Обречённость и одержимость [Максим Андреевич Далин] (fb2) читать постранично, страница - 3

голос.

Он вожделел девушку и ненавидел ее. Он презирал себя, но чувствовал себя морфинистом, не имеющим сил отказаться от регулярной дозы яда — или игроком, не встающим из-за стола, уже проигравшись в прах.

Девушке не грозила смерть. Это была на редкость здоровая и совершенно прагматичная девушка. Единственной искоркой романтики в ней было увлечение модными отвратительными романами псевдомистического толка. Эти романы окончательно сбили девушке ориентиры. Она чувствовала, что вампир не способен причинить ей вред — и власть над ним кружила ей голову, она развлекалась и упивалась этой властью. Когда девушка звала его или отсылала от себя, вампир понимал, что все это — игра, шантаж, смысл которого — безвременье Инобытия, то, что смертные называют вечной жизнью и вечной юностью, но даже ради утоления жажды взять девушку в Вечность не спешил.

Это означало — совсем отдаться, стать рабом, псом, скулящим у ног. Растянуть собственную одержимость на Вечность. Даже думать об этом было нестерпимо — и тем нестерпимее, что исход казался неотвратимым.

Ужас положения заключался не в том, что девушка не выглядела писаной красавицей, и даже не в том, что вампира передергивало от ее манеры общаться. Истинным ужасом была эта незримая цепь, рок, который тащил вампира к смертной, предопределенность и предначертанность, застревающие в его сознании ледяными иглами. Вампир думал, что будь девушка прекрасной, как сама любовь, и обходительной, как фрейлина двора — это мало изменило бы его положение.

Худшее, что может быть в любви — духовная несвобода.

Если бы вампир верил в то, что эта катастрофа вызвана проклятием Камиллы — проклял бы ее в ответ, хотя никогда не нарушал Кодекса. Камилла так страстно хотела сделать вампира рабом, что ей оказалось почти все равно, чей он будет раб.

Вампир смотрел на луну, и ему мерещился смех Камиллы. Вампиру хотелось перекреститься, но он не смел вспоминать о своей давно истлевшей человеческой ипостаси и изо всех сил не верил в наваждения.

Снег не хотел умирать.

Одной своей волей к существованию, одним желанием еще нескольких часов белизны, снег вернул зиму на целые сутки. Влажная метель обняла Город; мокрые мохнатые хлопья касались лиц, как поцелуи.

Снег прихорашивался быстро и судорожно, брезгливо прикрывая грязь, почерневшие ввалившиеся сугробы, слякоть истоптанных улиц… снег ласкал деревья, ложился на них аккуратно и точно, превращал переплетение черных веток в вычурный барочный орнамент, уравнивал между собой узор ветвей и узор чугунных решеток — все белое с черным, все помпезное, все переутонченно-изящное. Декадентская предсмертность зимы, ее увядающая, угасающая прелесть раскрывалась хрупким бледным цветком — напоследок, перед победительной грубостью весны; ее прекрасная бесплодность подавалась под жестоким напором возрождающейся жизни.

В ту ночь вампир слышал, как под снегом растет трава.

Вампир стоял у подъезда девушки — черно-белая статуя, чугун или мрамор, памятник собственной беспомощности и почившей свободе — снег касался его лица без опаски и страха, соскальзывал, не тая. Вампир смотрел на ярко-голубой воздушный шарик, оторвавшийся от рекламной гирлянды и запутавшийся ниткой в ветвях, как заблудший кусочек полуденного неба. Девушка позвала его, но выходить не спешила.

Вампир знал, что она стоит у окна, в темной комнате, чуть отодвинув занавеску, и смотрит на него. Он чувствовал ее победительный взгляд, как ожог или боль удара. Любовь, ненависть и вожделение спутались в душе вампира в тугой узел, затрудняющий дыхание. Сквозь удушье противоречивых чувств вампир слышал запах снега — ванильно-яблочный, прощальный запах.

Светлая фигура Камиллы мелькнула в снегопаде и пропала. Вампир сжал кулаки.

В темной глубине подъезда, где-то высоко, хлопнула дверь, щелкнул замок, загудел лифт. Вампир отследил, как мелодия маленьких звуков сопровождает девушку до выхода на улицу. Она выскользнула в ночь вместе с запахом кошек, помойки, чужих пирогов и щей, жареной рыбы, своих дешевых духов — и сквозь всю эту вонь вампир чуял ее собственный сумеречный аромат.

Он ощущал себя замученным псом, наконец унюхавшим долго отсутствующую хозяйку — и насильно улыбался сквозь ледяной стыд. Девушка рассмеялась.

— А я знала, что ты придешь! — сказала она весело. — Куда ты денешься!

— Я слышал — ты хочешь меня видеть, — шепнул вампир, кончиками пальцев касаясь щеки девушки.

Девушка вздрогнула и схватила его за руку, жадно и крепко прижавшись лицом к ладони, усиливая ощущение отдаваемой силы. На миг ее лицо стало пьяным и нежным — но девушка тут же взяла себя в руки.

— Просто удивительно, как ты меня любишь, — сказала она. — Иногда я думаю — за что?

— Я на тебя обречен, — сказал вампир. — Твоя кровь, запах твоего тела — наркотик для меня. Дело не в том, за что, мой ангел — дело в том, почему…

В глазах девушки появился яркий блеск, похожий на отражение