловал и говорит:

— Прощай, хозяин, я возвращаюсь обратно. Коли хочешь ехать со мной, садись в седло и немедля в путь.

— Прощай, — отвечает ему Фэт-Фрумос, — надеюсь, что и я скоро вернусь.

Конь умчался как вихрь.

Увидел Фэт-Фрумос, что отцовский дворец разрушился и зарос бурьяном. Вздохнул он, глаза его слезами затуманились. Стал он вспоминать, каким был когда-то этот дворец и как прошло здесь его детство. Обошел он дворец два-три раза, осмотрел каждую комнату, каждый уголок, напоминавший ему о прошлом, потом вышел и на конный двор, где коня себе выбрал. Спустился он в погреб, вход в который был завален всяким мусором. Стал Фэт-Фрумос шарить по всем углам — а борода у него уж до колен доросла, веки приходится приподымать руками, а ноги еле двигаются. Нашел он только сундук ветхий, там в особой коробке хранились прежде драгоценности, — ничего в нем теперь не было. Поднял Фэт-Фрумос крышку коробки, и вдруг чей-то слабый голос сказал ему:

— Добро пожаловать, Фэт-Фрумос, если бы ты запоздал еще немножко, пришел бы мне конец.

А это, оказывается, была его Смерть. Совсем она иссохла, так долго пришлось сидеть ей, скрючившись, в коробке. Дала она Фэт-Фрумосу пощечину, упал он на землю мертвым и тут же обратился в прах.

ЦУГУЛЯ, СЫН СТАРИКА И СТАРУХИ

Было однажды, а может, и никогда не бывало…

Жили-были однажды старик со старухой, такие бедные, что, как говорится, нечего было им водой запивать. Коли заводилась у них кукурузная мука — так соли не было; соль и кукурузу раздобудут — овощей нет. Так и жили дед да баба, перебиваясь изо дня в день. Было у них трое сыновей, таких оборванных да грязных, что жаль смотреть. Младший, видать, был поумнее, чем двое старших, но зато калека на обе ноги. Звали его Цугуля.

А неподалеку жила Змея-колдунья. И такая вредная была эта змеюка, что даже соседям своим покоя не давала: разоряла их поля и чинила много всяких пакостей.

Когда родился Цугуля и пришли к ребенку феи-ворожеи, подвернулась тут и эта Змея подколодная. Услышала она, какую судьбу предвещают Цугуле, и от зависти отняла у него поджилки. Остался Цугуля калекой.

Из-за бедности своей да из-за Цугули безногого стали дед с бабкой вместе с сыновьями посмешищем для всей деревни. А над бедным Цугулей даже братья его смеялись.

Выросли ребята. Вот раз Цугуля и говорит матери:

— Матушка, слыхал я, что есть у тебя богатый брат в соседней деревне. Сходи-ка ты к нему да попроси у него какую ни на есть клячу. Ездили бы мы с ней охотиться, а то надоело мне лежать без дела на печи.

— О чем ты только болтаешь, калека, — рассмеялись его братья. — Лучше пусть мать попросит у дядюшки двух коней для нас, ведь мы-то можем вскочить на лошадь.

Проглотил Цугуля насмешку, повесил голову и замолчал.

Мать всегда матерью останется. Пошла она к брату своему и попросила двух коней для старших братьев и кобылу для Цугули.

Дядя охотно дал лошадей, а уж для Цугули и подавно, чтоб он, бедняжка, тоже мог ездить.

То-то было радости старшим братьям, когда мать привела им коней, только Цугуля никак не мог развеселиться: ведь был он калекой и не знал, где найти исцеление.

Через несколько дней Цугуля сказал, что тоже хочет поехать с братьями на охоту.

Посмеялись над ним братья, но вступилась мать за младшего сына, и взяли они Цугулю. Собрались и поехали.

В лесу подивились братья, как ловко Цугуля бьет всякую дичь. Ни одной стрелы не пустил он понапрасну. Все попадали в цель.

Три дня и три ночи провели братья на охоте. А на третью ночь привиделся Цугуле радостный сон. Приснилось ему, будто попал он в прекрасный сад, красивый, словно рай. Вот сидит он в уголке грустный и печальный, потому что не может ходить и вдосталь порадоваться красоте этого сада. Птицы звонко распевают, листья деревьев чуть шелестят под ветерком, а цветы льют опьяняющий аромат. С горестью смотрел Цугуля на всю эту красоту, которой не мог наслаждаться. И, обратив очи к небу, взмолился он тут к господу: пусть лучше лишит он его жизни, чем прозябать в таком несчастье.

И вот пока он молился, вдруг видит — стоит перед ним фея, такая прекрасная и ласковая, каких он в жизни своей не видывал. И будто спрашивает:

— На что ты жалуешься, молодец, на что сетуешь?

— Как же мне не сетовать, как же мне не печалиться, прекрасная фея, — отвечает ей Цугуля. — Ведь я же калека, и смеются надо мной все парни на деревне.

— Перестань, милый мой, не плачь, — будто отвечает ему фея. — Не знают они, что делают. А ты исцелишься да еще царем станешь.

— Не надобно мне царства, — говорит Цугуля. — Я был бы рад-радешенек, если бы мог ходить. Да не будет этого, ведь у меня, говорят, ноги без поджилок.

— Сбудется это, — твердо сказала фея. — Были у тебя поджилки, но отняла их у тебя Змея-колдунья, когда ты был маленьким. Вот возьми этот поясок. Коль ты им подпояшешься да перекувырнешься трижды через голову — в кого хочешь, в того и обернешься. Исхитрись да и отними поджилки у ведьмы.

Взял Цугуля поясок, а когда поднял глаза, чтобы спросить у феи, кто она такая и почему над ним сжалилась — глядь! — ее нет как нет. Словно сквозь землю провалилась.

Тут Цугуля и проснулся. Смотрит — а поясок у него в руках.

Подпоясался Цугуля волшебным пояском, трижды перекувырнулся, пожелал стать птицей — и обернулся птицей. Снова трижды перекувырнулся — и опять стал человеком. Едва не умер от радости, насилу успокоился. Потом надел поясок на голое тело, чтоб никто не увидел, а братьям остерегся рассказывать, что с ним приключилось.

Видно, фея-то была добрая волшебница.

Настало утро, вернулись три брата в свою лачугу, принесли с собой много дичи.

Через несколько дней снова поехали они на охоту. Остановились, пустили коней пастись; тут старшие братья велели Цугуле стеречь коней — сами-то они устали.

Легли и сразу заснули.

А Цугуля привязал коней, трижды перекувырнулся через голову, обратился в пчелу и полетел на север, где жила колдунья.

Добравшись туда, вспорхнул Цугуля вверх и влетел в дом колдуньи. Сидит она и разговаривает со змеями — зятьями своими и со змеюками-дочерьми, а Цугуля слушает. Вот и говорит старая ведьма:

— Гляньте-ка, дочки, лежат ли еще поджилки Цугули в ларе за печью, куда я их положила?

— Лежат, — отвечает младшая дочь, — не дальше как сегодня я их там видела.

— Ну так идите по домам, — говорит старая карга, — да остерегайтесь этого проклятого Цугули. Я и то его боюсь, хоть и отняла у него поджилки.

А еще услышал Цугуля, что вскорости будет свадьба младшей змеюки-дочери и для свадебного пира много понадобится дичи. Старая ведьма назначила каждому зятю место, где ему охотиться.

Для одного раза достаточно наслушался Цугуля.

Когда возвратился он к своим братьям, уже занялась заря над деревней.

— Вставайте, братья, — говорит Цугуля. — Вот уж и день настал.

— Что ты нас раньше не разбудил? — стали попрекать его братья.

Цугуля смолчал.

Встали они, поохотились, потом вернулись домой.

Теперь Цугуля стал спать на дворе и все размышлял, как бы ему похитить свои поджилки. Он тайком все летал к колдунье и выжидал удобного случая вернуть свою силу.

Однажды вечером обернулся он мухой и влетел по трубе в камору, где стоял ларь с поджилками. Старой колдуньи дома не было. Влетев, обернулся Цугуля человеком, взял поджилки из ларя и приложил к своим ногам. Они сразу прилипли, словно век там были. Тогда Цугуля снова превратился в муху и вылетел вон.

На следующую ночь собрались змеи на охоту за дичью для свадебного пира.

Цугуля сперва встал на пути старшего змея. Когда подошел он близко, змеев конь захрапел, а змей коню говорит:

— Что же ты, конь мой храбрый! Ведь не занес же сюда ворон Цугулины косточки, не пригнал ветерок Цугулин волосок! Поджилки его лежат у моей тещи за печкой!

— А ты откуда знаешь? — крикнул ему Цугуля. — Сходи-ка с коня, померимся силой.

У змея вся кровь застыла в жилах, как увидел он Цугулю. Начали они биться на палицах, но Цугуля как замахнулся, как ударил палицей, так и убил змея на месте. Отрубил ему голову, взял коня и оружие и поехал навстречу среднему змею. Покончил он быстро и с этим и отправился искать младшего.

Повстречал Цугуля и младшего. Начали они биться. Сперва бились на палицах — палицы расщепились. Бились на копьях — копья раздробились; взялись они за сабли — и сломалась змеева сабля. Тогда схватились врукопашную, и победил Цугуля змея в смертном бою. Отрубил ему голову, забрал коня и оружие и отправился домой с добычею.

Когда добрался он до деревни, уже светало. Привязал Цугуля коней, а оружие змеево спрятал. А потом разбудил братьев, чтоб ехать на охоту.

Увидели братья коней — подивились. Спрашивают Цугулю, а он не захотел им ничего рассказывать, отговорился, что не знает.

Сели братья на змеевых коней и отправились в лес. А Цугуля взял коня младшего змея — это был самый лучший конь.

Видит старая колдунья, что зятья запаздывают, и говорит дочерям:

— Тут дело нечисто. Посмотрите-ка, лежат ли Цугулины поджилки за печкой?

Поискали дочери и говорят:

— Да там нет ничего.

— Так, значит, убиты ваши мужья, — говорит старуха. — Сыграл Цугуля с нами злую шутку. Идите в лес, туда, где он пройти должен, и делайте, что я скажу.

Едет Цугуля по лесу с братьями и видит виноградник с тяжелыми гроздьями. Показалось ему, что тут что-то неладно. Никогда прежде он этого виноградника в лесу не видел.

Старшему брату захотелось сорвать гроздь. Остановил его Цугуля, слез с коня, выхватил саблю и ну рубить виноградник. Полилась из срубленных лоз кровь, черная, как смола.

Подивились тому братья.

Снова сели они на коней и поехали дальше. Едут, едут и въехали в сливовый сад. Не дал Цугуля брату поесть тех слив, порубил их, как лозы, — потекла кровь и из слив.

Поехали они дальше — и приехали к ручью. Никогда прежде в этих местах ручья не бывало.

Не дал Цугуля братьям испить воды. Взял он копье да и вонзил в глубь ручья и не раз, а много раз кряду; хлынула вдруг из ручья багровая кровь с тяжким запахом, словно из зарезанной коровы хлестала.

Все это были ведьмины дочери; хотели они отравить Цугулю, сына старика и старухи.

Снова двинулись они вперед. Говорит Цугуля своим братьям:

— Посмотрите, братья, что такое меня так жжет и палит?

— Что б это могло быть? — подивились братья. — Туча какая-то красная летит за нами, как ветер.

— Это, братцы, старая Змея-колдунья, — говорит Цугуля. — Она за мной гонится. Удирайте-ка вы поскорей, возвращайтесь домой да смотрите не попадайтесь ей на пути, не то она вас в клочки разорвет.

Расставшись с братьями, укрылся Цугуля от колдуньи в пещере. Старая ведьма была в такой ярости, что у нее глаза помутились, и она молнией проскочила мимо пещеры и умчалась вперед, ничего не видя от бешенства.

А Цугуля вышел из пещеры, вскочил на коня и давай бог ноги. Обернулся он к востоку и скакал до тех пор, пока не прискакал ко дворцу одного царя. Тот царь двадцать лет все возводил высоченную стену напротив змеевых владений. Он тоже, видно, натерпелся от змеев и как раз к тому времени достроил стену.

Как добрался туда Цугуля, рассказал он царю, что убил и змеев-зятьев, и дочерей-змеюк. Потом попросил он, чтобы приказали всем кузнецам в городе выковать ему здоровую железную палицу: этой палицей убьет он и старую колдунью.

Царь на радостях разрешил Цугуле делать как знает, только бы избавиться от проклятой Змеи подколодной.

Цугуля проделал в крепостной стене дыру, а потом велел принести побольше дров, разжег большой костер и сунул туда свою железную палицу, чтоб она докрасна раскалилась.

А старая ведьма пометалась, пометалась из стороны в сторону в поисках Цугули и наконец разнюхала, что он отправился в царство за большой стеной. Повернула назад, одним махом долетела до той стены, да так и шлепнулась прямо под ней от усталости и злости. Потом поднялась кое-как и решила перепрыгнуть через стену. Да не вышло дело. Видит она, что понапрасну будет прыгать — вскарабкалась до дыры, которую пробил Цугуля. Подсела к дыре и стала втягивать воздух, чтобы проглотить всех, кто был в крепости.

Царь и весь народ так испугались, что оцепенели от страха. Но Цугуля не растерялся, взял свою горящую, как жар, железную палицу и пошел к дыре. Как потянула в себя воздух колдунья, Цугуля и ткнул ей палицей прямо в глотку. Только разок и взвыла колдунья: «Доконал меня Цугуля!» — да и подохла на месте.

Царь, бояре и весь народ возблагодарили господа, что избавил он их от Змеи-колдуньи, ее дочерей и зятьев, — ведь сколько зла они всем причинили. А спасителя своего Цугулю нарекли они богатырем и мудрецом. И воздал царь Цугуле великие почести.

Зажил там Цугуля, как у отца родного. Да нашлись завистливые бояре, вселили они царю в сердце страх, что Цугуля понемногу все царство к рукам приберет.

Наслушался царь таких наговоров и стал думать, как бы ему избавиться от Цугули. В конце концов послушался совета самого завистливого старого боярина.

Послал царь за Цугулей. Тот явился.

— Цугуля-богатырь, — говорит ему царь, — мой царский совет порешил, чтоб ехал ты в Стрирское царство и просил царя отдать свою дочь мне в жены.

— Коли порешил так царский совет, я готов подчиниться, — отвечает Цугуля.

— Когда же ты отправишься?

— По мне — хоть завтра.

Изготовили грамоты, дали Цугуле денег, распростился он с царем и боярами и двинулся в путь. Проводил его народ за городские стены, и долго глядели люди вслед ему, пока не скрылся он из виду.

Наперед поехал Цугуля повидаться с братьями. Рассказал он им, как убил старую Змею-колдунью, а потом поведал, какую ему задал царь задачу.

Дал Цугуля братьям денег для стариков родителей, обнялись они и на том расстались.

Братья-то стали теперь на Цугулю косо поглядывать: никак не могли они примириться с тем, как Цугуля их пристыдил, ведь они были старше, а глупее Цугули оказались, где им с младшим братом тягаться!

А Цугуля ехал все вперед и вперед. И вот однажды попадается ему на пути человек, который кричит, что с голоду помирает. Подъехал Цугуля рассмотреть его поближе. Видит: человек как все люди, только пашет зараз семью плугами да знай кричит не смолкая.

— Что ты за богатырь, братец, что пашешь семью плугами да еще вопишь, что с голоду умираешь? — крикнул ему Цугуля по-приятельски.

— Какой я богатырь, — отвечает голодный. — Настоящий богатырь — Цугуля, сын старика и старухи, что убил Змею-колдунью, ее дочерей и зятьев.

— А это я и есть, — говорит Цугуля.

— Коль это ты, возьми меня с собой — может, я тебе на что и пригожусь.

Отправились они в путь вдвоем. Через несколько дней встречается им человек: ему в рот бежит вода из девяти источников, а он кричит, что умирает от жажды.

Цугуля и у него спросил то же, что у голодного. Получил тот же ответ и взял этого человека тоже с собой.

Едут они втроем все дальше и дальше. И вот повстречали они человека с двумя жерновами на ногах: прыгает он с горы на гору, на бегу зайцев по спине гладит и все кричит, что ему побегать негде.

Цугуля и у него спросил то же, что у других, и этот ответил, как и они. Взял с собой Цугуля и третьего, и поехали они с богом дальше.

Потом повстречался им еще человек, один ус — белый, а другой — черный. Одет он был в девять тулупов и кричал, что умирает от холода, хотя был полдень и солнце пекло, как в июле.

Этот тоже захотел, чтобы Цугуля его с собой взял. И снова двинулись они все вперед да вперед, без оглядки.

Как стало смеркаться, встретили они на пути еще одного; этот человек вглядывался в небо с луком в руках.

Цугуля спрашивает его:

— Что ты тут делаешь, братец?

— Да вот, — говорит тот, — комар один взвился высоко, до самого ветра буйного, а я хочу того комара подбить стрелой.

— Ну и богатырь же ты, дружище, — говорит ему Цугуля, — если можешь попасть в этого комара, мы-то его и не видим вовсе.

— Да что тут такого! Вот богатырь так богатырь — Цугуля, сын старика и старухи: он убил колдунью с дочерьми и зятьями, — отвечает стрелок.

— Это я и есть, — говорит Цугуля.

— Коль это ты, возьми меня с собой — может, и я пригожусь тебе.

Поехали они дальше и добрались до красивой долины, за ней высились горы, поросшие деревьями и травами, от них на душе становилось веселей. И повстречали они опять человека: он бормотал себе что-то под нос и махал палкой. Как махнет, так сразу невесть откуда появляется добрая сотня птиц.

Спросил его Цугуля, что он за богатырь, что творит такие чудеса, а тот в ответ: настоящий богатырь — Цугуля, который совершил великие подвиги.

Узнав, что говорит он с самим Цугулей, этот человек тоже пошел вместе с ними.

Так ехали они и ехали долго ли, коротко ли; скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И куда бы ни попадали они, всюду спрашивали про стрирского царя. В городах и селах, где бы ни останавливались они на ночь, всюду люди встречали их радушно, заслышав имя Цугули, и с радостью давали им приют.

И вот в одно прекрасное утро завидели они башни крепости, где жил стрирский царь. Прибавили они шагу и к вечеру добрались до городских ворот.

На следующий день поутру встали они, приоделись, прибрались и возблагодарили господа, что живыми и невредимыми добрались до места.

Рассказал тут Цугуля своим товарищам, зачем пришел; а они ответили, что если не отдаст царь дочь добром, то заберут ее силой, ибо не понапрасну же они пришли сюда с Цугулей-богатырем.

Отдал Цугуля царю грамоты, а тот и говорит:

— Готов я отдать тебе дочь, если сослужишь ты мне хорошо те службы, какие я тебе задам. Иначе полетит твоя голова с плеч — ты уж не прогневайся. Даю тебе срок до завтра: подумай — решишься ли ты на это или нет.

— Решусь, государь, — отвечает Цугуля. — Приказывай.

— Так вот, к завтрашнему дню изволь съесть все хлебы, что выпекут в девяти печах, — велит царь.

— Повели только выпечь их побыстрее, — отвечает Цугуля.

Порешили, когда начать испытание. Назначили и стражу, чтоб следить за Цугулей.

Вечером явился Цугуля с товарищами. Цугуля и говорит голодному:

— А ну, покажи себя, брат Объедала.

— Положись на меня, — отвечает тот. — Возьмите-ка себе по караваю, чтоб было и вам чем перекусить.

И начал он запихивать себе в рот по десять караваев зараз, глотает, словно за спину кидает, так что прикончил все девять печей еще до полуночи. Потом подобрал все ломти да корки, что от товарищей остались, в мгновение ока сожрал — и ну вопить:

— С голоду помираю! С голода помираю!

Стража-то только рот разинула, увидев, как Объедала весь хлеб проглотил. Пошли они к царю и рассказали, что видели.

Подивился царь. Потом велел выкатить девять бочек вина и приказал Цугуле выпить все до рассвета.

Цугуля говорит второму:

— Твой черед, братец, ты все жаждой мучился.

— Только и всего? — спрашивает тот.

Вытащил затычки из нескольких бочек зараз и как начал тянуть — вино словно в землю ушло.

Выпил все и начал орать:

— Умираю — пить хочу! Умираю — пить хочу!

Когда доложили сторожа царю, что случилось, встревожился он и велел затопить самую большую печь девятью возами дров. А потом приказал Цугуле и его товарищам войти в эту печь.

Посмотрел Цугуля на зябкого и говорит:

— Настало и твое время, брат Усач.

— Как залезете туда — задрожите и зубами от холода застучите, — отвечает тот.

И вправду, подошел он к раскаленной докрасна печи, выдернул у себя из белого уса несколько волосков и бросил в жар. Сразу устье печи покрылось инеем. Влезли туда Цугуля с товарищами да и закричали, что замерзают.

Пришел царь, увидел это — призадумался: как же быть с этим колдуном Цугулей?

Приказал он по их просьбе подбросить в печь еще девять возов дров, да все без толку — будто жег он лед, а не дерево.

А была у этого царя служанка, такая резвая девушка, что борзых обгоняла.

Повелел царь Цугуле послать кого-нибудь из его товарищей вместе с той служанкой к волшебному роднику и принести два кувшина воды. Если вернется Цугулин друг раньше, отдаст царь Цугуле свою дочь, а коли прибежит первой служанка, то сидеть Цугуле с товарищами на колу, а самому Цугуле — выше всех.

Согласился Цугуля. Потом позвал своего товарища с жерновами на ногах и говорит ему:

— Что скажешь, дружище, обгоним мы девушку или отдыхать нам на острие кола?

— Попробуем, — говорит тот. — Может, этот вертел для самого царя останется.

Отправились вместе — человек с жерновами и служанка, каждый — с двумя кувшинами. За разговором добрались они и до волшебного родника.

Тут девушка пошла на хитрость. Была она собой недурна и завлекла скорохода: уговорила его положить ей голову на колени, чтобы отдохнул он немного, а она у него в голове поищет. Почесала она ему голову — он и заснул. Как увидела девица, что спит он крепко, взяла лошадиный череп, что валялся неподалеку, подложила его потихонечку ему под голову, набрала воды в свои кувшины — и давай бог ноги. И след ее простыл.

Цугуля с товарищами стоял на пригорке и смотрел на дорогу, что вела к волшебному роднику. Вот завидел он девушку — бежит, как ветер. А человека с жерновами не видно, не слышно. Цугуля и спрашивает меткого стрелка:

— Глянь-ка, друг, не видишь ли где нашего товарища?

— Спит да похрапывает, положив голову на лошадиный череп, — отвечает стрелок.

Натянул он лук, наложил стрелу — бац! Угодил прямо в череп и вышиб его из-под головы спящего. Тот подскочил, озирается, а девицы нет как нет.

Живо набрал он воды в кувшины и пустился скорее мысли, по десять перегонов зараз прыгал. Нагнал он девицу в самых воротах дворца и, пробегая мимо нее, разбил ее кувшины своими жерновами.

Поднес он кувшины царю, а тот спрашивает:

— А девушка где?

— Идет вослед, — отвечает Цугуля.

Пришла и девица и рассказала царю все, как было.

Ночь напролет не мог заснуть царь, все ломал себе голову. На другой день один царский советник, зная, чем царь так озабочен, подсказал, какую надо задать Цугуле задачу. Понравился царю совет, позвал он Цугулю и говорит:

— Все ты выполнил, Цугуля, что я тебе приказал. Сослужи мне еще одну службу и тогда иди с миром.

— Приказывай, да только поскорее, пресветлый царь, не то другой царь, тот, что послал меня, разгневается за такую проволочку, а этого мне вот как не хочется.

— Сделай так, чтобы за ночь разродилось пятьдесят бесплодных женщин.

— Ну, это что за дело! — говорит Цугуля. — Приведите-ка их поскорей сюда!

Приказал царь привести пятьдесят женщин и поместить каждую в особой горнице. Посмотрел Цугуля на своего друга-колдуна и говорит ему:

— Покажи-ка, мудрец, какая сила в твоем волшебном посохе.

— Мог бы царь задать задачу и потруднее — это пустяки, — отвечает тот.

Прошел он по горницам, пошептал что-то каждой женщине, стукнул их легонько посохом по спине и ушел. До утра все они родили одна за другой.

Пришел наутро царь, услышал, как орут дети — хоть уши затыкай, — схватился он за голову и тотчас повернул обратно. Но когда перешагивал он порог этого дома, удирая к себе во дворец, колдун и его стукнул своим посошком, и вдруг неведомо откуда взялся выводок утят, и они с кряканьем побежали за царем.

Засмеялись и царица, и царские советники, как увидели царя с утятами.

Испугался царь проделок Цугули, не осмелился больше испытывать его силы и решил отдать ему дочь.

Собравшись в путь, забрал Цугуля царевну и отправился. Со всем почетом провожал его царь: с войском, с трубами и барабанами до самых крепостных стен.

Попрощался Цугуля с царем и поехал своей дорогой, расставаясь со своими товарищами в тех местах, где повстречался с ними.

Едет он и примечает, что царская дочь грустит. Спросил он ее, чего она печалится, а она в ответ:

— Руки я на себя наложить готова оттого, что отдаешь ты меня царю, которой тебя послал, а не берешь себе в жены.

Обрадовали Цугулю эти слова, вошли они ему прямо в душу. Да что делать! Надобно сдержать слово, которое дал он тому, кто послал его…

По пути встретился им орел. Цугуля вынул стрелу из колчана, натянул лук и прицелился. А орел говорит ему человечьим голосом:

— Не бей меня, богатырь Цугуля, сослужу я тебе добрую службу, когда будешь ты в нужде и вспомнишь про меня.

Цугуля не стал его убивать и поехал дальше. Добрались они до темного леса и там заночевали. Развел Цугуля большой костер и лег отдохнуть. Вдруг царская дочь в испуге кричит:

— Медведь!

Цугуля, хоть и задремал у огня, сразу вскочил и схватился за лук и стрелы. Как завидел он медведя, сразу взял его на прицел. А медведь остановился и зарычал:

— Не бей меня, богатырь Цугуля. Вытащи лучше мне колючку из лапы. А я сослужу тебе добрую службу, коль будешь ты в нужде и вспомнишь про меня.

Остановился Цугуля. Подошел к нему медведь, повозился Цугуля, вытащил колючку из медвежьей лапы и перевязал ему рану. Зарычал медведь и пошел в лес, откуда явился.

На следующий день пустились они спозаранку в дорогу и шли до вечера. А на закате добрались до владений того царя, что послал Цугулю. Отдал ему Цугуля царевну.

Царь, как увидел Цугулю, до смерти испугался. Он думал, что богатырь погиб.

Принял он девицу с честью и отвел ей горницу, где жила его мать. Цугуле тоже отвели палату в царских хоромах. Потом рассказал Цугуля царю все, что вынес он, чтобы добыть девушку.

Ночью царю созвал совет и говорит своим боярам:

— Как посоветуете, бояре, что делать нам с этим Цугулей? Спас он нас от проклятущей Змеи-колдуньи и ее родичей. А ну как теперь придет ему охота царствовать! Что мы тогда будем делать? Много крови прольется, а в конце концов, думается мне, он все равно нас победит.

— Не бойся, царь, — говорит самый завистливый боярин. — Прикажи лишь кому-нибудь отравить его либо еще как-нибудь извести.

— Что ты говоришь! — возразил другой советник. — Хочешь ты отравой расплатиться с тем, кто сослужил нам такую службу и спас от страшной беды.

— Правильно ты сказал, — говорит третий советник. — Я так считаю, надо воздать Цугуле царские почести, возвести его на высшую должность в царстве и дать ему самый почетный титул боярский.

Один говорил одно, другой — другое, но никак они не могли прийти к согласию из-за завистливого боярина.

Прервал их царь и говорит:

— По моему разумению, справедливо будет отдать Цугуле в жены царевну, которую добыл он и привез сюда с опасностью для жизни. Хоть и мне она пришлась по душе, так что я все глаза выплачу по такому лакомому кусочку, но расстанусь я с этим сокровищем и отдам его тому, кто его привез. Потом одарю я Цугулю по-царски за все услуги, какие оказал он мне и моим подданным, и пусть едет он в свои родные края. Так избавим мы несчастных бедняков от кровопролития; не верю я, чтобы такой богатырь захотел отнять у меня престол, доставшийся мне от отцов и дедов. Только надо спросить девицу, согласна ли она взять его в мужья.

— Мудро ты молвил, государь, — ответили почти все советники. — И да будет угодно господу твое царское решение.

Наутро позвал царь Цугулю и царевну и сказал им, что порешил его совет.

Обрадовалась царевна:

— Да пошлет тебе господь долгую жизнь, государь, и да будешь ты править в спокойствии и мире. По моему разумению, решил ты справедливо. Я и сама хотела тебе сказать это, если бы ты сам не додумался. Счастлив народ того царства, где владыка столь справедлив и мудр!

— Благодарю и я тебя, государь, за честное решение, — сказал Цугуля. — И за то, что дал ты мне счастье, рука моя будет покорна тебе. Если постигнет твой народа беда какая, вспомни, что есть на свете Цугуля, который готов кровь свою пролить за тебя и за твою страну.

Принял Цугуля царские дары и через несколько дней вместе с невестой покинул это царство, чтобы повидать родителей. К ним они и отправились.

Проводил Цугулю царь с великой честью до рубежа. Пожелали они друг другу счастья и на том расстались.

Не ехали, а летели Цугуля с невестой, радуясь, что исполнил господь их желание.

В полдень добрались они до места, где встретились с братьями.

Как увидели братья Цугулю с невестой, краше цветка да белее молока, света невзвидели от зависти. Еще до наступления ночи украдкой отошли они в сторону и начали совет держать, как бы от него избавиться.

— Теперь нас вся деревня на смех поднимет, — говорит средний брат.

— Убьем Цугулю, — говорит старший. — Ты возьмешь его коня, а я — невесту.

Сказано — сделано.

Ночью поднялись они, зарезали Цугулю дрожащими руками, взяли коня и девицу и — бежать. Всю ночь бежали и, когда забрезжил день, оказались близ родной деревни.

Девушка плакала горючими слезами, и никак не могли они ее утешить.

— Слышь ты, — говорят ей братья. — Убьем и тебя, коли скажешь, что мы зарезали Цугулю.

Пришли они к родителям.

Как услышали старики от братьев, что пал Цугуля в битве со змеями, стали так убиваться, что и камень и дерево разжалобились бы. Не осушая глаз, плакали и причитали они и никак не могли уняться.

Девица, бедная, тоже плакала потихоньку, но не смела вымолвить словечка.

А в Цугуле оставалась еще малая искорка жизни, не убили его братья до смерти. Когда ударили они его саблей, дрогнула у них рука, и не отсек удар ему голову. Пришел он в чувство, а встать не может. Начал он стонать от боли и гнева, особливо когда увидел, что нет с ним ни девицы, ни коня.

Думал он о судьбе своей и о бедной девушке, ей ведь невесть что придется перенести от его братьев, и тут пришли ему на память орел с медведем.

Не прошло много времени, как явился над головой его орел.

Стал Цугуля ему рассказывать, что с ним случилось, как вдруг послышался из лесу медвежий рык: уррр!

Это шел медведь из темной дубравы; трещал валежник, где он ступал, ломались ветки, где он продирался.

Орел чуть было не улетел со страха, но как увидел, что медведь идет на помощь Цугуле, вернулся обратно.

Еле-еле смог Цугуля рассказать медведю, что с ним стряслось. Потом слабым голосом попросил испить водицы. Орел слетал к ручью и принес в зобу воды, а медведю велел ощупать Цугулины раны и вправить вывороченные косточки.

Принес орел воды. Цугуля испил. Потом медведь говорит орлу:

— Как нам помочь нашему благодетелю, не дать ему умереть?

— Найди два ковшика, — отвечает орел, — да привяжи мне к ногам. Полечу я быстрее мысли к Иорданским водам: есть там два источника с мертвой и с живой водой. Принесу я исцеленье для Цугули, ведь и он нам много добра сделал.

Нашел медведь ковшики, привязал их к орлиным лапам; полетел орел как ветер к Иорданским водам и вернулся оттуда быстрее мысли.

А медведь не отходил от изголовья Цугули.

Как прилетел орел, окропил медведь мертвой водой все раны — и срослось тело. Потом брызнул два-три раза живой водой — раны зажили, и вскочил Цугуля целый и невредимый, каким был матерью на свет рожден.

Увидев, что он жив и здоров, как прежде, поблагодарил Цугуля медведя и орла и сказал им:

— Вижу я, что вы любите меня больше, чем мои братья. Теперь у меня никого на свете нет. Буду жить с вами как с родными братьями.

— Спасибо тебе, — отвечает орел. — Только как же ты сможешь жить без любимой своей невесты и без коня-скакуна?

— Да ведь невозможно это, — говорит Цугуля. — Ведь…

— Слушай меня, — говорит медведь. — Надо, чтоб стало возможно. Орел полетит вперед — поразведает, что делают твои братья. Я же пойду с тобой. А как настанет удобный случай — иди и забирай свою жену, и, коли придется, рассчитаемся с братьями.

— Добрый вы мне совет даете, — согласился Цугуля.

Полетел орел, поразведал, вернулся и говорит, чтоб Цугуля поторапливался, потому что девушку принуждают выйти замуж за одного из братьев — думают, что Цугуля убит.

Как услышал это Цугуля, отправился в путь со своими товарищами и через несколько дней добрался до дома. Дождались они вечера и в сумерках пробрались во двор.

Вошел медведь во двор да как зарычит! Братья испугались, выскочили на улицу и побежали за медведем, а он спрятался за угол и вернулся к Цугуле.

Девушка тем временем взяла его оружие и пошла навстречу Цугуле. Орел же кинулся в стойло, где был конь Цугули, развязал клювом недоуздок и вывел коня к хозяину.

Как увидели орел и медведь Цугулю с оружием, распростились с ним и пошли восвояси, а уходя, напоследок остерегли Цугулю, чтоб он не попал еще в какую западню.

Простившись с ними, вошел Цугуля в отцовский дом. Родители его сначала не признали. Но девушка со слезами на глазах поведала им всю правду, как убили Цугулю.

Братья Цугули подняли на ноги всех соседей, говоря, что в деревню забрел медведь. А как вернулись в дом да увидели Цугулю, так и оцепенели, словно их громом поразило.

Конь Цугули вздыбился и убил их обоих копытами, а потом подбежал к своему настоящему хозяину, прослезился и стал лизать ему руки.

Услышали соседи рассказ про черное дело братьев и сказали, что гнев божий пал на них, раз погибли они от конского копыта.

Только успел поведать Цугуля родителям, что пришлось ему испытать в скитаниях, как послышался на дворе шум.

Вышли они посмотреть, в чем дело. И как думаете, кого увидали? Целое войско! Командир слез с коня, подошел к Цугуле и подал ему царские грамоты.

Умер стрирский царь, отец Цугулиной невесты, а грамота была его последней волей. Когда заболел он и пришел его смертный час, спросили его бояре и народ, кому завещает он царский престол, так как других детей, кроме царевны, у него не было.

Ответил им царь, что не знает он никого лучше Цугули. Такое и составили завещание, и подписано оно было и царем, и всем миром.

На следующий день отправился Цугуля с невестой и с родителями в свое царство. А как добрался туда, то узнал, что выбрали его царем и в той стране, какую избавил он от Змеюки-колдуньи и ее гаденышей. Оказывается, и тамошний царь умер, а наследников не оставил.

Соединил Цугуля оба царства, повенчался с любимой девушкой и устроил такую свадьбу, о какой прошла молва по всему свету, и рассказывают о ней и поныне потомки их потомков.

И правили они, пока господь не призвал их к себе.

ИЛЯНА-КОСЫНЗЯНА^[2]

Дело было в старину, когда жил на свете дедушка Мороз, бел как снег. В то время жил один царь, богатый, как и полагается царю. Имел он при себе сына по имени Ионицэ Фэт-Фрумос. Разные забавы любил Ионицэ, и поплясать любил, и музыкантов послушать, но милее всех забав ему были кони. Частенько ездил Ионицэ пасти коней на луга. А надо вам сказать, что лучшее царское пастбище с клевером было возле озера Волшебниц. Из того озера порой выходили волшебницы, чтобы показаться людям.

Вот однажды поехал Ионицэ с табунщиком пасти коней на луг у озера Волшебниц. Ионицэ прилег на берегу и уснул, а табунщик за конями присматривал. Как вдруг расступилась вода в озере, вышла на берег волшебница в образе девичьем, собой такая красавица, другой подобной в целом свете не бывало. Подходит она к Ионицэ, целует его и говорит:

— Пробудись, милый друг!

Однако Ионицэ не проснулся. Девица стала слезы ронять, опять его целует, а он все не просыпается. Разобиделась волшебница, вернулась в озеро и пропала под водой.

После того как насытились кони, табунщик разбудил Ионицэ, и поехали они верхами домой. По пути рассказал табунщик царевичу про все, что делала волшебница. Подосадовал тут на себя Ионицэ, как это он проснуться не смог.

На другой день опять они отправились на пастбище. Ионицэ теперь уже держал на мысли вовсе не спать, да сладкий сон сморил его поневоле. Ведь недаром загадку загадывают: «Что слаще всего на свете?»

Вышла из озера волшебница, поцеловала Ионицэ, уж чего только не пробовала, чтобы разбудить его, да все понапрасну. Так и ушла в слезах и пропала в озере.

Табунщик и в этот раз подглядел, что проделывала волшебница. Вроде бы и сам подосадовал на царевича. Потом разбудил Ионицэ, поехали они домой, и тут он рассказал, как целовала Ионицэ волшебница и как плакала, не добудившись его.

На третий день опять поехал Ионицэ с табунщиком на пастбище к озеру Волшебниц. Ионицэ ходит, прогуливается взад-вперед по бережку, лишь бы не заснуть, а сам ждет не дождется, когда выйдет из озера волшебница. И что же он вдруг надумал? Взял да лег на траву и посматривает на озеро. Ну, и готово дело. Сон опять одолел его. Ионицэ спит непробудно. А из озера вышла волшебница, подходит к нему, целует, хочет разбудить и плакать-то принимается, прямо не знает, что и делать. Потом уж видит, что никак ей не добудиться, и говорит:

— Отныне я больше не приду!

Сняла кольцо у Ионицэ и надела себе на палец, а свой именной перстень ему на палец надела и после того скрылась в озере.

Немного спустя является табунщик, будит Ионицэ и рассказывает все, как было.

Ионицэ чуть не помер с досады. Глянул потом на палец, видит — чужое кольцо, а на кольце том написано: «Иляна-Косынзяна, коса золотая, в косе дивный цвет воспевает, тридевять царств внимают».

Ионицэ только того и надо было. Пришел он домой и раздал все свое имение бедным. Справил себе пару железных постолов, взял стальную клюку и пошел странствовать по свету, попытать вестей об Иляне-Косынзяне.

Сначала прибыл Ионицэ к зятю, за которым была меньшая его сестра, и спрашивает:

— Не слыхал ли ты, случаем, про Иляну-Косынзяну?

— Нет, — ответил ему зять.

Ионицэ продолжает свой путь дальний и приходит ко второму зятю, за которым средняя была сестра. Спросил зятя, не знает ли он чего про Иляну-Косынзяну.

— Откуда мне знать? Про нее только сказки складывают, — ответил ему зять.

Да ведь любовь куда не заведет человека! Подтянул Ионицэ потуже ремни на постолах, взял свою стальную клюку и пошел себе дальше, куда сердце летит.

Наконец дошел он до третьего зятя, за которым старшая была сестра. Спросил и его:

— Ты много на своем веку видал и слыхал, стало быть, знаешь и про Иляну-Косынзяну.

— Покамест не слыхал, чтобы кому-нибудь довелось побывать у Иляны-Косынзяны, разузнать, где она есть, — ответил ему зять. — Воротись-ка лучше домой, нечего попусту ноги ломать да худую славу наживать.

Смолчал Ионицэ и затаил про себя, какая у него тоска на сердце. Без дальних слов распрощался и пошел себе дальше. Много гор и долин, много темных лесов и лугов исходил Ионицэ. Кого ни встречал, кого ни спрашивал про Иляну-Косынзяну, никто не сумел ничего сказать о ней.

— Что мне за житье без Иляны? Так и буду идти, покуда земной простор не кончится, покуда свет да небушко не скроются, — говорил сам с собой Ионицэ.

Шел он, шел и устали не знал. А на уме у него все Иляна была. Иной раз почудится ему, будто вот она, впереди, но потом видит, нет, показалось только.

Так думал он свою думу и поднимался на гору, пока не добрался до вершины. А солнце бывало в тех местах только на закате. По другую сторону горы была темная пещера. Вступил туда Ионицэ Фэт-Фрумос, шел, шел, и ни один жив человек ему не попался, только змеи да всякие звери сновали туда и сюда, но Ионицэ не побоялся их.

Наконец завидел он, вдалеке свет брезжится, и свернул в ту сторону. Ионицэ прибавил шагу, и вот доходит он до мельницы, какой на всем долгом пути своем не видывал. В быстрой реке черней сажи вода бежит, мельничные колеса гонит, они лётом летают.

То-то обрадовался Ионицэ! Зашел на мельницу, но людей там не видать, как обычно на мельницах. И не зря говорится: пропащая та мельница, куда народ не захаживает. Посмотрел он направо, посмотрел налево, и попался ему на глаза старик — таких древних лет, что веки себе крючьями поднимал. Старик тот не поспевал ссыпать муку в мешки, так скоро мука прибывала.

— Здравствуй, дедушка! — сказал Ионицэ старику.

— Здорово, молодец! — отвечал старик. — А скажи на милость, каким ветром тебя сюда занесло? На эту мельницу нога человечья не ступала.

— Да знать уж, суждено человеку исходить белый свет, чтобы все изведать. Прошел вот и я, да пока никто не сумел мне сказать того, о чем я спрашивал. Может, ты, дедушка, скажешь, ты давно на свете живешь.

Старик поднял крючьями веки, воззрился на Ионицэ и потом спросил, что ему надобно. Ионицэ ответил:

— Не слыхалли ты чего про Иляну-Косынзяну?

— Так ведь мельница-то ее, на нее одну я и мелю день-деньской. Девять беркутов доставляют на мельницу по четыре мешка зерна каждый, и за день все надо смолоть.

Отлегло у Ионицэ от сердца, и силы сразу прибавилось. Ну потом, слово за слово, разговорился и подружился со стариком. А под конец выпросил у него позволение за мукой смотреть и в мешки ее ссыпать. Сам старик прилег на мешки и, конечно, сразу уснул — очень уж он натрудился. Ионицэ только того и дожидался. Живо насыпал муку в мешки, а в один мешок сам влез и зашил его изнутри.

Между тем прибыли беркуты, подняли великий шум, стали кричать, окликать старика:

— Готова ли мука?

Старик еле пробудился от сна, поднял веки и туда смотрит, и сюда заглядывает, юноши нет как нет. Бился, бился сонный старик, насилу взвалил мешки беркутам на спины, а те помчались домой пуще ветра, быстрее мысли.

Старик, известное дело, остался на мельнице пребывать — видно, там суждено ему было смерти дожидать. И долго, сердечный, ломал голову, куда мог юноша подеваться, в реку ли канул или опять выбрался на вольный свет, к земным жителям.

Но Ионицэ был в надежном месте. Беркуты доставили мешки к Иляне-Косынзяне и отдали их повару. Тот вспорол один мешок, как раз тот самый, где Ионицэ был. До смерти напугался повар, когда Ионицэ вылез из мешка.

— Да как же ты, мирской человек, попал сюда, скажи на милость?

— Про то знай молчи, — отвечал ему Ионицэ и показал перстень, а на перстне написано: «Иляна-Косынзяна, коса золотая, в косе дивный цвет воспевает, тридевять царств внимают».

Не сказал больше ничего повар и оставил Ионицэ у себя при доме.

Вот в один день понадобилось повару печь хлебы на Иляну-Косынзяну, иного-то хлеба она и в рот не брала. Ионицэ и говорит ему:

— Дай-ка я испеку, увидишь, какой хороший хлеб будет!

— Ладно, — говорит повар.

Тут как взялся Ионицэ за дело, засучил рукава и давай тесто месить, живо-готово поставил хлебы в печь.

Вынул повар готовый хлеб из печи и никак надивиться не может: до того воздушен тот хлеб получился.

Вот понес он его Иляне, и только это она взяла хлеб в руки, сразу спрашивает:

— Кто испек такой славный воздушный хлеб?

— Кто же еще испечет? Я испек, — отвечает повар.

После того как вышел весь хлеб, повар сызнова печь собирается. Взялся Ионицэ за стряпню и сготовил хлеб вдвое лучше прежнего. Долго удивлялась Иляна, что хлеб раз от разу все лучше. А хлеб-то убывал скорее, чем прежде, — конечно, разве хороший хлеб залежится?

Понадобилось повару печь в третий раз. У Ионицэ сердце так и запрыгало от радости. Наготовил он третью печь хлеба, однако на этот раз, не долго думая, взял да и запек в один каравай перстень Косынзяны.

Повар опять понес хлеб Иляне-Косынзяне. Разломила она каравай пополам, перстень-то и выпал. Иляна подняла его, признала, а потом и спрашивает повара:

— Кто испек хлеб?

Повар мнется, юлит, ну да под конец пришлось ему сказать, что хлеб-то Ионицэ испек.

Немедля послала Иляна повара за Ионицэ, привели его к ней в дом, и как увидела она суженого, поцеловала, потом велела дать ему платье, золотом шитое, — его-то прежнее немытое было.

Спустя две недели обручилась Иляна с Фэт-Фрумосом и задала такой славный пир, что весть о нем разнеслась за тридевять земель.

После свадьбы Ионицэ получил от Иляны все ключи. Стал он теперь полным хозяином всех ее покоев. Только от одного подвала не дала ему Иляна ключа. Через несколько дней захотел Ионицэ узнать, что же такое в том подвале. Вот просит он ключ, Иляна дает ему и тот ключ. Пришел к подвалу, отпер его Ионицэ и заглянул внутрь да вдруг слышит, из бочки зычный голос раздается, велит открыть дверь пошире. Только Ионицэ успел отворить дверь, сорвались с бочки все обручи один за другим, да как вымахнет оттуда змей, словно гора великая, и прямиком к Иляне-Косынзяне. Подхватил ее и унес за тридевять земель.

Ионицэ давай слезы проливать, а что толку после пожара да по воду? Теперь сызнова надо искать Иляну-Косынзяну. Опять обул он свои железные постолы, взял стальную клюку и пошел куда глаза глядят. Идет это наш молодец, идет, остановится и пригорюнится, да ведь сам виноват, пенять не на кого. После долгих мытарств приходит Ионицэ к святой Пятнице и стучится в дверь. Говорит ему святая Пятница:

— Коли ты добрый человек, заходи, коли недобрый, так чтоб духу твоего тут не было, у меня на то псица есть со стальными зубами, все равно загрызет тебя.

— Добрый я человек, — отвечал Ионицэ.

Впустила его святая Пятница и потом спросила, что ему надобно. Ионицэ рассказал ей, как и что случилось. Долго смотрела на него святая Пятница, выслушав его рассказ, словно хотела сказать: «За глупой головою и ногам нет покою». Да промолчала, а потом и говорит:

— Ну да ничего, не теряй надежду, на вот лук, со временем он тебе пригодится.

Ионицэ взял этот лук и пустился в путь. Шел он, шел по разным землям, дальним сторонам, не приведи бог нам, и добрался до избушки, над ней вороны каркают, кругом волки воют — край света, да и только.

Заходит туда Ионицэ, а навстречу ему бабка, как есть ведьма — ноги у ней лошадиные, зубы стальные, руки, как грабли. Увидала его и спрашивает, зачем это он явился. Так и так, говорит Ионицэ, хочу в работники наняться.

— Что ж, ладно, — говорит старуха. — Мне как раз нужен работник, возьму тебя, только всего и дела — всякий вечер угонять да пригонять кобылу с пастбища.

На том и поладили. А год в те поры был три дня, и прикинул тут Ионицэ, что год — не век. Под вечер велела ему старуха отвести кобылу на пастбище да строго-настрого наказала хорошенько стеречь ее, а не укараулит, так голова долой. Ионицэ сел верхом на кобылу и — на пастбище, однако не забыл и лук с собой прихватить.

Едет Ионицэ, а навстречу ему птица с перебитой ножкой. Как увидел он ее, натянул лук, подстрелить хотел, а птица ему и говорит:

— Не тронь меня, а лучше перевяжи мне ножку, когда-нибудь я тебе пригожусь.

Смилостивился Ионицэ над пичужкой, перевязал ей ножку и поехал дальше. Вот приехал он на пастбище, подумал-подумал, да и не стал слезать с кобылы, чтобы не упустить ее.

Чудодейная кобыла знай себе пасется, а Ионицэ дремлет у нее на спине. Потом вдруг ссадила она Ионицэ на камушек, сама же обернулась птицей, полетела в лес вместе с другими птицами и принялась там распевать.

Под утро пробудился Ионицэ, глядь — сидит уж он не на кобыле, а на камушке, и в руке у него уздечка. Начал он плакать, да так жалобно, что даже птицы петь перестали.

Как вдруг явилась перед ним та самая пичужка, которой он ножку перевязывал, и говорит ему:

— Нечего тебе бояться, кобыла сама к тебе придет.

Приказала тогда пташка всем прочим птицам петь да искать, не сыщется ли среди них залетная птица, тогда изгнать ее и к Ионице доставить. Как запели все птицы, так по пению узналась залетная птица. Немедля изгнали ее и к Ионицэ доставили. Увидел он ее, стегнул уздечкой по голове и проговорил:

— Эй, бабкина кобыла, не будь ты птицей, а будь по-прежнему кобылой!

Птица обернулась кобылой. Ионицэ сел на нее верхом и вмиг очутился у бабкиного дома.

Видит бабка кобылу, не знает, что и делать от злости, пошла отстегала ее хорошенько и пригрозила, что если она и в другой раз сыщется, то несдобровать ей.

На второй вечер опять Ионицэ гонит кобылу на пастбище, и кто же вдруг ему попадается? Бедняга заяц с перешибленной лапой. Ионицэ достает лук, хочет его подстрелить, а заяц и говорит:

— Не стреляй, лучше перевяжи мне лапу, когда-нибудь я тебе пригожусь.

Ионицэ перевязал ему лапу и отпустил.

Вот прибыл он на пастбище, пустил кобылу на траву, сам верхом сидит, а чтобы не заснуть, положил себе репьев за ворот. Да что там, сон всякому сладок, одолеет, когда и не ждешь. Уснул Ионицэ, кобыла оставила его на камушке с уздечкой в руке, сама же обратилась в зайца и устрекнула в лес вместе с другими зайцами.

После, как проснулся он, видит, кобылы нет, стал плакать да голосить, так что по полям, по лесам стон пошел. Тогда прибегает к нему хромой зайчишка и говорит:

— Положись на меня, мы тебе ее вмиг сыщем.

Поскакал тот заяц и собрал всех зайцев, оглядел их и узнал пришлого зайца по зубам, слишком они широки были. Стал он его кусать-щипать до тех пор, пока пришлый заяц не пустился вон из лесу. А Ионицэ уже тут как тут.

— Эй, — кричит, — бабкина кобыла, не будь ты зайцем, а будь по-прежнему кобылой!

Потом стеганул его уздечкой, и заяц обратился в кобылу. Сел Ионицэ на нее верхом и — домой. А бабка в ту пору поставила на огонь котел с водой, закипела вода, она ждет, вот воротится Ионицэ домой без кобылы, тут-то она и сварит его заживо. Как увидела кобылу, чуть не лопнула от злости, прикусила язык здоровенными своими зубищами, ни словечка не сказала. Идет наша бабка к кобыле и ну охаживать ее каленым железным прутом до седьмого поту, потом опять строго-настрого наказала ей хорошенько спрятаться, чтобы и сыскать нельзя было.

На третий вечер снова отправился Ионицэ с кобылой на пастбище и опять заснул, словно околдованный. Кобыла теперь обернулась старым дубом посреди леса, а корни его пришлись прямо на то место, где спал хромой заяц, бедняга и проснулся.

Когда пробудился ото сна Ионицэ, кобылы и след простыл. Загоревал он пуще прежнего. Сам видел, какая бабка-то лютая.

Но, как говорится, на большую беду и подмога велика.

Подоспели тут чудодейная птица и хромой заяц и говорят ему:

— Не горюй, вон у тебя какая славная дубинка, стучи ею по всякому лесному дереву и сыщешь свою кобылу.

Ионицэ так и сделал. Когда ударил он по старому дубу, тот вдруг как завертится, а Ионицэ ему и говорит:

— Стой, бабкина кобыла, не будь ты дубом, а будь по-прежнему кобылой!

Обратился дуб в кобылу, Ионицэ и поехал домой. Старуха только завидела его на кобыле, заскрежетала зубами что есть силы, все зубы у ней и покорежились.

Так вот и год сравнялся. Ионицэ и говорит бабке:

— Ну что, хорошо я тебе служил?

— Хорошо, — отвечает бабка. — Пойдем теперь на конюшню, выберешь себе коня, как у нас и было уговорено. Только прежде поешь, а то ты, видать, голодный.

Ионицэ принялся за еду, и, когда уписывал за обе щеки, залетела в окно та самая пичужка, которой он ножку перевязывал, и быстро шепнула ему:

— Выбирай себе самого что ни на есть захудалого коня!

Поевши, пошел Ионицэ с бабкой на конюшню, и тут каких только коней бабка ему не показывала: и вороных, и караковых, и серых, ну, словом, всяких, и велела ему выбрать одного.

А в самом конце конюшни был один конь, такой ледащий да шелудивый, глаза бы на него не глядели.

— Вон того мне дай, — сказал Ионицэ.

— Да как же я тебе эдакого безобразного коня дам? — отвечает бабка. — Бери другого, какого хочешь.

Однако Ионицэ только того коня и пожелал взять, и пришлось бабке отдать его.

После того как заполучил Ионицэ коня, попрощался с бабкой и тронулся в путь. А конь такой захудалый, что еле он на нем со двора выбрался. Ну, да тужить не о чем!

Как заржал шелудивый тот конь и превратился в такого славного скакуна, хоть под облака на нем лети. Имел тот конь четырнадцать селезенок и потому никогда не уставал.

Ионицэ сел на него и только успел подумать об Иляне, сразу и очутился возле змеева дворца.

Иляна несла воду из колодца и, когда увидала Ионицэ, кинулась к нему, стала обнимать, целовать. Признала, значит.

Потом сели оба на коня и давай тягу.

Но змей мигом проведал это, живо вскочил на коня и помчал, полетел без памяти, только бы догнать их. После уже видит, что не нагнать их никак, крикнул тогда коню Ионицэ, чтобы сбросил тот своего седока, а за это будет он его в молоке купать, овсом да сахаром кормить. Ионицэ в ответ крикнул змеиному коню, что будет кормить его клевером-травою, омывать утренней росою.

Как услышал его тот конь, грянул змея оземь, разметал на мелкие клочья, растоптал копытами, а потом помчался и нагнал коня Ионицэ.

Ионицэ пересел на змеиного коня, а Иляна-Косынзяна осталась на прежнем коне, и вот ехали они, ехали по разным землям, дальним сторонам, не приведи бог нам, миновали тридевять границ и очутились опять дома.

После того как прибыли они в палаты Иляны, справили опять свадебный пир и собрали чуть не весь мир. Были на той свадьбе и все волшебницы из озера, пели они и плясали так, что ни на небе, ни на земле подобного веселья не бывало.

Коли не умерли молодые, так и по сей день живут.

Сел я на каленую головешку верхом и говорить не знаю о чем, сел я верхом на пилу на ржавую и поведал вам быль небывалую.

ОКАМЕНЕВШИЙ

Жили-были однажды царь с царицей, оба молодые и красивые, да только детей у них не было.

Раз пришел к царю толстогубый арап и говорит ему:

— Здравствуй, пресветлый царь! Прослышал я, что царица бездетна, и принес для нее травы: коли женщина навара из них выпьет, сразу затяжелеет.

Царь взял травы у арапа и приказал наградить его конем из царских конюшен и золотой одеждой несказанной красоты. Потом позвал царь царицу и отдал ей травы с наказом сделать навар и выпить. Царица же отдала травы поварихе и велела их сварить, а для какой надобности — не сказала. Повариха, не зная силы тех трав, отведала навара и потом отнесла царице, та выпила. Прошло немного времени, и затяжелели обе — и царица и повариха. И когда настал срок, родили обе по пригожему мальчику, распрекрасней всех на белом свете, и назвали их: одного Дафин, а другого Афин.

Вот однажды пошел царь на войну, а сына вместо себя оставил, дал ему связку ключей и сказал:

— Сын мой, можешь входить во все комнаты, отдаю тебе все ключи; не входи лишь в ту, которая отмыкается золотым ключом, не то быть беде.

Когда выступил царь из города, сын его открыл все комнаты и увидел там великое множество драгоценных камней, да только ни один не прельстил его. Наконец дошел он и до комнаты, что открывалась золотым ключом, постоял немного на пороге и вспомнил отцовский наказ. Но потом одолело его любопытство, отомкнул он дверь и вошел в ту комнату. В ней лежала подзорная труба. Царский сын посмотрел в нее и увидел дворец, весь золотой, блиставший ярче солнца. А во дворце сидела царевна Киралина, красивая, как картина, цветок из сада, души услада.

Долго смотрел на нее царский сын, потом положил трубу на прежнее место и вышел со слезами на глазах.

Вскоре вернулся царь с битвы победителем, но сын не вышел ему навстречу с радостным приветствием, а вышла одна царица и рассказала, что сын тяжко болен. Царь сразу же понял, отчего заболел царевич, и созвал лекарей со всего света. Но все они заявили, что царский сын не выздоровеет, покуда не женится на царевне Киралине.

Царь стал слать к царевне Киралине посла за послом, да все без толку, потому что отец ее не желал выдавать дочку замуж.

Когда царский сын узнал об этом, решил он, что надо ему собираться в путь-дорогу и самому просить Киралину в жены. Рассказал он все своему названому брату, сыну поварихи, и вот в один прекрасный день отправились они вдвоем, да и след их простыл.

Долго ли, коротко они шли, немалый путь прошли и добрались наконец до матери Вьюжного ветра. Постучали в дверь, вышла навстречу сморщенная старуха и спросила, чего им надобно. Ответили они, что просят до утра приюта и хотят разузнать дорогу в царство красавицы Киралины.

Старуха поглядела на них жалостливо и говорит:

— Приняла бы я вас с радостью, да боюсь, придет сын мой, Вьюжный ветер, и заморозит вас обоих, обратит в ледышки. Идите-ка вы лучше к моей младшей сестре, может, примет она вас и укажет вам дорогу к царевне Киралине.

Отправились путники дальше и добрались до матери Буйного ветра. Да только и оттуда пришлось им уйти. Наконец пришли они к матери Вешнего ветра. Постучали в двери, вышла навстречу им молодая женщина, стройная и пригожая. Как увидела она царского сына, сразу сказала:

— Знаю, добрый молодец, Фэт-Фрумос, зачем ты пришел: ищешь ты красавицу Киралину и хочешь взять ее в жены. Но не дойти тебе до ее царства, если мой сын не поможет. Оставайтесь здесь, да только надо вас спрятать хорошенько. Не то, коли сын мой почует, что пришли ко мне люди с другого света, убьет он вас.

Сказавши это, хлопнула она трижды в ладоши, и тотчас же выпорхнула из-под печи золотая птица, алмазный клюв, изумрудные глазки, спрятала обоих молодцов под крылья и скрылась обратно в печку.

