Мы встретимся... [Алекс Бранд] (fb2) читать постранично, страница - 3

напев, она перенеслась в ту церковь, в ту грустную историю, где единственный раз... Единственный раз она попыталась стать кем-то, кем никогда не была раньше. И оттуда - дальше, дальше... Успеть, успеть, в эти короткие быстрые минуты, пока закат, пока не пала ночная тьма, пока... Перед ее вспыхнувшим взглядом возникло прошлое, понеслось туманной кинолентой, на которой то тут, то там проявлялись места, звуки, картины. Только вот имена. Кого-то она помнит, а кого-то - узнает только в лицо, память подводит. Годы всё же не пощадили ее, но и здесь найден выход - всем она придумала прозвища, простые, наивные, иногда смешные. В самом деле, имя - это мертвая печать, и если ослабеет память, оно может исчезнуть, навсегда утянув за собой человека. Теперь же ей легко: вот Учитель, вот Тедди. Птица. Просто Друг. Как их много... Все давно ушли, но сейчас, когда она стоит в проёме распахнутого окна, когда она зовет - они вернулись, пусть и на краткий миг, они пришли к ней. И только себя она не называет никак, ни прозвищем, хотя их было немало, ни по имени. Она словно не хочет увидеть себя, ни в зеркале, ни в памяти. Она не хочет... Как все прошедшие годы хотела уйти, уйти как можно дальше от своего прошлого, слишком суетного, яркого, блестящего. От прошлого, которое предало ее и она - не простила. Однажды она даже сказала, что презирает себя - ту, прежнюю... Семья, дети, дом - долгая спокойная жизнь, годы и годы тихого безвестного счастья. Так она решила, так она захотела. Так и вышло. Почему же сейчас, когда странная сила вдруг подняла ее с постели, подвела к окну - ей неспокойно, она видит то, что когда-то запретила себе видеть? Она не знает. Усмехнулась уголком рта и прошептала - я просто плыву. Так она с юношеским нахальством когда-то заявила одному из осаждавших ее журналистов. Я плыву. Пусть так. Сейчас - можно. Сейчас - все запреты долой. В тишине комнаты снова послышался звук льющейся воды и рука, поднесшая ко рту второй до краев налитый стакан - почти не дрожала. Как хорошо... Прохладная вода - словно родник, оросивший иссушенную, покрытую трещинами землю. Вот по ней побежал робкий узкий ручей, вот он набирает силу и глубину, ширится, упрямо пробивает себе дорогу в неподатливой слежавшийся почве. Кажется, что он вот-вот иссякнет, затихнет, сдастся. И - исчезнет без следа в бесплодном песке. Нет. Пылающий диск солнца коснулся линии далёкого горизонта, краски заката вспыхнули алым, серебристым, розовым, ударили по широко раскрывшимся глазам. Она на миг захотела закрыть их - слишком ярко, словно снова ее осветили прожектора. Послышалась сначала тихая музыка, где-то заиграл оркестр, она невольно прислушалась, узнав знакомый мотив. Моцарт. Как странно, раньше здесь не играли никакие оркестры. Но долой сомнения и посторонние мысли, ведь это так прекрасно! Как давно она не слышала этих волшебных переливов... Ещё, ещё! Иссякший было ручеек вспенился неведомо откуда взявшейся волной - и понёсся вскачь, она словно оседлала его. В лицо ударил тугой порыв ветра, разметав волосы. Прямо перед окном возникло огромное белое медленно колышущееся полотнище, сердце сжалось глухой болью - это же киноэкран... Она словно единственный зритель в невидимом никому зале, стоит, застыв в ожидании. Сейчас... Сейчас... Она не хотела вспоминать? Хотела отдалиться от прошлого? Неведомая сила принесла его прямо сюда, смотри! Она услышала имя, свое имя, произносимое хором тысяч голосов, мужских, женских, детских... Она протестующе приподняла иссохшую руку, нет, не надо! Это не я! Меня зовут... Ее шепот заглушила музыка, на экране появилась знакомая заставка. И дальше...

Картины, сцены, моменты... Многое она помнила, многое помнить не хотела, а многое и просто забыла. Перед ней понеслась ее жизнь, долгая, очень долгая жизнь, сжатая до быстрых секунд, словно схваченных потайной кинокамерой.

Вот она, совсем девочка, робко стоит перед микрофоном, сжимая стойку обеими руками, а рядом... Она наморщила лоб, пытаясь вспомнить его имя. Ее захватило это волшебное действо. Как его зовут? Звали... Он наверняка уже давно ушел, как и остальные. Она - последняя. Имя... Не вспомнить, но... Вдруг она улыбнулась - это же Тедди! На первое Рождество их совместной работы он притащил кучу плюшевых игрушек, деревянную лошадку. Ей было... Четырнадцать, пятнадцать? Или десять? Мама вытаращила глаза на эти подарки, а он протянул огромного медведя и заразительно рассмеялся, пожав плечами.

- Я до сих пор не знаю, как себя с ней вести. Но она же ребенок? Держи!

- А что мне делать с лошадкой?

- Посадишь на нее свою дочку, когда-нибудь!

Как тогда смеялись, он умел веселить всю страну... А потом... Что же потом? Тедди исчез. Череда быстрых картин, иногда сливающихся в туманную полосу. Кто-то выглядывает из нее - и тут же исчезает. Как стремительно тогда все менялось, время понеслось вскачь, уходя, уходя... А с ним уходило детство, потом юность. Слава, признание, деньги. Первый миллион в восемнадцать лет, девятикомнатный особняк, автомобиль. А она любила петь, читать, бегать наперегонки с