Житейские истории [Борис Петрович Екимов] (fb2) читать постранично, страница - 2

сытенькая, пузатенькая! А моя — дзыбастая, наперегон с подсолнухом. Глядеть гребостно. А ведь я ей угожала: навозом, золой, куриным пометом! И какого ей черта надо? Подергать, выкинуть курям и спокойночко спать!

Но не подергает, не выкинет, а будет с нею кохаться. И дело уже не в нужде и бедности. Пришли времена иные. По осени можно было купить капусту, помидоры и прочее за копейки. Но держались за свое: из года в год по-прежнему копали, сажали да сеяли, поливали — труд нелегкий, особенно при нашей жаре. Старели, теряя былые силы. «С каждым годом вроде все больше и больше земли становится», — раздумчиво сообщал сосед мой Кузьмич.

Слов нет, усадьба, сад, огород — труд немалый и тяжкий. Десять соток да пятнадцать соток… Лопата, мотыга, грабли, колодец, ведро и руки. Дважды ли, трижды за день надо колодец выбрать. По весне и молодому лету комарье да мошка поедом едят. Спасались дымарями-«курушками», лицо прикрывали сетками, смоченными в керосине. Терпи, казак…

Но еще помнится… И это ведь было! Теплый апрельский ли, майский день, солнечный, ясный. Пахучая земля, терпкий весенний ветер. Голосистые скворцы заливаются на жердочках возле скворечен. И в нашем дворе, и в соседских. Щебечут ласточки, лепят гнезда в коровнике да под застрехами дома. Гомонят воробьи. Вольная воля после долгой зимы.

И огородная работа вовсе не в тяжесть, а в охотку. Копаешь, гребешь, убираешь, потом оглядишься, порадуешься: аккуратные грядки да борозды, приствольные круги, лунки. Это — лишь начало, еще много пустой земли, но успеем. Устаешь с непривычки, но все равно хорошо. В желтом вечернем свете дня уходящего взрыхленная, забороненная земля словно бы дышит легко и терпко. Что ни говори, а весна — пора золотая. Потом придет молодое зеленое лето. Тоже — радость. Первые огурцы, розовые вишни, золотистые абрикосы — «сколько много всего!..».

Все это было. И поросло не только быльем, но травой — в колено. Другие времена, другие люди. Мои молодые хозяева хоть и с ворчаньем, кое-что сажают, растят: «Сколько много всего!» Но большую часть усадьбы я выкашиваю.

На соседних подворьях — нашего хуже. Там — квартиранты живут или новые люди, но прок один.

Все долгое лето ходил по затравевшему огороду молодой переселенец Саша из Самарканда, чесал в затылке и вслух размышлял:

— Бомжей нанять за поллитру, они вскопают, посадят, вот и будет на зиму картошка. А может, бычка купить? Пусть пасется, а потом зарежем, будет мясо…

У других соседей — тоже молодых и бедствующих переселенцев — играет по весне кровь. Они копают свой огородишко, даже нанимали махонькую «тарахтелку», которая землю пашет. Что-то сажают. Но быстро остывают. Огород зарастает травой. По осени жалуются: «Земля плохая». Рядом у них — советчик, Иван Александрович, старый хуторянин, у него огород — картинка. Поначалу он подсказывал да советовал: «Тах-то вот надо…

И тах-то вот…» Но потом все понял и лишь горестно вздыхал, глядя, как у молодых соседей посаженное сохнет, кукожится и полоняет огород пустая трава; он вздыхал да у меня порой спрашивал: «Это чего ж такое? Молодые, здоровые… и бабка у них еще нестарая. Пять лбов… И только музыка да телевизор». — «Значит, не приперло», — отвечаю я. «Да как же не припёрло? Жалятся: жить не на что». — «Нет, значит, не припёрло», — стою на своем, потому что помню прежнюю жизнь, свои годы детские, молодые.

А еще недавнее, когда жили в соседстве, так же квартируя, русские беженцы из Чечни. Нынешние, из Средней Азии, приезжают, на старом месте что-то продав, даже порою мебель оттуда привозят в контейнерах. Русские из Чечни бежали голяком, все оставив, лишь себя да детей спасая. Такие вот бедолаги у тетки Фроси в малой кухоньке поселились через забор от меня. Муж, жена и две дочери: школьница и студентка. Обезножевшая тетка Фрося отдала квартирантам свой уже запущенный огород: целых восемнадцать соток заросшей бурьяном земли. И они не стонали, не жаловались, но с ранней весны вгрызлись в эту землю. Работали вечерами, по ночам да в редкие выходные, потому что глава семьи, бывший инженер, по двенадцать часов на стройке ишачил, в тридцати километрах от поселка, хозяйка — медсестра, старалась в больнице побольше «смен» набрать. Но всё успевали, и в первое же лето соседский огород ожил, поднялся, словно вскипел, и запенился радугой цвета, плодов. Водопад алых и желтых помидоров, на шпалерах, в человеческий рост, россыпи сизых баклажанов, багровых перцев, лук, чеснок, плетучая фасоль, кабачки, головастая капуста и, конечно, картошка — рябило в глазах от плодов и цвета. Вот там было и впрямь — «Сколько много всего!»… Потом они переехали, сумели устроить свое жилье и житье. Пришли люди новые, молодые, не квартиранты, а уже — хозяева. И снова — «земля плохая». Крапива да чистотел — почти в рост. Слышу, как на робкие укоры жены отвечает ее крепкотелый и рослый супруг: «Я — не лошадь!»

Он ведь и вправду не лошадь и порой, оглядывая просторный пустой огород, вслух размышляет: «Бомжей