Не прошло много времени, как послышалось легкое дуновение ветра, и принес он с собой аромат роз и розмарина, сами распахнулись двери, и вошел в дом красивый Юноша с длинными золотыми волосами и с крыльями из серебра, а в руке держал посох, весь оплетенный цветами да травами. Едва вошел он в дом, как сказал:

— Матушка, чую я человека с другого света.

— Это тебе чудится, — отвечала мать, — в нашем доме людям с другого света искать нечего.

Вешний ветер утих и присел к столу. Выпил миску козьего парного молока, запил фиалковой водой из мраморного кувшина и пустился в разговор.

Мать его, видя, что сын развеселился, спросила:

— Расскажи-ка мне, сынок, где находится царство красавицы Киралины и как поступить тому, кто хочет взять ее в жены?

— О трудном деле ты меня спрашиваешь, матушка, — отвечает сын. — Ну, да будь по-твоему. Царство Киралины отсюда далеко, в десяти годах пути. Но можно этот путь совершить во мгновение ока, если найдется человек, который пойдет в черный лес у смоляной реки, что мечет камни и пламя до небес. В том лесу есть волшебный чурбан; если сесть на него, перенесет он тебя через реку. А кто это слышит да другому перескажет, пусть по колена окаменеет. Добравшись до царства Киралины, нужно сделать золотого оленя, спрятаться в нем, пробраться так в покои Киралины и похитить ее. А кто это слышит и другому перескажет, пусть по пояс окаменеет. После того как Киралина выйдет замуж, мать Буйного ветра из зависти подошлет к ней торговца с красивыми рубашками тоньше паутины. Киралина купит рубашки, наденет одну и умрет, если не обрызгать ее слезами горлицы. А кто меня слышит и другому перескажет, пусть весь превратится в камень.

Пока Вешний ветер говорил, царский сын спал, а поварихин сын глаз не сомкнул и все слышал.

Наутро ветер ушел из дому, и тогда царский сын спросил у его матери, не выведала ли она чего у сына. Но та, боясь окаменеть, отвечала, что ничего не слышала.

Царский сын с поварихиным сыном снова двинулись в дорогу; долго ли, коротко шли — немалый путь прошли, и вот на закате слышат они сильный шум и грохот и видят широкую реку из горящей смолы, а из нее пламя и камни летят до самого неба. Царевич испугался, а поварихин сын и говорит ему:

— Не бойся ничего, иди со мной в лес и делай, что я скажу.

Зашли они в глубь леса и увидели волшебный чурбан, сели оба на него верхом, пришпорили трижды, и превратился чурбан в карету с двенадцатью огненными конями. Вмиг взлетели они выше Буйного ветра и спустились прямо перед воротами дворца царевны Киралины. Только спустились — карета снова превратилась в чурбан, а они оказались перед дворцом из камня-сапфира с кипарисовыми воротами. А у окна сидела царевна Киралина, одетая в золотое платье, расшитое жемчугом.

Как увидела Киралина царского сына, сразу влюбилась в него, да так сильно, что тяжко заболела и дошла до смертного часа.

Чего только не делал бедный царь, чтобы спасти дочку! Да все было напрасно. Наконец пришла старуха знахарка и сказала:

— Пресветлый царь! Живи и здравствуй много лет! Ежели хочешь, чтобы выздоровела царевна, твоя дочка, ты должен найти золотого оленя, что поет на птичьи голоса, и доставить его в дом на три дня и три ночи. Вот увидишь — будет здорова Киралина.

Царь разослал глашатаев во все концы. Через три дня поварихин сын трижды стукнул по волшебному чурбану, и тот обратился в красивого золотого оленя. Поварихин сын спрятал царевича в оленя и поставил его перед дворцом.

Царь, увидев оленя, спустился к воротам и спросил поварихина сына, не продаст ли он оленя.

— Продать не продам, а на время отдам, — ответил гордо Афин.

— Хорошо! Чего ты за него хочешь, если и возьму оленя только на три дня?

— Дай мне тысячу золотых монет.

Ударили они по рукам, царь взял оленя и поставил в покоях царевны Киралины, а сам ушел по своим делам.

Когда олень остался с глазу на глаз с царевной Киралиной, он запел, да так жалобно, что растрогал бы дерево и камень. Царевна Киралина заснула. Тогда царский сын вышел из оленя, поцеловал царевну в лоб и снова спрятался.

На второй день царевна рассказала своим служанкам, что ей дважды приснилось, будто ее целовал красивый юноша. Тогда одна из девушек посообразительнее дала Киралине совет: когда запоет олень, прикинуться спящей, а как почувствует, что ее целует кто-то, хватать его.

Вот настала ночь, и олень запел жалобную песню. Царевна Киралина прикинулась, что спит, и когда Фэт-Фрумос приблизился к ней, чтоб поцеловать, она сжала его в объятиях и сказала:

— Теперь ты от меня никогда не уйдешь, потому что много я выстрадала, чтобы добиться тебя.

Ласкались они, словно голубки, пока не занялся день. А к полудню пришел царь и с ним Афин — забирать оленя. Царевна Киралина стала плакать и ни за что не хотела расставаться с оленем. Тут поварихин сын и говорит ей потихоньку:

— Попроси у отца дозволения проводить оленя за городские стены, а там нас ждет карета с двенадцатью огненными конями. Мы все улетим на ней и отправимся в царство Фэт-Фрумоса, твоего любимого.

Царевна Киралина получила у отца дозволение и пошла с пышной свитой провожать оленя за городские стены.

Тут Афин трижды стукнул оленя по брюху, и он вмиг обратился в карету с двенадцатью огненными конями. Афин подхватил одной рукой Киралину, другой — Дафина и вскочил в карету. Взвились они в воздух и исчезли из глаз.

Долго ли, коротко ли, но пронеслись они путь далекий, и вот — словно в сказке слово: что ни скажешь, то и готово, — выбрались из чужих стран и вступили в свое царство.

Как дошла до царя весть, что вернулся его сын, вышел он ему навстречу с большим войском, а потом женил его на царевне Киралине. Свадьбу по-царски сыграли — три дня и три ночи пировали.

Не так много времени прошло, сидит раз царица Киралина во дворце у окна и смотрит на дорогу. Вдруг видит: идет торговец с рубашками. Царица Киралина позвала его наверх, купила две рубашки тоньше паутины и одну из них надела. Но вскоре заболела она, да так тяжело, что вот-вот умрет.

Афин узнал о царицыной болезни, пробрался в полночь в покои, где она спала, окропил ее слезами горлицы и вышел. А стража у входа пошла к Дафину-царю и донесла ему, будто Афин целовал царицу.

Как услышал это царь, разгневался и велел отрубить Афину голову. Но когда привели Афина к месту казни, он сказал царю:

— Да пошлет тебе господь долгой жизни, пресветлый царь! За всю любовь и дружбу мою к тебе прошу я тебя: созови всех самых именитых бояр в царстве-государстве, хочу я перед ними сказать важное слово, а потом уж повели мне голову срубить.

Царь созвал царский совет, на который повелел явиться и царице Киралине. Привели туда Афина, и царь сказал ему:

— Говори, злодей, что тебе нужно сказать.

И начал Афин свое слово:

— Жил-был однажды царский сын и полюбил он дочку царя из дальней страны. И не мог он без нее жить, а потому отправился со своим названым братом в дорогу — либо найти ее, либо голову сложить в пустыне. Исходили они весь свет вдоль и поперек и дошли до матери Вьюжного ветра и просили ее указать путь к той царской дочке. Мать Вьюжного ветра послала их к матери Вешнего ветра, та их приютила и обещала расспросить сына. Сдержала она свое слово; когда вернулся Вешний ветер домой, спросила его мать, а он ответил так: «До царства царевны Киралины — десять лет пути, но можно добраться туда в мгновение ока, если бы нашелся такой человек, который пошел бы в черный лес у смоляной реки, что мечет в небо огонь и камни. Там в лесу найдет он волшебный чурбан, сядет на него верхом и перелетит через реку. Добравшись до царства Киралины, надо превратить чурбан в золотого оленя, спрятаться в нем, проникнуть в покои царевны и похитить ее. А после того, как выйдет Киралина замуж, мать Буйного ветра из зависти пошлет к ней торговца с рубашками тоньше паутины, и если не окропить ее слезами горлицы, то умрет она, коли наденет такую рубашку».

Сказал все это Вешний ветер своей матери, а потом наложил заклятие: кто все это слышит да другому перескажет, тот обратится в камень.

На другой день царский сын спросил мать Вешнего ветра, не узнала ли она чего от сына, но та, боясь окаменеть, сказала, что ничего не слыхала. А названый брат царского сына в ту ночь не спал и все слышал. Не сказал он царевичу ни слова об этой тайне, пошел с ним в черный лес, сели они на волшебный чурбан и перелетели через реку.

Только вымолвил Афин эти слова, как окаменели у него ноги до колена. Бояре, увидев это чудо, испугались. А Афин снова начал:

— Добрались крестовые братья до дворца госпожи Киралины, трижды постучали по чурбану, и он обратился в золотого оленя. Царский сын спрятался внутри и через эту хитрость познакомился с девушкой и похитил ее.

Только сказал это Афин, как окаменел до пояса. Тут царь с царицей, видя невиновность Афина, заплакали и стали просить его не рассказывать дальше. Но он не захотел молчать и продолжал:

— После того как царь женился на царевне Киралине, не прошло много времени, как купила она у торговца две рубашки, надела одну, и напала на нее злая болезнь. Афин знал, отчего причинилась болезнь, пробрался в полуночный час в царицыны покои, увидел, что она спит, окропил ее слезами горлицы и тем спас ее от смерти.

Только успел Афин вымолвить эти слова, как весь обратился в камень.

Три дня и три ночи плакали царь Дафин с царицей Киралиной, а потом взяли окаменевшее тело их благодетеля и положили в своих покоях, чтобы всегда и вечно помнить о нем.

Однажды утром входит Дафин-царь в покои царицы и говорит, что явилась ему во сне женщина вся в белом и возвестила, что если хочет он оживить своего окаменевшего брата, то пусть убьет сына своего и оросит камень его кровью. Царица сказала, что и ей такой же точно сон привиделся. И вот в обоюдном согласии зарезали они дитя и окропили камень кровью. Сначала задвигался окаменелый, потом ожил совсем и говорит:

— Ох, господи боже! Каким тяжким сном я спал!

— Эх, братец, — отвечает ему царь, — спал бы ты еще долго и крепко, если б мы не зарезали ребенка нашего и не окропили тебя его кровью.

Тут Афин рассек себе палец ножом, пролил кровь свою на ребенка, и тот вмиг ожил.

Тогда царь на радостях повелел, чтобы по всей стране пировали и веселились.

ЗАКОЛДОВАННЫЙ КАБАН

Жил-был однажды… а может, и вовсе не жил…

Так вот, жил-был царь, и было у него три дочери. Пришлось ему отправиться на войну. Собрал царь дочерей и говорит им:

— Вот, дорогие мои дочки, привелось мне идти воевать. Поднялся на нас враг с несметным войском. Покидаю вас с большой печалью. Без меня будьте благоразумны, ведите себя пристойно и рассудительно, следите, чтобы в доме было все в порядке. Разрешаю вам гулять в саду и входить во все горницы в доме. Лишь в одну заднюю горницу, за углом направо, нельзя входить, не то плохо вам придется.

— Будь спокоен, батюшка, — отвечали дочки. — Никогда из твоей воли мы не выходим. Поезжай себе, не тревожься, и да пошлет тебе господь полную победу.

Изготовившись в поход, царь доверил дочерям ключи от всех горниц, снова напомнил свое наставление и с тем распрощался.

Царские дочери со слезами на глазах поцеловали отцову руку и пожелали ему удачи. Старшая дочь приняла от отца ключи.

Затосковали, запечалились девушки, оставшись одни. Когда же немного порассеялась грусть-тоска, решили они часть дня работать, другую часть — читать, а третью — гулять по саду. Так они и поступили, и все поначалу шло хорошо.

Позавидовал нечистый девичьему покою и сунул-таки свой хвост в их дела.

— Сестрицы, — сказала однажды старшая дочь. — Каков уж день мы прядем, шьем да читаем. Давненько остались мы одни-одинешеньки, и нет такого уголка в саду, где бы мы не побывали. Входили мы во все горницы батюшкиного дворца, видели, сколь богато и красиво они убраны. Почему б не войти нам и в ту горницу, которую батюшка запретил отпирать?

— Что ты, что ты, сестрица, — отвечает младшая, — дивлюсь я, как пришло тебе на ум такое. Ведь ты нас подбиваешь нарушить батюшкину волю. Если уж отец запретил нам входить туда, значит, он знал, что говорит и почему нам надобно так поступать.

— Невелика беда, если мы туда и войдем, — говорит средняя дочь. — Ведь не выскочит оттуда ни змий, ни другое какое чудовище и нас не проглотит. Да и откуда батюшка узнает, входили мы туда или нет?

Так говорили они между собой, советовались и дошли как раз до той горницы. Старшая сестра, ей-то и были доверены ключи, вложила в замок заветный ключ, повернула его легонько — щелк! — дверь и распахнулась.

Девушки вошли.

Что ж они там увидели?

Да ничего особенного, горница как горница. Только посередине стоит покрытый дорогим ковром большой стол, а на нем лежит большая раскрытая книга.

Разобрало девушек любопытство, и захотелось им почитать ту книгу. Старшая подошла к столу первой и вот что прочитала:

— Старшая царская дочь выйдет замуж за царевича из восточной страны.

Подошла средняя, перевернула страницу и прочитала:

— Средняя царская дочь выйдет замуж за царевича из закатной страны.

Девушки обрадовались и стали шутить и пересмеиваться. А младшая дочка ни за что не хотела попытать свою судьбу.

Но старшие сестры не давали ей покою; в конце концов нехотя подошла и она к столу, перевернула нерешительно страничку и прочитала:

— Младшая царская дочь выйдет замуж за кабана.

Даже молния с неба не сразила бы так бедную девушку, как эти слова. Чуть не умерла она с горя и, не подхвати ее сестры, разбила бы себе голову, упав без памяти.

А когда бедняжка очнулась, сестры стали ее утешать и уговаривать.

— Да полно, — говорила одна, — неужто ты веришь всему этому? Да слыханное ли дело, чтоб царская дочь вышла замуж за свинью?

— Глупышка ты, — говорила другая, — разве нет у батюшки войска, чтоб уберечь тебя, если даже к тебе и посватается эдакая грязная скотина!

Младшая дочь и сама бы рада была поверить сестриным уговорам, да никак не могла успокоиться. Все ее мысли то и дело возвращались к книге; ведь предсказала же она сестрам такую счастливую судьбу, и лишь ей напророчила такое несчастье, какого доселе никто на свете и не слыхивал. Да к тому же мучилась она еще и тем, что преступила отцовский запрет.

Стала младшая сестра чахнуть. За несколько дней изменилась так, что ее и не узнать. Была румяной и веселой, а тут поблекла и увяла, и ничего-то ей больше не хотелось. Перестала она играть с сестрами в саду, собирать цветы, вить венки, перестала петь за прялкой и за шитьем. А тем временем царь-отец одержал такую победу, какой и сам не ждал, — побил и прогнал всех супостатов. Всей душой стремился он к своим дочерям и потому поспешил вернуться домой. Народ вышел к нему навстречу с барабанами и трубами, радуясь, что царь возвращается с победой и славой.

Вернулся царь и, не переступив еще порога, воздал хвалу господу за то, что он помог ему одолеть противников. Вошел он в дом, дочери кинулись ему навстречу. Еще больше обрадовался царь, как увидел, что дочки его в добром здоровье. Младшая старалась, как могла, скрывать свою печаль.

Но прошло немного времени, и царь стал примечать, что младшая дочь все грустит и худеет. Его как ножом по сердцу резануло: заподозрил он, что дочери нарушили запрет. Как в воду глядел.

И чтобы убедиться наверняка, призвал он дочерей и приказал им говорить только правду.

Признались девушки во всем, побоялись лишь сказать царю, кто из них подстрекнул сестер его ослушаться.

Как услыхал это царь, загрустил и загоревал, и совсем было одолела его тоска. Но не поддался он горю, а попытался утешить дочь, понимая, что и она погибает от тоски. Что сделано, то сделано; увидел он, что теперь никакими словами не поможешь.

Шло время, и стала эта беда забываться. Как вдруг явился сын одного царя из восточной страны и попросил себе в жены старшую из сестер. Царь с радостью согласился. Справили пышную свадьбу, и через три дня проводили молодых с большой честью до самой границы. Спустя немного вышла замуж и средняя дочь — высватал ее царевич из закатной страны.

Увидела младшая сестра, что сбывается написанное в книге, еще больше закручинилась. Не хотела есть, не стала наряжаться и в сад не ходила гулять. Уж лучше ей умереть, чем жить всем на посмешище. Но царь берег ее от злой погибели и успокаивал, как мог, своими уговорами.

Шел день за днем, и вот однажды является во дворец к царю большой кабан и говорит человечьим голосом:

— Здравствуй, царь. Да будешь ты бодр и весел, как восход солнца в ясный день!

— Добро пожаловать, друг! Каким ветром тебя к нам принесло?

— Я пришел посвататься, — отвечает кабан.

Изумился царь, услышав от кабана такую складную речь, и сразу решил, что тут дело нечисто. Не хотелось ему отдавать кабану дочь в жены, но как узнал он, что все дворы и улицы полны свиней и что пришли все они вслед за женихом, не стал спорить и согласился. Но кабану мало было одного обещания, и он настоял на том, чтоб свадьбу сыграли через неделю. Только после твердого царского обещания кабан ушел. Так ли, сяк ли, но царь уговорил дочку покориться судьбе: видно, такова воля божья. А потом сказал:

— Дочь моя, умом и речью своей этот кабан — не обычное животное. Даю голову на отсечение, что не от свиней он на свет родился. Тут какое-то колдовство или другая, что ли, чертовщина замешалась. Так ты его слушай, из его воли не выходи, и думаю — недолго придется тебе мучиться.

— Коли ты так думаешь, батюшка, — отвечает дочь, — послушаюсь я тебя и понадеюсь на господа бога. Тяжко мне это, да делать нечего.

Вот настал и день свадьбы. Поженили их втихомолку, сел потом кабан с молодой женой в царскую карету и отправился к себе домой.

По дороге пришлось им переехать через большую лужу. Кабан велел остановить карету, вылез, да и вывалялся по уши в грязи, а потом вошел обратно в карету и попросил царевну поцеловать его. Что было делать бедной девушке! Вынула она платочек, обтерла кое-как кабану рыло, да и поцеловала, помня отцовские наставления. Добрались они до кабаньего дома, а стоял он в большом лесу. Отдохнули немного с дороги, поужинали вместе и легли спать. Среди ночи почувствовала царская дочь, что рядом с ней не кабан, а человек. Подивилась она, а потом вспомнила отцовы слова, и отлегло у нее немного от сердца.

Вечером кабан сбрасывал свиную шкуру так, чтоб жена не заметила, а утром, пока еще она не просыпалась, снова надевал шкуру.

Прошла ночь, другая, третья, много ночей прошло, а молодая никак не могла взять в толк, как это муж ее по ночам — человек, а днем — кабан кабаном. Видно, околдован он, коли так оборачиваться умеет.

А когда почувствовала она, что носит дитя во чреве, то крепко полюбила своего мужа; теперь только и было у нее заботы — гадать, кого родит она через несколько месяцев.

Тут-то и явилась к ней старая карга-колдунья.

Царская дочь давно уж никого не видела, обрадовалась старухе и позвала ее к себе поболтать о том о сем. И колдунья рассказала ей, что умеет гадать, врачевать и что всякие чудеса ей ведомы.

— Вот и хорошо, бабушка, — говорит ей царская дочь, — растолкуй ты мне такое чудо: кто ж такой мой муж, если днем он — кабан, а ночью, чувствую я, спит со мной рядом человек.

— Знала я раньше, дитятко, про то, что ты мне поведала. Недаром я гадалка. Хочешь, дам тебе средство снять с него колдовство?

— Дай, дай, милая бабушка, заплачу я тебе, сколько попросишь, а то тяжко мне так жить.

— Вот возьми, доченька, эту нитку. Да пусть муж об этом ничего не знает, а то не поможет средство. Встань ночью потихонечку, когда он, бедняжка, спит, обвяжи ему левую ногу как можно туже и увидишь, дитятко, что и утром останется он человеком. А денег мне не нужно. Уж и то будет для меня награда, что избавлю вас обоих от такой напасти. У меня вся душа изныла за тебя, моя красавица, так я жалею, что не смогла раньше помочь тебе в несчастье.

Ушла чертова старуха, а царская дочь заботливо спрятала нитку. И вот среди ночи встала она тихонько и с бьющимся сердцем перевязала ниткой ногу своего мужа. А как стала затягивать узел — трах, — нитка и лопнула: была она гнилая.

Проснулся муж в испуге и говорит:

— Что ты наделала, несчастная! Три денька всего-навсего оставалось подождать, и избавился бы я от этого мерзкого колдовства. А теперь кто знает, сколько придется мне еще носить шкуру этой грязной скотины! И увидишь ты теперь меня, только если износишь три пары железных постолов да сотрешь стальной посох, пока будешь искать меня по свету. А теперь я расстаюсь с тобой.

Сказал и исчез с глаз долой.

Как увидела несчастная царевна, что осталась она одна-одинешенька, застонала и зарыдала так, что вот-вот сердце разорвется. Прокляла она злую ведьму-гадалку, призвала на ее голову адское пламя, горючий огонь. Да что толку! Увидела она, что слезами горю не поможешь, и собралась в далекий путь — туда, куда приведет ее милость божия и любовь к мужу.

Добралась она до города, приказала выковать себе три пары железных постолов и стальной посох, изготовилась в дорогу и отправилась искать мужа.

Шла она и шла, миновала девять морей, девять земель, пробиралась вековыми дремучими лесами, спотыкалась о пни и коряги, сколько раз падала, столько подымалась. Ветви хлестали ее по лицу, кустарники в кровь раздирали руки, но она все шла вперед и не оглядывалась. Наконец, полумертвая от усталости и горя, но с надеждой в душе, добралась она до одного домика.

Глядь, а в нем живет Луна.

Постучала царевна в двери и попросила впустить ее отдохнуть немного, да к тому же пришло ей время родить.

Мать Луны сжалилась над бедной женщиной, приютила и позаботилась о ней. А потом спросила:

— Как добралась ты сюда, молодушка, из чужих краев?

Несчастная царевна рассказала ей о всех своих бедах и под конец молвила:

— Поначалу возблагодарю я господа, что он направил сюда мои шаги, а потом и тебя, что не оставила ты меня и не дала погибнуть в час рождения моего дитяти. А теперь скажи мне, не знает ли твоя дочка, Луна, где мне искать моего мужа?

— Нет, не может она того знать, милая, — отвечает ей мать Луны. — Иди-ка ты на восток, пока не доберешься до самого Солнца. Может, оно что-нибудь и знает.

Хозяйка накормила странницу жареной курицей и велела сберечь все косточки, ни одной не потерять — ей, мол, от них большая будет польза.

Еще раз поблагодарила царевна за приют и за добрый совет, скинула железные постолы — они уже поистерлись, — обула другие, положила косточки в узелок и с младенцем на левой руке, а с посохом в правой снова пустилась в путь.

Пришлось ей теперь переходить через песчаную пустыню. Так труден был путь, что шла она — два шага вперед, один назад. Билась, билась и вышла наконец из тех песков, да только попала в высокие зубчатые да овражистые горы. Карабкалась она с утеса на утес, со скалы на скалу, и, когда добралась до плоскогорья, показалось ей, будто она в рай попала. Отдохнула немного — и снова в путь, все выше и выше. Острые камни и кремнистые глыбы в кровь изодрали ей колени и локти. А горы были такие высокие, до самых облаков. Меж высоких вершин пролегали глубокие пропасти, через них перебиралась царевна, цепляясь руками и помогая себе посохом.

Но вот в конце концов, совсем измученная, добралась она до светлых чертогов.

Там жило Солнце.

Постучала царевна в дверь и попросила приюта. Мать Солнца приняла ее и подивилась на женщину из дальних стран. Заплакала она от жалости, услыхав горестный рассказ странницы, обещала спросить Солнце, сына своего, о заколдованном кабане, а потом спрятала царевну в погреб, чтоб не почуяло Солнце, что она здесь, когда придет домой, — сердитым возвращалось оно по вечерам.

На следующий день узнала царевна, что чуть не попала в беду: Солнце и вправду почуяло человека с того света. Да только мать успокоила сына, сказала, что ему почудилось.

Царевна приободрилась, увидев, как добра к ней мать Солнца, и спросила:

— Скажи, матушка, отчего же гневается красное Солнышко? Ведь оно такое светлое и ясное, столько добра людям делает.

— А вот почему, — ответила мать Солнца, — поутру мой сын стоит у врат рая, потому весел он и улыбается всему свету. Среди дня приходит к нему скорбь и печаль: видит он все прегрешения людские, потому и пылает он таким жаром и зноем. А к вечеру гневен и сумрачен, потому что подходит к адским вратам. Таков уж его обычный путь, и лишь потом он возвращается домой.

Мать Солнца сказала царевне, что спрашивала сына о ее муже, а Солнышко ответило, ничего, мол, о нем не знает. Живет он в большом густом лесу, так что Солнце не может заглянуть в чащи и заросли. Остается одна надежда — спросить у Ветра.

Накормила хозяйка царевну жареной курицей и тоже велела беречь куриные косточки.

Сменила странница вторую пару дырявых постолов, взяла узелок с косточками, ребенка на одну руку, посох в другую и отправилась к Ветру.

На этом пути пришлось ей еще труднее. Проходила она по высоким горам, из которых вылетали языки пламени, через нехоженые леса, через ледяные поля и снежные сугробы. Чуть было не погибла несчастная. Но упорством своим поборола она все препятствия и добралась до горного ущелья, такого большого, что в нем семь городов могли бы уместиться.

Там жил Ветер.

Странница постучала в калитку и попросила приюта. Мать Ветра сжалилась над ней, впустила и приютила. А потом, как и в доме у Солнышка, спрятала, чтоб не почуял ее Ветер.

На другой день сказала хозяйка царской дочери, что муж ее живет в темном лесу, куда ещетопор не добирался. Построил он там себе дом, навалил стволы один на другой, переплел их прутьями и живет там один-одинешенек, злых людей боится.

Накормила она царевну жареной курицей и велела сохранить косточки, а потом посоветовала идти за Млечным Путем, что ночью на небе сияет. Коли пойдет она тем следом, то и доберется до своего мужа.

Царевна со слезами радости поблагодарила за добрый совет и радостную весть и отправилась в путь.

Теперь бедняжка ни днем, ни ночью не отдыхала, даже поесть не останавливалась, так жаждала она найти мужа, посланного ей судьбой.

Шла она до тех пор, пока не истерлись и последние постолы. Сбросила она их и пошла босиком. Не боялась ни грязи, ни колючек, не смотрела ни на занозы, ни на ушибы, когда падала или спотыкалась о камни.

И вот наконец вышла царевна на прекрасную зеленую поляну у самого леса. Душа ее радовалась на цветы и на мягкую траву. Посидела она тут немного, но как увидела птиц, сидящих парочками на ветвях деревьев, ее взяла такая тоска по мужу, что горько заплакала, вскочила и побрела дальше с ребенком на руках да с узелком с костями через плечо.

Вступила она в лес. Зеленая трава ласкала ей ноги, но она на траву уже не смотрела, не слушала звонко щебетавших птиц, не рвала цветов по зарослям, а шла напрямик через чащу. По приметам, какие указала ей мать Ветра, она поняла, что это должен быть тот самый лес, где живет ее муж.

Три дня и три ночи блуждала она наудачу по лесу, но ничего найти не могла. Наконец, выбившись из сил, упала она на землю и пролежала неподвижно целый день и целую ночь, не пила ничего и не ела.

А потом снова собрала бедняжка все свои силы, поднялась и, шатаясь, побрела дальше, опираясь на свой посох, хоть от него проку было мало, так он источился. Только и держалась на ногах из жалости к младенцу, хоть и груди уже не могла ему дать — молока не было, — да из любви к мужу, которого искала.

И вот не сделала царевна и десяти шагов, как увидела дом в чаще, как раз такой, как говорила мать Ветра. Насилу добралась до него. В доме не было ни окон, ни дверей. Видно, вход был сверху. Обошла царская дочь кругом, лестницы нигде нет.

Как тут быть? Ведь войти-то нужно!

Призадумалась странница, пыталась было вскарабкаться наверх, да напрасно. Совсем было пришла она в отчаяние, не зная, как же выйти ей из беды. И тут пришли ей на ум те куриные косточки, какие она несла с собой всю долгую дорогу: «Ведь недаром говорили мне, чтобы берегла я эти косточки и что пригодятся мне они в нужде».

Вынула она косточки из узелка, подумала немножко, взяла две косточки да и приложила их концами одну к другой. Глядь, а они крепко-накрепко прилипли друг к другу. Вот чудеса! Приложила она еще одну, потом еще, смотрит — и эти тоже прилипли.

Тогда сделала она из этих косточек два шеста высотой в дом и прислонила их к стене на ладонь друг от друга. А потом стала складывать концами другие косточки, и вышли из них маленькие палочки, наложила их поперек длинных шестов — получились ступеньки лестницы. Эти ступеньки тоже крепко к шестам прилепились. Положит она ступеньку и взбирается на нее, а там кладет — и дальше. Все выше да выше росла лестница, вот уж царская дочь добралась почти до верху, а тут одной ступеньки и не хватило…

Что тут делать? Без этой ступеньки до верху не доберешься.

Видно, потеряла странница одну косточку. Оставаться снаружи у нее уж сил не было. И так стало царевне досадно, что не может она войти! Отрезала она себе тут мизинец, приложила его к лестнице — он и прилип. Подхватила царевна ребенка, полезла выше и вошла в дом.

Подивилась она, как все внутри было заботливо прибрано. Взялась и она наводить порядок. Потом передохнула немножко. Увидела корытце, положила в него ребенка и стала баюкать.

Муж ее, возвратившись домой, испугался. Сперва глазам своим не поверил, как увидел лестницу из косточек и отрубленный мизинец вместо верхней ступеньки. Подумал, нет ли тут опять какого злого колдовства, и чуть было не бросил свой дом, да послал ему господь добрую мысль войти.

Превратился он в голубка, чтоб не пристало к нему колдовство, взлетел да и впорхнул в дом без всякой лестницы. Влетел — и видит: женщина ребенка укачивает.

Тогда вспомнил он, что жена его должна была родить, когда он с ней расставался. Как подумал, сколько ей пришлось испытать, пока она добралась до него, сердце его наполнилось любовью и жалостью. И тут он сразу превратился в человека. Жену и узнать-то трудно было, так сильно она изменилась от бедствий и страданий. А царевна, как увидела мужа, так и подскочила от радости, потому что никогда днем его не видела. Но чуть только признала его, сразу же забыла о всех своих страданиях и не раскаялась в том, что совершила. Муж ее был статный, пригожий молодец.

Стали они беседовать. Рассказала царская дочь мужу все, что с ней приключилось, и он заплакал от жалости. А потом сам стал рассказывать.

— Я, — сказал он, — царский сын. Отец мой пошел биться со змеями — они жили по соседству и разоряли наши владения. Отец убил младшего из них, а он должен был взять тебя в жены. Тогда змеюка-мать, злая колдунья, которая может и воду обратить в камень, превратила меня в кабана и наколдовала мне носить эту грязную шкуру, чтобы не женился я на тебе. Только господь бог помог мне, и я все-таки взял тебя в жены. Старуха, что дала тебе нитку, был та самая колдунья. Ведь тогда мне оставалось только три дня до избавления от волшебства, а так пришлось мне еще три года прожить в кабаньей шкуре. А теперь, когда ты столько за меня выстрадала, а я за тебя, вернемся к нашим родителям. Я без тебя решил жить отшельником, потому и выбрал это дикое место и построил здесь дом, чтобы ни один человек до меня добраться не мог.

Обнялись они радостно, поцеловались и обещали друг другу забыть пережитые несчастья.

На другое утро отправились они в путь, сначала — к царю, отцу заколдованного царевича. Как разнесся слух о возвращении его с молодой женой, весь народ плакал от радости. Крепко обняли его отец с матерью и устроили праздник на три дня и три ночи.

Потом отправились молодые к отцу жены. И там веселью конца-края не было, когда их увидели. Выслушал царь повесть об их злоключениях и сказал дочери:

— Говорил же я тебе, что не верю, будто родился кабаном тот кабан, что просил тебя в жены! Хорошо сделала ты, дочь моя, что меня послушалась.

А так как был он стар, а наследников у него не оставалось, сошел он со своего царского трона и посадил на него зятя. И правили они, как правят цари, познавшие нужду, несчастья и всяческие испытания.

И если бы не померли они, то и сейчас жили бы в мире да царствовали.

РОМАН-НЭЗДРЭВАН^[3]

Было это однажды, а может, и никогда не бывало. Тогда блох ковали железными подковами в девятьсот девяносто девять ока, и все-таки они прыгали под облака.

Жили в Олтении три брата, один из них был нэздрэван. Раз наточили они косы и отправились на равнину. Шли они, шли и пришли на луг с густой зеленой травою. Отправились, поосмотрелись, старшой брат и спрашивает:

— А знаете что?

— Узнаем, коль скажешь, — отвечали два других брата.

— Испытаем-ка на этой зеленой траве наши косы.

— Правильно говоришь, — ответил второй брат.

И давай они ту траву косить. Только взялись они за дело, как откуда ни возьмись едет змей Стан-Гиндэ-Барбалом на кривом зайце верхом. Испугались братья, выронили из рук косы, а Роман-Нэздреван и говорит:

— Ну, чего испугались, я найду на него управу.

А змей все ближе и ближе. Совсем близко подъехал, взмахнул трижды палицей и говорит:

— Эй вы, кто такие будете? Почто ручьи мои мутите да луга мои топчете?

— Мы люди бедные, перехожие. Не гневись на нас, твое величество.

— Ладно, так уж и быть, — проворчал змей и лукаво ухмыльнулся. — Косите, раз начали, а как вечер наступит, приходите ко мне домой, расплачиваться буду.

Взмахнули трое братьев косами, и стала трава ложиться рядами. Так и косили они весь день до вечера. А чуть завечерело, явился змей и повел всех троих в свой дом для расплаты. Пришли они, сели. Свистнул змей трижды, соскочила с гвоздя палица и накрыла ужинать — что твой царский стол! Блюд двенадцать было, да только в каждое змей яду добавил, задумал он братьев погубить. Но ковригу хлеба, миску с водой да флягу с вином не смог он отравить.

Приглашает змей косцов к столу, а Роман-Нездрэван и говорит:

— Спасибо, твое величество! Люди мы бедные, привыкли есть, что все бедняки едят, и пить, что все пьют. Дай нам вон ту ковригу хлеба, миску с водой, ложку да флягу, с нас и этого довольно.

Понял змей хитрость Романа-Нэздрэвана, но смолчал, потом вышел из-за стола, позвал управителя и велел ему отвести братьев в погреб. Замыслил он им ночью головы отсечь.

Прознал Роман-Нэздрэван про змеево коварство, да сделал вид, будто ничего не замечает, и, чтобы лучше провести змея, забрал флягу и отправился в погреб вместе с братьями. Там достал он из котомки сливовую дудку и запел:

Не успел он допеть эту песенку, появились четыре волшебные птицы и накрыли стол, какой бывает разве что у бояр да у самого царя. Позвал Роман-Нэздрэван к столу всю змееву прислугу; ели они и пили, пока не одолел их сон. Поменялись братья с бабами одеждой, обрядили их в свои мужичьи зипуны, да и завалились спать. Только они задремали, явился змей с мечом головы им отсекать. Увидел он на братьях бабьи одежды, прошел дальше и отсек головы своим же прислугам. Отсек и ушел себе спать. Разбудил тогда Роман-Нэздрэван двух других братьев — и давай бог ноги. Шли они, долго шли, длинной была дорога, данная нам от бога, эта присказка осталась позади, а сказка, сказка будет впереди.

Что будет, то будет, сказка поведать не забудет, в наш дом господь прибудет.

Шли они три дня и три ночи. Видят — дворец стоит, да такой, что глаз от него не оторвать. Подошли все трое к его воротам. А той порой у окна царь сидел, заметил он братьев и послал управителя спросить, чего они ищут. Вернулся управитель, передал царю их просьбу. Двум старшим братьям царь повелел на конюшню слугами идти, а Романа-Нэздрэвана приказал обрядить в дорогие одежды и во дворце оставить. Вскоре сделал царь Романа-Нэздрэвана главным над всеми дворцовыми слугами. Как узнали об этом два других брата, задумали Романа погубить.

И вот, когда царь как-то собрался на прогулку, подошли они к нему, шапку в руках мнут и говорят:

— Царь-государь, да продлятся дни твои без счету! Брат-то наш Роман похвалялся, будто клушу с золотыми цыплятами достать может у змея Таратына с бородой в два аршина да с языком в четыре.

Велел тут царь позвать Романа-Нэздрэвана.

— Сказали мне твои братья, что похвалялся ты клушу с золотыми цыплятами достать у змея Таратына с бородой в два аршина.

— Эх, твое величество, кто слова такие молвил, не добра мне желает, а погибели. Но милостив господь, достану тебе клушу, хотя бы это мне жизни стоило.

— Запомни, Роман, не принесешь мне клушу, скатится с плеч твоя голова.

Царь ушел, а Роман-Нэздрэван сразу же отправился к змею. Явился он во дворец, отыскал комнату, где клуша была заперта, прошел соломинкой сквозь замочную скважину, обернулся человеком и говорит клуше:

— Эй, клуша, пойдем со мной!

А клуша что есть силы кричать:

— Змей, змей, сюда, сюда, скорее! Роман-Нэздрэван забрать меня хочет.

Змей тут как тут с мечом в руке, а Роман прикинулся просяным зернышком да за порог. Видит змей, никого в доме нет, достает из-за пояса плеть и ну клушу пороть. Выпорол и ушел. Роман снова обернулся человеком и говорит:

— Ну, что, клуша, пойдешь со мной, а?

— Пойду, — ответила клуша.

Забрал ее Роман со всеми цыплятами и отдал царю с такими словами:

— Вот, светлый царь-государь, сослужил я тебе службу, как ты приказывал.

Забрал царь клушу, а Роману два ковша с золотыми дал. Уселся Роман на пороге золотые считать. Той порой два старших брата проходили мимо, ушат воды на конюшню несли; смотрят, сидит Роман, золотые из руки в руку пересыпает. Один другому и говорит:

— Вишь, какие деньги-то у проклятого Романа!

— Погоди, я ему подложу свинью.

На другой день, когда царь отправлялся гулять, снова подошли к цареву крыльцу и говорят:

— Царь-государь, брат-то наш Роман похвалялся, будто тебе скакуна достанет из конюшни змея Кобылья Голова, куриной лапой оседланного и взнузданного.

Позвал царь Романа-Нэздрэвана и говорит ему:

— Роман, а Роман, слышь, что братья твои сказывают. Будто похвалялся ты скакуна мне достать из конюшни змея Кобылья Голова, куриной лапой оседланного и взнузданного.

— Много тебе лет жизни, именитый царь! Кто слова такие молвил, не добра мне желает, а погибели; но милостив господь.

Сел он на коня, приехал к змею, вошел в конюшню и говорит скакуну:

— Эй, скакун, пойдем со мной!

Как заслышал скакун такие слова, ну кричать:

— На помощь, хозяин, на помощь, Роман-Нэздрэван забрать меня хочет!

Услышал змей, поспешил на конюшню, меч в одной руке, огненный бич в другой, и говорит коню:

— Где тут Роман-Нэздрэван?

Огляделся конь — нет никого. А Роман обратился соломинкой и лежит себе в яслях. Видит змей, обманули его, и ну коня огненным бичом полосовать, всыпал ему хорошенько и воротился к своим делам.

Остался скакун один, а Роман ему:

— Ну что, скакун, пойдешь со мной?

— Теперь пойду, хозяин. Но прежде раскопай землю у моих задних ног, найдешь там одну бочку с жидким золотом, другую — с серебром, зачерпни два ковша золота и обрызгай меня от головы до седла, потом зачерпни два ковша серебра и обрызгай от седла до хвоста, а тогда садись.

Сделал Роман-Нэздрэван все, как конь ему велел, вскочил ему на спину и полетел птицей. Ну и диво! Конь стал наполовину золотой и в самоцветах, наполовину — серебряный. А блестел ярче солнца…

Когда Роман воротился в свое царство, царь как раз возвращался с прогулки. Отдал ему Роман коня и получил четыре ковша с золотыми.

Увидели это братья, и говорит один другому:

— Ого, какую деньгу огреб, злодей!

— Ну стой же, — отвечал второй, — он еще у нас попляшет.

На другой день, когда царь гулял по саду, подходят к нему братья Романа-Нэздрэвана и говорят с поклоном:

— Царь-государь, да продлит господь дни твои! Брат-то наш Роман-Нэздрэван похвалялся, будто, если захочет, самого змея как есть живьем доставить тебе может.

— Невозможное это дело! — возразил царь.

— Сущая правда, твое величество, да только брат наш так похвалялся.

Позвал тогда царь Романа и говорит ему:

— Сказывают, Роман, будто ты похвалялся, что самого змея живым достать можешь.

— Эх, царь-государь! Кто слова такие молвил, не добра мне желает, а погибели. Но будь что будет, достану я тебе змея; только дай мне телегу с шестью волами, шесть столяров, шесть плотников да шесть кузнецов, и — дело сделано.

Велел царь дать ему все, чего он просит. Сел Роман в телегу и поехал к змею. Так ехал он весь день до самого вечера, а когда к змееву дворцу подъезжать стал, обернулся стариком с бородой и с бровями до самой земли.

Как увидел его змей, спустился вниз, подошел к нему и спрашивает:

— Чего ты, дед, ищешь?

— Да чего мне искать, змей-государь? Поймал вот я вора Романа-Нэздрэвана, ну и пришел к твоей светлости. Не дашь ли мне вот тот тополь срубить, хочу я бочку сделать, вора посадить.

— Охотно, дедушка.

Срубил Роман тополь, тут же бочку смастерил широкую и железными обручами ее оковал. Пришло время дно вставлять, и говорит Роман змею:

— Ты ведь знаешь, змей-государь, какой Роман сильный, разобьет он еще нашу бочку да вырвется на волю — тогда все мы пропали. Сделай милость, твое величество, сядь в бочку и, как только дно вставят, понатужься во всю свою силу, посмотрим, крепка ли.

Согласился змей, забрался в бочку, а плотники, столяры и кузнецы вставили дно и наложили толстые железные цепи. Потом запрягли волов и поехали. На закате приехали они в свое царство и передали живого змея самому царю в руки.

Приказал царь в бочке дно выбить и посмотреть, правда ли змей там сидит, а змей из бочки и говорит ему:

— Царь-государь! Коль мила тебе жизнь, не вели своим людям дно выбивать. А не то я и тебя, и дворец твой в порошок сотру.

Приказал тогда царь дров принести да костер разжечь. И жгли змея три дня и три ночи. Собрал Роман змеевы кости и подает их царю. На радостях сделал царь Романа одним из старших бояр и отдал ему в жены свою дочь. Упал Роман перед царем наземь, поцеловал край его одежды и сказал:

— А знаешь, славный наш царь, братья мои похвалялись, будто на горящем стогу улежать смогут и не сгорят.

Приказал царь привязать их к стогу да огня принести. И остался от того стога лишь пепел. А Роман жил-поживал да добра наживал и поныне здравствует.

СТАН-БОЛОВАН

Жил на свете человек на редкость трудолюбивый и смышленый. Имел он и свою скотину, и свой кусок земли, и домик. Только было у него и горе: говорят, нет человека, в жизни которого не случилось бы горя, как нет и зимы без холодов.

Горе и печаль жили в сердце человека потому, что не было у него детей. И хоть молился он часто — просил бога послать ему потомство, — все понапрасну. Совсем потерял бедняга надежду, даже песню горькую сложил:

Вот однажды идет Стан — так звали этого человека — по дороге, и думает он свою заветную думу о том, как счастливы те, у кого есть дети, и как горько ему, одинокому. Вдруг видит: навстречу ему бог со святым Петром.

— Куда направился, сын мой? — спрашивает его бог.

— О господи! Иду я жизнь свою порешить и от своего неизбывного горя избавиться, — отвечает Стан.

— Какое же у тебя горе? Скажи, чего ты хочешь, и я исполню твое желание, — говорит господь.

— Деток, господи, хочу иметь, деток…

— А еще чего тебе хочется?

А Стан снова отвечает, что-де хочет иметь детей.

— Еще раз тебя спрашиваю, — говорит господь, — чего тебе, кроме этого, хочется иметь?

Стан в третий раз отвечает, что хочет иметь детей.

— Ладно, — сказал господь бог, — да будут у тебя дети, как ты просил.

Пришел Стан домой — и что же? И дом его, и даже двор полны детьми, было здесь не меньше сотни ребятишек, и все кричат ему: «Папа, папа!» — и, конечно, просят дать им поесть.

Призадумался Стан: как прокормить такое множество ртов? Распродал он все добро, какое имел, и купил муки. Затем отправился искать по свету, где можно заработать детям своим на пропитание.

Долго блуждал он по свету и однажды вечером подошел к большой овчарне возле леса. В загоне блеяли тысячи овец, и в шалаше увидел он двенадцать пастухов, все силачи, как на подбор.

— Добрый вечер, парни молодые, — поклонился им Стан.

— Добрый вечер, путник… — отвечали пастухи и усадили гостя на табуретку — на лучшее место, как полагается по обычаю. Рассказал пастухам Стан, что отправился искать по свету заработка, чтоб прокормить своих сто детей, а пастухи поведали ему о своем горе. Хорошо бы им жилось, если бы не окаянный змей, который повадился к ним и каждую ночь уносит по три овцы.

— Как же вы, такие богатыри, — воскликнул Стан, — и не можете справиться с одним змеем!..

— Не можем, да и только… — печально отвечают пастухи.

— А что вы мне дадите, если я вас избавлю от него?

Пастухи обещали Стану третью часть своих овец, если только он избавит их от напасти.

Поел Стан похлебки, пошел в загон, спрятался посреди овец и стал караулить. Ровно в полночь прилетает змей. Не успел он войти в загон, как Стан сердито закричал ему:

— Стой, ни шагу дальше! Кто ты такой и чего тебе здесь надо?

— А кто ты такой, что не пускаешь меня? — хрипло захохотал змей.

— Я Стан-Болован^[4], я ем камни и змеево мясо! А ты-то кто такой?

— А я змей, коли ты говоришь, что ешь камни и жрешь змеево мясо, то давай померимся силой.

— Ну, что же, давай, — говорит Стан. — Только вот для начала посмотрим, кто из нас двоих выжмет из камня воду?

Схватил змей каменную глыбу и сжал ее. Но как он ни старался, ни капли воды из камня не вытекло, а Стан взял кусок свежего творога из своей котомки, сжал его, и потекла сыворотка между пальцами.

— Видишь, змей? Сделай то же со своим камнем, если ты и вправду сильный!

— Признаю, — говорит змей, — ты сильнее меня. Может, пойдешь к нам служить? Моя мать давно ищет такого работника, как ты.

— А сколько будешь платить в год?

— Дам тебе полный мешок золотых монет, — отвечает змей.

Пошел Стан в шалаш к пастухам и рассказал, что от змея он их навсегда избавил и теперь их очередь исполнить уговор. Пусть тех овец, какие ему полагаются, пастухи пригонят к его дому, чтобы детишки не померли с голода. А сам он нанялся на год к змею в работники. Попрощался Стан с пастухами и отправился в путь к змееву логовищу.

А пастухи не обманули Стана и пригнали множество овец к его дому.

В ту далекую пору в году было всего три дня.

Пришли Стан с змеем к змеевым палатам, а старая змеюка как раз поджидает овец — три ведра кипятку приготовила, чтобы их ошпарить, и спрашивает у сына:

— Где овцы?

— Ты на овец больше не надейся, — отвечает ей молодой змей, — потому что теперь Стан-Болован их охраняет. А он такой силач — воду из камня выжимает.

— Кто он такой, Стан-Болован? — закричала старуха.

— А вот и он сам. Я его нанял к нам в работники на год.

— Ладно сделал, ладно! Только хочу я, чтобы вы сначала померились силами, хочу убедиться, кто из вас сильнее.

Поднял змей стопудовую палицу да и кинул ее на целую версту перед собой.

— А теперь, Стан-Болован, — говорит змей, — пойдем за палицей, посмотрю я, докуда ты сможешь докинуть ее.

— Давай, давай, змей, — отвечает Стан, — только захвати еды дня на три, и я покажу тебе, что могу.

Взяли они с собой еды и отправились в дорогу.

Долго они бродили, покуда нашли палицу. Стан до того умаялся, что взял да и уселся на нее.

— Что же ты, Стан-Болован, не кидаешь палицу? — спрашивает змей.

— Сейчас брошу, — отвечает ему Стан. — Погоди вот, пока луна скроется, а то как бы мне не попасть в нее палицей да не разбить луну пополам или затерять ее — у меня там, на луне, родной брат-кузнец живет! Коли он поймает палицу, больше тебе ее не видать.

— Нет уж, чем мне терять палицу, лучше я ее сам обратно брошу, — сказал змей и с этими словами взял палицу, размахнулся и бросил ее обратно.

Тем и кончился первый день службы Стана у змея.

Вечером рассказал змей своей матери, как все было.

Удивилась она неслыханной силе Стана-Болована.

На следующий день послала старуха своего сына и работника за водой. Каждый взял по бурдюку, сшитому из огромной бычьей шкуры, — другой посуды для воды в доме не водилось. Наполнил змей оба бурдюка колодезной водой и собрался идти домой, а Стан говорит:

— Хо-хо! Кто же будет тебе, змей, таскать по капельке воды каждый день, ведь я-то скоро от вас уйду…

Сказал и достал Стан нож из-за пояса и давай окапывать землю вокруг колодца.

— Что ты делаешь? — спрашивает змей.

— Хочу перенести колодец поближе к твоему дому.

— Да брось ты это дело, — испугался змей. — Колодец спокон веков тут стоит, не порть ты его, пожалуйста, а бурдюк твой лучше я сам донесу.

— Хочешь — неси, — соглашается Стан, — только не упрекай потом, что я тебе плохо служил.

Вечером змей рассказал матери обо всем случившемся, и снова не могли надивиться они силе Стана.

На третий день посылает хозяйка Стана и сына за дровами. Вот пришли они в лес. Обхватил змей дерево, вытащил его с корнем, взвалил на плечо и собрался домой. А Стан сидит и вьет из вьюнков длинную веревку, будто какое-то дело великое задумал.

— Ты что делаешь? — спрашивает змей.

— А вот что, — отвечает Стан, — не дурак я, чтобы такие хворостины, как твоя, по одной носить. Решил я разом весь лес к тебе домой перетащить, чтобы не говорил ты потом, что я плохо тебе служил…

— Не делай этого, — просит змей. — Не дозволю я тебе такой хороший лес разом уничтожить. Лучше я за тебя принесу второе дерево.

— Как хочешь, — говорит Стан, — только не кори меня потом, что плохо тебе служил.

Взвалил змей на спину еще одно дерево и пошел, пыхтя, к дому. А Стан идет за ним да покуривает, словно барин.

Прошел, значит, и третий день, а с ним и год кончился. Настало время заплатить за службу Стану и отдать, как уговорились, мешок золотых.

После ужина старуха и говорит тихонько змею:

— Вот что, сынок: худо нам будет, если Стан уйдет из нашего дома подобру-поздорову. Ночью, когда он уснет, стукни ты его по голове своей железной палицей, да так, чтобы он больше не встал. Жалко мне мешок золотых ему отдать, а еще жальче, ежели из-за него мы и носа из дому не сможем высунуть.

Стан подслушал из-за дверей этот разговор, да не больно испугался: знал он, что змей глуп, как курица. Пошел спокойно Стан к себе в каморку, положил на кровать большой пень, покрыл его одеялом, а сам залез под кровать и ждет. Вот в полночь приходит змей да как примется саблей рубить пень, а потом колотить его палицей.

Колотит он и прислушивается — не раздаются ли стоны, а напоследок еще раз со всего маху ударил и, веселый, отправился к матери.

— Ну что, убил?

— Он и не пикнул, — ответил змей.

Ну и удивились они, когда утром Стан вышел из своей каморки, потянулся да так зевнул во весь рот, словно собрался проглотить змеюку вместе с сыном.

— Как спалось тебе нынче, Стан-Болован? — спрашивает его старуха.

— Спасибо, хозяйка, хорошо выспался. Только приснилось мне, будто кусали меня блохи и по лбу мышь пробежала…

Не могла надивиться старуха силе Стана. Говорит она:

— Хорошо ты у нас поработал, Стан! Сегодня исполнился год твоей службы, получи свою плату — мешок золотых, отправляйся домой и живи с миром.

Понял Стан, что старуха с сыном его боятся.

— Как же так, я надумал послужить у вас еще годика два-три, чтобы было с чем возвратиться к своим ребятишкам. А то надолго ли мне хватит заработка за один год, когда у меня сто детей! Возьмите меня в услужение хотя еще на один годок.

А змеи так сильно боялись Стана, что решили дать ему лучше в придачу еще четыре мешка с золотыми, только бы он убрался восвояси.

— Вот что, Стан, — говорит ему змей, — даем мы тебе еще четыре мешка с золотом, только иди себе своей дорогой и оставь нас в покое.

А Стан не соглашается: останусь, и все.

— Знаешь, Стан, — сказала старуха, — дадим мы тебе шесть мешков, полных золотыми, только, пожалуйста, уходи и оставь нас в покое. Не нужен нам больше работник.

Призадумался Стан для вида и говорит:

— Так и быть. Коль дадите мне шесть мешков, полных золотыми, то я, пожалуй, уйду. Только пусть змей донесет их самолично до самого моего дома…

На том и порешили. Вскинул себе на спину змей мешки с золотыми и поплелся за Станом. Ох, и пыхтел же змей под тяжелой ношей. Как он воздух выдохнет — Стан словно вихрем вперед несется, а как вдохнет — Стан пятится: назад его тянет.

А змей идет-идет и все молчит. Долго он молчал, а потом не выдержал и спрашивает Стана:

— Почему ты то вперед убегаешь, то обратно возвращаешься?

Стан отвечает:

— Я тороплюсь, спешу домой, а как увижу, что тебе за мной не угнаться, возвращаюсь. Очень уж мне хочется тебя по лбу треснуть, научить, как надо ходить, когда идешь со мной вместе!..

Задрожал тут змей от страха и зашагал быстрей. А как только подошли они к дому Стана, детишки его все, как один, выбежали отцу навстречу, и все дрожат и плачут от голода.

— Что это говорят твои детишки? — спросил змей.

— Да так, ничего особенного, — ответил Стан. — Говорят, что змеева мяса отведать им захотелось…

Как услышал змей, сбросил на землю мешки и давай бог ноги!

Что змей после рассказывал своей матери — не знаю. Одно только знаю, что с той поры большое семейство Стана-Болована на голод никогда не жаловалось.

ТРИФОН-ДУРАК

Что было, то было; а кабы не было, и вспоминать бы не стали.

Жили-были муж с женой, да только, как часто бывает на свете, очень были они друг к другу неподходящие; жена была и смекалиста, и из семьи хорошей, а муж — ну такой дурак, что не приведи господи; ничего-то он путем сделать не мог. Куда один ни пойдет, непременно глупостей наделает, да и пьяница он был, так что бедная жена с утра до ночи с ним маялась. Нечего и удивляться, что она иногда и бранила его, а злые языки говорили, что и колотила, когда под горячую руку попадался. Пыталась она и по-хорошему, по-доброму, да только дурака учить-то — что на воде писать! Не было у нее больше мочи сносить такую жизнь; другая и двух дней не стала бы есть с ним из одной миски, а она все надеялась: не сегодня-завтра образумится дурак, перестанет быть для людей посмешищем.

И терпела так она, да все его бранила, да все его учила: «Ты смекай, что делаешь, ведь не дитя же ты малое, чтобы нельзя было на тебя положиться, ты на людей посмотри, как они поступают, не будь ты вечно дураком!»

Как-то осенью день выдался пасмурный, холодный, шел мокрый снег, да и ветер дул такой, будто пришел конец света, а в доме у них не было ни полена дров. Встала жена рано-ранешенько, растолкала дурака и говорит:

— Поднимайся, лодырь, что ты залег, как медведь? Поди наладь воз да ступай в лес — дров у нас ни полена нету.

А он, сонный, из-под одеяла ей отвечает:

— Встать-то я встану, да в лес не пойду, коли ты со мной не отправишься!

— Ну, прости господи, и балда же ты, и не стыдно тебе отказываться в лес без меня идти, ты-то здоров как бык, а я женщина слабая, и мне ли идти в такую непогоду? Да где это видано, чтобы женщина за возом дров с мужем в лес ходила? Поднимайся с постели, отправляйся живехонько, а то люди над нами смеяться будут.

— Коли так, будь по-твоему, — согласился Трифон, оделся не торопясь, впряг волов и потащился в лес. От холода двигался он ловчее и быстрее, чем обычно, мигом нагрузил воз и только собрался возвращаться домой, как подлетел к нему большой орел, сел на воз и говорит:

— Очень я голоден, братец, дай мне съесть одного из твоих волов, а уж я тебя в беде не оставлю.

Дурак и не подумал, какой будет ему убыток, если он отдаст вола; заботило его только, что скажет жена, если он вернется с одним волом, да как дотащит воз. Он и ответил орлу:

— Ладно, я, пожалуй, и дал бы тебе вола, да как мне воз-то до дому дотащить и что жена скажет?

— О том только ты и печалишься? — говорит орел. — Воз я сам тебе потом до дому доставлю, а об остальном не беспокойся: не жена над мужем голова, а муж над женой.

— Ну тогда ешь!

Кликнул тут орел клич, и собралось орлов больше двух десятков, тотчас же обоих волов и съели.

— Ну, везите мне теперь воз домой, — говорит дурак, — зачем вы моих волов сожрали?

Но они не захотели везти, поднялись в небо и крикнули:

— Благодарим тебя, братец; подожди, и мы когда-нибудь тебе пригодимся.

Остался дурак один с возом и принялся думать, что ему делать. «И то правду говорит жена, дурак я, отдал волов орлам на растерзание, а дома у меня ничего, ни полена дров; убьет меня жена со своими братьями, не пойду я домой, пойду куда глаза глядят!»

Молвил так Трифон и отправился в путь; шел он, шел и пришел на поляну. На той поляне стояла копна сена. Поджег он сено. А в сене том спряталось на зиму множество змей; как только почуяли они дым да жар, принялись вылезать одна за другой из огня. А балда, едва лишь змея выползет, топором ее ударит и убьет. Под конец высунула голову из огня самая большая, огромная змея и просит дурака:

— Пощади ты меня, братец, отпусти на волю, дам я тебе всякого разного добра, дам тебе отары овец, стада волов, а денег — сколько на спине унесешь.

Помог дурак змее выбраться из огня, и побрел он за ней следом помаленьку-полегоньку через рощи да через чащи, пока не потерял ее из виду. Тут увидел Трифон, что заблудился в чаще, что перед ним пропасть, и принялся снова убиваться:

«Ох, дурак я, дурак, сегодня утром отдал волов орлам, а сейчас тащусь голодный да усталый за змеей, думал, даст она мне богатство; эх, коли у меня не хватило ума убить ее, то теперь разве мне отсюда выбраться? Не знаю, какой я дорогой пришел, и с места не могу сдвинуться».

