Отыгрыш [Александр Владимирович Воронков] (fb2) читать постранично, страница - 79

непривычную защелку, командир выдернул опустевший короб из пулемета:

— Стой, Васильев! Патроны давай! Да стой, тебе говорю!

Парень, наконец, затормозил, завертел очумело головой. И тут же схлопотал такой подзатыльник, что и без того сидящая на голове наперекосяк пилотка вовсе отлетела на полметра.

— Охренел, что ли? Чего летишь, как обосравшись? До Москвы доскачешь! Магазин полный давай!

Прерывисто дыша, Витя выудил из одной из висящих крест-накрест противогазных сумок железный короб и протянул старому столяру.

И лишь потом осознал происходящее.

— Дядь Костя, ты чего?

— Того самого. На войне — не в бане. Приказ сполнять должен мигом. На вот, этот пока снаряди да пилотку подбери. Пока германец там на говно исходит, у нас время есть. На полчаса швабов задержали, не менее. Сейчас полезем еще позицию искать, чуть в стороне. Германец — вояка толковый, обязательно насчет мин проверять полезет — тут мы его еще раз кусанем. А потом уж, помолясь, к нашим отступим, пусть Кузнецов со своими швабов у себя на участке встречает. Ручей перебредем — а там уже парни на машинах с "крупняками". У ребят там траншейки отрыты: в них и отдохнем коллективно. Подождем сволочь фашистскую. А то муторно как-то в одиночку воевать…

…А вот еще одна картина, которую Клаус Вессель, будь он здесь и дай он волю творческой части своей натуры, мог бы назвать пасторально-декадентской: поперек дороги — накрененная телега о трех колесах, рассыпавшееся сено — в эдаком эстетичном беспорядке, из-под него стыдливо выглядывает четвертое колесо. Русские невероятно бестолковы! Нет бы починить, тут работы на четверть часа, — бросили!

Что стоит панцеру снести хлипкую преграду?

В следующее мгновение танк перестает существовать как боевая единица и начинает новую жизнь — в качестве препятствия куда более внушительного, нежели злосчастная телега. Водитель одного из мотоциклов от избытка храбрости или просто от растерянности проскакивает вперед по обочине, следом опасливо движется бронетранспортер. Предосторожности оказываются излишними: тяжелый взрыв поднимает пласт земли вместе с машиной, распыляет, прожигает, раздирает. Когда комья и пыль возвращаются на положенное им природой, а не человеком место, даже самому большому оптимисту из числа сидящих в другом бронетранспортере становится ясно: живых среди этого раскуроченного металла быть не может.

И все-таки русские поразительно бесхозяйственны! Таким образом распорядиться реактивными снарядами, которые должны были достаться в качестве трофеев покорителям Европы, — воистину азиатское изуверство!

Солдаты рейха настолько впечатлены, что последующую четверть часа ожесточенно воюют с лесом. В ответ — ни единого выстрела.

И снова впереди, в мрачноватом свете октябрьского предвечерья, идут саперы. Металла находят всего ничего — одну только изъеденную ржавчиной полоску, наверное, обруч от бочки. А вот завал из срубленных сосен — неприятно. Крайне неприятно: на этот раз из леса… не то чтобы стреляют — постреливают. Такого мнения придерживался герр капитан — что-то около двух минут, пока с него не слетела фуражка, а рядом не взвыл над распластанной в пыли собакой молоденький сапер: "Они убили мою Адель!"

Солдаты, торопливо ссыпавшиеся с бронетранспортера при первых выстрелах, разворачиваются в цепь. Прочесывание леса на этот раз оказывается столь же безопасным, сколь и безрезультатным. Если и удалось подстрелить кого-то из лесных призраков, то не иначе как чудом. Товарки погибшей Адели сперва с воодушевлением бросаются вперед, но вскоре начинают топтаться на месте и чихать: к добру или к худу завез во времена оны русский царь Петр из одной германоязычной страны моду на курение табака.

И когда в пятом часу пополудни в видимости села с истинно русским названием Лубянки, что в дюжине километров от Дмитровска, препятствия вдруг заканчиваются, никто уже и не верит.

Жители, предупрежденные строгими военными в зеленых фуражках, подались в леса, благо даже ночами пока подмораживает не очень сильно, а там, глядишь, и прогонят немчуру.

Всех людей в селе — упрямый дед Павел, который и в колхоз последним пошел, все дожидался, покуда ему всем миром поклонятся, попросят, да измученная грудной жабой и нарочно отставшая от односельчан бездетная вдова Настасья.

Лубянки пылают. Кто отдал приказ их сжечь, и был ли вообще такой приказ? Вряд ли даже те, кто поджигал, смогут дать внятный ответ. А вот двоих русских — смуглого седоусого старика и бледную простоволосую женщину — застрелил по личной инициативе сапер Карл Вернер. Девятнадцатилетний уроженец старинного европейского города Регенсбурга мстил русским за свою Адель.

Пожар далеко окрест видно. В ближнем селе Крупышино, где остановился для короткого отдыха штаб механизированного полка, солдаты лениво пускают в небо папиросные дымки и с любопытством поглядывают на запад: что там?

Отдых — не для всех. Некоторым приходится делать