Новеллы и повести [Анджей Струг] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

лишь оговоркой: Струг никогда не был некритичным — возникавших сомнений он не отбрасывал, расхождений не сглаживал. Множа конфликты со своим окружением, он оставался прежним бескомпромиссным и неуступчивым Стругом.


Еще в архангельской ссылке Струг пишет первые свои рассказы. В 1901 году ему присуждается первая премия львовского Научно-литературного общества за эссе о Стефане Жеромском; затем он публикует несколько интересных, замеченных в тогдашнем литературном мире статей о произведениях С. Выспянского, В. Берента и других.

К собственному литературному творчеству Струг относился строго, долго продолжал считать, что главной для него должна оставаться практическая революционная работа. Написанное он прячет в стол и не всегда читает даже близким друзьям. Однако те полагали справедливо, что художественные произведения Струга в равной мере служат делу революции. Без ведома автора они в 1904 году относят в редакцию газеты «Напшуд» («Вперед») новеллу «Некролог». Вскоре выходит первый сборник новелл «Люди подполья» (1908). Лишь оказавшись после ареста 1907 года в эмиграции в Париже, Струг начинает видеть в литературном творчестве свое призвание, прямое продолжение своей общественной деятельности. Здесь, осмысливая уроки пережитого, он готовит к изданию новые книги: «Записки сочувствующего» (1909), «Суровая служба» (1909), «История одной бомбы» (1910). Эти произведения определили место Струга в польской литературе, выдвинув его в ряды ведущих польских писателей того времени.

События 1905—1907 годов привели к радикализации общественных позиций, заострению политической проблематики в творчестве ряда крупных художников. Революционная борьба народа становится темой многих произведений польских литераторов, ее восторженно приветствуют писатели и поэты разных поколений, разных творческих принципов: поэт-импрессионист Казимеж Тотмайер, писатели-реалисты, ставшие уже классиками польской литературы, — Болеслав Прус и Мария Конопницкая. Попытки многостороннего освещения революции, ее общественно-философского осмысления предпринимают Стефан Жеромский (драма «Роза», 1909), Тадеуш Мицинский («Князь Потемкин», 1906), Вацлав Берент («Озимь», 1911). Сквозь трагический накал чувств и раздумий, вызванных разгромом революционного движения и торжеством ненавистной реакции, в их произведениях пробивается нота оптимистической веры в будущее.

Тем же духом оптимистической трагедии проникнуто и творчество Струга. Произведения о «людях подполья» должны были, по его глубокому убеждению, запечатлеть героику борьбы. В первой новелле Струга — в лирическом, эмоционально приподнятом «Некрологе» — содержится своего рода декларация писателя.

«…Хочу рассказать о тебе. Словом громким, сильным, чтобы помнили тебя люди — долго, долго. Громкой славы, великой славы хочу я для тебя, человек из подполья, человек без имени!»

Струг пишет как бы коллективную биографию участников революционного движения начала века, их собирательный портрет. В образах многих героев ощущаются черты реальных, известных в революционной среде прототипов, в описываемых событиях — подлинные факты революционного движения тех лет. При этом документальная основа, ощутимая во всех произведениях Струга, не является в них самодовлеющей; писатель реализует правду факта, свой жизненный опыт, прекрасное знание среды и конфликтов в емких художественных обобщениях. На страницы «Некролога» и «Истории одной бомбы», «Кануна» и «Завтра» переносятся из жизни события, люди, реальные конфликты.

Этим произведения Струга отличаются от других произведений польской литературы, посвященных революционной теме. Если Жеромский, Берент, Мицинский рассматривают революцию в философски-обобщенном плане и как бы со стороны, то Струг смотрит на нее изнутри, глазами деятельного подпольщика, воссоздает всю конкретную повседневность революционной борьбы.

Герой новеллистики Струга в большинстве случаев профессиональный революционер: рабочий, крестьянин, интеллигент. Он показан в разных обстоятельствах, но чаще в напряженный, кризисный момент, когда измученный, обессиленный вот-вот попадет в руки напавших на его след жандармов, когда провал уже произошел или неизбежен. Часто рассказу придана форма последних писем каторжанина, внутреннего монолога узника перед казнью.

Выбор подобных ситуаций не случаен, он продиктован самой проблематикой новеллистики Струга — всегда подлинной, жизненной и драматической. Новаторство писателя для того времени заключается в том, что введенные им в литературу профессиональные революционеры предстают со страниц его произведений живыми людьми, которые в полную меру чувств радуются и горюют, верят и сомневаются, любят и ненавидят. Ведь они вынуждены отказаться от многого, что составляет счастье жизни, порою они носят в душе большую личную драму — горечь непонимания, разрыв с близкими друзьями, со стариками родителями. Их