Тут прилетел к нему орел и говорит:

— Братец, что у тебя за горе? Я прилетел тебя выручить.

— Будь ты проклят, обманщик, оставил ты меня без волов, а теперь хоть и меня самого съешь, потому что я не могу выйти отсюда на свет божий.

— Да не съем я тебя, садись-ка ты на меня верхом, и я свезу тебя к отцу той огромной змеи, которую ты сегодня спас; ее отец — змеиный царь, и если скажешь ты ему, что спас его дитя от смерти, даст он тебе отары овец, и стада волов, и денег, сколько сможешь унести; но ты ничего не бери, требуй только бусину, что у него под зубом, и станешь богаче всех богачей на свете.

Трифон-дурак сел верхом на орла и вмиг оказался у дворца змеиного царя.

— Ну слезай, — говорит орел, — да смотри помни, что я тебе сказал: не зарься ни на что, кроме бусины из-под зуба.

Вошел Трифон во дворец к змеиному царю. Молодая змея узнала его и молвит старому царю:

— Отец, этот добрый человек спас меня от огня, вознагради его, потому что человек он бедный и честный.

И змеиный царь тотчас же попросил Трифона сесть и говорит ему:

— Раз уж ты хороший человек, дам я тебе отару овец, и стадо волов, и денег, сколько сможешь унести.

А Трифон отвечает:

— Великий царь! Я человек бедный; коли увидят люди у меня столько скота, скажут — украл, да и кормить мне скот нечем; деньги же тяжелы, а я слаб; дай ты мне бусину из-под зуба.

Змеиный царь страшно на него разгневался за такую дерзость и хотел его проглотить, но дочка стала его просить за Трифона. Не съел он дурака, а дал ему бусину и отпустил со двора.

Тут снова повстречался Трифону орел, сел Трифон на него верхом и вернулся в мир человеческий; там орел снова исчез.

Принялся тогда Трифон опять орла проклинать.

«Дурака учить — что мертвого лечить, — приговаривал он, — черт дернул меня послушаться орла; не мог, что ли, я взять денег, волов и овец и воротиться домой богатым? По крайней мере, не был бы сейчас так голоден. Эй ты, бусина, дай мне поесть!» С этими словами бросил он ее на землю, но там, где она упала, раскинулся стол с разными яствами и винами, с музыкантами и со всякими забавами, и чего только там не было! Стал тут мой Трифон есть да пить, петь да веселиться, будто король какой-нибудь. «А хороша все-таки эта бусина, — думает. — Храни господь орла, что научил меня ее выпросить!»

Потом убрал стол и дальше двинулся. Посреди одной деревни пришла ему охота снова попировать, чтобы люди посмотрели, как по-барски он живет. Потешился он вволю и позабыл про все свои огорчения. А вокруг него собралось множество людей, и все дивились, до чего он богато живет.

Многие уже ходили за такой же бусиной, но никто не сумел добраться до змеиного царя; а если кто и дошел, то сложил голову, а бусины все равно не добыл.

Пока Трифон так славно веселился, пришел человек с заржавленной саблей и говорит ему:

— Эй, братец, давай меняться, я дам тебе саблю, а ты мне бусину.

— Да какой прок от твоей сабли? — спрашивает Трифон.

— От сабли прок большой, потому что эта сабля сама убивает кого прикажешь.

— Неужто? Тогда давай меняться.

Но едва лишь сабля оказалась у Трифона в руках, приказал он ей убить человека, выманившего у него бусину. И сабля тотчас же снесла ему голову, а Трифон взял свою бусину обратно.

Была у него теперь и бусина и сабля.

Идет он дальше, а навстречу ему другой человек — на плече большая палка, а в руках маленькая.

— Добрый день, братец, — говорит прохожий.

— Доброго здоровья, братец, — отвечает Трифон. — Куда это ты идешь с двумя палками?

— Ищу человека с бусиной, может быть, мы обменяемся: он мне даст бусину, а я ему — палки.

— А какой прок от твоих палок? — спрашивает Трифон.

— Э, братец, прок от них большой: если только ты прикажешь побить кого — град так не помнет кукурузу, как эти палки его бока; а уж эта маленькая — чудо как хороша, чтоб жену ласкать.

— Коли такое дело, — говорит Трифон, — давай меняться: я тот человек с бусиной.

И они обменялись. Но, получив палки, отдал он приказ сабле, и она тут же снесла тому человеку голову, а Трифон взял назад бусину.

Теперь у него была бусина, сабля и две палки, и он двинулся дальше. Шел он недолго, и повстречался ему другой человек; на голове у человека была старая шляпа, а за спиной рваные мешки…

— Добрый день, братец!

— Здравствуй, братец!

— Куда это ты идешь с этими рваными мешками и в драной шляпе?

— Я ищу человека с бусиной, хочу с ним поменяться.

— Да что за прок от этих вещей?

— Ну, прок от них большой: если перед кем снимешь эту шляпу, тот превратится в каменную глыбу; а как бросишь мешки, из них выйдет войска видимо-невидимо, и вооружено то войско до зубов.

— Коли так — давай меняться: я и есть человек с бусиной.

И они тут же обменялись.

Но как только получил Трифон и это сокровище, приказал он сабле снести тому человеку голову, потом взял бусину и снова двинулся в путь.

Шел он, однако, недолго, и повстречался ему еще человек с огромным-преогромным кнутом на плече.

— Добрый день, братец!

— Доброго здоровья, братец!

— Куда это ты идешь с таким огромным кнутом?

— Иду навстречу человеку с бусиной, думаю, может, обменяюсь с ним.

— Я человек с бусиной, да на что годится твой кнут?

— Кнут этот оживляет любого мертвеца — и людей и скотину.

— Коли так — давай меняться: вот бусина и давай мне кнут.

Они обменялись. Но едва получил Трифон кнут, тут же приказал он сабле снести голову тому человеку и взял назад бусину.

Вот подходит он к своему дому, а за спиной у него все эти сокровища.

Жена, как мужа завидела, вышла навстречу и ну его ругать, и ну его бранить:

— Ах ты, проклятый, видно, ты совсем рехнулся, коли носишь на голову такую рвань вместо шляпы, а за плечами мешки, как нищий; да саблю-то такую откуда ты взял? Видать, дернул тебя черт стать солдатом.

Не иначе как спятил. Где воз, где волы? Ах ты, бездельник, негодник, бродяга, пьяница!

А он притворился, что ничего не видит и не слышит, вошел в дом, сел за стол и сказал бусине: «Дай-ка мне поесть!» — и тут же стол покрылся всякого рода едой и питьем, а музыка заиграла, будто у самого черта на свадьбе. Он ел и веселился, а жена, увидев такое, не могла удержаться — принялась снова за свое:

— Ах ты, пьяница, дурак несчастный, подлец, отдал волов за еду да за питье, и еще музыкантов в дом привел.

Честила она его, честила да как набросится на него — ударить хотела. Но Трифон сказал:

— Ты, жена, не теряй головы, теперь у меня есть на тебя управа; бойся меня, а не то наплачешься; лучше садись-ка и ты есть, пить и веселиться, да благодари бога, что есть чем поживиться.

Ну, а жена, как трещотка, не унимается: «Оборванец, негодник, болван!» — чего только она не говорила. Вышел тут Трифон из терпения — а он в таких случаях большим озорником становился — и говорит палке, той, что поменьше:

— Ну-ка, сделай милость, приласкай мою драгоценную жену.

А палка не шутит, огрела ее так, что небу жарко, завизжала жена, как кошка, коли хвост у нее отрезать, побежала к родителям да братьям — жалуется им, что Трифон, мол, ее прибил, что он продал волов, отдал их за еду и питье, да еще и музыкантов в дом привел.

Братья тотчас же собрались, схватили дубинки, чтобы Трифона прибить, а коли смогут, так и убить. Да Трифон, как завидел их у дома, приказал палке выйти им навстречу. А та не шутит, поколотила их так, что небу жарко.

На шум и гам сбежалось все село — с железными вилами, с топорами, с дубинами — посмотреть, что это за вор, на кого это братья жены все кричат «вор» да «разбойник». Ну и досталось же им! Трифон вышел им навстречу с саблей, с палками, в шляпе, через плечо — мешки и сказал крестьянам:

— Знайте, что не только вас — даже самого царя со всеми его солдатами я не боюсь.

Тут крестьяне набросились было на него, но Трифон не дал им и шага ступить: снял с головы шляпу, и все обратились в каменные глыбы, одного старосту он пощадил, чтобы тот был свидетелем его силы. Потом сказал старосте:

— Ну, теперь ты видишь, что нет у вас никакой силы?

Староста заплакал, как увидел, сколько Трифон людей уморил, а главное — сам уж он очень боялся, как бы не пришел и его черед. Плакал староста, плакал-убивался, а потом сообразил, что, у кого есть сила такое множество людей убить, пальцем их не тронув, тот должен иметь силу и оживить; вот и принялся он просить Трифона:

— Сжалься, Трифон, оживи ты этих негодяев, хоть и вправду пришли они к твоему дому с дурными мыслями.

А Трифон ему в ответ:

— Пожалуй, я тебя и послушаюсь, чтобы ты посмотрел, какая у меня сила.

Тут приказал он кнуту ударять их всех подряд, и кого кнут ударял, тот вмиг будто от тяжкого сна просыпался… и — давай бог ноги! — бежал без оглядки прямо домой на печь, — такого страху нагнал на них Трифон.

Только не могли крестьяне пережить такого великого позора, — что тряслись они все перед одним человеком, да еще перед Трифоном-дураком; вот и стали они держать тайный совет, как все злодеи да негодяи — втайне, запершись в доме, окна затворили и шепчутся, как в церкви:

— Что бы нам такое сделать, как проучить Трифона?

А староста говорит:

— Разве вы не помните, как он хвастался, что не боится самого царя со всем его войском?

Посоветовались они и написали царю длинную-предлинную грамоту, что Трифон-де хвастался, будто он один сильнее, чем царь со всем его войском.

Прошло немного времени, получает Трифон царский приказ: предстать перед царем с рапортом. Положил Трифон бусину за пояс, опоясался саблею, на голову надел шляпу рваную, через плечо перекинул мешки дырявые, взял также кнут да палки — и в путь.

Пришел Трифон в таком облачении ко двору, а царь как раз один в доме был; входит это к нему Трифон, а шляпу с головы не снимает и говорит:

— Добрый день, царь-государь.

Долго смотрел на него царь, да и спрашивает:

— Кто привел тебя ко мне во дворец? Нищий ты или помешанный, что ходишь с палками да бичами и шляпу с головы не снимаешь?

А Трифон в ответ:

— Великий государь, я не нищий, потому что я сильней и богаче тебя, хоть никого не угнетаю, а ты угнетаешь целое царство; и не помешанный я, это ты помешанный, веришь, что править будешь до конца своей жизни, а стоит мне захотеть, и я могу хоть сегодня же погасить для тебя солнце; шляпу же я не снимаю потому, что ты не больше меня, и горе тебе, если я ее сниму.

Как услышал царь слова Трифона, решил, что вправду он помешанный, и говорит ему:

— Ступай с богом, несчастный, не хочу я говорить с помешанным.

Ну, а Трифону — ему что, он и говорит царю:

— Раз ты призвал меня сюда, давай померимся силой, чтобы незачем нам было друг друга бояться.

Как услышал царь такие слова, разгневался страшно и приказал ему выйти в поле и солдатам своим тоже приказал в поле выйти и его расстрелять. Пока выстраивались солдаты царские, Трифон гордо стоял в стороне и над ними посмеивался, а как приказал им царь стрелять — снял Трифон с головы шляпу, и все окаменели, а царь — нет; такова была воля Трифона.

Видели бы вы царя, как он плакал, — знал он, что пропадет без солдат, вот и говорит Трифону:

— Померься ты с моими солдатами в справедливой битве, не убивай ты их так, одним словом.

— Ну что ж, — говорит Трифон, — ладно, сейчас оживлю я их, а после посмотришь, что будет.

И ударил Трифон бичом по войску царскому, чтобы все пробудились; но как ожили они, так и пустились наутек — очень уж испугались Трифона. Но царь приказал им остановиться, и солдаты остановились, чтобы принять бой с Трифоном. Тут Трифон бросил на землю мешки, и вышло из них солдат, что звезд на небе; как увидел царь такое дело, волосы у него на голове встали дыбом, и начал он плакать и причитать:

— Правда твоя, Трифон, отдам я тебе свои богатства, вижу, что ты сильнее меня; оставь только меня в покое; хочешь, дам тебе полцарства, только бы мне жить с тобою в мире.

А Трифон ему отвечает:

— Ну, ладно, оставлю тебя в покое, не позарюсь на твою нищету; да чтобы ты не говорил, что я гневаюсь, возьму у тебя телегу с двумя лошадьми и воз с двумя волами.

Дал царь Трифону все, что тот просил, и отвез Трифон жене воз с двумя волами, а сам взял телегу и отправился странствовать по белу свету, еще моложе и краше, чем прежде.

ФЭТ-ФРУМОС ЗОЛОТЫЕ КУДРИ

Было однажды, чего не бывало дважды, а кабы не было, мы бы не ведали, прежде нас появились сказки, а при нас повелись небылицы: как блошка подковала себе ножки, извела она железа горы, а пятки остались голы, прянула под облака и все хвасталась, что легка; как муха-сестрица писать была мастерица, кто нам веры неймет, сам без меры врет.

Был однажды в глухой пустыне отшельник. Жил он один-одинешенек, в соседстве с лесными зверями. И такой он был праведный, что всякий зверь, повстречавшись с ним, ему кланялся. В одно время пошел пустынник на берег реки, которая протекала неподалеку от его хижины, и вдруг видит: плывет по воде ящик засмоленный, а из него плач слышится. Постоял он в недолгом раздумье, проговорил молитвенные слова, потом зашел в воду и шестом подогнал ящик к берегу. Открыл его — и что же там видит? Дитя месяцев двух. Вынул он его из ящика, и, только взял на руки, младенец замолчал. На шее у младенца была подвязана ладанка. И когда снял пустынник ладанку, то увидел внутри письмо. Прочитал он его и узнал, что младенец тот рожден царской дочерью, не миновали и ее житейские волны, и, страшась родительского гнева, решила она сбыть свое детище, положила его в ящик и пустила по реке, оставив на волю божью.

Пустынник всей душой желал вырастить дитя, которое ему бог послал, но как подумал, что нечем его кормить-поить, такой на него плач напал, просто удержу нет. Стал он на колени и помолился господу. И, о чудо великое! Вдруг в углу хижины пустила ростки виноградная лоза, росла, росла и поднялась под самую кровлю. Пустынник оглядел ее и увидел на ней грозди, одни — совсем спелые, другие соком наливаются, какие еще незрелые, а какие только в цвету. Сорвал он ягоды, дал младенцу и, когда увидел, что тот ест, обрадовался всем сердцем и возблагодарил господа. Так и кормился младенец виноградным соком, пока не подрос и не стал все есть.

А когда он уже юношей был, пустынник научил его грамоте, собираясь коренья съедобные и охотиться.

Но вот однажды призывает пустынник юношу и говорит ему:

— Сын мой, чувствую я, слабеют мои силы, стар я, ты и сам видишь. Так вот знай, что через три дня я отойду в иной мир. Я не родной твой отец, нашел я тебя на реке. А попал ты туда по воле матери, положила она тебя в ящичек и пустила в реку, хотела скрыть свое бесчестие, хоть и царская была дочь. Если я засну вечным сном, а распознаешь ты его по тому, как охладеет и оцепенеет мое тело, попомни, что тогда придет лев. Не страшись его, дорогой сынок, лев выроет мне могилу, а ты покроешь меня землей. В наследство могу тебе завещать одну только конскую уздечку. После, как останешься один, влезь на чердак, возьми уздечку, встряхни ее, и на тот зов тотчас явится конь, он тебя и научит, что дальше делать.

Как сказал старец, так и сталось. На третий день простился пустынник со своим названым сыном, лег и заснул вечным сном. Тогда сразу же явился лев, такой грозный, просто беда! Подошел он с рычанием и, как увидел мертвого старца, вырыл ему когтями могилу, а сын совершил погребение и потом проплакал на могиле три дня и три ночи. На четвертый день голод напомнил ему о том, что жить надо. Встал он с могилы, сокрушенный горем, пошел к виноградной лозе и, как увидел, что она высохла, запечалился. Тут он вспомнил слова старца, пошел на чердак, нашел уздечку и встряхнул ее. Сразу явился крылатый конь, стал перед ним и проговорил:

— Что велишь, хозяин?

Юноша рассказал коню про смерть старца все в точности, как было, потом и говорит:

— Осиротел я теперь, дал мне бог отца, и нет его в живых. Оставайся хоть ты со мной, только давай уедем в другое место и там построим себе хижину, а то здесь, около могилы, мне все чего-то плакать хочется.

Но конь ему на это ответил:

— Нет, хозяин, мы с тобой поедем жить к людям.

Юноша спрашивает его:

— А разве, кроме нас с отцом, есть еще люди? И мы станем с ними жить?

— Непременно, — ответил конь.

— Если так, почему же они тут не бывают? — спросил опять юноша.

— Незачем им тут бывать, — отвечает конь. — Это мы должны к ним отправиться.

— Тогда едем! — обрадовался юноша.

А когда конь сказал ему, что надо будет одеться, потому что люди не ходят, как он, голыми, юноша призадумался. Велел ему конь всунуть руку в левое его ухо, так он и сделал. Вытащил оттуда платье, попробовал надеть, да, к досаде своей, не знал, как его надевают. Однако конь помог ему, юноша оделся, сел верхом на коня и поехал.

Вот прибыл он в ближний город и увидел множество людей, снуют они взад-вперед. Оробел юноша от сутолоки и все ходил с опаской, удивлялся красоте домов и всему, что видел вокруг. Но приметил, что на все там есть свой порядок. А конь в ободрение ему сказал:

— Видишь, хозяин, здесь всяк к делу приставлен, надо и тебе свою долю искать.

Побыл он там несколько дней, с людьми осваивался, привыкал к городской жизни, потом пустился в путь на своем коне. Ехал-ехал, пока не достиг царства волшебниц. Прибыл к волшебницам, которых числом было три, и стал проситься к ним в работники — так ему конь посоветовал.

Волшебницы сначала не хотели брать его в услужение, но потом уступили его просьбам и приняли.

Конь часто проведывал своего хозяина и однажды открыл ему, что в одном из покоев у волшебниц есть купальня, где в назначенный день раз в несколько лет течет золото, и кто в нем первым искупается, у того волосы станут золотыми. И еще сказал ему, что где-то в покоях, в сундуке у волшебниц, припрятан узел с тремя платьями, который они пуще глаза берегут. Запомнил он это, а всякий раз, когда доставалось какое трудное дело, звал коня, и тот наставлял его.

Волшебницы позволили работнику по всем покоям ходить, прибирать, подметать, только в купальню заходить не велели. Но как-то раз, когда они отлучились из дому, зашел он туда и усмотрел все, о чем говорил конь. Приметил и узел с платьями, припрятанный в сундуке.

Однажды отправились они в гости к другим волшебницам, но не забыли наказать работнику, чтобы в ту самую минуту, как заслышит он шум в покоях с купальней, пусть сорвет с крыши дранку, подаст, значит, им весть, они сразу же и вернутся. Волшебницы знали, что скоро потечет золотая вода.

Сын пустынника дождался того часа и, когда увидел такое чудо, немедля позвал коня. Конь велел ему выкупаться, он так и сделал. И стал он теперь Фэт-Фрумос Золотые Кудри. Вышел он из купальни, захватил с собой узел с платьями и пустился во всю прыть верхом на крылатом коне. И полетел конь пуще ветра, быстрее мысли. А когда миновали ворота, по всем покоям, дворцу и саду раздался такой стук да гром, что даже волшебницы услыхали и сразу вернулись домой. Как увидели, что платья на месте нет и работник пропал, погнались за ним по пятам, а когда уже совсем было настигли, очутился он вне их владений и тут остановился. Волшебницы видят, что он ускользнул от них, обозлились, что не смогли поймать, и говорят:

— Ах ты, разбойник, как же это ты нас обманул? Покажи хоть свои волосы!

Когда распустил он кудри по плечам, позавидовали волшебницы и сказали:

— Таких прекрасных кудрей мы еще никогда не видели. Ну, прощай, коли так, только смилуйся, верни нам платья!

Но Фэт-Фрумос не послушался, оставил их себе вместо платы, что ему полагалась за службу.

Отсюда поехал он в город, надел на голову коровий пузырь и пошел просить царского садовника, чтобы тот взял его в работники при царском саду. Садовник сначала и слушать не хотел, но после долгих просьб принял, заставил его землю копать, воду носить, цветы поливать, научил деревья окапывать и пропалывать клумбы. Фэт-Фрумос наматывал на ус все, чему обучал его садовник.

У тамошнего царя было три дочери, но так он захлопотался за царскими делами, что совсем забыл про дочерей и про то, что их замуж выдавать пора. Вот в один прекрасный день старшая его дочь сговорилась со своими сестрами, что все они принесут по дыне к царскому столу, а дыни она сама уже выбрала. Когда царь сел за стол, пришли и дочери, каждая несла дыню на золотом подносе, и поставили их перед царем.

Удивился царь и созвал царский совет разгадать, что же это за притча. И вот собрался совет, разрезали дыни и увидели, что одна чуть-чуть перезрела, другая спелая, в самый раз есть, а третья еще зеленая. Тут они и сказали:

— Государь — много лет тебе здравствовать, — притча эта означает возраст дочерей твоего величества, пришло им время жить своим домом.

Тогда порешил царь выдать их замуж. Полетели гонцы во все концы с вестью о царском решении, и на другой день стали съезжаться сваты от разных царевичей и боярских сыновей.

А после того как старшая дочь выбрала себе в женихи одного царевича, который показался ей самым красивым, справили богатую царскую свадьбу. И когда кончилось празднество, поехал царь со всем своим двором провожать дочь до границы ее нового царства. Одна только меньшая царевна осталась дома. Фэт-Фрумос, садовый работник, видя, что и главный садовник уехал вместе с царской свитой, кликнул коня и сел на него верхом. Потом достал из узла, взятого у волшебниц, платье — как цветы на лугу, надел его и, когда распустил золотые кудри по плечам, давай носиться по саду из конца в конец. А не заметил он, что царская дочь глядит на него в окошко — ее покои как раз в сад выходили. Фэт-Фрумос со своим конем разорил весь сад, а потом увидел, каких бед натворил своими забавами, слез с коня, надел прежнюю одежду и стал исправлять то, что напортил.

Когда садовник вернулся домой и увидел, что сад погублен, за голову схватился. Стал он бранить работника, что за садом не усмотрел, да в такой раж вошел, чуть не побил его.

Но царская дочь видела все, постучала в окошко и попросила садовника прислать ей цветов. Садовник как-то умудрился, насбирал кое-где цветочков, связал их и послал меньшой царевне. А она, когда получила цветы, отсыпала ему горсть золотых монет и передала наказ не трогать беднягу работника. Обрадовался садовник такому славному подарку, расстарался и за три недели насадил сад в прежнем виде, словно ничего с ним и не было.

Немного спустя средняя царская дочь тоже выбрала себе жениха и вышла за него. Свадьбу справили, как и старшей сестре, а после празднества проводили и среднюю дочь до границ ее царства. Но меньшая царевна не поехала, сидела дома, сказавшись на этот раз больной. Фэт-Фрумос, только остался один, тоже вздумал повеселиться наравне с прочими придворными слугами. Но иной забавы, кроме скакуна, у него не было. Вот и кликнул он коня, надел другое платье — как звезды на небе, распустил кудри по плечам, сел верхом на коня и потоптал весь сад. Когда же заметил, что опять все с землей сровнял, надел свою убогую одежду и с плачем стал налаживать то, что напортил. Как и в первый раз, хотел было садовник отколошматить работника, да меньшая царевна вступилась, попросила цветов и отсыпала ему две горсти золотых монет. Опять принялся садовник за работу и развел сад за четыре недели.

Устроил царь большую охоту и, потому как избежал он тогда неминуемой гибели, воздвиг в лесу беседку и созвал всех бояр и придворных слуг на богатый пир, отпраздновать свое спасение. Все придворные прибыли по царскому зову, одна только царевна осталась дома.

Фэт-Фрумос, как увидел, что нет никого, кликнул коня и вздумал позабавиться, надел платье — солнце на груди, месяц на спине, звезды на плечах, — распустил золотые кудри, сел верхом на коня и погнал его вскачь по саду, так что сад уж ничем не поправить было. Когда взглянул, что натворил, заголосил, живо надел свою прежнюю одежду, а сам и не знает, с какого конца за работу приняться. Разъярился садовник, когда пришел и увидел такое великое разорение. Но только собрался он вздуть работника, что за садом не усмотрел, царская дочь опять постучала в окошко и попросила цветов. Садовник туда-сюда, обшарил все как есть, нашел два цветочка, чудом уцелевшие от копыт крылатого коня, и отослал их царевне. А она приказала простить беднягу работника и за это отсыпала три горсти золотых монет.

Взялся за дело садовник и за четыре недели с грехом пополам управился, насадил кое-какой сад. А работнику пригрозил, что если еще такое случится, то отдубасит его и прогонит.

Забеспокоился царь, видя, что дочь его все невеселая. Она даже из покоев своих выходить не желала. Порешил он выдать ее замуж и стал ей нахваливать разных царевичей и боярских сыновей. Но она ни о ком и слышать не хотела. Видя такое дело, царь созвал советников и бояр и спросил их, как быть.

Те ему и ответили:

— Надо построить беседку и под ней дверцу. Пусть в нее пройдут все царевичи и боярские сыновья, и кого царевна выберет, пусть бросит в него золотым яблоком. Вот за того царь и отдаст ее.

Так и сделали. Полетели гонцы во все концы с вестью о том, чтобы по царскому веленью явились все, и стар и млад, и прошли через дверцу. Все прошли, но царевна ни одного не ударила яблоком. Многие так и подумали, что не желает она замуж идти. Но один старый боярин посоветовал, чтобы и придворные слуги прошли. Вот прошел садовник, главный повар, главный стражник, все слуги, кучера и работники, но все напрасно, ни в одного царевна не бросила яблоком. Тогда стали спрашивать, не остался ли еще кто, и узнали, что не проходил один только плешивый работник при саде.

— Пусть и он пройдет! — сказал царь.

Тогда позвали плешивого работника и велели ему пройти. Но он не посмел, а когда его заставили, прошел; вот царевна-то и брось в него яблоком! Работник ну бежать да кричать, ему-де голову проломили. Царь видит такое дело и говорит:

— Быть того не может! Не поверю, чтобы моя дочь выбрала плешивого!

Конечно, не желал он отдавать свою дочь за работника, хоть она и бросила в того яблоком.

Тогда заставили всех второй раз проходить. И во второй раз царевна бросила яблоком в плешивого, а он опять убежал, схватившись за голову. Царь сильно опечалился и снова отступился от своего слова, велел всем в третий раз проходить. Как увидел царь, что и в третий раз бросила она яблоком в плешивого, внял своим советникам и выдал за работника дочь.

Свадьбу справили втихомолку, а потом царь прогнал их обоих, не пожелал с ними знаться и сноситься и только уж скрепя сердце пустил их жить на царский двор. Отвели им лачугу в самом конце двора, а работника сделали дворовым водовозом. Все царские слуги насмехались над ним и всякий мусор к его лачуге сваливали. Зато крылатый конь доставил молодым такие сокровища, какие только на свете есть. В царских палатах того не было, что они у себя в лачуге имели.

Царские сыновья, которые сватались за меньшую царевну, разобиделись, что опозорила их царевна, выбрав плешивого, и сговорились между собой двинуть на царя большое войско. Сильно загоревал царь, услышав о таком решении своих соседей. Но что делать? Надо готовиться к войне, никуда не денешься.

Оба царских зятя собрали свои войска и пришли ему на подмогу. Фэт-Фрумос послал свою жену попросить у царя позволения тоже пойти на войну. Но царь прогнал ее и сказал:

— Ступай прочь, неразумная! По твоей вине смущают мой покой. И видеть вас обоих не желаю, нечестивцы!

Однако после долгих просьб царь смилостивился и дал приказ, пускай младший зять воду для войска возит. Затем снарядились все и двинулись.

Фэт-Фрумос в убогом своем платье, верхом на захудалой кляче заехал вперед. Войско настигло его возле трясины, где его лошаденка увязла, а он все силится вытянуть ее, то за хвост тащит, то за голову, то за ноги. Посмеялись над ним и войска, и царь со старшими зятьями и проехали вперед. А когда пропали они из виду, Фэт-Фрумос вытащил клячу из трясины, кликнул своего коня, надел платье — как цветы на лугу, и отправился на бранное поле. Прибыл туда, поднялся на ближнюю гору посмотреть, какая сторона сильнее. Как сошлись войска, так и схватились, а Фэт-Фрумос, видя, что вражеское войско и числом больше, и сильнее, ринулся на него с горной вершины, завертелся вихрем в самой гуще войска с палашом в руке и ну рубить направо и налево. И такого нагнал он страху своим пылом, блеском платья и полетом коня, что все вражье войско бросилось врассыпную, кто куда. А царь, видя такое чудо, возблагодарил господа за то, что послал на подмогу ангела, который избавил его от погибели, и, довольный, повернул к дому. По дороге опять им попался Фэт-Фрумос, переодетый в работника, он все силился вытащить клячу из трясины. Тут на радостях царь приказал:

— Подите-ка вытащите горемыку из болота!

Не успели толком отдохнуть, дошла до царя весть, что враги идут на него с еще большим войском. Приготовился он к войне и отправился им навстречу. Фэт-Фрумос опять попросился со всеми, и опять его обругали. Но как только он добился позволения, тронулся на своей клячонке. И на этот раз посмеялись и потешились над ним, когда увидели, что снова он увяз и никак не вытянет клячу из болота. Оставили его позади, но он и теперь раньше их прибыл на поле боя, обернувшись Фэт-Фрумосом, верхом на крылатом коне, одетый в платье — как звезды на небе.

Войска ударили в литавры и в зурны и сошлись. А Фэт-Фрумос, видя, что враги сильнее, устремился с горы и обратил их в бегство. Царь опять повеселел и повернул домой, возблагодарив господа за помощь, и снова приказал воинам вытащить из болота горемыку водовоза. Опять у него отлегло от сердца после победы.

Закручинился, загоревал царь, когда услышал, что враги в третий раз двинули войска, еще больше числом, чем прежде, подступили они к границам его царства, и столько их было, как травы в поле, как листьев в лесу. Обуял царя такой плач, что и не приведи бог, и плакал он до тех пор, пока глазами не ослаб. Потом стянул свои войска и двинулся в бой, уповая на господа бога.

Отправился и Фэт-Фрумос на водовозной кляче. А когда войско прошло мимо, посмеявшись над ним, что не может он вытянуть клячу из болота, надел он платье — солнце на груди, месяц на спине, звезды на плечах, — распустил золотые кудри, сел верхом на коня и в один миг очутился на горе, где и стал дожидаться, что-то будет.

Сошлись войска с трех сторон и ударились. И рубились ретивые воины безо всякой пощады. А когда день стал клониться к вечеру и увидел Фэт-Фрумос, что вражеское войско одолевает царское, ринулся он с горы, словно молния, врезался в самую гущу, и устрашились тогда враги и дрогнули. Рассыпались, как вспугнутые воробьи с конопли, и побежали сломя голову. Фэт-Фрумос гнался за ними по пятам и косил их, как траву. Царь увидел у него кровь на руке — а это Фэт-Фрумос сам поранился — и дал ему свой платок перевязать руку. А потом, когда миновала опасность, все повернули домой.

По дороге они застигли Фэт-Фрумоса в болоте и опять его вытащили. Только прибыли домой, заболел царь глазами и ослеп. Призывали к нему всех лекарей и всех мудрецов-звездочетов, но никто царю не помог.

Вот однажды пробудился царь ото сна и рассказывает, что явился к нему во сне старец и сказал, будто если испить молока дикой красной козы и омыть им глаза, то вернется к нему зрение.

Услыхали про это два старших зятя и отправились на поиски, а младшего не только не позвали с собой, даже не позволили вместе с ними поехать. Но Фэт-Фрумос кликнул своего коня и поехал на нем во мхи и болота. Отыскал он стадо диких красных коз, подоил их, а на обратном пути надел пастушье платье и зашел вперед свояков с полным кувшином молока, только молоко-то было овечье. Свояки его спрашивают:

— Не молоко ли у тебя в кувшине?

А он им и говорит:

— Да.

Прикинулся, будто вовсе не знает их и будто несет молоко царю, которому приснилось во сне, что вернется к нему зрение, если омыть глаза козьим молоком.

Свояки попробовали предложить ему денег за молоко. Но пастух им ответил, что молоко не продажное. А если хотят они получить молоко дикой красной козы, то пусть назовутся его рабами, а он им поставит на спину свою печать. Хоть, мол, навряд ли он с ними встретится.

Свояки рассудили, что раз они сами цари и царские зятья, то им все нипочем, потому и позволили поставить себе на спины печать, взяли кувшин у него и пошли. А по дороге говорят меж собой:

— Если этот дурень попробует что сказать, мы объявим, что он не в своем уме, и все равно нам скорее поверят, чем ему.

Вернулись они, значит, к царю, отдали ему молоко, омыл он глаза, испил того молока, и ничуть ему не помогло. После того приходит к царю меньшая дочь и говорит:

— Батюшка, вот молоко, его добыл мой муж, омой им глаза, прошу тебя.

А царь ей отвечает:

— Какими такими подвигами отличился твой безмозглый муженек? Можно ли ждать от него проку? Старшие мои зятья и то не смогли ничего сделать, а они вон как выручили меня на войне. Где ему, бездольному, мне помочь? И потом, я же говорил вам, чтобы вы не смели являться ко мне! Как ты дерзнула ослушаться моего приказа?

— Я приму любое наказание, которое ты велишь положить мне, батюшка, только прошу, омой глаза молоком, что тебе посылает твой покорный слуга.

Царь, видя, что дочь так усиленно упрашивает, смягчился и взял то молоко, которое она принесла, а потом омыл им глаза один день, другой и, к великому своему удивлению, почувствовал, что начинает видеть, словно сквозь сито. А когда омыл и на третий день, то стал видеть совсем хорошо. После исцеления задал пир всем боярам и царским советникам и по их просьбе позвал и Фэт-Фрумоса и посадил его на конце стола. И вот, когда гости веселились и угощались, поднялся с места Фэт-Фрумос, испросил царского позволения и сказал:

— Великий государь, могут ли рабы сидеть за столом вместе со своим господином?

— Никак нет, — ответил царь.

— Тогда, если так и коли ты слывешь человеком справедливым, яви и мне справедливость и прикажи встать двоим из гостей, что сидят по правую и по левую руку твоего величества, они мои рабы. А если не веришь мне, посмотри сам и увидишь, что на спинах у них печать обозначена.

Услыхали это царские зятья, обмерли со страху и повинились во всем. Сразу велели им выйти из-за стола, и остались они стоять.

А под конец пиршества Фэт-Фрумос вынул платок, который вручил ему царь на поле боя.

— Как это мой платок попал к тебе в руки? — спросил царь. — Я давал его ангелу господню, который нам помог на войне.

— Нет, великий государь, ты мне его дал.

— Ну, если так, значит, ты и помогал нам?

— Да, великий государь.

— Не поверю, — сразу сказал царь, — если ты не покажешься в том самом виде.

Встал он тогда из-за стола, пошел и надел самое лучшее платье, распустил кудри по плечам, а затем предстал перед царем и перед всеми гостями. Как увидели его гости, сразу повскакали с мест и диву дались: Фэт-Фрумос был таким молодцом и таким красавцем, что на него, как на солнце, во все глаза не взглянешь — ослепит.

Похвалил царь свою дочь за хороший выбор, потом сошел с царского трона и возвел на него своего зятя Фэт-Фрумоса. А он первым делом отпустил свояков, и после того по всему царству пошла великая гульба и славный пир.

Был и я на том пиру, колол вертелом дрова, носил воду решетом, шутки подсыпал ведром. Меня щедро наградили: дали пирожка кусок с воробьиный носок да сто сот тумаков — по вине говорунов.

ДВЕНАДЦАТЬ ЦАРЕВЕН И ЗАКОЛДОВАННЫЙ ЗАМОК

Было это однажды, а может, никогда не было…

Жил-был когда-то паренек — круглый сирота, батрачил он у чужих людей, чтобы заработать себе на хлеб. Юноша был опрятен, пригож, все парни в деревне завидовали ему. Даже другие батраки ненавидели его и вечно дразнили, но юноша не обращал внимания на издевки и сплетни, а занимался своим делом и как будто ничего не понимал из их болтовни; прикидывался простачком. За это парни прозвали его «разиней».

Все хозяева, у которых работал юноша, были им очень довольны, часто они из-за него ссорились между собой, потому что каждый хозяин хотел заполучить юношу в работники к себе. Когда он проходил по деревне, девушки подталкивали друг друга и украдкой поглядывали на него. И в самом деле, на такого парня стоило засмотреться! Это был статный, красивый молодец, на белоснежную шею падали черные как смоль кудри, а над верхней губой темнел пушок. А какие были у молодца глаза!.. Словом, все девушки до одной были в него влюблены.

Когда он гонял коров к водопою, девушки наперебой старались заговорить с ним, но юноша никого не замечал и притворялся, будто не понимает их намеков. Они прозвали его между собою Фэт-Фрумосом, чтобы показать, что их нисколько не задевает его пренебрежение.

А он по-прежнему ни на кого не смотрел, пас скот и все работы выполнял лучше других парней.

Как это ни странно, коровы, которых пас молодец, были крупнее и красивее, чем у других пастухов, они давали больше молока, может быть, потому, что он умел выбирать более сочные пастбища. Даже трава, коли он ступал на нее, словно становилась веселее.

Родился, видно, тот молодец под счастливой звездой, и суждено было ему далеко пойти. Но он и знать не знал об этом, был скромен и не думал о том, что его ожидает. Он спокойно трудился, никого не задевал, именно за это невзлюбили его парни.

Как-то весной молодец пас коров на лугу. Прилег он в тени высокого ветвистого дерева отдохнуть и заснул. А место это было чудо какое красивое! Зеленая лужайка, поросшая всевозможными цветами, будто приглашала отдохнуть на ней. Поодаль, под склоном холма, среди лопухов и другого бурьяна змеился ручеек, и его тихое журчание словно убаюкивало. Дерево, под которым прилег молодец, было таким высоким, что доходило почти до самых облаков. На ветках щебетали птички в своих гнездах. Стоило только послушать их щебетание, как в сердце сразу загоралась любовь. Густая листва отбрасывала прохладную тень.

Итак, не успел юноша приклонить голову к траву, как сразу заснул и увидел чудесный сон. Пригрезилась ему фея, прекрасней которой не сыщешь ни на земле, ни на небе. Она велела ему пойти к царскому двору, где его ждет счастье.

— Что же это такое? — проснувшись, сказал вслух молодец.

Целый день думал он о том, что означал этот сон, но так и не понял, что звезда, под которой он родился, начала служить ему.

На второй день молодец снова погнал скот на пастбище, опять наткнулся на то же дерево и прилег отдохнуть. И снова приснился ему тот же сон.

«Тут дело нечистое», — проснувшись, подумал молодец. Весь день не оставляла его эта мысль.

На третий день он уже нарочно пошел к дереву, лег спать и опять увидел все тот же сон. На этот раз фея даже пригрозила ему, что если он не пойдет к царю, то заболеет и с ним приключатся всякие беды.

Тогда молодец встал и пошел домой. Загнал коров на скотный двор, явился к хозяину и сказал:

— Надумал я пойти искать счастья по свету. Надоело мне батрачить, никак из нужды не вылезу. Дай расчет.

— Зачем же тебе, парень, уходить от меня? Разве ты недоволен жалованьем, какое получаешь? Или еды тебе мало? Оставайся, я найду тебе хорошую невесту с приданым, и заживешь, как все люди. Нечего бродягой по свету слоняться.

— Нет, хозяин, тобой я доволен. И еды мне хватает, что зря бога гневить. Но захотелось мне по белому свету походить, и ни за что я здесь не останусь.

Понял хозяин, что не уговорить молодца, заплатил ему сколько положено и простился с ним.

Пришел юноша к царскому дворцу и нанялся в помощники к садовнику, и тот очень обрадовался такому пригожему работнику: садовнику всегда доставалось от царских дочерей за то, что он нанимает самых противных и уродливых помощников.

«Парень-то пригожий, но платье на нем грязное. Одним словом, пастух!» — подумал про себя садовник и приказал юноше вымыться и переодеться, чтобы стал он похож на царского слугу. Парень был хорош собой, и новая одежда очень шла ему.

Кроме работы в саду, молодец должен был каждый день срезать цветы, составлять двенадцать букетов и подносить их двенадцати царевнам, когда они выходили в сад на прогулку. Это считалось его главной обязанностью. Царю же предсказали некогда, что царевны не выйдут замуж до тех пор, пока не будут сняты чары, которыми они были заворожены, и одна из них не полюбит. А волшебницы одарили их при рождении страстью к танцам. Царевны очень любили танцевать и каждую ночь стаптывали по паре белых шелковых вышитых туфель. Но никто не знал, где пропадают царевны по ночам.

Крепко призадумался царь. Много денег приходилось ему тратить на туфли, и очень огорчали его ледяные сердца дочерей — они ни за что не хотели выходить замуж, хотя к ним сваталось много женихов.

Наконец приказал царь оповестить всех своих подданных и жителей других государств о том, что отдаст одну из дочерей в жены тому, кто сумеет раскрыть, как это его дочери каждую ночь снашивают пару туфель.

Царевны жили взаперти в одной из комнат дворца, за девятью железными дверями, за девятью большими замками. Но никто не знал, чем они занимаются по ночам и почему так быстро рвут туфли, так как никто никогда не видел, чтобы они когда-нибудь выходили из дворца.

Видать, им было суждено так провести всю свою жизнь, такова уж их участь.

Узнав о решении царя, со всех сторон стали съезжаться женихи, сыновья царей и князей, крупных и даже мелких бояр. Каждый из них должен был прокараулить одну ночь возле комнаты царевен. Царь с нетерпением поджидал утра, надеясь, что оно принесет ему добрые вести. Но царю только одно и доносили: юноша, стороживший с вечера комнату царских дочерей, бесследно исчез, и никто не может напасть на его след.

Так пропали одиннадцать юношей. Остальные стали колебаться, и в конце концов все отказались караулить у спальни царевен: они не хотели брать в жены девушек, из-за которых уже погибло столько людей.

Один за другим женихи стали покидать царский двор и возвращаться домой, оставив царевен на произвол судьбы. Никому не хотелось загубить душу ради женщины. Да и сам царь испугался того, что столько юношей погибает, и больше уже никого не приглашал. По-прежнему он был вынужден каждый день покупать двенадцать пар туфель. Но больше всего его удручала мысль о том, что дочери состарятся, поседеют и так и не выйдут замуж.

Новый помощник хорошо справлялся со своей работой. Все им были довольны: и главный садовник, и царевны. Молодец даже не поднимал глаз, когда подавал им букеты, но когда очередь доходила до младшей, он краснел и сердце у него начинало биться так, что чуть не выпрыгивало из груди.

Младшая царевна заметила его смущение, но подумала, что парень просто застенчив, потому и краснеет, когда подходит к ней. А сам юноша понимал, что он не пара для царской дочери, но… разве сердцу прикажешь?

Стал молодец подумывать о том, чтобы тоже счастья попытать и подстеречь царевен ночью, но он не забывал и того, что случилось с прежними женихами.

Однажды младшая царевна проговорилась своим сестрам, что младший садовник всегда краснеет, когда подает ей букет, а ведь он красивый парень. Услышав такие слова, старшая сестра начала стыдить ее, упрекая в том, что она так нежно отзывается о слуге, что, видимо, он ей по душе приходится.

А между тем молодцу все больше хотелось пойти к царю и попросить у него разрешения покараулить ночью царевен. Но он помнил свое место, хоть уж не думал о том, что случилось с остальными женихами. Но больше всего он боялся, что потеряет работу и не увидит больше царевен, в особенности младшую. Красота девушки так покорила его, что он понял: если не будет прикасаться каждое утро к ее нежным, белым рукам, то не сможет жить.

Эта мысль терзала молодца днем и ночью, и он по-прежнему не знал, на что решиться. Однажды ночью ему снова приснилась фея с цветущей лужайки и сказала: «Пойди в восточную часть сада. Там в глубине его найдешь два лавровых деревца, одно вишневого цвета, другое — розового. Рядом с ними увидишь золотую лопатку, золотой кувшин и шелковое полотенце. Возьми лавры, посади их в два красивых горшка, окопай золотой лопаткой, полей из золотого кувшина, оботри их хорошенько шелковым полотенцем и храни деревца как зеницу ока. Когда лавры достигнут человеческого роста, они будут исполнять любое твое желание…»

Сказав это, фея исчезла так быстро, что молодец не успел даже поблагодарить ее.

Едва успев очнуться и протереть глаза, юноша побежал в восточную часть сада и замер от радости: он увидел наяву все то, о чем говорила ему фея. Он даже ущипнул себя, желая убедиться, что не спит. Молодец посадил лавровые деревца и начал старательно ухаживать за ними, часто окапывал золотой лопаткой, поливал из золотого кувшина, обтирал полотенцем и берег как зеницу ока, как приказала ему фея.

Лавры росли и крепли так быстро, что вскоре стали такими высокими и красивыми, каких еще и свет не видел.

Когда лавры достигли высоты человеческого роста, молодец, как учила его фея, обратился к одному из них с такими словами:

И в тот же миг на лавровом дереве показался бутон. Он стал расти на глазах, и вскоре распустился такой красивый цветок, что нельзя было удержаться, чтобы не понюхать его. Пораженный молодец сорвал цветок и спрятал за пазуху, как велела ему фея.

Вечером, когда царевны вошли в свою комнату, он прокрался туда вместе с ними. Девушки не заметили его, зато ему было отлично видно все, что они делали.

Вместо того чтобы раздеться и лечь спать, царевны стали причесываться и наряжаться в дорогие платья. Удивился молодец и решил проследить, куда они пойдут и что будут делать.

Вдруг старшая царевна спросила своих сестер:

— Вы готовы, девушки?

— Готовы!.. — одна за другой ответили сестры.

Тогда старшая царевна топнула ногой о пол, и он расступился. Девушки спустились через отверстие и вскоре подошли к саду, обнесенному медной стеной.

Старшая царевна снова топнула ногой, и стальные ворота, ведущие в сад, тотчас отворились. Молодец все время следовал за младшей царевной и нечаянно наступил на подол ее платья. Она тотчас обернулась, но никого не увидела. Окликнув сестер, царевна сказала:

— Сестрицы, сдается мне, будто кто-то идет следом за мной. Мне кто-то наступил на платье.

Сестры посмотрели по сторонам, но никого не увидели.

— Не будь такой опасливой, сестра, — ответили они. — Кому здесь быть? Даже жар-птице не проникнуть сюда. Твое платье зацепилось, наверное, за колючий кустарник, а тебе, трусихе, почудилось, будто кто-то наступил на платье. Очень уж ты пуглива.

Девушка замолчала, а молодец продолжал следовать за сестрами по пятам.

Вот прошли через сад, где росли деревья с серебряными листьями, затем через сад с листьями золотыми и, наконец, прошли через сад, где листья деревьев были усыпаны алмазами и другими драгоценными камнями. Они сверкали так красиво, что нельзя было оторвать глаз. Вскоре все подошли к большому пруду.

Посреди пруда возвышался небольшой холм, и на нем стоял замок, какого еще никогда никто не видывал. Царский дворец казался простой хижиной по сравнению с ним. Замок был сооружен так искусно, что, когда поднимаешься к нему, кажется, что идешь вниз, а если спускаешься туда, то будто поднимаешься кверху. Он так ослепительно блестел, что легче было смотреть на солнце, чем на него.

На берегу пруда ожидали двенадцать лодочек с разодетыми гребцами. Каждая царевна села в свою лодочку, и все двинулись в путь. Молодец пробрался в лодку младшей царевны.

Лодки шли в ряд одна за другой, как стая журавлей. Только лодка младшей царевны все время отставала. Гребец только диву давался, почему его лодка тяжелее, чем обычно, и греб изо всех сил, стараясь догнать остальных.

Едва они сошли на берег пруда, послышалась такая музыка, что волей-неволей ноги сами начинали плясать. Царевны мгновенно вбежали в замок и закружились в танце с ожидавшими их там юношами. Они танцевали до тех пор, пока не стоптали туфель.

Наш молодец ни на шаг не отставал от царевен. Он вместе с ними вошел в замок и очутился в огромном зале, отделанном золотом и драгоценными камнями. Всюду в высоких, в человеческий рост, золотых подсвечниках горели свечи. Молочно-белые стены с золотыми полосами, украшенными сапфирами и рубинами, искрились огнем.

Молодец забрался в угол и с любопытством смотрел на все эти невиданные чудеса. Только он тоже не смог устоять на месте, когда зазвучала волшебная музыка, и невольно начал приплясывать. Подсвечники, столы и скамьи и те прыгали на месте.

Музыка была так прекрасна, что невозможно и представить себе. Арфы, свирели, гитары, скрипки, рога, волынки и множество других инструментов играли сами, да так чудесно, что лучшие в мире музыканты не могли бы с ними сравниться.

А девушки? Они что есть сил танцевали хору, бэтуту, калауша-кортулуй, пипэрушул и другие всевозможные танцы.

Царевны протанцевали так до самого рассвета. Вдруг музыка умолкла, и словно из-под земли вырос стол, уставленный Всевозможными невиданными яствами. Все сели за стол и начали есть, пить и веселиться.

Наш же молодец скромно сидел в своем углу, и при виде вкусных вещей у него потекли слюнки.

У стола прислуживали арапы, одетые в яркие и дорогие платья.

Но вот царевны встали из-за стола и начали собираться домой, а молодец, словно черт за монахом, опять пошел за ними по пятам.

Когда они проходили через сад с серебряными листьями, молодец сорвал веточку с дерева. По лесу пробежал шелест и гул, как перед бурей, но ни один листик не шевельнулся, словно не было ни малейшего дуновения ветра.

Девушки вздрогнули.

— Что это значит, сестрица? — спросили они старшую сестру.

— Ничего особенного, — ответила она. — Это пролетела, наверное, птичка, та, что свила себе гнездо на башне отцовского дворца, и задела крыльями листья. Ведь только она одна может сюда проникнуть…

Царевны возвратились домой тем же путем, каким и ушли.

На следующий день, прежде чем подать цветы младшей царевне, молодец искусно спрятал в ее букет сорванную в волшебном саду веточку.

Заглянув в букет, царевна удивилась: она никак не могла понять, каким образом веточка из волшебного сада очутилась здесь. Сердце ее слегка сжалось от волнения.

На следующий вечер молодец снова тайком последовал за царевнами, и все произошло, как накануне, с той лишь разницей, что теперь он сорвал веточку с золотого дерева.

На другое утро младшая царевна получила букет цветов с золотой веткой, и снова сердце ее дрогнуло. Улучив днем удобную минуту и сделав вид, что хочет погулять, она вышла в сад. У поворота аллеи царевна встретила помощника садовника, остановила его и спросила:

— Где ты взял веточку, которую вложил в мой букет?

— Ты отлично это знаешь, твое высочество.

— Значит, ты выследил нас и знаешь, где мы бываем по ночам?

— Да, твое высочество.

— Как же тебе это удалось? Почему тебя никто не заметил?

— Это моя тайна…

— Вот тебе кошелек с деньгами, и ни слова не смей никому говорить о том, что видел.

— Я не продаю свое молчание, твое высочество.

— Если узнаю, что ты хоть пикнул о наших ночных прогулках, я велю отрубить тебе голову.

Но, произнося эти жестокие слова, царевна чувствовала в душе совсем другое.Молодой садовник нравился ей все больше.

На третью ночь молодец сорвал веточку с дерева с алмазными листьями. Снова по саду пронесся таинственный шелест и гул, и снова старшая царевна стала успокаивать сестер. Но младшая почувствовала в душе непонятную радость. Найдя на следующее утро в своем букете алмазную веточку, она еще внимательней присмотрелась к юноше и нашла, что он очень красив и ничем не отличается от князей и царевичей.

Молодец тоже украдкой рассматривал царевну. Он заметил ее волнение, но притворился, что ничего не понимает.

Остальные царевны, застав их за разговором, стали подсмеиваться над сестрой. Молча выслушала она насмешки и не ответила на них. Она никак не могла понять, каким образом удалось юноше раскрыть их тайну, ведь этого не могли сделать даже волшебницы.

«Нет, он не может быть простым работником, — решила про себя царевна. — И потом его статная осанка, красивое и кроткое лицо и весь облик так привлекательны».

Вернувшись во дворец, младшая царевна рассказала сестрам, что помощнику садовника известно, куда они отправляются каждую ночь.

Девушки посоветовались между собой и решили погубить его так же, как погубили и других юношей.

Но молодец и на этот раз прокрался в комнату царевен и подслушал их разговор, словно угадал, что девушки задумали недоброе. Как услышал он все, о чем они говорили, пошел сразу в сад и обратился к розовому лавру:

Распустился на дереве бутон, как и в прошлый раз, и вырос из него чудесный цветок. Сорвал его молодец и спрятал за пазуху. С лица его тотчас сошел загар, стало оно чистым и светлым, как у младенца; он почувствовал, что с ним происходит нечто необычайное, ум его стал проницательнее, да и рассуждать он начал теперь совсем иначе. А платье на нем — настоящее царское.

Отправился молодец к царю и попросил разрешения покараулить ночью царевен. Пожалел царь его молодость и стал отговаривать от верной гибели. Но молодец твердо стоял на своем. Царь согласился, не подозревая, что перед ним помощник садовника, так он сильно изменился.

Царь познакомил его с царевнами. Они его тоже не узнали. Лишь у младшей опять дрогнуло и сладко заныло сердце: она сразу поняла, кто этот молодец.

Следующей ночью царевны, отправляясь танцевать, взяли с собой юношу. Он все время был настороже, чтобы не попасть в ловушку.

Пришли они в заколдованный замок и танцевали до рассвета, а потом сели за стол. Молодцу поднесли питье, оно должно было лишить его рассудка и жизни, как и остальных юношей, которые здесь погибли.

Обернулся юноша к младшей царевне, печально взглянул на нее и ласково сказал:

— Я погибаю из-за тебя, из-за твоего ледяного сердца.

— Остановись, не пей, — ответила девушка, — пламя твоей любви растопило лед моего сердца. Я лучше стану простой садовницей, чтобы всегда быть вместе с тобой.

Услышав это, молодец выплеснул питье, подошел к царевне и сказал:

— Не бойся, твое высочество, тебе не придется стать садовницей.

В тот же миг чары разрушились, юноша и царевны очутились снова в царском дворце. А заколдованный замок пропал, словно его и не было.

Явившись к изумленному царю, юноша обо всем рассказал ему.

Царь сдержал слово и отдал младшую дочь в жены умному и пригожему молодцу, а остальные дочери вышли замуж за тех княжеских и царских сыновей, каких выбрали себе сами.

Перед тем как идти к венцу, младшая царевна спросила жениха, как ему удалось расколдовать ее и сестер. А выведав источник его мудрости, царевна пошла в сад, срубила лавры и сожгла их: пусть, мол, муж будет равен ей.

Они поженились и жили счастливо до самой старости.

СОЛЬ В КУШАНЬЕ

Тогда это было, когда и в помине не было. Не случись оно в ту пору — не было б и разговору.

А случилось это в ту самую пору, когда на тополе груши росли, а на раките фиалки цвели, когда медведи хвостами виляли, а волки, словно братьев, ягнят обнимали, когда мухи на стенах писали и блох ковали, а они до неба сигали и на землю сказки присылали.

Ну а тот, кто нашей вере неймет, сам без меры врет.

Жил-был царь, у него было три дочери. Остался царь вдовцом и всю любовь отдал дочерям. Заботливо воспитывал их отец, наукам учил, от горя и болезней оберегал. Подросли дочки и всегда старались утешить отца — царь все горевал со дня смерти их матери.

Решил однажды царь задать своей старшей дочери такой вопрос:

— Дочь моя, скажи, как ты меня любишь?

— Как люблю, отец? Люблю я тебя так же, как люблю мед.

Царевна сказала так потому, что считала, будто ничего слаще меда на свете нет. Только на такой ответ и хватило ума у старшей царевны.

— Дай тебе бог долгих лет счастливой жизни мне на радость, дочь моя! — ответил ей довольный царь.

Спросил царь среднюю дочь:

— А ты, дочь моя, как сильно меня любишь?

— Как сахар, отец.

Ничего лучшего средняя царевна не смогла придумать.

— Дай бог тебе всякого добра, живи мне на радость, дочь моя! — ответил царь, довольный ответом и средней дочери.

Надо сказать, что обе эти царевны были льстивыми и хотели показать отцу любовь, какой на самом деле вовсе не испытывали.

А царь обрадовался ответам старших своих дочерей, потому что и сам считал: лучшей любви, более сладкой, чем мед и сахар, и быть не может.

Взглянул царь на младшую дочь, царевна робко стояла в стороне, и спросил ее:

— А ты? Как ты любишь меня, дочь моя?

— Я люблю тебя, отец, как соль в кушанье! — ответила царевна с сияющим любовью лицом. Она опустила глада, оробев от своей смелости и оттого, что отец и на нее, самую младшую, тоже обратил внимание.

Услышав ответ младшей царевны, сестры так и прыснули со смеху и отвернулись. А царь нахмурился.

— А ну-ка, подойди ко мне, негодница, — сердито сказал он. — Подумай, что ты мне ответила? Разве ты не слышала, как любят меня твои старшие сестры? Так вот как, значит, ты меня любишь? Для того ли я старался воспитывать вас, беречь и учить, хотел, чтобы равных вам по уму и на всем свете не было. Поди прочь от меня с твоей солью!

Младшая царевна готова была сквозь землю провалиться, горестно ей стало, что невольно обидела отца, она его и взаправду очень любила.

— Прости меня, отец, не хотела я тебя обидеть. Моя любовь к тебе если не сильнее любви моих сестер, то и не хуже меда и сахара.

— Вот как? — грозно прервал отец свою младшую дочь. — Ты еще осмеливаешься сравнивать себя с сестрами? Прочь из моего дома, бесстыжая, и чтоб я о тебе больше никогда не слышал!

И, не дав дочери и слова сказать, царь удалился, оставив царевну в слезах.

Сестры принялись ее утешать, но слова их шли не от сердца, и потому-то еще больше опечалилась царевна.

Поняла младшая царевна, что и сестры не жалеют ее. Решила она уйти из дому куда глаза глядят.

Надела царевна самое старое платье и пошла бродить из деревни в деревню, пока не пришла ко двору соседнего царя.

Подошла царевна к воротам царского дворца и стала ждать.

Увидела ее ключница, вышла и спросила, что ей надобно. Царевна ответила, что она, мол, бедная сирота и хочет поступить к кому-нибудь служанкой.

На счастье царевны, недавно ушла у ключницы помощница, и ей нужна была другая. Осмотрела царевну ключница с головы до ног зорким взглядом, девушка ей понравилась.

Спросила царевну ключница, какую она потребует плату. Та ответила, что не хочет назначать плату, пока не пройдет время, чтобы смогли оценить ее работу. Сколько полагается, столько пусть ей и заплатят.

Ключнице понравился такой ответ, и она взяла царевну себе в помощницы. Объяснила девушке все, что она должна делать, передала ей связку ключей, ту, что обычно носила при себе.

