cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
тебя и сдали куда следует.
— Ага.
— На Полигон сразу направили?
— Ну да. Сказали, что я уничтожил секретный летательный аппарат. Велели язык за зубами держать. И предложили на выбор: в лагеря или на Полигон. Ну я и выбрал.
— Что, даже про срок не спросил?
— А чего спрашивать? Сколько дали, столько и отбуду. Сам виноват, сам наказание понесу. Да и не жалею я о том, что попал сюда. Полезное же дело делаем — на благо страны.
— Ну да… — И опять Кузьмич лыбится. — Только вот какой страны?..
Нет, такие разговоры я с ним вести не собираюсь. Этак и до измены Родине можно договориться.
— Иди ты, Кузьмич, сам знаешь куда!
— Ладно-ладно. Не горячись… А ведь ты был прав, Зощенко.
— Что?
— По делу я к тебе. Не просто так.
— Ну?
— Возьми меня завтра в бой. В экипаж свой возьми…
Я, наверное, минут пять пялюсь на Кузьмича. Потом понимаю, что он так шутит и хохочу.
— Я серьезно, Зощенко. Возьми хоть механиком, хоть радистом — я могу.
— Не смешно шутишь, Кузьмич. Ты же тут сиднем сидишь, с железками копаешься. Какой тебе танк? Какой экипаж? Или тебе моча в голову ударила на старости лет?
— Попридержи язык, сопляк! — Кузьмич злится. — Да таких, как я, по всему Полигону от силы пять человек!
— Ну и зачем тебе в бой?
Они смотрит на меня — явно, решает, стоит ли меня посвящать в свою тайну. Понимает, что без веской причины я его с собой не возьму. Вздыхает. Признается:
— Вы завтра у пересохшей реки будете сражаться. Пойдете со стороны барханов к поселку. А мне туда очень нужно. Я с одним старым приятелем по рации договорился, он мне передачку там оставит на условленном месте. Ящик такой. Из-под консервов. Вот его я и хочу забрать. Вы меня высадите, где я скажу. А потом подождите.
— Да ты с ума сошел! Мы тебе что, таксомотор?
— Я быстро.
— Нет.
— Мне очень надо, Зощенко. Вопрос жизни и смерти.
— Что в ящике?
Кузьмич мнется, поглядывает на меня. Не хочет признаваться.
— Консервы.
— Врешь же, Кузьмич!
— Вру.
— Что в ящике?
— Посылка.
— Ладно, не хочешь говорить, не надо… Давай я сам эту посылку заберу.
— Нет. Не могу. Место особое, тайное. Открыть тебе его не могу. Извини. Мне самому туда надо ехать.
— Вот что ты за человек, Кузьмич!
— Возьмешь?!
— Нет.
— Я же насчет «Майбаха» договорился, — Кузьмич начинает канючить, будто ребенок шестилетний. — Верь мне, упакуют твою машинку на завтрашний выезд по высшему классу! А если захочешь, я и дальше буду тебе помогать. Я тебе такую рацию добуду — закачаешься!
— Закачаюсь?
Он отмахивается, смотрит на меня преданно — у нас в части кобель Шарик был, вот он так же в глаза заглядывал, когда ему кости подносили, но сразу не давали.
— Что в ящике? — опять спрашиваю я.
— Детали, — Кузьмич сдается. — Запчасти. ЗИП. Только особенные. Мой приятель, про которого я тебе говорил, подшаманил кое-что, проапргрейдил…
— Чего сделал?
Опять Кузьмич раздраженно машет рукой.
— Возьмешь?
— Ну, не знаю… Дай подумать…
Жалко мне полкового кобеля Шарика. Добрый он был, ласковый, а не баловала его жизнь. И сдох он плохо, просроченных консервов нажравшись.
* * *
В конце дня я отправляюсь в казармы, чтобы найти радиста в экипаж.
Ромка Хохорин, на которого я рассчитывал, — отказывается.
Харламов отказывается.
Курочкин отказывается.
И даже Руслан Гаджиев отказывается.
Все разводят руками:
— Кузьмич сказал по секрету, что тебя подобьют. Кузьмич всё знает. Так что — нет, извини, командир, не в этот раз.
Злой, иду искать Кузьмича.
Впрочем, что его искать? Он же из ангара ни ногой.
Врываюсь без стука в его каморку, заставленную аппаратурой. Старый интриган сидит перед включенной радиостанцией, паяет что-то — запах канифоли щекочет мне ноздри. Стоящий на полке круглый громкоговоритель, похожий на бумажную тарелку, изрыгает странную музыку. Я хлопаю дверью, Кузьмич пугается, роняет горячий паяльник на колени, ругается, торопливо выключает радиостанцию — музыка умолкает.
— Это что такое?! — грозно спрашиваю я.
— Депеш мод, — говорит напуганный Кузьмич. — Англичане.
— Чего?!
Мы смотрим друг на друга. Кузьмич понимает, что сморозил что-то не то. Спрашивает осторожно:
— Ты о чем, Зощенко?
— Я о том, что ты предательские слухи распространяешь.
— А! — Кузьмич облегченно выдыхает, смеется. — Да ничего я не распространяю. Правду говорю. Если не возьмешь меня — сгоришь в танке.
— Слушай, Кузьмич, ты совсем дурак? — Я аж шиплю от злобы.
Он достает из-под стола фляжку, взбалтывает, многозначительно на меня смотрит.
— Возьми меня в экипаж, Зощенко. У тебя же место радиста пока не занято? Ну! А я твой счастливый талисман буду.
На столе появляются две кружки, консервы, сухари и — о, чудо! — соленые огурцы, ровненькие, как бы восковые, в пупырышках. У меня слюнки текут.
— Садись, Зощенко.
Я сажусь. Как тут не сесть? Спрашиваю, на огурцы
Последние комментарии
9 часов 48 минут назад
11 часов 20 минут назад
15 часов 14 минут назад
15 часов 18 минут назад
20 часов 39 минут назад
2 дней 8 часов назад