От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Слог хороший, но действие ГГ на уровне детсада. ГГ -дурак дураком. Его квартиру ограбили, впустил явно преступников, сестру явно украли.
О преступниках явившихся под видом полиции не сообщает. Соглашается с полицией не писать заявление о пропаже сестры. Что есть запрет писать заявление ранее 3 дней? Мало ли, что кто-то не хочет работать, надо входить в их интерес? Есть прокуратура и т.д., что может заставить не желающих работать. Сестра не
подробнее ...
пришла домой и ГГ отправляется в общественную библиотеку, пялясь на баб. Если ГГ и думает, то головкой ниже пояса. Писатель с наслаждением описывает смену реакции на золотую карту аристо. Диалоги туповатые, на уровне ребёнка и аналогичным поведением. История драки в школе с кастетами и войнами не реально глупая. Обычно такие тупые деологи с полицией, когда один сознаётся в навете оканчивается реальным сроком. Когда в руки ГГ попали вымогатели с видео сестры, действия ГГ стали напоминать дешевый спектакль. Мне данный текст не понравился, сказочно глупый.
принц Фродиг в течение последних трех лет жил в другой стране и учился в школе Халфвига. Короче говоря, у Сисси с детства была слабая грудь. «У простолюдинов это часто бывает, знаете ли, — сказал виконт, — это у них наследственное. Передается по женской линии». Девушка стала чахнуть, худела и бледнела, но никогда не жаловалась и всегда улыбалась, хоть и таяла просто на глазах, пока однажды не легла в сырую холодную землю. Ах, милая Сисси, дикий цветок Хемгогна!
Ее оплакивало все королевство. Августейшие особы делали это бурно, экстравагантно, в общем, по-королевски. Король рыдал над разверстой могилой. Перед тем как гроб опустили в могилу, королева положила на крышку свою бриллиантовую брошь, доставшуюся ей по наследству от матери; эта брошь передавалась в их семье по женской линии в течение вот уже семнадцати поколений, начиная от самой Эрбинрасы Северной, и ее никогда еще не касалась рука женщины, не являвшейся кровной родственницей Эрбинрасы. И вот теперь эта брошь лежала в могиле маленькой простолюдинки Сисси. «Эта брошь не так ярко сияла, как глаза милой Сисси», — только и промолвила королева.
Вскоре после похорон я покинула Хегн, и меня года на три-четыре поглотили иные страны и города. Когда же я вновь посетила королевство Хемгогн, та горестная оргия была уже почти позабыта. Я поискала среди служащих Агентства своего виконта, но он больше здесь не работал; обретя по наследству титул герцога Иста, он переселился в апартаменты, расположенные в Новом крыле королевского дворца, и получил право пользоваться королевскими виноградниками не только для себя лично, но для своих званых вечеров.
Жаль! Мне он нравился — приятный молодой человек с несколько оригинальным, с точки зрения жителей Хегна, характером, который и заставил его в итоге работать гидом в Агентстве. Он действительно очень хорошо относился к иностранцам. Кроме того, в нем чувствовалась некая беспомощная учтивость, которой я, если честно, беззастенчиво пользовалась. Он был совершенно не в состоянии сказать «нет» в ответ на прямую просьбу, а потому — когда я попросила его — немедленно пригласил меня посетить несколько своих вечеринок, которые должны были состояться в течение того месяца, что я собиралась прожить в Хемгогне.
Именно тогда я и обнаружила, что у обитателей этого мира существуют и некоторые другие темы разговоров — не только спорт, разведение горки, погода и генеалогия.
Оказывается, члены семейств Тагг и Гэт, которых к тому времени насчитывалось человек двадцать, вызывали самый неподдельный и поистине неистощимый интерес у августейших особ Хемгогна. Дети посвящали им самодельные книжки с рисунками. Мать моего виконта очень дорожила кружкой и тарелкой, на которых в золоченой витой рамке были изображены портреты «матери» и «отца» семейства Гэт в день их свадьбы. Любительские ротапринтные издания историй, бытующих в среде августейших особ, о семействах коммонеров, проиллюстрированные фотографиями членов этих семей, были весьма популярны не только в королевстве Хемгогн, но и в соседних королевствах Дрохе и Вигмардс, где не имелось ни одной семьи простолюдинов. А вот в более крупном королевстве Одбой, расположенном к югу от Хемгогна, было целых три семьи коммонеров и один живой бездельник, или «пропащий человек», которого называли еще Старым Бродягой. Но даже и там, в Одбое, сплетни о Гэтах — о том, какие короткие у Чики юбки, долго ли матушка Тагг кипятит свое белье, действительно ли у дядюшки Агби язва или это просто обыкновенный фурункул, поедут ли тетушка и дядюшка Бод летом на недельку к морю или же осенью отправятся на Виноградные Холмы, — столь же охотно мусолили, как и в тех королевствах, где вообще никаких коммонеров не было. И портрет Сисси в венке из диких цветов, сделанный по фотографии, которую, опять же по слухам, сделал сам принц Фродиг, хотя Сисси и уверяла всех, что сделала ее сама, украшал стены тысяч различных комнат в дюжине различных дворцов.
Я была знакома с теми немногочисленными августейшими особами, которые не разделяли этого всеобщего обожания. Старый принц Фофорд, например, явно испытывал ко мне особую приязнь, хоть я и была иностранкой. Двоюродный брат короля и дядя моего друга герцога, Фофорд очень гордился своим нонконформизмом и радикальным мышлением. Ему страшно нравилось нарушать здешние условности. «Мятежник — так меня называют в семье», — добродушно ворчал он, поблескивая прячущимися в глубоких морщинах глазами. Дома он держал фленни, а не горки; и простолюдинов он терпеть не мог, даже Сисей недолюбливал. «Слабая слишком, — бурчал он. — Никакой жизненной силы. Да и откуда ей взяться — совсем ведь беспородная! Все слонялась под стенами дворца, все надеялась, что ее принц увидит, вот и простудилась. От простуды и умерла. Да все они какие-то дохлые! Дохлые и невежественные. И попрошайки. И в домах у них грязь и вонища. Только и умеют, что изо всего, даже из собственного горя, шоу устраивать! Выходят на улицу все
Последние комментарии
10 часов 51 минут назад
11 часов 45 минут назад
11 часов 48 минут назад
22 часов 40 минут назад
22 часов 42 минут назад
1 день 11 часов назад