Царевна была девушка старательная и смышленая; тотчас же принялась она убирать комнаты и шкафы, ключи от которых доверила ей ключница.

Оказалось, что царевна умела хорошо стряпать, печь пироги, варить варенье, готовить всякие тонкие блюда и подавать их к царскому столу. Вскоре доверили ей и царские кладовые со всеми запасами.

Все были довольны царевной, потому что она исполняла порученное дело разумно и честно, да и не болтала попусту.

Молва о прилежности, уме и скромности помощницы ключницы дошла вскоре до самой царицы. Та пожелала увидеть девушку. И вот царевна предстала перед царицей. На ее вопросы она отвечала умно, почтительно, но без подобострастия.

Царице девушка очень понравилась. Кроме того, она поняла, что помощница ключницы не простая крестьянка. И взяла ее царица к себе в служанки.

Куда бы ни пошла царица, повсюду брала она с собой свою новую служанку. Если царица садилась за рукоделие, она и ее сажала с собой рядом. Какие вышивки выходили у девушки — просто загляденье!

Но больше всего нравились царице умные речи девушки. И полюбила ее царица, как родную дочь. Царя удивляла благосклонность царицы к своей служанке.

Был у царя с царицей единственный сын, они гордились им и любили его беспредельно.

Вот отправился царь на войну и взял с собой царевича, чтобы приучить его к военному делу.

Случилось так, что царевича опасно ранили и пришлось отправить его домой.

Уж как горевала царица, уж как плакала она над бедным своим сыном. Ночь за ночью проводила она у его постели, а когда силы оставляли ее, поручала ухаживать за сыном своей верной служанке. Днем и ночью то одна, то другая дежурили у постели раненого царевича.

Ласковые слова, нежность, красота и скромность служанки пробудили в сердце раненого царевича чувство, какого он еще никогда не испытывал.

Шло время, царевич мало-помалу стал выздоравливать. Однажды, беседуя с матерью, царевич сказал ей:

— Матушка, я хочу жениться.

— Хорошо, сынок, хорошо. Поищу достойную тебе царевну.

— Я уже нашел невесту, матушка…

— Кто же она? Знаю ли я ее?

— Не сердись, матушка. Люблю я твою новую служанку, люблю, как самого себя. Сколько ни перевидал я царевен и королевен, ни одна мне так не полюбилась…

Воспротивилась было царица, стала отговаривать сына от женитьбы, но царевич продолжал стоять на своем.

«Ну что ж, — подумала царица, — избранница царевича девушка хорошая, кроткая, честная и прилежная…» Теперь оставалось только убедить самого царя, чтобы и он дал свое согласие.

Упросили они царя, и дал он своему сыну благословение на брак с любимой девушкой. После помолвки назначили день свадьбы. Стали созывать народ на пир. Невеста попросила, чтобы позвали и ее отца, но скрыла, что она — царская дочь.

В день свадьбы прибыли все гости. Веселились с утра до поздней ночи. Столы царские так и ломились от разных яств, напитков, пирогов, да таких вкусных, что у гостей слюнки текли.

Невеста сама научила поваров и стряпух, что и как подавать к столу. Лишь для одного гостя приготовила она угощение своими собственными руками и наказала своему верному слуге, чтобы это угощение он поставил перед царем, приглашенным по ее просьбе, а другим гостям этих блюд ни в коем случае не подавал.

Слуга сделал все так, как ему приказала царевна.

Гости сели за стол, едят, пьют и веселятся, а царю, отцу невесты, кусок в горло не лез. Он то и дело поглядывал на невесту.

Уж очень походила она на его младшую дочь, ту, что он выгнал из дома, но как могла она стать невестой царевича?

Беспокойно было царю от этих мыслей, но спросить кого-нибудь, кто эта девушка, он не решался.

Глядя на веселье гостей, захотелось и царю поесть и повеселиться вволю. Но когда слуга подал ему кушанье, царь, едва попробовав, тотчас перестал есть. Слуга то и дело убирал со стола нетронутые блюда, приготовленные для царя самой царевной.

Дивился царь на то, с какой охотой едят другие гости: ведь все, что подавал ему слуга, очень уж было невкусным!

Царь решил спросить соседа своего, нравятся ли ему кушанья. Тот ответил, что таких вкусных блюд ему давно не доводилось есть. Попробовал царь из тарелки соседа — кушанье в самом деле превкусное.

От голода у царя засосало под ложечкой. Но разве можно есть то, что подавали ему? Не вытерпел он, поднялся и громогласно спросил:

— Послушай, царь, ты, видно, позвал меня на свадьбу сына, чтобы насмехаться надо мной?

— Помилуй, твое величество, как можешь ты обо мне думать такое? Все люди добрые видят, что я тебя принял с таким же почетом, как и других именитых гостей…

— Прости меня, царь, но это не так. Всем гостям подают кушанья очень вкусные, а те, что подают мне, в рот взять нельзя!

Разгневался отец жениха и приказал позвать сюда поваров, чтобы найти виновника и предать его смерти.

А весь секрет состоял в том, что царевна приготовила все кушанья для своего отца без соли, а лишь с медом и с сахаром. Солонка перед царем и та была наполнена толченым сахаром. Напрасно бедный царь брал из солонки то, что он принимал за соль, и сыпал в свое кушанье: вместо того, чтобы стать вкусным, оно делалось еще слаще, а стало быть, и еще противнее.

Но вот поднялась невеста и обратилась к царю-свекру:

— Не вини поваров, это я приготовила нарочно такие кушанья для царя. А царь этот — мой отец. Нас у моего батюшки было три дочки. Стал нас отец по очереди спрашивать, как мы его любим. Старшая сестра ответила, что любит его, как мед. Средняя — что любит его, как сахар. А я сказала, что люблю его, как соль в кушанье. Думала я, что нет более крепкой любви, чем такая. Но отец рассердился и выгнал меня из дому. Только не пропала я — сами видите, чего добилась честным трудом. Вот сегодня я и хотела доказать отцу, что без меда и сахара человек может прожить, а без соли нет. Я сама приготовила для него кушанья без соли. А теперь рассудите своим царским умом, кто из нас был прав: я или мой батюшка…

Царь-свекор, да и все гости в один голос заявили, что жестоко было изгнать дочь из отчего дома, да еще за такой умный ответ.

Тут и отец невесты признал, что не сумел оценить свою младшую дочь, и попросил у нее прощения.

Царевна поцеловала руку отца и тоже попросила прощения.

ГРЕУЧАНУ

Жил-был давным-давно царь, звали его Красным царем. И был он в большой печали, потому что в ту пору змеи похитили с неба солнце и луну. Послал царь во все страны гонцов, чтобы оповестить всех: если найдется такой молодец, что отнимет у змеев солнце и луну, отдаст царь тому молодцу свою дочь в жены и еще полцарства в придачу; но коли кто пойдет на змеев, а вернется ни с чем, так тому голову с плеч.

Много витязей вызвалось на подвиг, да все головы свои сложили. Думали, что легко с этим справиться, но как дойдет у них до дела — ни тпру, ни ну; из стороны в сторону мечутся, а с какого конца за такое дело взяться, не знают. Видно, не всякая пчела мед дает. А царь свое слово крепко держит.

Жил в то время богатырь по имени Греучану. Прослышал он о царском обещании, прикинул и так и эдак и, на помощь божью уповая да на смелость свою полагаясь, решил взяться за это дело и отправился к царю. По дороге повстречались ему два человека, которых царские слуги вели ко двору, чтобы там лишить их жизни: убежали те люди с поля брани, когда бились царские войска с какими-то чудовищами. Приуныли бедняги, но Греучану утешил их ласковыми словами, да такими душевными, что они малость приободрились. Мастер был речи говорить наш Греучану.

А сам Греучану решил положиться на случай и сказал себе:

«Попытаю-ка я свою судьбу. Если уговорю царя пощадить этих бедняг, возьмусь тогда и за другое дело, а нет — счастливо оставаться! Вернусь, откуда пришел. Погляжу, улыбнется ли мне счастье, никогда не вредно сперва пробу сделать».

Таким образом, разговаривая с самим собой, Греучану помаленьку-потихоньку дошел до царского двора.

Предстал он перед царем, и так уж он его уговаривал, такие добрые и хорошие слова нашел, так умело свою речь повел, что царь понял, как он был неправ, когда хотел казнить этих людей, — ведь всегда лучше иметь двумя подданными больше, чем двумя меньше. Понял царь и то, что еще больше возрастет его слава, если будет он милостив к народу.

Узнали бедняги, что Греучану уговорил царя простить их, себя не помнят от радости. От всего сердца благодарили они Греучану и обещали всю жизнь бога молить о том, чтобы посылал он ему во всем удачу. Так они и сделали.

Счел Греучану свою удачу за добрый знак и, представ перед царем во второй раз, повел такие сладкие речи:

— Великий государь, дай бог тебе долгие годы восседать на славном троне твоего царства! Много витязей обещались отнять у змеев солнце и луну, которые те с неба похитили, да все они лютой смертью погибли — не смогли выполнить данного тебе слова. Я тоже, великий государь, хочу отправиться на поиски воров-змеев, тоже хочу попытать свое счастье, авось господь бог поможет мне покарать проклятых страшилищ за такую их дерзость неслыханную. Только будь, государь, ко мне милостив и окажи мне свою поддержку!

— Дорогой мой Греучану, — отвечает ему царь, — не могу я ни на самую малость отступить от своего решения. И не почему-нибудь, а только потому, что хочу я быть справедливым ко всем. Приказ мой един для всех, и не годится мне быть пристрастным.

Увидев, что решение царя твердо и справедливо, произнес Греучану богатырским голосом:

— Так тому и быть, великий государь, даже если суждено мне погибнуть, не отступлюсь, пока не исполню того, что взял на себя по доброй воле.

Договорились. Через несколько дней пустился Греучану в путь, подготовив заранее все, что ему могло понадобиться, чтобы с честью со своим делом справиться.

Взял он с собой и брата своего; ехали они долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли и доехали до Земного Кузнеца, их брата названого. Был тот Кузнец не только самым великим на всей земле мастером, но еще и волшебником. Остановились они у него отдохнуть. Заперлись Греучану с Кузнецом в горнице и держали совет три дня и три ночи.

Потом отдохнули Греучану с братом у Кузнеца несколько дней, поразмыслили, что им еще делать, и опять отправились в путь-дорогу.

Как только Греучану уехал, Кузнец сразу же принялся за работу и выковал из железа человека — точь-в-точь Греучану. Потом приказал день и ночь жечь в кузнице огонь и все время того железного человека в огне держать.

Тем временем Греучану с братом ехали близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли и доехали до перекрестка. Там остановились, присели на травку и закусили тем, что у них осталось. Подкрепившись, они расцеловались, прослезились, словно дети малые, и разъехались в разные стороны.

Но прежде чем разъехаться в разные стороны, обменялись Греучану с братом платками и так уговорились: если платки только по краям порвутся, значит, есть еще надежда им когда-нибудь встретиться, ну, а если разорвутся платки пополам, значит, один из них погиб. Потом вонзили в землю нож и так сказали: тот, кто первым воротится и увидит, что нож заржавел, пусть другого не дожидается — значит, брат его умер. После этого Греучану поехал направо, а брат — налево.

Пространствовал долгое время попусту Греучанов брат, вернулся на место, где он расстался с Греучану, увидел, что нож остался чистым, и стал ждать, обрадовавшись, что солнце и луна на небе снова появились.

А Греучану тем временем все ехал и ехал по тропинке, и привела его та тропинка прямо к дому змеев. Стоял змеиный дом на самом краю света. Как добрался туда Греучану, сразу перевернулся три раза через голову и обернулся голубем. Видно, запомнил он, чему его обучил Кузнец-волшебник. Обернувшись голубем, сел Греучану на дерево прямо против дома змеиного. Вышла тут из дома старшая змеева дочь, увидела она Греучану и кликнула мать и младшую сестру, чтобы пришли они посмотреть на птицу. Младшая сестра и говорит:

— Матушка, сестрица, чует мое сердце, что этот голубок не принесет нам добра. Сдается мне, что глаза у него не голубя, а Греучану. Пришел нам конец, и да смилостивится бог над нами и всеми нашими родичами.

Видно, наслышаны змеюки были о храбрости Греучану. Потом вернулись все трое в дом, совет держать.

Греучану тотчас три раза через голову перевернулся, обернулся мухой и влетел в змеиную горницу. Там он притаился в щели под потолком и услышал, что они меж собой порешили. Запомнил Греучану все услышанное, вылетел из горницы, поехал по дороге к Зеленому лесу и спрятался там под мостом.

По всему видно, узнал Греучану, что змеи ушли на охоту в Зеленый лес и должны вернуться: один вечером, другой в полночь, а самый главный змей — к утру.

Вот, значит, ждет Греучану под мостом, когда меньшой змей назад воротится. Ступил конь змеиный ногой на мост да как захрапел и отскочил назад на семь шагов. Рассердился тут змей и говорит:

— Что ты, волчья сыть, спотыкаешься? Нет мне на свете противника, кроме одного Золотого Греучану, да и того я с одного удара прикончу.

Услыхал его Греучану, вышел из-под моста и крикнул:

— Выходи, змей, на бой, давай на саблях биться или врукопашную сойдемся.

— Давай лучше врукопашную, так честнее будет.

Сошлись они и схватились. Ударил змей Греучану — по колено в землю вогнал. Ударил Греучану змея — по шею в землю загнал. Отрубил Греучану змею голову, бросил его труп вместе с лошадью под мост и лег отдохнуть.

В полночь едет через мост старший брат, вот и отскочил его конь назад на семнадцать шагов. Сказал старший змеев сын то же самое, что брат его, а Греучану ему в ответ то же, что и первому. Вышел Греучану из-под моста и начал биться со вторым змеем. Бросился, братцы, змей на Греучану и вбил его в землю по пояс. Но Греучану мигом вскочил, бросился на змея, ударил его и вогнал в землю по шею. Снес он ему саблей голову, бросил и его труп вместе с конем под мост и опять прилег отдохнуть.

Вот под утро едет змеев отец, злой как черт. Как ступил его конь ногой на мост, отскочил назад на семьдесят семь шагов. Рассвирепел змей да как заорет:

— Ах ты, волчья сыть, нет мне на свете противника, кроме Греучану, да и того тут же на землю положу, как только стрелу пушу.

Вышел тут Греучану из-под моста и говорит:

— Эй, змей-богатырь, выходи на бой, давай на саблях рубиться, на копьях биться или врукопашную драться.

Сошлись они, и завязался промеж них бой: на саблях рубились — сабли разломились, на копьях сражались — копья поломались, потом схватились врукопашную. Как бросились они друг на друга, земля задрожала. Сдавил змей Греучану, но тот знал, что у змея на уме, вдохнул в себя воздух и так весь напрягся, что и не почувствовал ничего; тут Греучану сдавил змея, когда тот совсем не ожидал, да так, что у змея все косточки затрещали.

Шел промеж них бой невиданный. Бились они, пока не зашло время за полдень. Оба уморились, да и жажда великая их мучила. Пролетал над ними ворон, сверху на битву их смотрел. Увидел змей ворона и говорит:

— Ворон, ворон, птица черная, принеси мне глоток воды, и дам я тебе за это на съедение богатыря и его коня.

Греучану тоже говорит:

— Ворон, ворон, принеси мне глоток воды, и дам я тебе за это на съедение три трупа змеиных и три лошадиных.

Услышал это ворон, принес Греучану воды, и тот напился, опять сил набрался и бросился вдруг, братцы, снова на змея, повалил его, вогнал в землю по шею, поставил ногу ему на голову. А потом и говорит:

— Скажи, змеище поганое, где ты спрятал солнце и луну, уж теперь тебе от меня не уйти.

Увиливает змей, начал нести всякую околесицу. Но Греучану ему опять говорит:

— Скажешь ты мне или нет, где спрятал солнце и луну? Я их все равно найду, а голову твою с плеч снесу.

Понадеялся змей, что в живых останется, коли все Греучану расскажет, и говорит:

— В Зеленом лесу есть тайник. В нем-то солнце с луной и заперты. А ключ к тайнику — мой мизинец на правой руке.

Как услышал это Греучану, сразу голову змею долой, а потом отрубил мизинец с его правой руки и взял его с собой.

Отдал Греучану ворону, как обещал, все трупы и поехал, в Зеленый лес. Отыскал в лесу тайник, отпер дверь змеиным пальцем и нашел в тайнике солнце и луну. Взял Греучану в правую руку солнышко, в левую луну, забросил их на небо, и стало у него на душе легко и весело.

Обрадовались люди, когда снова увидели солнышко и луну на небе, и стали славить бога за то, что дал он Греучану такую силу великую, что смог он одолеть дьявольских врагов рода человеческого.

А Греучану, радуясь, что удалось ему со своим делом справиться, отправился в обратный путь. Нашел он брата своего на условленном месте, обнялись они, купили себе двух коней, быстрее вихря, и скорехонько к царскому двору отправились.

По дороге видят они, стоит груша, а плоды на ней золотые. Брат и говорит Греучану — мол, хорошо было бы и им отдохнуть в тени дерева, коням дать малость отдышаться, да и самим груш поесть, чтобы голод хоть немного утолить.

Греучану знал, что решили на совете змеюки, и согласился отдохнуть, но не дозволил брату рвать груши с дерева, а сказал, что сам сорвет. Взял Греучану меч, да и рубанул дерево под самый корень. И что бы вы думали? Полились вдруг из дерева кровь черная и яд, и сказало дерево человеческим голосом:

— Погубил ты меня, Греучану, как погубил ты и мужа моего.

Осталась от груши одна зола. Брат Греучанов так и оцепенел, удивляется, никак не поймет, что все это значит.

Вот отправились они дальше и ехали долго ли, коротко ли, близко ли, далеко ли, пока не увидели чудесный сад. Росли в том саду красивые цветы, бабочки порхали, и посреди сада бил родник чистой студеной воды.

Брат Греучанов и говорит:

— Братец, остановимся здесь ненадолго. И мы отдохнем, и кони наши отдышатся. Напьемся воды, цветов нарвем.

— Так мы и сделаем, братец, — отвечает ему Греучану, — ежели сад насажен руками человеческими, а родник богом создан.

Взял Греучану меч, срезал самый красивый цветок и бросил его на землю, а потом стал мечом колоть дно и берега родника. Забурлила в роднике вместо воды черно-багровая кровь. Из цветка тоже кровь полилась. Поднялось кругом мерзостное зловоние. Только прах и пыль остались от старшей змеевой дочери, понапрасну обратилась она в сад и родник, чтобы погубить Греучану.

Избегли Греучану с братом и этой напасти, сели они на коней и отправились дальше в путь-дорогу. Вдруг что бы вы думали? Мчится-летит за ними старая змеюка, разъяренная, хочет она Греучану сожрать, да и все тут. Было от чего ей в ярость прийти: не осталось у нее ни мужа, ни дочерей, ни зятьев.

Греучану услышал, что гонится за ними старая змеюка, и говорит брату:

— Оглянись, брат, и скажи мне, что ты видишь.

— Что я вижу? — отвечает тот. — Мчится за нами вихрем какая-то туча.

Пришпорили они коней, полетели их кони быстро, как ветер, и плавно, как мысль. Греучану еще раз велел брату оглянуться, и тот сказал, что туча приближается к ним, как зарево пожара. Опять пустили они коней вскачь и домчались до Земного Кузнеца.

Тут Греучану и его брат с коней соскочили и заперлись в кузнице. Вслед за ними и змеюка тут как тут. Если бы догнала их, конец бы им пришел, даже косточек от них не осталось бы. Но теперь ничего она им сделать уже не могла.

Пустилась змеюка на хитрость: попросила она Греучану сделать в стене дырку, чтобы хоть посмотреть на него, что он за человек. Греучану притворился, что уступает ее просьбе, и сделал, как она хотела. Но Земной Кузнец стоял уже наготове со своим железным человеком — этот в огне до того раскалился, что из него искры так и сыпались. Как только прильнула змеюка к дырке пастью, чтобы одним вдохом втянуть в себя Греучану, Земной Кузнец засунул ей в рот железного человека, раскаленного докрасна, и запихнул его змеюке в самую глотку. Змеюка — хвать! — заглотнула железного человека да тут же на месте и издохла. Через некоторое время превратился труп змеиный в гору железа. Так Греучану и от нее избавился.

Земной Кузнец открыл двери кузницы, вышли они и три дня и три ночи пировали, радуясь такой удаче. Особенно отрадно было Кузнецу смотреть на железную гору. Приказал Кузнец своим подмастерьям выковать из железа коляску да тройку лошадей. А когда все было готово, дунул он на лошадей и оживил их.

Попрощался Греучану с Кузнецом Земным, своим братом названым, сел в коляску со своим родным братом и поехал за наградой к Красному царю.

Ехали они близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли и доехали до перекрестка. Здесь Греучану отпряг одного коня, отдал его брату и послал его к царю объявить, что возвращается Греучану с победой. А сам поехал следом.

Развалившись в коляске, едет Греучану потихоньку-помаленьку. Случилось проезжать ему мимо хромого дьявола, тот подкарауливал путников и чинил им всякие пакости. Побоялся дьявол с Греучану силами помериться. Но чтобы и Греучану не ушел от него невредимым, вытащил чертяка у коляски гвоздь из задней оси и бросил его далеко назад на дорогу.

А потом и говорит Греучану:

— Эй, братец, ты гвоздь потерял.

Греучану из коляски выскочил, а меч свой, к несчастью, взять позабыл. Пока он гвоздь искал, дьявол-то и украл меч, потом стал на обочину дороги, перевернулся три раза через голову и обратился в большой камень.

Забил Греучану хорошенько гвоздь, сел в коляску и поехал дальше. Не заметил он, что меч его пропал.

Слушайте, люди добрые, и подивитесь, какие беды приключились из-за этого с Греучану. Один негодяй, царский советник, обещал отдать душу дьяволу, если тот поможет ему жениться на дочери царя. Обещал он даже нечистому и все потомство, какое будет у него, когда он женится. Черт же знал, что без своего меча был Греучану таким же, как и все люди. Вся его сила была в этом мече, без меча его и не признал бы никто. Вот и украл черт у него меч и отдал его этому никудышному советнику.

Тот предстал перед царем и потребовал у него дочь, сказав, что это он одержал такую великую победу. Увидел царь меч, поверил советнику, начал к свадьбе готовиться. Пока готовился двор к свадьбе дочери царской с этим негодяем, говорившим, что это он вернул солнце и луну на небо, прибыл брат Греучанов с известием, что Греучану за ним следом едет.

Как услышал это негодяй советник, отправился он к царю и сказал ему, что брат Греучанов — обманщик, что нужно его посадить в темницу. Царь своего советника послушался. А тот ходит повсюду, торопит со свадьбой, потому, думает, что, если он с царевной повенчается, никакие Греучаны ему тогда не страшны: ничего уж тогда не поделаешь.

Царю, однако, не по нраву пришлось, что советник больно уж со свадьбой торопится, и он откладывал свадьбу со дня на день.

Скоро ли, не скоро ли, а прибыл Греучану ко двору. Предстал он перед царем, а тот разобрать не может, который же из двух правду говорит. Кажется ему, что прав Греучану, да не может царь понять, почему же меч Греучанов очутился у советника. Только теперь заметил Греучану, что нет у него меча. Понял он, почему оказался на дороге огромный камень после того, как нашел он гвоздь и вернулся с ним к коляске. Смекнул Греучану, что дело нечисто, что черт завладел мечом.

— Пресветлый государь, — молвил он, — все говорят, что ты человек справедливый. Прошу тебя, будь справедлив и со мной. Долго ты ждал, прошу, повремени еще немного со свадьбой, увидишь тогда, кто прав.

Царь обещал со свадьбой повременить, пока Греучану назад не воротится. Сел Греучану в свою коляску, запряженную железными конями, и ехал, не останавливаясь, пока не доехал до огромного камня, что лежал на том месте, где нечистый вынул гвоздь из Греучановой коляски.

— Ах ты, подлая тварь, людей погубитель, — закричал Греучану, — отдавай меч, ворюга! Коли не отдашь, от тебя даже и пыли не останется.

Камень и не шелохнулся.

Тогда Греучану перевернулся три раза через голову, превратился в палицу булатную и начал, братцы вы мои, по тому камню колотить, да так, что земля задрожала. Как ударит палица по камню, так от камня кусок отскочит. Бил, бил Греучану по камню, пока не отбил от него верхушку, тут камень задрожал и запросил пощады. Но палица только еще сильнее бьет. Била она, била, пока от камня одна пыль осталась. И вот когда от камня не осталось уж совсем ничего, стал рыться Греучану в пыли, в которую камень обратился, и нашел в ней меч. Взял его Греучану и, ни минуты не медля, отправился назад ко дворцу. Предстал Греучану перед царем.

— Ну теперь готов я, пресветлый государь, показать всякому, какова сила Греучану, — сказал он. — Пусть явится тот бесстыжий советник, что хотел тебя обмануть, мы с ним потолкуем.

Царь велел позвать советника. А тот, как пришел, да увидел Греучану, да приметил лицо его нахмуренное, задрожал от страха, запросил пощады и признался, как меч к нему попал. Упросил Греучану царя пощадить советника, но тот его изгнал из своего царства.

Потом выпустили брата Греучанова из темницы и справили свадьбу по-царски. Началось тут веселье, все радовались и пировали три недели.

ПЕТРУ-ПЕПЕЛ

Жил-был, люди добрые, жил-был бедный-пребедный человек, и было у него шестеро детей, потому что у бедного человека всегда много детей. Так вот, росли у этого человека шестеро детей, и все они кричали: «Папа, дай мамалыги! Папа, дай мамалыги!» И от эдакой напасти хотелось иногда бедняге бежать куда глаза глядят.

Перебивался наш мужик с грехом пополам, пока не оперились дети, умнее стали, и тогда попросил он у старосты дозволения отгородить кусок из общего выгона. Хотел он посеять там кукурузы немного, посадить картофеля, да одну-две грядки лука, да еще чего-нибудь, чтобы полегче ему было жить. И трудились сыновья этого человека изо всех сил, потому что земля была знатная и давала урожай сказочный. Радовался бедный человек трудолюбию своих детей — были они все ловкие и проворные, как муравьи; только самый младший, по имени Петру, был вялый, ленивый, и ничто-то ему не нравилось. Целый день сидел он у печки в углу, там, где пепел, да жевал угольки.

На первый, на второй и на третий год, как завели они себе огород, выращивали больше кукурузу, тыкву, коноплю, лук, салат да картофель, а на четвертый год посеяли клевер, потому что завелась у них коровенка с двумя телочками и нужен был зеленый корм.

И вырос тот клевер на диво, любо-дорого было на него смотреть; и похож он был на зеленый ковер, что колышется под дуновением ветра, точно волны большого озера.

Не проходило и дня, чтобы не пришел хозяин поглядеть на свой клевер — все боялся, бедняга, как бы клевер не украли, потому что не было такого во всей округе.

Однажды после пасхи, в день святого Георгия, показалось ему, что кто-то вытоптал его клевер — будто лошадь по нему скакала.

Приметил он это и послал старшего сына стеречь поле, дал ему строгий наказ не спать всю ночь и непременно поймать злодея, который наносит им такой вред.

Выслушал сын наказ своего родителя и отправился; решил, что не сомкнет глаз всю ночь; но как стало время приближаться к утру, на рассвете глаза у него сами сомкнулись, разобрала его истома, и… он уснул.

Солнце было уже высоко, а он все спал; видит отец, что сын не возвращается, стал тревожиться, не случилось ли чего, и отправился посмотреть; пришел он туда, и каково же было его удивление и огорчение, когда нашел он сына спящим, а клевер — вытоптанным, да так, что больно было на него глядеть. Словно скакали по нему кони святого Теодора.

Как увидел бедняга такую беду, обрушился он на сына так, что у того от брани и от побоев ушла душа в пятки.

— Ах ты, бездельник, ах ты, сонная тетеря, так вот как на тебя надеяться? Ты взгляни только на клевер, это так-то ты его охраняешь? Беда мне с вами горькая, мало я мыкался, пока растил вас, так теперь, когда думал, что вы мне помощники, вот какая от вас помощь; не можешь ты и одной ночи не поспать, покараулить, лодырь несчастный! — выговаривал ему отец.

На следующую ночь послал он второго сына, на третью — третьего, и так по очереди всех детей; но только здесь не обошлось без ворожбы: ни один из них не мог прокараулить ночь напролет; к утру они засыпали — тут и приводил черт того самого, кто портил клевер. Сердился отец на сыновей, ругал их ругательски, да только все напрасно: они и сами хотели бы бодрствовать, но сон подкрадывался к ним, как разбойник, и одолевал их. Не было никакой силы-моченьки сторожить всю ночь напролет.

Вот дошла очередь и до Петру. Вылез он из своего запечного угла, подошел к матери и говорит:

— Слышь, матушка? Замеси-ка мне лепешку из пепла, и вот увидишь, как посмеюсь я над своими братьями, даром что они такие кичливые да ученые!

— Помолчи, дурак! — рассердился отец. — Какой нечистый будет ночью есть угли да пепел? Или думаешь, что ты лучше своих братьев?

— Отец, я обещаю устеречь клевер, дозволь ты мне только покараулить хоть одну ночку.

— Ладно! — говорит отец. — Только знай: коли не найдешь мне того, кто топчет клевер, не придется тебе больше есть угли из печи, слышал? Да не подумай, что я шучу, — сыт я вами по горло.

Сделала ему мать лепешку из пепла, положил ее Петру-Пепел (так дразнили его люди) в котомку и, когда зашло солнце, отправился в поле.

Прокараулил он всю ночь; когда же начал заниматься день, подул теплый, дурманящий ветер, коснулся его ресниц и чуть было не усыпил его. Но Петру-Пепел не сдавался; понял он, что нет больше его сил, побрел к колючей изгороди, сорвал несколько колючек и положил их около себя; едва начнет клевать носом, как уколет себя колючкой, сон от него и бежит.

Только стало время приближаться к утру, на рассвете спустились в сад три коня, что три горы, и принялись резвиться на клевере. Петру-Пепел изловчился и поймал всех трех. А были эти кони фей, из ноздрей у них вырывался сладостный, теплый ветер, который усыплял любого; но были они заколдованы: стоило на них посмотреть, становились они кроткими, словно овечки, и тут бери их голыми руками. Вот поймал их Петру и хотел увести домой к своему отцу, а кони ему и говорят:

— Будь добр, отпусти ты нас, очень уж мы замешкались, да и делать тебе с нами нечего, потому что мы не простые кони; а если ты нас освободишь, мы тебе когда-нибудь очень пригодимся.

Петру согласился, отпустил их подобру-поздорову, и тогда один из коней дал ему уздечку медную, другой — серебряную, третий — золотую, и молвили они ему так:

— Коли мы тебе понадобимся, Петру, коли случится у тебя какое-нибудь горе, тряхни уздечками, и мы мигом явимся и тебе поможем. Только ты никому ничего про нас не рассказывай.

И кони вмиг исчезли, точно наваждение, а Петру взял уздечки, спрятал их за пазуху и воротился домой.

Отцу же сказал, чтобы тот больше не тревожился, что с того дня клевер его будет в целости.

И снова сел Петру в свой запечный угол, а братья продолжали трудиться; так как они были прилежными, то и пошло у них все на лад, и нажили они кой-какое добро.

В те времена разлетелась по стране весть, что царь, чуя приближение смерти, ищет жениха для своей дочери и что откажет ему трон и все царство. Был отдан приказ, чтобы собрались в стольном городе все юноши, а там царевна сама выберет из них себе жениха. Царская дочь будет восседать в назначенном месте с короной в руке, а все юноши должны проскакать мимо, и тот из них, кто сможет три раза подряд выбить саблей из ее рук корону, тот и будет царским зятем.

А в те времена был такой порядок, что брали женихов не по чинам, как теперь, а каждый бедняк мог стать царю зятем, коли сам он и его подвиги придутся по вкусу царской дочери. Потом что тогда, не как теперь, ценили человека за смекалку, ловкость и храбрость, а не за богатства, чины да имения. Потому и призвал царь не только королевичей да царевичей, но и крестьянских сыновей, чтобы прибыли они все на праздник и могла б его дочь выбрать из них самого достойного.

И съехались туда, мама родная, — как на большую ярмарку, — юноши со всего света: сыновья царей, королей, принцев, господ и крестьян, и наряжены они были один другого краше, а кони под ними были один другого резвее — такие резвые, будто дышали огнем-пламенем. Да не мудрено, что многие искали руки этой девушки, потому что была она так прекрасна, что не вздумать, не взгадать, только в сказке сказать, да и владела она огромным царством и богатствами несчетными и была единственной дочкой у родителей.

Услыхал про это Петру-Пепел, и что же он надумал? Вылез из своего угла и тоже отправился, мил человек, показать свою доблесть перед царской дочерью и завоевать ее сердце. Чем черт не шутит; никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь; самая грязная свинья иной раз сожрет лучшую грушу.

Увидал он, что все его братья поехали туда, а его не позвали, не стал долго раздумывать, пошел на край деревни, вынул медную уздечку, тряхнул ею три раза, и явился к нему конь красный, как медь огненная, резвый, как арабский скакун, и сказал Петру-Пеплу:

— Что тебе угодно, повелитель?

— Вези меня к царской дочери да сделай так, чтобы пронесся я перед нею как молния, выбил из ее рук корону и добыл бы ее руку.

— Хорошо, повелитель, но прежде всего облачись ты в одежды, какие я тебе привез, и опоясайся саблей, а остальное — уж моя забота.

И облачился Петру-Пепел в одежды, какие конь ему привез, опоясался саблей и стал совсем неузнаваем — даже брат родной и то не признал бы. Сверкали те одежды, сабля и шпоры, словно языки пламени, переливались багряной медью, а лицо его светилось, как лучи заходящего солнца. Вот каким он стал, и конь горделиво принес его в город, к другим юношам. Да, забыл рассказать, что, когда Петру-Пепел ехал на своем коне к городу, увидел он своих братьев: тележка их завязла в болоте, и бедные лошади никак не могли ее оттуда вытащить. Он как завидел их — сразу узнал, а они его увидели — сняли шапки, подумали: это, должно быть, царевич — такой он был и видный и разодетый.

— Что, Павел, Иоан, Гицэ, Данилэ и Еремие, не могут Лила с Фанивытащить вас из грязи? — спросил Петру братьев.

— Нет, твое величество, — ответили они, удивляясь, откуда он знает, как их зовут, — не могут нас лошади вывезти: слабые они и усталые.

— Почему не взяли вы брата вашего, Петру, он бы подтолкнул тележку и вытащил бы вас из грязи?

— Ну его к богу, твое величество, недостоин он и того, чтобы имя его поминать.

— Вы так думаете? Так знайте, что Петру-Пепел вытащит вас из болота.

Дунул его конь и подтолкнул тележку братьев вместе с их лошадьми на три версты вперед.

Подивились братья на слова незнакомца — по речам было похоже, что это Петру-Пепел, но разве могло такое случиться? Они знали, что остался он дома в своем углу, да и откуда ему взять такую одежду и такого коня? Не мог это быть Петру, их брат, не мог, и все тут.

Так говорили между собой братья, а Петру тем временем прибыл в царский стольный город много их раньше.

Людей там было из разных сторон — видимо-невидимо. Как Петру прибыл, все уставились на него и ну спрашивать: какого царя это сын? Одни говорили, что Красного царя, другие, что Зеленого, третьи — Желтого; а королевские сыновья смотрели на него со злобой, потому что незнакомец был всех виднее и краше и приехал он отнять у них счастье. Вдруг затрубили трубы, и началась потеха.

Царская дочь поднялась на стол из красного мрамора; одета она была вся в золото, украшена драгоценными каменьями и сияла, как солнце; восседала царевна на золотом троне и держала в руке царскую корону; те, кто добивался этой короны, поочередно проносились мимо нее верхом подобно ласточкам, и пытались саблей выбить у нее из рук корону. Но как ударит кто корону, у того сразу же сабля ломается, а корона и не шевелится.

Не прошло и нескольких часов, как собралась у ног царевны целая гора сломанных сабель.

Все собравшиеся дивились, почему юноша в медно-красном одеянии остался последним.

Когда все остались ни с чем, пришпорил Петру-Пепел своего коня и, как молния, пронесся мимо девушки под той ее рукой, в которой держала она корону, а саблей ударил корону с такой силой, что она чуть не улетела в его запечный угол. Все, кто был там, хлопали в ладоши от радости, а царь тут выставил разное угощение и питье разное и наказал через три дня вновь собраться, снова попытать счастья, пока не найдется витязь, который три раза выбьет из рук царевны корону. На пиру только и было разговору, что о юноше в медных доспехах. Потом те, кто жил поближе, отправились домой, а те, кто подальше, — там остались. А наш Петру-Пепел воротился домой, или, вернее сказать, в свой запечный угол.

Как вернулись домой его братья, принялись они рассказывать о том, что видели. Петру все помалкивал да слушал. Потом повели они разговор о том, как завязли в болоте, и если бы не явился тогда нарядный господин и не помог им, не смогли бы они оттуда вылезти. Тут Петру в своем углу давай смеяться и говорит им:

— А я видел, как конь этого господина только дунул — и подтолкнул вас с вашей тележкой на три версты вперед.

— Да откуда ты-то знаешь, бездельник? — спросили его братья. — Откуда ты знаешь?

— Откуда? А я влез на курятник и видел все лучше вас.

Еще рассказали братья, как состязались королевичи да царевичи, как старались выбить корону из рук девушки с золотыми волосами. Но кто ударял корону саблей, у того сабля тут же ломалась пополам, а корона не шевелилась. А напоследок явился господин — тот самый, что вытащил их из грязи, — и ударил саблей по короне, так полетела она у всех над головами бог весть куда.

— И я видел того господина, — сказал Петру, — одет он был очень уж прекрасно, и он и его конь; доспехи у него медные, горели они словно полымя; с нашего курятника все видно!

Братья, как обычно, ну бранить его и от злости стали ломать курятник, приговаривают: мол, Петру только издевается над ними — говорит, будто он видел с курятника лучше, чем они там на месте.

На третий день, как назначено было, братья снова впрягли лошадей в тележку и в путь: лошадей не жалей — был бы кнут потяжелей.

Как уехали они, Петру-Пепел вылез из своего угла и тоже отправился в путь-дорогу. Дошел до края деревни, вынул из-за пазухи серебряную уздечку, тряхнул ею три раза — мигом явился серебряный конь-красавец, сильный и горделивый; привез он Петру одежды, саблю и серебряную кольчугу; только одел их Петру — конь, как вихрь, донес его до царского стольного города. Там собралось множество народу, больше даже, чем в первый раз. Королевичи и принцы были одеты в вышитые золотом шелка, их кони били копытами и кусали удила, ожидая начала состязания.

Но явился Петру на своем коне и затмил их всех своим блеском. Они смотрели на него с неприязнью, знали, что как он победил их в прошлый раз, так и на сей раз победит.

И началось состязание, потеха с саблями; Петру снова остался последним. Как и в прошлый раз, кто ни ударит саблей о корону, сабля у того на куски разлетится, а корона и не шелохнется. Но когда пришел черед Петру, он так ударил саблей по короне, что искры посыпались, и полетела она далеко-далеко.

Весь народ дивился красоте и доблести этого юноши, и тут же прозвали его Красным Королем.

А царь дал ему грамоту, как и в прошлый раз — грамоту победителя, — и тут же приказал всем, чтобы снова собрались через три дня, вновь помериться силами, и тогда уж будет объявлен победитель.

Разъехался народ, а Петру-Пепел, или Красный Король, как прозвали его, снова вернулся в свой закуток, ожидая того дня, когда будет и на его улице праздник. Возвратились братья домой, начали они рассказывать что видели, а Петру-Пепел объявил, что все знает лучше их; как стал говорить — братья только рот раскрыли: лилась его речь, словно он по книге читал.

Спросили его братья: откуда он знает обо всем, что случилось? А он им:

— Откуда? Я влез на свиной хлев и все увидел, а ежели бы все не видел, не мог бы вам рассказать.

Разозлились братья, что он знает все лучше их, хоть они сами там были, и сломали свиной хлев, с которого Петру будто бы все видно было.

Настал наконец третий, решающий день, отправились братья в царский стольный город, а Петру, как они уехали, вылез из своего угла, тряхнул золотой уздечкой, и явился чудесный золотой конь, повод и седло у него были из чистого золота, одежду, саблю, кольчугу и шпоры он привез тоже золотые. И когда надел их Петру и сел на коня, можно было подумать, что он не иначе как сын солнца, так сверкал он сам, и конь, и его доспехи.

На этот раз собралось в городе еще больше народу, чем в прошлый, и все искали глазами Красного Короля, того, кто в первый раз был облачен в медные доспехи, а во второй раз — в серебряные; потому что знали все: только он один сможет выбить корону из рук царской дочери. Люди смотрели по сторонам и ждали, когда же приедет Красный Король, и говорили только о нем; и вот наконец он появился, и можно было еще издали видеть, как сверкают, точно солнце, его доспехи.

В мгновение ока он был уже там. Все, кто собрался, хлопали в ладоши и кричали: «Да здравствует Красный Король!» — только сын Черного царя смотрел на него враждебно: он крепко любил царскую дочь и, как говорят, даже поклялся, что отдаст все отцовское государство, лишь бы добыть руку красавицы.

Но девушка не обращала на него никакого внимания, потому что искала не только красоты, но и храбрости; а сын Черного царя ничем не взял: ни красоты в нем не было, ни храбрости, и это не давало ему покоя. Вот начались игрища, и Петру снова остался последним, чтобы не говорили, что он задается; он думал даже и не пытать своего счастья, только когда уж как все попробовали и никто не смог завоевать сердца царевны, народ закричал:

— Пусть попробует Красный Король, пусть покажет свою силу, мы не уйдем отсюда, пока не увидим его!

Тут Петру волей-неволей пришлось попытать свое счастье.

Царская дочь как взглянула на него, так и влюбилась, и он в нее тоже; и когда он подошел к ней, она надела ему на голову корону, спустилась к нему, взяла за руку и сказала, что любит его и только он будет избранником ее сердца. Потом прибыл отец девушки, дал им свое благословение; привел священника, тот и повенчал их перед всем народом, и устроен был царский пир, и все, кто там находился, были у царя гостями.

А Петру призвал своих братьев и отца, отвел их в отдельный покой и сказал:

— Я Петру-Пепел, ваш брат и ваш, батюшка, сын. Мне повезло, что я пошел тогда стеречь клевер: кони, что топтали наш клевер, принесли счастье и мне и вам.

Братья упали перед ним на колени и молили его о прощении, а он их всех поцеловал и привел во дворец.

И длилось веселье целую неделю, и радовались все, а больше всего радовалась царская дочь, что достался ей такой красавец муж. А царь, так как был он стар, передал правление своему зятю, прозванному Красным Королем, и тот правил милостиво и мудро долгие годы, а коли не помер, так и поныне живет.

БОГАТЫРЬ ПРЫСЛЯ И ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОКИ

В некоем царстве жил-был великий и достославный государь. Дворец его был окружен садом, где росли деревья и цветы редкой красоты. Второго такого чудесного сада в тех краях никто и не видывал. Там росла даже такая яблоня, которая давала золотые плоды.

Но царю ни разу не удалось отведать яблок со своей чудесной яблони: едва плоды начинали созревать, кто-то пробирался ночью в сад и срывал все яблоки. Лучшие сторожа всего царства, храбрейшие воины по приказу царя выслеживали воров, но поймать их никому не удавалось.

В один прекрасный день пришел к царю его старший сын и сказал:

— Отец, я вырос в твоем дворце. Часто гулял я в нашем саду и видел прекрасные плоды яблони, но попробовать их мне так и не довелось; теперь, когда золотые яблоки снова наливаются, дозволь мне самому посторожить несколько ночей. Бьюсь об заклад, я поймаю разбойника, который грабит нас.

— Дорогой сын, — ответил ему отец, — много храбрецов уже сторожили в саду, да все без толку. Но мне очень хочется видеть на своем столе хотя бы одно яблоко с той яблони, она ведь дорого мне обошлась! Поэтому попробуй и ты посторожить ее, но не верю, что тебе будет сопутствовать удача.

Царевич сторожил яблоню целую неделю — всю ночь сторожил, а днем отдыхал.

Однажды утром, грустный, предстал он перед отцом и рассказал, как не спал до полуночи, а потом охватила его такая дремота, что на ногах не мог устоять. Сковал его сон, и он заснул словно убитый, а проснулся, когда солнце было уже высоко, и увидел, что яблок и в помине нет.

Трудно описать, как опечалился отец. Прошел еще год, предстал пред царем средний сын и попросил, чтобы и ему тоже разрешили покараулить золотые яблоки. Он тоже обещал изловить воров, причиняющих отцу столько огорчений.

Когда яблоки начали созревать, средний сын царя стал по ночам сторожить. Но и с ним все случилось, как и со старшим братом. Отчаялся царь и задумал срубить дерево, но тут пришел к отцу Прысля, его младший сын, и взмолился:

— Отец, ты столько лет сохранял это дерево, столько горя вытерпел из-за него. Оставь же его еще на год, дай и мне попытать счастье.

— Да что ты, несмышленыш этакий! — сказал царь. — Ни твои старшие братья, ни много других храбрецов не смогли изловить воров, а такому молокососу, как ты, и подавно с ними не справиться! Ведь ты же слышал, что рассказывают твои братья? Тут не без колдовства.

— Я не знаю — поймаю ли я вора, но ведь моя попытка вреда не причинит…

Царь внял мольбам младшего сына и решил не рубить дерево еще год.

Наступила весна, яблоня зацвела еще пышнее и дала больше плодов, чем в прошлые годы. Радовался царь красоте цветущего дерева, а потом и обилию его плодов, но как вспоминал, что и на сей раз не удастся ему отведать золотых яблок, начинал раскаиваться, что не срубил дерево.

Царевич Прысля часто гулял в саду, ходил вокруг яблони и все прикидывал что-то. Когда наконец яблоки стали созревать, он сказал царю:

— Отец, пора мне начать сторожить.

— Ступай, — ответил царь. — Но и ты, конечно, вернешься ни с чем, как твои старшие братья.

— Мне и не так стыдно будет, — молвил Прысля. — Ведь я самый младший, да к тому же не обещаю поймать разбойников, а хочу лишь попытаться.

Как только настал вечер, взял Прысля с собой книг почитать, взял два колышка, лук и колчан со стрелами, выбрал место для засады неподалеку от яблони, вбил в землю высокие колышки и сел между ними так, что один колышек торчал спереди, а другой сзади.

«Если задремлю, — решил Прысля, — то наткнусь либо подбородком, либо затылком на один из колышков…»

Караулил он так до тех пор, пока как-то раз после полуночи не почувствовал, что утренняя прохлада опьяняет его нежным ароматом и расслабляющая дремота смыкает его веки. Но колышки будили его, и он продолжал бодрствовать. На рассвете ему послышался легкий шорох. Не спуская глаз с дерева, Прысля взял лук и приготовился стрелять. Шорох усилился, кто-то подошел к дереву и тронул его ветки. Прысля пустил одну стрелу, вторую, третью. Около дерева раздался стон, и наступила мертвая тишина. Едва рассвело, Прысля сорвал несколько яблок, положил на золотое блюдо и отнес отцу.

Увидел царь золотые яблоки и очень обрадовался.

— А теперь, — сказал Прысля, — надо найти вора…

Довольный, что получил наконец золотые яблоки, царь и знать не хотел о ворах. Прысля показал отцу кровавый след, оставленный раненым вором, и обещал отправиться на поиски и доставить разбойника, даже если тот схоронился в змеиную щель. Затем Прысля сговорился с братьями пойти вместе по следу вора и поймать его.

А оба брата затаили на Прыслю злобу за то, что он оказался ловчее их, и только ждали случая погубить его. Они с радостью согласились с Прыслей, и все вместе двинулись в путь.

Шли они, шли по кровавому следу, пока не попали в пустыню. Через некоторое время все трое вышли на край пропасти, где след обрывался. А когда обошли пропасть, убедились, что кровавый след исчез совсем. Дело ясное: в этой пропасти живет тот, кто ворует в их саду золотые яблоки.

Но как туда спуститься? Решили братья тут же смастерить ворот и свить толстые веревки. Когда же все было готово, в пропасть спустился старший брат.

— Как только я дерну за веревку, — наказал он, — вы меня наверх тащите.

Так они и сделали. Средний брат тоже спустился, но чуть пониже старшего.

— Теперь настал и мой черед, — сказал Прысля, как увидел, что братья стоят в нерешительности. — Если я дерну за веревку, вы меня спускайте еще ниже, а если веревка перестанет спускаться, поставьте около нее сторожей и, как только они заметят, что веревка дергается на краю пропасти, тяните ее вверх.

Начал спускаться и младший брат, он то и дело дергал за веревку, и его опускали все ниже и ниже до тех пор, пока веревка перестала натягиваться и повисла свободно. Тогда братья посоветовались и решили:

— Подождем, пока он чего-нибудь добьется, а потом погубим его. Надо нам от него избавиться за то, что выставил он нас на посмешище!

А Прысля очутился в подземном мире. Он робко огляделся и с удивлением увидел, что все здесь выглядит по-иному: земля, цветы, деревья и звери.

Сперва он немного струсил, но, подбодрившись, пошел по дороге, и она привела его к замку из чистой меди.

Вокруг не было ни живой души, и Прысля вошел в замок, чтобы узнать, кто в нем живет. На пороге его встретила красивая девушка.

— Слава богу, довелось наконец мне увидеть человека из нашего мира! — воскликнула она. — Но как ты сюда попал? Ведь здесь владения трех братьев-змеев. Они похитили нас у родителей. Мы — три сестры, царские дочери, с белого света, откуда явился и ты…

Прысля поведал девушке историю с яблоками, рассказал о том, как ранил вора, пришел по его кровавому следу к пропасти и как спустился сюда. А потом сам спросил:

— Так ли уж страшны и сильны змеи?

Царевна ответила, что змеи выбрали себе каждый по царевне и принуждают их выйти за них замуж. Девушки, конечно, противятся, находят всякие отговорки, требуют у змеев невозможного, а те из кожи лезут вон, но выполняют все их желания.

— Как ни сильны змеи, — добавила царевна, — но с божьей помощью ты их, быть может, и одолеешь. А пока что спрячься где-нибудь. Не ровен час, змей вернется, застанет тебя здесь, тогда берегись: он свиреп, и ярости его нет предела. Сейчас время обеда, змей обычно в этот час возвращается домой, и когда ему остается до дома полдня пути, он кидает вперед свою палицу. Палица ударяется о дверь замка, потом об стол, прыгает на стену и повисает на гвозде.

Не успела царевна вымолвить это, как послышался свист, затем удар о дверь, о стол, и вот палица повисла на гвозде. Прысля схватил палицу и швырнул ее обратно, еще дальше, чем змей. Пролетая мимо змея, палица задела его за плечо.

Испугался змей и остановился, проводил взглядом палицу, потом вернулся за ней и поскакал домой. У самых ворот змей крикнул:

— Что-то здесь пахнет человечиной!

Глядь, а навстречу ему царевич идет. Говорит ему змей:

— Каким ветром тебя занесло сюда? Видно, хочешь кости свои здесь оставить…

— Я пришел сюда поймать того, кто ворует золотые яблоки из отцовского сада.

— Яблоки эти воруем мы, — сказал змей. — Как ты хочешь со мной драться: на палицах, на саблях или просто врукопашную бороться?

— Давай бороться, это честнее, — ответил змею Прысля.

Принялись они бороться. И боролись до тех пор, пока змей не вогнал Прыслю в землю по щиколотки. Но Прысля напряг все свои силы, схватил змея, вогнал в землю до самых колен и отрезал ему голову.

Девушка со слезами радости поблагодарила Прыслю за то, что он избавил ее от змея, и попросила его вызволить и ее сестер.

Отдохнув два дня, Прысля, как посоветовала ему старшая царевна, отправился к ее средней сестре, в серебряный замок.

Как и старшая сестра, та встретила Прыслю с радостью и повелела ему спрятаться, так как должен скоро явиться домой змей.

Но Прысля прятаться отказался. Запустил средний змей свою палицу, когда до дому оставался еще целый день пути. Не успела она на гвозде повиснуть, как Прысля швырнул ее обратно с такой силой, что палица попала в голову змея. Явился взбешенный змей домой и, поняв, в чем дело, начал бороться с Прыслей, как и старший брат.

И этот змей нашел смерть от руки Прысли.

Девушка поблагодарила Прыслю за свое спасение и упросила его вызволить из неволи и свою младшую сестру.

— Хоть третий змей сильнее двух убитых тобою его братьев, я все же надеюсь, что с божьей помощью ты и с ним разделаешься, тем более что он не совсем оправился от раны, нанесенной твоей стрелой: ведь это он хотел похитить яблоки в вашем саду…

Целую неделю отдыхал и веселился Прысля вместе с двумя сестрами, а затем зашагал во владения третьего змея.

Увидев золотой замок младшего змея, он вначале оробел, но вскоре собрался с духом и вошел.

Едва Прысля появился, как царевна на коленях стала умолять избавить ее от змея, потому что тот решил, как только выздоровеет, силой заставить ее выйти за него замуж.

Вдруг волшебная палица, как всегда, влетела в дверь, ударилась о стол и повисла на гвозде. Прысля узнал у девушки, что змей, возвращаясь домой, бросает палицу вперед на расстоянии полутора дней пути. Тогда юноша отбросил ее, но еще дальше и попал змею палицей прямо в грудь. Рассвирепел змей и помчался домой.

— Кто посмел нарушить границы моего владения и войти в мой дом? — яростно зарычал он.

— Я, — ответил Прысля.

— Знай же, поплатишься ты за свое своеволие. Хоть явился ты сюда по своей воле, но отсюда тебе не уйти.

— С божьей помощью я и на тебя найду управу, — ответил Прысля.

Вот сговорились они схватиться в честном бою, и…

Еще к полудню оба обратились пылающими языками пламени, но продолжали биться. А над ними стал кружиться ворон. Завидев его, змей взмолился:

— Ворон, ворон, достань кусок сала и брось его мне, тогда я отдам тебе труп моего врага.

— Ворон, ворон, — попросил, в свою очередь, Прысля, — если ты бросишь кусок сала мне, обещаю тебе целых три трупа.

— Когда еще мне выпадет такая удача! — каркнул ворон. — Я накормлю тремя трупами всю свою стаю.

— Правду тебе говорю, — заверил его Прысля.

Ворон достал кусок сала, бросил его царевичу, а тот съел сало и обрел новые силы.

К вечеру, когда они вновь приняли свой обычный облик, змей обратился к царевне, которая следила за их борьбой, и сказал:

— Красавица моя, дай мне немного воды освежиться, и я обещаю завтра же обвенчаться с тобой.

— Красавица моя, — обратился к ней и Прысля, — дай мне глоток воды, и я обещаю вывести тебя на белый свет, и там ты станешь моей женой.

— Пусть услышит бог твои слова, добрый молодец, пусть исполнится твое желание, — ответила царская дочь и дала Прысле напиться.

Вернулись к молодцу силы, схватил он в свои богатырские объятия змея, поднял его и бросил, да так, что вогнал в землю по самые колени; собрал и змей свои последние силы, схватил Прыслю и вогнал в землю по пояс; тогда напрягся Прысля, сжал змея, да так, что у того кости затрещали, швырнул его и вогнал в землю по самую шею, а потом отсек голову.

Царевны бросились обнимать и целовать своего спасителя, как родного брата, а сами приговаривают: «Отныне ты нам братом будешь».

Они рассказали Прысле, что в каждом замке братьев-змеев есть по кнуту. Если этим кнутом ударить по всем четырем углам замка, замок обернется в яблоко. Так они и сделали, и все три девушки получили по яблоку. Потом стали царевны собираться в путь к себе домой на землю.

Когда дошли они до пропасти, потянули за веревку так, что она задергалась. Братья сразу поняли, что веревку надо тащить, налегли на ворот и вытащили старшую сестру с медным яблоком в руках.

Наверху девушка показала письмо от Прысли; он писал, что она выйдет замуж за старшего брата.

Несказанно обрадовалась девушка, что снова оказалась на белом свете, где родилась.

Веревку опять спустили и затем подняли среднюю сестру с серебряным яблоком в руках и с письмом, в котором Прысля прочил девушку в жены среднему брату.

Еще раз спустили веревку и наверх подняли младшую сестру, невесту Прысли. Но она не держала золотого яблока в руках — Прысля оставил его себе.

Прысля чувствовал, что его братья замышляют против него недоброе, и, когда веревка спустилась, чтобы поднять и его, он привязал к веревке камень и накрыл его своей шапкой, желая испытать братьев.

Едва показалась из пропасти шапка Прысли, братья приняли ее за самого Прыслю и отпустили ворот. Веревка разматывалась все быстрее и быстрее, и братья решили, что Прысле пришел конец.

Взяв с собой девушек, оба старших брата привели их к царю, а сами прикинулись опечаленными и рассказали о гибели младшего. Вскоре они женились на старших царевнах, как и решил Прысля. Младшая же твердо заявила, что выходить замуж ни за кого не будет.

Прысля же стоял на дне пропасти и ждал, а когда увидел, как с грохотом свалился камень обратно, поблагодарил бога за свое спасение. Стал он теперь раздумывать, как ему выбраться наверх. Думал, думал и вдруг услышал жалобные крики и стоны. Огляделся Прысля и видит: дракон ползет по дереву все выше и выше, к гнезду волшебного орла подбирается, его птенцов съесть хочет. Выхватил тогда витязь меч из ножен, кинулся к дракону и разрубил его на мелкие куски.

Орлята поблагодарили Прыслю и сказали ему:

— Поди сюда, добрый молодец, спрячься у нас, а то, если попадешься матери на глаза, она проглотит тебя на радостях.

Они выдернули перо у одного из птенцов и спрятали под ним Прыслю.

Прилетела орлица, увидела изрубленного в куски дракона и спросила детей, кто сделал такое доброе дело.

— Мать, — ответили они, — это сделал человек с белого света, а теперь он ушел на восток.

— Полечу, — сказала она, — поблагодарю его.

Понеслась она быстрее ветра туда, куда указали дети, но вскоре вернулась обратно.

— Скажите мне правду, куда направился тот человек.

— На запад.

Орлица облетела вдоль и поперек весь подземный мир, вернулась ни с чем и потребовала, чтобы птенцы сказали, где прячется человек.

— Мы покажем тебе его, мать, но ты должна обещать, что ничего худого ему не сделаешь.

— Обещаю, дорогие, — ответила мать.

Тогда птенцы сняли с Прысли перо и показали своей матери. Она стала его обнимать и проглотила бы от радости, если бы дети не защитили его.

— Каким добром отплатить тебе за то, что ты спас от смерти моих детей?

— Вынеси меня на белый свет, — ответил Прысля.

— Трудно исполнить твою просьбу, — сказала орлица, — но я тебе обязана жизнью своих детей и потому соглашусь. Приготовь сто кусков мяса, каждый кусок в одну меру, и сто хлебов.

Прысля всеми правдами и неправдами добыл хлеба и мяса и отнес на дно пропасти. Орлица тогда сказала:

— Садись ко мне на спину и захвати с собой все, что собрал. Как только я поверну в твою сторону голову, давай мне по целому хлебу и по куску мяса.

Полетели они, и юноша давал орлице хлеба и мяса столько, сколько она просила. Когда они почти долетели до верха, огромная птица вновь повернула голову, но мяса больше не было. Не долго думая, Прысля вынул меч, отхватил кусок от своего бедра и дал его орлице.

