Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
Коста шел по узорчатому парапету и не верил, что это наяву. Со стен, из тяжелых золоченых рам смотрели на него гордые красавицы в кружевах, бархате и атласе. Разнообразные яства, рожденные щедрой кистью художников фламандской школы, дразнили аппетит. Монархи всех стран и веков укоризненно и презрительно щурились на его грубую кавказскую одежду.
«Не во сне ли я?» — снова и снова спрашивал себя Коста и поглядывал в огромные окна. Там, за зеркальными стеклами — спокойная гладь реки, громады зданий на противоположном берегу, мосты, арки и зелень садов, чуть тронутая осенней позолотой.
Он шел из залы в залу, нигде не задерживаясь. Конечно же, он придет сюда еще много раз, придет, чтобы рассматривать и осмысливать каждое полотно, каждую скульптуру. А сейчас — дальше, дальше. И вдруг…
Небо в сводчатых окнах такое же синее, как там, на его родине, в Осетии. И горы такие же — белые, вечные. Он остановился. И не мог отойти от картины до тех пор, пока вежливая служительница не сказала, что музей закрывается.
Он пошел к выходу, но вернулся снова. Что, собственно, так привлекало его в этом маленьком, не столь уж приметном полотне?
Молодая мать, сама почти девочка, держала в руках пухлого младенца. Трогательные рыжеватые завитки волос, сытый и сонный детский взгляд, и глаза матери, исполненные обреченной, вечной и беззаветной любви.
Леонардо да Винчи! Мог ли юноша, родившийся в нищей, заброшенной к облакам горской сакле, мечтать о том, что увидит творения итальянского гения?!.
— Еще раз прошу вас, сударь, покинуть стены нашего музея, — раздался настойчивый и уже далеко не такой вежливый голос служительницы.
И он покорно пошел к выходу, неслышно ступая в своих мягких горских сапогах по натертому до блеска паркету.
2
Тяжелая дверь плавно закрылась, и Коста остановился на ступенях Эрмитажа.
Уже больше месяца жил он в Петербурге, и, казалось, город прилагал все старания, чтобы предстать перед ним в самом лучшем свете. Погода была теплая, солнечная, и Коста уже начинал с недоверием относиться к рассказам о моросящих петербургских дождях, о сером и сумрачном небе, о промозглом ветре, пронизывающем до костей.
В маленькое окно чердачной комнаты, которую Коста. снял на время экзаменов, он каждое утро видел безоблачное небо — ясное и тихое, и, казалось, этой тишине не будет конца.
Впрочем, пока шли экзамены, у него не было времени размышлять о погоде. Он стал замечать ее лишь теперь, когда все осталось позади и, получив высший балл, он был зачислен студентом Петербургской академии вольных художеств.
Никогда еще не ощущал Коста такой силы и уверенности, как в эти дни. Все казалось по плечу. Случись сейчас ему, как храброму нарту Батрадзу[1], вступить в единоборство со злыми духами, он, конечно же, вышел бы победителем. А подари ему нарт Ацамаз[2] свирель, Коста завоевал бы своими песнями весь мир!
Легко сбежав по широким ступеням, он вышел на пустынную Дворцовую площадь, обошел кругом тяжелую колонну, увенчанную бронзовым ангелом, и через Дворцовый мост направился на Васильевский остров.
Когда Коста ехал в Петербург, он был уверен, что его встретит двоюродный брат Андукапар, который уже несколько лет учился здесь, в военно-медицинской академии. Не увидев его на перроне, Коста растерялся — куда идти? Прямо с вокзала поехал он разыскивать брата. В академии ему сказали, что Андукапар поступил на лето репетитором к детям какой-то вдовы-генеральши и выехал с ними на дачу, под Лугу. Коста на следующий же день съездил к нему.
Андукапар мог вернуться в Петербург лишь к началу сентября. Коста даже испугался — как жить одному в незнакомом городе? Но теперь он был рад своему одиночеству. Он чувствовал себя первооткрывателем — все узнавал сам, и каждый раз это походило на маленькую победу.
Чужой в огромном городе, он ничего ни у кого не расспрашивал, сам находил все, что его интересовало. Впрочем, это оказалось не гак уж трудно. Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Некрасов, Толстой и Достоевский так широко и зримо рассказали ему о Петербурге, что порой, останавливаясь перед каким-нибудь зданием или памятником, Коста ловил себя на ощущении, будто пришел сюда не впервые. Когда-то давно, может быть, в другой жизни, он уже приходил сюда, конечно же приходил.
Этой другой жизнью была его страсть к книгам.
Оказавшись на Сенатской площади, Коста с трудом удержался, чтобы не опуститься на колени. Священные камни! Это по ним проходили декабристы. Здесь раздался выстрел Каховского, пробудивший Россию.
Декабристов загнали в тюрьмы, сослали на каторгу и заклеймили позором. Пятерых повесили. Но
Последние комментарии
2 часов 32 минут назад
5 часов 5 минут назад
5 часов 34 минут назад
5 часов 41 минут назад
7 часов 16 минут назад
8 часов 43 минут назад