Библиотека капитана Немо<br />(Роман) [Пер Улов Энквист] (fb2) читать постранично, страница - 2

ненавидеть жизнь.

Кажется, и не только теоретически, а исходя из многовекового опыта человечества (впрочем, зачем так далеко? — из нашего индивидуального), что верить и надеяться особенно не на что. Да нет. Вектор творчества Энквиста указывает прямо противоположное направление: выжить можно. Двигаясь неуклонно и настойчиво вперед, не боясь и не уходя от самого страшного — от тех страданий, которыми чревата современная действительность и которые, обрушиваясь на человека, приводят его на грань безумия, к более глубокому осмыслению себя и окружающего мира. Только тогда и удастся выжить — в поиске единства с собой и другими. А если сдашься — пропал.

Именно таков выстраданный вывод романа «Библиотека капитана Немо».

Давно известно — простите вольную аналогию, — что, когда заблудишься, ходишь по кругу, вновь и вновь возвращаясь к тому же месту. В психологии это называют (там свои термины) господствующим очагом возбуждения. Да вы, пожалуй, сами замечали у современных писателей — а уж Энквист плоть от плоти своего времени! — что избегают они в хронотопе (пространственно-временной организации произведения) хронологической и пространственной последовательности изложения событий. Фрагменты, его образующие, точно вписаны (у Энквиста особенно, с указанием места, дат, даже часов) в пространство и время, а ют их компоновка обусловлена — иногда пишут — прихотливой, а на самом деле, видимо, единственно возможной для автора логикой его мысли.

Композиция романа «Библиотека капитана Немо» — центростремительное движение по кругу, образуемому основополагающей константой человеческого бытия: рождение — смерть и далее (для верующих — непреложно, а для остальных — с надеждой) — новое рождение (воскресение), многократно повторенное в мифологии и у писателей, склонных к мифотворчеству, — сводит все к главному вопросу: что есть человек? «Палач, жертва, предатель»? А может быть, и то, и другое, и третье? — размышляет вместе с героем автор.

Вокруг столь мучительных раздумий создается мощное поле притяжения из эпизодов — некоторые из них всплыли (своеобразные реминисценции) из других произведений, иногда как цитаты, а чаще видоизмененные, — выступающих в качестве подлинных, глубоких символов, указывающих на иные временные и содержательные горизонты, придающих описываемым событиям общечеловеческое измерение и свидетельствующих о единстве всего сущего. Введенные в текст слова-рефрены являются сигналами, отсылающими нас к ним.

Энквист придерживается современных представлений о многосоставности человеческой личности, определяемой ее сложной ролевой структурой — теми многочисленными ролями, которые каждый выполняет в жизни, — и подсознательными глубинными импульсами, находящимися между собой в противоречивых отношениях. Обусловленная этим изощренная структура романа — в нем условно можно выделить три слоя, — являясь своеобразным аналогом человеческой личности, служит раскрытию противоречивого внутреннего мира.

Первый слой — библейско-евангелический и вообще ритуально-мифологический. Христианские образы, воспринятые детским сознанием героя как образы родителей и старших, являются для него столь же естественными и земными, как, скажем, окружающая природа.

Бог, говорила ему мать, как отец, которого он, правда, не помнил, поскольку лишился его в шестимесячном возрасте. Он строгий и суровый. «Но надежда оставалась. Надежда — это Сын Человеческий. Он не такой сердитый, чуть ли не злобный, как сам Бог. Сын Человеческий пригож собою, всеобщий любимец, а в боку у него рана, из которой истекли кровь и вода и в которой, как в пещере, могли укрыться сквернавцы, прячась от врагов…

Иисус был заступником перед карающим Богом. Мне понадобились все мои детские годы, чтобы уразуметь, что у Сына Человеческого чаще всего не хватало времени. Очень редко, когда хватало…» и для нас, страждущих.

Опору и поддержку герой романа находит в своем Благодетеле — капитане Немо, который являлся ему по зову и направлял его. Эта линия — второй слой романа. Прочитанный в раннем детстве «Таинственный остров» становится для него сигналом. «Оставалось только расшифровать его. На это ушла почти вся жизнь, но в конце концов мне это удалось».

Родные места, побережье Нюланда, неизменно ассоциируются с реалиями Жюля Верна: «Остров находился на расстоянии шестнадцати морских миль к югу от побережья Нюланда; из дальних финских шхер можно было различить вершину вулкана. Иногда он курился…», но особенно притягательным оставался последний лагерь Благодетеля, который он разбил в центре вулкана Франклина. У того хватало времени для попавших на остров поселенцев, полуослепших, потерпевших крушение, тех, кто уже почти потерял веру в то, что они люди. Не то что Сын Человеческий. У того вечно не хватало времени. На Благодетеля можно было положиться.

«Там, в заполненном водой кратере вулкана, „Наутилус“ встал на вечную стоянку. Судно