Добрались они наконец до цели. Орлица увидела, что Прысля не может ходить, и сказала ему:

— Если бы не добро, какое ты мне сделал, и не просьба моих детей, съела бы я и тебя. Почуяла я, что последний кусок мяса вкуснее всех остальных, зря ты мне его дал. Но я не проглотила его. — Затем она выплюнула кусок мяса Прысли, приложила к его ноге, смазала слюной, и мясо опять приросло.

На прощание они поблагодарили друг друга и расстались. Орлица полетела обратно в пропасть, а Прысля, одетый в простое крестьянское платье, направился в царство своего отца.

По дороге в город, где жили его родители и братья, повстречались ему путники, и от них он узнал, что братья женились на спасенных им царевнах, что родители его очень опечалены гибелью младшего сына и что младшая из сестер носит траур по жениху и не хочет ни за кого выходить замуж, но что его старшие братья сватают царевне красавца жениха, и неизвестно, удастся ли ей избежать брака.

Прысля с тяжелым сердцем вошел в город. Там он узнал, будто девушка попросила царя: коли он хочет выдать ее замуж, пусть смастерит для нее золотую самопрялку с золотым веретеном и золотой пряжей; такую прялку подарил ей когда-то змей, и она очень ей нравилась. Узнал он еще, что царь позвал к себе лучшего золотых дел мастера и приказал ему:

— Ровно через три недели ты принесешь мне прялку, какую просит царевна, иначе не сносить тебе головы.

Бедный мастер вернулся домой, чуть не плача.

Прысля пришел к ювелиру и нанялся к нему учеником.

Увидел Прысля, что хозяину не удается смастерить прялку, и сказал ему:

— Гляжу я, хозяин, как ты печалишься оттого, что не можешь выполнить приказ царя. Ведь через три дня подходит срок. Разреши мне самому сделать прялку.

Ювелир отмахнулся от него:

— Много искусных мастеров не могли ничего добиться, а такой оборванец, как ты, и подавно не сможет.

— Если я не смастерю прялку ровно через три дня, ты сделаешь со мной все, что захочешь.

Уговорились они, что ювелир отведет Прысле отдельную комнату, где он сможет работать один, и только каждую ночь станет приносить ему по мешочку орешков и по стакану доброго вина…

Ювелир, сколько ни подслушивал у дверей комнаты, слышал лишь щелканье орешков. А на третий день Прысля вынес на подносе прялку. Сам же вытащил ее из хранившегося у него золотого яблока змея.

Ювелир не мог на нее нарадоваться, подарил он ученику новое платье, а к полудню, когда за ним пришли царские слуги, отправился во дворец и передал царю золотую самопрялку.

Восхищенный красотой прялки, царь дал ювелиру два мешка денег.

Девушке показали прялку, и тотчас будто каленым железом обожгло ее сердце: она узнала свою прялку и поняла, что богатырь Прысля выбрался с того света на землю.

— Батюшка царь, тот, кто сделал эту прялку, сможет сделать еще одну вещь, такую, как когда-то подарил мне змей.

Царь тотчас позвал ювелира и приказал ему смастерить наседку с цыплятами из чистого золота, пригрозив, что, если он не выполнит заказ в трехнедельный срок, не сносить ему головы.

Как и в прошлый раз, опечаленный, вернулся ювелир домой. Сперва он опять отказался от помощи Прысли, но, увидев, что ничего сам сделать не сможет, снова договорился с богатырем, и дело кончилось как нельзя лучше: золотая наседка кудахтала, а золотые цыплята пищали и клевали золотые зерна.

Ювелир отнес игрушку царю, а тот, полюбовавшись тонкой работой, отдал ее девушке и сказал:

— Вот и выполнены все твои желания. Теперь, дочь моя, готовься к свадьбе.

— Отец, — ответила девушка, — у того, кто сделал все это, должно находиться и золотое яблоко змея. Прошу тебя, прикажи ювелиру привести ко мне мастера.

Получив приказ, ювелир предстал пред царем и сказал ему:

— Как же я могу привести к твоему величеству мастера? Ведь он простолюдин и недостоин увидеть пресветлейшее лицо твоего величества.

Но царь велел привести во дворец мастера, кто бы он ни был.

Ювелир нарядил Прыслю в новое платье и представил царю, а царь отвел Прыслю в покои девушки.

Царевна сразу узнала Прыслю. Не в силах сдержать слезы радости, она воскликнула:

— Батюшка царь, ведь это тот самый богатырь, который освободил нас от змеев.

И, упав перед юношей на колени, девушка стала целовать его руки.

Всмотревшись в Прыслю, царь его тоже узнал, хотя юноша очень изменился. А Прысля никак не хотел признаваться, кто он такой. Но, уступив слезным мольбам отца, матери и царевны, которая просила его на коленях, Прысля наконец сознался, что он действительно царский сын.

Затем Прысля рассказал им, как все было и как выбрался он из пропасти, и показал золотое яблоко змея.

Разгневанный царь позвал старших сыновей: едва они увидели Прыслю, у них душа в пятки ушла.

— Как ты скажешь, так и накажу их, — сказал царь Прысле.

— Отец, я прощаю братьев, пусть бог их накажет. Мы выйдем на дворцовую лестницу, и каждый пустит вверх по стреле, если кто из нас согрешил, того бог и покарает.

Сказано — сделано. Вышли братья из дворца, пустили вверх по стреле. Когда же стрелы упали, они вонзились прямо в головы старших братьев и убили их. Стрела же младшего брата вонзилась в землю у самых его ног.

Старших братьев похоронили, и вскоре сыграли богатую свадьбу Прысли с младшей царевной. Жители всего царства радовались, что младший сын царя вернулся живым и здоровым, гордились его подвигами и расхваливали, кто как мог.

А после смерти отца Прысля взошел на престол и стал мирно царствовать. Царствует он и по сей день, если еще жив. Проезжал и я по тем местам, веселился на свадьбе Прысли.

ЛЕНИВАЯ КОШКА Венгерские и румынские сказки

ПЕТУШОК И ТУРЕЦКИЙ СУЛТАН

ила-была на свете бедная женщина. И был у нее петушок. Рылся он как-то в мусоре и вдруг… нашел алмазный полукрайцар.

В ту пору мимо проходил турецкий султан. Увидел у петушка алмазный полукрайцар и сказал ему:

— Дай мне твой алмазный полукрайцар!

Нахохлился петух.

— А я не дам! Он и моей хозяйке пригодится.

Но турецкий султан силой отнял у петушка полукрайцар, понес его домой и спрятал в свою сокровищницу.

Рассердился петушок, вскочил на плетень и закричал:

— Кукареку! Турецкий султан, верни мне мой алмазный полукрайцар!

Чтобы не слышать петуха, турецкий султан заперся в своем дворце и велел слугам наглухо закрыть все окна и двери.

Тогда петушок вспорхнул на окно, стал ломиться в стекла, стучать клювом, хлопать крыльями и кричать:

— Кукареку! Турецкий султан, отдай мне мой алмазный полукрайцар.

Разгневался турецкий султан и приказал слуге:

— Слуга, слуга, поймай петуха и, чтобы он не кричал, брось его в колодец.

Слуга поймал петуха и бросил его в колодец. Но петушок в колодце заговорил:

— Вода, вода, влейся в мое брюшко!

И вся вода ушла из колодца — наполнила петушка от самых ножек до гребешка. Петушок тогда опять вспорхнул на окно турецкого султана.

— Кукареку! Турецкий султан, отдай мне мой алмазный полукрайцар! — громко закричал он.

Еще пуще разгневался турецкий султан и приказал своему слуге:

— Ступай, слуга, поймай петушка, брось его в раскаленную печь.

Слуга поймал петушка и бросил его в раскаленную печь. Но петушок снова завел свое:

— Вода, вода! Вылейся из меня, залей, погаси огонь!

Мигом вода залила огонь и погасила его. И петух как ни в чем не бывало опять вспорхнул на окно.

— Кукареку! Турецкий султан, верни мне мой алмазный полукрайцар! — громко, звонко прокричал петушок.

Еще пуще разъярился турецкий султан:

— Ступай, слуга, поймай петушка, брось его в улей, пусть его пчелы покусают.

Слуга поймал петушка, бросил его в улей к пчелам. Там петушок опять завел свое:

— Пчелы, пчелы, спрячьтесь в моих перышках, спрячьтесь в моих крылышках!

Спрятались в перышках, спрятались в крылышках пчелы, и петушок опять вспорхнул на окно турецкого султана.

— Кукареку! Турецкий султан, отдай мне мой алмазный полукрайцар!

Турецкий султан не знал больше, что делать с петухом.

— Ступай, слуга, — прокричал султан, — принеси петушка, я суну его в свои широкие шаровары, сяду на него, придавлю, он и замолчит!

Слуга поймал петуха. Турецкий султан сунул его в свои широкие шаровары.

Тогда петушок опять заладил:

— Перышки, перышки, крылышки, крылышки, отпустите всех пчел, пусть они искусают турецкого султана! Пусть они искусают турецкого султана!

Вылетели пчелы, ринулись на турецкого султана. Вскочил султан, заплясал, запрыгал.

— Ой, ой, черт бы побрал этого петушка! Отнесите его в сокровищницу, пусть он разыщет там свой алмазный полукрайцар!

Понесли петушка в сокровищницу. Там он снова завел свою песенку:

— Брюшко мое, брюшко, вбери в себя все денежки, что султан награбил!

И вобрались в петушка все три корыта с деньгами турецкого султана.

Петух понес их домой и отдал своей хозяйке. Та раздала их всем беднякам, да и себя не обидела и поныне живет припеваючи, если еще не померла.

ПАСТУХИ И МУХА

Однажды пастухи нашли серебряное яйцо. Вот они и решили задать большой пир, потому что уже давным-давно не ели досыта.

Пошли они к соседнему богачу и в обмен на серебряное яйцо получили большого жирного поросенка.

Понесли его домой, закололи, зажарили и уже хотели было сесть за стол, как вспомнили, что поросеночек-то не посолен.

Что ж теперь делать? Кому пойти за солью? Никто не соглашался уходить, каждый боялся, что оставшиеся съедят его долю.

Ладно. Пораскинули пастухи умом и решили: мясо прикроют решетом, а за солью пойдут все вместе.

Шли, шли. Вдруг повстречали двух жандармов. Перепугались бедняки: а что, если жандармы увидят их жареного поросеночка и съедят его? И стали они просить жандармов — не трогать поросенка.

Но жандармы — они, известно, рады поживиться за чужой счет — уж тут как тут; нашли поросеночка и съели его. Да мало того, чтобы поиздеваться над бедными пастухами, косточки все собрали и положили под решето.

Вернулись бедняки, принесли соль, и что же они увидели? Нет поросенка! Только одни косточки лежат под решетом, а на косточках — муха.

— Выходит, значит, муха съела жареного поросенка! — сказали пастухи.

Поднялись они и пошли к судье с жалобой на муху. Пришли, все толком рассказали, не забыли и про жандармов…

А судья вынес такое решение: пусть пастухи убивают мух, где бы их не увидели.

Тогда самый старший из пастухов вскочил и хвать судью по голове. Тот сразу свалился со своего судейского кресла.

Тут призвали в суд другого судью, и стал он старшего пастуха допрашивать, за что он, мол, так хватил судью по голове. А пастух все стоял на своем: не судью он обидел, а только убил муху на его голове и, значит, только приговор самого судьи исполнил.

Что было делать? Пришлось отпустить пастуха.

ВОЛК-БОЛК

Жила-была на свете курочка. Ходила она по двору, клевала зернышки. Вдруг соседский мальчишка бросил через забор камешек и угодил им курочке прямо в голову. Испугалась курочка, кинулась бежать и все кричала:

— Бежим, бежим! Буря несется, земля трясется!

Так она бежала, пока не встретила петушка. Петушок ее спросил:

— Ты куда бежишь, кума?

— Ой, бежим, бежим! Буря несется, земля трясется!

— Откуда ты знаешь?

— Ой, батюшка! На своей голове испытала!

— Тогда бежим вместе!

Побежали.

Бежали, бежали, встретили зайца. Заяц спросил:

— Куда бежите, кум петух?

— Ой, бежим, бежим! Буря несется, земля трясется!

— Откуда ты знаешь?

— От кумы курицы.

— А кума курица?

— На своей голове испытала.

— Тогда бежим вместе.

Побежали вместе.

Бежали, бежали, встретили оленя. Олень спросил:

— Куда бежите, кум заяц?

— Ой, бежим, бежим! Буря несется, земля трясется!

— Откуда ты знаешь?

— От кума петуха.

— А кум петух?

— От кумы курицы.

— А кума курица?

— На своей голове испытала.

— Тогда бежим вместе.

Опять бежали, бежали, встретили лису. Лиса спрашивает:

— Куда бежите, кум олень?

— Ой, бежим, бежим! Буря несется, земля трясется!

— Откуда ты знаешь?

— От кума зайца.

— А кум заяц?

— От кума петуха.

— А кум петух?

— От кумы курицы.

— А кума курица?

— На своей голове испытала.

— Тогда бежим вместе.

Бежали, бежали, встретили волка. Волк спросил:

— Куда бежите, кума лиса?

— Ой, бежим, бежим! Буря несется, земля трясется!

— Откуда ты знаешь?

— От кума оленя.

— А кум олень?

— От кума зайца.

— А кум заяц?

— От кума петуха.

— А кум петух?

— От кумы курицы.

— А кума курица?

— На своей голове испытала.

— Тогда бежим вместе.

Побежали все вместе.

Бежали, бежали и все кричали:

— Ой, бежим, бежим! Буря несется, земля трясется!

Уже стало смеркаться, а они все бежали. Вдруг все вместе как бежали, так и попадали, попадали, свалились в яму, в западню.

Что им делать, как им быть? Как им выбраться? Да и голодные они были очень.

Вдруг волк говорит:

— Ну, друзья-кумовья, что ж нам делать теперь? Больно уж есть хочется. Если нам тут долго суждено сидеть, сравним все наши имена, и чье будет хуже, того и съедим!

Все согласились с волком, а он начал:

— Волк-болк, ах, краса! Лиса-биса, ах, краса! Олень-белень, всех имен милей! Заяц-баяц, вот красавец! Петушок-бетушок, ой, хорош, пригод дружок! Курочка-бурочка, ах, просто страх!

Разорвали они маленькую курочку на куски и съели.

Съели и даже не почувствовали. Волк снова начал:

— Волк-болк, ах, краса! Лиса-биса, ах, краса! Олень-белень, всех имен милей! Заяц-баяц, вот красавец! Петушок-бетушок, ах, просто страх!

Разорвали и петушка. Наелись. Но на другой день опять проголодались. Волк начал снова:

— Волк-болк, ах, краса! Лиса-биса, ах, краса! Олень-белень, всех имен милей! Заяц-баяц — ах, просто страх!

Съели и зайчика. И этого хватило на один день.

На другой день они снова проголодались. Вдруг волк опять начал:

— Волк-болк, ах, краса! Лиса-биса, ах, краса! Олень-белень — просто страх!

Разорвали они и оленя и съели.

Мало ли, много ли прошло времени, волк и говорит лисе:

— Ну, кума-кумушка, теперь уж некого нам есть. Либо ты меня съешь, либо я тебя съем. Поэтому давай поборемся, кто победит — хитрость или сила?

Начали бороться. Конечно, победил волк. Загрыз он лису, наелся на целую неделю.

Но вот кончилась неделя. Снова проголодался волк.

Что ему делать?

Завыл что есть духу.

А в ту пору мимо шли охотники. Услыхали волка, подошли и застрелили его. Из шкуры сшили шубу и посейчас еще носят ее, если она не разорвалась.

СТАРУХА И СМЕРТЬ

Быль это небылица, а за далекими морями, за стеклянными горами, где у разваленной печи ни одного бока не осталось, где хорошо было, а плохо не бывало, там под горой безымянной текла речка неназванная, на берегу ее росла ива дуплистая, на каждой ветке ее висело по худой латаной юбке, в каждом шве этих юбок стая блох гуляла — и вот, кто мою сказку слушать не станет, пусть пасет эту блошиную стаю. А коли упустит из всех блох хоть одну, то пусть его остальные блохи искусают.

Быль ли это или небылица, а жила на свете одна старая старуха. Она была старее самой старой заброшенной дороги, старее того садовника, который рассадил деревья по земле.

Но хоть и старость пришла, а старуха эта никогда не думала о том, что может однажды наступить и ее черед — что и к ней постучится смерть. День и ночь не разгибала она спины, по хозяйству хлопотала, убирала, стирала, шила, мыла. Такая она была неуемная, на работу горячая, неугомонная, будто весь мир хотела обиходить. А ведь не было у нее никогошеньки-никого.

Но однажды смерть вывела на дверях мелком и старухино имя и постучалась к старухе, чтобы забрать ее с собой. А старухе невмоготу было расстаться с хозяйством, и стала она смерть просить-умолять, чтобы еще хоть сколько-нибудь не трогала, дала бы ей смерть хоть немного, если уж не с десяток лет,то хотя бы годик еще пожить.

Смерть никак не соглашалась. А потом все-таки расщедрилась:

— Ладно уж, дам тебе три часа.

— Куда ж так мало, — взмолилась старуха. — Ты меня хоть нынче не трогай, завтра забери с собой.

— И не проси! — сказала смерть.

— А все-таки!

— Никак нельзя.

— Да полно!

— Ладно, — сказала смерть. — Коли так просишь, пусть будет по-твоему.

А старуха обрадовалась, но виду не подает и говорит:

— Еще о чем я хотела тебя попросить… Ты вот напиши на дверях, что до завтра не придешь. Тогда, как увижу твою руку на двери, спокойнее буду.

Надоели смерти старухины причуды, да и времени не хотелось зря терять. Вытащила она мелок из кармана да на дверях им написала: «Завтра».

И пошла по своим делам.

На другое утро, как только взошло солнце, пришла смерть к старухе, а та на перине лежит, другой периной покрылась.

— Ну, пойдем со мной, — сказала смерть.

— Да что ты, голубушка! — отвечает старуха. — Погляди-ка, что на дверях написано.

Смерть глянула, там ее рукою мелом выведено: «Завтра».

— Ладно, завтра приду, — сказала смерть и поплелась дальше.

Слово она свое сдержала и на следующий день опять пришла к старухе. Та в это время еще потягивалась, на кровати лежа. Но и теперь, как и вчера, смерть ничего не добилась. Старуха снова указала ей на дверь, где рукой смерти было мелом выведено: «Завтра».

Так и пошло каждый день, день за днем — неделя.

На седьмой день смерть сказала старухе так:

— Ладно, больше ты меня не проведешь.

И стерла слово с дверей.

— Завтра, — погрозилась смерть старухе, — запомни хорошенько. Что бы ни было, я приду и заберу тебя с собой.

Ушла смерть, а старуху даже оторопь взяла, дрожит, как студень, поняла — хочешь не хочешь, а умереть придется.

Сидит старуха, а все же не унывает. Думает и никак не придумает, куда бы ей от смерти спрятаться. А не сдается старуха.

— Не может быть, — говорит старая сама себе, — чтобы живой человек — и не нашелся.

Настало новое утро, а старуха ничего не придумала. В бутылку готова была даже залезть, вот до чего ей умирать не хотелось.

Гадала старая, гадала, куда бы ей спрятаться получше, и наконец придумала. Стояла у нее в кладовке бочка с молодым медом.

«Здесь меня смерть не найдет», — решила старуха.

Она села в бочку с молодым медом, да так, что только глаза, нос и рот снаружи были, а вся старуха — в меду.

Посидела старая, снова забеспокоилась:

«А вдруг смерть меня и здесь найдет! Дай-ка я получше схоронюсь. Залезу в перину».

Так и сделала. Затаилась, сидит, не дышит. Вдруг снова забеспокоилась — беспокойная была старуха! Думает:

«А вдруг и здесь меня смерть найдет?!»

Решила старуха поукромнее, повернее уголок найти, где бы спрятаться.

Вылезла старая из перины. Только стала прикидывать, куда бы скрыться, а в это время в комнату смерть вошла. И видит: стоит перед ней чудище страшное, все в перьях, и перья эти дыбом торчат и трясутся.

Испугалась смерть, так испугалась, что в страхе убежала прочь из старухиного дома; кто его знает, может быть, и до сих пор не приходила за старухой.

ПОЛУШУБОЧЕК

Жил на свете крестьянин. У него были жена и дочь. Однажды пришел к ним на смотрины молодой парень со своим дружком.

Поставили им доброе угощение: курицу, пироги. А хозяин даже послал дочку в погреб за вином. Девушка спустилась в погреб и стала приглядываться, какая бочка больше всех — отец велел ей нацедить вина из самой большой бочки. Пока это она выбирала бочку, вдруг приметила бревно, прислоненное к стене погреба. Как увидела его девушка, так и призадумалась: вот, дескать, пришли к ней свататься, выйдет она теперь замуж, будет у нее сынок, она купит ему на ярмарке полушубочек, а мальчик невзначай заберется как-нибудь в погреб, станет там прыгать возле бревна, бревно свалится, убьет мальчика, и кому же тогда останется полушубочек? Как подумала об этом девушка, такое ее отчаяние взяло, что села она на приступочку и заплакала.

А в доме ждали, ждали ее и никак дождаться не могли. Тогда отец послал в погреб жену.

— Мать, пойди посмотри, куда девка запропастилась?! Что это она там возится так долго в погребе? Может, вино у нее вытекло и она не смеет подняться наверх?

Спустилась хозяйка в погреб и увидела: сидит дочка на приступочке, плачет.

— Да что с тобой сталось, доченька, что ты так горько плачешь?

— А как же, матушка, не плакать, когда мне вся моя будущая жизнь представилась.

И она рассказала матери обо всем, что ей представилось. А та как услыхала о полушубочке, да о внучонке, да о том, как он в погреб проберется, да возле бревна прыгать станет, да как его этим бревном убьет… Как услыхала старая, так и села рядом с дочкой и тоже заплакала.

А хозяин сидит с гостями в горнице и никак вина не дождется. Рассердился, разгневался, даже браниться стал:

— Эх, раззявы, видно, все вино повылили. Пойду-ка сам погляжу, куда они там запропастились.

Спустился он в погреб и видит: сидят обе, старая и молодая, слезы льют в три ручья, а бочки целы, вином полны.

Никак не мог хозяин в толк взять, что это с бабами сталось.

— Будет вам ревмя-то реветь! Говорите, что с вами приключилось!

А они сквозь слезы:

— Ой, отец, да как же нам не плакать, не рыдать, коли такая печальная дума нам в голову запала.

И поведали они ему обо всем. И так они растравили его душу, что он присел на приступочку рядышком и в один голос с ними заплакал.

Ждал, ждал жених, дождаться не мог. Поднялся и пошел за хозяевами в погреб. Пришел, глядит — все трое плачут-заливаются один другого пуще. Смотрит жених и никак не поймет, чего же они так горько плачут. Спросил их, они ему все рассказали. Тут жених покатится со смеху, даже бочки и те ходуном заходили.

— Ну, — сказал жених, — таких чудаков я еще не видывал. Пусть уж лучше судьба решит, жениться мне или не жениться. Я сейчас же отправлюсь в путь и буду странствовать до тех пор, покуда не встречу еще трех таких же чудаков, как вы. Не встречу — так не обессудьте! А ежели встречу, то вернусь и возьму в жены вашу дочь. Уж как судьба укажет!

И пустился в путь. А невесту да родителей ее оставил в погребе. Дескать, пусть уж наплачутся вволю.

Только парень прошел семью семь стран, как увидел там человека, занятого странным делом: перед ним на земле грудой лежали орехи, и он пытался эти орехи забросить вилами на чердак.

Парень подошел к человеку поближе и спросил:

— Хозяин, что это вы надумали с орехами делать?

— Да я тут покоя не знаю, — ответил ему человек. — Вот уже полгода тружусь, все кидаю и кидаю эти орехи и никак не заброшу на чердак. Хоть я и бедный человек, но готов сто форинтов дать тому, кто эти орехи перебросает на чердак.

— Ладно, я это сделаю, — сказал парень.

Он взял меру и за полчаса перетаскал на чердак все орехи. Получил тут же сто форинтов и пошел дальше.

«Да, — подумал про себя парень, — одного чудака я уже встретил».

Шел, шел, и опять повстречался ему человек. Смотрел, смотрел на него парень и никак не мог уразуметь, что тот делает. В руках незнакомец держал корыто и с ним то вбегал в домик, то выбегал обратно. А в домике — чудно даже — не было окон, а вместо двери зияла дыра.

Подошел парень, поздоровался и спросил:

— Добрый день, земляк! Над чем это ты трудишься?

— Да вот, парень, весной уже год будет, как я построил этот дом и не знаю, отчего это в нем так темно. Гляжу, в других домах светло, а хозяева никакого труда к этому не прикладывают. Я же как построил свой дом, так с тех пор корытом все таскаю и таскаю свет в него. Вот и сейчас, сам видишь, маюсь. Сто форинтов готов дать тому, кто сделает мой дом светлым.

— Ну, это дело по моим силам, — сказал парень. Он взял топор, прорубил два окна, дверь, и в доме сразу стало светло.

Парень получил сто форинтов и пошел дальше.

«Да, — подумал он, — вот и второй чудак!»

Шел, шел парень и вдруг видит: какая-то женщина силком запихивает цыплят под наседку. Парень окликнул ее:

— Хозяюшка, ты что это делаешь?

— Да вот хочу цыплят посадить под наседку, — ответила женщина. — Боюсь, что они разбегутся по сторонам и коршун их схватит. А никак толку не добьюсь: посажу под одно крыло, они из-под другого вылезают. Посажу под другое крыло, они из-под того вылезают. Сто форинтов готова дать тому, кто научит меня, что с ними делать!

Парень сказал:

— Ладно, я научу вас. Не тревожьтесь и не беспокойтесь, хозяюшка, и никогда силком цыплят под курицу не подсовывайте. Только наседка завидит коршуна, она сама спрячет цыплят под крылья.

Хозяйка обрадовалась доброму совету и сразу же отдала парню сто форинтов. Парень тоже обрадовался и пошел обратно.

Про себя же подумал:

«Ну вот я и нашел трех чудаков».

Он вернулся домой, тут же обручился с девушкой, и через две недели они сыграли свадьбу. А больше я о них ничего не слыхал, разве только то, что у них родился сын, купили они ему полушубочек, а бревном его не придавило. И по сей день они живут, ежели не померли.

ДВА ЖАДНЫХ МЕДВЕЖОНКА

По ту сторону стеклянных гор, за шелковым лугом, стоял нехоженый, невиданный густой лес. В этом нехоженом, невиданном густом лесу, в самой его чащобе, жила старая медведица. У этой старой медведицы было два сына. Когда медвежата выросли, они решили, что пойдут по свету счастья искать.

Поначалу пошли они к матери и, как то положено, распрощались с ней.

Обняла старая медведица сыновей. И наказала им никогда не расставаться друг с другом.

Обещали медвежата исполнить наказ матери и тронулись в путь-дорогу.

Сначала пошли они к опушке леса, а оттуда в поле. Шли они, шли. И день шли и другой шли. Наконец все припасы у них вышли. А по дороге достать было нечего.

Понурые, брели рядышком медвежата.

— Эх, братик, до чего же мне есть хочется, — пожаловался младший.

— А мне и того пуще! — сокрушенно качал головой старшенький.

Так они все шли да шли, покуда вдруг не набрели на большую круглую головку сыра. Хотели было поделить ее по справедливости, поровну, но не сумели. Жадность одолела медвежат, каждый боялся, что другому достанется большая половина.

Спорили они, ругались, рычали, как вдруг подошла к ним лиса.

— О чем вы спорите, молодые люди? — спросила лукавица.

Медвежата рассказали лисице о своей беде.

— Какая же это беда, — сказала лисица. — Это не беда! Давайте я вам поделю сыр поровну: мне что младший, что старший — все одно.

— Вот хорошо-то! — воскликнули с радостью медвежата. — Дели!

Лисичка взяла сыр и разломила его надвое. Но старая плутовка примерилась и расколола головку так, что один кусок — это даже на глаз было видно — был больше другого.

Медвежата враз закричали:

— Этот больше!

Лисица успокоила их:

— Тише, молодые люди! И эта беда — не беда. Малость терпения. Сейчас я все улажу.

Она откусила добрый кусок от большей половинки и проглотила его.

Теперь большим стал меньший кусок.

— И так неровно! — забеспокоились медвежата.

Лисица посмотрела на них с укоризной.

— Ну, полно, полно, — сказала она. — Я сама знаю свое дело!

И она откусила от большей половины здоровенный кусок. Теперь больший кусок стал меньшим.

— И так неровно! — вскричали медвежата в тревоге.

— Да будет вам! — сказала лиса, с трудом ворочая языком, так как рот ее был забит вкуснейшим сыром. — Еще самая малость, и будет поровну.

Так и шла дележка. Медвежата только черными носами водили туда-сюда, туда-сюда, от большего к меньшему, от меньшего к большему куску.

Покуда лисица не наелась досыта, она все делила и делила.

К тому времени, как куски сравнялись, медвежатам почти и сыра не осталось: две крохотные крошки!

— Ну что же, — сказала лиса, — хоть и помалу, да зато поровну! Приятного вам аппетита, медвежата! — захихикала она и, насмешливо помахав хвостом, была такова.

Так-то вот бывает с теми, кто жадничает!

БЕЛАЯ ЛОШАДЬ

Жил на свете бедный человек. Не было у него ничего, кроме белой лошади. Зарабатывал он на хлеб тем, что гонял свою лошадь на мельницу, впрягал ее там в привод, она послушно шла по кругу и двигала привод, а за ним вращались жернова. День-деньской молола мельница зерно, день-деньской работал бедняк на своей лошади. Очень это надоело бедной лошадке. И она сказала хозяину:

— Хозяин ты мой хороший, почему это другие люди двух лошадей запрягают в привод, и только меня ты запрягаешь не в пару. Маюсь я на этой мельнице одна. Целый день хожу по кругу, верчу и верчу тяжелые жернова.

— Лошадушка моя, — ответил ей бедняк, — причина тут простая. Ведь у меня не то что коня или мелкой скотинки, букашки даже — и той нет, чтобы припрячь к тебе.

Тогда белая лошадь сказала своему хозяину:

— Коли беда только в этом, дай ты мне волю, и я сама найду себе подмогу.

Бедняг тут же распряг свою лошадь, и побрела она куда глаза глядят.

Пошла белая в путь-дорогу. Шла, шла, вдруг видит — лисья нора. Раскинула умом белая лошадь и вот что решила: «Лягу возле самой лисьей норы и прикинусь мертвой».

А в лисьей норе жила старая лисица с тремя лисенятами. Одна лисичка, что поменьше, захотела вылезти из норы. Подошла к выходу, увидела белую лошадь и решила, что на дворе снег.

Вернулась лисичка к матери:

— Ой, маменька, нельзя сейчас выходить из норы, снег ведь на дворе!

— Какой там снег? — подивилась старая лисица. — Ведь на дворе лето стоит. Пойди, сыночек, — сказала она лисенку, что был постарше. — Ты постарше, погляди-ка, что там такое?

Пошел средний сын. Но и он увидел, что у выхода из норы лежит белая лошадь. Вернулся средний лис к матери и сказал:

— Ой, маменька, и вправду нельзя вылезти, на дворе снег.

— Какой же снег, когда середина лета! — сказала сердито лиса. — Поди ты, мой старший сын, ты уже видывал виды, не чета младшим! Посмотри, что там такое.

Старший сын вышел, однако и он вернулся с тем же самым.

— Да, маменька, — сказал он, воротясь. — Как ни смотри, а на дворе снег! Кругом белым-бело.

— Быть того не может, — сказала старая лиса, — чтобы в разгар лета и снег!

И она сама направилась к выходу. Подошла и видит, что это не снег, а белая лошадь лежит.

Задумалась лиса: как бы оттащить ее подальше? Кликнула она сыновей, взялись они вчетвером, а лошадь ни с места.

Тогда старая лиса решила пойти к своему куму волку.

Пришла и говорит:

— Милый мой куманек. И какой же я раздобыла лакомый кусок. До норы уже было дотащила, а он никак не влезает в нее. Вот я и надумала, давай-ка перетащим его в твое логово, может быть в него он и влезет. А есть его будем пополам.

Обрадовался волк славному угощению, а про себя подумал:

«Было бы мясо в моем логове, а там уж лиса ни кусочка не получит».

Они подошли к месту, где лежала белая лошадь. Волк даже усомнился:

— Скажи, кумушка, а как же дотащить ее до моего логова?

— Да очень просто, — ответила лиса. — Так же, как я тащила ее сюда: привязала за хвост к моему хвосту и волокла ее по рытвинам и ухабам. И до чего же легко мне было! А теперь давай привяжем ее хвост к твоему хвосту, тебе дотащить куда легче.

— Вот это будет здорово, — решил волк и тут же согласился.

А лисица крепко-накрепко привязала волчий хвост к хвосту белой лошади.

— Давай, кум, тащи!

Потянул волк, чуть не лопнул от натуги, а лошадь ни с места. Еще пуще напрягся, и вдруг белая лошадь вскочила на ноги и понеслась. Тащила она волка за хвост через рытвины и ухабы до тех пор, покуда не приволокла его к бедняку…

— Получай, хозяин, нашла я себе подмогу.

Бедняк тут же прикончил волка, шкуру его продал за большие деньги и купил на них вторую лошадь.

С тех пор белая лошадь уже не вертела больше жернова одна.

ЗАЙЧИК

Быль это или небылица, а за далеким морем жил-поживал зайчик. Был у него колокольчик, и любил им зайчишка позванивать.

Однажды зайчик побежал пастись в поле, а колокольчик, чтобы его никто не взял, повесил на маленькое деревцо. Ушел зайчик. А когда вернулся, то увидел, что дерево выросло, стало высоким-высоким. Никак не мог зайчик достать свой колокольчик.

Тогда заяц попросил дерево нагнуться, чтобы можно было снять колокольчик. Но дерево ответило:

— Довольно я гнулось по ветру! Не стану еще и ради твоего колокольчика нагибаться.

Рассердился зайчик, пошел к топору.

— Топор, топор! Прошу тебя, сруби ты дерево — не хочет оно мой колокольчик отдать.

Ответил зайчику топор:

— Хватит! Не стану я рубить дерево. Довольно я рубил на своем веку.

Пошел зайчик к камню.

— Камень, камень! Прошу тебя, затупи топор! Топор не хочет дерево срубить, дерево не хочет мне колокольчик вернуть.

Ответил камень:

— С чего это стану я топор тупить? Довольно уже о меня топоров иступилось.

Не добился толку зайчик и здесь, пошел к воде.

— Вода, вода! Прошу тебя, смой ты камень! Камень не хочет топор затупить, топор не хочет дерево срубить, дерево не хочет мне колокольчик отдать.

Ответила вода:

— Вот еще, стану я камень смывать! И так сколько времени теку, все камни смываю да смываю.

И здесь не добился толку зайчик, пошел к волу.

— Вол, прошу тебя, выпей ты воду! Вода не хочет камень смыть, камень не хочет топор затупить, топор не хочет дерево срубить, дерево не хочет колокольчик мне вернуть!

Промычал вол в ответ:

— Не стану я воду пить. Довольно я ее пил и пил. Не хочу и не буду.

Пошел зайчик к мяснику.

— Мясник, прошу тебя, зарежь ты вола, вол не хочет воду выпить, вода не хочет камень смыть, камень не хочет топор затупить, топор не хочет дерево срубить, дерево не хочет мне колокольчик вернуть.

Отвечает мясник зайчику:

— Не стану я вола резать, всю жизнь только и знаю, что колю да режу. Хватит!

Вот тогда-то зайчик взаправду рассердился и пошел к блохе:

— Блоха, укуси-ка ты мясника. Мясник не хочет вола зарезать, вол не хочет воду выпить, вода не хочет камень смыть, камень не хочет топор затупить, топор не хочет дерево срубить, дерево не хочет мне колокольчик вернуть!

Блоха укусила мясника, мясник пошел вола резать, вол пошел воду пить, вода пошла камень смывать, камень пошел топор тупить, топор пошел дерево рубить, дерево нагнулось — отдало зайчику колокольчик.

Взял заяц колокольчик, зазвонил.

И поныне звонит им, ежели не перестал.

ОТОЩАВШИЙ ПОП

Жил однажды поп. Толстый-претолстый. И до того он заелся, что уж и белый хлеб стал ему не по нраву. Не хочется попу белого хлеба, — пойду, говорит, черного хлеба поищу.

Вот идет он, а навстречу ему два странника. Они спрашивают его:

— Куда идете, ваше святошество?

— Иду черного хлеба искать, — поп в ответ. — Белый уж мне больно претит, надоел.

Переглянулись странники, и один другому говорит тихонько:

— Вынь-ка уздечку из сумы да надень ее попу на башку.

Достал второй странник уздечку из сумы и взнуздал попа. И сразу поп в коня превратился.

В ту пору проходил мимо бедняк. Остановили его странники и спрашивают, куда он путь держит.

Бедняк отвечает:

— Иду на ярмарку, коня покупать. Детей у меня много, а как их прокормить, ума не приложу. Да разве по моим деньгам коня найдешь?

Тогда странники говорят:

— Ладно, возьми этого коня, работай на нем год. Но только смотри, его нельзя кормить ничем другим, как древесной стружкой. Ты это накрепко запомни. А как год пройдет, приведешь его сюда. Ну а мы уже тут будем.

Бедняк поблагодарил странников и увел коня.

Через год привел бедняк коня на то же место, где получил его. А странники уже тут как тут. Спрашивают:

— Ну, бедняк, что ты на этом коне заработал?

Бедняк отвечает:

— Еще на одного коня заработал.

Тогда странники говорят ему:

— Ладно. Работай на нем и дальше. Заработай еще что-нибудь.

Заработал бедняк за второй год телегу.

Снова привел коня к странникам, а те оставили ему коня еще на год.

— Заработай еще что-нибудь, — сказали они.

На третий год бедняк заработал на том коне сбрую.

И опять привел, согласно обещанию, к странникам. Тот странник, что напялил попу уздечку на башку, сказал:

— Ну а теперь отведи-ка нашего коня в соседнюю деревню и поставь его в поповскую конюшню.

Отвел бедняк коня в поповскую конюшню.

К тому времени попадья без попа совсем обеднела. Не осталось у нее ничего, кроме захудалой коровенки.

Поднялась попадья, как обычно, спозаранок подоить свою коровенку. Вошла в конюшню и видит: стоит чужой конь и кругом занавожено.

Взяла попадья вилы в руки, да и ткнула ими того коня в бок.

Вышла попадья из конюшни, а конь стал тереться головой о колоду. Долго терся — до тех пор, пока не скинул уздечку. А как скинул, так вылез из конской шкуры и снова превратился в попа.

Вошел он к себе в дом, а жена и говорит ему:

— Где ж ты был, муженек?

— Где был? — ответил поп. — Конем я три года сряду воз возил. Плох был белый хлеб, так одну только стружку ел. Мало того, еще и ты меня вилами вразумила.

Кабы не отощал поп, не узнал бы, какой хлеб сладок.

О ТОМ, КАК БЕДНЯК ЧЕРТА ОБМАНУЛ

Жил на свете бедняк. И был он таким бедным, ну, как церковная мышь. А детей у него было столько, сколько дыр в решете.

Однажды сказала ему жена:

— Вот что, муженек, все равно жизнь нам не в жизнь. Так ступай ты куда-нибудь, поищи счастья, может, и найдешь работу. А то ведь живем положив зубы на полку, недолго и помереть.

Напекла она мужу лепешек в золе, сложила их в дорожную суму, и отправился бедняк в путь.

Шел, шел он дорогой и вдруг повстречался с чертом.

— Куда ты идешь, бедняк? — спросил его черт.

— Да вот товарища ищу, хочу счастья попытать. Пойдем, что ли, вместе.

Черт сказал:

— Ладно. Согласен я. Пойдем хлеб молотить. Теперь осень, пшеница поспела. Самая страда. Заработаем, сколько сработаем.

На том и поладили. Пришли к одному хозяину, нанялись хлеб молотить. С утра принялись и работали до вечера. Да вот беда, бедняк-то был с голодухи слабый, хворый. Как ударит он цепом, так снопы лежат, не шелохнутся. А черт — здоровяк. Как махнет цепом, так все зерно зараз и высыпается. Во какая у него силища была!

Вечером пошли ссыпать хозяину пшеницу. Посмотрел хозяин, сказал:

— Славно вы, парни, поработали. Вишь, сколько спроворили. Зараз и всю пшеницу смолотили. Придется заплатить вам что положено.

Во время работы батраки — бедняк и черт — пшеницу в одну кучу валили, мякину в другую сгребали. Хозяин дал им меру, сказал — сколько можно взять зерна.

А бедняк и спросил его:

— А мякины не дашь?

Усмехнулся хозяин:

— Мякины бери сколько хочешь.

Взял бедняк меру, отсыпал пшеницы, сколько полагалось, а рядом нагреб кучу мякины. Нагреб и спрашивает черта:

— Ну, куманек, выбирай, какую кучу хочешь, большую или маленькую?

Черт посмотрел, видит, лежит небольшая куча пшеницы, а мякины — здоровенная, блестит вся.

Черт сказал:

— Я-то ведь больше твоего наработал, мне больше и причитается: пусть большая куча достанется мне.

Так и поделили: пшеницу бедняку, мякину черту.

На другой день пошли бедняк и черт к другому хозяину работать. Смолотили пшеницы — гору. А ведь известное дело, мякины-то выходит больше, чем зерна. Снова черт забрал себе большую кучу: по работе, мол, и награда.

И так до самой субботы.

Вот пошли они по домам, понесли заработанное. Бедняк мешок тащит, а черт целый воз на себя взвалил.

Пришли. Женам добытое отдали.

Стала жена черта из мякины хлеб печь, а жена бедняка из пшеницы. У нее-то хлеб вышел пышный, румяный, с хрустом, а у чертовой жены плоский, что подошва, клеклый — и есть не станешь.

Рассердился черт:

— Как же это так, беднякова жена печет хлеб лучше твоего!

И поколотил свою жену крепко.

В понедельник с утра бедняк и черт снова отправились в путь.

— Слышь, бедняк, — сказал черт, — ты меня в прошлый раз провел, так давай пойдем теперь уж не молотить, а воровать. Здесь у одних богатеев свинарник полон свиней. Вот мы их и утащим. Уж я по этому делу мастак. Тут меня не обманешь, не проведешь!

Ладно! Пошли они к помещичьей усадьбе. Забрались в свинарник, а там свиней-то, свиней — больше ста!

— Знаешь что, куманек, — сказал бедняк, — надо нам с тобой заранее решить, кому какие свиньи достанутся. А то ведь ты по этому делу — сам говорил — мастак. Так чтобы мне в убытке не оказаться!

— Ладно, — сказал черт. — Да как их различишь, в кучи-то не свалишь!

Тогда бедняк предложил.

— Давай так поделим, — сказал он, — тех, что будешь выбрасывать ты, — бросай как они есть. А тем, которых буду выбрасывать я, — для приметы загну кверху хвосты. Так мы и узнаем, кому какая свинья пойдет.

Принялись они за работу. Повыбрасывали сотню свиней из свинарника.

Наконец черт сказал:

— Ну, будет. Пойдем. А то еще поймают нас.

Когда они уже отогнали свиней подальше и погоня была им не страшна, черт сказал:

— Ладно, куманек, давай разберемся, разделимся. Дели!

Приступили они к дележу.

Бедняк взял свинью и хворостинкой отогнал на одну сторону:

— Это моя!

И другую:

— И эта моя!

Отогнал и третью:

— И эта моя! И эта! И эта — видишь, у нее хвост кверху загнут.

А у какой свиньи хвост не загнут кверху?

Сидит черт, опомниться не может.

— И эта моя! И эта моя! И эта моя! — говорит бедняк.

На сотню свиней нашлось три, у которых хвосты были прямые. Да и те свиньи, видать, больные были.

Пригнал бедняк свиней домой и зажил богато.

А черт по-прежнему бродит, неведомо что ищет. Только с тех пор зарок дал — с бедняками больше не связываться, потому что они все равно умнее его.

ЛЕНИВАЯ КОШКА

Один бедняк женился на богатой невесте. Кроме богатства своего она славилась еще на всю округу ленью! Бедняку пришлось дать зарок, что он никогда не будет бить свою ленивую жену.

Молодая день-деньской бездельничала, работать не работала, только и знала, что судачила по соседям, из дома в дом ходила. А муж помнил свой зарок: так ни разу ее и не побил.

Но вот однажды утром, прежде чем пойти на работу, он обратился к кошке с такими словами:

— Послушай ты, лентяйка, да слушай меня хорошенько. Чтоб по дому все было сделано, покуда я не приду с работы. И уберись, и обед сготовь, и веретено пряжи напряди. А не сделаешь, поколочу тебя так, что век помнить будешь.

Кошка слушала эти речи да подремывала на печи. А молодая подумала про себя, что муж ее, видно, рехнулся, и сказала ему так:

— Муженек, да как же это ты кошке велишь все работы в доме переделать? Ведь она не умеет!

— Умеет не умеет, это мне все одно! — ответил муж. — Мне другому велеть некому. Так вот, не сделает она все это к моему приходу, я так ее поколочу, что век не забудет!

И ушел на работу. А молодая пошла сначала к одной соседке, потом к другой… Когда вернулась, кошка все еще дремала и огонь, даже тот, что был разведен в печи, погас.

Молодая начала выговаривать ей:

— А ну, кошка, пошевеливайся! Раздуй огонь! Не то, смотри, тебе несдобровать!

Но уговоры уговорами, а кошка по-прежнему спала, подвернув лапки.

Вернулся хозяин. Осмотрелся: видит — ничего не сделано. Схватил кошку, привязал ее жене на спину и давай колотить кнутом до тех пор, покуда жена не взмолилась. Еще бы не взмолиться! Кошка когти выпустила все как есть в спину хозяйке.

— Не бей ты больше кошку! Ведь не виновата она, что не смыслит в хозяйстве.

— А ты обещаешь сделать за нее всю работу? — спросил муж.

— Обещаю, обещаю, все сделаю, как ты сказал, только не колоти ее, бедняжку! — ответила жена.

На том и порешили.

Молодая побежала к матери поведать о своей беде и сказала ей:

— Обещала я все дела переделать вместо кошки, только не бил бы он ее на моей спине.

Тут вмешался отец:

— Раз обещала, должна выполнять. Иначе кошка и завтра будет бита.

И он отправил ее обратно к мужу.

На другой день хозяин снова дал кошке наказ, что ей сработать, но та опять ни с места. Молодая же весь день просудачила с соседями. Тогда муж снова поколотил кошку, привязав ее жене на спину. Опять молодая побежала к родителям жаловаться, но отец прогнал ее да так накричал, что она бежала от них, ног не чуя под собой.

На третье утро хозяин опять дал кошке наказ. Только кошка, как ни была напугана, а сделать ничего не могла. Но теперь за нее все спроворила молодая. Она и печку истопила, и воды наносила, и обед сготовила, и в доме прибрала, и веретено пряжи напряла. Все работы переделала. Жалко было ей от души бедную кошку, да и самой были памятны ее когти и кнут, когда он невзначай попадал не по кошке, а по ее спине.

Муж вернулся домой, и все было чин чином. Тогда он стал приговаривать:

— Не бойся, кошка, теперь я тебя и пальцем не трону!

Молодая была весела и довольна. Она быстро накрыла на стол, поставила обед перед мужем, и они поели досыта.

А потом уж как завелось, так и пошло. Кошка больше бита не бывала, а молодая стала хозяйкой всем на диво, мужу на радость, себе в удовольствие.

КОРОЛЬ КАЦОР

Там, где ее и в помине не было, жила вдовица. Был у нее кот. Даром что большой был этот кот, а такой лакомка, будто маленький.

Как-то ранним утром вылакал он из кастрюльки все молоко. Увидала вдовица порожнюю посуду, рассердилась, побила кота крепко и выгнала его вон из дому.

Вышел кот за околицу и, печальный, уселся возле моста.

А на краю моста сидела лисица и смотрела на рыбок в воде, а сама при этом хвостом шевелила.

Увидал это кот, подбежал и стал лисьим хвостом играть.

Испугалась лисица, вскочила, обернулась.

Кот тоже струсил, отступил, спину дугой выгнул, ощетинился.

Стояли они так и смотрели друг на друга. Никогда еще лисе не приходилось видеть кота, да и кот впервые повстречал лисицу.

Так они испугались оба, не знали даже, что и делать. И все-таки первой опомнилась лиса.

— Простите, не обессудьте, — заговорила она, — хотела бы я знать, из какого вы рода и знатного ли племени?

— Я король Кацор! — отвечал кот важно.

— Король Кацор? Простите, никогда о таком не слыхала!

— Как не слыхала! Мне все звери подвластны! Вот как велика моя власть!

Лиса, как услышала это, оторопела и подобострастно попросила кота быть ее гостем, отведать курятинки. Дело уже шло к полудню, а выбросили кота из дому рано поутру, он очень проголодался и не заставил себя долго упрашивать. Оба они направились к лисьей норе.

Кот быстро освоился со своим знатным положением и радовался, что лисица прислуживает ему с таким почтением, будто он и на самом деле настоящий король.

Так по-барски и вел себя кот: говорил мало, ел много, а после обеда заваливался спать и наказывал лисице, чтобы никто его не тревожил, не беспокоил, пока он сам не проснется.

Лисица сидела у входа в нору, сторожила кота и шикала на всех, если кто мимо шел.

Вот пробежал мимо зайчик.

— Слышишь, зайчик, ты не бегай здесь! — сказала лиса. — Мой господин, король Кацор, спит! А уж коли разбудишь его, тебе несдобровать — не будешь знать, куда и бежать. Он над всеми зверьми поставлен — такая у него власть!

Испугался зайчик, убежал, сел на прогалинке и стал гадать: «Кто же такой этот король Кацор?» Никогда он о нем раньше и не слыхивал даже.

Проходил той стороной медведь. Зайчик спросил его, куда он идет.

— Да вот хочу пройтись немного, поразмяться, надоело мне сиднем сидеть.

— Ой, не ходи ты здесь! — сказал зайчик. — Не ходи. Вот лиса говорит, что ее господин, король Кацор, спит, и если он проснется и выйдет, то не будешь знать, куда и бежать. Он всеми зверьми управляет, такая у него власть.

— Король Кацор? — спросил медведь. — И слыхом не слыхал о таком! Теперь-то уж нарочно пойду туда прогуляться, по крайней мере увижу, какой он из себя, этот король Кацор!

Пошел медведь к лисьей норе.

— Медведь, слышь, не ходи здесь, — сказала лиса. — Мой господин, король Кацор, спит, а если выйдет, так ты не будешь знать, куда и бежать. Он ведь всеми зверьми управляет, такая у него власть!

Струхнул медведь, смелости его как не бывало. Вернулся он к зайчику, а там уже волк и ворон сидят, жалуются, что и с ними такая же беда приключилась.

— Да кто же этот король Кацор? И слыхом о нем не слыхали! — сказали все в один голос и стали судить да рядить, как его лучше умилостивить.

Решили позвать его вместе с лисицей в гости на обед. Решили и тут же послали ворона с приглашением.

Увидала лисица ворона и ну его ругать, что он опять здесь шумит:

— Убирайся-ка отсюда! Я ведь уже сказала тебе, что мой господин, король Кацор, спит! Вот он выйдет, так не будешь знать, куда и бежать, и ног не унесешь. Он всеми зверьми управляет — такая у него власть!

— Знаю, очень хорошо знаю, — сказал ворон почтительно. — Да и не по своему желанию пришел я сюда. Послали меня медведь, волк и зайчик, чтобы пригласил я вас на обед.

— Вот это другой разговор, — сказала лиса. — Подожди немного.

Сказав это, лисица вошла в нору и доложила королю Кацору о том, что они званы на обед. Вскоре вернулась и сообщила ворону, что король Кацор милостиво принял приглашение и они придут на обед, лишь бы знать куда.

— Завтра я прилечу и сам отведу вас куда надо! — сказал ворон.

Услышав добрую весть, медведь, волк и зайчик тут же наладили походную кухню. Зайчика назначили поваром, у него-де короткий хвост, и уж он-то не обожжется. Медведь, как самый сильный, тащил дрова для костра. Волк накрывал на стол и поворачивал над огнем жаркое.

Когда уже обед был готов, ворон отправился за гостями. Он перелетал с одного дерева на другое, держась вблизи норы, но опуститься на землю не осмелился — так и оставался на ветке.

— Ну, скоро вы там? — крикнул он лисе.

— Подожди немного, мы уже почти готовы, — ответила лиса, — только малость подкрутим усы моему милостивому господину.

И на самом деле, король Кацор вскоре вышел.

Он шагал медленно, величественно, но не спускал глаз с ворона, потому что боялся его.

Ворон перелетал с одного дерева на другое и тоже дрожал от страха, только одним глазом едва посматривая на грозного повелителя.

Медведь, волк и зайчик в нетерпении ожидали прибытия знатного гостя и все ломали головы: «Да кто же этот могущественный король Кацор? Какой он из себя?» То и дело они выглядывали на дорогу, не идут ли гости.

— Вот он! Идет! Вот он! Идет! Ой, ой, куда бежать! — воскликнул зайчик и со страху кинулся прямо в огонь.

Услышав крик, медведь с перепугу засуетился и ударился головой о дерево, да так, что оно треснуло и переломилось пополам.

Волк умчался прочь вместе с вертелом, на котором жарилось мясо.

А ворон, чтобы некому было судачить об их позоре и трусости, улетел вслед за остальными.

Голодные гости даже следа не оставили ни от обеда, ни от хозяев.

К счастью, зайчик тем временем успел хорошо изжариться на костре. Они вытащили его, наелись досыта и доныне живы, если не померли.

УМНЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ПОРОСЕНОЧЕК

Жил однажды на свете маленький поросеночек. Жил он в густом лесу один-одинешенек.

Стояла морозная зима, и к дому, где жил поросеночек, пришел большой волк. Подошел он к дому и сказал:

— Впусти меня к себе, поросеночек!

— Не впущу, — ответил поросеночек, — ты меня съешь!

— Не съем, — пообещал волк. — Впусти.

Но поросеночек не соглашался, и тогда волк взмолился:

— Милый маленький поросеночек! Коли ты боишься впустить меня, то прошу тебя — впусти хотя бы одну мою переднюю лапу.

Уговорил волк поросенка, и тот впустил одну переднюю лапу волка в свой дом, но тут же поставил на плиту ведро с водой и приготовил мешок.

Вскоре волк снова заговорил, запричитал: как, мол, ему тяжко и горько, что только одну переднюю лапу впустили в домик, другая тоже хочет войти.

— Впусти и мою вторую переднюю лапу! — попросил волк.

Поросеночек впустил к себе в дом и вторую волчью лапу. Тогда волк заскулил, заговорил снова:

— Милый маленький поросеночек! Впусти еще хотя бы одну мою заднюю лапу.

Поросеночек впустил в дом и заднюю лапу волка. Но волк не унимался, причитал и упрашивал:

— Впусти и другую мою заднюю лапу в дом! Не погибать же ей на дворе.

Послушался волка маленький поросеночек — впустил и эту лапу. Но когда он впускал последнюю лапу волка, поросеночек приставил к дверям мешок, и только волк прыгнул в дом, чтобы съесть поросеночка, как угодил прямо в мешок.

Поросенок тут же накрепко завязал мешок и выбросил его из дома на снег. Потом снял котел с плиты и стал поливать волка кипятком, приговаривая:

— Шпарь лысого кипятком! Шпарь лысого кипятком!

Уж и неведомо как — удалось волку прогрызть мешок.

Вырвался он на свободу и умчался — облезлый, шерсть клочьями висит, а на голове и совсем слезла, одна лысина блестит! Прочь побежал волк, едва ноги унес!

Убежал он далеко, собрал стаю волков и привел их к домику поросенка. Авось поросеночку целую стаю не одолеть.

А поросенок тем временем взял в руки котелочек и залез на высокое дерево.

Вот пришли волки. Тьма тьмущая. Искали, искали поросеночка — не нашли. Вдруг один волк увидел поросеночка на верхушке дерева. Стали они совещаться, как бы поросеночка с дерева снять.

Один волк сказал:

— Давайте встанем друг на дружку.

— А кто же внизу будет стоять? — спросили другие.

— Мы пришли помогать лысому, — ответил один волк, — пусть он и станет внизу.

Так и сделали. Лысый стал внизу, остальные волки забрались на его спину: один на другого, один на другого. Еще бы только одному волку залезть, и достали бы поросенка, но поросенок в это время как крикнет:

— Шпарь лысого кипятком!

Лысый волк испугался, дрогнул, отскочил и пустился прочь, а все остальные волки попадали. Один зашиб переднюю лапу, другой заднюю, третий шею, четвертый бок.

Так они и убрались ни с чем. А поросеночек спокойненько слез себе с дерева, вошел в свой домик и живет там и поныне, если еще не помер.

ВРАТЬ, И ТО НАДО УМЕЮЧИ

Жил однажды в деревне корчмарь. Была у него красавица дочка. Корчмарь сказал, что выдаст дочку только за того, кто трижды соврет ему так, что он не поверит, а трижды так сумеет соврать, что поверит.

Жил в той же деревне и один бедный парень, шутник, на выдумки гораздый. Он любил дочь корчмаря и хотел на ней жениться.

Вот и решил испытать счастье — пошел к корчмарю. Корчмарь его и спрашивает:

— Ну, что нового на свете?

— Да ничего, — ответил парень, — вот только Дунай загорелся, а его соломой потушили!

— Не поверю я этому, — сказал корчмарь.

Тогда парень ушел. На следующий день переоделся в другое платье, надвинул на глаза шапку и снова явился к корчмарю. Тот спросил его:

— Ну, что нового?

— Возле Дуная возами возят жареную рыбу.

Корчмарь призадумался, а потом сказал:

— Верю!

На третий день парень опять явился к корчмарю и снова в другой одежде и в другой шапке, еще сильнее на глаза нахлобученной.

— Ну, что нового на свете? — спросил корчмарь.

— Видел я такую птицу, которая, когда расправит крылья, половину нашего государства закрывает, — сказал парень.

— Не поверю я этому, — сказал корчмарь.

На четвертый день парень опять пришел.

— Ну, что нового?

— Видел я в Карпатах такое яйцо, что его двенадцать человек шестами катили-перекатывали, — сказал парень.

Корчмарь задумался и наконец промолвил:

— Верю.

Парень пришел и на пятый день.

— Ну, что нового на свете?

— Господь Бог женился! — сказал парень, набравшись смелости.

А корчмарь не удержался и крикнул:

— Вот уж этому ни за что не поверю!

Парень не преминул прийти и на шестой день. Корчмарю невдомек было, что один и тот же парень к нему в шестой раз приходит.

— Ну, что нового на свете?

— Вечером цыгане по большой лестнице на небо взбирались играть на скрипках.

Снова призадумался корчмарь и наконец промолвил:

— Верю. Это, может быть, и правда. Намедни один человек сказал мне, что Бог женился. А цыгане, известно, музыканты отменные, небось подрядились ему на свадьбе на скрипке играть!

Тогда парень признался, что это он шесть раз приходил к корчмарю. Делать нечего. Отдал корчмарь парню свою дочь в жены, и зажили они счастливо.

ПРИБАУТКА

Жил однажды далеко-далеко, за океаном, за морями, за стеклянными горами и еще того дальше, один плотник. И так он хорошо изучил кузнечное ремесло, что из него вышел сапожник, да такой, какого в мире еще не было портного: сапоги он тачал так ловко, как ни одному кровельщику и не снилось, будь он самым лучшим бочаром на свете.

Однажды он так стачал сапоги, что даже на свирели не сыграть бы заливистее, чем на том кувшине, который сплетен гончаром. Что там зря говорить, этот плотник был до того умен, что хотя в табун приходил лишь один раз в году, но с одного взгляда угадывал, чей поросеночек коровой оягнился.

Вот какой был этот плотник!

БЕДНЯК, ЛИСА И МЕДВЕДЬ

Быль это или небылица, а на свете жил бедняк. Однажды утром он выехал в поле пахать на корове. Когда он проезжал мимо леса, то вдруг услышал, что кто-то там и ревет и лопочет.

Зашел бедняк в лес взглянуть, что там делается, и представилось ему диво дивное. Он увидел, что громадный медведь дерется на кулачках с маленьким зайчиком.

— Ну, такого я еще в жизни не видывал! — сказал бедняк и расхохотался, да так, что чуть не лопнул сосмеху.

— Эх ты, безмозглый человечина! — закричал на него медведь. — Да как ты смеешь смеяться надо мной? Вот я съем за это и тебя и твою корову!

Теперь уж бедняку стало не до смеха. Он принялся уговаривать, упрашивать медведя, чтобы тот не трогал его. Медведь же никак не поддавался на уговоры. Тогда бедняк упросил не трогать его хотя бы до вечера, покуда он не вспашет своего клочка земли, а то придется его семье всю зиму сидеть без куска хлеба.

— Ладно, — сказал медведь. — Уж так и быть, до вечера не трону, но тогда уж не обессудь — съем!

И медведь пошел по своим делам, а бедняк, пригорюнившись, пахал свое поле и, сколько голову ни ломал, не знал, чем умилостивить грозного зверя.

К полудню в поле прибежала лиса. Увидела она, что бедняк горюет, и спросила его, что с ним, не может ли она помочь в его беде.

Бедняк рассказал, что у него вышло с медведем.

— Эта беда — что за беда? — сказала лиса. — Ты не горюй. Ничего он с тобой не сделает, и сам ты будешь жив и корова твоя, да еще и медвежью шкуру получишь впридачу! Но сколько ты мне заплатишь, если я вызволю тебя из беды?

Бедняк не знал, что пообещать лисице. Он готов был все ей отдать, да у него самого ничего не было, а лисица запрашивала дорого. Наконец они согласились на девяти курах и десятом петухе.

Пообещал бедняк, а сам не знал, что делать, где все это взять? Но все-таки пообещал.

— А теперь, бедняк, послушай меня, — сказала лиса. — Когда ввечеру медведь придет сюда, я спрячусь в кустах и начну трубить в рог, словно охотник. Тогда медведь напугается и станет просить, чтобы ты спрятал его. Ты засунешь его в грязный мешок и скажешь, чтобы он не смел даже шелохнуться. Тогда я выйду из кустов и спрошу: «Что у тебя там в мешке?» А ты в ответ: «Обгорелый пень». Я не поверю тебе и скажу: «А ты вгони в него топор с размаху!» Ты возьмешь топор и так стукнешь им медведя, что он тут же и подохнет.

Бедняк обрадовался доброму совету.

Все вышло так, как сказала лиса: медведь попался, а бедняк и его корова были спасены.

— Ну что, верно я тебе сказала? — спросила лиса. — Кто бы лучше меня тебе присоветовал? Вот и пойми раз и навсегда: бери не силой, а умом!.. А теперь жди, завтра приду к тебе должок взыскать — девять кур и десятого петушка! Смотри, чтоб жирные были. И дома будь. Не то тебе несдобровать!

Бедняк взвалил медведя на телегу и отправился домой. Поужинал, хорошенько выспался, а о лисе и не думал; от нее же научился, что надо брать умом, а не силой.

Утром он едва продрал глаза, лиса была уж тут как тут. Постучалась к нему и потребовала обещанных девять кур и десятого петушка.

— Сейчас, сейчас, кумушка! — крикнул бедняк. — Погоди чуточку, я только оденусь!

Он быстрехонько оделся, двери открывать не стал, а остановился посреди дома и начал лаять по-собачьи.

— Бедняк! Бедняк! — закричала лиса с улицы. — Кто это там лает? Уж не собаки ли?

— Собаки, кумушка, собаки! — подхватил бедняк. — Да еще какие! Здесь под кроватью, бес их знает, откуда они взялись! Наверное, учуяли твой запах, кумушка, вот и норовят вырваться. Я их едва держу!

— Ты уж сделай милость, — закричала лиса, — держи их, держи, покуда я не убегу. Пусть куры и петух останутся при тебе, только ты собак-то придержи!

Когда бедняк открыл дверь, лиса была уже за горами, за долами. А он так смеялся над ней, что, быть может, и сейчас еще смеется, если жив.

КАК Я НА НЕБЕ ПОБЫВАЛ И НА ЗЕМЛЮ ВЕРНУЛСЯ

Уж вы-то хорошо знаете, что у моего отца было сто хольдов земли. И со двора его в упряжке меньше шести волов никогда не выезжало. Вот уж богатства-то было! Нужды никогда не знали! А что дома частенько даже корочки хлеба не бывало — невелика беда. Такое приключалось и с людьми беднее нашего.

Так вот, однажды у нас было так много пшеницы, что мать не знала, из чего хлеб испечь. Отец бранился, бранился, что, дескать, амбар полон пшеницы, а мы такие бестолковые, не можем даже одной лепешки испечь.

Надоело мне слушать, как отец ворчит да ругается. Я запряг шестерку волов, взвалил на телегу двенадцать мешков пшеницы и поехал на мельницу. А отец с матерью пошли в поле пахать.

Когда мы ехали по большаку, телега со всей шестеркой волов застряла. Такая там была грязь, что даже волы и те не могли сдвинуться с места.

Что ж мне было делать? Оставить пшеницу нельзя. Пойти домой за другими волами? Так и они завязнут в грязи. Думал я, думал, так ничего и не придумал. Вдруг мне пришла догадка на ум, будто и у других я такое видывал. Я распряг волов, сбросил с телеги всю пшеницу, усадил волов на телегу, а мешки запряг в ярмо. И ну их погонять! А заартачится какой-нибудь мешок, я так вытягивал его по спине вожжой, что он тут же становился у меня смирным. А уж как я вытащил кнут да хлестнул их кнутом, так они враз вытащили мою телегу из грязи, будто она никогда в ней и не застревала.

Худо ли, хорошо ли, а миновали мы это место.

Вот тогда я согнал волов с телеги, мешки с пшеницей положил обратно, и поплелись мы дальше на мельницу.

Наконец доехали до места. Здороваюсь с мельником, а он отвечает, что мне придется маленько подождать, так как мельницы дома нет, она ушла по землянику.

— Вот нелегкая ее понесла! Что же мне теперь делать?

Ну, не стал я себе долго голову ломать. Пошел да и отыскал мельницу. Она ела землянику, забравшись на верхушку высоченного дерева. Я попросил ее спуститься на землю, так как у меня дома семеро голодных ртов и я вон как спешу. Но она только пожала плечами и сказала, что не спустится до тех пор, пока не наестся досыта!

Что же мне оставалось делать? Стал я ждать. Стоял-стоял, дожидался, а она все сидела на дереве и спускаться не думала.

«Ну, — решил я, — довольно мне голову морочить!» Кнут у меня был в руке! Схватил я его обеими руками и с размаху воткнул кнутовище в землю. А сам тоже залез на дерево. Что ж, и я поем земляники!

Наелся я вместе с мельницей ягод там наверху.

К тому времени, как я наелся, и мельнице надоела земляника.

Спустились мы на землю, ссыпал я пшеницу в мельницу, да и вспомнил про свой кнут.

Стал я его искать повсюду. А его нет нигде.

Вдруг гляжу: висит кнут на высоченном тополе возле самой его макушки!

А кнутовища и нет.

— Куда же оно подевалось? — спрашиваю я.

Мельница отвечает:

— Может, вы видите, да не замечаете, что этот тополь и был вашим кнутовищем.

Только тогда я пригляделся хорошенько к тополю. Это чертово кнутовище так меня одурачило, что я только теперь признал его. Оно, оно и есть на самом деле! И выросло-то! Уж кругом полным-полно ветвей и листьев, а ствол-то стал таким толстым, что двумя руками не обхватишь!

— Ну уж, — говорю я, — кнут свой я здесь не оставлю!

Полез на дерево. Лезу и по дороге наверх замечаю, что на всех его ветвях — скворешные гнезда. «Вот, — думаю, — славно будет, мать зажарит скворцов; наедимся как следует…»

Взял я да развязал штрипки у своих штанов и попривязывал к ним скворцов за лапки.

Привязал я видимо-невидимо и полез дальше за своим кнутом.

Пока лез я наверх, ветви дерева так и хлестали скворцов, и я даже не заметил, как они поднялись с дерева, а за ними и я. И мы полетели прочь.

Долго ли, коротко ли летели скворцы, а долетели до реки Лашко. В ту пору бабы в ней белье полоскали. Увидели они меня, и ну кричать:

— Красив же ты, красив же ты!

И сами смеются.

А мне послышалось:

— Распусти порты, распусти порты!

Развязал я порты, и они улетели вместе со скворцами. А я упал прямо в Лашко! Да выбил из реки такую большую рыбину, что даже на телеге не сумел довезти ее домой в Бешене!

Едва доплелся я оттуда до мельницы. А там уж меня ждали: мука давным-давно была перемолота.

Я запряг волов в телегу и поехал домой.

Дома отец спросил меня:

— Ну, сынок, что ты привез?

— Шиш в кармане.

— Ух, сынок, до чего же ты хорошо ответил своему отцу, — сказал отец и влепил мне такую затрещину, что я даже за полтинник не согласился бы стерпеть еще одну.

Я с ревом убежал в сарай. Вдруг приходит отец и спрашивает меня:

— Который час?

— А тот, что и в прошлый раз, — со злостью ответил я.

Тогда отец хорошенько высек меня. И было же мне из-за чего реветь.

Только под вечер пришел я на кухню. Как раз в это время матушка моя снимала творог с решета. И вот откуда ни возьмись на кухню забежал волк. А матушка с перепугу схватила его за уши, шлепнула на стол и закатала в творог.

Тут уж у меня страх прошел.

Мать еще скатывала творог в кружки, а мы легли спать, потому что отец сказал: утром чуть свет поедем в Токай.

Встали мы раным-ранешенько. Мать положила в суму полкаравая хлеба и кружок творогу.

Только мы доехали до места и сошли с телеги, как я сказал людям:

— Передохнем с дороги, а потом уж весь день без отдыха будем косить.

Что ж, народ согласился со мной.

Накосил я немного травы, мы сели на нее и начали завтракать. А косы наши лежали тут же рядышком.

Я вынул еду из сумы и сказал, что от нее не должно остаться ни крошки.

Сперва я взялся за кружок творога. Только я разрезал его, как из него выскочил лохматый волк и бросился бежать. Бросился бежать, да зацепился за косовище и стал прыгать, прыгать по траве вместе с косой, чтобы хоть как-нибудь да избавиться от нее.

Пока мы глазели да удивлялись, как волк прыгает с косой, вся трава уже была скошена.

Обрадовались мы этому!

И я сказал людям:

— Видите, как хорошо, что мы сперва закусили. Нам бы до вечера не скосить луга, а волк враз управился. Давайте есть скорее, а потом за дело примемся.

К тому времени, как мы поели, трава так высохла, что ее впору было собирать и складывать в стога. Я складывал стог, а остальные вилами с земли подавали мне сено.

Ух, и стог же я сложил! Верхушкой в небо он уперся!

Тут я задумался: как же мне с него слезть? Но сколько я ни думал, так ничего и не придумал.

Вдруг я вспомнил, что на небесах живет одна моя тетка. «Рукой подать до нее», — подумал я и решил, что самая пора навестить ее.

Долго думать я не стал. Лесенка была передо мной. Я ступил на нее и стал взбираться наверх.

Вот уж небо-то — ух, и велико же оно! В нем и заблудиться нетрудно. Не сразу нашел я дом своей тетки Каты. Хорошо, что по дороге мне встретился мальчик. Я спросил парнишку, не знает ли он, где живет моя тетка Ката. Он взялся показать мне ее дом.

Открыл я дверь, смотрю, моя тетка Ката чечевицу перебирает в сенцах. Я поздоровался с ней и спросил, узнает ли она меня.

— Еще бы не узнать! Да как же ты попал сюда? Садись, племянничек, чего стоишь? Устал небось?

Она так обнимала и целовала меня, что я думал, конца этому не будет. Потом стала расспрашивать об отце и матери.

Ну, погостил я у нее денечка три. Время прошло быстро. На четвертый день я сказал своей тетке, что пойду домой, а то дома не знают, куда я девался.

Попрощался и пошел. Добрался до лестницы, глянул вниз и увидал: стог осел и стал таким маленьким, что его едва видно.

Почесал я голову, подумал: как же домой-то вернуться? Спрыгнуть нельзя — шею сломаешь, а другого пути отсюда нет. Вот и пришлось мне воротиться за советом к тетке.

Когда я открыл дверь, она спросила:

— Что ж вернулся-то, уж не кисет ли ты свой забыл?

— Нет, тетя Ката, — ответил я. — Кисет при мне. Да вот не могу никак спуститься. Стог, который я сложил, осел совсем да стал махоньким, ровно маково зернышко.

Видя, что я очень опечалился, тетка сказала мне:

— Ладно, поможем твоему горю. У меня еще есть мера отрубей, мы совьем из них веревку, и ты спустишься по этой веревке на землю.

Так и вышло. Мы свили из отрубей веревку, но она не пригодилась: уж очень коротка была. А больше отрубей у моей тетки не было. Что ж теперь делать?

Тогда тетка опять нашлась: стащила у соседа меру отрубей, и из них мы тоже свили веревку, а потом обе связали вместе. Теперь уж веревка доставала до земли.

Мы снова попрощались, и я стал спускаться вниз. Пока я спускался по своим отрубям, еще веревка туда-сюда держала. Но, когда я добрался до ворованных отрубей, веревка разом оборвалась, и я полетел вниз.

Лечу я вниз и вижу — падаю я прямо на стог сена. Падал я так, падал, а… на верхушке стога лежал камень. Вот на него и упал я. И так стукнулся, что сразу же высек искру из камня. Тут в один миг весь стог запылал и сгорел. А я очутился на земле.

Так вернулся я назад на землю.

ПАСТУХ С ГЛАЗАМИ-ЗВЕЗДАМИ

А было это там, где и в помине этого не было. За семью странами, за океанами жил один король. Да такой злой, такой лютый, что люди пугались одного его имени. Стоило только королю чихнуть, как весть об этом разносили по всей стране всадники на быстроногих скакунах. И если кто-нибудь не подхватывал: «Будьте здоровы!», его сразу же предавали смерти.

Вот все и желали ему здоровья, один только бедный пастух молчал.

Его схватили и привели к королю, чтобы тот вынес ему страшный приговор.

Как ни приказывал, как ни кричал король, пастух все не хотел ему сказать «будьте здоровы!». А под конец поставил королю такое условие: он пожелает ему здоровья только тогда, когда король выдаст за него свою дочку.

Парень-то был не дурак. И дочка короля ему полюбилась, да еще и другое было у него на уме: как бы после смерти короля поуправлять государством, дела все наладить по своему разумению.

А юная королевна рада была пойти за пастуха. Собой он был видный, умный, а глаза его сверкали, ровно две звезды.

Но король никак не давал своего согласия. И даже придумал для пастуха лютую казнь: приказал своим стражникам бросить его в клетку к белому медведю.

Стражники так и сделали.

Но только медведь увидел, что глаза у пастуха ровно две звезды, он сразу лег у него в ногах и стал лизать ему руки.

Утром, когда стража вошла, пастух оказался целым и невредимым: он играл на своей дудочке, а медведь плясал.

Даже сам король пришел подивиться такому чуду.

Но дочку свою он все-таки не хотел выдать замуж за пастуха, а придумал ему казнь еще более лютую — велел стражникам бросить его в темницу к ежам.

— Не боюсь я, пусть хоть на сто смертей посылают! — сказал пастух. — Не скажу до тех пор «будьте здоровы!», покуда не отдаст король за меня дочку.

Бросили его в темницу к ежам. Но ежи, как только глянули ему в глаза, не стали его трогать. А пастух вынул свою дудочку, заиграл, и ежи плясали до самого утра, до тех пор, пока на смену старой не пришла новая стража.

Опять позвали короля. Он смотрел, дивился, но и на этот раз не захотел выдать свою дочь за пастуха, а приказал бросить его в яму, утыканную острыми кольями.

— Не боюсь я и страшных кольев! — сказал пастух королю. — Все равно не скажу «будьте здоровы!», пока не отдадите за меня дочь!

Повели и бросили его в яму на сотню острых кольев. Но и на этот раз ничего дурного с ним не случилось. Глаза пастуха озарили темноту, и, падая, он изловчился проскользнуть между острыми кольями. Упал на дно ямы невредимым.

Утром он уже сидел на краю ямы и играл на дудочке.

Король понял, что так просто ему с пастухом не справиться, и придумал новую хитрость. Он велел запрячь коляску и посадил рядом с собой пастуха. Лошади мчались, словно вихрь. Вдруг они подъехали к серебряному лесу.

— Вот, — сказал король, — я подарю тебе этот лес, ежели ты скажешь «будьте здоровы!».

— Не скажу я этого! — упрямо ответил пастух. — До тех пор не скажу, пока не отдадите за меня дочь.

Помчались дальше. Теперь подъехали к золотому замку.

— Я подарю тебе этот золотой замок, — сказал король, — ежели ты скажешь «будьте здоровы!».

— Не скажу я этого и сейчас! — услышал король в ответ. — А только тогда скажу, когда дочь за меня отдадите.

— Ладно, — сказал король в отчаянии. — Что поделаешь, пусть она будет твоей!

Они вернулись во дворец, и король разослал гонцов по всей стране, приглашая гостей на свадьбу дочери с пастухом. И задали же тогда пир на весь мир! На первое подали как раз мясо с хреном. Хрен был такой крепкий, что король чихнул, да так, как никогда не чихал.

— Будьте здоровы, будьте здоровы, будьте здоровы! — закричали пастух и все вместе с ним.

— Будьте здоровы, будьте здоровы, будьте здоровы! — все еще кричал пастух, когда остальные гости уже давно замолчали.

Так кричал он до тех пор, пока кругом все гости на пиру не стали смеяться и король не прикрикнул:

— Да замолчи ты наконец!

Но пастух все продолжал кричать:

— Будьте здоровы! Будьте здоровы! Будьте здоровы!

— Да замолчишь ты наконец? — сердито крикнул король пастуху. — Возьми половину моего королевства, только замолчи… Возьми все королевство!

Пастух сразу замолчал. Народ тут же короновал его и жену его молодую, и стали они оба управлять государством, и может быть, и по сей день еще царствуют, если не померли.

ПЕТЕР-ОБМАНЩИК

Было это там, где и быть должно. Семью семью стран надо пройти да еще за море перейти, вот тогда и попадешь туда, где короткохвостый поросенок носом землю роет. Там жил один бедняк. Звали его Петер-Обманщик. Это честное прозвище он получил за то, что умел обмануть, кого захочет. И так вот получалось каждый раз, что Петеру-Обманщику хотелось обмануть богача или правителя, а вот бедняка, такого же, как он сам, — никогда не обманывал.

Однажды Петер-Обманщик пошел в город. И кто же самый первый попался ему навстречу. Толстый, злой, несправедливый судья. Увидев его, судья поздоровался с ним и сказал ехидно:

— Здравствуй, Петер! Ну как живешь? Каким это ветром тебя сюда занесло? Может быть, ты и меня непрочь обмануть?

Петер узнал судью.

— Что же, — сказал он. — Обмануть-то можно. Только для этого мне кое-что нужно достать, чего здесь нет.

— Не велика беда, доставай, — ответил судья. — А далеко тебе за этим ходить?

— Да что ж, пешком идти полсуток.

— Ну, тогда возьми моего коня, садись на него и поезжай. Привези то, что тебе надо, а там поглядим, как ты меня, хитроумного судью, проведешь.

Сел Петер верхом на коня задом наперед — лицом к хвосту, спиной к голове, — прикинулся, будто не умеет ездить верхом.

Так и подскакивал он на коне-бедняжке до тех самых пор, пока не выехал из города. А когда уже выбрался он за заставу, то поскакал, что твой гусар.

Ему повезло с самого начала. В ту пору в городе была большая ярмарка. Петер отвел туда коня судьи и продал за сто форинтов.

Но прежде чем продать, он отрезал коню хвост. Получив деньги, понес хвост к озеру. Там он вошел в озеро и ловко пристроил хвост, да так, чтоб тот торчал из воды. На другой его конец Петер положил камень. Затем хорошенько выпачкал грязью лицо, одежду и, хромая изо всех сил, пошел назад к судье.

Когда судья увидел его, то спросил:

— Что с тобой, Петер?

— Ох, и не спрашивайте, господин судья. Небось видели, как я езжу верхом. Только я выехал на край города, конь как прыгнет вместе со мной в озеро. Я чуть было совсем не разбился и не утонул. А вот конь-бедняга утонул.

— Врешь, мошенник! — крикнул судья. — Вижу я, что ты хочешь меня обмануть!

— Какое там обмануть! Пойдемте посмотрим. И сейчас еще хвост этого проклятого коня торчит из воды. Ежели я в чем соврал, то вы, господин судья, всегда можете упрятать меня в темницу.

— Ладно, — согласился судья. — Только и ты, Петер, пойдешь со мной, покажешь, где хвост торчит!

— Ой, да разве я могу идти, ведь я ногу ушиб, болит так, что едва хожу! — притворялся все Петер.

Взяв с собой двух жандармов, судья пошел разыскивать коня. Только они миновали окраину города и приблизились к озеру, как увидали, что из воды торчит хвост.

— Смотри, и впрямь ведь Петер не солгал! Вот он конь, только хвост его и виден. Пойдем вызволим его. Может, он еще жив, — обрадовался судья.

Да так обрадовался, что не жандармов погнал в воду, а сам полез, чтобы скорей спасти коня.

Он вцепился в конский хвост и стал его тянуть. Тянул, тянул до тех пор, покуда камень с него не свалился и судья не шлепнулся в грязь.

— Экой мошенник! Провел-таки меня! — кричал судья, держа в руках лошадиный хвост. — Погоди же, еще сядешь ты у меня за решетку! Я тебя научу в кулаке нос греть! — грозился судья.

А Петер меж тем преспокойно пировал с друзьями в трактире. Денег у него было хоть пруд пруди.

И вдруг, взглянув в окно, он увидел, что идет судья, да в каком виде! Весь с головы до ног облеплен грязью и в руке держит конский хвост…

А народ бежит за ним и смеется. Да и как же не смеяться? Сам грозный судья, а весь в грязи!..

Тогда Петер раскинул умом и скорешенько заплатил вперед за два литра вина.

В это время судья вошел в трактир.

— Ну, мошенник, теперь тебе одна дорога — в тюрьму! Будешь знать, как обманывать меня!

Но Петер даже слушать его не стал. Крикнул, чтоб принесли литр вина. Выпил вино, снял с головы свою засаленную шляпу и швырнул ее об пол, а потом спросил трактирщика:

— Что, господин трактирщик, в расчете?

Трактирщик ответил:

— В расчете.

Тут судья, забыв о лошади, стал смотреть, что это за чудо-шляпа. Хлопнут ее об пол, и выходит, что за все уплачено.

Вскоре Петер попросил и второй литр вина. Выпил и его, снова швырнул шляпу об пол и опять спросил трактирщика:

— Что, господин трактирщик, в расчете?

— Конечно, в расчете, — ответил тот.

Тут уж судья совсем забыл о своем коне и спросил:

— Петер, что это за чудо-шляпа у тебя? Смотрю я: швырнул ты ее об землю, и готово — уже расплатился?

— Эх, господин судья, шляпу эту мне еще покойный отец завещал. Не будь ее у меня, я при своей бедности вовсе с голоду околел бы. Каждый раз, как иду в трактир, всегда ее надеваю. Тогда уж, сколько бы я ни ел и ни пил с друзьями, стоит мне только хлопнуть ее оземь, и сразу я в расчете.

— Петер, а ты не продал бы мне эту шляпу? — спросил жадный судья.

— Как же продать? Разве можно продавать отцовское наследство?

— Прошу тебя, Петер, продай ты ее мне. Я выложу тебе за нее сто форинтов.

— Ну нет, господин судья, я ее не продам.

— Получай сто пятьдесят, — надбавил судья.

— Что ж, раз вы так уж просите, — ответил Петер. — Ежели она уж вам так по нраву пришлась, то я отдам ее за двести форинтов.

Судья уплатил деньги, а Петер отдал ему потертую, засаленную шляпу. Схватил судья ее и, довольный, пошел домой.

Вернувшись домой, он созвал всех своих закадычных друзей: стряпчего, исправника и других важных господ и, решив испытать шляпу, пригласил их в самый лучший трактир.

Когда гости пришли туда и увидали, что на голове судьи старая, потертая шляпа, то их такой смех разобрал, что они чуть животы не надсадили.

— Смейтесь, смейтесь, — говорит судья. — Сейчас увидите, что это за драгоценная шляпа. Сдуру вы над ней потешаетесь.

И он рассказал всем, что это за шляпа.

— Потерпите маленько и сами убедитесь! — важно сказал судья.

Как только он кончил, над ним стали смеяться еще пуще прежнего. Потом все пили, ели сколько хотели.

Когда уже все наелись, напились, судья схватил свою засаленную шляпу и швырнул ее об пол.

— Ну что, господин трактирщик, в расчете?

— Какое уж там в расчете! — засмеялся трактирщик.

Поначалу-то он думал, что судья только шутит. Но когда увидел, что судья во второй, и в третий, и в четвертый раз швыряет шляпу об пол, то понял, что дело уже не до шуток. И сказал:

— Господин судья, ведь вы же не расплатились! Ни одного, ни единого форинта мне не дали!

Тут судья понял, что Петер обманул его и на этот раз.

«Ну, постой, негодяй! — подумал судья про себя. — Засажу же я тебя за решетку!»

И он с двумя жандармами пошел прямо к Петеру.

Петер уже издали увидел судью. Огромную кастрюлю, в которой он варил гуляш, вынес на крыльцо и поставил на большой чурбан. И стал гуляш помешивать ложкой, пробовать его.

Когда судья подошел и увидел, что гуляш в кастрюле варится без огня, то сразу же позабыл и о коне и о шляпе.

— Скажи, Петер, что это за кастрюля, в которой гуляш варится без огня? — спросил он, сам не свой от любопытства.

— Эх, господин судья, — ответил Петер. — Без этой кастрюли мне бы и не жить. Не будь ее у меня, я бы уже давно помер с голоду. Она досталась мне от деда. В нее только накрошишь мяса с картошкой, подольешь воду, а уж сварит она сама.

— А ты не продал бы ее мне?

— Нет, господин судья, — ответил Петер. — Я не стану ее продавать. Что бы сказал на это мой покойный дедушка?

— Да ведь я дам тебе за нее сто форинтов.

— Нет, господин судья, и не просите.

— Двести дам! Только продай мне ее.

— Ну, уж раз она вам так по душе пришлась, — сказал Петер, — так и быть, за триста форинтов отдам. Сам уж проживу как-нибудь.

Судья не стал спорить и отдал Петеру триста форинтов сполна. Потом он с помощью Петера взвалил большую закопченную кастрюлищу себе на спину и заторопился домой.

Дома поставил кастрюлю посреди кухни. Служанке велел начистить картошки, нарезать мяса и все это поставить варить посреди кухни, не разжигая огня.

Служанка даже вытаращила глаза от удивления.

— Да что ты глаза выпучила! Лучше делом займись! — закричал судья. — Вот увидишь сама, что получится!

Но они ничего не увидели. Гуляш и не думал вариться!

Пристыженного судью обуял великий гнев. Он побежал к Петеру, чтобы самолично засадить его за решетку.

— Ну, мошенник Петер! Теперь-то я засажу тебя за решетку. Будешь знать, как обманывать меня! — закричал судья.

— Да как же это я вас обманул? И не думал даже обманывать!

— А так, что кастрюля твоя вовсе и не варит, — крикнул судья.

— Да как же ей варить, господин судья. Ведь вы сами видели, что она варит, если стоит на чурбане. А его-то вы как раз и не купили.

— Так вот оно что?

— Ну да, господин судья, — ответил Петер.

— А за сколько ты мне его продашь?

— Его я отдам дешевле кастрюльки. Без нее он мне ни к чему. Отдам за сотню форинтов.

Судья тут же отсчитал ему деньги. С помощью Петера взвалил чурбан себе на спину и, согнувшись под его тяжестью, понес чурбан домой.

Как сейчас вижу, несет он чурбан, а люди все смеются и языки чешут:

— Эх, у судьи-то дрова перевелись!

Придя домой, судья поставил чурбан посреди кухни, а на него кастрюлю. Но жди он хоть до скончания века, гуляш его все равно бы не сварился.

Теперь уж судья окончательно понял, что его обманули. И он решил про себя: «Что бы там у него ни было, что бы он мне ни показал, но больше я покупать у него ничего не стану».

Пошел судья к Петеру, а тот, как завидел судью, сразу сказал сестре:

— Сейчас сюда придет судья. А мы с тобой будем браниться что есть мочи.

Потом он привязал к своему животу полный крови желудок накануне заколотого барана и повторил сестренке:

— Судья придет, мы с тобой будем браниться что есть мочи. Что бы я ни сказал, ты мне во всем перечь. Тогда я схвачу нож и ударю им себя в живот. И умру. А ты скорей сними свистульку — она лежит на верхней полке в шкафу, — свистни ею три раза мне в уши, и я оживу.

Так все и вышло.

Когда судья пришел, брат и сестра бранились меж собой, да так рьяно, что судья не мог даже словечка вставить. Тут Петер схватил нож и приставил его к своему животу.

Судья подскочил, хотел выхватить нож из рук Петера и крикнул ему:

— Что ты делаешь, Петер? Ведь того и гляди заколешь себя!

— И заколю, — ответил Петер.

И тут же пырнул себя ножом в живот. Подвязанный бараний желудок лопнул, кровь залила парня. Тогда сестренка схватила свистульку и трижды свистнула ею в уши мертвому Петеру. Петер проворно вскочил и стал тереть себе глаза.

— О, как я крепко спал! — проговорил Петер. — Как я давно сплю!

— Спал бы ты до скончания века, если бы не эта свистулька! — сказала сестра Петеру.

— Петер, а что это за свистулька? — спросил судья.

— Эх, господин судья, если б не эта свистулька, меня бы уж давно не было на свете. Только я рассержусь, всю злость на себе вымещаю.

— Вот и я тоже! — сказал судья. — Когда мои слуги делают что-нибудь не по мне, то я готов со злости даже убить себя. Ты не продашь мне эту свистульку?

— Да как же ее продать, господин судья? Ведь без нее мне жизни нет.

Но судья молил его до тех пор, покуда Петер не согласился.

Они сторговались на четырехстах форинтах. Судья взял свистульку, сунул ее в карман.

Забыв о коне, шляпе, кастрюле и чурбане, он вернулся домой радостный и довольный. Теперь-то уж он был спокоен! Теперь он может злиться и сколько угодно вымещать гнев на себе самом. Эта свистулька всегда его воскресит.

Так оно и вышло. Вернувшись домой, он вызвал к себе своего кучера Яноша.

— Ну, Янош, послушай меня, — сказал судья. — Вот она, свистулька, я поручаю ее тебе. Положи ее на буфет. Но чтоб, кроме нас, об этом никто не знал. Когда я сильно разозлюсь и ты увидишь, что я вонзаю нож себе в живот, тотчас же хватай свистульку и трижды свистни мне в ухо.

Шло время. Однажды Янош ослушался в чем-то судью.

Судья рассердился, схватил нож, приставил его к своему животу.

Янош крикнул судье:

— Господин судья, да что это вы делаете? Еще, не ровен час, убьете себя!

Судья не стал его даже слушать и в гневе с размаху пырнул себя ножом в живот.

Когда Янош увидел, что судья упал, то никому ничего не сказал, а сразу вспомнил про свистульку. Он схватил ее и трижды свистнул судье в одно ухо, потом трижды свистнул в другое. Но он мог бы свистеть еще триста раз, потому что судья не очнулся и доныне.

Все.

КАТИЦА ТЕРДСЕЛИ

Быль это или небылица, а однажды жила на свете старуха, и была у нее дочь по прозванию Катица Тердсели. Девушка росла такой умной и настойчивой, что любая задача была ей нипочем.

Случилось так, что заболела мать Катицы Тердсели. Заболела и сказала своей дочери:

— Эх, доченька! Видно, смерть моя приходит. А ведь я так за всю жизнь досыта и не ела. Вот бы хоть один разок гусятинки отведать. Сходи-ка ты, доченька, во дворец, попроси у короля кусочек гусятины. Королю убыль невелика, а мне — утешение: гуси у короля самые жирные.

— Да зачем же я туда пойду? — спросила Катица Тердсели. — Король жадный, злой. Разве он даст кусочек гусятины?

— А ты попробуй, доченька, сходи, — настаивала мать. — Вдруг он расщедрится.

Делать нечего, пошла Катица Тердсели во дворец. Пришла, прямо к королю попросилась.

Подвели ее к трону, предстала она перед королем и рассказала, зачем пришла:

— Дай ты мне, ваше величество король, один только кусочек гусятины, а если не дашь, помрет моя матушка!

Когда король услышал эти слова, даже на троне подскочил, руками замахал, во все горло закричал:

— Ах ты, негодная девчонка! Да как ты смеешь у меня ото рта гуся отнимать, я сам, сам, сам съем его!

Но Катица Тердсели не испугалась и сказала королю:

— Да ведь их, гусей, у вас тысячи! А я прошу от одного — и то кусочек! Иначе моя матушка помрет.

— А мне-то что? — закричал король еще громче. — И пусть помирает! А ты убирайся вон отсюда. Вон! — кричал король. — Гоните ее вон в шею, кулаками, палками!

И слуги короля набросились на Катицу Тердсели и вытолкали вон из дворца на улицу.

Стоит Катица Тердсели одна, кто ей поможет?

— Все равно, — сказала про себя Катица, — не сдамся я, добуду гусятинки для больной матери!

Сказав так, она придумала, что сделать, и, обойдя дворец, зашла с противоположной стороны, в другие ворота, и стала там.

Стоит Катица Тердсели и все поглядывает, будто кого поджидает.

Вдруг увидела, что повар несет большое блюдо с жареной гусятиной. Катица неожиданно остановила его и сказала, чтоб он немедленно шел к королю, а сама предложила подержать блюдо, пока повар не вернется.

Пошел повар к королю, а тот выгнал его, закричав, что и не звал его вовсе. Однако повар твердил свое: этот приказ передала ему девушка, она стоит возле кухни и держит блюдо с гусятиной. Король не утерпел и пошел вместе с поваром взглянуть на девушку.

Но там, где стояла девушка, уже не было ни девушки, ни гусятины.

Прибежали король и повар на кухню, а там все вверх тормашками и только на дверях написано:

А Катица тем временем отнесла гусятину домой.

Когда старушка мать вдоволь наелась гусятинки, то сказала дочке:

— Эх, доченька! Уж не посетуй — гусь был знатный. Поела я, и сил у меня как будто прибавилось. Да вот сладенького что-то хочется. Сходи ты во дворец к королю, принеси оттуда немного медку.

Стала Катица отнекиваться. Попадет ей от короля, говорила она, но все-таки согласилась. И пошла.

Вошла она в королевскую кладовую и сказала сторожу, чтобы он немедленно шел к королю, король-де давно кличет его, а она пока постережет тут вместо него.

Пошел сторож к королю, но король его выгнал вон, сказал, что он, мол, и не думал его звать. Однако сторож стоял на своем: ему сказала это девушка, которая и сейчас еще сидит в кладовой и сторожит мед. Тогда король спохватился и бросился в кладовую. Он уже догадывался, что это дело рук Катицы Тердсели.

Когда они пришли в кладовую, то увидели, что на самой большой бочке с медом было написано:

А Катица взяла с собой меду, сколько ей было нужно, и отнесла его матери.

Когда старушка выпила королевского меду, то почувствовала себя еще лучше и сказала дочери:

— Ну, доченька, еще малость — и я совсем поправлюсь! Сходи ты к королю во дворец и принеси мне яблочко из королевского сада. Что королю одно яблочко? А мне спасение! Говорят, что у короля чудесные, наливные, целебные.

Катица сначала отказывалась, отнекивалась; ведь плохо ей придется, если король поймает ее! Но потом все-таки уступила матери и пошла.

Пришла Катица к королевскому садовнику и сказала ему, чтоб он немедленно шел к королю, так как король уже давно его кличет, а она тем временем посторожит сад.

Садовник поспешил к королю, а король его выгнал вон, сказал, что он, дескать, и не думал его звать.

Но бедный садовник все твердил свое: так, мол, сказала девушка, она и сейчас караулит яблоки там, в саду. Тогда король побежал вместе с садовником в сад, он так и чуял, что это опять проделка Катицы Тердсели.

И что же? Только они открыли калитку в сад, как увидели, что на земле валяется множество красных яблок, а на садовой калитке написано:

У короля от злости чуть желчь не разлилась. Напрасно звали врачей. Ни один из них не мог его исцелить.

Услыхала это Катица, переоделась мужчиной, пришла в королевский дворец и предложила вылечить короля.

Катица Тердсели подержала руку короля, посмотрела язык, выстукала грудь и сказала, что у короля увеличилась печень. Слишком он много сердился и жадничал. И посоветовала все тело короля обсыпать солью и перцем и зашить в воловью шкуру. Тогда болезнь отступится от него.

Придворные так и сделали.

Но соль и перец так безжалостно щипали, что король не выдержал, выскочил из шкуры и опрометью бросился вон из комнаты.

Как раз в это самое время принесли ему записку, в которой было написано:

Тут уж король так разгневался на Катицу, что отрядил за ней солдат и приказал запереть девочку в дворцовой башне, чтобы самолично ее убить.

Катица, когда солдаты схватили ее, попросила только разрешения взять с собой свою соломенную куклу, которая была такого же роста, как и она, и так же, как она, одета. Внутрь куклы Катица налила меду, и солдаты потащили ее в башню вместе с хозяйкой.

Придя во дворец, в высокую башню, Катица Тердсели уложила куклу на кровать, а сама спряталась под кроватью.

Вот вечером отворяется дверь и тихо, крадучись, входит король.

Взмахнул он саблей и сразу вонзил ее глубоко в грудь соломенной куклы! Сладкий мед брызнул ему прямо в рот, и король сказал:

— Так вот, злодейка, какая у тебя сладкая кровь! От нее небось и вся твоя хитрость!

И, вытерев саблю, король, гордый и довольный, вернулся в свои хоромы.

А Катица Тердсели вылезла из-под кровати, прикрепила на грудь куклы записку и сама убежала прочь.

Наутро слуги зашли в башню, увидели проткнутую саблей куклу и записку на ее груди. Сразу же побежали слуги к королю. Ворвался король в башню, схватил записку и прочел:

Король, как дочитал записку до конца, как увидел, что девчонка опять перехитрила его, так разозлился, что тут же и помер от злости.

А Катица Тердсели со своей матерью до сих пор живут счастливо.

ПОСЛУШНАЯ ДОЧЬ СТАРИКА

Было это однажды, а может, и никогда не бывало…

Жил когда-то старик, у него была взрослая дочь, о прилежании которой шла молва по всему свету. Женился старик второй раз, и привела его жена в дом тоже взрослую дочь. Новая старикова жена заставляла падчерицу делать всю черную работу по дому, родная же дочь знай сидела сложа руки, даже плесневеть стала.

Бедная старикова дочь и пряла, и ткала, тесто замешивала, подметала, убирала и словечка, бывало, наперекор не молвит! И если свою дочь мачеха во всем защищала, то уж на падчерицу старику наговаривала и обижала ее как только могла.

Дня божьего не проходило, чтобы она не ссорилась со стариком и не требовала от него прогнать дочь из дому, да еще угрожала:

— Не прогонишь дочь — не буду с с тобой хлеб-соль делить.

Бедный человек просто не знал, что ему и делать!

Как-то раз ночью мачеха плеснула воды в очаг и загасила угли, которые дочь старика укрыла под золой еще с вечера. На другой день встала старикова дочь с раннего утра, хотела развести огонь — ведь если бы она не развела его, опять была бы виновата! — смотрит, а углей в очаге и следа нет. Побоялась она, что мачеха рассердится, поднялась на крышу хижины и стала смотреть во все стороны, не видно ли где маленького огонька, чтоб можно было принести домой уголек. Но огня не было видно. Собиралась она уже спускаться с крыши, как вдруг далеко-далеко на востоке увидела крохотное, едва мерцающее пламя. Сошла она на землю и поспешила туда, где оно мерцало. Долго она шла и все не могла дойти до того огонька. Наконец повстречался ей на дороге заброшенный плодовый сад.

— Девица, девица! — окликнул ее сад. — Подойди сюда, обери гусениц с моих деревьев, а когда пойдешь обратно, я дам тебе спелых плодов.

Тотчас же принялась девушка за дело, а как кончила — пошла дальше. Немного погодя встретился ей колодец.

— Девица, девица! — окликнул ее колодец. — Подойди, вычерпай из меня воду и почисть меня, а как будешь возвращаться, я дам тебе студеной воды напиться.

Вычерпала девушка из колодца воду, почистила его и пошла дальше. Шла она, шла и набрела на печку.

— Девица, девица! — окликнула ее печка. — Подойди сюда, обмажь меня глиной да вычисти из-под меня золу, а как будешь возвращаться, дам тебе горячую лепешку.

Обмазала девушка печку, вычистила золу и отправилась дальше.

Немного прошла она — и видит: стоит небольшой домик. Постучала девушка.

— Кто там? — отозвался голос изнутри. — Если хороший человек — войди, а если плохой — не входи, у меня для плохого человека — пес с железными зубами, со стальными клыками. Как выпущу его, так и растерзает он злого человека на мелкие кусочки.

— Хороший… — отвечала девушка.

Она сильно боялась, что мачеха побьет ее, если она вернется домой, ведь очень она долго в дороге задержалась, а потому спросила, не нужна ли кому в этом доме служанка. А жила в этом доме святая Пятница, и как раз случилось так, что служанка была ей нужна. Вот и осталась старикова дочь в этом домике.

Прежде всего рассказала девушке святая Пятница о том, какая у нее будет работа: надо было по утрам готовить всем домашним животным, какие у нее имелись, еду, но так, чтобы была эта еда ни горяча, ни холодна. А после в доме хорошенько прибраться. Рассказала она это стариковой дочери и сама ушла в церковь. Девушка сделала все так, как было ей приказано.

Как только святая Пятница вернулась из церкви, так спросила своих животных, хорошо ли их девушка накормила. А животные были вот какие: драконы, змеи, совы, ящерицы, гадюки да прочая нечисть. Все в один голос отвечали, что даже, мол, не заметили, что хозяйки дома нет, так хорошо девушка за ними ухаживала.

Войдя в дом, увидела святая Пятница, что каждая вещь поставлена на свое место, и осталась очень довольна.

Прошло несколько дней. Вот девушка и говорит своей хозяйке:

— Матушка святая Пятница, я очень соскучилась по своим родителям. Сделай милость, отпусти меня домой.

— Ступай, дочь моя, — отвечала святая Пятница, — но раньше поищи у меня в голове, а вскоре увидишь, что потечет перед нашим домом река, а на ее волнах поплывут шкатулки, ларчики и сундуки. Какой из них тебе понравится, тот и возьми. Это и будет вознаграждением за твою службу.

Уселись они, и сразу видит девушка: течет река и несет на своих волнах разныешкатулки, ларцы да сундуки, и все красоты необыкновенной.

«Как же выберу себе такой красивый ларец, — подумала она. — По правде говоря, ведь я не заслужила его». И она подождала, пока не подплыла к ней маленькая, даже необструганная шкатулка.

— Матушка святая Пятница! — сказала она. — Вот ларчик по моим заслугам.

— Возьми его, дочь моя, если ты не хочешь выбрать себе что-нибудь получше, и ступай себе с богом, — отозвалась старуха.

Попрощалась старикова дочь со святой Пятницей, взяла шкатулку под мышку и пошла домой. Завидела по дороге печку и получила от нее горячую лепешку; проходила мимо колодца — напилась холодной воды; дошла до сада — поела спелых плодов.

Пришла старикова дочь домой, а там застала отца в большой тревоге и печали — уж больно долго ждал он ее!..

Тут она рассказала ему все, что с ней приключилось, и открыла шкатулку. И что же? В ней оказались жемчуг, драгоценные камни, бисер, вытканные золотом шелковые платья.

Зависть взяла мачеху и ее дочку, а у старика сердце радовалось.

Снарядила тогда мачеха в дорогу и свою дочь, наказав ей делать все так, как делала падчерица.

Шла-шла мачехина дочь, пока не дошла до сада. Окликнул и ее сад:

— Девица, девица! Подойди! Обери гусениц с моих деревьев!..

Но мачехина дочь ответила:

— Стану я руки из-за тебя царапать!..

И пошла дальше. Дошла до колодца. А когда попросил колодец вычерпать из него воду и почистить его, ответила:

— Что я, белены, что ли, объелась, чтобы мучаться, воду из тебя черпать?..

Так дошла она до печки. А когда печка попросила побелить ее и золу вычистить, ответила:

— Слыхано ли? Да чтобы я руки марала?..

И пошла дальше, пока наконец не дошла до домика святой Пятницы.

Как расспрашивала святая Пятница старикову дочь — так расспросила она и мачехину. А потом взяла ее к себе в служанки. Приказала она ей животных накормить, да так, чтобы еда была ни горяча, ни холодна, да в доме прибраться. А сама ушла в церковь.

Только вернулась святая Пятница из церкви, как бросились к ней, вытянув шеи, все животные, жаловались, что мачехина дочь, как стала их поить — все горло им кипятком ошпарила. Вошла святая Пятница в дом и видит: беспорядок такой, какого у нее в жизни не бывало!

Немного прошло времени, говорит мачехина дочь:

— Матушка святая Пятница, отпусти меня домой! Очень я стосковалась по своим родителям. Отдай что мне положено, и я уйду, а то наскучило мне здесь.

— Ступай, дочь моя, — ответила святая Пятница. — Только подожди еще немного, пока не потечет мимо наших ворот река и не понесет на своих волнах разные вещи; какая из вещей тебе понравится — ту и возьми. А раньше поищи у меня в голове.

Чуть притронулась мачехина дочь к голове святой Пятницы, как сразу побежала к реке. Здесь выбрала она самый большой и самый красивый сундук.

— Ну, если ты выбрала себе этот сундук, — сказала ей святая Пятница, — возьми его, но не открывай, пока не придешь домой, а как станешь открывать, следи, чтобы дома были только ты да твоя мать и чтобы никто, кроме вас, не видел, что находится внутри этого сундука.

Взвалила на себя мачехина дочь сундук и ушла.

Как шла она мимо печки, увидела в ней горячие лепешки. Хотела взять лепешку, а та ей в руки не дается. А голодна была девушка так, что едва терпела!

Пошла дальше. Уж очень хотелось ей пить, когда она проходила мимо колодца! Но только не дал ей колодец ни капли воды освежиться. Когда же проходила мимо сада, у нее просто слюнки потекли, но ей и приблизиться-то к саду не удалось!

Пришла мачехина дочь домой усталая да голодная. Не стерпела она, отозвала свою мать в сторону и попросила ее тут же выгнать старика и его дочь из комнаты.

Как остались они одни — раскрыла мачехина дочь сундук… И что же в нем оказалось? Оказались там все те драконы, змеи и другие гадины, которым мачехина дочь ошпарила кипятком горло, когда их кормила. Бросились тут звери на мачеху и ее дочь, разорвали их на куски и сожрали.

Как разнеслась об этом весть по деревне, все сильно перепугались.

А старикова дочь вышла замуж за самого красивого парня из тех мест, и живет она счастливо до сих пор.

Кто мне не верит, пусть посмотрит кругом и увидит много таких счастливых людей.

БАБКИН КОЗЕЛ

Давным-давно, а может, еще пораньше жили дед да баба. Были они бедными-пребедными. Все богатство — телушка одна, да и та невелика.

Когда не осталось у них ни гроша, дед сказал:

— Пойди, бабка, с телкой на ярмарку, продай ее.

— Ладно, муженек, схожу, — ответила старуха.

Накинула она на рога телушке веревку и поплелась.

На ярмарке подошли к ней три брата. Были они ворами и, как увидели старуху, решили ее обмануть.

Сказано — сделано.

Разошлись все трое в разные стороны. Немного погодя подошел к старухе один из братьев.

— Добрый день, бабка.

— Добрый день, сынок.

— Продаешь своего козла?

— Продаю, только это не козел, а телка.

— Неужто телка?

— А как же!

— Ну уж нет!

— Ей-богу, телка! Да ты что, сам не видишь?

— Козел это, бабка! Коли мне не веришь, спроси кого хочешь.

Старуха перекрестилась, сплюнула: что за наваждение!.. Пошла она дальше.

Вскоре навстречу ей идет второй из братьев.

— Продашь козла, бабка?

— Продаю, сынок. Только это не козел, а телка.

— Какая же это телка?.. Ты что же, не знаешь, какую скотину продаешь?

Перекрестилась старая и опять дальше побрела. Встречает ее третий брат и то же самое твердит: козел да козел!

Видит бедная бабка, что все в один голос называют ее телку козлом, и совсем растерялись. Поддалась она на обман и говорит:

— Ну, коли и ты говоришь, что это козел, видно, так тому и быть.

— Беспременно, козел… А сколько за него просишь?

Стали они торговаться, потом сошлись в цене, и заплатил ей третий брат по уговору. Купила бабка на эти деньги разную мелочь, на большее не хватило, и пошла домой.

Встречает ее дед, спрашивает:

— Продала телку?

— Не телка это была, а козел.

— Как козел?

— Да так.

Уставился дед на бабку, ничего в толк не возьмет.

Рассказала бабка все по порядку, и дед сразу уразумел, что тут обман.

«Вот оно что, — подумал он. — Ну, вы у меня расплатитесь с лихвой, братья-воры, найду я на вас управу».

Старик-то, оказывается, знал этих трех братьев, которые только воровством и занимались.

Походил он по селу, одолжил у одного мужика клячу старую и худющую, все ребра наперечет, а у другого взял в долг золотую монету. Дождался старик следующей ярмарки, сунул золотую монету кляче под хвост, сел на нее верхом и затрусил на ярмарку.

Добрался он туда и стал в стороне неподалеку от трех братьев-воров. Стоит он позади своей лошади — как только она брюхо опорожнит, старик сразу же бросается палочкой навоз ковырять.

Братья приметили, чем старик занимается, подошли к нему и спрашивают:

— Зачем ты, дед, все ковыряешься в навозе?

— А как же, люди добрые! Я приехал на ярмарку закупить кой-чего, а лошадь денег мне нынче еще не принесла.

— Что-то непонятно ты говоришь. Лошадь тебе деньги приносит?

— Такой уж у моего коня талан: что ни день — нахожу я в его навозе один, а то и два золотых, иногда и еще больше.

— Ты что, шутки с нами шутишь?

— Нет, какие тут шутки!

Братья не поверили старику, но остались стоять на месте около стариковой клячи.

Вскоре лошадь опорожнила брюхо еще два раза, а на третий нашел дед в навозе золотой.

Как увидели это братья своими глазами, так и застыли, рты разинули.

— Ишь ты, — зашептали они, — правда ведь! Давай купим у старика лошадь!

Придвинулись они к нему поближе.

— Слышь, дед, как это выходит, что твоя лошадь золотые монеты приносит?

— Такой уж у нее талан. Я-то еще корму ей вдосталь не даю, потому — беден, а кабы кормил ее, как баре, овсом да ячменем, она не по одному золотому, а по нескольку штук в день приносила бы. Да вы и сами видите, что лошадь еле на ногах держится от голода.

— А не продашь ты ее?

— Что вы, что вы, как же мне ее продать?

— Заплатим хорошо.

У братьев-то расчет простой: «Подкормим мы лошадь как следует и сразу же вернем деньги, что истратили, да и разбогатеем скоро».

Поторговались они, поторговались и хлопнули по рукам.

Получил старик полную шапку золота и ушел.

Как добрался он в деревню, тут же расплатился за лошадь и за золотой, а все остальные деньги себе оставил.

Братья же воры побежали домой, почистили как следует конюшню, засыпали полную кормушку овса и привели лошадь. Жадные они очень были и надумали с самого начала много золота заполучить.

Лошадь же, бедняжка, голодная и до овса охочая, потому что никогда его не ела, так нажралась, а потом напилась, что тут же у самой двери и околела.

На другое утро один из братьев прокрался к конюшне посмотреть, сколько добра им навалила лошадь. Пытается он войти, да дверь никак не откроет.

Кликнул он остальных братьев:

— Эй вы, тащите-ка сюда попону!

А попона ему потому понадобилась, что лошадь полную конюшню золота, думает, навалила.

Другие два брата выскочили из дому с попоной и тут же принялись его ругать, даже чуть не прибили за то, что он один в конюшню пошел, ведь они клятву дали не ходить туда по отдельности, чтобы один другого не обманул.

Поругались они как следует, потом поостыли и налегли все трое на дверь — открыть стараются.

Открыть-то открыли, да наткнулись на лошадиную тушу, всю вздутую. Так и остались братья стоять с выпученными глазами.

Как теперь быть?

Надо найти обманщика-старика и деньги обратно получить.

Сунулись они туда, сунулись сюда, долго его разыскивали и напоследок все-таки нашли. Помог им один купчина с ярмарки, который давно старика знал, кто он таков и откуда родом. Только пока братья разыскивали, старик со старухой уж все обдумали.

— Приготовь ты, бабка, — сказал он, — бычий пузырь и наполни кровью, а как увидишь, что идут к нам те три брата-вора, быстренько привяжи его себе на живот и зайди в дом. Главное, потом не пугайся, потому что и возьму нож и пырну тебя будто в живот, а на самом деле вспорю пузырь, так что кровь из него хлынет. А еще я сделаю метелку из кукурузных початков, поглажу тебя этой метелкой и скажу:

Как услышишь эти слова, сразу же встань, глаза протри и скажи: «Ну и крепко же я спала». Поняла?

— Поняла, муженек, поняла, — закивала старуха.

Но дед еще долго ее учил, что и как надо делать.

Через несколько дней видит бабка — издалека три человека к околице села подошли.

Присмотрелась получше.

Они: три брата-вора.

Побежала старуха домой, старика оповестила и сама сделала все, как он ее научил.

А старик к тому времени уже кукурузную метелку смастерил и на печь положил.

Вошли братья-воры в дом, даже не поздоровались и сразу же давай на деда кричать, за что, мол, он их обманул, в суд его за собой тянут.

Старик-то догадался, что братья с клячей сделали, знал, какие они жадные, вот он и говорит:

— Видать, вы лошади много овса сразу дали, она все сожрала, воды опилась, вздулась да и сдохла. Тут моей вины нет, не след вам было ей так много корма задавать, непривычная она.

Но братья-воры только одно знают, в суд старика тянут. Лошади-то они теперь лишились и стараются хоть часть денег обратно получить.

А бабка тоже раскричалась, что дед, мол, не виноват, что должны они сами на себя пенять.

Старик велел ей замолчать.

— Нет, не буду молчать!

— Замолчи, говорю!

— Нет, не буду…

Старик тут вроде совсем взбеленился, выхватил нож, подскочил к бабке, да и пырнул прямо в живот.

Только он ее ударил, как хлынула кровь из бычьего пузыря, и бабка наземь повалилась — умирает, да и только.

Остолбенели братья-воры, а старик как ни в чем не бывало говорит им:

— Ну ладно, ребята, пошли в суд.

Братья пошли за ним.

Не успели они немного отойти, как вдруг старик остановился:

— Знаете что, люди добрые, вернемся обратно, и повремените вы малость, я оживлю свою бабку, а то жаль ее, сердечную. Потом пойдем судиться.

— Как это ты ее оживишь, ежели убил?

— Ну, это совсем нехитрое дело.

Побежали братья за дедом посмотреть, как это он будет бабку воскрешать.

Пришли они домой, старик тут же взял с печи кукурузную метелку и начал гладить бабку, приговаривая:

Как услышала старуха эти слова, встрепенулась, начала глаза тереть и говорит, словно только проснулась:

— Ну и крепко же я спала!

А братья ничего не понимают, друг на друга глаза таращат.

Пришли они в себя, спросили деда:

— Что же это, ты всех мертвых так оживляешь?

— Всех, лишь бы померли.

Начали братья-воры между собой перемигиваться и перешептываться — мол, хорошо бы заиметь метелку волшебную.

— Своими ведь глазами видели, — говорит один, которому больше всех по душе метелка пришлась. Он все рассчитывал, сколько денег они заработают, ежели смогут мертвецов воскрешать.

Начали они торговаться. Торговались, торговались, пока не сговорились: дали старику две шапки золота, забрали метелку и ушли с ней.

Как пришли братья-воры домой, сразу же в конюшню бросились — коня воскрешать.

Ничего не выходит.

Попытались потом воскресить мужика одного из них села… только тот-то умер по-настоящему, как все умирают, куда же его еще воскрешать!

Помчались они сызнова к старику, ног под собой не чуют, об одном только и думают — связать его и потащить в суд.

Но только старик тоже не сидел сложа руки, пока они домой ходили, пока метелке испытание устраивали да обратно к нему возвращались. Вышел он из дому, наведался по очереди во все корчмы, что по дороге к суду, со всеми корчмарями сговорился, что они должны сделать, да тут же с ними и расплатился.

Прибежали к нему братья-воры, трясутся от злости, а он им говорит:

— Пожалуйста, пойду в суд, почему не пойти, мне бояться-то нечего, я вам дал хороший товар, да вы его попортили. Только погодите чуток, возьму с собой мой кивер, что остался у меня с той поры, когда я солдатом был.

Дозволили они ему взять кивер и пошли.

На пути корчма.

Старик говорит:

— Остановимся малость, перекусим, а то притомился я очень, да и есть хочется. Вы тоже со мной перекусите.

Поели они, выпили, расплачиваться надо… Старик подзывает к себе корчмаря:

— Эй, хозяин!

— Что?

— Выбей дно из бочки и угости всех вином, пусть пьют за меня, а то я иду с этими людьми судиться.

— А кто платить будет? — спросил корчмарь, с которым дед еще ранее сговорился.

— Как кто? Кивер заплатит, — ответил дед и отдал кивер корчмарю. Тот унес кивер в другую комнату и скоро вернулся, возвратил его деду и при этом низко поклонился, словно барину какому. А старик сразу же ушел с тремя братьями-ворами.

Те снова перешептываться начали: что это, мол, за кивер, который сам расплачивается?

Вошел дед еще в одну корчму, потом в другую, третью, и всюду то же самое повторилось. Так шли они, пока братья не утерпели и спросили его:

— Что это, дед, за кивер, который всюду за тебя платит?

— Ну, сынки, это длинная история, кивер-то не простой, да так и быть, я вам расскажу, только коротко.

— Расскажи, сделай милость, дедушка!

— Это кивер волшебный. Он расплачивается за всякого и повсюду. Мне его подарил сам император, когда я еще молодым был. Воевали мы вместе, и я ему жизнь сохранил, от врагов спас.

Надумали тогда братья-воры купить волшебный кивер и просят старика продать его.

— Ну уж нет, — ответил дед, — а то останусь я совсем ни с чем. Коня вы убили, перекормили по своей жадности, с метелкой бог знает что сделали, только тоже испортили, а потом еще пришли ко мне и в суд потянули, а я уж до старости дожил и никогда не судился. Нет, больше продавать вам я ничего не буду. Лучше пойдем в суд, пусть меня осудят, коли виноват, а когда из тюрьмы выйду, останется мне хоть кивер, а то все остальное я уж по вашей милости потерял.

— Да нет, дедушка, ты уж нас прости, ошиблись мы, не подумали, — захныкали братья-воры, — не будем мы больше так поступать, а ты как следует нас обучи, что с кивером делать надо…

— Да я вас и в те разы обучал, только чем я виноват, ежели вы никак не в толк ничего не возьмете?

— Теперь непременно возьмем, а тебе заплатим за кивер три шапки золота.

Почесал дед затылок и задумался.

— Знаете что?

— Что? — спросили братья.

— Продам вам кивер, да только вот с каким уговором.

— Ну, говори быстрее.

— Вы мне дадите три шапки золота и грамоту. А там напишете, что ко мне больше приставать не будете, что бы ни случилось. Согласны?

— Согласны.

— Ну, ударим по рукам, раз так.

Написали они грамоту, взял старик деньги, а братья-воры — кивер, разошлись каждый в свою сторону и больше никогда не виделись. Дед и на этот раз одурачил братьев-воров, но они не могли ничего поделать — грамоту-то сами подписали, да и старик им послал передать, что все это он в отместку сделал за то, что они его первые обманули.

А я кончил эту сказку, и все это такая же чистая правда, как…

МУДРАЯ ЦАРИЦА

Жил давным-давно царь, и был у него при дворе управитель. Однажды позвал к себе царь этого управителя, приказал ему взять с собой две тысячи овец и продать их на базаре; а как продаст — принести вырученные деньги, да и овец обратно пригнать. Услыхал об этом управитель — опечалился. Разве можно овец продать, да их же и обратно пригнать? В глубоком раздумье вернулся он домой. Там его дочка, ей было лет семнадцать, спросила, отчего он такой печальный.

— Как мне не быть печальным, дочка, — отвечал отец. — Вот то-то и то-то приказал мне царь. — И он рассказал дочери о приказании царя.

— Только это тебя и огорчило? — спросила дочь. — Успокойся, отец, это пустяки. Делай только так, как я тебе скажу.

— Как же, доченька?

— А вот как. Возьми овец и пойди с ними на базар. Там остриги их, продай шерсть, получи деньги и приходи обратно и с деньгами и с овцами. Вот ты и сделаешь так, как тебе было приказано.

Как услышал такие слова управитель, повеселел и на другой день, посвистывая, погнал овец на базар. Там он сделал все, как его научила дочь, получил за овечью шерсть деньги и спокойно вернулся домой и с деньгами и с овцами.

Увидел царь, что управитель справился с поручением, смекнул, что его кто-то подучил, и спрашивает:

— Кто научил тебя так поступить?

— Есть у меня дочь, твое величество. Это она научила меня, дай тебе бог здоровья! — ответил управитель.

Услышал царь такой ответ и говорит:

— Иди домой и прикажи своей дочери тотчас же явиться ко мне во дворец, но ни на коне верхом, ни пешком, ни по дороге, ни обочиной, ни одетой, ни раздетой, ни с дичью, ни без дичи, ни в рубашке, ни без рубашки.

Снова пошел управитель домой печальный. «Разве может, — думал он, — моя дочь исполнить такое приказание?»

Дочь же выслушала отца и сразу попросила:

— Отец, приведи осленка, который с овечьим стадом ходит, да принеси мне сеть и двух живых зайцев, а дальше уж положись на меня. Я тебя не осрамлю.

И когда отец принес ей все, что она просила, завернулась девушка в сеть, села на осла боком, взяла зайцев под мышку, а под сеть надела скроенную, но не сшитую рубашку. Так отправилась она к царю, придерживаясь середины дороги.

Увидел ее царь из окна — удивился. Собаки же с царева двора подняли лай и бросились на нее. Тут выпустила девушка на волю двух зайцев, и собаки помчались за ними. Девушка же проехала прямо ко дворцу и сказала:

— Доброго здоровья, твое величество!

— Спасибо, девица. Что же ты? Я ведь приказал, чтобы ты добралась до меня ни на коне верхом, ни пешком!

— А я приехала к тебе на осле, — отвечала девушка, — и сидела на нем боком.

Царь. Я приказал, чтобы ты шла ни дорогой ни обочиной.

Девушка. Я шла как раз там, где проходит дышло.

Царь. Ни одетая, ни раздетая.

Девушка. А я в сеть завернута.

Царь. Ни в рубашке, ни без рубашки.

Девушка. Сейчас я ее дошью.

Царь. Ни с дичью, ни без дичи.

Девушка. За дичью погнались собаки.

— Я бы тебя взял в жены, — сказал наконец царь, пораженный умом девушки.

— Хорошо, — ответила она. — Но только с одним условием: если ты будешь не по совести разбирать споры своих подданных, то я сама буду их разбирать. Согласен?

— Согласен, — отвечал царь и тотчас же пригласил всех бояр на свадьбу.

Прошел месяц после женитьбы царя на дочери управителя двора. И вот открылась в тех местах большая ярмарка. Поехал царь на ярмарку, а жену оставил дома.

На второй день после отъезда царя стояла царица у окна и видит: идет по дороге мужик, ведет корову, а за коровой бежит теленок.

Как свечерело, заметила она, что идет тот же мужик обратно, но только уже без теленка, а с одной коровой. И плачет. Приказала тут же царица привести к ней мужика.

— Почему ты плачешь? — спросила она, когда его привели к ней.

— Как же мне не плакать, твое величество, — ответил мужик. — Всего только был у меня один телок, и того отняли турки. Сказали, что это их лошадь телком разродилась. И отняли.

— А разве не было там в ту пору царя, чтобы не дать тебя в обиду? — спросила царица.

— Как же… был… Но только он их сторону взял.

Как услыхала такие слова царица, приказала мужику прийти на другой день утром ко дворцу — просить у царя разобрать дело по справедливости.

— Сегодня вечером он вернется с ярмарки. Я же буду завтра рядом с ним, — добавила она и научила мужика, что говорить.

На другой день пришел мужик на царский двор и попросил дозволения говорить с царем.

Позвал царь мужика к себе.

— Доброго здоровья, твое величество! — сказал мужик.

— Спасибо! Что тебе надо?

— Да видишь ли, твое величество, вот какое дело. Есть у меня малюсенький кусочек земли, будь он проклят, тянется до самой речки. Я, твое величество, пасу на нем ягнят. Но вот выскочил карп из воды и съел всех ягнят.

— Что ты за вздор городишь? Или у тебя не все дома? Как это может карп съесть ягнят?

— Прошу прощения, твое величество, а как же смогла турецкая лошадь моим телком отелиться?

Услышал царь такие слова и сразу же спросил мужика, кто его надоумил.

Мнется мужик, пытается увильнуть от ответа.

— Не скажешь, — пригрозил царь, — быть твоей голове там, где ноги.

Так и пришлось бедному крестьянину сказать царю правду.

Как узнал царь правду, разгневался… Позвал он царицу к себе и приказал:

— Убирайся прочь из моего дома! Как ты осмелилась изменить мое решение?

— Ладно, уйду, — вздохнула царица. — Но раньше давай устроим большой пир.

Как кончился пир, поднялась царица, взяла в руки стакан с вином и обратилась к царю с такими словами:

— Об одном тебя прошу, твое царское величество: когда я уйду, позволь мне взять из дома то, что для меня самое любимое и дорогое.

— Бери, — согласился царь.

Как услышала царица эти слова, так взяла сонный порошок и незаметно подсыпала царю в стакан с вином. Выпил царь, упал головой на стол и захрапел.

Тогда взвалила его осторожно царица себе на спину, отнесла в повозку и увезла к себе домой.

Как проснулся царь — удивился.

— Где я? — спросил он.

— У меня, твое величество, — ответила та.

— Как же ты смела? — крикнул царь.

— Ты позволил мне взять из дома самое для меня любимое и дорогое на свете. Вот я и взяла тебя.

Просветлело у царя лицо от радости, когда он услышал такие слова.

— Ты достойна моей любви, — сказал он, целуя свою жену. — Вернемся домой, и теперь ты сама разбирай все споры.

С этих пор зажили они дружно, а суд в их царстве был всегда таким справедливым, что молва о нем шла по всему свету и все говорили, что там царство самого правосудия.

ЗОРИЛЭ-МИРЯНУ

Жила-была некогда женщина, муж ее умер, оставив жену беременной.

Однажды вечером пришел женщине срок, и родила она на свет мальчика. Не успел новорожденный открыть глаза, спрыгнул с кровати и говорит матери:

— Дай мне отцовское оружие, да поскорей, тороплюсь я.

— Побудь немного со мною, сынок, — ответила ему мать. — Ведь и держать оружие ты еще не умеешь. Кто знает, что с тобой может случиться…

Но паренек твердо стоял на своем.

Поняв, что с сыном ей не совладать, велела ему мать подняться на чердак, где хранилось отцовское оружие, и выбрать себе то, что ему больше понравится.

Пошел сын на чердак, выбрал там оружие, то, что покрасивее и поярче блестело, и простился с матерью. Мать в слезы, а он ушел.

Мать вспомнила, что не успела окрестить сына, и решила дать ему имя Декусярэ^[5], так как он родился вечером.

В полночь снова начались у бедной женщины боли, и родила она в больших муках второго сына. Но и этот поступил так же, как и его брат: потребовал отцовское оружие, отправился на чердак, отобрал там лучшие доспехи и ушел. И нарекла его мать Мьезденоапте^[6].

А на рассвете, когда заря боролась с ночным мраком, родила женщина третьего сына и дала ему имя Зорилэ^[7]. Как и старшие братья, отправился он на чердак, только оружие он выбрал самое старое, заржавленное. Простился Зорилэ с матерью и ушел.

И вот ведь какое чудо: трое сыновей каждую ночь возвращались домой, но каждый из них появлялся в час своего рождения. Декусярэ приходил, когда вечерело, Мьезденоапте — в полночь, а Зорилэ — на рассвете, когда пели петухи. Они приносили столько дичи, что наполнили ею все чуланы и кладовые. Затем прощались с матерью и уходили, потому что охота была их любимым занятием.

Случилось в ту пору несчастье.

У здешнего царя были три дочери, прекрасные, как звезды. Проведал царь, что три змеи замышляют против них недоброе, и строго-настрого приказал дочерям не отлучаться из дворца.

Девять лет просидели девушки взаперти, занимались вышиваньем и ни разу никуда не отлучались.

Однажды царя пригласил на свадьбу соседний царь, ведь и цари веселятся, как простые люди. Собрался он в гости и оставил присмотреть за дочерьми старую бабку, она ходила за ними еще тогда, когда они были совсем маленькими. Уезжая, царь под страхом смерти наказал бабке никуда не выпускать девушек.

Едва царь уехал, девушки принялись упрашивать бабку хоть на минутку выпустить их поглядеть на зеленое цветущее поле: покои, где они жили, выходили в закрытый двор, и девушки видели только карауливших их солдат.

Запуганная царем бабка не соглашалась исполнить просьбу девушек. Но когда те посулили ей три чаши с золотыми, если она хоть на порог их выпустит, старуха забыла про царевы угрозы, отперла скрепя сердце дверь и пошла заниматься своим делом.

Увидели царевны, как все вокруг прекрасно, и не могли прийти в себя от восторга. Перед дворцом возвышалась зеленая гора, с ее вершины, журча и пенясь, струился прозрачный ручей. Солнце играло в нем, как в хрустале, и вода казалась сотканной из золота и драгоценных камней. Невиданные птицы на деревьях пели нежные чудесные песни.

Восхищенные девушки не заметили, как отдалились от дворца.

Вдруг густые тучи заволокли небо, стало темно, как ночью, и откуда ни возьмись на крылатых конях появились три змея. Они схватили царевен и, не обращая внимания на их вопли и крики, мгновенно скрылись.

Струхнула бабка и вначале совсем было растерялась. Но потом стала думать, как ей спастись от царского гнева. И вот что придумала хитрая старуха: привязала она себя покрепче к столбу, а когда вернулся царь, давай плакать, что вот-де змеи ворвались во дворец, привязали ее, бедную, к столбу, а несчастных царевен похитили.

Начал бедный отец гадать, как разыскать ему своих любимых дочерей.

Созвал он со всех концов своего царства юношей и обещал несметные богатства тому из них, кто вернет ему царевен. Но ни один из юношей не считал себя достаточно сильным, чтобы бороться со змеями, да никто и не знал, где находятся их владения. Но вот подходит к царю старик и говорит:

— Есть на свете, царь-государь, три брата-охотника, сыновья одной вдовы. Только они могут вернуть царевен домой. Но братья эти даже не знают друг друга, потому что никогда они не встречались.

Царь приказал тотчас позвать вдову, а когда она пришла, велел ей собрать своих сыновей и послать их за царевнами — вызволить их. Тогда женщина попросила дать ей

обещая, что с их помощью соберет своих сыновей вместе. Получив, что просила, женщина вернулась домой.

Вечером пришел Декусярэ. Мать попросила его подождать немного с ужином, сказав, что не успела испечь хлеб, а чтобы он утолил голод, дала ему кусочек просвирки. Потом велела сыну вытереть рот припасенным платком.

Послушался сын матери, поел, вытер рот платком, сразу же забыл о том, что ему нужно уходить, растянулся на кровати и заснул.

В полночь явился Мьезденоапте. Увидев на кровати спящего, он спросил, кто этот незнакомец.

— Путник, сынок, — ответила мать. — Попросил приютить, и я его пожалела, не могла же я его, как другие соседи, прогнать. Дала ему поесть дичи, ведь немало бедняков сыты твоими щедротами.

— Хорошо сделала, мать… Дай и мне чего-нибудь поесть, я тороплюсь.

— Погоди, сынок, пока хлеб испечется. А покуда подкрепись куском просвирки да вытри рот вот этим платком.

Мьезденоапте послушался, а потом лег на кровать рядом с братом и захрапел.

Уже светало, когда наконец пришел и Зорилэ. По просьбе матери он повторил то же самое, что и оба его брата.

Когда мать увидела, что сыновья ее спят как убитые, она завернула их в большую холстину и крепко зашила.

Проснувшись, братья разорвали холстину и бросились друг на другу с ножами: ведь ни один из них не знал двух других. Стала мать между братьями и говорит:

— Обнимитесь, дети, и знайте, что вы родные братья, сыновья мои и бедного Мири. Умер мой Миря, когда вас еще и на свете не было. Я собрала вас вместе для того, чтобы вы не убили друг друга, встретившись в лесу на охоте.

Услышав такие слова, братья очень обрадовались, крепко обнялись и стали беседовать. Но вот пришли царские слуги и позвали их во дворец.

Едва братья вошли во дворец, царь попросил их разыскать царевен и в награду обещал разделить между ними свое царство, а дочерей отдать в жены.

Декусярэ и Мьезденоапте ответили, что не знают, где находятся владения змеев, да и сил в себе не чувствуют, чтобы сразиться с такими чудовищами. А Зорилэ так сказал:

— Видел я у пропасти ветра, там, где спуск в подземный мир, след туфли одной из царевен. Туда, видимо, и спустились змеи вместе с похищенными царевнами. Мы, твое величество, обещаем вернуть тебе дочерей, но прежде дозволь нам три года сдирать кору с лип, чтобы приготовить веревку, по которой мы сможем спуститься в подземное царство.

Царь, конечно, дал свое согласие.

Целых три года братья обдирали кору с лип и вили веревку, а когда она была готова, отправились к пропасти ветра, ведущей в подземное царство, где Зорилэ видел след туфли.

Сговорились они, что первым спустится Декусярэ, как самый старший. Крепко-накрепко привязал он себя за пояс, перекрестился и сказал братьям, чтобы поднимали его наверх, как только он дернет за веревку. Промолвил он: «Помоги мне, господи», — и стал спускаться в пропасть.

Спустился Декусярэ всего на десять саженей, но испугался окружившей его непроглядной тьмы и подал знак, чтобы его поднимали наверх.

Увидев, что старший брат вернулся ни с чем, привязал себя за пояс Мьезденоапте и наказал братьям: при первом же знаке вытащить его обратно.

Опустился он глубже брата, и что же он увидел:

Встали у Мьезденоапте волосы дыбом. Трижды дергал он веревку, пока не очутился наверху.

Увидев, что и средний брат не храбрее старшего, Зорилэ привязал себя веревкой за пояс и, простившись с братьями, наказал им:

— Чем сильнее я буду дергать веревку, тем глубже, братцы, спускайте меня.

И стал Зорилэ спускаться, пока не ступил на твердую землю.

Вокруг не было ни деревьев, ни травы, ни птиц, ни домов — всюду голая земля и безлюдная пустыня.

Страшно стало бедняге Зорилэ, ведь он был всего-навсего человеком. Тут вспомнил он про отцовский хлыст, тот, что нашел еще на чердаке и прихватил вместе с оружием. Щелкнул он этим хлыстом три раза, и тотчас рядом с ним появился конь.

Зорилэ сел на коня и отправился на поиски змеев, похитивших царских дочерей.

Ехал он без отдыха день, ехал ночь и наутро увидел большие красивые дома. Это были владения старшего змея. Зорилэ смело въехал в сад перед домом и погнал коня по цветам.

Жена змея, старшая дочь царя, увидев, что кто-то топчет цветы, отворила окно и крикнула:

— Эй, злыдень, зачем цветы губишь? Лучше подойди-ка сюда, потолкуем…

— Молчи, не говори худого слова, — ответил ей Зорилэ. — Я, может статься, тебе еще пригожусь.

— Раз так, заходи в дом! — сказала царевна.

Накормив и напоив незнакомца, царевна спросила Зорилэ, кто он таков и зачем пожаловал.

— Пришел я избавить тебя от змея лютого и привести домой, к царю, твоему батюшке.

— Тяжкое это дело, добрый человек, — вздохнула царевна. — Силен и ловок змей, не сможешь ты победить его…

— Да уж как-нибудь. Либо одолею змея, либо сам погибну.

Вдруг послышался сильный гул. Зорилэ спросил, что это может означать.

— Это палица змея сюда летит, извещает о скором появлении хозяина.

И верно: пролетела змеева палица прямо в ворота, ударилась о стол и повисла на гвозде. Зорилэ схватил ее и, три раза повертев над головой, швырнул обратно. Палица засвистела и упала прямо перед змеевым конем в тот миг, когда змей собирался перейти медный мост. Конь захрапел и попятился. Змей стал понукать его, посылать вперед, но конь не двигался с места.

вскричал змей.

— Как же не дрожать, если я на всем свете одного Зорилэ-Миряну^[8] боюсь! — ответил конь.

— Неужто?

удивился змей. — Иначе откуда ему взяться в этих местах?

В этот миг на всем скаку примчался Зорилэ.

— Что тебе нужно, приятель? — спросил его змей.

— Я пришел, братец, за царской дочерью. А если добром не отдашь, будем биться в честном бою, пока один из нас не одолеет другого.

— Хорошо! — ответил змей и спрыгнул с коня.

Схватились они, закружились, завертелись и бились до самого заката солнца. Но вот бросил Зорилэ змея наземь и отсек ему голову мечом. А в это же время конь Зорилэ убил коня змея. Потом кинул Зорилэ трупы змея и его коня под мост, явился к царевне и рассказал ей, как расправился со змеем.

Узнав про свое избавление, царевна очень обрадовалась и по-братски обняла богатыря. Потом дала его верному коню меру горящих углей: конь этот ничего другого в рот не брал.

На другой день, поднявшись на рассвете, разузнал Зорилэ у царской дочери, куда ему надо путь держать, чтобы отыскать ее среднюю сестру. Перекрестился Зорилэ и отправился в дорогу.

Приехал он к дому, где жила вторая царевна, снова въехал в сад и погнал своего коня прямо по цветам. Царевна открыла окно и давай ругать незнакомца:

— Эй, злыдень, зачем цветы губишь?

— Молчи, не говори худого слова, — ответил ей богатырь. — Я, может статься, тебе еще пригожусь.

— Ну, коли так, заходи в дом, — сказала царевна.

Едва Зорилэ вошел в дом, прилетела палица змея. А когда она, как и первая, повисла на гвозде, витязь схватил ее, размахнулся и швырнул обратно, как и в прошлый раз.

Со вторым змеем он встретился у серебряного моста.

Нелегко пришлось Зорилэ. Два дня и две ночи длился бой со змеем, и только на третий день удалось Зорилэ одолеть врага. Бросив под мост трупы чудища и его коня, Зорилэ вернулся к царской дочери и рассказал ей о своем подвиге. А на следующий день поехал искать младшую царевну.

Младшая дочь царя была самой красивой из сестер, поэтому третий змей приставил злую собаку стеречь ее. Когда Зорилэ постучал в ворота, царевна крикнула:

— Кто ты такой и чего тебе нужно? Сейчас моя злая собака железными зубами разорвет тебя на куски.

— Я человек с земли, — ответил ей Зорилэ.

Царевна привязала собаку на цепь, открыла ворота и пригласила незнакомца войти в дом.

Обрадовалась царевна гостю с далекой земли и стала расспрашивать его о своих родителях. Вдруг послышался знакомый гул, и палица, влетев в ворота, трахнулась о стол и повисла на гвозде.

Зорилэ схватил палицу и отшвырнул ее изо всей силы назад. Просвистев мимо змея, палица упала на землю, как раз когда змей проезжал на коне по золотому мослу, который вел к его дому. Конь захрапел и пошлются назад. Змей стал его понукать, а конь ему говорит:

— Не могу я идти вперед. Не боюсь я никого, кроме Зорилэ-Миряну, а он-то и явился в наши края.

— Вперед, вперед, мой храбрый конь, — подбадривал его змей. — Разве

Но не успел змей произнести эти слова, как бурей примчался Зорилэ и остановился перед чудовищем.

— Что тебе здесь надобно? — спрашивает его змей.

— То, что мне надо, того ты не захочешь. Нужно мне царскую дочь отвести к ее отцу, очень он тоскует по ней. Будем мы драться с тобой в честном бою, пока один не одолеет другого.

— Давай, — зарычал змей.

Схватились они и давай вертеться да кружиться. Бились три дня и три ночи, потому что силен был змей. На третий день, когда солнце стояло над самой головой и была нестерпимая жара, пролетел над ними ворон.

— Ворон, вороненок… — стал просить его змей, — слетай к роднику, намочи крыло и брось мне каплю воды на язык, не то одолеет меня Зорилэ. Я подарю тебе за это два трупа.

— А я дам тебе, ворон, шесть трупов за каплю воды. Есть у меня уже четыре: два лежат под медным мостом, два валяются под серебряным.

Полетел ворон и принес воды тому, кто обещал лучше заплатить. Окреп Зорилэ, изловчился и отрубил змею голову.

Покончив с последним змеем, витязь вернулся к младшей царевне — она-то и должна была стать его женой, ведь он был младшим из своих братьев, — затем зашел и за двумя другими сестрами. Вскоре он привел царевен к пропасти, по какой спустился в подземное царство.

Зорилэ крепко привязал девушек к веревке и трижды дернул ее. Так он условился с братьям: если трижды дернет веревку, значит, царевны спасены. Братья подняли царских дочерей и спустили веревку снова. Но Зорилэ, желая проверить братьев, привязал к веревке камень и подал знак, чтобы тянули вверх. И кто бы мог подумать: сначала потянули вверх, а потом сразу отпустили. Упал камень, да с такой силой, что на три пяди в землю вошел.

Несказанно опечалился Зорилэ, понял он предательство своих братьев!.. Бросился на землю и горько заплакал. Неужели должен он остаться навсегда один-одинешенек в этой пустыне, глубоко под землей?..

Поднялся на ноги бедняга и пошел куда глаза глядят. Шел он, шел, видит, растет высокое дерево, а на нем орлиное гнездо с птенцами. А вверх по дереву ползет трехглавый змей, широко разинул он все три пасти, подбирается к беззащитным орлятам.

— Эй, добрый человек, — взмолились птенцы, увидев Зорилэ, — убей проклятого змея. Девять лет подряд наша мать не может вырастить своих птенцов, всех пожирает злодей. Убей трехглавого змея, и мы тоже тебе поможем.

«Спасу-ка я орлят — может быть, они помогут мне выбраться на свет божий», — подумал витязь. Вынул он отцовский меч, убил змея и разрубил на куски.

Увидев, что со змеем покончено, птенцы велели юноше взобраться на дерево и спрятаться в его густых ветвях, чтобы их мать, орлица, на радостях не проглотила его, когда вернется. Вечером орлица, грустная, возвратилась домой, не думала она застать в живых своих птенцов. Но, увидев орлят живыми и невредимыми, очень обрадовалась мать и спросила:

— Кто вас спас, мои птенчики? Я хочу вознаградить его, кто бы он ни был.

— Он пошел на восток, — ответили птенцы.

Орлица устремилась к востоку, облетела всю землю, но никого не увидела. Она вернулась обратно, меча громы и молнии:

— Вы обманули меня, орлята. Говорите, где этот человек, не то я лопну от злости.

— Скажем, если обещаешь, что ничего дурного не сделаешь нашему спасителю.

— Конечно, не сделаю, — ответила птенцам мать-орлица, — даже дам все, что он пожелает.

Птенцы показали матери, где спрятался Зорилэ, но орлица от радости мигом проглотила беднягу.

Птенцы начали плакать и упрекать мать. Тогда орлица выплюнула Зорилэ еще более красивым и могучим, чем прежде.

— Чего хочешь в награду за то, что спас моих птенцов от смерти? — спросила орлица.

— Помоги мне выбраться отсюда на землю, — ответил Зорилэ.

— Трудную вещь просишь, витязь. Но я обещала исполнить все, что ты пожелаешь, и помогу тебе. Надо достать девять буйволов и наполнить девять бочек водой, иначе нам не попасть наверх. Я отведу тебя в лес, где ты сможешь поймать буйволов и сделать бочки.

Повела орлица Зорилэ в лес, там убил он девять буйволов и смастерил девять бочек. Затем погрузил их на спину орлицы, и они отправились в путь-дорогу. Долго они летели, так долго, что орлица съела всех буйволов и выпила всю воду, потому что заглатывала сразу по буйволу и выпивала сразу по бочке воды. Они уже были почти у цели, когда орлица потребовала еще еды. У Зорилэ кончились все запасы, а орлица закричала, что теряет силы, может упасть, если не поест. Отрезал Зорилэ часть своей ступни и накормил орлицу. С тех пор у людей на ступне и сделалась выемка. Вскоре орлица благополучно вынесла его на землю.

Пока Зорилэ странствовал под землей, его братья женились на старших царевнах. Младшую же царевну сделали птичницей, а сына ее, которого она родила от Зорилэ, заставили пасти свиней.

Выйдя из подземного царства, витязь направился к своему дому. По дороге он встретил в поле стадо свиней и мальчугана-свинопаса.

— Эй, сынок, — окликнул его Зорилэ. Он надеялся узнать от него что-нибудь о братьях и спасенных царевнах. — Ты чей?

— Я и сам толком не знаю, — ответил мальчуган. — Я сын какого-то Зорилэ-Миряну. Мою маму его братья сделали птичницей и измываются над ней. А меня посылают пасти свиней, и мне очень плохо живется. Вечером, за ужином, братья кричат: «На тебе, борзая! На тебе, свинопас проклятый!» Борзая, понятно, прибегает быстрее меня и съедает все, а я остаюсь голодным. А когда я свиней загоняю спать, то должен всех перецеловать, иначе они не заходят в свинарник. Худо мне! Жил бы на свете мой отец, он бы своим братьям показал. Но ни у меня, ни у бедной мамы никогда не было да, видно, и не будет счастья, — закончил свой рассказ мальчуган, обливаясь горькими слезами.

— Не плачь, сынок, я твой отец. С божьей помощью, как видишь, я остался жив. Но ты пока моим братьям ничего не говори. А каждую из свиней вечером стукни вот этой дубинкой, они и уберутся в хлев.

Взял мальчуган дубинку и погнал свиней домой. А вечером задал им такую трепку, что они начали верещать что есть силы. И верещали до тех пор, пока не услышали братья.

— Разрази тебя небо! — закричали они мальчугану. — Ты, видать, растешь таким же разбойником, как и твой отец!

Но мальчуган даже не глянул на них, а только крикнул свиньям:

— Вот как вас целовать-то надо.

Когда совсем стемнело, явился домой Зорилэ. Увидели его братья, перепугались, чуть на землю не попадали. Но витязь ничего им не сделал, только выгнал из дому.

Вскоре сыграл он свадьбу с младшей царевной и поехал с женой к тестю. И зажили они все четверо вместе, пока старый царь не умер.

Тогда стал царем Зорилэ.

Жил он долго и счастливо в согласии с женой и сыном. Ну, а я…

ЦАРЬ-РЫБА

Что было, то было, а кабы не было, и вспоминать бы не стали…

Жил на свете старик рыбак со своим сыном. Учил он парня рыбацкому ремеслу, потому что другого ремесла он и сам не знал.

Однажды забросил старик рыбак сеть, и попалась ему большая красивая рыба, чешуя на ней сверкала, как камни-самоцветы. Обрадовался старик, отдал сыну рыбу и наказал ее стеречь. А сам отправился на озеро за новой добычей.

Как только скрылся рыбак на своей лодчонке из виду, рыба заговорила жалобным голосом:

— Послушай, парень, брось меня в воду. Я царь-рыба и, если ты окажешь мне эту услугу, вовек не забуду тебе этого.

Удивился парень, услышав, как говорит рыба человечьим голосом, да так жалобно, что смягчилось бы и каменное сердце. Пожалел он царь-рыбу и бросил обратно в озеро.

Рыба глубоко нырнула, мелькнула разок на поверхности и больше уже не появлялась.

Через некоторое время старый рыбак причалил к берегу, был он зол как тысяча чертей: хотя бы самый ледащий окунек попался в сети!

— Хороша хоть та рыба, что я тебе оставил? — спросил он. — Да где же она?

— Я бросил ее в воду, отец, — ответил сын. — Она вдруг заговорила по-нашему и так жалобно упрашивала меня отпустить ее на волю, что не устоял я… Говорила, будто она царь-рыба…

Взбешенный рыбак принялся колотить парня. Долго бил его и, только когда устал, оставил в покое.

Но делать нечего, отправились они домой с пустыми руками. Пришлось им попоститься в тот вечер пуще, чем в канун пасхи. Маковой росинки во рту не было.

Утром рыбак снова поколотил сына. Побил он его и на второй и на третий день… Не выдержал сын и ушел из дому куда глаза глядят.

Шел он, шел и дошел наконец до города. У городской стены стоял карлик. Увидев сына рыбака, он подошел к нему, поздоровался, предложил дружить и вместе искать работу. Юноша с радостью согласился. Побратались они и поклялись никогда не расставаться и делить все по-братски.

Легко сказать — делить! Ведь у обоих в карманах не было и гроша ломаного. Решили новые друзья наняться в работники.

Подрядились они к одному хозяину и начали работать.

Закончил как-то карлик работу, стоит у ворот и видит: едет человек верхом на коне. Ведет он за собой еще пять коней, а на одном из них сидит его работник. На следующий день, примерно в тот же час, человек опять проехал мимо ворот, но уже с другим работником. На третий и четвертый повторилось то же самое, да и все другие дни тот человек опять проезжал мимо, но каждый раз его сопровождал новый работник.

«У этого хозяина каждый день меняются работники. Куда же он девает своих слуг?» — призадумался карлик. И решил он увязаться за человеком и узнать, куда это он каждый день едет и чем занимается.

Так он и сделал. Пошел карлик на базар и стал там ждать. Приехал богач верхом на коне. Увидел он, стоит человек без дела, и стал его нанимать на работу. Сторговались они о цене, и велел хозяин нанятому работнику сесть на коня и следовать за ним. А карлик глаз с них не спускает. Тронулись они в путь, и он за ними. Ехали, ехали, пересекли красивую поляну, сплошь усеянную цветами, затем углубились в лес. Долго пробирались они по лесу, пока не дошли до высокого дерева. Богач соскочил с коня и велел работнику сделать то же самое. Затем хозяин вытащил из сумы крепкую веревку, забросил ее на железный крюк, вбитый высоко в ствол дерева, и велел работнику взобраться наверх.

Влез работник на самую верхушку дерева и снимает оттуда большую корзину, а в ней до самых краев драгоценные камни-самоцветы — диво дивное.

— Батюшки, совсем ослепили меня эти самоцветы, будь они неладны!.. — вскричал работник.

— Спускайся поскорее с ними, — сердито прикрикнул на него хозяин, — да смотри держи язык за зубами…

Спустился работник с корзиной и отдал ее хозяину. Тот пересыпал самоцветы в переметные сумы, а корзину вернул работнику и велел снова повесить ее на верхушку дерева, туда, откуда он ее снял.

Полез работник на дерево, повесил корзину на прежнее место и хотел было спуститься, да не тут-то было — нет веревки на месте.

— Забрось-ка на место веревку, хозяин, дай мне спуститься! — кричит работник. — Не стану же я прыгать, кости себе ломать. Калекой на всю жизнь останусь!

Хозяин же, ни слова не говоря, уложил переметные сумы на коней.

— Не слышишь, что ли? Брось шутить! — кричит ему работник.

Долго кричал бедняга с верхушки дерева, но хозяин притворился, что не слышит его, вскочил на коня — и был таков.

— Стой, барин, стой! — несутся ему вслед вопли работника. — Помоги мне слезть с дерева, ведь не было у нас уговора, что ты меня здесь оставишь!

А тот хоть бы что, скачет, — искры из-под копыт сыплются.

Видит бедняга работник, что дело плохо, горько он заплакал, да так горько, что любой пожалел бы его. А карлик спрятался в кустах, ждет, что будет дальше.

Работник еще продолжал отчаянно кричать, как вдруг увидел, что из огромного дупла выполз змей. Он медленно поднялся по дереву до самой верхушки, где уцепился бедняга работник. Разинув широкую, как ворота, пасть с оскаленными клыками величиной с добрую лопату каждый, змей в одно мгновение сожрал беднягу. Затем опять открыл свою пасть и стал изрыгать в корзину красные, зеленые и белые камни-самоцветы, пока не наполнил ее до краев. Потом пополз вниз и скрылся в своем дупле.

Сидя неподалеку в кустах, карлик видел все происшедшее и каменел от страха и жалости к бедному работнику. Но как только змей скрылся в своем дупле, он пустился в обратный путь.

А на следующий день, когда хозяин приехал на базар на своих лошадях, карлик смело подошел к нему и предложил свои услуги. Он, видать, что-то надумал.

Ударили они по рукам, вскочил карлик на коня и поехал вслед за хозяином. Они проехали город, пересекли поляну, углубились в лес и достигли наконец знакомого дерева. Оба спешились, затем хозяин накинул веревку на крюк, как и в прошлый раз; карлик послушно вскарабкался на верхушку дерева, снял с нее корзину с драгоценными камнями, как этого потребовал хозяин, и спустился с нею на землю.

Пересыпал богач драгоценные камни в переметные сумы и отдает корзину обратно карлику, велит повесить ее на место.

— Не могу, — говорит карлик. — У меня голова закружилась. На верхушку дерева еще раз ни за что не полезу…

— Что же мне делать с корзиной? — спрашивает сердито хозяин.

— Что делать? Полезай сам, и дело с концом! — отвечает карлик.

«Как же быть? — раздумывает богатей. — Если я заберусь на верхушку, то должен и спуститься, ведь не сумасшедший же я, чтобы там остаться. А если я никого не оставлю на съедение змею, он никогда больше не будет изрыгать самоцветов…»

— Послушай-ка, дружище, — заискивающе говорит хозяин, — полезай на дерево, я тебе за это дам пригоршню драгоценных камней.

А карлик все отнекивается.

— Лезь, говорю тебе, — кричит богатей, — ведь я с таким уговором и нанимал тебя.

— Господи, как голова кружится, словно вся земля завертелась подо мной! — заорал вдруг карлик и бросился навзничь на землю.

Видит богатей, не сладить ему с упрямым слугой, и пришлось взяться за дело самому. Схватил он пустую корзину и полез с ней на дерево, чтобы повесить ее, как полагается, на самую верхушку.

А карлик этого только и ждал: увидел он краем глаза, что хозяин добрался до верхушки дерева, и сразу прошло у него головокружение. Вскочил на ноги, бросился к веревке и сдернул ее с крюка.

— Что ты делаешь? — кричит тот сверху. — Повесь на место веревку, дай мне слезть!

— Тебе и наверху хорошо! — отвечает ему карлик, взбираясь на седло.

— Стой, парень, стой, отдам тебе все мешки с драгоценными камнями, только забрось на крюк веревку…

А карлик, устроившись поудобнее в седле, тронулся с места и, обернувшись к богатею, крикнул ему на прощание:

— Оставайся, брат, на верхушке! — И, ударив коня, поскакал к городу.

Заметался богатей на дереве, как в западне, но видит — спасения нет: прыгать с дерева — разобьешься, так что и костей своих не соберешь… Выглянул змей из дупла, видит — человек на верхушке дерева, выполз и проглотил добычу целиком. Так богатей нашел свою кончину в брюхе змея.

А карлик решил заехать к богатею домой, посмотреть, что у него там делается. Но как найти его дом? Отпустил он поводья, конь и привел седока прямехонько к дому хозяина. Ворота были заперты на замок. Порылся карлик в сумах и в одной из них нашел ключ. Открыл ворота и вошел в дом. Увидел он там столько несметных богатств, что у него в голове помутилось. Но вскоре он пришел в себя, выпростал сумы, вскочил на коня и отправился за своим другом.

Сын рыбака был дома и сидел, грустно понурив голову, в тревоге раздумывая, не случилась ли с карликом беда, а как увидел друга, обрадовался, словно самому господу богу.

— Рассказывай скорей, где пропадал, — молит он карлика.

— Потерпи, друг, все расскажу по порядку, — ответил ему карлик. — Сначала пойди возьми расчет у нашего хозяина.

Пошел сын рыбака к хозяину и потребовал расчета.

— Очумел ты, что ли? Что это взбрело тебе ни с того ни с сего уходить со двора? — удивился хозяин.

— Давай, хозяин, расчет, больше я тебе не работник, — стоял на своем сын рыбака.

«Парень с ума спятил», — подумал хозяин.

— На тебе расчет и иди с богом! — согласился он.

Собрал парень свои пожитки и пошел вместе с карликом к дому богатея, а когда добрались они до места, карлик показал своему приятелю все найденные там драгоценности и сказал, что все это принадлежит теперь им двоим.

— Ты что, дружище, смеешься надо мной, что ли, — говорит рыбацкий сын своему другу-карлику. — Не могу прийти в себя от изумления… Неужто все это богатство — наше?

— Конечно!

— И хитер же ты, брат! — воскликнул он, восхищенный рассказом карлика о том, как он заманил своего бывшего хозяина в западню.

Словно о попе-расстриге разнеслась по округе весть о сказочном богатстве, доставшемся сыну рыбака и его другу-карлику.

В тот год решил царь выдать замуж свою дочь. Разослал он по всей стране гонцов, и объявили они народу: коли найдется удалец, который согласится провести с царевной ночь в ее тереме, тот и станет ее мужем. С царевной же дело было неладное: девяносто девять раз она выходила замуж, но все царевы зятья погибали в первую же ночь, наутро в ее горнице находили одни только их кости. Никто не мог разгадать, что было причиной их гибели.

Услышав об этом, карлик, как человек бывалый, тотчас пошел во дворец и заявил царю, что у него-де есть крестный брат, который решил попытать счастья и добиться руки царевны.

Царь с радостью согласился и велел карлику немедленно привести во дворец своего друга, подтвердив, что отдаст тому царевну в жены, если жениху удастся остаться в живых.

Побежал карлик домой, позвал сына рыбака и вместе с ним вернулся во дворец.

Когда наступил вечер, сын рыбака вместе с царевной вошел в ее горницу. Карлик прокрался за ними и улегся в углу на полу.

Ночью он встал, разбудил сына рыбака и велел ему незаметно лечь на другую кровать. Затем вытащил свой меч и стал ждать. Вскоре видит: изо рта царевны выполз большой змей. Размахнулся карлик своим мечом, и полетела с плеч голова змея. Вслед за тем разбудил он своего названого брата и говорит ему:

— Помнишь наш уговор? Все, что добудем, делить пополам?

— Верно, таков был наш уговор, — отвечает парень.

Тогда карлик бросился с поднятым мечом к царевне.

— Разрублю и возьму себе половину! — воскликнул он.

Царевна была так напугана, что громко икнула, и из ее рта выпало яйцо. Еще два раза заносил карлик свой меч над головою царевны, от страха она раскрывала рот, и каждый раз из него выпадало по яйцу.

— Ну, друг, — сказал карлик, — забирай свою невесту, и будьте с ней здоровы. Ведь змей, будь он проклят, оставил в животе царевны три яйца, и из них должны были вылупиться три змееныша!

Тут карлик признался сыну рыбака, что он — царь-рыба, над которой тот сжалился и выпустил в озеро. Обещав своему спасителю отплатить добром, он честно сдержал свое слово: добыл для него несметные богатства и царевну в жены.

— Желаю тебе счастья и здоровья! — С этими словами карлик словно растаял в воздухе.

Наступило утро. Царь пришел в горницу царевны. Безмерны были его удивление и радость, когда он увидел царевну и ее жениха живыми и невредимыми.

Семь дней и семь ночей длился свадебный пир.

ПЭКАЛЭ^[9] В РОДНОЙ ДЕРЕВНЕ

Надоело Пэкалэ скитаться без дела по свету, дурачить людей и потешаться над их глупостью. И решил он остепениться: выстроить себе дом, как все порядочные люди, обзавестись землицей — словом, зажить спокойно и в достатке.

Румын уверен, что лучше родной деревни нет ничего на свете. Вернулся Пэкалэ домой и начал жить, как живут все бедняки; накопил с грехом пополам немного деньжонок, купил телушку и отправил ее на деревенский выгон. Ведь так богатство-то и начинается: пасется телушка, становится телкой, телка — яловкой, яловка — коровой, корова телится, потом продаешь корову с теленком и на вырученные деньги покупаешь семь телушек и опять отправляешь их на деревенский выгон. На то и выгон, чтобы на нем паслись телушки.

Паслась, значит, телушка Пэкалэ, паслась, и чем больше паслась, тем быстрее росла. Во всей деревне не было такой телушки, а когда стала она телкой, то никакая яловка не могла с ней равняться.

— Что за притча такая! — удивлялись соседи. — Телка у Пэкалэ лучше всех на селе. Чем это он ее кормит? И какой она породы, что растет такая ладная?

А телушка вовсе не была особенной, да и корм у нее был не ахти какой; просто Пэкалэ занимался своими делами, и некогда ему было сторожить телушку, чтобы, часами, не забиралась в чужие хлеба.

Выросла телка Пэкалэ и стала хозяйничать по всем окрестным полям. Скиталась, бедняжка, как, бывало, в прежние времена скитался ее хозяин, и где никто не думал ее встретить, там она чаще всего и бывала: то в пшенице, то в кукурузе, то бог весть где еще.

А Пэкалэ жаловался людям, что телка-де совсем отбилась от рук, а он занят и не может с ней возиться.

Слов нет, люди бы тоже могли пожаловаться, да некому было: Пэкалэ всегда начинал первым и так сетовал на свою участь, что жалко было слушать.

Пришла яловке пора стать коровой, и призадумались тут жители села, как дальше обернутся дела. Им уже мерещились все семь будущих телушек Пэкалэ. Немного воды утечет — станут они телками, яловками, а там и коровами; Пэкалэ продаст их и возвратится из города с целым стадом молодых телушек, и станут они телками, яловками, а затем и коровами…

— Братцы, — возопили селяне, — так ведь он со своей телкой пустит нас по миру; все она у нас съест и поля наши вытопчет!

Да что поделаешь с Пэкалэ? Он-то чем виноват? Не мог же он забросить дела и все лето держать телушку за хвост.

Думали-думали селяне, как тут быть, еще подумали и порешили: нарастила телушка мясо и сделалась телкой, еще нарастила — сделалась яловкой, и все на чужих хлебах; значит, по справедливости это мясо — их собственность, а вот шкура — так та уж непременно принадлежит Пэкалэ, потому что была на телушке, когда та в первый раз появилась в деревне.

Разобравшись, они прирезали телку, съели мясо, а шкуру бросили во двор Пэкалэ.

Слов нет, быстрая была расправа, да только в деревне, где жил Пэкалэ, и не то бывало. А он молчит — ничего тут не поделаешь.

Конечно, захоти Пэкалэ, нетрудно бы ему найти на односельчан управу. Да не захотел он с ними ссориться, всей душой тянулся к жителям родной деревни. Их нельзя было дурачить, как, например, дурачил бы он односельчан Тындалэ^[10].

Повесил он, значит, шкуру сушить, а когда высохла, привязал ее к полке и отправился в город продавать. Так и стал Пэкалэ опять бездомным. Идет он, идет, не останавливаясь, с утра до полудня и с полудня до вечера. К ночи завернул он в одну деревню и стал себе искать пристанища на ночь, какой-нибудь дом и чтоб жила в нем вдова или женщина, чей муж в отъезде.

Не то чтоб что-нибудь такое… боже упаси! Просто знал Пэкалэ, что верная жена без мужа сирота. Все-то она скучает и рада любому гостю, лишь бы не ночевать одной в доме.

И удалось-таки Пэкалэ найти на краю деревни одну женщину, муж которой отправился в лес по дрова. Она-то, конечно, изворачивалась и так и эдак: мужа, мол, дома нет, да что люди скажут, но Пэкалэ готов был заночевать в любом уголке — под навесом, в сенях, где угодно, лишь бы дом не остался на ночь без мужчины.

Делать нечего, пришлось бедной женщине пустить его ночевать. Только посоветовала она Пэкалэ сразу же лечь и заснуть, ведь, наверное, устал он с дороги, бедняга!

«Это что же такое?» — подумал Пэкалэ.

Он хорошо знал, что женщины любят поговорить, что любопытны они до всего, что делается на белом свете. А эта, мало того что не рассказывала ничего сама, даже не спросила, что у него за дела и какие на свете новости. Тут что-то не так… И Пэкалэ, вместо того чтобы заснуть, стал подсматривать то правым, то левым глазом, так хотелось ему узнать, что творится в доме и на дворе. Только стемнело, принялась женщина варить, жарить, печь, готовить разные кушанья: были тут и пироги, и жареный поросенок, и бараний бок с тушеной капустой. Была тут и водочка, и вина разные — одним словом, пир на весь мир.

Пэкалэ человек бывалый. Сразу смекнул он, что не для муженька готовила хозяюшка все эти яства, не для него разоделась, как на свадьбу.

И в самом деле, вовсе не для мужа готовила женщина угощение, а для деревенского старосты. А ждала она его, как ждут сватов девки на выданье: то во двор выбегала, то на улицу, все посматривала, идет или не идет староста.

Не то чтоб что-нибудь такое… боже упаси! Староста как-никак самый первый человек на селе, и нельзя его принимать с пустыми руками, словно какого-нибудь прощелыгу. К тому же днем он занят всякими делами и не может прийти, вот он и оказывает ей честь попозднее, вечерком. А дурного тут ничего нет, боже упаси.

Все у хозяйки было готово: поросенок до того хорошо поджарился, что шкурка хрустела, бараний бок тоже, тушеная капуста была готова, от пирогов шел пар, водка уже красовалась на столе, вино студилось в холодной воде — одного господина старосты недоставало. Как вдруг нежданно-негаданно возвращается муженек.

Оказывается, в дороге сломалась ось, и пришлось ему, бедняге, воротиться домой ее сменить. Завтра уж опять отправится со двора.

В том-то и сила, чтоб жена мужа любила; верная жена узнает мужа по походке, по кашлю и чоху, даже по свисту бича. Хозяюшка, у которой заночевал Пэкалэ, как раз и была такой доброй и верной женой. Она узнала мужа по скрипу телеги, а скрип этот слышен был за версту, так что ловкая женщина успела управиться со всеми делами.

Поначалу схватила она подрумянившегося поросенка и мигом спрятала его за печь, потом положила на печь пирог, а бараний бок с тушеной капустой засунула в печку, затем она поспешила убрать водку под подушку в изголовье, а вино под кровать. И когда телега въехала в двор, в доме все было на своем месте.

Не то чтоб что-нибудь такое… боже упаси! Но все-таки лучше, чтоб муженек не узнал.

Приехал муж домой и давай жаловаться, как все, с кем приключилась беда, а жена, как все верные жены, стала утешать его добрыми словами. Пэкалэ, который тоже был из людей порядочных, вышел из своего угла, предстал перед хозяином, извинился за беспокойство и попросил у него приюта.

— Жена, — сказал крестьянин, обогревшись немного в избе, — голоден я. Мне бы чего-нибудь поесть!

Известное дело. В дороге человек всегда проголодается. Конечно, в котомке у него кое-что имелось, да только дома человек неохотно ест то, что брал с собой в дорогу.

— Горе ты мое, — заохала жена, — да откуда ж я тебе возьму еду? Ведь ждала я тебя только к завтрашнему дню. Разве хорошую мамалыжку тебе сделаю, с чесночной подливкой, ее и покушаешь…

— Что ж, мамалыга так мамалыга, — согласился муженек.

Пэкалэ человек бывалый. Знал он, что и его попросят к столу закусить и перекинуться словечком с хозяином, знал и радовался этому. Сам-то ведь тоже был с дороги и тоже голоден, как всякий уставший путник.

И стали они беседовать с хозяином, а в это время жена готовила мамалыгу. Пэкалэ не дурак, брюху своему не враг: сидит он и голову ломает, как бы заставить хозяйку накормить их не мамалыгой, а жареным поросенком, таким подрумяненным, что шкурка хрустит, или бараниной с тушеной капустой, или вкусными пирогами; как бы повернуть дело так, чтобы хоть глоток водки выпить или разок приложиться к старому вину.

Ну да уж Пэкалэ не оплошает, у него ведь тоже ум за разумом не ходит! Коли учуял запах, так до стола уж как-нибудь доберется! Пэкалэ не разлучался с палкой, как всякий порядочный путник, а единственный свой товар и богатство — телячью шкуру — держал у ног.

Вдруг он нахмурился и как бы невзначай ткнул палкой телячью шкуру.

Хозяин удивился было, чего это он хочет от шкуры, да промолчал. Ведь палка его? Его. Шкура его? Его. Пусть и делает с ней, что хочет!

Немного погодя Пэкалэ опять ударил шкуру, да еще и прикрикнул на нее: «Попридержи язык, кикимора!»

Хозяин опять смолчал. Пэкалэ хлопнул шкуру в третий раз и прикрикнул на нее еще сердитей.

— Да чего тебе надо от этой шкуры? — спросил хозяин.

Пэкалэ поначалу пожал плечами, сделал вид, что смутился, и, извинившись, ответил, что не может-де рассказать.

— Видишь ли, — наконец процедил он сквозь зубы, — шкура-то она шкура, да только не совсем простая. Она ведь — пророчица, знает никому не ведомое и рассказывает то, чего и рассказать нельзя.

— Что же она хочет сказать? — удивился хозяин.

— А вот что, — ответил Пэкалэ и приложил ухо к шкуре, — чудеса в решете! Говорит, чтобы ты искал у изголовья, там должна быть водка.

Пошарил хозяин в изголовье и нашел водку.

— Вот так чудо! Кто же ее спрятал сюда?

— Тайный промысел, — ответил Пэкалэ. — Этого знать нельзя.

— А что еще говорит пророчица?

— Ищи за печью и найдешь жареного поросенка, — ответил Пэкалэ, делая вид, что прислушивается.

— Слыханное ли дело! А что еще говорит твоя пророчица?

— Ищи под кроватью и найдешь вино.

И так продолжалось, пока не нашли и бараний бок, и пироги. Любо было глядеть на уставленный яствами стол, но еще приятней было за них приняться.

Удивлялся муженек, еще пуще удивлялась жена, удивилась бы и вся деревня, будь она тут. Один Пэкалэ не удивлялся. Он-то хорошо знал цену своему товару!

— Что ж, — говорит он, — это вам не что-нибудь, это пророчица! Она и крота из-под земли достанет.

Так оно было или нет — трудно сказать. Пока суд да дело, Пэкалэ наелся, как турецкий паша, до того, что пояс на нем трещал.

— Хорошая штука эта пророчица, — заметил хозяин, отвалившись от стола. — Может, продашь ее, а?

— Боже избави, — ответил Пэкалэ. — Как продать такую вещь. Разве это можно?

— А если заплатить хорошие деньги?

— Где уж там! Пророчице моей цены нет.

Но хозяину очень уж хотелось лакомиться вкусными кушаньями и всегда знать, что делается у него в доме. Поэтому-то и стал с Пэкалэ торговаться. Поначалу предложил хозяин кошель с золотыми, потом два, потом три, так дошло дело до семи кошелей. А это были хорошие деньги для человека и побогаче Пэкалэ.

— Ну, ладно, вижу, ты любой ценой хочешь получить пророчицу. Не ради денег, а за хлеб-соль да за привет — бери. И в добрый час!

Так сказал Пэкалэ и отдал хозяину телячью шкуру, а сам получил семь кошелей с золотом.

Не было в целом свете никого счастливее муженька верной жены. Теперь он будет знать все, что делается у него в доме, да еще кормиться всласть.

А Пэкалэ, продав шкуру и припрятав денежки, заснул богатырским сном. Путь до родного села предстоял еще долгий и трудный.

На следующий день распростился Пэкалэ с хозяевами и отправился домой. Шагает он по дороге и думает, что таким богатым он никогда еще не был. И крепко-накрепко положил Пэкалэ не метаться больше из стороны в сторону, а идти прямой дорогой, не обманывать больше никого и не наживаться за счет других. Нет, нет и еще раз нет! Теперь он станет порядочным человеком с чистой совестью. Теперь он угомонится, станет в ряд с лучшими хозяевами на деревне!

Все бы так, кабы не та верная жена!

Она, бедная, места себе не находила. Как вспомнит, что пророчица осталась в доме, так словно крыша на голову валится. Не то чтоб что-нибудь такое… боже упаси! Но ведь женщины не из храброго десятка, душа у них неспокойная, коли в доме заводятся вещи вроде этой телячьей шкуры.

Всеми правдами и неправдами отправила она муженька в лес по дрова, а сама, как всякая работящая женщина, засунула веретено за пояс и поспешила вслед за Пэкалэ. Где шагом, где рысью догнала его и стала спрашивать, что нужно сделать, чтоб пророчица потеряла дар предсказания и стала шкурой, как все шкуры.

Что же тут будешь делать? Не грешно — что дано, что силою взято, то не свято. Пэкалэ получил от женщины еще семь кошелей с золотом и посоветовал ей ошпарить шкуру кипящей ключевой водой, процеженной через густое сито. И пошел Пэкалэ своей дорогой, словно ничего не случилось. Приходит он домой.

«Теперь, — думает, — стану порядочным человеком, может быть, даже старостой в родном селе».

И вправду стал Пэкалэ добрым хозяином.

Выстроил себе дом, да такой, что любо-дорого смотреть, с закрытой завалинкой на столбах да с большим крыльцом. Купил себе землю, воз, две пары быков, верховую лошадь, стельную корову, породистых овец — все, что полагалось иметь в порядочном доме.

По всей деревне не сыщешь такого хозяина. Все бы так, да уж больно глупы односельчане. Увидели, как строится Пэкалэ, все покупает да покупает, из кошеля вынимает, а обратно не кладет, и стали тут промеж себя шептаться. И додумались они, что у Пэкалэ, должно быть, пропасть денег: не то нашел он их, не то получил, не то отобрал у кого-нибудь.

И захотелось им узнать, откуда взялись у Пэкалэ деньги.

— Слушай, Пэкалэ, — спросил один из них, — откуда у тебя такая пропасть денег? Тратишь да тратишь, конца им не видно.

А Пэкалэ сидит себе на крыльце, трубкой попыхивает и глаз не отводит от телеги с двойной упряжью, которая как раз в это время въезжала на широкий, богатый двор.

— Откуда у меня столько денег? — говорит. — Грехи мои тяжкие, да за что же мне получить их, как не за проданное добро?

— Какое такое добро, Пэкалэ? Никакого добра у тебя не было.

— Не было, не было!.. А телячья-то шкура чья была, братец! Разве не моя! Вот она-то и есть мое добро; продал, получил денежки и завел себе новое хозяйство.

— Столько денег за какую-то телячью шкуру?

— Ну и глуп же ты, как я вижу, — ответил Пэкалэ, который зарекся не обманывать больше людей. — Невдомек тебе, что телка та была не простая, а породистая. Попридержи я ее еще — отелилась бы, а телка стала бы коровой, и вот тебе уже две коровы. А две коровы отелились бы, вот тебе уже четыре, а из четырех — восемь, а из восьми — шестнадцать, и так со временем было бы у меня целое стадо. Вот как надо вести расчет, когда идешь на рынок продавать товар. Не отдавать же за здорово живешь такое богатство.

Покачал головой собеседник, покачали головой и призадумались все жители села. У многих были породистые телки. Почему же только Пэкалэ сумел продать шкуру за такую цену? Что они, глупее его? Зачем отдавать такое богатство за малые деньги?

Не долго думая, прирезали они своих породистых телок, наелись до отвала мяса, а шкуры по примеру Пэкалэ повезли в город продавать.

Только не всегда бывают чудеса на свете, не все люди умеют показать товар лицом, как Пэкалэ.

Что они ни говорили, как ни доказывали, что шкуры не от простых телок, а от породистых, никто не давал, сколько они запрашивали, и пришлось им вернуться домой ни с чем.

Горе им — да только и горе и Пэкалэ. Увидев, какой они понесли убыток, какого сраму натерпелись, собрались опять люди, стали думу думать, как тут жить-быть. Судили-рядили, что бы такое выдумать и как поступить, лишь бы отделаться от Пэкалэ. Никакого сомнения нет: коли останется он жив — погубит всю деревню.

— А ну как взбредет ему в голову поджечь свой дом, чтобы и мы тоже подожгли свои? — высказался один, поосмотрительней других.

— А то сломает себе ногу, чтобы мы тоже сломали, — отозвался другой.

— Он и в колодец может прыгнуть, чтоб мы за ним попрыгали, — закричали все.

Сомневаться не приходилось. Нужно было отделаться от Пэкалэ, пока не погибли все селяне до единого.

Только как отделаться, вот в чем загвоздка. Можно зарезать его быков, корову и верховую лошадь, поджечь дом и выгнать Пэкалэ из деревни. Но кто поручится, что он не вернется опять?

Нет, нужно его убить: только так и можно от него избавиться навсегда.

И порешили они убить Пэкалэ. Однако не хотелось им проливать кровь, и никто не решался поднять на него руку. Тогда снова стали совещаться промеж себя односельчане, думу думать, как жить да быть, и порешили утопить Пэкалэ в Дунае, в самом глубоком месте, чтобы и правнукам его неповадно был бы по белу свету шататься.

А что, если Пэкалэ и со дна Дуная вернется?

Вот она где загвоздка. Что, если вернется? Что тогда делать?

Никакого сомнения нет: нужно так все устроить, чтобы Пэкалэ ни за что не спасся.

И опять стали думу думать, как жить да быть, опять советовались промеж себя и порешили упрятать Пэкалэ в мешок, хорошенько завязать его и накрепко прикрутить мешок к мельничному жернову. Жернов круглый — вот он и покатится до самого дна Дуная и потащит за собой Пэкалэ.

Порешив на том, собрались все жители деревни, и стар и млад, взяли с собой мешок, веревку потоньше, чтобы мешок завязать, веревку потолще, чтобы к жернову прикрутить, прихватили и жернов, да такой, которого не найти за три дня пути, и всем народом, от мала до велика, отправились к дому Пэкалэ, чтобы схватить его, связать, отнести к Дунаю да так забросить, чтобы покатился он на самое дно.

А Пэкалэ сидит себе на крыльце, трубкой попыхивает и любуется телегой с двойной упряжью, которая только что въехала на широкий и богатый двор. Сидит Пэкалэ, трубкой попыхивает, как вдруг, откуда ни возьмись, глядь — вся деревня от мала до велика заполнила двор, да еще не все уместились. Что ему было делать, бедняге? Ничего ему не оставалось, как дать себя связать. Эх, почему он не остался там, где раньше скитался? Потянула его нелегкая в родную деревню, захотел он вести порядочную жизнь, не обманывать больше людей. Да что поделаешь, двум смертям не бывать, одной не Миновать.

«Видно, так уж суждено мне, — сказал про себя Пэкалэ, — умереть порядочным человеком в родной деревне».

Порядочнее, чем он был, Пэкалэ стать не мог — это он сам хорошо чувствовал.

Обидно все же было ему умирать как раз теперь, когда у него был и собственный дом, и сытный стол, и телега с четырьмя быками, и широкий двор. Хотелось бы ему спастись, но только по-честному, ведь решил же он не обманывать больше людей. Да где уж тут спастись! Односельчане были люди злые и хитрые.

Делать нечего! Смирился Пэкалэ, а люди засунули его, как кота, в мешок, подняли и понесли на лютую казнь. Пэкалэ во главе шествия, за ним жернов, потом деревенские богатеи, потом вся деревня от мала до велика — так они вышли из ворот широкого двора, прошли по деревне и прямо через пески отправились к могучему, глубокому Дунаю.

— Погодите, братцы! — крикнул самый рассудительный из селян.

Все от мала до велика остановились как вкопанные.

— Забыли мы одну вещь, — сказал рассудительный.

— А что мы забыли? — спросили остальные.

— Жердь. Надо глубину измерить.

— Верно, — хором ответили селяне, — мы забыли жердь. Надо глубину измерить.

Пэкалэ был у них в руках; как же они могли бросить его, не зная, куда бросают?

Вернулись они, значит, в деревню, выбрали из длинных жердей ту, что всех длинней, и только тогда вновь отправились к Дунаю; впереди несли жердь, за жердью Пэкалэ в мешке, за ним жернов, потом шагали деревенские богатеи, а потом уже вся деревня от мала до велика.

— Погодите, братцы! — снова крикнул самый рассудительный.

Опять остановились.

— Надо привязать его к жернову, чтоб не сбежал, пока мы будем жердью измерять глубину!

— Привязать, привязать, чтоб не сбежал! — закричали все.

Привязали Пэкалэ к жернову, потом стали всем городом измерять глубину Дуная и искать самое глубокое место, чтоб бросить туда Пэкалэ.

Самый рассудительный взялся за жердь, ударил ею по волнам, опустил ее как можно глубже, а до дна так и не достал…

— В этом месте, — сказал он, — нет у Дуная дна. Надо искать в другом.

— Верно, — крикнули все, — нужно найти такое место, где есть у Дуная дно.

Иначе и быть не могло: порешили ведь, что жернов покатится на самое дно Дуная. Где же ему остановиться, если у Дуная нет дна. Нет, надо было точно знать, где остановится жернов с мешком, в котором лежал Пэкалэ.

Снова двинулись всем народом искать дно Дуная. Нельзя же было бросить Пэкалэ в неподходящее место, упустить его из рук как раз теперь, когда он и пойман и связан. Односельчане должны были точно знать, где остановится жернов с мешком, в котором находился Пэкалэ.

А Пэкалэ, горемыка, лежал в мешке, привязанный к самому большому жернову, который только смогли найти за три дня пути.

— Погодите! — крикнул самый рассудительный.

Опять остановились.

В чем теперь загвоздка?

Да в том, что нужно все как следует обсудить и взвесить, прежде чем бросить Пэкалэ в Дунай.

— Куда его бросить? Выше по течению, откуда идет вода, или же куда утекает?

Одни считали, что выше по течению воды больше, потому что она оттуда течет, и если бы не было ее там много, она бы не текла.

Другие держались мнения, что ниже по течению — больше, так как там собирается вода с верховий, и если бросить Пэкалэ выше по течению, то как бы не оказался он на суше, ведь вода все идет и идет, все стекает да стекает. Тогда Пэкалэ выйдет из мешка, и опять горе их бедным головушкам.

Столпились они все и стали советоваться — боятся наделать глупостей. Стали думу думать, как жить да быть, и порешили выбрать место ниже по течению, чтоб вся вода собралась Пэкалэ на голову.

И опять начали нащупывать жердью дно Дуная. А тем временем вдоль берега шел скупщик, гнал в город стадо в тысячу быков. Шел он вдоль берега и вдруг — глядь, натыкается на мешок с Пэкалэ. Удивился скупщик, каждый удивился бы, увидев эдакое перед собой.

— Слушай, братец, — спросил он, — как это ты влез в мешок и что тебе там надобно?

— Да я не сам влез, — ответил Пэкалэ, — другие меня сюда упрятали.

— А почему, по какой причине упрятали?

— Решили в Дунай бросить.

— За что бросить?

— Да, видишь ли, грехи мои тяжкие, — ответил Пэкалэ, — хотят сделать меня старостой, а я не соглашаюсь.

— Чего же ты не соглашаешься, братец?

— Да так, — сказал Пэкалэ. — В этой деревне невозможно быть старостой.

— Почему же так?

— Да потому, что женщин здесь много; мужья уезжают на целые недели, вот староста и остается один с бабами.

— А тебе что, не нравится с бабами оставаться?

— Да их много, и все молодые да ловкие, как муравьи, сладу с ними нет.

Скупщик ушам своим не верил, слушая такие слова. Сам он всей душой был бы рад оказаться старостой в такой деревне.

— Ну и дурак же ты, братец, — сказал он. — Умный человек обеими руками схватился бы за эдакую должность.

— Умный-то он, конечно, не дурак и лучше всякого дурака справится с делом, — ответил Пэкалэ. — Что ж, если считаешь, что справишься, лезь в мешок и, когда увидишь, что хотят тебя бросить в Дунай, кричи, что, мол, согласен быть старостой.

— И они выберут меня старостой?

— Да уж как пить дать выберут.

Только этого и нужно было храброму скупщику, он ведь баб той деревни не боялся.

Развязал он мешок, чтоб Пэкалэ мог выйти, а сам туда влез. Вздохнул Пэкалэ, завязал хорошенько мешок — и поминай как звали. Только и остановился, чтобы прихватить с собой стадо, а потом погнал быков на свой широкий двор — еле уместились.

А скупщик лежал в мешке да посмеивался, думая о том, как обманет дураков деревенских. Им же, беднягам, и в голову не приходило, что теперь в мешке был человек умный, не то что они, дураки.

Еще пуще развеселился скупщик, когда почувствовал, как поднимают его и несут, чтоб бросить в Дунай, в то место, какое им показалось самым глубоким. И только когда стали раскачивать мешок, чтобы подальше его забросить, скупщик крикнул что было мочи:

— Постойте, братцы!

Все остановились как вкопанные. Голос-то показался всем чужим.

— Выпускайте меня, я согласен быть у вас старостой, — заорал скупщик.

— Слыханная ли дерзость, — крикнул самый рассудительный из односельчан Пэкалэ, он же деревенский староста. — Теперь он заговорил чужим голосом, чтобы мы его не узнали, да еще желает быть старостой. Пожалуй, скоро скажет, что он не Пэкалэ.

— Так я и в самом деле не Пэкалэ, — отозвался скупщик.

Услыхав такие слова, рассердились люди, ужас как рассердились. Ведь они его своими глазами видели, когда всовывали в мешок, своими руками этот мешок завязывали. Вконец разозлившись, они все набросились на жернов, подняли и — раз-два-три! бултых! — бросили в Дунай, да так, чтобы и правнукам Пэкалэ неповадно было по белу свету шататься.

С каким же они облегчением вздохнули, увидев, как идет Пэкалэ прямо ко дну и больше не всплывает, а вода все течет да течет с верховьев и собирается над ним!

А тем временем Пэкалэ сидел себе на крыльце, глаз не отводил от телеги с двойной упряжью, которая как раз в это время въезжала на широкий двор, где один к одному стояли красавцы быки.

— Погодите, братцы! — воскликнул самый рассудительный. — Стойте!

— Тпрр, остановитесь, — завопили все жители деревни, увидев то, чего и понять не могли. Все разом застыли на месте.

— Эй, как это ты здесь очутился? — спросил староста.

— И в самом деле, — сказали все, — как это ты здесь очутился?

— Велика важность, — ответил Пэкалэ. — Так же, как и вы: пришел оттуда сюда.

— Так ты же мертвый, братец. Мы же бросили тебя вДунай!

— Ничуть не мертвый, — ответил Пэкалэ. — Вода в Дунае холодная, от нее становишься ловчей прежнего.

— Вот чудеса! — ахнули все. — Никак с ним не управиться. Бросили его в Дунай, привязанного к жернову, а он возвратился домой быстрее нас.

— Откуда у тебя такое большое и красивое стадо? — снова спросили они Пэкалэ.

— Откуда же ему быть, — отвечает, — если не оттуда, куда вы меня бросили?

— Кто же тебе его дал?

— Кто мне дал? Сам взял — всякий взял бы на моем месте. Прихватил сколько мог, а остальное другим оставил.

Односельчане Пэкалэ только того и ждали. Как стояли они во дворе, так гурьбой и отправились обратно к Дунаю. Даже промеж себя не посоветовались, как лягушки, бросились в воду — бултых, бултых! Кто как мог быстрее, чтоб захватить себе побольше быков, а жены остались на берегу, поджидая обратно мужей со стадами.

Был тут, конечно, и поп, и так как попы жаднее других, то прыгнул он дальше всех и очутился в самом глубоком месте, только камилавка виднелась над водой.

Попадья, которая вместе со всеми стояла на берегу, тоже была жадная. Увидела она камилавку и решила, что у попа не хватает смелости нырнуть в воду и, пока он дойдет до дна, другие захватят себе весь скот.

— Глубже, отец, — кричала она, — полезай глубже! Самые рогатые на дне…

Опустился батюшка глубже, да только домой не воротился, не воротились и другие.

Вот и оказался Пэкалэ самым работящим, самым порядочным, самым достойным жителем деревни, потому что только он да женщины и остались на селе.

Кто сказку дальше знает, тот пусть и продолжает.

ПЕТРЯ-ДУРАК

Тогда это было, когда и в помине не было. Не случись оно в ту пору — не было б и разговору.

Жил-был человек, и такие у него водились богатства, что он и счет им потерял. Двор у него был такой широкий-преширокий, что семь телег, запряженных семью парами волов, свободно по нему проедут и осями друг друга не зацепят.

Домов, амбаров и сараев, конюшен, навесов и разных строений стояло на этом дворе видимо-невидимо. Земле ж его, виноградникам, садам, рощам и лугам конца-краю не было. Быков и коней, коров и свиней, овец да коз — хоть пруд пруди. Чего только у него не было!.

Благословил того человека господь еще и тремя сыновьями. Парни — один другого лучше: старшой звезд с неба не хватал, средний — и того меньше, а младший — Петря — дурак не дурак, а сроду так. Известное дело: меньшой, хоть тыщу лет проживи, все равно моложе всех в семье.

Жил себе богатый человек да поживал, добра наживал, пока не пришел и его черед — от смерти никуда не денешься. И наказал он своим сыновьям по-братски разделить богатства и жить в мире и согласии.

— Гм, это что еще такое? — удивился Петря. — Как же делить все по-братски?

— Как делить? — ответил старшой, парень посмышленей. — Проще простого. Берешь что-нибудь из отцова наследства и говоришь: «Это мне, это тебе, это ему», — да только надо смотреть, чтоб все три доли были одинаковы. Понял?

Все уразумел Петря.

— Понятное дело, — отвечает. — Берешь, говоришь и смотришь, чтоб все три доли непременно были одинаковы.

Средний был тоже парень смышленый.

— Так, — говорит, — и других не обманешь, и сам в дураках не останешься.

— Верно, — подхватил Петря. Теперь ему все стало яснее ясного.

Устроили братья пышные похороны, как положено богачу, и давай делить по-братски наследство: «Это мне, это тебе, а это ему».

Только дело делу рознь, а иное хоть брось. Столько было у отца разного добра, что братья не знали, с чего начать и как делить. Стоят, разинув рты, и смотрят друг на друга.

Была тут и еще трудность.

— Так-то так, — сказал Петря. — Все наше как-нибудь разделим. Только куда я дену то, что на мою долю придется?

— Верно, — согласились оба брата, парни смышленые. — Куда же мы денем нашу долю?

Тут же и догадались братья, что делить перво-наперво надо просторный двор — вот и будет у каждого место, куда свое добро девать.

Как же делить двор?

— Сколько мне, ровно столько и тебе, столько же и ему, — сказал Петря: он хотел в точности исполнить отцовский наказ.

Тем более что теперь Петря понимал, как по-братски делят наследство. Пораскинули они умом и порешили: пусть старшой берет себе правую сторону, Петря — меньшой — левую, а средний — середину.

Встал Петря в левом конце двора, лицом к среднему, старшой в правом конце, лицом к ним обоим, и пошли они навстречу друг другу, отсчитывая шаги: один мне, один тебе, один ему. Сошелся Петря со средним, грудь к груди. Вот и конец дележу. Так получил себе каждый место, куда сложить свою долю наследства. Остался еще кусок двора — от доли среднего до доли старшего; и чтобы не было раздора, старшие братья порешили разделить его между собой.

— Ладно, — отозвался Петря. — Теперь у каждого своя равная доля. Давайте делить остальное.

— Хорошо, — отвечают братья.

Тут они увидели, что куры бегают по всему двору, не считаются с межой и копаются, где им вздумается. Порешили братья разделить их: пусть живет каждая на своей части.

— Одна мне, одна тебе, одна ему — вот и дело сделано.

Остался только петух. Что с ним прикажете делать? Один говорит — мне, другой — мне, и третий — мне.

— Отрубим петуху голову.

Лучшего дележа и быть не могло. Отрубили они петуху голову и зажарили его на вертеле.

— Стойте, братцы! — крикнул Петря. — Делили мы двор, я был с краю, теперь хочу быть посередке.

— Ладно, — согласился старшой и схватил петуха за одну ногу, средний — хвать за другую. Досталась Петре гузка.

Потом старшой хватил петуха за крыло, средний за другое, и достались им крылья с грудкой. А Петря получил шею, на которой, как говорится, мяса до того много, что и съесть невозможно.

Пошло дело как по маслу. Разделили они все, что было в доме и на дворе: уток и гусей, индюшек и свиней, коз и коней, быков и овец, разную утварь и остальные домашние вещи.

Целыми днями только и слышно было: «Это мне, это тебе, это ему». Поделили они все по справедливости, как братья. Осталось им еще поделить дом, амбары и сараи, конюшни, и навесы, и прочие строения большого двора.

— Вот это задача, — молвил старшой, самый смышленый. — Дом, правда, большой, просторный и красивый, да один. Как же его делить?

«Верно, вот это задача, — задумался средний. — Как же дом разделить на три части?»

Петря глядит то на одного, то на другого — удивляется.

— Как делить? — спрашивает. — Да так же, как делили все: это мне, это тебе, это ему. Да смотри, чтобы доли были одинаковые.

Судили-рядили братья, ломали голову, думали и так и эдак, да и порешили, что иного не остается, как разобрать дом и амбары, конюшни и навесы, сараи и прочие строения и разделить их — это мне, это тебе и это ему.

Трудились братья, трудились, не ленились. День работали, два, три. Рук не покладали, пока не разобрали строения и не отдали каждому его долю.

— Ай да молодцы! — сказал старшой, тот, что посмышленей. — Много было — мало осталось. Давай делить поля, сады, виноградники, рощи, луга да выгоны.

— Давай, — говорит средний.

— Пойдем, — говорит Петря; ему тоже стало ясно, что только это и оставалось.

Богатство делить — людей не примирить. Хоть и родные братья, а в чем не сойдутся, все равно подерутся.

Вышли в поле братья и стали по своему обычаю считать шаги: «Один мне, один тебе, один ему».

Виноградники по кустикам, сады по деревцам, рощи по дереву да по кустику — все поделили. А как пришли на выгон, где паслось стадо, так и запутались. Коров и телят разделить не так уж было трудно: одну мне, одну тебе, одну ему, одного сюда, одного туда, а третьего еще дальше. Но что делать с быком? Один бык на все стадо! И был он такой красоты, что другого такого на всей земле не сыскать, хоть исходить ее из конца в конец: широкий в груди, крепкий в загривке, такой громадный бык, что насилу в ворота влезает. Голова у него маленькая, рога острые и длинные, а кто ему в глаза взглянет, того в дрожь бросит. У самых богатых царей не бывало такого быка.

— Что же мы будем делать? — спросил старшой, который сразу смекнул, что с таким быком прославишься на весь мир.

— Верно, что же мы будем делать? — спросил средний. Он, видно, тоже знал, как хорошо иметь такого быка.

— А вот что: зарежем, как петуха, — предложил Петря, — зажарим и съедим.

— Боже упаси! — крикнули в один голос старшой и средний. — Петух петухом, а бык быком.

И пошло: один говорит «да», другой — «нет», этот гнет в свою сторону, тот — в свою.

Каждому, видишь ли, хотелось заполучить быка себе, и только себе. Началась бы тут потасовка, да смилостивился господь и послал Петре хорошую мысль.

— Знаете что, — сказал он. — Посмотрим, какое кому счастье: построим каждый по стойлу и пустим быка. В чье стойло побежит, тому он и достанется.

— Быть по сему, — согласились старшие братья. Каждый из них, видишь ли, не сомневался, что сумеет так поставить дело, чтоб бык вошел в его стойло.

Старшой, человек великого ума, разыскал знаменитых каменщиков и мастеров и велел им строить стойло на диво, с башнями да с украшениями. Увидит бык такую красоту и побежит без оглядки прямо к нему.

Средний-то чем хуже? Вот он и постарался, чтоб стойло его было еще того краше да просторнее.

А Петря-дурачок посматривает на них и глазами хлопает; никак не придумает, как за дело взяться. Все откладывает и откладывает работу.

Торопят его братья, а он все одно твердит: «То моя забота, обо мне пусть у вас голова не болит».

Выстроили старшие братья стойла, да такой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Вот они и стали Петрю поторапливать, чтобы он что-нибудь да выстроил. Что ему делать? Была пора, так не хватало ума, а время ушло, и ум пришел. Отправился Петря в рощу, срубил несколько деревьев и нагрузил три воза зелеными ветками. Поставил он на скорую руку шалаш из тех зеленых веток и покрыл его камышом. Братья со смеху подыхали, а Петря не нарадуется, на зелень глядя.

Привели они быка и выпустили его на середину двора, между стойлами. Пусть, мол, сам себе выберет жилье. А было это в летний день. Мошки быку покоя не давали, со всех сторон нападали, а он головой трясет, хвостом обмахивается.

Хоть и красив бык и могуч, у него обычай бычий, ум телячий: он и не взглянул на башни да украшения, а походил туда-сюда по двору и пошел прямо к зеленому шалашу. И так в нем устроился, что раскаленным прутом его оттуда не выгнать.

Стоят старшой и средний — дураки дураками и глазам своим не верят.

— Ну и глупая скотина, — молвил старшой. — Что ж, раз так, то и дело с концом. Вошел он, Петря, в твое стойло, значит, он твой.

— Верно, братец, верно, — сказал средний. — Глупая скотина, ничего с ней не поделаешь. Говорят же: дурак спит, а счастье в головах лежит.

Пригорюнились братья, глядя, как радуется Петря на своего быка. Мало того, Что каждому хотелось иметь быка, обидно было, что достался он такому дурню. На что ему бык? Как будет за ним ходить?

— Слушай, Петря, — говорит однажды старшой. — Давай-ка сделаем с тобой хорошее дело. Отдай мне быка, а я тебе четвертую часть своего богатства дам.

— Нет, ты мне его отдай, отвалю тебе столько же! — кричит средний. — Мы тоже не лыком шиты.

А Петря, сбитый с толку, глядит то на одного, то на другого. Он и рад был бы отдать быка, да не знает кому: разделили-то все по-братски, и доля старшого была равна доле среднего.

— Ничего тут другого не придумаешь, братцы, — сказал Петря, — кто больше даст, тот быка и получит.

— Бери половину! — кричит старшой.

— Я тоже даю половину! — вопит средний.

— Даю три четверти! — снова кричит старшой.

— И я даю столько же! — упрямится средний.

— Даю все!

— Я тоже.

Вот не было печали, так черти накачали. Хоть и братья, а никак не поладят. Скажи старшой, что отдаст сверх всего и шапку, отдал бы свою и средний. Бык должен непременно остаться у Петри, иначе не быть миру и согласию. Правда, согласия и так не было. Стоило Петре показаться с быком на выгоне, как начиналась перепалка. Средний глядит на быка, старшой сердится и кричит:

— Смотри не смотри — все равно не твой.

— Да и не твой, — вторит ему средний.

Один — слово, другой — слово, вот и ссора готова. Наступает ночь, а братья все поносят друг друга. А если средний не смотрел на быка и делал вид, будто не замечает его, старшой выходил из себя и кричал:

— Ослеп, что ли? Не видишь быка?

— Хватит того, что ты его видишь, — отвечал средний, и опять начиналась перебранка.

«Разнесчастная моя головушка, — думает Петря. — Беда мне с этим быком. Что бы такое придумать, чтоб сбыть его с рук? Говорил я, что надо его зарезать».

Только реши он зарезать быка — не сносить бы ему головы: братья разорвали бы его на мелкие куски.

— Пойду-ка на рынок и продам его тому, кто больше заплатит, — решил Петря. — Лишь бы отделаться.

Сказано — сделано.

Вывел он быка однажды на выгон, да не остановился у стада, а повел в город продавать. Петря в город! Вот не было еще печали! Был Петря деревенским дурнем, захотел стать городским.

Понятия не имел он, что такое ярмарка, как продают и покупают, как торгуются. Слышал Петря где-то, что на ярмарке ходит видимо-невидимо народу, а еще больше там разговоров — один спрашивает цену, другой отвечает и уступает, если ем не дают, сколько запросил.

«Ничего, я тоже из ученых, — думает про себя Петря. — Не так-то просто меня околпачить».

Идет он проселком, не торопится, как человек, которому спешить некуда. Впереди шествует бык, а он за быком. Бык нет-нет да замычит, а Петря то посвистит, то в листочек поиграет.

Вот идут навстречу люди с ярмарки.

— В добрый час, братец, — говорит один, поречистей. — Хорош бык! В город ведешь? Продавать? Сколько же ты просишь?

«Держись, брат, не горячись, — думает про себя Петря. — Вот уж и ярмарка».

— Спасибо на добром слове, — отвечает он встречному. — Прошу за быка тысячу лей, сто денежек и десять монет. И прошу я столько, чтоб было с чего скостить.

— Деньги большие, да и бык хорош… — говорит путник.

Только он покупать не собирался и пошел своей дорогой.

Долго ли идет, коротко ли, навстречу другой.

«Что же, на то и ярмарка, — думает Петря. — Одни уходят, другие приходят».

— Красивый бык, — говорит другой прохожий. — Продаешь? На ярмарку ведешь? Много ли просишь?

— Девятьсот девяносто девять лей, девяносто девять денежек и девять монет, — отвечает Петря.

Знай, мол, наших, мы тоже торговаться умеем.

Посмотрел на него путник искоса, да и пошел своей дорогой.

Долго ли, коротко ли — прошел третий путник, потом четвертый, потом еще и еще. Много их повстречал Петря. Все хвалят быка, цену спрашивают, а Петря, как человек бывалый, все сбавляет да сбавляет цену, пока и сбавлять нечего стало.

Закручинился Петря.

«Горе мне с этим быком, — думает. — Все спрашивают, да ни один не торгуется. Что за бык такой, что никто его купить не хочет? Хоть даром отдавай быка, лишь бы от него отделаться!»

Нашелся наконец и настоящий покупатель. Стал он вертеться около быка, обошел его со всех сторон, осмотрел ему грудь и говорит:

— Красивая грудь!

Взглянул на загривок:

— Загривок редкой красоты.

Потом полюбовался головой и рогами и говорит:

— Вот это я понимаю — голова, вот это — рога! Сколько же тебе дать за него?

— Одну лею, одну денежку и одну монету, — отвечает Петря. — Больше скостить не из чего.

— Скажи толком, — отвечает тот, — брось шутки шутить. Слишком уж хорош твой бык, чтобы продать его за гроши. Или ты меня принимаешь бог весть за кого?

«Так вот оно что, — обрадовался Петря. — Вот почему никто не покупает быка: слишком он красив. Все боятся, как бы не нажить себе дома таких же неприятностей, как у меня».

— Придешь после, — говорит он покупателю, — договоримся.

Пошел человек своей дорогой. А Петря тут же ухитрился — рог быку обломал. Теперь поди скажи, что бык красив собой.

— Хорош бык, — говорит один прохожий. — Только жалко, одного рога нет.

И опять изловчился Петря, налег и быку второй рог сломал. Пусть не бросается в глаза людям.

Ведет он дальше безрогого быка. Сам шагает гордо, задрав нос, вот, мол, какое дело сделал!

А путники теперь идут своей дорогой, не спрашивают больше, продает ли он быка и за какую цену. «Не по вкусу им уши быка, — думает Петря, — их за версту видно». Подумал, да и отрезал быку правое ухо, потом левое, а затем и хвост, чтобы у быка ничего не висело.

Жалко было смотреть на бедного быка, так он его искалечил. А Петря все выше задирает нос, шагая за скотиной.

Теперь никто не скажет, что бык красив, не будет из-за него ссоры да драки. Все так, только никто уже не спрашивал Петрю, сколько он за быка просит.

Надоело бедному Петре плестись за быком.

«Грехи мои тяжкие, — думает он. — Принесла нелегкая этого быка на мою голову. Стукнуть бы его разок, а потом чему быть — тому быть, только бы конец».

Стукнуть-то он не стукнул быка, да решил дело иначе поправить. Пыхтел-вертел, пока не ухитрился сломать быку заднюю ногу. Бедная скотина захромала, еле ноги передвигает.

А проселок, как всякая дальняя дорога, шел то полями, то садами, то по лугам, а то по рощам и лесам. Долго ли, коротко ли — приходят они в дремучий лес. Остановился тут бык под старым суковатым деревом, опустился на землю — ни с места!

— И на том спасибо, — говорит Петря. — Устал я, да и спешить некуда. Всегда оно так, когда в город отправляешься: идешь, пока не остановишься, потом опять идешь и опять отдыхаешь. Времени много, когда у человека нет другого дела.

А время клонилось к вечеру. Поднялся тут такой ветер, что весь лес зашумел.

Сидит Петря под старым, суковатым и, должно быть, дуплистым деревом, а оно скрипит да поскрипывает. Скрипит — и кажется, словно в дупле кто-то мошной с деньгами позвякивает. Прислушался Петря. До того ему хотелось от быка отделаться, что он готов был его продать хоть первому попавшемуся дереву.

«Диво какое, — думает Петря. — А вдруг это дерево заколдованное? Вдруг не скрипит, а по-человечьему говорит?»

— Эй, дерево, может, купишь у меня быка, раз он тут остановился! — прокричал дурак.

— Скрип, скрип, — отвечает дерево и качается под ветром, а из дупла опять слышится, будто кто-то мошной с деньгами трясет.

— Как, как ты сказало? — переспрашивает Петря. — В среду, в среду? Купишь быка, а деньги отдашь в среду?

— Скрип, скрип, — снова отвечает дерево.

— Ладно, в среду так в среду, — соглашается Петря. — Бывает, отдают же люди товар в долг. Невелика беда, подожду до среды. Слово мое закон: за быка причитается одна лея, одна денежка и одна монета. В среду приду должок получить.

— Скрип, скрип, скрип, — отвечает в третий раз дерево.

Теперь Петря мог спокойно воротиться домой. Так он и сделал. Идет не спеша, как всякий, кто дело справил, теперь ему и заботы нет.

И попало же ему от братьев!

Слов нет, старшой сначала был доволен, что средний не видит быка, а средний, что старшой перестанет на него любоваться; а кроме того, оба радовались, что не видать его больше и Петре, а тот радовался, что ссоре конец.

Но когда братья узнали, кому Петря продал быка, они накинулись на него как бешеные.

— Слыханное ли дело! — кричат. — Шут гороховый! Прямо как дурак в сказке. Поговорил с деревом у дороги, бросил эдакого быка и твердит, будто пропал.

— Положитесь на меня, я знаю, что делаю, — отвечает им Петря, уверенный, что получит за быка ровно столько, сколько запросил.

Вот и отправился он в следующую среду за деньгами.

А дерево все твердит свое: скрип, скрип. Вокруг валяются бычьи кости — волки его, стало быть, съели.

— Что ты говоришь? — спрашивает Петря. — Опять в среду, на той неделе? Быка, я вижу, ты сожрало, одни косточки остались, а денег все не платишь. Ну, хорошо, пусть будет по-твоему. Подожду еще, раз уж сговорились, что отдам быка в долг. Только в будущую среду приду не с пустыми руками, а с топором. Так и знай! Отдашь деньги — хорошо, не отдашь — уложу тебя за милую душу, словно никогда ты и на ногах не стояло.

Сказано — сделано. Приходит он в следующую среду с топором, да еще с каким! А дерево все скрипит да поскрипывает. Затянул тут Петря пояс потуже, засучил рукава, размахнулся — и бух топором по дереву. Что же! Кого слова не берут — с того шкуру дерут.

А в дереве было дупло. Какой-то богатей, бог весть почему скрываясь от своих врагов, спрятал в этом дупле свое золото, так как не мог унести его с собой. Надеялся, должно быть, вернуться незаметно и забрать его, да только не пришлось. Треснуло дерево под ударами топора, и посыпались тут золотые монеты, блестящие, новенькие. Сверкают, будто только что отчеканены.

— Вот это другой разговор, — сказал Петря, — глядишь, и столкуемся. Плохо только, что мелочи у тебя не видно, да ладно, как-нибудь разойдемся.

Взял он из кучи один золотой и отправился к дому; думал разменять его, отсчитать себе одну лею, одну денежку и одну монету и честно возвратить сдачу.

Онемели от удивления братья, старшой и средний, услышав про деньги. Догадались, что в дупле был клад и что Петря по глупости своей взял только один золотой.

— Господи, ну и дурень же ты! — говорит старшой. — Дерево-то с тобой не торговалось, оно велело тебе прийти в среду и забрать все деньги, какие найдешь.

«Должно быть, так», — подумал Петря. Ведь дерево и впрямь с ним не торговалось.

— Там денег хоть пруд пруди, — пояснил он братьям.

— Много ли, мало, сколько будет — все наше, — решил средний брат. — Бык-то один, его не разделишь. Мы тебе и отдали его, на счастье, а счастье — вот оно и пришло. Теперь мы поделим золотые по-братски, как наказал отец, царство ему небесное: «Один мне, один тебе, один ему».

Согласился и Петря: «Как наказал перед смертью отец, так тому и быть».

Запрягли братья быков и отправились за кладом. У каждого воз, чтобы погрузить свою долю.

Едут они шагом — на быках, ничего не поделаешь. Наконец приехали. Стали считать да все поглядывают, чтоб друг друга не обмануть и в дураках не остаться. Потом передохнули, словечком перекинулись. Вечером отправились, а чуть свет, глядь, возвращаются домой с полными возами.

Стали попадаться им навстречу люди. Видит старшой — целая вереница телег навстречу едет.

— Заметят, не приведи господь, наши деньги, убьют и отберут все. Не будем же дураками; если спросят, ответим, что в телеге кукуруза, просо либо ячмень для птиц.

— Так и сделаем, — согласился средний.

Подъезжают они к путникам, здороваются, те спрашивают, куда, мол, едут и что везут.

— Кукурузу, — соврал старшой.

— Просо мелкое везем, — соврал средний.

Петря — тот в жизни не врал и врать не умел. Вот и молчит, не знает, что ответить: братьев ведь тоже боязно сердить. И сказал он, как та дуда, что и туда и сюда.

— Везем мы изрядные деньги, только старшой велел говорить, будто это ячмень для птиц.

— Что же, дай тебе бог изрядные деньги за этот ячмень, — пожелали путники и поехали своей дорогой.

Добрались братья до дому и что же увидели?

В телеге старшого была одна кукуруза, у среднего одно просо, и только в Петриной телеге оказались золотые, которыми он нагрузил свою телегу в лесу.

Остались братья с носом. Стоят и смотрят друг на друга. Только умный человек всегда найдет выход.

— Вот оно, как бывает, когда везет, — говорит старшой. — Какой прок от этой кучи золота, если бы нечего было есть? Господь позаботился, чтобы не помереть нам голодной смертью: одному дал кукурузу, другому мелкое просо, третьему деньги. Теперь надо все разделить по-братски: одну долю мне, одну тебе, одну ему.

— Как наказал отец перед смертью, — подхватил Петря. Он уже понимал — что к чему.

Собрались они было делить — да нечем. Ищут, туда-сюда, копаются в вещах, переворачивают все вверх дном — нет, не находят мерки.

— Иди, братец, к соседям, — говорит Петре старшой, — к попу хотя бы и попроси у него мерку до вечера. Смотри только не проговорись про деньги, не то жадный поп выследит нас и оставит ни с чем.

— Кому ты это говоришь? — отвечает Петря. — Положись на меня как на каменную гору. Уж я сумею попа околпачить.

И тут же отправился — одна нога еще на пороге, а другая уже у поповой калитки.

— Дай нам, — говорит, — мерку до вечера. Вернем с лихвой. Только не думай, что мы деньги мерить будем. Делить хотим кукурузу, просо и другую мелочь.

Дал поп мерку, а сам задумался.

«Тут что-то нечисто с этим разговором о деньгах, — думает. — Покойник был человек богатый; что, если он оставил клад, и братья делят его моей меркой? Никто не знает, где найдет, где потеряет. Да уж ладно, займусь своими делами».

Только отмерили братья по мерке-другой, затявкала собака; поначалу редко, потом чаще, злее, а потом так залаяла, будто кто совсем близко подошел. Ясно стало братьям, что кто-то ходит около дома и, видно, уйти не хочет.

— Опять ты, Петря, какую-нибудь глупость сболтнул, — говорит старшой. — Боюсь, поп за нами следит. Не к добру лает собака. Поди-ка посмотри, что там такое.

Кинулся Петря в сени и застыл, разинув рот.

Что еще там такое?

Не в силах был поп совладать с собой, да и решил выследить братьев. Полез через забор, почуяла собака и кинулась на него, тянет попа вниз, а он хочет спрыгнуть назад, да не может. Испугался поп до смерти, растерялся и угодил на острый кол. Сидит, дрыгает что есть силы ногами, руками машет.

— Господи, — крикнул тут Петря и поспешил, добрый человек, помочь попу, с кола его стащить.

А поп дергается как полоумный, и чем больше дергается, тем глубже на кол садится. Прибежал Петря, а поп уже при последнем издыхании. Только и успел Петря слова поповы услышать:

— Спаси мою грешную душу, сынок, никогда больше не буду в чужие дела лезть.

И вправду не пришлось ему больше лезть — тут же и помер.

Прибежал Петря к братьям и кричит:

— Беда! Поп помер на колу, а люди скажут, что это мы его убили!

Средний испугался до смерти, схватил мешок с деньгами, да и собрался дать тягу.

— Стойте, братцы! — кричит старшой, который был посмышленей. — Ополоумели вы, что ли? Обсудим-ка лучше все толком, а то поспешишь — людей насмешишь. Сначала снимем попа и притащим сюда; потом вобьем в дверь крюк и повесим его. Люди и подумают, что поп пришел воровать, испугался, что поймают, да и повесился на двери.

— Верно, — ответил средний и успокоился. — Притащим попа, вобьем крюк и повесим его.

Так они и сделали и тут же пустились наутек. Старшой схватил мешок с деньгами, средний — другой, а Петря — мешок с мелким просом; не умирать же с голоду в дороге.

— Притяни дверь за собой, дурень! — на бегу крикнул Петре старшой.

«Притянуть дверь за собой? Как же ее притянуть?» — думает тот в недоумении. Бросил он мешок, снял дверь с петель, взгромоздил ее вместе с попом себе на спину, да и отправился вслед за братьями. А те неслись сломя голову, будто от пожара спасались.

Бежали они, бежали, пока не достигли густого леса. Тут их и застала ночь.

— Тьфу ты, наказание господне! — крикнул старшой, завидев Петрю с дверью да с попом на спине.

Лес — такой темный и густой, что даже жутко становится. И будто уж слышится щелканье волчьих клыков, медвежий рык и вой других голодных зверей. Того и гляди, накинутся и растерзают братьев в клочья. Мертвого попа только тут не хватало… Кто знает, что еще может выкинуть мертвый поп!

Петря и так с ног валился.

— Что же тут такого, — отвечает брату, — брошу я его — вот тебе и вся недолга.

— Боже упаси! — кричит средний. — Оставим его здесь, а ну как он отвяжется и припустится за нами?

— Верно, — говорит старшой. — Ночью мертвецам вольная воля. Держи его при себе и не давай ему спуску.

Идут они дальше: старшой впереди, второй — за ним, а третий — сзади. Трудно и боязно им идти по темному лесу. Шагают, а куда — сами не знают. Устали, ноги еле волочат.

Что тут поделаешь? Отдохнуть бы — да боятся и того, и сего, и всего. Мало ли что может случиться ночью в темном лесу! Только умные люди нигде не пропадут. Нашли они большое ветвистое дерево, полезли на него и устроились на ветвях отдохнуть. Кто знает, может, и поспать удастся?

— Гляди в оба, — говорит Петре старшой, — и не смей спать. Стой на страже и, как кто появится, сразу нам говори. Да за попом следи, чтоб пакость какую не натворил. Придет наш черед, мы станем на страже, а ты поспишь.

Поставил тут Петря дверь на ветки и прислонил ее к дереву, пощупал, хорошо ли вбит крюк, держится ли веревка на поповой шее.

— Не ваша это забота, — отвечает он братьям. — Обо мне пусть у вас голова не болит. Спите спокойно, как дома на печи. А я глядеть буду.

Насторожился Петря, что твоя кошка, стоит, по сторонам поглядывает, вперед-назад, влево-вправо, застыл, едва дышит. Вдруг слышит, будто невдалеке шелестит. Видит — появляются какие-то тени. Одна, другая, третья, двенадцать и еще одна — всех тринадцать.

А были это разбойники — двенадцать, с главарем — тринадцать. И несли они драгоценности, шелка, бархат да иные дорогие вещи, награбленные бог весть где. Остановились они под ветвистым деревом отдохнуть и попировать. От страха у братьев стало сердчишко с кулачишко.

— Конец нам, — шепчет старшой. — Схватят нас и отберут мешки с золотыми.

— А то еще и придушат, — добавляет средний.

— Или на ветке повесят, — шепчет Петря.

Конечно, приятного мало сидеть на дереве, если под ним отдыхают разбойники — двенадцать, с главарем — тринадцать.

А разбойники стали собирать хворост да сушь для костра. По лесу шныряют, ветви собирают; набралась гора для разбойничьего костра. Долго ли, коротко ли, зажгли они костер.

— Ой, — шепчет Петря, — задушат нас дымом, спалят огнем.

— Молчи, осел! — ругает его старшой. — Еще выдашь нас.

— Накличешь на нас беду, — добавляет средний.

Прошло немного времени.

— Братцы, — говорит Петря, — дым в горло попал, першит очень.

— Молчи! — сердито шепчет старшой.

— Братцы, — пристает Петря, — меня икота одолевает.

Хоть среднему и жаль кулака, все же дал дураку тумака.

А разбойники тем временем зарезали барана и стали жарить на вертеле, даже шкуры не содрали. Повалил густой дым от спаленной шерсти.

— Задыхаюсь, братцы, — шепчет Петря.

Стукнул его старшой, стукнул и средний, а сами уж тоже задыхаются.

Разбойники ограбили церковь и вместе с драгоценностями утащили и мешок ладана. Церковь грабить грешно, некоторые из разбойников и раскаялись. Чем бы усмирить божий гнев? Богу, известное дело, нравится запах ладана. Вот они и взяли по горстке ладана да и бросили в огонь. Какое поднялось благоухание! Весь лет запах ладаном.

— Братцы, сейчас чихну. Не могу больше, ей-богу, чихну! — шепчет Петря.

Не успели братья отвесить ему положенных тумаков — Петря как чихнет! Лес задрожал. Задрожала и дверь с попом; выпал тут из замочной скважины ключ и скатился прямо на разбойников.

Екнуло сердце у старшего и среднего. А разбойники вскочили на ноги, и все двенадцать, с главарем — тринадцать, задрали головы кверху и стали разглядывать дерево, откуда послышался чих и упал ключ.

Ну, теперь держись!

Глядели разбойники вверх, глядели, пока затылки не заболели, ничего не увидели: внизу-то от костра светло, а на дереве дым да темень — хоть глаз выколи.

— Ну и дурни же вы, как погляжу, — говорит один из разбойников. Был он поумней и бога боялся. — Это запах ладана поднялся к небесам, святой Петр чихнул от радости и бросил нам ключ от райских ворот. Пусть, мол, каждый входит в рай, когда вздумает.

— А может, он, собачье сердце, захотел стукнуть нас ключом по голове? — шепнул другой, потрусливей.

— И то может быть, — сказал третий.

— Возможно, — согласились и остальные.

Забеспокоились тут грешники.

— Братцы, — говорит опять Петря. — Дверь с попом падает, сил нет ее больше держать.

Только он это сказал, дверь с попом выскользнула из рук и — бух! — прямо на несчастных грешников.

— Пропали наши головушки! — завопили те. — Вот сам святой Петр с вратами рая в придачу.

Охватил разбойников ужас. Разбежались они в разные стороны и оставили под деревом зажаренного барана, драгоценности, шелка, бархат и прочие дорогие вещи, да и мешок с ладаном — одним словом, все, что награбили бог весть где и когда.

— Ха-ха-ха! — смеется Петря. — Ну и торопились же они.

Смеются и братья, старшой да средний. Понравилось им, видишь ли, как бегут разбойники; у кого коленки задраны до носа, у кого пятки у самого затылка.

Видят братья — нет разбойников. Сошли они с дерева и давай подбирать узлы. Только где уж там делить по-братски. Нагрузились старшой и средний драгоценностями, шелками, бархатом и прочими дорогими вещами, сколько мог каждый унести. А Петря? У него платье хоть и новое, да нрав старый. Вытащил он из-за пазухи нож, отрезал себе кусок жареной баранины и принялся ее уписывать так, что за ушами трещало. Уж очень он проголодался. Ест и ни о чем не думает, ничего не слышит и не видит.

Наелся Петря, осмотрелся — глядь, а он один!

Побоялись братья, что разбойники, не приведи господь, опомнятся и вернутся обратно, вот и убежали прочь.

Остался Петря один, один с попом.

— Бедный поп, — молвил он. — Что там ни говори, а после смерти сделал ты христианское дело. Не брошу я тебя, как язычник, на съедение воронам, орлам да лесным зверям.

Петря был добрым христианином. Стал он копать ножом яму — схоронить попа.

«Бедный ты, бедный, — думает Петря, — умер ты без свечки, никто не оплакивал тебя, не спел тебе отходной. Покурю я, по крайней мере, над тобой ладаном, и душа твоя вместе с дымом перейдет на тот свет».

Взял он мешок с ладаном и высыпал его на горящие угли, оставшиеся от разбойничьего костра.

Тут же дым в самом деле поднялся до самого рая, где сидел святой Петр. И знал святой, что жег ладан человек с чистым сердцем.

Не долго думал он, взял да спустился с неба и предстал перед Петрей. А тот сидит себе на пне и любуется, как дым от ладана кверху поднимается.

— Здравствуй, сынок, — говорит святой Петр приветливо, по-стариковски. — Каково поживаешь?

— Да так, — отвечает Петря, не сводя с него глаз, — сижу на этом пне. Наелся досыта, братьев ветер да грехи тяжкие унесли, попа я схоронил. Делать мне больше нечего, вот и сижу.

— Правильно поступаешь, сынок, — говорит святой Петр. — Человек мается-мается, ему и отдых полагается. А господу богу понравились твои дела, и поспал он меня похвалить тебя от его имени.

— Покорно благодарю, — отвечает Петря и привстает со своего пня.

— А еще приказал мне господь, — продолжал святой Петр, — сказать тебе, чтобы ты попросил у него чего-нибудь. Хочет он исполнить любое твое желание.

— Да я ничего не прошу, нет у меня никаких желаний, — отвечает Петря, не задумываясь.

— Нельзя так, тезка, — стоит на своем святой. — Против бога никто идти не может: ему все ведомо, он-то все может. Раз он говорит: проси — нужно просить, говорит: бери — нужно брать.

— Ну, если это дело подневольное, так чего же ты у меня спрашиваешь? — отвечает Петря.

— Не грубиянь, братец, — говорит райский ключник с укором, — проси, каких хочешь богатств — все у тебя будет.

— Да их у меня и так хоть пруд пруди. Не знаю, куда девать; беда мне с этим богатством.

— Ну, тогда попроси здоровья.

— Да разве не видишь, каков я? — отвечает Петря. — Как можно просить то, чего имеешь вдосталь!

— Так проси долгой жизни, — настаивает святой.

— Вот еще, — возмутился Петря. — Кто же кота в мешке покупает? Выпросишь, а потом пожалеешь.

— Тогда проси счастья, — вскричал святой Петр, теряя терпение.

— А кто счастливее меня? — опять отвечает Петря. — Оставь меня, каков я есть. Лучше все равно быть не может.

Святой Петр не уже всякого другого знал, что такое приказ начальства. Подошел он к Петре и шепнул ему ласково на ухо:

— Да проси же себе, дурень, жены и детей, да чтоб дом был, как у порядочных людей.

— Ой, — воскликнул Петря и отступил на три шага, — не стыдно тебе, старому человеку, соблазнять меня? Такое не просят, оно само приходит в свое время. Женитьба не гоньба — поспеешь.

Видит святой Петр, что с ним не сладить. Нахмурился и заговорил по-другому:

— Ты что, человече, не понимаешь, что это — приказ? Божьему повелению надо подчиниться, — добавил он строго.

— Ну, раз приказ, — отвечает Петря, — делать нечего. Пусть это будет на твоей совести. Попрошу я… Чего же мне попросить? Дай-ка я попрошу комариную волынку, — сказал он, чтобы запросить, чего и достать нельзя. Да только не знал он, бедняга, что бога обвести вокруг пальца невозможно. Что ни проси у бога — он даст тебе то, что ему заблагорассудится.

Отошел святой Петр в сторону и тут же вернулся с комариной волынкой. И до того она была тонкой, что глазами не разглядишь, до того легкой, что в руках не чувствуешь.

— Вот тебе, парень, волынка, какую ты просил. И знай, что тот, кто играет на ней, и тот, кто слушает, забывают и голод, и жажду, и заботы, и усталость, и страдания. Кто услышит, тому жизнь раем покажется, и будет он плясать до упаду. Вот оно как…

Сказал это святой Петр, да и был таков.

Петря смотрел, разинув рот, то на место, где только что стоял святой, то на волынку, которую почти не видел и в руке не чувствовал, и никак не решался поднести ее к губам.

— Вот у меня и волынка, — сказал Петря. — Только не знаю, что мне с ней делать.

А тем временем волки почуяли запах барана, зажаренного в собственной шкуре, и стали собираться под деревом. Долго ли, коротко ли, видит Петря — окружили его волки со всех сторон и глазами сверкают. А волки были большие и щелкали зубами — вот-вот разорвут и съедят молодца.

«Погодите же, — думает Петря, — вы у меня напляшетесь. Проголодались? Сейчас накормлю». Надул он волынку и стал играть, как умел.

Посмотрели бы вы, какие тут начались чудеса. У Петри страх как рукой сняло, а волки сразу подобрели, замахали, как щенята, хвостами, потом принялись плясать, прыгать, кувыркаться и всякие выкрутасы выделывать, как в сказке… Любо-дорого глядеть!

Отправился Петря в путь и все продолжает играть на волынке. Захотелось ему из лесу выбраться в поле, к людям. Одному ведь и в раю жить скучно… Один и дома горюет, двое и в поле воюют.

А волки идут за ним, подпрыгивают, кувыркаются и выделывают разные штуки.

На заре вышел Петря из леса и увидел впереди поля, сады, луга — словом, и деревня недалеко.

«Так, — подумал он, — было хорошо, теперь еще лучше будет».

Перестал он играть, а волки испугались света и побежали обратно в темную лесную чащу. Что же Петре делать? Куда податься?

Пошел он полем между селами и лугами, а где и прямиком. Долго ли, коротко ли, приходит Петря в деревню и останавливается у попа. Знает крестьянин, что поп на селе боярин.

— Здорово живешь, батюшка.

— Здравствуй, сын мой. Откуда и куда?

— Из дома я, батюшка, да вот не знаю, откуда и куда отправился, где был, куда прибыл и куда дальше идти…

Поп, человек себе на уме, сразу смекнул, что имеет дело с дурачком-простачком, который сам не знает, чего хочет, и не ведает, где голову приклонить.

«Такой-то мне и нужен, — думает про себя поп. — И не отсюда он и не оттуда, а будет сидеть, куда посадят».

— Иди ко мне служить, сын мой, — говорит. — Работы немного, плата хорошая. Утром встанешь, конюшни почистишь, а потом сиди сложа руки. Поведешь скотину на водопой, дашь ей корму, и опять делать нечего. Наколешь дров, разведешь огонь на кухне и опять сиди себе. Потом коз на пастбище выгонишь и целый день заботы не ведаешь. Вечером, как вернешься, опять делаешь все, как утром, да еще кое-что, а потом сидишь себе и ничего не делаешь. И за все это я дам тебе в год семь коз с козлятами и козла рогатого, чтоб ты из дома моего ушел богаче, чем пришел.

— Что ж, послужу тебе, батюшка, — отвечает Петря.

Стал он у попа служить, чтоб хоть как-нибудь пристроиться.

Утром сделал Петря все, что полагалось, и хотел было отдохнуть, да некогда. Потом вывел он поповских коз на выгон, и тут началось…

Только привел их на выгон, козы разбежались, будто черти за ними гнались. Одна лезет на скалы, другая прыгает в яму, третья через плетень в зеленую капусту соседа. Не зря сам черт козу у ворот рая стережет. Бегает бедный Петря, высунув язык, за козами то вверх, то вниз, то в ту сторону, то в другую, не может собрать их в одно место.

— Ладно, — говорит он, измаявшись. — Не умней же вы волков. Сейчас вы у меня напляшетесь.

Вынул Петря волынку и заиграл. Как будто кто-то за веревочку потянул коз с козлятами да с козлами рогатыми к Петре. Собрались они вокруг и давай плясать, как только козы умеют. Где уж тут думать про голод и жажду!

От прыткой козы ни забора, ни запора. А тут успокоились они, пляшут, только бороды козлиные да уши трясутся. Сидит Петря весь день до вечера под широколистой липой, играет козам, а они ласково поглядывают на него и прыгают.

Только вечером, когда Петря перестал играть и вернулся со стадом домой, козы были до того голодны, что набросились, как саранча, на попову изгородь и всю обглодали.

На второй и третий день опять то же.

— Слушай, батюшка, — говорит попадья, добрая жена, из тех, что мужа сводят с ума, — нечистое дело с этим слугой. Не возьму в толк, что творится с нашими козами. Приходят они с поля голодные, все меньше дают молока и обглодали весь наш плетень.

— Сдается и мне, неладно что-то, — отвечает ей муж. Был он поп, жил в божьем страхе, вот и соглашался во всем с женой, лишь бы мир в доме царил.

— Последи-ка за ним и узнай, что к чему, — требует попадья.

Он говорит — нет, она говорит — да. Спорили они, спорили — только все равно вышло так, как хотелось жене. Да иначе и быть не могло. Рано утром встал поп и пошел на выгон. Спрятался он в кустах, чтобы выследить Петрю и поймать его с поличным.

Разнесчастная его головушка! Заиграл Петря на волынке, акозы с козлятами да с козлами рогатыми принялись плясать. Но пуще всех плясал поп, ведь душа-то у него человеческая. Трясутся козлиные бороды, но еще сильнее трясется попова борода. Колючки рвали рясу в клочья, царапали кожу и лицо. Жалко глядеть на бедного попа. Только не чувствовал он шипов, не сердился на Петрю, потому что чудесная волынка радовала и успокаивала его душу. Глядит поп на Петрю, прыгает все да приговаривает:

— Отдам за него, ей-богу, отдам!

Была у попа одна-единственная дочка, девушка красоты неописуемой, и решил он отдать ее за Петрю. Где же найти ему другого такого зятя!

Плясал поп целый день и не жаловался, хоть бы трое суток этот день тянулся.

А вот как вернулся он домой в разорванной рясе, со спутанной бородой и весь исцарапанный… начался тут другой разговор. Лучше бы и не вспоминать о нем.

— Взгляни на себя, какой же ты мужчина, какой ты поп! — ругает его попадья. — Выставил тебя дурачок на посмешище перед всей деревней. Дети и те над тобой потешаются!

— Да уймись ты, женщина, попридержи язык, — отвечает поп. — Ничего-то ты не понимаешь. Посмотрю я, каково тебе будет, как заиграет он на своей волынке. В церкви и то пустишься в пляс.

— Кто, я? — кричит попадья. — Как бы не так! Плясать, когда не хочется!.. Посмотрела бы я… Лопну, а не сдамся и в пляс не пущусь. Не такая я тряпка, как ты.

— Ладно, — говорит поп. — Посмотрим, какая в тебе сила. Вот вернется, попрошу его поиграть. Тогда и увидим, будешь ли ты так ерепениться.

Не смогла попадья отказаться. Решили они тут же попросить Петрю поиграть, как придет с козами домой. Хоть и была попадья уверена, что плясать не будет, да только чем ближе становилось к вечеру, тем больше кручинилась.

«А что, — думает, — если у этого дурачка какая-нибудь чертовщина? Не хотелось бы срамиться». Стала она подумывать, где бы спрятаться, а тут и стадо, слышно, идет. Куда же ей деваться? В бочку какую-нибудь залезть? Уж очень неудобно в бочке сидеть.

Поднялась она скорей на чердак, открыла сундук, где хранила пряжу, прыгнула в него и опустила крышку. Лежит — не дышит.

Да только и здесь настигла бедную женщину волынка. Как заиграл Петря на волынке, давай тут попадья ворочаться. Ворочалась она в сундуке, ворочалась что есть мочи, да так, что сундук запрыгал: трах-трах, бах-бах. Допрыгал сундук до чердачной лестницы и — бух! — свалился прямо в сени.

— Отдам за него, ей-богу, отдам, — кричит попадья, готовая выдать дочку за Петрю.

И устроили они знаменитую свадьбу, как полагается в поповском доме. Так стал Петря хозяином, со своим домом и двором; появились у него и дети.

А коли случалась в семье какая беда или что не так выходило, брал Петря волынку, принимался играть, и все опять налаживалось.

Тут и сказке конец. Кто ее дальше знает, тот пусть и продолжает.

Примечания

1

Фэт-Фрумос — Прекрасный Молодец, герой многих румынских сказок.

(обратно)

2

Иляна-Косынзяна — Дева-Краса, героиня многих румынских сказок.

(обратно)

3

Нэздрэван — провидец.

(обратно)

4

Болован — камень.

(обратно)

5

Декусярэ — вечерний.

(обратно)

6

Мьезденоапте — полуночный.

(обратно)

7

Зорилэ — рожденный на заре.

(обратно)

8

Миряну — земельный.

(обратно)

9

Пэкалэ — один из популярных героев румынских народных сказок, высмеивающий обывателей.

(обратно)

10

Тындалэ — герой румынских сказок, часто противостоящий Пэкалэ.

(обратно)

Оглавление

ФАСОЛЬ ДО НЕБЕС Венгерские сказки

  ФАСОЛЬ ДО НЕБЕС

  МАЛЕНЬКИЙ СВИНОПАС

  ДВА ВОЛА С ГОРОШИНУ

  ИСКАТЕЛЬ БЕССМЕРТИЯ

  ДУРАЧОК-ПРОСТАЧОК

  ЗАМОК НА СОЛОМИНКЕ

  СМОРОДИНКА

  СЫН БЕЛОЙ ЛОШАДИ

  ПТИЧКА

  СЕЛИКЕ, ЯНОШ И ЕГО ДРУЗЬЯ

  МАЛЕНЬКИЙ ЯНКО

  ПЕТЕР И ЖЕЛЕЗНОГОЛОВЫЙ ЧЕЛОВЕК

  РОЗАН И ФИАЛКА

  ХОРОШИЙ-ПРИГОЖИЙ

  ЗЛАЯ МАЧЕХА

ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОКИ Румынские сказки

  МОЛОДОСТЬ БЕЗ СТАРОСТИ И ЖИЗНЬ БЕЗ СМЕРТИ

  ЦУГУЛЯ, СЫН СТАРИКА И СТАРУХИ

  ИЛЯНА-КОСЫНЗЯНА[2]

  ОКАМЕНЕВШИЙ

  ЗАКОЛДОВАННЫЙ КАБАН

  РОМАН-НЭЗДРЭВАН[3]

  СТАН-БОЛОВАН

  ТРИФОН-ДУРАК

  ФЭТ-ФРУМОС ЗОЛОТЫЕ КУДРИ

  ДВЕНАДЦАТЬ ЦАРЕВЕН И ЗАКОЛДОВАННЫЙ ЗАМОК

  СОЛЬ В КУШАНЬЕ

  ГРЕУЧАНУ

  ПЕТРУ-ПЕПЕЛ

  БОГАТЫРЬ ПРЫСЛЯ И ЗОЛОТЫЕ ЯБЛОКИ

ЛЕНИВАЯ КОШКА Венгерские и румынские сказки

  ПЕТУШОК И ТУРЕЦКИЙ СУЛТАН

  ПАСТУХИ И МУХА

  ВОЛК-БОЛК

  СТАРУХА И СМЕРТЬ

  ПОЛУШУБОЧЕК

  ДВА ЖАДНЫХ МЕДВЕЖОНКА

  БЕЛАЯ ЛОШАДЬ

  ЗАЙЧИК

  ОТОЩАВШИЙ ПОП

  О ТОМ, КАК БЕДНЯК ЧЕРТА ОБМАНУЛ

  ЛЕНИВАЯ КОШКА

  КОРОЛЬ КАЦОР

  УМНЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ПОРОСЕНОЧЕК

  ВРАТЬ, И ТО НАДО УМЕЮЧИ

  ПРИБАУТКА

  БЕДНЯК, ЛИСА И МЕДВЕДЬ

  КАК Я НА НЕБЕ ПОБЫВАЛ И НА ЗЕМЛЮ ВЕРНУЛСЯ

  ПАСТУХ С ГЛАЗАМИ-ЗВЕЗДАМИ

  ПЕТЕР-ОБМАНЩИК

  КАТИЦА ТЕРДСЕЛИ

  ПОСЛУШНАЯ ДОЧЬ СТАРИКА

  БАБКИН КОЗЕЛ

  МУДРАЯ ЦАРИЦА

  ЗОРИЛЭ-МИРЯНУ

  ЦАРЬ-РЫБА

  ПЭКАЛЭ[9] В РОДНОЙ ДЕРЕВНЕ

  ПЕТРЯ-ДУРАК

*** Примечания ***